ГОДОВЩИНА В. О. КЛЮЧЕВСКОГО
ГОДОВЩИНА В. О. КЛЮЧЕВСКОГО
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Годовщина В. О. Ключевского, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
Прошел год со времени кончины незабвенного старца-историка В. О. Ключевского, которая так взволновала всю Россию и объединила всю ее в одном вздохе по человеке, по ученом, по профессоре. Он принадлежит к той плеяде Московского университета, в которой горели звезды первой величины — Буслаев, Тихонравов. И он был одною из них. Если мы присоединим сюда имя проф. Московской духовной академии Голубинского, лучшего церковного историка за XIX век, умершего тоже почти одновременно с Ключевским, — мы исчерпаем университетское и академическое humanoria {гуманитарные науки (лат.).}, насколько оно выражается в личностях, в преподавании.
К годовщине смерти Вас. Ос-ча вышли две важные книги: ‘Опыты и исследования. Первый сборник статей’ (Москва, 1912 г., 2 р. 50 к.), за которым последует еще два сборника (‘Очерки и речи’ и отрывки ‘Курсов’ лекций), по специальным темам, не вошедшие в его четырехтомный ‘Курс русской истории’. Эти ‘Опыты и исследования’ будут, конечно, приобретены всеми, кто имеет его ‘Курс’, ибо это — продолжение и развитие того же. Вторая книга, изданная Г. К. Рахмановым в Москве (издательство ‘Научного слова’), более интимна и лична. Это — ‘В. О. Ключевский. Характеристики и воспоминания’ (1912 г., ц. 1 р. 90 к.). Книга, гораздо более объемистая, чем угрожает цена ее (217 стр. большого формата), украшена тремя превосходными портретами Вас. Осиповича — от 1873, 1890 и 1905 гг., т. е. в старости, в начале профессуры и в середине ее.
В двух ценных статьях ‘Сборника’, принадлежащих М. К. Любавскому (автор двух огромных исследований по русско-литовской истории и систематического ‘Курса’ по ней), который занял кафедру Вас. Ос-ча и теперь состоит ректором Московского университета, — указан, говоря ученым языком, ‘извод’ Ключевского, т. е. ‘откуда и что’ в нем взялось. Все связано с детством, средою и сословием. Сын священника в селе Воскресенском Пензенской губернии, он, можно сказать, мальчонком впитал в себя бессознательно тот ум, тот вкус, те привязанности и те антипатии, которые широко и ярко засверкали через 30-40 лет в его чтениях с кафедры и затем увековечились в его ‘Курсе’. Даровитый мальчик никогда не забывает своего детства. Вся огромность зрелого ученого, в сущности, уже содержится в любопытствующем, ожидающем, удивляющемся, наблюдающем глазе и уме подростка и мальчика. А благородное сердце никогда не откажется от детской тоски и от детского умиления, от детского ‘всего’. Никто так близко не стоит к крестьянству, как сельское духовенство: одна природа, один труд, один быт — только у ‘попа’ все это поразвитее. И оба они не очень дружелюбно смотрят на знатность, богатство и всяческую далекую славу и значительность. Вот это все, именно это, до суеверия и недостатка, до некоторой узости и предрассудков, было у Ключевского. Он не был историком-государственником, как Соловьев и особенно Карамзин, не был историком-холлом, как Костомаров, а великорусским историком-бытовиком. Это— то и согрело так его ‘Курсы’, его чтения, это-то и потянуло бесчисленные сердца к его кафедре. Он обаяниями своими всех ‘изучающих русскую историю’ заставил ‘полюбить русскую историю’: дело совсем новое и необычайной цены! Конечно, быт есть самое главное, быт — сейчас ‘за душою’, обволакивает душу уже непосредственно, осязательно, из быта развиваются, строятся учреждения, из него направляются события, происходит ‘все’. И историк-бытовик, безотчетный бытовик, без теорий и без доктрин о ‘быте’, не мог не сделаться ‘само собою’ стержневым историком, не стать ‘в корень’. Так все и случилось с Ключевским: теперь ‘русская история’ и ‘Ключевский’ слились, и понятие первой неотделимо от образа второго.
В объяснениях и характеристике г. Милюкова собраны черты исторического воззрения Ключевского, которые, как нам кажется, он бессильно пытается оспорить или лишить ценности. Ключевский не отрицает ‘гражданского малодушия’ и ‘безнадежной узости понимания’ в московском духовенстве, но обращает внимание слушателей и читателей на сливающую, объединяющую сторону его влияния, его воздействия. Вот что получалось в народе, в населении около этого не богатого умом и просвещением духовенства, которое всего боялось и ни на что не дерзало: вся культура старомосковская, выкованная византийским влиянием, т. е., в сущности, влиянием духовенства, и хранимого им обряда церкви и обряда жизни, была единою, без трещин, противоборств, сомнений и колебаний. ‘При всем различии общественных положений, — говорит Ключевский, — древнерусские люди по своему духовному облику были очень похожи друг на друга, утоляли свои потребности из одних и тех же источников. Боярин и холоп, грамотей и безграмотный… неодинаково строго заучивали свой житейский катехизис. Но они твердили один и тот же катехизис, в положенное время одинаково легкомысленно грешили и с одинаковым страхом Божием приступали к покаянию и причащению — до ближайшего разрешения ‘на вся’. Напротив, западное влияние разрушило эту нравственную цельность русского общества. Влияя гораздо глубже на отдельную личность, чем прежнее византийское влияние, оно зато до сих пор не вышло за пределы господствующего класса и не проникло в народную толщу. Новая культура, как стекло, неравномерно нагреваемое, разбило народ на два лагеря’.
Так говорил старец-историк, растолковывавший слушателям ‘российскую историю’ как ‘свою семейную хронику’. К каждому слушателю, к каждому читателю он страшно приблизил историю, это больше не панорама, какая-то далекая и немного чужая, как у Соловьева и Карамзина, даже как у Костомарова. Это — ‘свое дело’, ‘наше дело’, это — ‘наша жизнь’ и ее хроника, ее чередующиеся оттенки. Слушатель, историк и сама история — страшно сблизились, это — не книга, а рассказ, в самой книге — чувствуется голос, его певучий, тонкий, цепкий голос. Он говорил нам про все ‘свое’ не величавое, не всемирное, пожалуй, — не глубокомысленное, но что нам милее и всяческого глубокомыслия, и величавых панорам. Вот, в самом деле это единство духа и жизни: на что его променяем? Оно есть такая ценность которая вообще ни на что не променивается. Особливость Ключевского — что он, не отрицая преобразований XVIII века, тем не менее помещает центр тяжести русской истории в Москве, в Кремле, в старорусских базарах, в крестьянской избе, в духовном сословии, — во всех этих элементах, которые и в ‘Петербург’ перешли, ничего не потеряв из ‘своего’, и в значительной степени перекрасив самый Петербург ‘по-своему’. Он любит Москву, а Петербург он только уважает, отношение совсем другое. Но и самое уважение он простирает лишь на то, что не оскорбляет старую Москву и не превозносится над нею. Малый знак этого, малейшая тень гордости, чванства над ‘дедовским’ и простецким — и Ключевский становится желчен и саркастичен к дворцам, господским гостиным, ученым кабинетам. Таким образом, нравственное чувство, сердечное влечение есть господствующая струя его ‘Курсов’, и оно-то придало им музыку. В Ключевском говорит ‘я’, ‘мы’ — ‘все мы, русские’: но когда у нас нет сил защитить себя, оправдать себя, выразить себя и мы из споров уходим раздраженные и обессиленные, — он, вооруженный всеми средствами науки и собственно богатым талантом говора или письма, защищает нас всех, и защищает так умело, уклончиво, ‘по-духовному’, не давая ни к чему в себе придраться, не давая никому права упрекнуть его ‘темнотой’, ‘пристрастием’ и ‘суеверием’, что противникам и густой стене их остается только попятиться… И мы говорим ему, говорим всей Русью:
— Спасибо, батько, поповский сын! Твой отец крестил нас, а сын отстаивает царство крестьянское-христианское.
Вот почему он всем так близок и памятен, почему от ‘Курса’ его идет такое веяние интимности.
НВ. 1912. 16 мая. No 12993.
…последуют еще два сборника… — см.: Ключевский В. О. Очерки и речи: Второй сборник статей. М., 1913, 2-е изд. Пг., 1918, Ключевский В. О. Отзывы и ответы: Третий сборник статей. Пг., 1918.
…’Курс русской истории’ — Ключевский В. О. Курс русской истории. Части 1-4. М.: Синодальная типография, 1904-1910. Многократно переиздавался.
В двух ценных статьях ‘Сборника’… — Любавский М. К. Василий Осипович Ключевский, Он же. Соловьев и Ключевский И Ключевский В. О. Характеристики и воспоминания. М., 1912. С. 5-25, 45-58.
В объяснениях и характеристике г. Милюкова… — Милюков П. Н. В. О. Ключевский. М., 1912, заключительная статья указанного выше сборника (с. 183-217).