Год спустя, Павленко Петр Андреевич, Год: 1944

Время на прочтение: 6 минут(ы)
Петр Павленко
Собрание сочинений в шести томах. Том пятый

Год спустя

Когда 2 февраля 1943 года бойцы генералов Чуйкова и Шумилова, добивая последних сопротивлявшихся немцев, прошли по улицам Сталинграда, многим, наверно, казалось тогда, что славный город перестал существовать по крайней мере на несколько десятилетий.
Улицы, потерявшие свои русла, превратились в свалки щебня и железного лома. До неузнаваемости были разрушены и искалечены дома, театры, заводы. Ветер выл в дырявых коробках зданий, катался кубарем по остаткам железных крыш, с грохотом валил дырявые стены на минные поля, во множестве рассеянные по городу.
Не узнали родного города и первые из вернувшихся сталинградцев. Но Сталинград начал обстраиваться.
‘На войне только невозможное и возможно’, — сказал кто-то из старых полководцев. Сталинградцы доказали, что это мудрое изречение верно и для жизни творческой, мирной, восстановительной.
…Пройдемтесь январской ночью 1944 года по центральным улицам города. Дырявые декорации улиц мертво чернеют на сером небе. Но если вы видели эти развалины в начале или даже в середине прошлого года, вы сразу же заметите, что они изменились.
Вот мелькнула узкая полоска огня на уровне мостовой. Вот взвился дымок из печи, затопленной в глубоком подвале. Вот пробежала тропинка под остатки лестничной клетки, где скромно приютился крохотный глинобитный домик высотой с полчеловека. Какой-то патриот своего квартала зажег свет на высоте пятого этажа, среди обломков железобетонных перекрытий, и огонек приветливо светится в небе, словно на корабельной мачте.
Развалины начали жить. На их кирпиче выросли индивидуальные домики, стали восстанавливаться более или менее уцелевшие здания. Подходили строительные материалы и оборудование из других городов. Одним, из первых вспомнил о Сталинграде другой великий город — Ленинград. Сто шестьдесят вагонов его подарков включали гвозди, инструменты, необходимейшее оборудование. Горький прислал сто пятнадцать вагонов, Куйбышев — сто восемнадцать, Баку — пароход с горючим и скотом, Киров — шестьсот пятьдесят рабочих, Казань — сто шестьдесят пять строителей. Комсомольцы, выделенные на восстановление города, стали ежедневно прибывать в Сталинград. Все пришло в движение. Все прониклись верой, что страна действительно возродит из пепла поле величайшего городского сражения. И все же еще мало было на месте самого важного, самого нужного — людей, людей, которые умели бы строить.
В один из летних дней 1943 года, за час до начала работ в учреждениях, к полуразрушенному ‘дому Павлова’, — дому, который отстоял от немцев гвардии сержант Павлов со своими бойцами, — вышла добровольческая трудовая бригада жен фронтовиков под командой простой русской женщины Александры Максимовны Черкасовой. Бригада решила восстановить знаменитый дом своими силами, работая на постройке час до работы и два часа после нее. Воспитанница и боевой соратник Татьяны Семеновны Мурашкиной, любимого всем городом председателя Дзержинского райсовета, Черкасова, не мудрствуя лукаво, сказала:
— Для меня Сталинград — вся моя жизнь. Я не могу видеть его в развалинах. Чтобы жить, я должна строить.
Почин был сразу широко подхвачен. Обращение Черкасовой к сталинградцам — самим строить родной город, на ходу учась всевозможным строительным профессиям, — быстро нашло отклик у десятков тысяч людей и породило движение огромной важности, названное черкасовским. Черкасовские бригады стали создаваться во всех районах города.
В Ворошиловском районе бригада Завгородневой отремонтировала двадцать домиков для семейств фронтовиков. Тут же учились штукатурить, красить, плотничать. В Краснооктябрьском — фельдшерица Сандвелова с бригадой восстановила больницу, в которой она прошлой зимой перевязывала раненых бойцов. Железнодорожник Алексей Сурин начал во внеурочное время восстанавливать локомотивы. Комсомолки Иньева, Калинина, Иванова приводили в порядок стрелочные посты.
Движение росло. В Тракторозаводском районе возникло сто пятьдесят восемь черкасовских бригад, в Ворошиловском — двести. Входили в строй поликлиники, детские сады, парки, школы, жилые дома. Между тем начали прибывать и строители-профессионалы. Энтузиазм добровольцев и профессионалов сразу же нашел широкое поле для творческого соревнования, не знающего никаких пределов.
Каменщик комсомолец Григорий Христов стал укладывать за смену шестнадцать тысяч кирпичей — рекорд неслыханный! Его обошел комсомолец Иван Смолянинов. За пять дней, работая один, чтобы, как он говорил, ‘работа моя была вполне видна’, он возвел одноэтажный дом в двенадцать комнат. Тогда молодежная бригада Метковского за один день выкладывает корпус шестиквартирного дома, а штукатур Мария Борискина заменяет в течение своей смены пятнадцать штукатуров.
В ‘Сталинградской правде’, газете горячего делового темперамента, появляется призыв: ‘Что ты можешь сделать для восстановления Сталинграда?’ Дается справка: ‘Один человек за два часа работы может очистить и уложить в клетку сто старых кирпичей. Это значит, что тысяча человек за два часа работы могут подготовить кирпич для постройки большого дома’. Пионеры возрождения города — каменщик Николай Ваньков, штукатур Иван Тюленцев и кровельщик Иван Камынин — взялись за срочную подготовку новых строителей. Теперь многие сотни их учеников — в числе знатных восстановителей города.
Восстанавливающийся город не похож на заново создаваемый. В молодом городе жизнь возникает и формируется постепенно, последовательно. Старый же город, очнувшись после забытья, хочет всего сразу и во всем сразу же начинает нуждаться. В нем просыпаются все желания одновременно, все нужды возникают как одна. Театралы торопят с восстановлением театра, спортсмены видят во сне яхтклубы и теннисные площадки, рабочие-металлисты, построив себе домики для жилья, приходят в разрушенные цехи и начинают приводить в порядок станки, даже не зная, пригодятся ли они. Сталгрэс, почти не прекращавшая работы даже в дни обороны, быстро протянула провода к заводам. Энергию сначала некуда было девать, и за свободной энергией сразу же потянулись заводы.
31 июля мартен завода ‘Красный Октябрь’ дал первую плавку. В сентябре начали учебный год, послав в школы более двадцати тысяч ребят. В ноябре дал первую плавку мартен завода ‘Баррикады’. В декабре пробежал первый трамвай. В число действующих предприятий вступил знаменитый Сталинградский тракторный — тот самый, что в августе 1942 года, когда немцы прорвались к его поселку, выставил танковую бригаду из машин, сошедших с конвейера, с экипажами из числа своих рабочих и инженеров. Тот самый Тракторный, территорию которого немцы бомбили и обстреливали в течение месяцев, в цехах которого шел гранатный бой еще утром 2 февраля.
Как произошло, что СТЗ восстал к жизни? Очевидно, это произошло в процессе той созидательной одержимости, того трудового подвижничества, какие сейчас перед нами в любом работающем цехе.
Вот идет подготовка металла для кузнечного цеха. Среди руин, лома, щебня и мусора, в корпусах без крыш, под открытым зимним небом идет нарезка стальных болванок. Сырой снег быстро тает на плечах и спинах рабочих, их ватные куртки и брюки мокры, их лица и руки посинели на ветру, но унывать некогда. Кровельщики уже осматривают крышу — значит, построят. Рядом в здании, некогда застекленном, как вокзал, а теперь наглухо обшитом горелыми листами железа, в полутьме работают кузнецы. На полу талый снег, лужи, осколки, обломки, битое стекло, клетки кирпича, бревна. Пока кузнецы работают на электромолотках, строители ремонтируют цех. Рядом протирают станки. Еще далее — полоса стального обвала, которую надо осторожно обойти стороной, чтобы попасть в отлично восстановленный инструментальный, где с гордостью показывают ‘утопленников’ — станки, оказавшиеся на дне Волги, а затем извлеченные наверх героическими бригадами Шуванова и Медведева. Теперь эти станки работают на довоенную мощность.
— Я завод так не строил, как сейчас восстанавливаю его, — говорит начальник заводской ТЭЦ инженер Скребнев. — Знаете, я не могу видеть развалины. Мне больно.
Он касается рукою турбин, на которых сохранились следы от осколков.
— Это все равно, что видеть больного ребенка.
Так, очевидно, и произошло, как говорит инженер Скребнев. Вошли люди в цехи, сняли перед станками шапки, как перед погибшими товарищами, вытерли набежавшие слезы, потом увидели: вот этот станок будет жить, тот цел, — сбросили пиджаки, составили в пирамиды винтовки, взялись за дело. Из остатков пятого и шестого собрали еще один, обломки двадцатого пошли на починку сорок седьмого, а там уже пошло и пошло крутой волной, одно к одному. К концу года дано валовой продукции более чем на тридцать один миллион рублей!
Есть в просыпающемся городе прекрасная черта: в дни своего пробуждения он одинаково принадлежит всем, и каждый в нем, кто бы он ни был, занимается в сущности одним ремеслом — восстановлением. В этой пчелиной сообразности народа, в единстве его азарта, в безграничности его трудового энтузиазма, выдумки, любви к жизни скрыта такая могучая сила, перед которой останавливаешься в благоговейном восторге.
— Военная обстановка пока еще не позволяет нам сконцентрировать нужное количество строительных материалов и рабочей силы, — рассказывает нам главный инженер. — Не будь этого, мы были бы совсем здоровы к концу года.
— Сорок четвертого?
— Ну, ясно. У нас каждый это видит.
В этом пророческом прозрении, в творческом этом ясновидении — все вдохновение сегодняшнего Сталинграда. Истерзанный врагом, залитый кровью своих героических сыновей, но не склонивший головы, не потерявший духа, не опустивший в бессилии рук, он уже видит себя таким, каким ему должно стать, — бессмертному городу, носящему победоносное имя Сталина.
Каждый из двухсот пятидесяти тысяч людей (впрочем, пока пишется этот очерк, их, очевидно, прибыло), ныне населяющих город, видит свой будущий Сталинград. Видят его коренные царицынцы, во главе со Сталиным отстоявшие город в дни гражданской войны. Видят его и те, кто пришел сюда лет тринадцать — четырнадцать тому назад на строительство заводов-гигантов. Видят его дети, пережившие дни обороны. Видят его молодые строители города, собравшиеся со всех концов советской земли. Видят его в окопах за Днепром и Припятью защитники города. Из них каждый мог бы сказать о себе словами Героя Советского Союза Ермакова: ‘Сталинград — мой город! Сердцем мой и кровью мой!’
Каждый из них видит будущий Сталинград. От площади Павших Борцов, где могилы героев Царицына и Сталинграда, откроется широкий вид на Волгу. Вдоль длинной набережной поднимутся памятники Славы над могилами героев и обелиски над историческими окопами и блиндажами Родимцева, Батюка, Людникова, Горохова, над штабом генерала Чуйкова. На Мамаевом кургане, этом ‘Малаховой кургане’ Сталинграда по кровопролитию и ожесточенности битв, среди молодого парка тоже поднимутся к небу красные звезды памятников, отмечающих подвиги сталинградских воинов.
1944

Примечания

Год спустя. — Впервые опубликовано в газете ‘Красная звезда’ No 28 от 3 февраля 1944 года. Написано в связи с первой годовщиной разгрома немцев под Сталинградом. Прислано в редакцию газеты из Сталинграда.
Печатается по тексту газеты ‘Красная звезда’.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека