ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ
. М. PШЕТНИКОВА
ПЕРВОЕ ПОЛНОЕ ИЗДАНІЕ
ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ
А. М. СКАБИЧЕВСКАГО.
Съ портретомъ автора, вступительной статьей А. М. Скабичевскаго и съ библіографіей сочиненій . М. Pшетникова, составленной П. В. Быковымъ.
Цна за два тома — 3 руб. 50 коп., въ коленкоровомъ переплет 4 руб. 50 коп.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе книжнаго магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ переулокъ, домъ No 2.
1904.
Глухія мста.
(Изъ дорожныхъ замтокъ).
Прошлое лто мн, по собственной надобности, привелось жить въ нсколькихъ городахъ. Изъ нихъ съ нкоторыми я хочу познакомить читателей.
О своей поздк по желзнымъ дорогамъ и ркамъ говорить не стоитъ. Пароходъ, на которомъ я плылъ пассажиромъ третьяго класса пять сутокъ, отмахавъ тысячи полторы верстъ, наконецъ, въ 4 часа утра остановился, но на свою пристань его не пустили: какая-то компанія распорядилась причалить баржи съ пароходомъ на чужомъ мст. Капитанъ горячился и доказывалъ, что онъ насолитъ этой компаніи. Но намъ, пассажирамъ, до этого дла не было, намъ нужно было непремнно быть на твердой земл, а именно въ г. Р. Сошли съ парохода на пристань (родъ судна съ избушками по обимъ сторонамъ прохода). Приплывшіе суетились: нужно было извозчиковъ, а ихъ только двое съ длинными линейками. Жители Р. пошли разыскивать извозчиковъ, но я ихъ не дождался, а пошелъ.
Перемны въ Р. я никакой не замтилъ съ тхъ поръ, какъ я его оставилъ: т же поломанныя перила, тянущіяся по спуску, т же дома, т же старые деревянные тротуары, только загонъ (гуляніе на берегу рки Дуги) немного измнился: деревья общипаны, земля гладко выметена платьями, устроены лавки, кафе-ресторанъ, на фонарныхъ столбахъ красуются объявленія, напечатанныя въ двухъ типографіяхъ, объ отплытіи пароходовъ, о фотографіяхъ и даже эрмитаж, красуются афиши, до половины содранныя.
Въ загон пусто. Тихо, ничто не щелкнетъ, никто не пикнетъ, только пароходная труба, выпуская пары, шумитъ. Зашелъ въ кафе-ресторанъ. Тамъ двое господъ играютъ на бильярд.
— Что нужно?— спросилъ меня служитель.
— А выпить водки.
— Нельзя.
Въ зал висятъ разныя объявленія, я было хотлъ прочитать одно, но служитель крикнулъ: сказано, нельзя!..— Я вздрогнулъ и вышелъ.
Въ город есть библіотека, за чтеніе въ ней за одинъ разъ платятъ 10 коп. сер. Читаю объявленіе — чиновники такой-то палаты отдали свои книги въ эту библіотеку. А раньше мн писали, что у чиновниковъ этой палаты взяли книги въ пользу этой библіотеки. Вхожу, библіотекарь знакомый, поздоровался съ улыбкой, съ улыбкой спросилъ меня, зачмъ я пріхалъ, съ улыбкой показывалъ мн шкафы…
На большомъ стол разложены почти вс журналы и газеты, шкафы полны книгами.
— Все это моимъ стараніемъ заведено… Я ночи не спалъ, чтобы только добиться этого. У насъ въ библіотек теперь до 5 тысячъ томовъ… Читаютъ почти вс.
Потомъ онъ повелъ меня въ другія комнаты, принадлежащія, какъ говорилъ мн библіотекарь, статистическому комитету, въ которомъ помщается и библіотека, тамъ въ шкафахъ лежали минералы и сельско-хозяйственныя произведенія.
— Съ какой это цлью сдлано?— спросилъ я библіотекаря.
— Какъ съ какой? Да вотъ хоть бы вы пріхали: вдь вы напишете въ журнал, что вотъ въ Р. есть и минералогическій и сельско-хозяйственный музей.
— Кто же занимается этими музеями?
— Я… я собираю вещи, какъ секретарь статистическаго комитета.
— Скажите: зачмъ вы отняли книги у чиновниковъ *** палаты?
— Не я… велли. Да и для чего имъ библіотека, коли они изъ публичной могутъ читать?
— Однако, за книги вдь они деньги платили, и книги хорошія.
— Однако оказалось, что книги ихнія библіотекари растаскали, да и я общался имъ пользоваться изъ нашей библіотеки даромъ въ теченіе 10 лтъ.
Осмотрлъ библіотеку, старыхъ ни для кого ненужныхъ книгъ до 4,500. По губ. вд. значится, что среднимъ числомъ изъ библіотеки берутъ книги въ день 35 мужчинъ и 2 женщины. Но библіотекарь не знаетъ, изъ какихъ сословій больше читающихъ. Въ зал библіотеки двое чиновниковъ выдаютъ книги и газеты и занимаются длами по статистическому комитету.
Приходитъ чиновникъ *** палаты. Проситъ новыхъ журналовъ.
— Максимъ Максимычъ не веллъ давать,— отвтили ему. Чиновникъ ушелъ. Пришелъ какой-то сторожъ съ билетомъ. Я заглянулъ въ билетъ — Совтнику *** палаты. Сторожу дали не разрзанную книгу.
Это я разсказалъ библіотекарю.
— Чиновнику не за что давать книгъ, да онъ и не стоитъ, можетъ подождать, а совтникъ…. Онъ не договорилъ.
Въ этотъ день былъ большой праздникъ, и вечеромъ въ загон назначено гулянье. Прихожу къ загону, на перилахъ фонари висятъ, въ дверяхъ стоятъ полицейскіе и какіе-то приказчики. Въ загон гуляютъ, пять человкъ музыкантовъ играютъ польки, кадрили.
Не пускаютъ. Билетъ на входъ стоитъ 20 кои. Купилъ. Попадается пріятель.
— Что это у васъ за праздникъ?
— Начальникъ новый пріхалъ, такъ ужъ кстати врно…
Пріятель жаловался на скуку: мы рады не рады, что начальству вздумается утшить насъ, такъ у насъ три раза въ недлю здсь музыка играетъ, фейерверки бываютъ. Ну и соберемся, поглядимъ другъ на друга, и начальство съ нами ходитъ, а случается, и папиросы отъ насъ раскуриваетъ: подойдетъ эдакъ ко мн и скажетъ: ‘братецъ! дайте пожалуйста закурить’.— Цивилизація!..
Около будки балаганъ. Въ немъ аллегри. Въ объявленіи сказано, что такой-то съ дозволенія начальства зато, что онъ пожертвовалъ дтскому пріюту 50 руб., открылъ на лто аллегри: цна билетамъ 1 р., 50 к. и 25 к.
— Въ первое время многіе брали билеты, а теперь наскучило, и не выигрывается. Однако онъ 50 р. давно выручилъ,— объяснилъ мн пріятель.
Заиграли горнисты, музыканты скрылись. Барыни и барышни точно павы плаваютъ, важничаютъ, обметая землю, городскіе франты идутъ за ними, а попадаясь навстрчу рисуются, барышни длаютъ глазки, остальной чиновный людъ ходитъ такъ себ или сидитъ, или стоитъ, разговаривая о чиновникахъ. Дамы разговариваютъ о дамахъ.
— Да! Марья Степановна выходитъ…— вздыхаетъ два.
— Не нашла она со своимъ воспитаньемъ жениха получше!..
Начинаетъ темнть. Въ загон давка, душно отъ табаку, потому что нтъ втра. По рк тихо плыветъ пароходъ, въ немъ танцуетъ аристократія, на немъ играетъ музыка. Вс смотрятъ на пароходъ, всмъ длается скучно: пароходъ точно смется надъ ними и заворачиваетъ…
Вошелъ въ кафе-ресторанъ — биткомъ набитъ. Рюмка водки стоитъ 8 к., показалось дорого — ушелъ.
— Городъ нашъ, несмотря на то, что онъ стоитъ на бойкомъ мст, нисколько не подвигается впередъ. Если же что и печатаютъ о просвщеніи въ губ. вдом., такъ это вздоръ, только потшаются господа. Посмотри ты, сколько теперь сдлалось фальшивыхъ людей, срамъ! Болтаютъ, модничаютъ и, чортъ ихъ знаетъ, какъ они ведутъ себя. И должности имъ даютъ хорошія, а денегъ нтъ, отъ дла бгаютъ… То ли дло нашъ братъ: отзвонилъ 35 лтъ да нажилъ домокъ, и слава т Господи!.. Такъ говорилъ какой-то старичекъ молодому чиновнику.
Въ первомъ часу публики въ загон было немного: это были женихи и невсты…
Утромъ на другой день я попросилъ родственницу сходить въ казначейство размнять двадцатипятирублевую. Мн не хотлось самому итти для того, чтобы меня не узнали. Родственница воротилась и сказала: казначей не мняетъ, онъ мняетъ только знакомымъ. Прихожу въ казначейство, чиновники сразу узнали меня и обступили.
— А! Описывать? описывать насъ пріхалъ!— говорили со всхъ сторонъ.
Я краснлъ, не зналъ, какъ отдлаться отъ нихъ. Получивъ мелкія бумажки, я сталъ прощаться,— не пускаютъ.
— Пожалуйста, похлопочи, мои бумаги въ министерств… заплачу!
— Да у меня никого нтъ знакомаго тамъ.
— Ей-Богу, заплачу! Теб тамъ вс во всхъ министерствахъ знакомы.
Кое-какъ я вырвался отъ нихъ, но они еще изъ оконъ кричали мн: не забудь же! не забудь!
— Я заключилъ, что если я еще недлю проживу въ Р… то мн покою не будетъ отъ старыхъ знакомыхъ: они рады своему товарищу, пріхавшему изъ столицы, закидаютъ просьбами, запоятъ и все-таки будутъ думать, что я подосланъ, опасный для нихъ человкъ.
Нужно было хать въ Ч. На почтовыхъ хать невыгодно, а такъ какъ до И. плаваетъ пароходъ, и стоитъ во 2 класс четыре рубля, то я поселился во 2 класс парохода. Каюта вмщаетъ шесть человкъ, потолокъ до того низокъ, что двухъаршинному человку нужно нагибаться. На пароход есть буфетъ, которымъ управляетъ женщина, но въ этомъ буфет не готовятъ въ постъ мясного, нтъ винъ, пива, а есть водка, и можно похлебать отличной ухи. За воду на чай женщина беретъ, кто сколько дастъ. Пассажировъ было немного: чиновники, мщане, крестьяне и духовные.
Такъ какъ пассажировъ во 2 класс было со мной пять человкъ, то мы вс скоро перезнакомились, меня съ ними познакомилъ чиновникъ, хавшій въ Ч., съ которымъ я и условился вмст хать. Въ числ трехъ пассажировъ были довренные отъ купцовъ, они то-и-дло толковали о своихъ плутняхъ, о томъ, какимъ образомъ выгодне нажить деньги: посредствомъ ли найма рабочихъ или сплавомъ лса и судовъ. Пароходъ пошелъ. Довренные купили водки.
— Г. сочинитель, пожалуйте рюмочку!— сказалъ мн одинъ изъ нихъ.
— Благодарю.
— Теперь адмиральскій часъ: ‘детъ чижикъ въ лодочк, въ адмиральскомъ чин, не выпить ли водочки, но энтой причин’,— проплъ онъ.
— Благодарю, я и на свои могу выпить.
— А! вы въ нашей компаніи не хотите быть? А не хотите ли на палубу?
— Онъ, господа, умствуетъ: съ котораго боку начать сочинять на насъ.
— Пей!!— крикнулъ одинъ.
Нечего длать, я выпилъ и повторилъ. Черезъ часъ они стали играть въ стуколку.
Въ И. мы приплыли въ пять часовъ. Рабочіе на соляныхъ варницахъ, мужчины и женщины, уже отработались: одни изъ нихъ бгали другъ за другомъ, колотили другъ-друга, при чемъ женщины взвизгивали, другія, сидя на набережной въ разныхъ мстахъ, пли псни. Кругомъ мрачно, въ балконахъ стоятъ купчихи, жены заводскихъ управляющихъ и ихъ дочери: он хотятъ взглянуть, кто приплылъ на пароход. Изъ пассажировъ состоятельные люди оказываются знакомые. Дамы кланяются, мужчины справляются о здоровь.
— Заходите!— кричатъ дамы.
— Покорно благодарны. Приду-съ!
— Пожалуйста,— скучно!..
Знакомый, съ которымъ я условился хать до Ч. сказалъ мн: здсь еще весело, потому-что народъ поразвите и боле общителенъ, чмъ въ другихъ мстахъ. Но и здсь есть особые кружки: заводчики знаются съ заводчиками, купцы съ купцами, чиновники съ чиновниками. Для народа только нтъ никакихъ развлеченій.
Моего спутника, какъ губернскаго чиновника, здсь встртили съ почетомъ, и я попалъ въ аристократическій домъ, по со мной избгали разговаривать и только къ чаю пригласили въ залъ. Въ зал сидло до пяти чиновниковъ, въ томъ числ и какой-то мировой посредникъ, что я узналъ но красному околышу на фуражк. Дамъ здсь не было. Чиновники толковали о служебныхъ длахъ хохотали надъ своими начальниками. Мировой посредникъ рекомендовался мн, и мы скоро разговорились.
— Я въ Ч. ни за что больше не поду. Длать тамъ нечего: крестьяне смирны, писарь все сдлаетъ.
Посредникъ повелъ меня въ трактиръ, носящій названіе города И. Трактиръ состоитъ изъ двухъ комнатъ съ грязнымъ пололъ, неоклеенными стнами. Въ большой комнат пили чай рабочіе.
— Скоро ли вы, мужланы, натрескаетесь?— крикнула хозяйка на рабочихъ.
— Погоди, не роди, деньги платимъ.
— Мы сами съ усами!— сказалъ молодой рабочій и, закуривъ папироску, сталъ ходить по комнат, сложивъ руки на спин.
— Какое ты имешь право курить? Брось сосульку!— кричала хозяйка.
— Руки коротки.
— Брось! брось!..
— Нын, хозяюшка, можно и на улицахъ курить, разршеніе такое вышло,— сказалъ я хозяйк.
— Такъ вотъ я и дозволю курить!
— Не курить!— крикнулъ посредникъ рабочимъ. Они ушли.
На другой день прізда въ И., я похалъ въ Ч.
Въ Ч. намъ пришлось хать дальше черезъ городъ С., а такъ какъ теперь мы въ С. не останавливались, то я буду говорить объ немъ дальше.
Дорога отъ С. до Ч. страшно скучная. Даже однообразіе видовъ не веселитъ. По обимъ сторонамъ дороги лсъ высокій, густой, дешь-дешь и живого человка не увидишь, не услышишь не только человческаго, но даже птичьяго голоса — только ямщикъ въ ободранномъ зипун, сидя на козлахъ, покрикиваетъ на лошадей, да и то не часто, его дремота одолваетъ. Заговоришь съ нимъ,— онъ отмалчивается, нукнетъ, какъ будто хочетъ разъ навсегда отдлаться отъ тебя: ‘да отстань ты! чего ты лзешь! и безъ тебя тошно… Товарищъ мой дремлетъ, зваетъ или начнетъ разсказывать какія-нибудь пошлыя исторійки, говоритъ такъ гладко, смшно, но не хочется его слушать. Видитъ онъ, что я смотрю не на него, а въ другую сторону, обидится, прерветъ разсказъ на половин и начнетъ спрашивать: зачмъ я ду въ Ч. и т. п. Замтитъ онъ, что я больше отмалчиваюсь, крикнетъ на ямщика: пошелъ!— и если лошади идутъ не больно скоро, онъ накинется на ямщика.
— Пошелъ, теб говорятъ!
— Ну… ну.
— Я теб дамъ ну-ну: скотина… напишу становому — вздуетъ.
— Не та пора-то…
— Ахъ ты, свинья этакая. Я же тебя!
И чиновникъ разсказалъ мн, какъ онъ однажды приказалъ становому паказать ямщика за грубость.
Изрдка попадаются здсь деревеньки, въ три и много въ десять домиковъ, съ крытыми соломой крышами, безъ заплотовъ, около домиковъ бродятъ свиньи, на тощихъ поляхъ лежатъ или ходятъ тощія коровы, во дворахъ, и то не во всхъ, стоятъ по одному мужчин или по одной женщин, что-то длающихъ, въ синихъ изгребныхъ рубахахъ, съ блдными тощими лицами, изъ оконъ выглядываютъ полуодтыя ребята и съ удивленіемъ смотрятъ на прозжающую повозку, которую тащатъ дв лошади…
— А что, много здсь здитъ людей?— спросилъ чиновникъ ямщика.
— Ась?
Чиновникъ повторилъ вопросъ. Ямщикъ промолчалъ. А надо вамъ замтить, что, начиная отъ С., крестьяне многихъ словъ, сказанныхъ имъ мною и чиновникомъ, не понимали. Выговаривали они по-своему такъ непонятно, отрывисто, что нужно было каждое слово обдумывать.
— Я тебя спрашиваю.
— Ну?.. чево ино…
Чиновникъ не добился отвта. Но и безъ вопросовъ видно было, что здсь немного здитъ народа: въ продолженіе двнадцатичасовой зды, навстрчу намъ попался только одинъ крестьянинъ, хавшій верхомъ на лошади, а насъ никто не перегналъ.
Въ этой глуши, особенно на станціяхъ, чиновники изъ губернскаго города ведутъ себя съ особенною важностью. Если чиновникъ иметъ порядочный чинъ или занимаетъ порядочную должность, онъ въ узд считаетъ себя чуть-чуть не губернаторомъ, отъ сельскихъ начальствъ требуетъ повиновенія, а отъ крестьянъ и подавно. Для ясности представлю я одну сцену. Только-что мы пріхали на станцію и въхали во дворъ,— около одной повозки, запряженной въ три лошади, стояло шесть крестьянъ: одни въ рубахахъ, другіе въ зипунахъ, дерзка въ рукахъ шапки. Они переминались съ ноги на ногу, почесывались и толковали о чемъ-то между собой. Два ямщика отпрягли лошадей. Въ повозк было только дв подушки.
— Кто пріхалъ?— спросилъ мой товарищъ ямщиковъ.
Крестьяне стали смотрть на него съ удивленіемъ, ямщикъ сказалъ, что пріхалъ Косой, начальникъ изъ Ч.
— А вы, дурачье, зачмъ шапки сняли?— крикнулъ онъ крестьянамъ. Т не знали, что длать: то переглядывались другъ съ другомъ, то смотрли на насъ. Одинъ надлъ шапку.
— Скинь, вахлакъ!— началъ негромко одинъ крестьянинъ. Заговорили остальные:
— Чево! мотри друго ночельство не велитъ.
— Это начальство? А кое?
— Крицитъ кое… Ошшо… Ишь…
— А тотъ?.. что же у няво… стекла какіе-те?
Я былъ въ очкахъ.
Товарищъ мой ушелъ въ домъ, а я слзъ и сталъ набивать трубку махоркой. Это удивило крестьянъ: они то улыбались, то толкали другъ друга.
— А что, дядя, можно курить-то здсь?— спросилъ я ямщика.
— Этотъ баринъ-то кто?— спросилъ ямщикъ меня.
Я сказалъ и повторилъ свою просьбу.
— Курить-то? А ты съ нимъ какъ?
— Пополамъ ду.
— Пополамъ…— Ямщикъ захохоталъ.
— Чему ты смешься?
— Знамъ мы!.. Ишь дурака нашелъ!.. Да ты у него какъ ино?..
— Никакъ.
— А ты поди туда.— Ямщикъ указалъ мн на домъ.
Сходилъ я въ домъ, покурилъ тамъ, и вышелъ опять во дворъ. Крестьяне стояли за воротами.
— Вы чего,— хлопочете что ли?— спросилъ я ихъ.
— Ваше благородье! Сдлай такую божескую милось! мы т ужъ…— говорили крестьяне и окружили меня.
— Сдлать я ничего не могу.
— Ужъ ты заступись… Мы ужь т… попроси ты набольшаго-то. Вотъ подать надо, а сюда призвали…
Я былъ въ неловкомъ положеніи и ушелъ во дворъ, но остановился недалеко отъ воротъ.
— Эко дло, дать бы ему…
— А почто? онъ, поди, такъ.
— Левизоры, баютъ.
— Подемъ. Молодой-то бассяе… Ужъ онъ все сдлатъ… Ишь, трубку сосетъ по-нашему.
— Молчи: молодой хуже, онъ такъ… другое-тъ ночельникъ!
— А что, у васъ ревизоры часто бываютъ?— спросилъ я одного крестьянина, когда онъ вошелъ во дворъ.
— И! бда!!..
— Какъ же такъ? я слышалъ, что только они разъ пять въ году бываютъ.
— Поде?.. гли сколь: топерь ты, другой, вцера одинъ убгъ…
— Да, можетъ, они не ревизоры.
— Что ты баешь! сами глядли.
— А толкъ-отъ есть ли?
— Ой ужъ!.. А ты ливизоръ же?
— Нтъ. Я братцы нигд не служу въ чиновникахъ.
— А поде?
— Васька, уди, ожжетъ онъ т, чортъ!
— Онъ баетъ: не левизоръ-де. Онъ такъ!.. Левизоры раз сосутъ эку сосульку…
— Будь ты проклятой, лшакъ! Уди, говорятъ…
— Не бойтесь, братцы: я ей-Богу не ревизоръ, и тотъ не ревизоръ.
Вышелъ мой товарищъ. Одинъ повалился ему въ ноги, другой сказалъ:
— Ослободи ты насъ, батишко, ливизоръ.
— Ну, ну… Чиновникъ былъ въ неловкомъ положеніи. Онъ, какъ губернскій житель, не любилъ уздныхъ и хвастался любовью къ мужикамъ.
— Я похлопочу… Пошли прочь!— крикнулъ онъ. Крестьяне отошли прочь. Въ это время вышелъ на крыльцо тучный человкъ, крестьяне хотли подойти къ нему ближе, но боялись.
— Это къ вамъ врно?— спросилъ мой товарищъ тучнаго господина.
— Да они всякаго прозжаго за ревизора считаютъ… Пошли прочь!..
Одинъ надлъ шапку, другой пошелъ за ворота, за нимъ поплелись и прочіе. Но когда тучный господинъ выхалъ изъ воротъ, они близко подошли къ повозк. Толстякъ веллъ ямщику остановить лошадей.
— Если вы не представите завтра подать, я васъ… Пошелъ!— И толстякъ ухалъ. Крестьяне стали разсуждать, собравшись въ кучу, къ нимъ подошли дв бабы въ грязныхъ рубахахъ, трое маленькихъ ребятъ смотрли на нихъ съ вытаращенными глазами и разинутыми ртами. Мы тоже тронулись.
Чиновникъ, хавшій со мной, объяснилъ мн, что крестьяне каждаго чиновника почитаютъ за ревизора, что съ ними нельзя говорить безъ ругани, потому-что они иначе не понимаютъ. Я говорилъ, что это вздоръ, но онъ уврялъ меня, говоря, что онъ на практик испыталъ это.
Ч. находится, какъ значится по одному описанію, ‘Р—ской губерніи, на сверо-западномъ краю губерніи, на правомъ высокомъ берегу рки Морошки. Онъ расположенъ на косогор, обращенномъ къ рк и перескаемомъ весьма глубокими оврагами. Ч. но мстоположенію принадлежитъ къ числу лучшихъ уздныхъ городовъ въ Р—ской губерніи. Высокое, гористое и сухое мстоположеніе длаютъ излишними мощеніе улицъ’.
На основаніи этого заключенія въ город существуютъ неглубокія канавы, прорытыя потоками воды во время дождя, и жители говорятъ, что не къ чему строить тротуары, такъ какъ они скоро разваливаются, а во время втра пыль поднимается со всхъ улицъ. Городъ далеко превосходитъ своею наружностію грязный С., который мы прохали посл И.: улицы прямыя, больше каменныхъ домовъ, и ему, какъ видно, хочется походить на губернскій городъ, но зато здсь, въ этой глуши, люди живутъ замкнуто. Съ перваго раза бросается въ глаза то, что длаютъ здсь люди?
— Житье нашему брату здсь привольное: жалованіе получишь, водки купишь, пропьешь половину, другую половину въ карты проиграешь,— сказалъ мн одинъ знакомый туземецъ.
— Можетъ-быть, не вс такъ длаютъ?
— Извстно. Кто водку мало употребляетъ и въ карты не играетъ, тотъ поскоре женится. Да и что намъ длать: въ семь часовъ утра чаю напьешься, въ восемь по дламъ пойдешь, въ два часа обдаешь, потомъ спишь или рыбачить идешь. Вечеромъ до девяти на служб просидишь.
— И не скучно?
— И! что за скука? А я знаю, вы до чего добираетесь: вы насъ описать хотите. Пишите, молъ, въ Ч. книгъ читать жители не любятъ. На кой намъ чортъ ваши книги? Ну-ко, скажи? Вы тамъ по-губернски какъ хотите, а намъ и безъ книгъ пріятно спится.
Прожилъ я первый день, скука страшная. Дома хозяинъ разсказывалъ, какъ онъ въ прежнее время наживалъ деньги,— и ругалъ разные новые порядки.
— Не поврите, если я васъ стану уврять, что прежде лучше жилось, при старыхъ-то порядкахъ… Возьмешь десять рублей по длу, потому жалованье маленькое, а у меня семья,— ну и спихнешь дло. Начальство замчаетъ, бывало, мн при выдач жалованья: на что теб деньги? ты и такъ накопилъ,— и спрашиваетъ, сколько я накопилъ? Да оно, что есть, само хлопотало о томъ, чтобы просители давали мн, а т ужъ сами привыкли, не обижаются…
Коснулся разговоръ одного человка, мой хозяинъ расходился, а потомъ помолчалъ и вдругъ, стуя на свою судьбу, что его уволили въ отставку, заговорилъ по ученому:
— Да, батюшка, порядки нын другіе… Вонъ въ ‘Воскресномъ Досуг’, да ‘Сын Отечества’ карикатуры на насъ, бдныхъ, стали длать, а за что? Прідетъ сюда какой-нибудь выскочка, франтъ, и задаетъ шику: я то, я это!.. Вы, говоритъ, взяточники, ко всему придирается каналья, а самъ какой-нибудь губернскій секретарь, не то что мы, коллежскіе асессоры,— дрянь! Да и такая каналья этотъ молокососишко, губернскій секретаришко, возьметъ да и затребуетъ отъ тебя объясненіе. Читаешь, читаешь, ничего не поймешь, просто издвается надъ тобой, коллежскимъ асессоромъ! Возьмешь да и накачаешь ему отношеніе: о чемъ, молъ, ваше благородіе, изволите, спрашивать? Если бы можно было, такъ бы и назвалъ его блохой… Онъ опять, возьмешь да и плюнешь на его бумагу. Жди и дожидайся. Мы и сами съ усами, и блохъ не боимся. Онъ жалобу на тебя, а какъ угостишь его, онъ и съежится: давно бы, говоритъ, такъ сдлалъ!.. Охъ, ужъ эти франты: за нашу же хлбъ-соль что длаютъ! удетъ эта блоха, плюнешь ему вдогонку и живешь себ… Вдругъ запросъ отъ начальства. Ну это еще куда ни шло, потому тамъ замазать можно, такъ вдь отставкой грозятъ, а то и получится указъ: увольняется по прошенію. Вотъ что бдно (обидно). Прізжалъ къ намъ одинъ Тряпкинъ… Ужъ тряпка тряпкой, а какъ онъ торговлю свидтельствовалъ?..
Въ другомъ мст разговоръ коснулся гласнаго судопроизводства. Вдругъ спрашиваетъ меня одинъ.
— Да! Скажи-ка ты мн: что это за штука? По-славянски гласъ значитъ глаголъ, да какъ же примнить-то этотъ глаголъ къ нашему уздному суду: судъ глаголъ что ли? а мстоименіе-то кто? Онъ говорилъ это серьезно. Мы пили водку въ саду.
— Гласное судопроизводство? тутъ сударь, будутъ ршать дла безъ перьевъ и бумаги,— замтилъ другъ-пріятель моего знакомаго, смясь, какъ будто онъ острилъ надъ нимъ.
— Ты не болтай, пустомеля. Это невозможно. Ну какъ безъ бумаги? Да тогда будетъ большой подрывъ бумажнымъ фабрикамъ. Объ этомъ-то ты подумалъ ли, лысая башка?..
— Тогда всякій можетъ приходить въ судъ даромъ и всякій будетъ знать, за что судятъ человка,— сказалъ я какъ-то неловко.
— О — о? такъ вотъ я и выдамъ канцелярскую тайну! Да если мн прибавятъ тогда больше жалованья, я за тайну меньше тысячи не возьму — дудки!— И онъ свистнулъ.
— Тогда всхъ ныншнихъ судей слдовало бы уволить.
— На какомъ основаніи?
— Потому-что не годятся. Напримръ, сдлайтесь вы судьей, вы только все дло перепутаете.
— Ахъ ты, мерзавецъ, мерзавецъ… Извини, впрочемъ. Это ты говоришь потому, что ты нигд не служишь, теб все равно. А я теб скажу: твоего гласнаго суда у насъ не будетъ.
— Почему?
— Я сказалъ — и баста!.. Тамъ, можетъ-быть, гд-нибудь… Нтъ — врешь!… Не будетъ! не смютъ!!..
— Да вдь говорили же, что воли не будетъ: вышла же.
— То воля, тамъ мужики, а то судъ, гд участь людскую ршаютъ. И поколебать такую твердыню невозможно.
— Возможно.
— Невозможно!!
Мой знакомый вскочилъ, схватилъ въ руку бутылку, я замолчалъ, убоявшись того, что онъ можетъ зашибить меня.
Этотъ господинъ такъ привыкъ къ тому порядку, который существуетъ теперь, что съ нимъ невозможно было говорить о новыхъ вещахъ, о такихъ предметахъ, о которыхъ онъ не имлъ никакого понятія, и если онъ принуждалъ человка замолчать силой, то торжествовалъ.
— Что взялъ! Мы практики и вамъ не врилъ, мало ли вы что толкуете!
— Увидимъ!— отвчалъ ему смиренно противникъ.
— Увидимъ, какъ въ аду будемъ.
Вечеромъ этотъ же господинъ, уже весьма хмльной, сталъ вдругъ цловать меня и заставлялъ пить водку. Я отказался.
— Пей! не то на голову вылью.
— Ей-Богу, не могу. Я и такъ пьянъ.
— Ахъ, ты… Тутъ онъ обругался непечатно и рванулся ко мн, но упалъ на полъ.
Когда мы легли спать, онъ долго ворчалъ.
— Ты поди, врешь, что ты изъ Петербурга…
Долго еще вечеромъ и ночью кричали гд-то на улицахъ, раздавались псни. Огни въ домахъ скоро погасли, по улицамъ ходили караульные и каждаго запоздалаго останавливали, отчего пьяные дрались съ караульными, убгали отъ нихъ, а за ними гнались собаки со страшнымъ лаемъ.
Спросилъ я на другой день почитать чего-нибудь, обязательный хозяинъ общался достать мн вечеромъ ‘Воскресный Досугъ’. Я удивился, что семейство этого человка не скучаетъ, даже не жалуется на скуку, несмотря на то, что двицы выросли въ губернскомъ город.
— Что намъ скучать-то: до обда стряпней занимаемся, посл обда спимъ, вечеромъ прогуливаемся или шьемъ что-нибудь, или въ карты играемъ.
Впрочемъ, заниматься стряпней въ кухн приходилось не всмъ, потому-что ссорились постоянно, и потому та, которая помоложе, играла въ комнат въ куклы съ двнадцатилтней сестрой, которая не умла еще читать.
Пошелъ я гулять по городу. Попались мн два крестьянина. Снявъ шапку, одинъ спросилъ меня:
— Ваше благородье, гд-ка почельство…
— Какое?
— Да такое, что бумагу намъ объ вол какой-то читали… Мы не знаемъ, что тамъ.
— Прежъ за землю ничего не брали, а теперь старую-то взяли, другую дали — болото, и деньги требуютъ.
— Намъ не надо ея…
— Мирового вамъ надо?
— Во — во! Ужъ сдлай божеску милость, скажи, мы т рябковъ дадимъ.
— Не знаю, братцы, я не здшній. Сказываютъ, что мировой въ И.
— Ась?
— Въ И.
— Эко дло? Такъ ты чево пно скажешь?
— Ничего я, братцы, не знаю.
Они стояли, переминаясь съ ноги на ногу, одинъ толкнулъ другого въ спину и мигнулъ ему.
— Такъ, ваше благородье, сколько теб… за хлопоты-то?
— За какія хлопоты?
— А ты ужъ похлопочи: онъ, поди, здсь миръотъ этотъ. Послдніе коровенку отдалъ, кабы… И эту купцу здшному отдалъ, потому муки надобно, а онъ всего-то два мшка далъ, да веллъ рыбы наловить пуда два…
— Какъ же, говорятъ, у васъ въ узд золото промываютъ?
— Промываютъ, да что! подрядчики, кои богатые, обманываютъ тожно.
— Сами свою пользу соблюдаютъ, а мы робь-робь имъ… Хуже, какъ въ бурлакахъ… Вотъ что, почтенной!
— Топерь подрядились мы осенью за пять рублевъ въ мсяцъ со своимъ хлбомъ, проронили, ладно… А какъ расчетъ вышелъ, по гривн и получили.
— Какъ такъ?
— А Богъ ихъ знаетъ. Баютъ, золота нту, а мы робили, робили…
— Было золото-то?
— Было, да баитъ не велятъ… И чего байтъ: можетъ, оно и такъ… Тоже теперь къ здшному купцу ходили двое, судно съ мукой тащили, онъ я не дочти имъ два съ полтиной. Баетъ, ходить будете, хуже будетъ… Порядились бревпа ему возить.
— А больше-то нечего робить!
— А чево робить-то?
Ч—скіе капиталисты забрали въ руки выгодныя занятія: они выдлываютъ кожу, ведутъ торговлю съ дикими людьми, скитающимися по сверу я ловко поживаются отъ крестьянъ.
Въ Ч. еще весело, но въ С. даже и сами жители скучаютъ отъ бездйствія. Въ Ч. еще мщане находятъ кое-какое занятіе, напримръ, берутся за какія-нибудь спекуляціи, аферы, стрляютъ птицъ и зврей, ловятъ рыбу, продаютъ какія-нибудь вещи приходящимъ и приплывающимъ изъ другихъ губерній крестьянамъ и проч. Тамъ можно услыхать кое-что о торговыхъ длахъ, народъ немного оживленне,— особенно тотъ, кто занимается дломъ, но здсь заниматься почти нечмъ. Есть, правда, дв варницы, но тамъ работаютъ т же, которые и до воли работали. Вотъ поэтому работящіе люди и нанимаются въ судовые рабочіе, женщины плетутъ кружева, но большинство мщанъ перебиваются кое-какъ. Остальные жители дошли до такого отупнія, что кром плутень ничего не могутъ выдумать и рады не рады, что, кое-какъ навшись, могутъ скоре заснуть и провести большую половину сутокъ во сн. Въ город мало новыхъ домовъ, старые дома не поправляются, и если чмъ городъ славится, такъ восемью церквами. Вся эта бдность произошла оттого, какъ разсказываютъ старожилы, что въ половин семисотыхъ годовъ С. процвталъ, по потомъ не приписанныхъ къ ревизіи около полуторы тысячи рабочихъ мужчинъ выселили въ другое мсто, и съ этихъ норъ солепромышленность постоянно падала, и теперь отъ 40 варппцъ осталось только дв. Городъ расположенъ подъ горами, и поэтому въ немъ посл дождей очень грязно, но жители привыкли къ этой грязи, а поживши здсь два года привыкаютъ и къ скук. Здсь тоже много ссыльныхъ, такъ же, какъ и въ Ч. Имъ нечего длать, и живутъ они отдльно отъ другихъ обществъ.
Здсь мн пришлось прожить съ мсяцъ, но этотъ мсяцъ я провелъ точно въ карцер, несмотря даже и на то, что я бы могъ, благодаря хлбосоламъ, быть съ утра до вечера пьянымъ.
Прожилъ я недлю въ С, ни съ кмъ не знакомясь, и сталъ привыкать къ нему. Даже сталъ отвыкать отъ того образа жизни, какой я велъ раньше. Встанешь въ шесть часовъ, чаю напьешься, читать станешь — звается, на улицу тянетъ. Пойдешь купаться въ рчку — изъ барскихъ домовъ выглядываютъ барышни, только-что вставшія. Во второмъ часу обдаемъ. Посл обда спать хочется.
— Вдь ты пріхалъ сюда здоровье поправлять, а въ карты, говоришь, играть не любишь, ну и спи. Ты человкъ свободный, не такъ какъ мы… Водку пить теперь не годится,— спи пока снится, совтовали мн родные, и, странное дло, я скоро засыпалъ, когда ложился посл обда и постоянно пробуждался въ пять часовъ. Но ужъ врно воздухъ здсь такой, что въ три часа душно въ город, спать хочется, и не спятъ только дти да восьмая часть гражданъ.
— Ну что, хорошо ли поспалъ?— спрашиваютъ меня.
— Славно. Только мн ужасно совстно, что я сплю: вдь я не вамъ чета. Вы, слава Богу, пятые десятки доживаете, да и живете-то здсь не годъ.
— Ну, перестань, милый. Только я скажу теб: чмъ вашему брату молокососамъ здить лчиться за границу, не лучше ли бы было промшвать лто на родин: и здоровье бы поправилось и денегъ бы сберегли. Въ карты не будешь играть,— поправишься, потому шь сколько хошь, спи и гуляй, сколько душ твоей угодно.
И я слдовалъ этому совту: спалъ по два раза въ сутки, вставая постоянно утромъ въ шесть часовъ, вечеромъ въ пять. Посл чаю вечеромъ сядешь къ окну и глядишь на улицу. Пусто на ней, изрдка разв ссыльные пройдутъ, поглядывая на окна, поиграютъ ребята въ лошади, у оконъ сидятъ женщины, он или тоже смотрятъ на противоположпыя окна противоположнаго дома или что-то длаютъ, склонивши головы къ колнямъ. Но вотъ часовъ въ семь, восемь, продетъ лошадь, запряженная въ линейку, на линейк сидятъ дамы и мужчины или дти. Поклонятся они намъ или своимъ знакомымъ, т спросятъ: Катаетесь!— Да, отвтитъ кто-нибудь изъ нихъ, и удутъ. Черезъ нсколько минутъ опять они дутъ и еще продутъ шесть-семь разъ.
— У насъ только одна чистая улица, по ней и здятъ. Катаются они еще потому, что дома скучно, и они ждутъ приглашенія отъ насъ,— объяснили мн должностные люди.
Отъ скуки прохаживаются и должностные люди, но они останавливаются передъ окнами товарища, стучатъ тросточками въ стекла. Отворяетъ окно хозяйская дочка, красивая, здоровая двица.
— Дома?— спрашиваютъ они.
— Спитъ.
— Экій чортъ! Скажите, что, молъ, посл зайдемъ.
Отъ этой же скуки должностные люди почта каждый день ходятъ въ гости, пьютъ водку и играютъ въ карты по маленькой.
Въ десять часовъ еще тише. По улицамъ только караульные ребята ходятъ, да во дворахъ собаки лаютъ, но въ четыре часа точно все умерло въ город: не лаютъ собаки, спятъ караульные, ребята или женщины-старухи, сидя у калитки, на улицахъ ршительно пусто, многія окна закрыты ставнями, тихо такъ, что крикни человкъ на одномъ краю города — во всемъ город это будетъ слышно.
Знакомство свое я началъ съ ученикомъ узднаго училища.
— Что васъ нынче постегиваютъ?
— Славно стегаютъ. Смотритель нашъ очень любитъ это.
— А директоръ?
— Онъ самъ приказывалъ, потому говоритъ, розгами ребята лучше къ зубряжк привыкнутъ.
— Онъ у насъ сердитый: какъ начнетъ кричать,— бда!.. Любитъ, чтобы ученики разсказывали такъ, чтобы не останавливаться. Если остановишься, онъ скажетъ, что ничего не знаешь.
— Онъ грамматику только, говорятъ, знаетъ.
— Ну, а вы по окончаніи курса куда?
— Тятенька хочетъ въ казначейство опредлить, тамъ жалованья больше и доходовъ больше.
Передъ окнами одного дома стоялъ засдатель узднаго суда, про котораго ходятъ слухи, что онъ всмъ судомъ ворочаетъ и пьетъ водку мастерски.
— Такъ ты смотри же! пирога не сдлаешь, купчую продержу годъ и больше — говорилъ онъ человку, сидвшему у окна въ халат и съ папироской.
— Пирогъ сдлаю, а взятку не дамъ.
— Ну, шалишь! Мы теб такую заковычку ввернемъ, что…— И онъ захохоталъ.
— Здравствуйте, г. литераторъ!— сказалъ онъ мн. Мы поздоровались за руки.
— Что вы это все дома сидите? Хоть бы зашли къ намъ, про вашу столицу разсказали, въ картишки поиграли…
