ГЛАДКІЯ ВЗЯТКИ.
ГЛАДКІЯ ВЗЯТКИ.
ОЧЕРКИ, ЗАМТКИ И НАБЛЮДЕНІЯ.
ДОХОДНЫЙ РОЯЛЬ.
ДОХОДНЫЙ РОЯЛЬ.
ВДОВЬИ КАПИТАЛЫ.
ВДОВЬИ КАПИТАЛЫ.
КРОКОДИЛЪ.
КРОКОДИЛЪ.
Гладкие взятки, Кротков Валерий Семенович, Год: 1883
Время на прочтение: 58 минут(ы)
Присмотритесь попристальне къ явленіямъ нашей общественной жизни и вы замтите, что между капиталомъ и оффиціальнымъ положеніемъ существуетъ извстная зависимость.
Спросите у любого изъ ‘провинціальныхъ’ думскихъ гласныхъ:
— Чмъ руководились вы при избраніи именно ‘такого-то’ городскимъ головою?
И изъ десяти наврное девять разъ получите въ отвтъ:
— А кто-жь въ нашемъ город супротивъ его по капиталу выстоитъ?
Я не говорю ужь о томъ, что крупному ‘капиталисту’ не трудно сдлаться ‘превосходительствомъ’ и ‘разныхъ орденовъ кавалеромъ’: примры на глазахъ.
Въ предводители избираются преимущественно богатйшіе изъ мстныхъ дворянъ-землевладльцевъ: фактъ общеизвстный и не подлежащій никакому сомннію.
У крестьянъ зависимость между капиталомъ и оффиціальнымъ положеніемъ проявляется еще въ боле рзкой форм оттого, что крестьяне въ громаднйшемъ большинств народъ небогатый, не капитальный. Въ послднее время на ‘крестьянскія’ оффиціальныя должности волостныхъ старшинъ и сельскихъ старостъ все чаще и чаще стали ‘влзать’ міроды, Колупаевы и Разуваевы изъ мстнаго крестьянства, держащіе всю волость у себя въ денежно-крпостной зависимости: раздача нуждающимся крестьянамъ денегъ, или хлба взаймы — разумется, за хорошіе проценты — всегда доставляетъ раздатчику большинство голосовъ на выборахъ. Въ этомъ отношеніи ‘деревня’ стала родной сестрой ‘городу’. Волостному старшин и сельскому старост всегда удобно принимать репрессивныя мры для взысканія съ подвдомственныхъ имъ крестьянъ ‘распущенныя’ по волости или обществу денежки, одновременно съ ‘выбиваніемъ’ податей. Міроды хорошо понимаютъ эти удобства и всегда ловко ими пользуются. Многіе изъ нихъ не удовлетворяются сравнительно скромною должностью волостного старшины и ‘лзутъ’ выше, ‘поближе къ господамъ’. Въ уздныхъ земскихъ собраніяхъ кто гласные отъ крестьянъ?— непремнно волостные старшины разуваевскаго пошиба. Новые факторы провинціальной общественной жизни: городскіе общественные банки и сельскія ссудо-сберегательныя товарищества едва ли измнятъ существующее положеніе длъ, такъ какъ факты гласятъ, что упомянутыя кредитныя учрежденія поддерживаютъ преимущественно лицъ, уже представляющихъ изъ себя боле или мене значительную финансовую величину.
Если вы изъ ‘привилегированныхъ’ и, слдовательно, пользуетесь правомъ поступленія на государственную службу, имя при этомъ капиталу не мене шестисотъ рублей, то можете разсчитывать на полученіе мста судебнаго пристава, тмъ паче, если приходитесь при этомъ дальнимъ родственникомъ или свойственникомъ предсдателю окружнаго суда, или мирового създа, а въ крайнемъ случа кому-нибудь изъ членовъ суда, или участковыхъ мировыхъ. Шестьсотъ рублей должны быть представлены вами для залога ‘на случай возмщенія убытковъ’, могущихъ произойти отъ вашихъ неправильныхъ по служб дйствій.
Съ капиталомъ отъ двухъ до десяти тысячъ вы можете разсчитывать на полученіе мста нотаріуса въ уздномъ город, въ губернскомъ, или въ столиц, смотря по сумм, которою вы располагаете, и которую должны будете представить въ обезпеченіе законности вашихъ нотаріальныхъ актовъ.
Если у васъ, или у вашихъ родителей, у вашей супруги, тещи, или сестры капиталъ въ вид недвижимой собственности, то вы, вроятно, знаете, что при двухстахъ, или двухстахъ пятидесяти десятинахъ (смотря по мстности) хотя бы даже болотъ, вы можете попасть въ земскіе гласные отъ ‘крупныхъ’ землевладльцевъ, а затмъ занять мсто предсдателя или члена земской управы съ ‘приличнымъ жалованьемъ’.
Недвижимая собственность въ пятьсотъ десятинъ земли (нужды нтъ заложенной, или ‘неудобной’) даетъ вамъ право на избраніе васъ въ мировые судьи простымъ большинствомъ, если вы при этомъ получили ‘среднее’ образованіе, и единогласно, если вы ‘воспитывались дома’. Я предложилъ бы земскимъ управамъ, въ видахъ увеличенія земскихъ сборовъ, исключить изъ окладныхъ листовъ категорію земель ‘неудобныхъ’, которыхъ у ныншнихъ ‘крупныхъ-землевладльцевъ оказывается всегда такъ много, и которыя или вовсе не обложены никакимъ налогомъ въ пользу земства, или обложены сравнительно ничтожною платою: на дл вдь оказывается, что и неудобная земля въ состояніи ‘дать хлбъ’ ея владльцу, ‘прокормить его’.
Свидтельство на мелочной торгъ, стоющее всего нсколько рублей, даетъ вамъ право на участіе въ городскихъ выборахъ и на занятіе одной изъ общественныхъ городскихъ должностей, тогда какъ одинъ дипломъ на степень доктора богословія, чистой, или прикладной математики, естественныхъ и всхъ прочихъ наукъ такихъ правъ вамъ предоставить не можетъ. Но съ другой стороны, справедливость заставляетъ прибавить, что и свидтельство на мелочной торгъ не дастъ вамъ права на занятіе профессорской каедры.
Стоитъ только вносить въ казну ежегодно по семидесяти пяти рублей кредитными, чтобы получить отъ окружнаго суда свидтельство на право веденія чужихъ длъ и нажить хорошія деньги. Хотя при этомъ требуется выдержать экзаменъ (для лицъ, неполучившихъ юридическаго образованія) и имть ‘нравственныя’ качества, но если аспирантъ иметъ хорошенькую жену, а ‘экзаменаторы’ суда падки до хорошенькихъ женщинъ, то пресловутый экзаменъ и вс эти нравственныя качества — пустая формальность. У меня имются доказательства, что при стеченіи такихъ счастливыхъ обстоятельствъ, частному повренному дозволяется ‘шалить’ въ длахъ сколько душ угодно: ему все будетъ сходить съ рукъ и разв только какая-нибудь слишкомъ ужь грубая, крупная продлка вызоветъ легкое дисциплинарное взысканіе въ вид замчанія, или выговора, а затмъ и опять пойдетъ все ‘по старому’.
Примровъ, подобныхъ предыдущимъ, можно привести многое множество. Процессы флота-генералъ штабъ-доктора Буша и Ко и интендантскихъ чиновниковъ разв не доказываютъ, что между капиталомъ и оффиціальнымъ положеніемъ существуютъ самыя тсныя, близкія отношенія?
Въ иныхъ случаяхъ связь эта бываетъ замаскирована и иногда настолько грубо, что ее съ перваго же раза не трудно и опредлить, а иногда такъ замысловато, что требуется тонкій анализъ, чтобы дознаться въ чемъ тутъ вся суть. Фактовъ у меня собрано на этотъ счетъ достаточно и я позволю себ привести нкоторые, особенно выдающіеся.
Правитель канцеляріи губернатора той губерніи, гд мн пришлось прожить нсколько лтъ, вскор посл вступленія въ эту должность, добылъ себ ‘гд-то по случаю’ прекрасный концертный рояль. Самъ онъ былъ холостъ и вовсе не музыкантъ, такъ что рояль стоялъ у него, по его же словамъ, ‘больше для мебели’ и ‘праздно’ занималъ цлый уголъ залы его квартиры. Не было ничего въ томъ удивительнаго, что онъ старался сбыть его съ рукъ и навязывалъ чуть ли не каждому изъ своихъ постителей, являвшихся къ нему въ качеств кандидатовъ на ‘порожнія’ въ губерніи мста. Приходитъ къ нему, напримръ, кандидатъ на опроставшееся мсто исправника, или его помощника. Рекомендуется.
— Докладную записку его превосходительству подали? участливо спрашиваетъ правитель.
— Сію минуту-съ! Счелъ долгомъ къ вамъ…
— Очень пріятно! Скажите, пожалуйста, вы женаты?
— Какже-съ! Состою въ законномъ супружеств.
— Супруга ваша, вроятно, играетъ на фортепьяно?
Если искатель мста отвтитъ на этотъ вопросъ отрицательно, то ему задается новый вопросъ:
— А дтки у васъ есть?
Если кандидатъ въ исправники, или его помощники не имлъ дтей и жена его была не музыкантша, то правитель быстро заканчивалъ аудіенцію общаніемъ имть кандидата въ виду на первую могущую открыться вакансію, такъ какъ ‘эта’ уже общана другому.
Если же жена кандидата въ исправники или его помощники оказывалась музыкантшею и дтки были уже на возраст, то правитель ловко навязывалъ гостю свой рояль.
— Ну, вотъ и отлично, что у васъ супруга-музыкантша! радостно восклицалъ онъ.— А у меня кстати прелестный инструментъ есть. Я по случаю его пріобрлъ, да такъ какъ самъ-то играть не умю, то съ удовольствіемъ разстался бы съ нимъ и отдалъ бы его вамъ съ большой уступкой. Взгляните: инструментикъ совсмъ вдь новенькій!.. И вамъ вдь тоже кстати, будете имть эстетическое удовольствіе и въ тоже время полезную вещь: дтокъ обучать будете. Вдь это не на втеръ брошенныя деньги — инструментъ всегда будетъ стоить своихъ денегъ. Стоитъ онъ мн полторы, а я съ васъ тысячу возьму и изъ нихъ пятьсотъ сейчасъ въ задатокъ, а пятьсотъ когда получите мсто. Какъ только устроитесь тамъ у себя въ город, можете прислать за роялемъ. Будьте уврены, что онъ останется у меня цлъ и невредимъ. Да вдь у меня некому его и портить: я, вы знаете, человкъ одинокій… Если вамъ инструментъ не нуженъ, или быть можетъ у васъ уже есть свой, такъ пожалуйста не стсняйтесь: я вамъ не навязываю, а только совтую воспользоваться удобнымъ случаемъ дешево пріобрсти порядочную вещь. Къ тому же, вы вдь ничмъ не рискуете: если мсто останется не за вами, тогда и рояль вамъ незачмъ, и я возвращу вамъ вашъ задатокъ…
Соискатели уплачивали задатки, а нкоторые, желая ‘удержать рояль за собою’, тутъ же вносили хозяину его всю его стоимость полностью. Одинъ изъ нихъ, получивъ ‘порожнее’ мсто, доплачивалъ сколько слдовало за рояль, устроивался на мст, но за роялемъ такъ и не присылалъ.
Впослдствіи, когда по губерніи распространился слухъ, что на порожнія мста можно попасть только тмъ, у кого жена музыкантша и кто купитъ для нея у правителя канцеляріи губернатора рояль, у всхъ конкуррентовъ жены оказывались музыкантшами, и такъ какъ каждый желалъ запастись инструментомъ, то цна на него стала рости не но днямъ, а по часамъ. Каждое опорожнившееся мсто увеличивало цну рояля. Дло дошло до того, что одинъ изъ становыхъ приставовъ, несмотря на то, что былъ холостъ, сразу шагнулъ къ намъ въ исправники и, именно, благодаря тому, что заявилъ себя передъ правителемъ канцеляріи страстнымъ любителемъ музыки.
— Вы женаты? былъ ему обычный вопросъ.
— Не женатъ-съ! отвчалъ тотъ, поглядывая на рояль:— но музыкантъ!
— Да-а!.. Такъ вотъ вамъ случай пріобрсти прекрасный, совсмъ новенькій инструментъ!.. Не хотите ли попробовать?
— Я, знаете, больше въ душ… А на роял-то только правой рукой мотивчики… Пріобрсти же этотъ инструментъ не откажусь и не постою за цною, которую вамъ угодно будетъ назначить!
Сдлавшись нашимъ исправникомъ, онъ доказывалъ свою страстную любовь къ музык тмъ, что всюду, гд бы онъ ни былъ, или насвистывалъ, или мурлыкалъ мотивчики. Утромъ, идя въ полицію, онъ обыкновенно мурлыкалъ, а возвращаясь со службы домой, свисталъ. И до того у него была сильна эта страсть къ музык, что разъ даже онъ у предводителя на парадномъ обд посл второго блюда просвисталъ два куплета изъ ‘Стрлочка’.
Когда съ перемною губернатора пришлось сойти со сцены и правителю канцеляріи, то на ‘доходный’, какъ его прозвали въ губерніи, рояль предъявили права собственности шесть исправниковъ, четыре помощника, одиннадцать становыхъ и три квартальныхъ надзирателя. Богъ знаетъ, чмъ бы вся эта исторія кончилась, еслибы догадливый отставной правитель не подарилъ свой доходный рояль вновь назначенному. Это сразу прекратило вс споры и недоразумнія между quasi-владльцами рояля.
Читатель, разумется, согласится, что не будь правитель канцеляріи губернатора правителемъ канцеляріи, ему едва ли бы удалось продать одну и ту же вещь двумъ дюжинамъ лицъ и въ теченіи трехъ-четырехъ лтъ заполучить отъ этой операціи, по меньшей мр, двадцать тысячъ кредитными.
Между моими знакомыми есть нсколько кандидатовъ на судебныя должности. Извстно, что этими господами постоянно пополняется контингентъ ‘исправляющихъ должность судебнаго слдователя’.
Одинъ изъ нихъ, получивши мсто исправляющаго, посл трехъ съ половиною лтъ кандидатства, облюбовалъ себ купеческую вдову сорока пяти лтъ при пятидесяти тысячномъ капитал и сочетался съ ней бракомъ.
Другой, получивши такое назначеніе, женился на купеческой вдов пятидесяти лтъ при ста тысячахъ наличными, не считая недвижимости и всякой мягкой рухляди.
Третій только что еще на дняхъ получилъ ‘приказъ’ о назначеніи, и въ настоящее время находится въ нершительности: ‘кого привлечь къ себ въ качеств жены’ (это его подлинныя слова: за время своего кандидатства онъ усплъ выработать себ особенный, какъ онъ называлъ, ‘юридическій языкъ’), сорока пяти-лтнюю вдову посл второго брака, съ наличными, полуторастами тысячъ, или двицу тридцати-пяти лтъ при капитал въ пятьдесятъ тысячъ.
— Вотъ тутъ и выбирай! въ тягостномъ раздумь говоритъ онъ мн на дняхъ.— Кажется, придется ‘заключить’… въ свои объятія вдовушку, такъ какъ принадлежащій ей капиталъ иметъ свою пріятность и можетъ оказать существенное вліяніе на окончательное разршеніе дла по существу!
— А разница лтъ? спросилъ я.
(Мои знакомые только три-четыре года тому назадъ соскочили съ университетской скамьи и самому старшему изъ нихъ не было еще и тридцати лтъ).
— Это пустякъ, разница лтъ! рзко отвтилъ онъ мн.— Безспорно она существуетъ, но не забудьте, что при той уединенно-монашеской жизни, которую мы, ‘инквизиторы’, ведемъ, живя въ какомъ-нибудь захолусть и не имя возможности въ силу нашего оффиціальнаго положенія сойтись съ мстнымъ обществомъ, каждый изъ членовъ котораго, нашъ вчерашній знакомый, не нынче, такъ завтра можетъ попасть и намъ въ лапы, опытность женщины, видавшей виды — неоцненна! Къ тому же вдь въ перебсившемся-то возраст оно какъ-то покойне! И что бы вы тамъ ни говорили, а жена съ хорошимъ состояніемъ… вдь это антикъ-съ! добавилъ онъ и заплъ:
О, ты, всхъ прелестей палата!
Ты — прокуроръ души моей!
Ты для меня указъ сената!
Повиненъ вол я твоей!
Какъ-то разъ въ разговор съ ожидающими назначенія кандидатами-холостяками зашла у насъ рчь (я любилъ съ ними поболтать: очень ужъ интересно ихъ послушать) про одного свжеиспеченнаго ‘исправляющаго должность’, который…
— ..Подхватилъ себ вдовушку эдакъ двадцати шести, семи лтъ при полумиліонномъ капитал-съ! Пон-ним-маете ли вы ‘сей жизни сладость’? Вдь это въ нкоторомъ род свжепросольный огурчикъ на золотомъ блюд!.. Можете себ представить: весь, окружной судъ цлую недлю только объ этомъ и говорилъ! разсказывалъ одинъ изъ кандидатовъ.— Мы его такъ милліонщикомъ и прозвали!
— Это хоть бы предсдателю, или прокурору — и то впору, замтилъ другой.
— Съ такимъ капитальцемъ можно и службу по боку! вставилъ третій.
— Шалишь! Жена взяла съ него слово, чтобы онъ добился ‘прокурора’. Она вдь потому и вышла за него, что онъ назначеніе получилъ! объявилъ разскащикъ.
— Мудренаго нтъ! поддакнулъ ему кандидатъ, о которомъ уже пошло представленіе суда объ опредленіи его въ ‘исправляющіе’.— Наши права и, въ особенности, наше положеніе кому хочешь бросится въ носъ!.. Былъ ли кто-нибудь изъ васъ въ Z? Если былъ, то, наврное, видалъ тамошнюю первую красавицу, мадамъ Штоффъ, жену мирового судьи. Въ прошломъ году я былъ посланъ туда въ помощь къ Послушанину, у котораго сидло на рукахъ большое дло объ отравленіи. Ну, конечно, познакомился. Судейскіе всегда знакомы между собою. Зналъ я, что она слаба — да нтъ, не тутъ-то было! Такъ и отъхалъ ни съ чмъ. И апломба-то у меня еще такого не было, да и ей, должно быть, не хотлось съ кандидатишкой возиться!.. Ну, а какъ Послушанина перевели въ Губернскъ, то меня и назначили временно исправлять его должность. Я, разумется, возобновилъ знакомство, и что же?— покорилъ!— ‘Хотите, говорю ей, я васъ привлеку… къ себ на грудь и заключу… въ свои объятія?..’
Разскащикъ смолкъ, видимо, подъ вліяніемъ пріятныхъ воспоминаній.
— Ну, что-же?
— А то-же, что тутъ же и закончилъ предварительное слдствіе! съ самодольствомъ закончилъ разсказчикъ, вызвавшій громкій хохотъ кандидатовъ-слушателей.
— А вдь милліонщикъ-то, кажется, битыхъ четыре года въ кандидатахъ на пищ святого Антонія пребывалъ, замтилъ кто-то изъ этихъ послднихъ.— Разв это не подвигъ, достойный награды? спросилъ онъ.
— Я бы и на половину его награды помирился! заявилъ другой.
— А я такъ на четвертую часть! Какое! на десятую бы согласился! Вдь это пятьдесятъ тысячъ! Тоже вдь кушъ, чортъ возьми!
— А большой, какъ вижу, возникъ у васъ спросъ на вдовьи капиталы? замтилъ я, и попалъ въ жилку. Мои ‘кандидаты’ такъ и накинулись на меня.
— То есть, какъ это такъ ‘спросъ’?
— Да такъ! Какъ ни послушаешь, только у васъ и разговора, что про вдовъ, да про ихъ капиталы, да про то, кто изъ васъ какую вдову, именно вдову, подцпилъ и ‘при какомъ капитал’!
— Васъ тутъ что же удивляетъ: спросъ на капиталы вообще или на вдовьи въ особенности? накинулся на меня кандидатъ, о которомъ пошло представленіе.
— И вообще, говорю, да и въ особенности!
Раздражилъ еще пуще.
— Да вдь мы взятокъ-съ, какъ вамъ не безъизвстно-съ, теперь не беремъ-съ! съ запальчивостью и въ раздраженіи началъ онъ мн объяснять.— Такъ отчего же намъ не ‘взять’ закономъ дозволеннымъ способомъ разъ въ жизни, чтобы не ‘брать’ противузаконно въ послдующее продолженіе ея. Поняли-съ?.. Это — вообще! Затмъ, я васъ спрашиваю: чмъ благосостояніе, пріобртаемое чрезъ женитьбу на капитальныхъ, хотя и нсколько подержанныхъ вдовахъ отличается отъ благосостоянія, пріобртаемаго черезъ женитьбу на капитальныхъ и юныхъ двицахъ? Ч-мъ-съ? Въ сущности, ничмъ-съ! А такъ какъ капитальныя-то двицы нашимъ братомъ не очень-то занимаются — потому имъ молоденькаго товарища прокурора изъ правовдовъ подавай!— то намъ, исправляющимъ должность, только и остается, что около капитальныхъ вдовушекъ прохаживаться, потому что съ одной стороны он не такъ ‘требовательны’, а съ другой, вдь оно, въ сущности, все одно и тоже! Ну, что вы скажете? Есть тутъ резонъ?
— Резону, говорю, тутъ даже очень много, но…
— А-а! Вотъ то-то и есть! перебилъ онъ меня.— По свинячьи-то нашему брату ‘исправляющему’ жить тоже не хочется, да оно и не подобаетъ. Кандидатомъ-то все въ чаяніи будущихъ благъ, терпишь, а какъ въ ‘исправляющіе’ попадешь, такъ впроголодь жить-то не особенно вкусно!..
— Какъ это такъ впроголодь? слдователи получаютъ очень приличное жалованье.
— При-иличное! передразнилъ онъ.— Дв какихъ-нибудь тысченки въ годъ! И это вы называете приличнымъ жалованьемъ, приличной платой за годовой трудъ? А сколько получитъ мой товарищъ по университетской скамь, если онъ изберетъ себ карьеру присяжнаго повреннаго? Какъ вы думаете?
— Не вс же присяжные повренные хватаютъ тысячи! Между ними есть, я знаю, люди, заработывающіе гораздо меньше слдовательскаго жалованья! возразилъ я.
— Да! до перваго удобнаго случая, на которомъ можно сорвать тысячи! Сегодня пусто, а завтра густо! Это у нихъ бываетъ! А вдь, мы иное дло! Вы поймите, что если намъ нтъ легальной помощи со стороны, то есть присылки отъ родителей при ихъ жизни, наслдства посл ихъ смерти, или, наконецъ, ‘за женою’, такъ вдь, кром жалованья, хоть ты тутъ мать-рпку пой, ни откуда гроша щербатаго не свалится… А ‘черный день’? Что вы про него скажете? Слдуетъ намъ его забывать? Какъ вы полагаете? Я ставлю вопросъ: угрожаетъ онъ намъ?.. И, къ великому моему и всхъ ‘исправляющихъ’ несчастію, отвчаю: да, угрожаетъ, и угрожаетъ ежечасно, ежеминутно, ежесекундно! Отсюда вы можете понять, что онъ угрожаетъ намъ и ежедневно, и еженедльно, и ежемсячно, и ежегодно, словомъ, всегда! съ азартомъ закончилъ кандидатъ, о которомъ пошло представленіе.
— Правда, правда, совершенная правда! поддакнули ему кандидаты, ожидавшіе представленія.
— Во всякій моментъ, продолжалъ будущій ‘исправляющій’, видимо польщенный поддержкою своихъ сотоварищей.— Сегодня я — ‘исправляющій’, а завтра — ‘исправляемый’! Але маширъ въ первобытное состояніе! Сегодня я имю власть засадить всякаго, кого надобность укажетъ, въ клтку, называемую тюремнымъ замкомъ, а завтра я — смиреннйшій изъ млекопитающихся! Понимаете, что я этимъ хочу сказать? Я хочу сказать, что съ одной стороны, наше ‘оффиціальное положеніе’ стоитъ очень высоко, а съ другой — что оно нисколько не обезпечено. Высоко, да не обезпечено! Какъ слдователь, я самостоятеленъ въ своихъ дйствіяхъ, какъ исправляющій, я нахожусь въ полнйшей зависимости отъ наблюдающаго за мной товарища прокурора! Предположимъ себ, что онъ даетъ мн предложеніе привлечь васъ къ уголовной отвтственности. Какъ слдователь, я могу и не согласиться на это предложеніе, находя, что поводовъ къ обвиненію васъ нтъ, и представить возникшее между нами пререканіе въ окружной судъ, опредленіе котораго и будетъ уже для меня безусловно обязательно, а какъ ‘исправляющій’, я не посмю и подумать это сдлать, если только дорожу своимъ мстомъ, своимъ оффиціальнымъ положеніемъ, своею карьерою! У насъ вдь у всхъ на памяти, какъ одинъ изъ непрактичныхъ исправляющихъ вздумалъ-было поартачиться, не согласиться съ предложеніемъ прокурора. Вы его, вроятно, знаете: Пошапкинъ. И что же? Не прошло и мсяца, какъ вышелъ ему ‘але маширъ’ съ причисленіемъ къ департаменту. А вотъ вамъ обратная сторона медали: пока нашъ судебный слдователь по особо важнымъ дламъ, Послушанинъ, исправлялъ свою должность, онъ былъ послушенъ, какъ овечка, что, конечно, не могло не нравиться тмъ, кому должно было нравиться такое послушаніе. ‘Привлеките-ка!’ только намекнутъ ему ‘словеснымъ’, не ‘письменнымъ’ предложеніемъ.— ‘Сію минуту-съ! Съ удовольствіемъ!’ И привлекалъ! Да какъ еще привлекалъ! На десяткахъ листовъ свои соображенія о привлеченіи росписывалъ. Ретивъ былъ. Ретивость его не осталась незамченною и его, понятно, утвердили въ должности. А какъ сталъ онъ ‘фашнымъ злэдэфатэлэмъ’ — это онъ себя такъ по сокращенности называлъ — откуда что взялось. ‘Привлеките-ка!’ даютъ ему предложеніе.— Помилуйте! отвчаетъ онъ:— какъ я могу привлечь, когда я никакого резона для этого не вижу, никакихъ какъ есть противъ названнаго лица уликъ въ дл нтъ!— ‘Привлеките, вамъ говорятъ! даютъ ему письменное предложеніе во второй разъ:— объ уликахъ теперь нечего заботиться, он потомъ сами собой найдутся, потому что непремнно должны найтись!’ А онъ, не долго думая, возьми да и передай возникшее пререканьице на разршеніе окружнаго суда. И была же въ прокурорской камер суматоха… Ну, да что объ этомъ толковать! Тяжела наша обязанность! Съ желзными нервами долженъ быть человкъ, избравшій себ карьеру разслдователя проявленій злой воли человческой! И при всемъ томъ полнйшая неувренность въ завтрашнемъ дн, пока я только ‘исправляющій’! Зная такую подкладку, кто же можетъ осудить насъ за то, что мы стремимся къ тому, чтобъ сколько-нибудь гарантировать, обезпечить себя…
— Вдовьими капиталами?
— А что-жь въ этомъ особеннаго! напустился на меня опять кандидатъ, о которомъ пошло представленіе.— Женятся люди на женщинахъ съ состояніемъ — вотъ и все. Ну, хоть бы я, напримръ! Разв я продамъ свою свободу за дешево? Женатый человкъ, я утверждаю, не свободенъ, потому что связанъ извстными обязанностями, а если онъ не свободенъ, то долженъ получить за это извстное и притомъ приличное вознагражденіе. Оно заключается отчасти въ увренности, что у тебя есть кое-что про черный день, если не повезетъ на служб, и отчасти въ нкоторомъ комфорт въ настоящемъ, насколько, впрочемъ, комфортъ возможенъ въ провинціи. А комфортъ вдь даромъ не достанешь! Денежки за него пожалуйте!.. Вы, быть можетъ, скажете: ‘Какой цинизмъ! Гд-жь тутъ любовь и уваженіе мужа и жены другъ къ другу и прочее, и прочее, и прочее!’ Совершенно справедливо, что любви здсь нтъ, да она и не нужна намъ. Вотъ мы ее и устраняемъ. Она портитъ человка, обабиваетъ его, длаетъ изъ него тряпку, потому что развиваетъ въ немъ жалостныя чувства, излишнюю и вовсе ненужную чувствительность, а этого, какъ я уже сказалъ, мы стараемся избгать. Что же касается уваженія, то оно въ нашихъ супружескихъ четахъ нетолько несомннно существуетъ, но даже съ теченіемъ времени все боле и боле усиливается. Я вижу въ своей ‘почтенной’ подруг жизни представительницу, нтъ лучше сказать, обладательницу извстной довольно значительной суммы денегъ, которыя современемъ могутъ быть моими, а она уважаетъ во мн одинъ изъ рельефнйшихъ видовъ власти: ‘правосудіе’, дйствующее моими руками, работающее моею головою, словомъ, каждымъ моимъ суставомъ. Два сложенныхъ другъ съ другомъ уваженія даютъ въ результат семейное, не скажу, счастіе, а спокойствіе, которое я разсматриваю тоже какъ положительную величину. Вотъ вамъ катехизисъ нашей внутренней жизни! Не такъ ли, господа? спросилъ онъ у своихъ товарищей.
Т молча кивнули въ знакъ согласія головою.
— Нельзя сказать, чтобы онъ былъ безупреченъ! началъ-было я.
— А что же длать? перебилъ онъ меня.— Я уже имлъ честь объяснить вамъ, что женнино состояніе нетолько гарантируетъ насъ отъ взятокъ, но и исключаетъ всякую мысль о возможности брать ихъ, а это иметъ, конечно, ту выгодную сторону, что позволяетъ намъ быть на хорошемъ счету у начальства. Я, батюшка мой, въ теченіи своего четырехлтняго кандидатства, ко всему этому присмотрлся, потому что побывалъ въ командировкахъ въ помощь къ исправляющимъ-то чуть ли не во всхъ участкахъ нашей губерніи. Все, что я вамъ говорю, результатъ моихъ личныхъ наблюденій. Конечно, есть и исключенія, юношескія увлеченія, но объ нихъ не стоитъ и разговаривать. Дайте мн только обзавестись женою съ приличнымъ капиталомъ, хотя бы вдовушкою. Тогда все будетъ полегче житься. Въ приличномъ капитал, само собою разумется, и заключается вся суть. Онъ необходимъ мн, чтобы не пропасть въ жизни, чтобы ужь если и чувствовать горькую зависимость, такъ только отъ покорной мужу жены. И что бы вы тамъ ни говорили, а наша оффиція, наше оффиціальное положеніе — дло великое и, говоря откровенно, оно-то и привлекаетъ къ намъ и вдовьи капиталы и капитальныхъ вдовъ, а иногда, впрочемъ, и капитальныхъ двицъ, какъ рдкое и счастливое исключеніе!
Встрчаются на улиц два обывателя.
— Куда спшишь? спрашиваетъ одинъ у другого.
— Къ крокодилу, къ проклятому! Да припоздалъ маленечко, никакъ ужь первый часъ!
— Получать, аль подавать?
— Получа-ать! съ отчаяніемъ проговорилъ спшившій.— Мужички штукъ пятнадцать на мое имя выслали.
— И не ходи лучше ныньче. Народу изъ узду много понахало и ‘самъ’ люте лютаго звря! Я подавать ходилъ, постоялъ-постоялъ, да такъ и вернулся! Срамно стало слушать. И чиновниковъ-то всхъ изгадилъ: хуже собакъ огрызаться стали, прости Господи! Вернись! Завтра пораньше соберись, а ныньче лучше и на глаза не показывайся! Меня при всхъ такъ облаялъ, что тысячъ, кажется, не взялъ бы, чтобы только со стороны послушать!
— Чмъ же это ты его прогнвалъ?
— Дти въ мое отсутствіе ему куль овса въ долгъ безъ отдачи не отпустили, такъ онъ это зло-то въ себ и держитъ! ‘Умру, кричитъ: — не забуду! Я вамъ, алтынникамъ, докажу себя! Получать придешь — прогоню къ нотаріусу, или въ полицію: засвидтельствуй сперва на повсткахъ подпись руки, тогда и получай. И знаю я тебя, гыртъ, десять лтъ, да не знаю! А получекъ-то у меня много. Иной разъ до тридцати пакетовъ за недлю накопится! Мужички для передачи въ деревню шлютъ. Замучаетъ, ходёвши. Ныньче же прикажу ребятамъ куль овса ему свезти, глотку-то его заткнуть, чтобы она не орала, проклятая! Слова мн выговорить не далъ: ужь я ему и такъ, и сякъ: ‘Дти, говорю, безъ меня распорядиться не могли, ужь вы на нихъ, Викторъ Гаврилычъ, не сердитесь!’ Ку-уды теб! Оретъ при всемъ честномъ народ, что ему отъ города уваженія мало, а работы по горло! Ну, не служи, думаю про себя, коли женнины тысячи въ карман завелись!
Читатель, конечно, понялъ, о чемъ обыватели вели рчь. Не даромъ ‘нашъ’ уздный почтмейстеръ Викторъ Гаврилычъ Глоткинъ получилъ кличку ‘крокодила’. Побыть въ почтовой контор во время раздачи имъ денежной корреспонденціи — значило присутствовать при цломъ ряд такихъ возмутительныхъ сценъ, что мое перо едва ли въ состояніи ихъ описать. Правду сказать, кличка эта была дана ему сравнительно недавно, посл турецкой войны. Во время турецкихъ неистовствъ въ Болгаріи его звали ‘баши-бузукомъ’, а еще ране того, просто ‘лютымъ звремъ’.— ‘Съ виду-то онъ — человкъ, какихъ, кажется, лучше и не надо, а ужь по характеру лютй лютого звря!’ сразу же окрестили его обыватели, испытавшіе на себ его лютость. И въ самомъ дл, какъ иногда наружность бываетъ обманчива. Вншность Виктора Гаврилыча чрезвычайно располагала въ его пользу: высокій, статный, плотный брюнетъ лтъ тридцати-пяти, съ правильными, пріятными чертами лица, онъ считался однимъ изъ самыхъ красивыхъ жениховъ у насъ въ Z.
Какъ разъ къ его прізду въ Z, окончился шестимсячный трауръ вдовы бывшаго управляющаго имніями графа Корицына. Покойный оставилъ своей супруг прекрасное состояніе, нажитое имъ въ теченіи долголтней его службы у графа и оцненное имъ въ духовномъ завщаніи ‘по совсти’ въ шестьдесятъ тысячъ рублей серебромъ. Вдова, несмотря на свои пятьдесятъ лтъ, была не прочь выйти замужъ снова, а такъ какъ народная молва доводила ея состояніе до баснословной цифры, то конкуррентами на соисканіе ея капитала можно было хоть прудъ прудить. Покойный супругъ богатой ‘невсты’ принадлежалъ къ городскому сословію, а вдов хотлось быть непремнно ‘барыней’, поэтому больше всхъ прочихъ конкуррентовъ шансы на успхъ имли начальникъ достойной памяти инвалидной команды и самъ уздный исправникъ. Викторъ Гаврилычъ былъ не изъ числа такихъ людей, которые ‘даютъ звка’, и тотчасъ же, какъ только заслышалъ, что объявился конкурсъ, заявилъ себя претендентомъ на вдовій капиталъ. Надворный совтникъ, кавалеръ орденовъ и уздный почтмейстеръ, и къ тому же изъ себя ‘такой показной’, онъ сразу затмилъ собою всхъ конкуррентовъ. Вдова отказала нетолько инвалидному начальнику, потому что ‘къ винищу противному большое пристрастіе имлъ’, но и самому уздному исправнику — ‘изъ себя ужь очень мелокъ былъ’ — и сдлалась надворною совтницею Глоткиною. Оба нашихъ слдователя уже прежде прекрасно себя пристроили женитьбами на богатыхъ вдовахъ и, разумется, не могли участвовать въ конкурс, а ‘исправляющимъ’ должность изъ трехъ сосднихъ городовъ было отказано, по той причин, что ‘невста изъ родного города не хотла сдлать ни шагу’.
При женитьб, Викторъ Гаврилычъ выговорилъ себ отъ невсты въ приданое домъ съ землею и всми хозяйственными принадлежностями на одной изъ лучшихъ улицъ въ Z. Такъ какъ почтовое вдомство не имло въ Z казеннаго зданія для почтовой конторы, которая, поэтому, помщалась въ обывательскихъ домахъ по найму, то Викторъ Гаврилычъ, вступивъ во владніе приданымъ, немедленно перевелъ ‘свою контору’ какъ разъ напротивъ своего дома. Прежнее помщеніе найдено имъ крайне неудобнымъ для почтовой конторы и даже не безопаснымъ въ пожарномъ отношеніи, такъ какъ по близости отъ конторы открылись два бараночныхъ заведенія. Какъ бы тамъ ни было, но только онъ добился своего и перевелъ контору, чтобы быть ‘поближе къ своему собственному хозяйству’. Съ этихъ поръ, по единогласному признанію всхъ обывателей, лютости въ немъ прибавилось столько, что хошь отбавляй.
Вс мы, обыватели, помнимъ, что онъ пріхалъ къ намъ на легк. На нашихъ глазахъ онъ и забогатлъ. ‘У насъ ужь всегда такъ: прідетъ къ намъ какой-нибудь ‘служащій’ оборвашка-оборвашкой, а тамъ, глядишь, обживется, обростетъ и носъ подыметъ!’ говаривали между собой обыватели, приводя цлый рядъ фактовъ, какъ нельзя лучше доказывавшихъ, что между оффиціальнымъ положеніемъ и капиталомъ существовала, существуетъ и, вроятно, долго еще будетъ существовать какая-то родственная связь. Взять бы вотъ, къ примру, нашего крокодила: съ семитки началъ, а кончилъ огромными тысячами!
И дйствительно, Викторъ Гаврилычъ началъ съ ‘семитки’. Тотчасъ по вступленіи въ должность, онъ возвысилъ плату за росписку за неграматныхъ съ трешницы на пятакъ. Почтовыя инструкціи дозволяютъ почтмейстерамъ держать при почтовыхъ конторахъ особыхъ благонадежныхъ лицъ, которыя за вознагражденіе, устанавливаемое по взаимному соглашенію съ безграматнымъ получателемъ, могли бы росписаться въ полученіи симъ послднимъ денежнаго пакета. При прежнемъ почтмейстер должность ‘росписчика’ за безграматныхъ занималъ отставной почтмейстеръ, старичокъ лтъ семидесяти, собиравшій съ неграматныхъ получателей за свой трудъ ‘трешки’. Съ тхъ, кто умлъ подписать свои имя, отчество и фамилію, если она у него была, взималось копейкой дешевле. Викторъ Гавилычъ прогналъ старика и ‘нанялъ’ на его мсто ‘росписчика’ изъ отставныхъ волостныхъ писарей за опредленное жалованье, въ размр двадцати рублей въ мсяцъ, съ тмъ, однако, чтобы уже весь сборъ за повстки поступалъ непосредствено къ нему въ руки. Цна за росписку въ денежной книг была поднята имъ до пятачка и притомъ безъ всякой льготы для тхъ, кто даже могъ подписать свое имя. ‘Съ мужицкаго пятачка и жить пошелъ!’
Z—скій уздъ принадлежалъ къ числу не хлбородныхъ и потому рабочее населеніе его кормилось отхожими промыслами, высылая свои заработанныя денежки оставшимся дома старикамъ на уплату ‘податей’ и на прокормъ семьи. Присылки эти длались всегда мелкими суммами, такъ что наша почтовая контора ежедневно, а въ особенности, въ базарные дни отъ десяти до часу (это по мстному времени, а по часамъ почтовой конторы, поставленнымъ всегда на одинъ часъ впередъ, отъ одиннадцати до двухъ) была всегда полна получателями изъ крестьянъ.
При прежнемъ почтмейстер вся масса сельскихъ получателей чуть ли не до свту собиралась къ воротамъ почтовой конторы въ ожиданіи восьми часовъ утра, времени открытія конторы для ‘публики’. Получатели старались окончить поскорй сложную процедуру полученія денежныхъ пакетовъ, купить на рынк что нужно для домашняго обихода и засвтло выбраться изъ города. Викторъ Гаврилычъ сразу же понялъ все неудобство положенія этихъ сельскихъ получателей, вынужденныхъ, не взирая ни на какую погоду, дожидаться открытія конторы, стоя на улиц подъ открытымъ небомъ. Онъ выстроилъ на своей земл какъ разъ напротивъ почтовой конторы трактиръ и сдалъ его въ арендное содержаніе за пятьсотъ рублей въ годъ, что для небольшого узднаго города представляло довольно значительную арендную плату. Да и было за что взять. Трактирщикъ торговалъ на славу: отъ гостей просто отбою не было, да къ тому же самая бойкая торговля шла только по утрамъ. Посл полудня трактиръ пустовалъ и хозяинъ его уходилъ на рынокъ ‘сидть въ лавк’. Часто случалось, что у пріхавшаго ‘за получкой’ гостя не было денегъ на расплату за ‘заказываемые’ чай, выпивку и закуску. ‘Что за бда! говаривалъ стснявшемуся потребителю хозяинъ:— теб сколько получать-то? Покажи повстку! А-а! Десять рублей! Оставь шапку, рукавицы, или тулупъ! Черезъ улицу-то перейти и такъ можешь! Получишь — заплатишь. Все равно’!
Въ часахъ открытія конторы тоже произошла перемна: вмсто восьми часовъ утра, денежныя письма стали выдаваться съ десяти. Викторъ Гаврилычъ не сталъ приневоливать себя рано вставать: народу-то вдь теперь хорошо, не на улиц сидитъ, а въ трактир, въ тепл. Зимою, въ исход десятаго, въ трактиръ вбгалъ почтальонъ и звалъ всхъ, ‘кто съ повстками, въ контору’, а лтомъ и этого не нужно было длать: стоило крикнуть черезъ улицу въ открытое окно: ‘эй, ступайте деньги получать! сейчасъ начнется’! или просто махнуть рукой, чтобы шли.
Толпа ‘сельскихъ получателей’, большею частью все старики да бабы, биткомъ наполняли контору. Яблоку, какъ говорится, негд было упасть. Духота страшная.
Почтовая контора состояла изъ двухъ комнатъ, соединявшихся между собою чуть ли не во всю стну прорзанною аркою. Первая большая комната предназначалась для публики. Въ ней, у оконъ на улицу, за длиннымъ столомъ засдали младшій сортировщикъ и почтальоны. Тутъ продавались марки и штемпельные конверты. Тутъ шла пріемка заказной корреспондеціи (росписки подписывались помощникомъ), тутъ же почтальоны писали неграматнымъ подавателямъ изъ крестьянъ письма, большей частью, ‘къ любезнйшему моему супругу отъ любезнйшей твоей врной теб по гробъ своей жизни супруги’ или ‘къ милому моему сыночку отъ любящей тебя твоей матери’ по гривеннику со штуки, считая въ томъ числ и расходъ на бумагу и конвертъ.
Во второй комнат, находилось ‘присутствіе’ конторы, отдлявшейся отъ публики широкимъ вставленнымъ въ арку прилавкомъ. Здсь, до выхода ‘самого’, помощникъ и старшій сортировщикъ занимались разборкою полученной съ послдней почтой корреспонденціи. Проврка денежной корреспонденціи длалась вечеромъ ‘на свобод’ самимъ почтмейстеромъ.
‘Самъ’ еще не выходилъ.
Наконецъ, въ начал одиннадцатаго, изъ внутреннихъ аппартаментовъ появился и ‘самъ’. Получатели встрепенулись и еще плотне прижались къ прилавку.
— Тише вы! черти! дуроломы! прикрикнулъ Викторъ Гаврилычъ на стоявшихъ передъ нимъ плотной стной подавателей.— Прилавокъ завалите! Осади назадъ!.. Чертей-то, чертей-то сколько ныньче поналзло! сказалъ онъ помощнику, протягивая ему руку.
— Вчера, кажется, еще больше было! отвтилъ тотъ, привставъ для почтительнаго рукопожатія.
Почтмейстеръ съ досадою махнулъ рукою.
— Вс дьяволы тутъ? спросилъ онъ у толпы.
— Вс-съ! отвтилъ кто-то изъ подавателей посл небольшой паузы.
— Повстки приготовьте! Неграматные за росписку пятачекъ платятъ! Слышите! объявилъ онъ, подходя къ прилавку.
Множество рукъ протянулись къ нему съ повстками и пятачками.
— Не вс сразу! Не вс! Ты чего лзешь! Ты чего мн свою повстку суешь! накинулся онъ на старика, появившагося въ первомъ ряду передъ прилавкомъ и дальше другихъ протянувшаго руку.— Ишь какой ласковый выискался! первымъ получить захотлъ! А хочешь, я сдлаю, что ты послднимъ отъ меня уйдешь?
— Я, голубчикъ мой… заговорилъ было оробвшій получатель, видимо желая что-то объяснить.
— Что-о?.. Голубчикъ! Какой я твой голубчикъ? Хочешь я теб покажу, каковъ я голубчикъ? присталъ къ нему почтмейстеръ.
— Прости, батюшка, Христа ради! Поговорка у меня такая, оправдывался старикъ и опять не ‘потрафилъ’.
— Да ты зачмъ сюда пришелъ? Да знаешь-ли куда ты пришелъ?.. Ты будешь свои поговорки разсказывать, а мы сто человкъ получателей черезъ это должны задержать! Прощенья сюда пришелъ просить! Ступай къ своему попу, да и проси у него, сколько хочешь!
— Затрудненіе одно только народу черезъ тебя! ткнувши оторопвшаго старика въ спину, замтилъ стоявшій рядомъ съ нимъ получатель.
— А ты что за шишка здсь! прикрикнулъ и на этого почтмейстеръ.— Стоишь, такъ и стой, а разговаривать ступай на улицу! Вотъ народецъ! Въ первый разъ такого вижу!.. Не люди, а черти какіе-то!.. Они изъ присутственнаго мста рынокъ готовы сдлать! Имъ только дозволь!..
Часто случалось, что почтмейстеръ добрый часъ времени потратитъ на то, чтобы доказать подавателямъ, что почтовая контора не рынокъ. На этотъ разъ онъ кончилъ раньше. Онъ увидлъ, что, протискиваясь сквозь толпу, пробиратся къ прилавку содержатель постоялаго двора, Ефимъ Петровичъ Ползуновъ, мстный богачъ, получавшій чуть ли не ежедневно по нскольку десятковъ денежныхъ писемъ, высылаемыхъ ему ушедшими въ заработки крестьянами изъ разныхъ концовъ Россіи ‘для передачи’ въ деревню по принадлежности. Высылать деньги на имя волостныхъ старшинъ, или сельскихъ старостъ крестьяне стали годъ отъ году меньше и меньше, потому что ‘это самое начальство или вс полученныя денежки въ податя зачтетъ, или пропьетъ’. Такихъ случаевъ было не мало, и многіе изъ нихъ доходили до суда. Ползуновъ бралъ за всякую получку только по 30 к., вычитая ихъ изъ присланныхъ денегъ и всегда аккуратно исполнялъ порученія.
— Опоздалъ, плшивый чортъ! закричалъ почтмейстеръ Ползунову черезъ всю пріемную.— Ну, ну! Ползи, ползи! Ползунъ ты старый!.. Раздайтесь!.. Пропустите! приказалъ онъ подавателямъ изъ крестьянъ.
Ползуновъ протискался къ прилавку и отвсилъ почтмейстеру почтительный поклонъ.
— Здравствуй! Полюбуйся-ка на нашу каторгу-то! И вдь каждый день! Каждый божій день!
Ползуновъ съ соболзнованіемъ качаетъ головой.
— А вотъ какъ еще изъ казначейства приволокутъ сегодня, для отсылки въ Губернскъ тысячъ двадцать старыми рублевками, такъ тутъ и завоешь! Что, у тебя много? Ишь вдь по скольку, чертъ, получаешь! Роспишись въ книг! Укажи ему мста! приказалъ почтмейстеръ росписчику.,
Ползуновъ пригнулся къ прилавку, чтобы рсписываться, а почтмейстеръ наклонился къ нему и громкимъ шепотомъ спросилъ:
— Слышалъ новость?
Ползуновъ приподнялъ голову, посмотрлъ на Виктора Гаврилыча и, немного подумавши, отвтилъ, что никакихъ новостей онъ не знаетъ.
— Ври больше! Рядомъ съ тобой случилось, а ты ничего не знаешь! Я-то обрадовался, что ты пришелъ! Вотъ, думаю, Ползунъ намъ все разскажетъ, а ты — словно изъ деревни пріхалъ. Я ему одолженіе сдлалъ, перваго отпустить хотлъ, а онъ еще ломается! обратился онъ къ своему помощнику, тоже подошедшему къ прилавку.— А хочешь, уйдешь посл всхъ?
— Да это вы на счетъ станового, что ли? спросилъ нсколько встревоженно Ползуновъ.
— Вдь знаетъ, а притворяется, что ничего не знаетъ! Ну, разсказывай, а то лучше безъ грха выходи изъ конторы вонъ!.. Выскъ? Правда это, что выскъ?
— Чистая правда! весь городъ знаетъ. Мои молодцы еще не ложились, слышали, какъ тамъ кричали.
— Ну, ну! Разсказывай! хохоча на всю контору, приказываетъ Викторъ Гаврилычъ.
— Что-жь разсказывать! Одно слово: словилъ и отодралъ!
— Разскажи ты мн, плшивый ты чортъ, съ самаго начала, какъ у нихъ было дло.
— Замтилъ становой, что женка его тово-съ… ну, и подстроилъ, чтобы изловить.— Говоритъ ей вчера свечера: я, душенька, въ уздъ, говоритъ, денька на три уду. Пригадалъ тамъ, по какимъ дламъ куда ему нужно было хать. Простился. Подали лошадей, онъ слъ и ухалъ. Ужъ смеркаться стало. Мужъ ухалъ, а къ жен гость. Ужъ у нихъ это было такъ заведено раньше, что какъ мужъ въ уздъ, то къ жен гость. А мужа-то сотскіе часа черезъ два, когда совсмъ ужъ стемнло, черезъ заднія ворота и впустили въ домъ. Лошадей-то съ кучеромъ оставилъ онъ за ркой на постояломъ двор, да огородами самъ пшкомъ пришелъ домой. Мн все это сотскіе разсказывали. Они чуть свтъ приходили ко мн сегодня въ трактиръ пропивать пять рублей, которые имъ становой далъ на чай за то, что они ему удружили. Становой пробрался въ домъ, потихонечку проскочилъ въ спальню да и залегъ подъ кровать. Сотскіе такъ ловко обстряпали, что ни кухарка, ни горничная не знали, что баринъ вернулся домой и подъ кроватью въ спальн лежитъ. Сотскіе-то за станового старались, а кухарка съ горничной за становиху. Вотъ голубки-то, посл закуски, или тамъ ужина, что-ли, пришли въ спальню, да только что расположились, какъ становой выскочилъ изъ подъ кровати, да нагайкой, да нагайкой! То гостя, то жену! То гостя, то жену! Да приговариваетъ при этомъ! Я сегодня все утро хохоталъ! Даже бока заломило, добавилъ, хохоча, Ползуновъ.
Хохоталъ и почтмейстеръ, а за нимъ и весь штатъ почтовой конторы. Крестьяне крпились, крпились, и тоже не выдержали. Вся почтовая контора огласилась громкимъ хохотомъ. Ползуновъ досказывалъ подробности, вызывая новые взрывы хохота.
— Становой-то больше на гостя налегалъ! Не ходи по чужимъ женамъ, коли своя есть! приговариваетъ. Прибжали и сотскіе на подмогу! А становиха вырвалась, да въ одной рубашк мимо трактира пробжала! Мои-то еще не спали, когда все это случилось. Слышутъ, кричатъ: ‘караулъ, спасите!’ Думаютъ, не ржутъ ли кого, да какъ увидали, что становиха въ рубашк выскочила изъ воротъ, да къ квартальновой жен на квартиру припустилась бжать, и поняли, что у станового бучка идетъ! Ха, ха, ха!
— А мои почтальоны хали съ вокзала, съ почтоваго позда почту везли, и видятъ, что бжитъ кто-то въ бломъ, съ распущенными волосами! Ночь-то ясная, морозная была! Вотъ перепугались-то, говорятъ! Страсть!.. Будятъ меня, говорятъ, что мертвецъ съ кладбища, должно быть, убжалъ! Ха, ха, ха! разсказывалъ въ свою очередь почтмейстеръ.— Я ихъ пробралъ, чтобы пустяковъ не болтали! А потомъ, когда кухарка съ рынку вернулась, я и узналъ, въ чемъ дло!.. Гостю-то всыпали?
— У-ухъ! Сколько влзло! Два сотскихъ держали, а самъ съ третьимъ въ два конца наяривалъ. Долго помнить будетъ. Становой-то хотлъ его даже дегтемъ вымазать, да тотъ на колнкахъ упросилъ лучше еще десятка два всыпать… Ха, ха, ха!
И начался опять новый разговоръ о томъ, куда длась ‘становиха’, будетъ ли гость жаловаться, и что изо всей этой исторіи можетъ выдти. Весь этотъ разговоръ сопровождался взрывами гомерическаго хохота слушателей. Почтмейстеръ нсколько разъ повторялъ своему помощнику: ‘вы поймите хорошенько: голубки-то только что вотъ-вотъ начали ворковать, а тутъ вдругъ: ррразъ, дддва! ррразъ, дддва! Вотъ я думаю имъ небо-то съ овчинку показалось! Ха, ха, ха!’
Прошло добрыхъ полчаса, пока Викторъ Гаврилычъ, наговорившись досыта съ Ползуновымъ, отпустилъ его и приступилъ къ выдач денежныхъ пакетовъ крестьянамъ. Почтовыя правила обязываютъ почтовыхъ чиновниковъ при выдач денежной корреспонденціи неграматнымъ сельскимъ адресатамъ удостовряться въ самоличности этихъ послднихъ, чрезъ спросъ ихъ и при предъявленіи повстокъ и потомъ при выдач денежнаго пакета получателю на руки, несмотря на то, что на каждой повстк обязательно должно находиться удостовреніе мстного волостного правленія въ самоличности предъявителя ея, если онъ неизвстенъ лицу, производящему выдачу.
— Какъ зовутъ? спросилъ почтмейстеръ у одной изъ крестьянокъ, стоявшихъ передъ прилавкомъ въ первомъ ряду, отбирая отъ нея повстку.— Ну, говори, какъ зовутъ? повторилъ онъ, возвысивъ голосъ.
— Меня, что-ль? спросила та въ недоумніи.
— Чорта!
— Что ты, батюшка! Христосъ съ тобой! отвтила ему старуха, крестясь.
— А коль не чорта, такъ, значитъ, тебя, гребенка ты беззубая, прикрикнулъ на нее почтмейстеръ.
Баба снова крестится и называетъ себя.
— Какой деревни? Граматная? Нтъ? Давай пятачекъ за росписку, да проворнй! Отходи на правую сторону и стой смирно! Ну-у! Поворачивайся!
Граматные получатели не платили ничего, за то и доставалось имъ на орхи, если они слишкомъ мшкали.
— Росписаться можешь? допрашивалъ почтмейстеръ одного изъ получателей.— А-а! Можешь! Отлично! Ну, пиши! Илья Петровичъ! крикнулъ онъ росписчику:— дайте-ка этому умнику росписаться! Вотъ его повстка!
Росписчикъ, во время выдачи денежныхъ пакетовъ, всегда находился у прилавка при денежной ‘получательской книг’. Розыскавъ въ ней соотвтствующую графу, онъ подалъ граматному перо и продиктовалъ:
— Пиши вотъ здсь: денежный пакетъ на восемь рублей получилъ. Годъ, мсяцъ, число, волость, деревня и какъ зовутъ. Понялъ?
Почтмейстеръ усплъ отобрать съ десятокъ повстокъ, а граматный все еще пыхтлъ надъ книгой.
— Ну, что! Не кончилъ! Не въ книг бы теб росписиваться, а по забору пальцемъ… замтилъ писавшему почтмейстеръ.
— Какъ умемъ! Небольшіе писаки-то! Намъ въ чиновники не идти! отвтилъ крестьянинъ.
Почтмейстеръ вспылилъ.
— За что-жъ ты насъ мучаешь, злодй ты этакой! Зачмъ ты насъ задерживаешь! Я вотъ изъ-за тебя долженъ сто человкъ народу держать, пока ты три строчки напишешь! Эхъ ты гррребенка граматная.
Старикъ заспшилъ и посадилъ кляксу.
— Ахъ ты, старый чортъ! Что ты надлалъ! Ты казенную книгу испортилъ! Лижи языкомъ! Ну, живо!
И старикъ слизывалъ кляксу языкомъ.
Не даромъ между крестьянами сложилось убжденіе, что ‘лучше неграматнымъ сказаться, да сунуть пятачекъ, чмъ самому росписываться: грха меньше’!
Отобравъ десятка два повстокъ, почтмейстеръ отыскиваетъ въ кладовой денежные пакеты и подходитъ съ ними къ прилавку. Снова начался допросъ о томъ, ‘какъ зовутъ’ и ‘изъ какой деревни’. Крестьянка на этотъ разъ отвтила удовлетворительно.
— Отъ кого ждешь?
— Отъ мужа, батюшка!
— А не отъ любовника? Становой ныньче нагайкой поретъ за это!
— Что ты, батюшка! Да разв это можно! Да въ мои ли лта! Я мужняя жена! Такими ли мн длами заниматься…
— Да мн не нужно знать отъ мужа ли ты получаешь, или отъ хахала своего! Отъ чорта ли теб прислали, или отъ дьявола — мн все равно! Получи ты хоть отъ самого сатаны, я теб выдамъ, скажи мн только какъ зовутъ того, кто теб деньги прислалъ!.. Ну, что, забыла! Забыла, какъ мужа зовутъ! Ахъ ты старая гребенка!..
Баба потупилась, вся въ слезахъ.
— Ну, говори что-ли! Не то ступай вонъ!
— Звали Петромъ.
— А теперь какъ?
— Чай и теперь все такъ же, не смло отвчала старуха, очевидно, боясь прогнвить почтмейстера отвтомъ не впопадъ.
— А еще какъ? допытывалъ почтмейстеръ.
— Больше никакъ.
— Да чтобъ ты лопнула на тридцать три части! По отечеству какъ?
Баба молчитъ.
— Мужнина отца-то какъ звали? Свекра-то твоего?
— Иваномъ!
— Такъ бы давно и сказала! На получай, да убирайся вонъ!.. А ты отъ кого ждешъ? обратился онъ къ граматному.
— Отъ племянника.
— Тьфу ты, чортъ тебя возьми! Ты слышалъ, что я сейчасъ старух объяснялъ?.. Хоть отъ самого дьявола получай, намъ до этого дла нтъ, скажи только какъ его зовутъ! Ну, какъ зовутъ твоего чорта-то?
— Иванъ Глбовъ! торопливо отвтилъ получатель.
— Ошибся! Чортъ, да не тотъ!
— А-а! Ну, такъ это отъ зятя, отъ зятя! Больше не отъ кого!
— Ахъ ты старая гребенка!.. Ну, говори скорй, какъ этого дьявола-то зовутъ?
— Алексй Егоровъ.
— Получай и проваливай!.. Кто Иванъ Ивановъ?
— Я-съ! отозвался новый получатель.
— Ты отъ кого ждешь?
— Отъ брата!
— Чортова кукла! слышалъ, что я сейчасъ говорилъ! Не нужно мн знать отъ брата ли, отъ свата ли ты получаешь свое письмо, а нужно намъ знать какъ его зовутъ.
— Андрей Петровъ.
— Нтъ!
— Ишъ ты вдь, въ точку-то сразу и не попадешь! У меня въ Питер у Торитона на фабрик оченно даже много родни живетъ!
Почтмейстеръ смялъ въ комокъ повстку и бросилъ ее черезъ головы подавателей въ уголъ пріемной.
— Поди, подумай сперва отъ кого теб деньги, а потомъ приходи ихъ получать.
— Да нешто угадаешь? Батюшка! будь отцомъ роднымъ, отпусти ты меня! взмолился крестьянинъ.
— Ну! Не разговаривать! Отойди прочь! Не загораживай другимъ! Прочь уйди, говорятъ теб! прикрикнулъ на него неумолимый почтмейстеръ.
И, отложивши въ сторону невыданное письмо, Викторъ Гаврилычъ началъ опросъ слдующаго получателя.
Нсколько писемъ достались получателямъ благополучно.
— Кто Анна Иванова? спросилъ почтмейстеръ, видя, что передъ нимъ стоятъ нсколько бабъ.
— Я! отвтила крестьянка.
— Отъ кого ждешь?
— А больше не отъ кого мн и ждать, какъ отъ сына!
— Вотъ наказанье-то Господне! Какъ его зовутъ? Говори какъ его зовутъ! разразился почтмейстеръ.
— Чай тутъ прописано какъ его зовутъ.
— Тутъ-то прописано, да ты-то, беззубая ты гребенка, скажи мн какъ его зовутъ.
Бабы называетъ и получаетъ письмо.
Такъ удовлетворялись сельскіе адресаты. Посл часу выдача имъ денежныхъ пакетовъ уже не производилась. Денежная получательная книга поступала въ распоряженіе росписчика, который къ вечеру долженъ былъ ‘очистить’ вс переданныя ему почтмейстеромъ повстки, по которымъ была произведена выдача корреспонденціи, т. е. росписаться въ книг за каждаго изъ безграматныхъ.
Съ ‘благородными’ почтмейстеръ поступалъ, разумется, иначе, однако, доставалось не рдко и имъ.
Часъ дня. Въ контор изъ постороннихъ никого. Приходили два запоздавшихъ крестьянина, просили-просили почтмейстера выдать имъ ихъ присылки, да тотъ такъ турнулъ ихъ, что они насилу ноги унесли. Пригрозилъ отправить въ полицію, если они честью не уйдутъ. ‘Завтра утромъ приходи, а сегодня выдача ужь кончилась’!
Весь штатъ конторы занятъ задлкою почты. Работа кипитъ.
Съ шумомъ и трескомъ подъзжаетъ къ воротамъ конторы карета четверней.
— Никакъ княгиня Варганова за деньгами примчалась, чортъ бы ее побралъ! обругался почтмейстеръ, подходя къ окну, чтобы взглянуть, кто выйдетъ изъ экипажа.— Такъ и есть! Ныньче и князьямъ и княгинямъ денежки-то занадобились: дня лишняго не дадутъ въ контор залежаться! Ну, да ладно, матушка! Я давно собирался проучить тебя за то, что ты съ меня по пятіалтынному лишняго за заборникъ взяла! Надо съ тебя княжескую спсь-то сбить! Въ оглобли ввести!.. Петръ Васильичъ! крикнулъ онъ помощнику.— Бери скорй ключи отъ кладовой, бги ко мн въ комнату и сиди тамъ до тхъ поръ, пока я за тобой во второй разъ не пришлю! Ну, живй!
Едва усплъ Петръ Васильичъ скрыться за дверью въ квартиру почтмейстера — изъ ‘присутствія’ былъ ходъ прямо въ кабинетъ почтмейстера — какъ въ пріемную вошла молодая изящно одтая по дорожному дама.
Почтмейстеръ усердно запечатывалъ на прилавк какой-то постъ-пакетъ.
— Потрудитесь выдать! обратилась дама къ почтмейстеру, предъявляя ему повстку.
— Съ удовольствіемъ, ваше сіятельство, но только завтра!
— Почему же не сегодня?
— А потому что сегодня выдача уже закончена. Изволите видть, что мы уже почту къ отправк задлываемъ, а въ это время ни пріема, ни выдачи корреспонденціи, по правиламъ, производить не можемъ!
— Въ вашей повстк сказано, что ‘до двухъ часовъ’, а теперь вдь еще нтъ двухъ! возразила княгиня замтно упавшимъ голосомъ.
— Извольте взглянуть: на нашихъ скоро уже три!
Княгиня съ безпокойствомъ взглянула на свои изящные золотые дамскіе часы.
— Ваши часы ровно на часъ впередъ!
— Я, съ своей стороны, могу сказать, что ваши часы ровно на часъ отстаютъ! Пожалуйте завтра утромъ, ваше сіятельство! Хоть въ семь часовъ утра пожалуйте: мы вамъ выдадимъ, а сегодня — нельзя!
Княгиня замтно опшила.
— Мн нужно непремнно завтра утромъ быть въ Москв. Черезъ полтора часа проходитъ курьерскій поздъ. Иначе я не поспю…
— Такъ вы, ваше сіятельство, на обратномъ пути изъ Москвы къ намъ и пожалуйте! только тоже пораньше утромъ.
— Ахъ, вы не хотите меня понять! Мн нужны деньги. Пожалуйста, прошу васъ, выдайте мн сегодня! Неужели для васъ, г. почтмейстеръ, такъ трудно сдлать мн одолженіе! упрашивала княгиня.
— Мы всегда готовы оказать публик всякое одолженіе и снисхожденіе, но выдать вамъ, ваше сіятельство, ваши деньги, я, при всемъ моемъ желаніи, не могу. Получасикомъ бы пораньше я съ удовольствіемъ! Для меня вдь все равно, что ныньче вамъ выдать, что завтра! Деньги вдь не мои, а ваши! Мн бы еще лучше, еслибы вы сегодня ихъ получили: въ кладовой убавится на три тысячи получательскихъ денегъ, не такъ страшно будетъ ночь спать! А то, врите ли, иной разъ глазъ не сомкнешь! Ужь потрудитесь завтра…
Княгиня чуть не въ слезы.
— Но пожалуйста, прошу васъ, г. почтмейстеръ, нельзя ли сегодня! Я никогда не забуду вашего одолженія, вашей любезности!
— Для васъ, ваше сіятельство, я всегда готовъ услужить, да на этотъ разъ едвали что могу сдлать. Помощникъ мой ушелъ домой обдать и захватилъ съ собой ключи отъ кладовой. Деньги-то ваши въ кладовой заперты, а ключи отъ нея у помощника. Разв послать за нимъ?.. А то, если онъ посл обда заляжетъ спать, такъ вдь до вечера не добудишься. У насъ, ваше сіятельство, чистая каторга съ этими сельскими получателями. Врите ли, какъ съ этимъ срымъ духомъ часа три подъ рядъ протолкуешь, такъ просто словно чумовой сдлаешься! Сегодня мы до ста пакетовъ выдали. Помощникъ-то мой сюда въ семь часовъ утра каждый день приходитъ и работаетъ безвыходно до двухъ. Надо ему отдыхъ дать. Тутъ какъ завалишься спать, такъ мертвымъ сномъ часовъ пять подъ рядъ проспишь! Нельзя ли ужь до завтра! Жаль безпокоить усталаго человка!
— Пожалуйста, сегодня! умоляла почтмейстера княгиня.— Мужъ такъ запоздалъ присылкой денегъ, а завтра мн срочный платежъ въ банк по имнію! призналась она.
— Не ручаюсь, ваше сіятельство, за успхъ, но извольте! Для васъ ужь только! Эй, кто тамъ? Волковъ! Сходи къ помощнику на квартиру и или его самого тащи, или возьми у него ключи отъ кладовой! крикнулъ почтмейстеръ одному изъ почтальоновъ.— Смотри только, не говори, что ‘для выдачи’! Ни за какія блага не придетъ и ключей не дастъ! Скажи лучше, что я прислалъ за нимъ потому, что въ задлк почты ошибка произошла! Живо прибжитъ!
— Пожалуйста, поскорй, прошу васъ! упрашивала почтальона и княгиня, подавая ему рублевку.— Вотъ вамъ за труды.
Почтальонъ схватился за шапку и исчезъ.
Прошло съ четверть часа. Княгин не сидлось на предложенномъ ей почтмейстеромъ стул и она поминутно въ нетерпніи посматривала на часы.
— Это далеко отсюда? спросила она у почтмейстера, преспокойно задлывавшаго свои постъ-пакеты.
— Нтъ, не очень, на этой же улиц! отвтилъ онъ.
— Нельзя ли еще кого-нибудь послать. Пожалуйста!
— Мн кажется, что вамъ придется остаться до завтра! издвался надъ чуть не плачущей княгиней ‘крокодилъ’.
— Ахъ нтъ! пожалуйста, сегодня! Пошлите, сдлайте одолженіе еще кого-нибудь! У меня здсь карета! Нельзя ли карету за нимъ послать.