ГИТЛЕР
ГИТЛЕР
РОЖДЕНИЕ МЕЛКОБУРЖУАЗНОГО ГЕРОЯ
НАЕМНИКИ МОНОПОЛИСТИЧЕСКОГО КАПИТАЛА
СТРАТЕГИЯ И ТАКТИКА ГЕРМАНСКОГО ФАШИЗМА
Гитлер, Радек Карл Бернгардович, Год: 1932
Время на прочтение: 22 минут(ы)
Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том второй
Государственное издательство ‘Художественная литература’, 1934
Мелкобуржуазные слои Германии, не изжившие еще полностью демократических иллюзий, смотрят, как загипнотизированные, на рост национал-социалистического движения, смотрят, как загипнотизированные, на вождя немецких фашистов Гитлера, повторяющего им без конца монотонным голосом маниака, что он призван спасти Германию и провести ее через море фашистского террора в обетованную Третью империю. Речи Гитлера не содержат никакого экономического или политического анализа. Они не содержат никакой конкретной программы. Они, с ораторской точки зрения, представляют образчик пошлой провинциальной риторики. И, несмотря на это, буржуазная Германия слушает эти речи с затаенным дыханием. Миллионы мелких буржуа в истерике аплодируют им. Миллионы прислушиваются к ним с величайшей тревогой, как к предвестнику тягчайших бедствий.
Политические писатели всех слоев пытаются разгадать тайну: в чем же сила Гитлера, где источник его влияния? Объяснение это легко найти, если продумать биографию Гитлера, взятую не оторванно от германской истории за последние 20 лет, а как часть этой истории.
В маленьком городишке на австро-баварской границе живет маленький таможенный чиновник. Мелкий крестьянин пробился с железной энергией на мелкий чиновный пост, гарантирующий ему не роскошную, но все-таки устойчивую, спокойную жизнь. Ему ежедневно приходится считаться с каждой копейкой. Ему приходится во всем экономить, но он знает, что и завтра у него будет кусок хлеба, а на старости лет — маленькая пенсия, позволяющая жить без заботы о пропитании.
Этот мало прельщающий идеал был идеалом, выше которого отец Гитлера не мог себе представить. И его мечтой было: чтобы его сынишка тоже стал чиновником. Но буйный парень мечтает о широкой, свободной жизни, он трясется, когда видит монотонную жизнь родителей, когда видит, как им приходится жить в клетке ежедневных ограничений, в полном подчинении своей воли скучному, бездушному чиновничьему аппарату. Он мечтает о свободной жизни художника, который благодаря своему таланту может подняться над уровнем серой жизни мелкой буржуазии и рабочего люда. Между отцом и сыном клокочет спор. Но вот отец помирает, помирает и мать, и юноша Гитлер, мелкий буржуа, мечтающий о большой карьере художника не окончив гимназии, не может попасть в художественную академию, а принужден искать кусок хлеба в качестве неквалифицированного строительного рабочего.
Он отправляется в Вену с головой, набитой не только мечтами, но и всяким хламом буржуазной идеологии. Он начитался националистических книг по истории Германии. Германия — блестящий молодой герой Зигфрид, со всех сторон окруженный врагами. Франция — черный Гаген, она всегда ждала момента, чтобы вонзить молодому герою нож в спину. А что теперь угрожает Зигфриду? Вот в Австрии немцам приходилось биться со ‘всякими славянскими народами’. ‘Евреи отравляют дух немецкого народа’. Разве этого не доказывал сто раз вождь антисемитов Люегер? Славянам и евреям помогает социал-демократия, внося в немецкую народную массу классовую борьбу.
С этой массой Гитлеру приходится встретиться самым непосредственным образом. Венские строительные рабочие — народ организованный и требуют от мелкобуржуазного сынка, попавшего на стройку, вступления в организацию. И тут начинается первый конфликт будущего вождя фашистов с рабочими. Ему наплевать на требования рабочих. Он не хочет быть рабочим. Он работает на стройке, как на каторге, из которой он хочет выбраться. Он — будущий свободный художник — не намерен подчиняться рабочей дисциплине. И Гитлер не подчиняется товарищам по работе. Он с ними не разговаривает, когда они во время перерыва за скудным обедом читают социал-демократические газеты и обсуждают их, Гитлер, как собака, съедает свой нищенский обед в углу и мечтает о другом обществе, о другом окружении. С чувством глубочайшего удовлетворения он встречает момент, когда может уйти со стройки и попасть чертежником в строительную контору, где работают люди в белых воротничках, точно так же, как он, ненавидящие евреев, чехов и рабочих…
Перед войной Гитлер покидает Австрию и переезжает в Баварию. Живет он жизнью бедной богемы, состоящей из полурабочих, чертежников, маляров, которые ‘лезут’ в художники.
Вспыхивает мировая война, и Гитлер вступает добровольцем в германскую армию. Один из историков, анализирующий темные места в биографии Гитлера, указывает, что это вступление в германскую армию очень просто объясняется, тем фактом, что он раньше не отбыл воинской повинности в австрийской армии и поэтому вступление в германскую армию было только средством избавиться от неприятностей. Но как бы то ни было, не подлежит сомнению, что Гитлер идет на войну с головой, набитой всей мелкобуржуазной требухой, о невинности Германии, подвергшейся нападению, о блестящем будущем, которое сулит, всему германскому народу победа, и т. д. Не подлежит сомнению, что Гитлер видит в войне возможность лично выбраться из тяжелого, безнадежного положения, н котором он находится. Если он не погибнет на войне, то может выйти в офицеры, что раскроет ему двери к лучшей жизни. Гитлер отличается на войне, но в офицеры не попадает. Ему не удается подняться выше унтера. Он возвращается с войны раненый и стоит перед крахом всех своих надежд. Германия разбита, немецкая армия распущена, и все военные лишения ничего не дали не только Германии, но и ему — Гитлеру.
Но он не чувствует еще призвания к роли спасителя германского народа. Что Гитлер делал после своего возвращения с войны — точно неизвестно. Он говорит об этом времени самим неясным образом, но одно не подлежит сомнению: он в это время борется за свое существование, не пытаясь играть политической роли, а когда в Баварии устанавливается на короткое время советская власть, Гитлер остается в Мюнхене, не смея даже пикнуть. Только после ликвидации баварской советской власти, когда белые формируют новые части, он попадает к ним не то в роли агента разведки, не то в роли агитатора. Его посылают на рабочие собрания, после которых он должен писать отчеты для начальства, и тут впервые Гитлер узнает тайны политической пропаганды, тайны политической техники. В качестве такого разведчика он попадает на маленькое собрание сумбурно рождающейся националистической организации, ставящей себе задачей агитацию среди мелкого люда и среди рабочих. Белые организации не популярны даже среди отсталых рабочих. Они носят слишком заметный штемпель самой густопсовой реакции, штемпель организации помещичьих и буржуазных сынков. Они не умеют говорить с рабочими, с раздраженными мелкими лавочниками.
И тут на этих маленьких собраниях Гитлер слышит слова об Антанте, которая повинна в разорении мелкой буржуазии, о том, что освобожденная Германия должна освободить мелкую буржуазию от бремени долгов. Тут он слышит, что нужна такая Германия, где будет устранена ‘еврейская власть золота’ и всякий талантливый человек сумеет выбиться своими знаниями и трудом на первые посты.
Все эти мысли полностью отвечают тому, что Гитлер когда-то слыхал на демагогических собраниях австрийских антисемитов. Новым является только объединение антисемитизма с национализмом. Гитлер таким образом, наконец-то, прибыл к идейной гавани. Но тот факт, что эта гавань не стала для него убежищем, а стала исходным пунктом для создания большого националистического движения, что она стала исходным пунктом для возникновения фашизма,— это является результатом той обстановки, которая сложилась в Германии после 1920 г., когда после короткой конъюнктуры, вызванной военным бестоварьем, начался стремительный распад хозяйства.
Германия принуждена платить репарации. Германская буржуазия платит их главным образом при помощи печатного станка. Она печатает бумажные марки и пускает их на мировой рынок. Мелкие буржуа за границей, думая, что марка еще поднимется, покупают немецкие бумажки в надежде на будущие барыши. На инфляцию толкают правительство крупные капиталисты, руководители немецких синдикатов, ибо это дает им возможность делать большие дела. Они получают от государственного банка сотни миллионов в марках. За эти деньги они скупают заводы, имения, гостиницы, газеты, а долги платят тогда, когда марка полностью обесценилась.
Стиннес является одним из главных инициаторов этой политики, которую прикрывает патриотическими фразами. Если-де марка обанкротится, то союзники получат кукиш. Расплачиваются же за эту политику рабочие и мелкобуржуазные массы. Заработная плата растет номинально, но купить на нее нечего. Городская мелкая буржуазия распродает все, что можно, Чтобы прожить и прокормиться. Ее охватывает растущее беспокойство за свое будущее.
Короли железа и угля, больше всех выигрывающие на этом, великолепно умеют отвлечь от себя внимание. Они не принимают участия в правительстве, находящемся в руках социал-демократии, демократов и центра. Стиннес командует, но ответственность падает на Шейдемана, Эрцбергера, которых пресса Стиннеса представляет массам как предателей Германии, платящих репарации врагу и поэтому несущих ответственность за все бедствия мелкой буржуазии. И националистическая пресса, финансируемая Стиннесом и Гугенбергом, доказывает мелкобуржуазным массам, что политика инфляции есть политика ‘марксизма’, ибо ‘марксизм’ стремится, во-первых, к уничтожению мелкой буржуазии, а во-вторых, как ‘антинациональное’ учение он является пособником врага.
Для этой агитации руководители монополистического капитализма и помещиков не только пускают в ход значительную часть купленной ими прессы, но они начинают финансировать националистические заговорщические организации, как орудие, при помощи которого давят на ‘демократическое’ правительство, когда оно из страха перед избирателями хотя бы на момент отказывается танцовать под их дудку.
Брожение среди мелкой буржуазии является той почвой, на которой возникает на юге Германии национал-социалистическое движение, в ряды которого кинулся Гитлер, на севере — движение ‘народников’, руководимое Вулле, капитаном Геннингом и графом Ревентловым.
Гитлеровская агитация, поднимающая мелкого буржуа, имеет большой успех. Ему удается не только привлекать на свои собрания в Мюнхене и других баварских городах сотни тысяч мелких буржуа, но и вербовать десятки тысяч в свои организации. Туда входит офицерская молодежь из заговорщических союзов и помогает ему создать первые штурмовые батальоны, возникающие в столкновениях с рабочими, разгоняющими гитлеровские собрания.
Этот период развития национал-социалистического движения кончается, как известно, полным крахом 9 ноября 1923 г. Этот крах заслуживает того, чтоб на нем остановиться, ибо он позволяет уяснить многое из механики гитлеровского движения, уяснить многое из тех целей, которым служит Гитлер,
Почему Гитлеру удалось пустить особенно глубокие корни в Баварии? Этого нельзя объяснить тем фактом, что ему, как австрийцу, была близка южногерманская обстановка. Дело — в переплете социально-политических отношений, существующих в Баварии, и в той роли, которую Бавария играла в программе французского империализма.
Французский империализм, не довольствуясь версальскими цепями, наложенными на Германию, пытался после войны добиться ее раздела. Влиятельные круги французской военщины и дипломатии выработали план создания из католической немецкой Австрии и католической Баварии южногерманского государства под властью баварской династии Вительсбахов. Франция держала в Баварии особого посла. В кабинете католического архиепископа Фаульгабера вели переговоры агенты французского империализма с агентами баварского кронпринца Рупрехта. Эта политика велась под лозунгом защиты баварской мелкой буржуазии от разорения ее ‘протестантско-еврейским’ Берлином. Баварский сепаратизм видел поэтому в возникновении гитлеровского движения подмогу, несмотря на то, что Гитлер и группирующаяся вокруг него офицерня выступали с самыми яркими обвинениями против французского империализма, выступали в качестве представителей ‘освободительного движения всего германского народа’. Они били по Берлину, и этого было достаточно, чтобы баварский сепаратизм оказывал им помощь.
Присоединение к движению Людендорфа, пользующегося еще в кругах военщины и мелкобуржуазной интеллигенции громадным авторитетом, сделало из гитлеровского движения движение общегерманского значения, ибо националистические офицерские круги, организующиеся вокруг Гитлера и Людендорфа, льстили себя надеждой, что не они являются игрушкой в руках Вительсбахов, католической церкви и баварской буржуазии, а что наоборот, Бавария с ее вооруженными силами послужит им рычагом для завоевания Германии. Часть германской крупной буржуазии, думавшая о том, что ей, быть может, придется для борьбы с нарастающим революционным движением отбросить защитное прикрытие социал-демократии, центра и демократов и прокламировать открытую диктатуру под эгидой военщины, поддерживала затеи Гитлера и Людендорфа, вела переговоры о согласовании их действий с действиями главнокомандующего рейхсвером генерала Секта.
Все эти заговоры дошли до апогея, когда в 1923 г. пришли столкновения с Францией, захват Рура, крах марки и когда в ворота Германии начала стучаться пролетарская революция.
Но в решающий момент, когда Гитлер и Людендорф, не договорившись с генералом Сектом, решили действовать по собственному почину — выступить в Баварии, подчинить себе государственную власть в Баварии и ее средства и двинуться в качестве спасителей Германии от пролетарской революции на Берлин,— оказалось, что мелкий буржуа Гитлер и романтик национализма Людендорф, потерявший в сражениях последние остатки разума, оказались покинутыми и крупной буржуазией, и баварскими сепаратистами.
Крупная буржуазия, придя к убеждению, что политика инфляции исчерпалась, что разорение мелкой буржуазии и нищета пролетариата могут довести до пролетарской революции, решила капитулировать перед Францией. Ей незачем было опрокидывать Эберта и прокламировать диктатуру военщины. Эберт сам отдал полноту власти генералу Секту и послал войска против саксонского ‘рабочего’ правительства левых социал-демократов. Тогда Стиннес выбросил в два счета своего финансового директора Мину, через которого шла связь с Людендорфом и Гитлером и другими фашистскими организациями.
Католическая церковь заявила через архиепископа Фаульгаберта, что в момент капитуляции крупной немецкой буржуазии перед французским империализмом она на данной стадии не будет поддерживать тенденции к отделению Баварии от Германии.
Гитлер, заставивший руководителя баварской политики Кара налетом на его собрание присоединиться ‘к революционному правительству спасения Германии’, на другой день был встречен в штыки баварской полицией. Демонстрации национал-социалистов были рассеяны полицейским огнем. Спасителю нации пришлось бежать из Мюнхена и очутиться за решеткой.
Это завершение первого периода развития национал-социализма показало ъ полном свете весь характер национал-социалистического движения.
Опираясь на мелкобуржуазные массы, оно не имело никакого самостоятельного значения. Оно было игрушкой в руках сепаратистской реакции, крупного капитала и лопнуло, как мыльный пузырь, в тот момент, когда оно перестало быть нужным крупным капиталистам.
Придя в себя после поражения, Гитлер и его окружение сделали два вывода из случившегося. Первый состоял в осознании того, что надо создать более компактную и более упругую собственную организацию, чтобы заставить крупную буржуазию считаться с собой. Наймит, получивший пинок от хозяина, решает скопить столько сил, чтобы и хозяину пришлось с ним считаться. Второй вывод состоял в том, что все-таки нельзя итти ни на какие авантюры против воли заправил капитализма. Гитлер в тюрьме изживает свою детскую болезнь вспышкопускательства. Оба вывода представляют при проведении в жизнь известное противоречия, и мы увидим, как фашизм пытается их ‘разрешить’.
Для того, чтобы создать собственную организацию, завоевать широкие массы мелкой буржуазии, прорваться в рабочие районы, нужна была безудержная социальная демагогия, рассчитанная на разные слои населения. Гитлеровская программа формулирует различные обещания всем этим слоям в 25 тезисах.
Она апеллирует сначала к националистическим инстинктам мелкой буржуазии. Полноправным гражданином Германии может быть только ‘полнокровный’ немец. Версальский договор должен быть уничтожен. Германия должна получить колонии. Но ведь это — требование всех немецких националистов, не находившее достаточного отклика среди обедневшей мелкой буржуазии, а тем более среди рабочих. Гитлер украшает свою программу и социальными элементами. Государство должно создавать условия для хозяйственного процветания всех граждан.
‘Если невозможно кормить все население государства, то надо выселить из Германии всех людей не немецкого происхождения’.
Ну, а как же должно быть построено германское хозяйство?
‘Все нетрудовые доходы должны быть уничтожены. Должна быть свергнута власть процента (Zinsknechtschaft). В виду неслыханных жертв кровью и имуществом, которых потребовала война от народа, надо всякое обогащение при помощи войны признать преступлением против народа. Мы требуем полной конфискации всех военных прибылей. Мы требуем огосударствления всех уже обобществленных предприятий (трестов). Мы требуем участия в прибылях крупных предприятий. Мы требуем создания здорового среднего сословия, его сохранения. Все универмаги должны быть переданы городским управлениям и сданы в аренду мелкому купечеству… Мы требуем аграрной реформы, отвечающей нашим национальным потребностям, создания закона, позволяющего провести без выкупа экспроприацию земли, необходимой для общественных целей, уничтожения поземельной ренты и запрета всяких спекуляций’.
Эти требования фашистская пресса пропагандировала самым энергичным образом. На десятках тысяч собраний фашистские агитаторы потрясали этой программой, как знаменем, которое должно было свидетельствовать, что они служат оплотом всего бедного люда против эксплоатации. По сегодняшний день на первой страницы берлинского органа фашистской ‘Ангриф’ значится лозунг: ‘За притесненных — против эксплоататоров’.
Господа социал-демократы рука об руку с целым рядом буржуазных университетских профессоров доказывали фашистам, что нельзя же при капиталистическом строе запретить взимание процентов по займам, ибо тогда никакой капиталист займов давать не будет. Они доказывали им, что нельзя крупные предприятия, какими являются универмаги, сдать в аренду по кускам, ибо тогда пропадают весь смысл и экономическая польза универмага. Ио эти аргументы, понятно, не могли уменьшить влияния национал-социалистических лозунгов на мелкую буржуазию. Универмаг вытесняет лавочника, какое же дело лавочнику до хозяйственной рациональности? Долой универмаг! А какой задолжавший ремесленник — их в Германии полтора миллиона — откажется от лозунга прекращения уплаты долгов? Что этот лозунг нашел большой отклик среди придушенного долгами крестьянства, не подлежит сомнению. Что будет после этого с капиталистическим кредитом, пусть над этим ломают себе голову капиталисты и… социал-демократы.
Демагогическая программа фашистов завоевала им большие массы разрозненной мелкой буржуазии, которая после окончания инфляции оказалась нищей перед лицом стабилизации капитализма. Его сбережения канули в пропасть вместе с германской маркой. Магазины мелкобуржуазных владельцев опустели, товар был распродан за миллиарды бумажных марок, которые потеряли всякую цену, а новые товары надо было покупать на золотую валюту.
И мы видим, что майские выборы 1924 г. дают фашистам большую победу. Они получают около 2 миллионов голосов и 32 мандата. Фашизм появляется на политической сцене как массовая сила. Правда, на следующих выборах в декабре 1924 г. и в мае 1928 г., с временным укреплением капитализма, фашисты теряют больше половины голосов. Те слои мелкой буржуазии, которые в полосу временного капиталистического подъема улучшили свое положение (это были в первую очередь мелкие домовладельцы, ремесленники, зарабатывающие на ремонте фабричных изделий), отхлынули от национал-фашистов к так называемой хозяйственной партии, которая обещала защищать конкретные интересы мелкой буржазии, не пугая ее перспективой гражданской войны. Но с момента начала кризиса, когда, как мыльный пузырь, лопнули надежды на выход германского капитализма на широкую дорогу, когда крестьянство, ремесленники, мелкое купечество буквально начали падать под гнетом налогов, когда значительная часть великой четырехмиллионной армии служащих оказалась выброшенной на улицу — мелкая буржуазия хлынула снова массами в партию Гитлера. Гитлер и гитлеровцы начали свой триумфальный поход по всей Германии.
Наученный опытом 1923 г., Гитлер в это время работал лихорадочно не только над расширением своего влияния, но и над, укреплением своей организации. После поражения 1923 г. его партия имела всего несколько тысяч членов. В 1928 г. она уже насчитывала 80 тыс. членов. Теперь национал-фашисты хвастают, что у них 900 тыс. членов и среди них — 300 тыс. участников боевых дружин. Эти цифры наверное преувеличены. Однако социал-демократия, имеюшая наиболее сильные массовые организации из всех политических партий Германии, признает, что по крайней мере в провинции фашисты ее перещеголяли.
Фашистская организация очень сильно отличается от обычного типа буржуазных партийных организаций. Буржуазные партии во всем мире не имеют постоянных массовых организаций. Они имеют только политические организационные штабы и громадную прессу. В момент выборов они пускают в ход аппарат воздействия на народную массу. Помимо парламентских выборов, организация им не нужна. Буржуазные партии культивировали легенду о свободном волеизъявлении избирателей, которые, когда этого потребуют интересы ‘отечества’, высказывают на выборах свое доверие той или другой буржуазной партии. Фашистская организация есть организация борьбы за открытую диктатуру буржуазии. Понятно, фашисты не намерены отказываться от использования всех орудий насилия, созданных капиталистическим государством. Но так как фашистская диктатура является, по словам программы Коминтерна, ‘террористической диктатурой крупного капитала’ и ‘главной задачей фашизма является разгром революционного рабочего авангарда, т. е. коммунистического слоя пролетариата и его кадрового состава’, то ясно, что фашистам нужна не выборная политическая организация, а военная организация, способная наносить решительные удары массовым организациям пролетариата и не допускать позже их воссоздания. Поэтому ядром фашистских партийных организаций являются их штурмовые колонны, военные организации, подчиненные военной дисциплине, обученные методам ведения гражданской войны, готовые каждый момент выступить с оружием в руках.
Мелкий хозяйчик, идущий за фашистами, очень любит за кружкой пива побряцать саблей, но в настоящую драку он соваться не любит, ибо, как бы ни было тяжело его положение, у него все-таки ‘есть что терять’. Поэтому эти штурмовые организации фашистов формировались не из зажиточных крестьян, не из городских лавочников, ремесленников, а из люмпен-пролетариев, безработных, прельщенных оплатой их ‘труда’, и из студенческой молодежи, играющей в этих организациях роль вожаков и видящей в них будущую армию, средство не только для гражданской войны, но и для войны против Франции.
Фашисты имеют свои агитпропы, развертывающие громадную агитационную деятельность в форме, наиболее приспособленной к умственному уровню мелкобуржуазной массы, свои хозяйственные штабы, которые должны дать после прихода фашистов к власти кадры специалистов.
Форма воздействия на мелкобуржузную массу полностью соответствует тем целям, которые ставят себе фашисты. В своей агитации они отказываются от распространения буржуазно-демократических иллюзий. Они не говорят, что фашистская масса может свободно направлять политику фашистской партии. Наоборот, они вколачивают в головы мелкобуржуазных масс идею о том, что решать должен избранный богом и судьбой спаситель, герой, вождь. Масса должна повиноваться и слепо выполнять волю своего вождя, ибо только он один знает конечные цели движения и путь, которым надо итти.
Люди, которым пришлось побывать на гитлеровских собраниях, с большим удивлением спрашивают себя, где источник его влияния, почему мелкобуржуазная масса приветствует его с восторгом? У него ведь нет ясных мыслей, у него нет продуманной конкретной программы, он — пустой оратор. ‘Он имеет мужество быть банальным’,— цинично пишет один из писателей крупной буржуазии. Кто ставит так вопрос,— не учитывает положения мелкобуржуазной массы. Нет конкретных мер, которые могли бы ей немедленно помочь. Она цепляется ногтями и зубами, чтобы не дать себя столкнуть на низшую ступень социальной лестницы буржуазного общества — в мир пролетариата, хотя это и является единственным путем, который мог бы вывести ее на широкую дорогу борьбы за свое освобождение от нищеты. В таком положении мелкой буржуазии остается только цепляться за знахарские рецепты Гитлера, за его социальную болтовню. Она никогда не имела собственных политических мыслей, она никогда не решала сама политических вопросов, поэтому идея героя-спасителя, которая всегда была мелкобуржуазной идеей, является для нее родной. Нереальность обещаний фашистов есть другое выражение нереальности идеи о государстве мелкой буржуазии в мире империализма.
Когда Гитлер появляется в зале, окруженный знаменами штурмовых отрядов, и всходит на трибуну под звуки десяти военных оркестров, когда перед ним склоняются знамена, тогда эта мелкобуржуазная масса поднимается, как под действием электрического тока, и приветствует спасителя, пророка Третьего государства, в котором будет существовать товарное хозяйство, но не будет капитализма с его эксплоатацией. Когда Гитлер провозглашает войну за ‘немецкую честь’, войну за освобождение Германии не только от цепей Версаля, но и от ‘ига римского права’, то мелкий буржуа, который не знает, что такое римское право, радуется, что будет восстановлено никогда не существовавшее германское право, при котором наверное не надо будет платить долгов. Когда Гитлер громит развратную французскую литературу и провозглашает возврат к гордому северно-германскому искусству, то мелкий буржуа, который никогда не читал ни Эдды, ни исландских саг. И ничего конкретного не может себе представить при упоминании о них, все-таки чувствует себя викингом духа, торжествующим над всеми ‘французскими болезнями’. Когда, наконец, Гитлер провозглашает победу над еврейской философией, то всякого лавочника интересует не столько изгнание из университета профессора Эйнштейна, сколько разгром универмагов Вертгейма, Титца и Карштадта.
Но в то время как на массовых митингах, насыщенных электрической атмосферой, в помещениях, заполненных табачным дымом и испарениями пива, в воздухе смело реет к победам свободный дух мелкого немецкого буржуа, за кулисами Гитлер и его штаб — все эти капитаны Геринги, полковники Ремы — самым мирным образом ведут переговоры с руководителями немецких банков (директор Дейче банк Штаус является одним из ‘советников’ Гитлера), с заправилами металлургических трестов,— король металлургической промышленности Тиссен, обанкротившийся теперь глава большого металлургического концерна Борзиг и многие другие ‘контролируют гитлеровские предприятия своими ‘пакетами акций’, финансируя Гитлера и руководя его политикой.
Гитлер давно перестал быть взбесившимся мелким буржуа, которым играют, как марионеткой, силы контрреволюции. Гитлер уже давно стал простым наемником монополистического капитала, великолепно понимающим свою роль, хотя пытающимся, как это всегда делали преторианцы, поднять и свою цену.
Тот, кто мог сохранить хотя бы малейшие сомнения на этот счет, должен был их потерять, наблюдая работу немецких фашистов во время забастовки, следя за их голосованием в рейхстаге, за их политикой в Тюрингии и в Брауншвейге, где они вошли в правительство. Когда потребовалось занять определенную позицию по отношению к конкретным предложениям коммунистов об уничтожении военных прибылей, о высоком обложении нетрудовых доходов, дивидендов,— к предложениям, направленным против крупных землевладельцев, фашисты, как один человек, голосовали против коммунистических предложений.
Но кроме этих действий, имеющих, понятно, решающее значение для оценки фашистской политики, существует документ, дающий, так сказать, освещение изнутри теперешнего состояния ума и политического настроения Гитлера.
Маленькая брошюрка Отто Штрассера, в прошлом одного из главных публицистов гитлеровской партии, содержащая запись разговора, происшедшего между ним и Гитлером 21 мая 1930 г., снимает все покровы с истинного лица вождя германского фашизма. Отто Штрассер после этого разговора порвал с Гитлером. Эта запись засвидетельствована рядом лиц и имеет значение достовернейшего документа.
В ответ на вопрос Отто Штрассера, как Гитлер представляет себе участие рабочих в прибылях, Гитлер заявил ему:
‘Предприниматель, несущий ответственность за производство, дает рабочим хлеб. На основе чего вы требуете от него, чтобы он допустил их к участию в прибылях или к руководству предприятием? Вы хотите посадить ему на шею чиновника или фабзавком, не имеющий никакого понятия о производстве. Ни один руководитель хозяйства этому не подчинится’.
На точный вопрос Штрассера, готов ли Гитлер после взятия власти подчинить государству, к примеру, крупповские предприятия, Гитлер ответил ему:
‘Что вы думаете, я с ума сошел и хочу разрушить хозяйство? Только если бы предприниматели не действовали в интересах национального государства, мы должны были бы вмешаться, но для этого не надо конфискации или участия государства в руководстве предприятием. Сильное государство это и так сумеет сделать’.
Когда Штрассер указал ему, что тогда название партии национал-социалистической является обманом масс, Гитлер заявил:
Название ‘социализм’ — плохое название. Но даже оно не означает, что мы обязаны социализировать предприятия, но что мы их можем социализировать, если предприниматели будут действовать против интересов нации. Пока этих фактов нет налицо, а раз это так, то было бы преступлением разрушать хозяйство’.
Гитлер выдвинул обыкновенные капиталистические аргументы о зависимости германского хозяйства от мирового, не позволяющей проводить какие бы то ни было эксперименты.
Не менее характерны слова Гитлера о роли рабочего класса:
‘Рабочая масса ничего другого не хочет, кроме хлеба и зрелищ. Она не имеет никаких идеалов, и мы не имеем никакой надежды завоевать ее в больших размерах. Нам нужно выбрать людей нового слоя, господ, которыми не руководит мораль жалости, но которые отдают себе отчет, что они как представители лучшей расы имеют право господствовать и это господство без всяких церемоний устанавливать и обеспечивать’.
Гитлер, создавая при помощи денег, полученных от крупных фабрикантов и помещиков, свою партию, потерял мелкобуржуазные иллюзии насчет целей, которым эта партия должна служить. Она знает, что национал-социалистическая партия есть партия, которая должна помочь крупной монополистической буржуазии отнять у рабочей массы последние остатки прав и сделать ничем не ограниченную эксплоатацию этой массы источником возрождения германского капитализма.
Гитлер и немецкие национал-социалисты провозгласили своей целью ликвидацию германского парламентаризма, установление диктатуры своей партии и проведение в жизнь своей ‘программы’. Все это должно означать начало новой эпохи в развитии Германии, начало Третьей империи. Путь к этой цели должен итти через разрушение всех других буржуазных партий и через удушение и уничтожение революционного рабочего движения. Буржуазные партии должны отказаться от игры в парламентаризм и демократию. Коммунизм должен быть уничтожен огнем и мечом. Фашисты притворяются, что они причисляют и социал-демократию к марксистскому революционному лагерю и рычат в своих речах о том, что полетят головы ‘ноябрьских преступников’, которые вонзили меч в спину ‘победоносной армии’ в 1918 г.
Что касается позиции фашистов по отношению к социал-демократии, то не подлежит сомнению, что дело здесь идет о демагогической декламации. Фашисты великолепно знают, что социал-демократы не хуже их готовы подавлять революционное рабочее движение и утопить его в крови. Вымостил же Носке улицы германских городов трупами 30 тыс. германских рабочих в 1919—1920 гг. Фашисты великолепно знают, что германская социал-демократия не только не вела революционной пропаганды в армии, но, наоборот, до последнего момента поддерживала кайзерское правительство. Фашисты великолепно знают, что Эберт не меньше Макса Баденского старался спасти гогенцоллернскую династию и что это ему не удалось благодаря тому, что его захлестнула волна революции. Но фашистские организаторы боятся социал-демократической конкуренции. Монополистическая буржуазия иначе относится к социал-демократии. Редактор ее органа ‘Дейче альгемейне цейтунг’, предназначенного не для широких масс и поэтому могущего говорить время от времени правду, Фриц Крейн пишет:
‘Социал-демократия является главной Консервативной партией республики. Она представляет тот другой крупный фактор (кроме национал-социалистов.— К. Р.), пользу которого для государства надо понимать. Этот фактор надо использовать для разрешения хозяйственного кризиса’. I
Таким образом, монополистический капитализм пользуется социал-демократией и фашизмом для проведения своей политики, опираясь то на первую, то на вторую, иногда противопоставляя их друг другу, иногда заставляя их работать рука об руку. Но именно эта политика тяжелой индустрии вызывает большое недовольство у вожаков фашизма, которые хотели бы играть роль единственной опоры буржуазии и таким образом поднять свою цену. Не подлежит сомнению, что все крики фашистской печати о ‘марксизме’ социал-демократии, о необходимости ее уничтожить руководители монополистической буржуазии допускают только как средство, ускоряющее окончательную фашизацию социал-демократов. Когда монополистический капитал решится впустить гитлеровцев в правительство, он сумеет втолковать им, что нельзя отказываться от услуг социал-фашистов, что надо использовать их наравне с ‘демократами’ и центром, т. е. наравне со всеми другими буржуазными партиями,— другими словами, включить их в фашистский аппарат власти.
По отношению к буржуазным партиям фашисты ставят себе эту задачу совершенно откровенно. Они отрывают своей националистской агитацией и своей социальной демагогией мелкобуржуазные и ярко националистические элементы от всех буржуазных партий, даже от тех, которые, как германская национальная партия, действуют в союзе с ними. Таким образом они стремятся уменьшить влияние этих партий как особых организаций до тех размеров, чтобы они представляли только привесок к фашизму: в Италии националисты были привеском и прикрытием фашистов в переходный момент захвата ими власти.
Проникнуть к социал-демократическим рабочим массам фашистам удалось только в незначительных размерах. Рабочие, находящиеся еще под влиянием социал-демократии, великолепно понимают, что победа фашизма будет означать ликвидацию всех завоеваний рабочего класса. Фашисты отрывают от социал-демократии только мелкобуржуазные элементы и бюрократию, идущие за ней. Подрыв, размывание кадров откровенно буржуазных партий фашистам удается великолепно, ибо эти кадры состоят из мелкой буржуазии и буржуазных масс, или никогда не имевших никаких демократических иллюзий, или давно их изживших. Если помещики из ‘национальной партии’ или фабриканты из ‘народной’ не распускают своих организаций то причина этого состоит в том, что они сомневаются, удастся ли Гитлеру удержать разоренные мелкобуржуазные массы на рельсах политики крупной буржуазии.
Вышеупомянутый Фриц Клейн признает это открыто:
‘Нет полной уверенности, являются ли национал-социалисты резервуаром для партии Гугенберга, для буржуазного центра или для коммунистов‘ (там же, стр. 71)
Единственная буржуазная партия, которая, проводя политику фашизма, сохраняет в неприкосновенности свои кадры,— это партия католического центра. Она руководствуется при этом двумя соображениями. Имея за собой по крайней мере миллион католических рабочих-избирателей, боящихся фашизма, ненавидящих его, она понимает, что соглашение с Гитлером угрожает ей потерей этих рабочих масс. Точно так же, как социал-демократия, католический центр предпочитает прикрывать фашистскую политику остатками лохмотьев демократии. Во-вторых, католический центр боится, что открытая диктатура фашистов, являющихся в своем большинстве протестантами, может неблагоприятно отозваться на положении католической церкви. Католический центр непосредственно связан с папским престолом. Папа римский и католическая церковь являются старейшими орудиями феодальной реакции и сумели приспособиться к роли одного из основных орудий капитализма. Римская церковь, имеющая громадный политический опыт, боится, что ничем не прикрытый режим насилия может вызвать революционное сопротивление рабочего класса. Поэтому католическая церковь в Италии пытается сохранить известную самостоятельность по отношению к фашистскому правительству, вступает время от времени в конфликт с ним. Хотя эти конфликты и завершаются соглашениями, она демонстрирует, благодаря им, свою независимость и свою готовность стать самостоятельным оплотом против пролетарской революции в католической стране, если фашизм обанкротится. Полная победа фашизма в Германии означала бы усиление фашизма и затруднила бы положение римского папы. Кроме того, Рим великолепно понимает, что победа фашизма в Германии может привести к обострению отношений Германии с Францией и Польшей, двумя католическими странами, в которых папская курия имеет значительное влияние. Это точно так же ослабило бы положение Германии, как его ослабила мировая война.
Вот моменты, затрудняющие католическому центру окончательную сделку с гитлеровцами. Но, понятно, эти моменты могут играть только подчиненную роль по отношению к общеклассовым интересам германской буржуазии. И в самом католическом центре находятся очень влиятельные круги, работающие над устранением препятствий, стоящих на пути вхождения гитлеровцев в правительство. Достаточно указать на крупного заводчика Клекнера, главного владельца берлинского органа центра ‘Германия’, и на фон Папена, действующего энергично за кулисами католической реакции.
Большим затруднением на пути к победе Гитлера является международное положение Германии.
Фашистские тенденции — интернациональные тенденции. Они, как говорит программа Коминтерна, проявляются всюду, где имеются: ‘неустойчивость капиталистических отношений, наличие значительных деклассированных социальных элементов, обнищание широких слоев городской мелкой буржуазии и интеллигенции, недовольство деревенской мелкой буржуазии, наконец, постоянная угроза массовых выступлений пролетариата’.
Интернациональный характер фашистских, тенденций, в разных странах пробивающих себе путь с разной силой, вызывает во всех странах сочувствие к германскому фашизму со стороны соответствующих кругов крупной буржуазии. Не может подлежать никакому сомнению, что и английские твердолобые, и французский ‘Комите де форж’ (организация французской тяжелой промышленности) симпатизируют социальным целям германского фашизма. Но последний является орудием германской монополистической буржуазии, пытающейся восстановить свое империалистическое положение в мире. Германская мелкая буржуазия, которую фашизм мобилизует против рабочего класса, охвачена националистической лихорадкой. Она полна глубокой искренней ненависти в первую очередь к Франции, на которую возлагает ответственность за все свои неурядицы. Французский империализм боится, что приход к власти немецких фашистов может привести к усилению националистических тенденций в Германии, толкнуть ее на сопротивление притязаниям французской политики.
Фашисты пытаются рассеять страхи мировой буржуазии, опасающейся, что приход их к власти будет означать войну германской буржуазии против Версаля.
Гитлер рассылает во все концы мира своих агентов, дает иностранным газетам интервью, в которых клянется быть благоразумным. Но, имея за собой мелкобуржуазные массы, он все-таки должен представить им какую-то перспективу освобождения от петли французского империализма. Поэтому его специалист по внешней политике, прибалтийский немец Розенберг, развертывает в своей книге о внешней политике фашизма программу союза с английским империализмом и совместного нападения на СССР, взамен за что Англия должна поддержать Германию против Франции. Он развертывает перспективу антифраниузского союза с Италией, для которого фашисты готовы пожертвовать немецким населениям в Тироле.
Понятно, Гитлер одновременно пытается через немецкую тяжелую промышленность завязать сношения с Францией, нащупать возможность сделки с французским империализмом и через него соглашения с Польшей против СССР. Но даже если некоторые капиталистические круги Франции склоняются к мысли, что сделка с Гитлером означала бы связанность по рукам и ногам германского национализма, то все-таки ответственные круги французского империализма не могут решиться на подобный прыжок в неизвестность. Они знают, как обострится экономическое положение Германии в случае прихода к власти Гитлера, что неминуемо вызовет паническую утечку золота из страны: еврейская буржуазия, боясь погромов, будет эвакуироваться, чтобы переждать и посмотреть, что будут делать фашисты. Мелкие рантье за границей, предоставившие свои деньги банкам, будет требовать возврата этих денег из боязни революции в Германии, и иностранные банки будут вынуждены нажимать на Германию, требуя от нее уплаты долгов. В таком положении Гитлер неизбежно должен будет,— так думают в капиталистических кругах Франции — подкупать мелкобуржуазные массы антифранцузской политикой. Это, понятно, не исключает возможности, что в случае прихода гитлеровцев к власти французские империалисты попытаются договориться с ними и усилить их тенденции, направленные против СССР.
Внутреннее положение Германии ухудшается. С каждым днем растет недовольство мелкобуржуазных масс, и у германского правительства нет уверенности в завтрашнем дне. Фашисты чувствуют приближающийся политический кризис. Они видят, как вся государственная бюрократия вплоть до верхушки социал-демократического аппарата, приготовляется перекочевать в их лагерь. Гитлер чувствует уже себя властелином Германии и, принимая иностранных журналистов в Кайзергофе, против дворца рейхсканцлера, говорит с ними, как завтрашний глава правительства.
Фашисты хотели бы избежать необходимости взять власть с оружием в руках не только потому, что их штурмовые батальоны не в состоянии померяться силами с рейхсвером или полицией. Они знают, что их агитация имеет большой успех и среди полиции и в рейхсвере, но они не могут не замечать перемены отношения руководителей рейхсвера к себе. Свидание Гитлера с политическим руководителем рейхсвера генералом Шлейхером, главным советником генерала Тренера со времен ноябрьских событий 1918 г., говорит о том, что если до этого времени руководители рейхсвера были противниками допущения к власти гитлеровцев, то теперь они меняют свою позицию отчасти под влиянием усиления фашистов, отчасти, повидимому, исходя из убеждения, что добиться компромисса с Францией не удастся и что надо будет погрозить ей кулаком. Они знают, что когда они войдут в правительство, их агитация в армии и полиции станет легальной, и тогда, завоевав эти органы принуждения и опираясь на свои собственные военные организации, они смогут подчинить себе осколки буржуазных партий и покончить со всякими остатками ноябрьской революции. Главная причина их желания добраться до власти легально состоит в опасении, как бы их вооруженное выступление не вызвало сплочения рабочих масс под руководством коммунистов для отпора. Если они войдут в правительство легально, то социал-демократия начнет доказывать массам, что это все-таки лучше, чем если бы они захватили власть, ибо они должны считаться с другими и не будут поэтому в состоянии установить режим террора.
Этот расчет фашистов правилен.
Не подлежит сомнению, что, если буржуазия призовет фашистов легально к власти, вожди социал-демократии сделают все, чтобы саботировать всякое движение протеста со стороны социал-демократических масс, призывая их к подчинению ‘законам демократии’, которые не позволяют оставлять вне правительства такую сильную партию.
‘Где мы находимся? На улицах бушуют банды. В домах царит отчаяние, сердца разъедает недоверие.
Государство довольствуется мелкими мероприятиями от случая к случаю вместо того, чтобы создать новый авторитет и новую систему.
В промышленных районах в массе городов существуют кварталы со стотысячным населением, которое состоит исключительно из безработных. Они отличаются трагическим терпением, но до каких пор его хватит? Чем меньшие государство может оказать им помощь, тем сильнее растет их отчаяние и тем сильнее слышен их глухой ропот… Подземные толчки в массах усиливаются нашим международным бессилием…
В парламенте все перевернулось вверх дном. Защитники парламентаризма выступают за отстранение парламента от дел. Его принципиальные противники требуют созыва парламента. Противники диктатуры высказываются за диктатуру исполнительной власти. Защитники диктатуры требуют, чтобы парламент играл роль контрольного органа’.
Так характеризует положение в Германии представитель тяжелой промышленности Фриц Клейн.
Положение в Германии обостряется с каждым днем. Репарационная конференция и конференция по разоружению прольют яркий свет на внешнее положение Германии. Острота экономического положения несколько затушевана благодаря временному мораторию не только по репарационным, но и по частным долгам. Но это может быть ежедневно прервано финансовыми крахами за границей — в Англии, в Америке. Растет не только брожение среди мелкобуржуазных масс города и деревни, но и решимость пролетариата не допустить прихода к власти фашистов.
В кругах социал-демократии полное смятение. Казенный социал-демократический борзописец Штесингер признает, что социал-демократы потеряли всякую притягательную силу для масс, что они еле-еле сохраняют повиновение своих кадров. Предстоят выборы в прусский ландтаг, в парламент самого крупного германского государства, в котором социал-демократы находятся у власти совместно с католическим центром. Предстоят выборы президента. В Германии трещат и экономическая база, и политическая надстройка.
Приход к власти гитлеровцев не означал бы никакого изменения классового характера германского правительства, ибо оно и сейчас является правительством монополистического капитала, ибо оно и сейчас ведет по отношению к рабочим массам фашистскую политику. Но не подлежит сомнению, что приход к власти Гитлера означал бы обострение этой политики, означал бы, в первую очередь, период беспощадной политики, ухудшения революционных рабочих организаций. Вожди германских социал-демократических профсоюзов уже подготовляют свое слияние с христианскими профсоюзами. Они это делают под маской подготовки единого фронта для борьбы с фашистами. На деле же эта мера имеет целью снятие социалистической вывески с реформистских профсоюзов, чтобы облегчить фашистам сделку с ними и включение их в фашистский аппарат власти. Крича об опасности фашистского переворота, принимая меры для вооруженного отпора фашистам, социал-демократы на деле хотят усыпить бдительность рабочих, сохранить в своих руках руководство, чтобы не допустить никакого отпора со стороны рабочих. Поскольку дело идет о социал-демократии,— фашисты могут быть спокойны: с ее стороны не встретят никакого сопротивления ни приход фашистов к власти, ни фашистский режим. Но социал-демократия начинает терять влияние на рабочие массы, которые понимают угрожающую им опасность. Сила отпора, который германские рабочие сумеют оказать фашистским головорезам, зависит от того, в какой мере социал-демократические рабочие освободятся от влияния социал-фашистского руководства.
Январь 1932 г.