‘ГИЛЬЗА’
Разсказъ А. Далматова
Дйствующая армія.
‘Огонекъ’, No 10, 1916
‘Гильза’, Далматов Александр Дмитриевич, Год: 1916
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Въ конц іюня мсяца меня выслали съ эскадрономъ на крайній лвый флангъ нашихъ позицій, чтобы во что бы то ни стало задержать наступавшихъ на нашъ флангъ нмцевъ до подхода изъ резерва пхотныхъ частей.
Я занялъ съ эскадрономъ старую каменную мельницу Гроубе, уютно пріютившуюся у небольшого озера съ весьма топкими берегами, густо заросшими камышемъ. Какъ оборонительный пунктъ мельница была отличной, и намъ было весьма легко парировать удары спшенной нмецкой конницы и ландштурмистовъ, не имвшихъ въ своемъ распоряженіи артиллеріи.
Днемъ, несмотря на то, что противникъ окопался впереди насъ всего въ какихъ-нибудь 500—800 шагахъ, мы преспокойно катались на лодкахъ, купались съ лошадьми, ловили рыбу и, вообще, чувствовали себя отлично. По ночамъ мои развдчики любили ходить на ‘вилазки’, какъ выговаривалъ одинъ изъ нашихъ прапорщиковъ, занимавшій когда-то передъ войной должность тлохранителя генерала Думбадзе.
Очень часто развдчики къ разсвту возвращались съ плнными, по большей части кирасирами, которые не разъ приводились разутыми, безъ сапогъ. Дло въ томъ, что нмецкіе кирасиры одты въ огромные сапожища съ толстыми изъ буйволовой кожи высокими голенищами подъ самый пахъ. Подобная обувь страшно, конечно, тяжела и въ пшемъ строю до-нельзя стсняетъ движенія, а потому большинствоо кирасиръ, въ первую же минуту опасности быть захваченными въ плнъ, быстро сбрасываютъ съ ногъ сапога, предпочитая спасаться бгствомъ въ боле облегченномъ вид.
Затя подобраться ночью къ нмецкимъ окопамъ съ ручными гранатами, хотя и удалась, но мы потеряли убитыми трехъ человкъ, чего, пожалуй, вовсе не стоило приносить въ жертву ради той временной паники, которую вызвало это бомбометаніе. Весьма возможно, что послднее вызвало со стороны противника ршеніе пощупать насъ немножко артиллеріей.
Мельница Гроубе представляла изъ себя весьма старинную постройку- съ основательными стнами, арочными сводами и большими, мрачными подвалами. Какъ мельница оно, работала только для надобностей эскадрона, такъ какъ окрестные крестьяне бжали, угнавъ весь скотъ, забравши съ собой остатки запасовъ зерна и помявъ и покосивъ весь свой урожай, предпочитая лучше его уничтожить, нежели оставить ‘вацешамъ’, т. о. нмцамъ. Хозяина на мельниц не было, его призвали въ дйствующую армію еще въ начал войны, а осталась только его жена, латышка Ильза, съ маленькимъ двухлтнимъ ребенкомъ. Ильза, несмотря на свою поразительную косолапость и довольно таки непривлекательную вншность, пользовалась всеобщей любовью и вниманіемъ за свою Услужливость и жизнерадостный характеръ. Солдаты звали ее ‘Гильзой’, не зло подсмивались надъ ея косолапостью, заставляя ее, потъ тмъ или инымъ предлогомъ, про бжать бгамъ, когда въ особенности было смшно смотрть, какъ она путалась въ своихъ собственныхъ же ногахъ. Маленькаго ‘Гильзенка’ солдаты очень любили, возились съ нимъ, что еще больше располагало Ильзу къ нимъ. Сама Ильза съ ребенкомъ помщалась въ маленькой комнат наверху, предоставивъ свои нижнія комнаты офицерамъ, а огромный сарай и постройку для склада и сушки зерна заняли нижніе чины.
Весь іюнь погода стояла отличная. Жара смягчалась массой проточной, чистой воды. Обиліе зелени, цвтущаго жасмина, клумбы съ какими-то особенными піонами, пахнувшими розами — все это какъ-то скрашивало однообразную жизнь на мельниц, вдали отъ своего полна и другихъ частей, съ которыми приходилось держать только ‘связь’ по несносному телефону, день и ночь гудящему и служащему, кажется, больше всего для обмна крпкими любезностями между плохо понимающими другъ друга доморощенными телефонистами.
Въ одинъ прекрасный солнечный день, когда мы сидли за обдомъ и ли вкусную жареную дикую утку подъ соусомъ ‘индй’ — изобртенія того же прапорщика, думбадзевскаго тлохранителя, неожиданно раздался сильный гулъ отъ орудійнаго выстрла, а затмъ послышалось знакомое шипніе и свистъ летящаго къ намъ снаряда. Черезъ секунду раздался глухой, какъ бы подземный взрывъ, и невдалек отъ мельницы въ камышахъ поднялся огромный столбъ воды и грязи. Вслдъ за первымъ разрывомъ гранаты послдовалъ довольно бглый обстрлъ насъ артиллерійскимъ огнемъ. Шрапнели красиво рвались высоко въ воздух, надолго оставляя на фон яснаго голубого неба рзкія, густыя облачка. Гранаты, падавшія но большей части въ воду или камыши, взрывались уже подъ водой, вздымая огромные столбы воды или черной береговой грязи. Нмцы повидимому стрляли изъ двухъ орудій, но безъ прямого наблюденія и корректированія, такъ какъ мельница стояла въ низин, а по гребню лежащей между нами возвышенности шли наши окопы. Но послднимъ противникъ почему-то не стрлялъ, сосредоточивъ весь свой огонь на мельниц, расположеніе которой за горой онъ видлъ на карт и, конечно, ясно понималъ, что только тамъ можетъ находиться штабъ участка и резервъ. Обиліе воды вокругъ мельницы длало то, что снаряды, разрываясь глубоко подъ водой или въ топкомъ болотистомъ грунт, были совершенно безвредны и солдаты поэтому весело шутили крича: ‘вали, вали, ужо за твое треклятое здоровье уху на ужинъ будемъ сть’. Дйствительно на поверхности воды уже посл трехъ-четырехъ взрывовъ, плавала масса убитой и оглушенной рыбы, больше, конечно, мелкой, но виднлись и крупные лини и щуки.
Хоть люди и шутили, но все-таки старались держаться поближе къ толстымъ каменнымъ стнамъ мельницы и сарая, чувствуя себя тамъ почти въ полной безопасности. Въ промежутки между разрывами снарядовъ изъ верхнихъ оконъ доносился громкій плачъ Ильзинаго ребенка, перепугавшагося отъ страшнаго треска и шума близкаго артиллерійскаго огня.
— Гильза, Гильза,— кричали солдаты,— скорй уходи сверху… въ подвалъ ползай…
Но Ильза или не понимала по-русски, или всецло была поглощена успокоеніемъ своего ребенка, не выходила изъ своей комнаты, откуда не переставая несся дтскій крикъ и плачъ.
— Бги, ребята, кто-нибудь къ Гильз и вытяни ее косолапую внизъ, а то неровно вдаритъ ее тамъ шрапнелью,— кричалъ и волновался взводный Пастушковъ.
— Да вотъ, господинъ взводный, пусть Мухамедьяновъ за ней и бжитъ… Въ лодк все съ ней катался вчерась… Въ женки, сказываютъ, ее зоветъ, только говоритъ пусть въ татарскую вру перекрестится…— зубоскалилъ мой встовой, тулякъ Климовъ.
Но вотъ снова раздался выстрлъ, шипніе и свистъ летящаго снаряда сталъ приближаться боле отчетливо… Еще мгновеніе и надъ головами стоявшихъ подъ стнкой мельницы и шутившихъ солдатъ раздался оглушительный взрывъ, отъ котораго сверху на головы посыпались куски кирпичей, осколки черепицы, а глаза стало засыпать известью, обжигая клубами жгучаго, дкаго, чернаго дыма. На секунду все смолкло… Большинство инстинктивно пригнулось и присло, прикрывъ сверху руками голову, какъ-бы ожидая неминуемаго паденія на себя чуть-ли не цлой стны…
Первый звукъ — это былъ неистовый крикъ Ильзы, раздавшійся сверху, изъ-подъ крыши, откуда вмст съ густыми клубами чернаго дыма вылетали огромные языки желтаго пламени. Ясно было, что снарядъ, пробивши крышу, разорвался, если не въ самой комнат Ильзы, то, во всякомъ случа, гд-нибудь очень близко. Мы бросились наверхъ, куда уже было трудно пробраться, такъ какъ на чердак начался пожаръ, и отъ горвшей всякой трухи и хлама шелъ страшно дкій, густой дымъ. По раздирающему душу крику Ильзы было понятно, что она еще жива, но, вроятно, ранена. и если ей сейчасъ не помочь, то черезъ нсколько секундъ она или задохнется, или живьемъ сгоритъ вмст съ ребенкомъ, крика котораго мы уже не слышали. Нсколько молодцовъ смло все-таки бросились впередъ… и черезъ нсколько секундъ сильный Мухамедьяновъ тащилъ на рукахъ безумно кричавшую Ильзу, въ рукахъ которой былъ судорожно зажатъ совершенно обезглавленный трупъ ея несчастнаго ребенка. Это была столь потрясающая степа, что намъ, привыкшимъ за двнадцать мсяцевъ войны къ крови и страданіямъ близкихъ, и то стало какъ-то страшно, жутко… Я чувствовалъ, какъ у меня холодютъ руки и ноги, а сердце стучало и билось съ какимъ-то особеннымъ большимъ размахомъ, какъ будто бы оно само съежилось, сдлалось меньше, но плотне и тяжеле всомъ, а пространство вокругъ него безконечно увеличилось… Дальнйшая стрльба, разрывы близкіе и далекіе для насъ теперь какъ бы не существовали, и мы всецло были поглощены усиліемъ освободить бившій кровью трупъ ребенка изъ рукъ обезумвшей матери. Наконецъ, намъ удалось отнять этотъ ужасный трупъ и хоть немного осмотрть самое Ильзу, которая, по какому-то невроятному чуду, осталась почти невредимой. Мы снесли ее въ подвалъ, гд она скоро впала въ глубокій обморокъ. Эскадронному фельдшеру пришлось повозиться около двухъ часовъ, прежде чмъ Ильза пришла въ себя и стала что-то безсвязно бормотать по-латышски. Отъ каждаго, даже отдаленнаго выстрла она нервно вздрагивала и начинала что-то возбужденно кричать. Не было сомннія, что несчастная женщина лишилась разсудка, такъ какъ ни разу не вспомнила о ребенк…
Слдующіе два дня нмцы артиллерійскимъ огнемъ нашъ флангъ не безпокоили, а перенесли его значительно праве насъ. Ильза за эти два дня какъ-то притихла, погрузилась въ какое-то глубокое раздумье и только изрдка сама съ собой разговаривала. Я уже собирался отправить ее въ ближайшій городъ въ больницу, приказавъ найти подводу. Но вотъ на третій день нмцы съ утра затяли ружейную перестрлку, видимо, съ цлью узнать, насколько густо заняты наши окопы. Я приказалъ собрать побольше стрлковъ въ крайнемъ лвомъ окоп, дать оттуда нсколько хорошихъ залповъ, а затмъ быстро его очистить, перейдя по ходамъ сообщеній въ другой, ближе къ правому флангу. Мое предположеніе оправдалось. Едва люди успли очистить лвый окопъ, какъ нмцы открыли почти ураганный огонь тротиловыми гранатами по этому мсту, сразу довольно удачно пристрлявшись. Изъ-за двухъ большихъ дубовъ я наблюдалъ за ихъ стрльбой и зорко, не безъ волненія, слдилъ, чтобы не упустить того момента, кота они вздумаютъ подъ прикрытіемъ огня своей артиллеріи перейти въ наступленіе, отбивать которое, не имя пушекъ, мн было довольно трудно. Вдругъ среди минутнаго затишья раздался рзкій женскій крикъ и визгъ. Оглянувшись, мы увидли бжавшую по направленію къ окопамъ Ильзу, которая махая и грозя кулаками, неистово кричала:
— О додетъ манъ флинты, есъ паты ейшу туоснуоладетусъ ваціешъ шусъ нокаутъ. (О, дайте мн ружье, я сама пойду проклятыхъ нмцевъ бить!) — охрипшимъ голосомъ кричала Ильза, путаясь въ обоихъ ногахъ, обутыхъ къ тому же въ неимоврно большіе, стоптанные башмаки.
— Гильза, Гильза!— кричали вслдъ солдаты.— Куда ты, дурная, прешь… убьютъ тебя, дуру косолапую…
Но Ильза никого и ничего не слышала и только еще быстре заковыляла своими уродливыми ногами и бжала къ окопамъ, откуда выглядывало нсколько солдатскихъ головъ, обратившихъ вниманіе, что кричавшая Ильза бжитъ уже по открытому мсту, по которому днемъ ни одинъ солдатъ не рискнетъ пройти, такъ какъ нмцы моментально открывали сильный ружейный огонь. Добжавъ благополучно до окопа, Ильза захотла перебраться черезъ валъ, но здсь оступилась, и солдатамъ удалось поймать ее за юбку и втащить подъ закрытіе. Она сразу замолчала, видимо, задохнулась отъ волненія и бга, закрыла руками лицо и долго неподвижно сидла въ этой поз.
Нмцы, несомннно, замтили нкоторое движеніе въ нашихъ окопахъ, а потому вскор перенесли огонь своей артиллеріи именно по тому окопу, куда затащили Ильзу. Не успли солдаты опомниться посл взрыва близко ударившей гранаты, какъ Ильза вскочила, бшено затряслась и въ одно мгновеніе вылзла изъ окопа на валъ. Кто-то сталъ ее удерживать за юбку или за ногу, но она забилась и еще неистове стала кричать:
— Лайдетъ манъ, лайдетъ… О, ноладетпъ иссалпъ зверсъ, Ильза юмсъ нуодосъ… (Пустите меня, пустите… О, проклятые зври, Ильза вамъ покажетъ…) — и прежде чмъ люди успли опомниться, Ильза, брыкнувъ ногой державшаго ее солдата, перескочила черезъ валъ и побжала подъ градомъ пуль и шрапнели по направленію къ нмцамъ…
Не прошло и минуты, какъ огонь съ обихъ сторонъ прекратился. Мы съ волненіемъ слдили за сумасшедшей женщиной, остановить или вернуть которую уже не было никакой возможности. Ильза продолжала бжать, и прямо не врилось, чтобы она могла пробжать безнаказанно подъ такимъ огнемъ. Наконецъ, мы увидли, какъ Ильза, добжавъ то окопа противника, поднялась на него и съ высоко поднятыми руками, плашмя, всмъ тломъ бросилась внизъ… Странно, но перестрлка съ обихъ сторонъ прекратилась и возобновилась только къ разсвту, когда прибывшій ночью намъ на смну батальонъ сибирцевъ энергично повелъ наступленіе, и къ восходу солнца, были заняты не только передовые окопы противника, но славные сибирцы продвинулись впередъ верстъ на шесть, преслдуя толстыхъ ландштурмистовъ и разутыхъ кирасиръ, не успвшихъ ссть на своихъ лошадей.
Немного спустя, когда сибирцы вполн закрпили за собой мызу и кладбище Берзенъ, я въ компаніи своихъ офицеровъ и присоединившихся къ намъ легко раненаго прапорщика-сибирца и ихъ полкового врача, прошли къ окопамъ моего вчерашняго противника, съ цлью осмотрть ихъ и собрать кой-что изъ оружія и брошенной амуниціи. Среди брошеннаго или поломаннаго оружія, амуниціи, патронныхъ ящиковъ, аллюминіевыхъ котелковъ и кружекъ и всякой дребедени мы нашли три пары кирасирскихъ сапогъ съ толстыми зубчатыми шпорами. Не успла у меня промелькнуть мысль о судьб Ильзы, какъ прапорщикъ-сибирецъ закричалъ:
— Господа, господа, идите сюда, тутъ женщина лежитъ!
Я быстро бросился въ сторону звавшаго насъ прапорщика, гд, къ своему ужасу, увидлъ окровавленный трупъ Ильзы. Крови, правда, было немного, она просачивалась сквозь кофту у праваго плеча, но весь ужасъ былъ въ широко раскрытыхъ глазахъ съ выраженіемъ безумной, дикой злобы и до крови прикушенной нижней губ, краснорчиво свидтельствовавшихъ о перенесенныхъ этой женщиной мукахъ и страданіяхъ… Докторъ осмотрлъ трупъ и нашелъ, что рана въ плечо не смертельна, а смерть послдовала скоре отъ сильнаго душевнаго потрясенія… и… онъ нашелъ явные слды того надругательства надъ раненой, лишившейся разсудка женщиной, на которое не ршится ни одно животное, инстинктъ котораго не позволитъ ему осквернить трупъ своей самки.
Скромный деревянный гробъ Ильзы утопалъ въ душистомъ жасмин, піонахъ и полевыхъ цвтахъ.