Героическая любовь супруги
Героическая любовь супруги
Истинный анекдот.
(Из француз. журнала).
——
Героическая любовь супруги, Лабом Эжен, Год: 1802
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Барон Зельниц, венгерский дворянин, в конце семилетней войны был взят в полон пруссаками и содержан в Магдебурге. Чтобы усладить неволю и рассеять скуку свою, барон старался пленять магдебургских красавиц. Он оставил в отечестве молодую, чувствительную супругу, которая обожала его, но ветреный супруг молчал о ней, и скоро сделался так же счастлив в благосклонности женщин, как их отцы, мужья и любовники были счастливы на поле славы.
Господа завоеватели всякого разбора нередко переступают границу осторожности и благоразумия: барон также забылся — подвергнул опасности честь одной дворянской фамилии, и должен был правами Гименея загладить вину Амура. Он женился на графине Бургейм, и без всякого угрызения совести, думая может быть, что в неприятельской земле все позволено!
Через несколько месяцев Зельниц получил свободу и рассудил за благо уехать тихонько из Магдебурга, оставив жене своей письмо, в котором с великой вежливостью доказывал ей необходимость разлуки и давал мудрые советы, чем и как она может утешать себя в горести.
Приехав в Вену, он занялся светскими весельями и не думал беспокоиться. Между тем первая жена, которая во все время плена его крушилась и плакала в уединении, узнав о возвращении обожаемого супруга, летела к нему в объятия, и своей пламенной горячностью возобновила в его сердце впечатления прежней любви. Анастасия (так назвалась она) была старинной дворянской, но весьма небогатой фамилии, и соединяла в душе своей все те свойства, в которых заключается главная добродетель женщин: кротость, нежность и постоянство. Живучи в Вене, она не брала никакого участия в рассеяниях сей пышной столицы, от которых и воспитание и характер удаляли ее, любя страстно, не требовала никаких жертв, казалась совершенно довольной, счастливой, и не мешала супругу веселиться в свете. Может быть, эта кроткая снисходительность питала в нем любовь к Анастасии: дома находил он все прелести супружеской горячности, а в обществах наслаждался независимостью холостого человека.
К несчастью другая жена его не так спокойно решилась горевать в беде своей, как он думал: разведывая о нем и наконец узнав, что барон в Вене, она немедленно туда отправилась — нашла доступ к императрице и представила ей свою жалобу вместе с доказательствами законного брака их. Не оставалось никакого сомнения в преступлении барона: он был взять под стражу, и Мария Терезия велела исследовать дело с величайшей строгостью. Обе жены имели равно законные права, но вторая, по гражданскому уставу, должна была уступить их первой. Вдруг, к общему удивлению, Анастасия объявила в суде, что она никогда не бывала супругой барона, жив с ним как с любовником, и что он единственно по великодушию своему дозволял ей носить его имя. Надлежало принять сие объявление, торжественное и свободное. Дело кончилось. Судьи решили, что баронова рука принадлежит графине Бургейм, а бедную Анастасию, в наказание за ее мнимое распутство, заключили на десять лет в смирительный дом.
В сем доме она нашла награду добродетели своей. Надзиратель его жил единственно для счастья ближних, или для утешения несчастных. Долговременная опытность открыла ему средство узнавать их. Он никогда не обманывался в характере вверяемых ему людей, и нередко своим кротким великодушием заглаживал ошибки начальства, умеряя излишне строгие наказания. Сей редкий человек окружил себя теми, которые были только жертвой извинительных слабостей или несправедливости, отличал их, ласкал и казался им ангелом утешителем. Стараясь заслуживать его благоволение, они надеялись, что снова заслуживают тем и доброе мнение публики.
Легко угадать то впечатление, которое произвела в нем добродетельная Анастасия. Видя благородство ее, спокойствие во всех чертах, неизъяснимое кроткое веселье души, он уверился, что она есть невинная жертва, уважал тайну ее, но обходился с ней как с дочерью, всякий день приглашал ее обедать с собой и тихонько возил в спектакли или на праздники народные, желая доставлять заключенной некоторые приятные рассеяния. — Она уже два года провела в сей легкой для сердца ее неволе, когда за стенами темницы сделалась великая перемена.
Вторая барона жена умерла, и мысль о несчастной, страдавшей за великодушие свое в доме стыда и бесчестия, пробудила совесть его и не давала ему покоя. Он искал случая упасть к ногам императрицы, в одну из тех минут, когда сильные чувства набожности располагали ее к снисходительной милости — и нашел его. Барон с восторгом благодарности изобразил добродетель Анастасии и героическую жертву ее, представив несомнительное доказательство законного брака своего с ней. Мария Терезия слушала его с изумлением, и в ту же минуту послала за надзирателем смирительного дома.
Нет ли у вас (спросила она) между заключенными одной молодой женщины, именем Анастасии Муррен?.. Надзиратель, возив баронессу накануне того дня смотреть фейерверк, вздумал, что императрица узнала о сем. Он замешался, и с робостью отвечал ей: ‘Есть, ваше величество, но ежели бы вы знали ее! Какая редкая, милая женщина! Признаюсь в вине своей: закон не велит выпускать заключенных из темницы. Только она не виновата, и всякий раз с великим трудом соглашается выезжать со мной… Осмелюсь доложить вашему величеству, что такая женщина не могла быть преступницей, осмелюсь отвечать за нее головой своей. Бедная конечно не думает уйти от меня. Я хотел доставить ей некоторое рассеяние’…
Императрица улыбнулась, простила добродушному надзирателю преступление его должности, объявила ему свободу Анастасии и рассказала великодушное дело ее.
Надзиратель переменился в лице от чрезвычайной радости и дрожащим голосом сказал: ‘Ваше величество! Такая счастливая, неожидаемая перемена может уморить бедную. Дозвольте мне приготовить ее… Дерзну еще напомнить вашему величеству, что она за спасение мужа своего осуждена была провести десять лет в смирительном доме. Если бы вы вздумали наградить ее за то милостивым словом, ласковой запиской собственной руки вашей?’…
Императрица взяла перо и написала письмо к Анастасии, следуя движению своего чувствительного сердца, прочитала его вслух и надзиратель с живейшим чувством благодарности упал на колени перед ней.
Возвратившись в смирительный дом, он удивил всех необыкновенными знаками своей радости, велел готовить большой ужин и звать множество гостей, беспрестанно твердил баронессе, чтобы она как можно лучше нарядилась, целовал ее руку, громко смеялся, через минуту задумывался и смотрел на нее со слезами, десять раз прибегал к дверям ее комнаты, между тем, как она одевалась, кричал: скорее! скорее! и таким образом готовил ее к неожидаемому счастью.
Гости собрались, кушанье поставили, любезная Анастасия села за стол с темным предчувствием чего-нибудь необыкновенного, и развернув салфетку, увидела записку императрицы. — Между тем, как баронесса читала ее, надзиратель тер себе руки, давал знак гостям, чтобы они молчали, и бросился к ней на помощь, видя, что она бледнеет.
Через минуту дверь растворилась, и вошел барон. Надзиратель схватил его за руку и подвел к Анастасии, которая упала без чувств в объятия супруга…
Мария Терезия хотела видеть сию великодушную женщину, и тронутая ее красотой, любезностью, скромностью, определила ей 2000 талеров пенсии. Анастасия не хотела ничего, кроме признательной любви виновного, но обожаемого супруга, и выпросила у императрицы, чтобы сия пенсия отдана была добродушному надзирателю.
[Лабом Э.] Героическая любовь супруги: Истинный анекдот: (Из француз. журнала [‘Nouvelle bibliotheque des romans’. 1802. T.16]) / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. — 1803. — Ч.7, N 4. — С.290-297.