ПУШКИНСКІЙ СБОРНИКЪ
(въ память столтія дня рожденія поэта)
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1899
Алексй Марковъ.
Алексй Марковъ.
ГЕРМАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА О ПУШКИН.
ГЕРМАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА О ПУШКИН.
Германская литература о Пушкине, Марков Алексей, Год: 1899
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Никакая страна въ Европ не занималась и не продолжаетъ заниматься такъ серьезно и такъ обстоятельно русской литературой, какъ Германія. Потребность нмцевъ изучать нашу изящную литературу не вызвана, однако, модными стремленіями извстнаго класса людей, желающихъ щегольнуть знаніемъ отдльныхъ произведеніи литераторовъ ‘экзотической’ страны, а есть результатъ дйствительнаго и искренняго убжденія, что русской литератур принадлежитъ весьма почтенное мсто среди литературъ цивилизованныхъ народовъ и что не подобаетъ нмцу не знать русскихъ классиковъ, переводами изъ которыхъ занимались нмецкіе поэты, сдлавшіе ихъ настолько доступными германской націи, что при чтеніи этихъ переводовъ спрашиваешь себя,— не писалъ ли ихъ русскій поэтъ на нмецкомъ язык?
Можетъ, правда, казаться, что нмцы потому любятъ и цнятъ русскую литературу, что среди населяющихъ Россію племенъ — нмецкій элементъ играетъ немаловажную роль, не столько по своей численности, сколько по интеллигентности и государственному вліянію’ которымъ они съиздавна пользовались у насъ. Можно бы было полагать, что потребность этихъ нмцевъ читать русскихъ авторовъ, ихъ соотечественниковъ, на родномъ имъ язык, переносится и на сосднюю съ Россіей страну — на Германію. Но это только можетъ казаться на первый взглядъ. Русскіе нмцы были, дйствительно, первыми переводчиками русскихъ произведеніи на нмецкій языкъ, но эти переводы дали только толчокъ къ ознакомленію заграничныхъ нмцевъ съ, нашей литературой, и въ то время, какъ во Франціи, вплоть до 70-хъ годовъ, пользовались отзывами о русской литератур и переводами изъ нея русскихъ или обрусвшихъ французовъ, въ Германіи, весьма скоро по ознакомленіи съ первыми переводами изъ Пушкина, приступили къ изданію самостоятельныхъ, чисто нмецкихъ трудовъ, стали серьезно и объективно изучать нашихъ классиковъ и печатать о нихъ свои, отчасти весьма своеобразные, отзывы не только въ журналахъ и газетахъ, но и отдльными книгами.
Въ томъ-то и кроется особенность нмца, что, хотя у него есть и свой Лессингъ, свой Гте и Шиллеръ, свой Ауэрбахъ и свой Шпильгагенъ, свой Фрейтагъ, свои Вильденбрухъ и Зудерманнъ, свой Гауптманнъ,— онъ одинаково интересуется и внимательно изучаетъ Шекспира, Диккенса, Расина и Гюго, Пушкина, Лермонтова и Гоголя, увлекается Тургеневымъ, Достоевскимъ и Толстымъ.
Нмецъ дйствительно знаетъ всемірную литературу, отъ его вниманія и прилежанія не ускользаетъ ни одинъ мало-мальски выдающійся иностранный писатель, и оттого, мн кажется, что отзывы нмцевъ о произведеніяхъ иностранныхъ писателей, а въ настоящемъ случа русскаго поэта, заслуживаютъ особеннаго вниманія, такъ какъ они, дйствительно, основаны на правильномъ изученіи путемъ сравненіи разнообразнйшихъ произведеній изъ русской литературы…
По отзывамъ нмцевъ мы можемъ судить, когда у насъ начинается самостоятельная литература, и лишь по нимъ мы можемъ понять то невроятно огромное значеніе для Россіи, какое слдуетъ признать за Пушкинымъ не только въ литературномъ, но и въ политическомъ отношеніи.
У насъ, правда, есть партія, которая удивляется восхищенію Пушкинымъ, не видитъ въ немъ ничего, что придавало бы ему столь огромное значеніе. Люди этого направленія смотрятъ на насъ, чествующихъ нашего великаго поэта, съ какимъ-то страннымъ неудовольствіемъ и удивляются настоящему шуму, совершенно будто бы излишнему.
Это удивленіе напрасно и ни на чемъ не основано: Пушкинъ были, не только великій русскій поэтъ, но его дятельность иметъ неимоврно важное политическое значеніе для всего русскаго народа, ибо, благодаря ему, на запад перестали смотрть на Россію, какъ на варварскую азіатскую страну и благодаря знакомству съ его произведеніями, за Россіей стали признавать совершенію новое, подобающее ея развитію, положеніе. Съ именемъ Пушкина связанъ непосредственно поворотъ въ судьбахъ Россіи… Это мнніе не преувеличено. Ниже мы постараемся доказать это на дословныхъ извлеченіяхъ изъ нмецкихъ статей о Пушкин.
Подъ вліяніемъ сужденій о русскихъ литературныхъ произведеніяхъ, появившихся въ послдніе годы въ европейской печати, мы привыкли думать, что обстоятельное знаніе нашей литературы начинается Тургеневымъ и достигло своего апогея Толстымъ. Читая восторженные отзывы, печатаемые заграницей о Достоевскомъ и Толстомъ {О Толстомъ написалъ, какъ извстію, обстоятельное изслдованіе, переведенное и на русскій языкъ, Р. Левенфельдъ, — а о Достоевскомъ на самыхъ послднихъ дняхъ появилась въ Германіи отдльная книга подъ заглавіемъ: ‘Th. М. Dostojewsky’, съ портретомъ Достоевскаго. Авторъ книги N. Hoffman. Слдуетъ здсь упомянуть еще о статьяхъ Евг. Цабеля, извстнаго фельетониста берлинской ‘National-Zeitiing’, напечатанныхъ въ журнал ‘Deutsche Rundschau’ (въ конц 80-хъ годовъ) о Толстомъ и Достоевскомъ.}, мы какъ-то забыли о Пушкин и Лермонтов, воображая, что подобнаго рода статьи печатаются впервые, между тмъ, по поводу ‘Цыганъ’, ‘Полтавы’, ‘Бориса Годунова’ и ‘Евгенія Онгина’, писалось за границей — особенно въ Германіи — въ первой половин настоящаго столтія не мене восторженно, чмъ въ послднее время по поводу сочиненіи Толстого, и если нмцы и французы набросились нын на изученіе произведеніи русской литературы, то этотъ успхъ есть результатъ знакомства съ Пушкинымъ, ибо еще въ тридцатыхъ годахъ текущаго столтія нмцы, но ознакомленіи съ произведеніями Пушкина, заявили, что отъ народа, имющаго такого поэта, можно и должно ожидать еще новыхъ выдающихся писателей, имена которыхъ послужатъ на честь всемірной литератур…
I.
Первый нмецкій переводъ изъ Пушкина вышелъ въ С.-Петербург въ 1823 году. Переведенъ былъ ‘Кавказскій Плнникъ’. Затмъ слдуетъ переводъ ‘Бахчисарайскаго фонтана’, вышедшій на нмецкомъ язык въ 1826 году. Въ 1831 г. появляется въ Ревел ‘Russische Bibliothek’, въ которой помщенъ переводъ ‘Бориса Годунова’ (первый переводъ этой драмы). Въ 1833 г., Э. Герингъ (Erhard Griug) издаетъ переводъ ‘Руслана и Людмилы’. До этого, въ 1829 и 1830 г., въ ‘Bltter fr litterarische Unterhaltung’ и въ 1832 г., въ ‘Magasin fr die Litteratur des Auslandes’ и въ ‘Deutsches Museum’ появляются переводы отдльныхъ стихотвореній Пушкина и самостоятельные отзывы о поэт. Въ 1837 году, год смерти Пушкина, въ Германіи, въ г. Штутгарт, благодаря знакомству съ произведеніями Пушкина, появляется самостоятельный нмецкій трудъ подъ заглавіемъ: ‘Litterarische Bilder aus Russland’. Авторъ этого сочиненія — нкій Н. Knig, проживавшій въ Ганау. Книга Кенига разукрашена портретами Державина и Пушкина. Эта работа потому заслуживаетъ вниманія, что авторъ пишетъ о русской литератур, не зная ни слова по-русски, но произведенія Пушкина, прочитанныя имъ въ перевод, производятъ на него такое впечатлніе, что онъ считаетъ нужнымъ обратить вниманіе нмецкаго читающаго міра на ‘полную избытка юношескихъ силъ’ (‘jugendfrisch’) русскую литературу. Пушкину посвящены стр. 135 по 153 упомянутаго сочиненія, на которыхъ говорится объ его общемъ значеніи и затмъ разбираются: ‘Гр. Нулинъ’, ‘Борисъ Годуновъ’ и ‘Полтава’. Весьма любопытно сравненіе Пушкина съ Гте: но мннію Кенига, русскій поэтъ, подобно Гте, обрабатывавшему матеріалъ изъ прошлаго и настоящаго жизни Германіи, впервые обрабатываетъ въ литературной форм матеріалъ изъ прошлаго и настоящаго жизни русскаго народа.
‘Гр. Нулинъ’ причисляется Кенигомъ къ ‘привлекательнйшимъ рисункамъ въ дух голландской художественной школы’,— единственный, впрочемъ, благопріятный отзывъ о ‘Гр. Нулин’ въ нмецкой литератур, признаваемомъ обыкновенно за пустую бездлицу. ‘Бориса Годунова’ Кенигъ называетъ шедевромъ Пушкина, а въ ‘Полтав’, по его мннію, Пушкинъ достигъ мстами апогея историко-поэтическаго языка. Въ общемъ, однако, книга Кенига не представляетъ собою ничего особенно выдающагося, ея появленіе убждаетъ насъ лишь въ томъ, что нмецкое общество, уже въ 30-хъ годахъ этого столтія, по ознакомленіи съ произведеніями Пушкина, возымло потребность ознакомиться и съ другими представителями русской литературы, чтобы лучше оцнить и понять Пушкина.
Первая спеціальная статья о Пушкин съ полной оцнкой его произведеній, введшая нашего поэта во всемірную литературу, была написана Фарнгагеномъ ф. Энзе въ 1838 и напечатана въ октябрьской книжк берлинскаго журнала ‘Jahrbcher fr wissenschaftliche Kritik’ за 1838 г. Эта статья была переведена на русскій языкъ вскор по ея выход (см. ‘Сынъ Отечества’ и ‘Отечественныя Записки’ за 1839 г.).
II.
Статья Фарнгагена весьма поучительна. Изъ нея-то мы видимъ, что значеніе Пушкина для Россіи не ограничивается одной его литературной дятельностью, благодаря знакомству съ произведеніями этого русскаго поэта за границей стали иначе отзываться о Россіи и обстоятельне заниматься нашимъ отечествомъ. Вотъ что Фарнгагенъ пишетъ, между прочимъ, во введеніи къ своей стать о Пушкин: ‘Россія безостановочно идетъ впередъ по пути къ самостоятельному развитію, въ которомъ уже и теперь видно много исполинскаго’… ‘Русскіе стали уважать себя какъ народъ, и вмсто того, чтобы скрывать свою народность и отрекаться отъ нея, они смло ее выставили и потому приняли новый полетъ, превзошедшій вс наши ожиданія и блистательно доказавшій, что народъ, такъ же какъ и отдльный человкъ, можетъ легко направить свои одностороннія силы и на другіе предметы и добиться такимъ образомъ самыхъ успшныхъ результатовъ. Но мы (т.-е. нмцы) не знали о семи, духовномъ стремленіи или не врили ему’. Сочиненія Пушкина заставляютъ нмцевъ заняться русской словесностью и русскимъ языкомъ. Любопытенъ отзывъ Фарнгагена о русскомъ язык.
‘Русскій языкъ, пишетъ онъ, — богатйшій и сильнйшій изъ всхъ славянскихъ и смло можетъ состязаться съ образованнйшими языками современной Европы. Богатствомъ словъ онъ превосходитъ романскіе, богатствомъ формъ — германскіе языки и въ обоихъ отношеніяхъ способенъ къ развитію, предлы котораго еще невозможно опредлить’. А что этотъ отзывъ вызванъ именно благодаря Пушкину, видно изъ дальнйшихъ строкъ. Фарнгагенъ пишетъ: ‘Поэзія до Пушкина еще не прорвалась на свтъ, истиннйшее и сильнйшее выраженіе ея мы находимъ въ Пушкин — онъ возвышается какъ глава надъ всми и вс, такъ сказать, соединены въ немъ’. Замчательно, что и Фарнгагенъ уподобляетъ нашего Пушкина всемірному Гин, тому Гте, о которомъ лучше всего могутъ судить нмцы. ‘Свжая веселость освщаетъ поэзію Пушкина, читаемъ у Фарнгагена.— въ этомъ направленіи къ веселости, добру и сил, которое укрпляетъ сердце и возбуждаетъ духъ, его можно сравнить съ Гте’. ‘А сила Пушкина кроется въ томъ, что его творенія исполнены Россіи во всхъ отношеніяхъ и видахъ, изображая разнороднйшее, онъ изображаетъ тмъ отечественное’.
Таковы общія сужденія. Въ отдльности Фарнгагенъ затмъ разбираетъ ‘Евгенія Онгина’. ‘Бориса Годунова’, ‘Сцену изъ Фауста’, ‘Пиръ во время чумы’, ‘Моцарта и Сальери’, ‘Скупого рыцаря’. По поводу ‘Бориса Годунова’ онъ говоритъ, что въ сцен Марины съ Лжедмитріемъ Пушкинъ сравнялся съ величайшими поэтами, вообще же, Фарнгагенъ видитъ въ Пушкин замчательнаго драматическаго писателя, проявившаго свои дарованія и въ другихъ своихъ произведеніяхъ, въ особенности же въ ‘Полтав’, и сожалетъ, что Пушкинъ не оставилъ намъ больше драмъ. Дале онъ переходитъ къ разбору лирико-эпическихъ сочиненій Пушкина и останавливается на ‘Руслан и Людмил’ — эта поэма, впрочемъ, ему не особенно нравится,— ‘Кавказскомъ Плнник’, ‘Бахчисарайскомъ фонтан’, ‘Братьяхъ Разбойникахъ’, ‘Цыганахъ’, ‘Гр. Нулин’, ‘Полтав’, ‘Домик въ Коломн’ и ‘Ангел’. Заслуживаетъ вниманія то, что ‘Бр. Разбойники’ и ‘Цыгане’ вызываютъ восторгъ критика. Въ ‘Бр. Разбойникахъ’ Пушкинъ, по его мннію, достигъ высочайшей степени поэтической красоты, а ‘Цыгане’ — одно изъ сильнйшихъ и самобытнйшихъ созданій Пушкина. На это мнніе мы наталкиваемся во всхъ послдующихъ отзывахъ нмцевъ объ отдльныхъ произведеніяхъ Пушкина, который производить на нихъ особенно сильное впечатлніе, какъ лирическій поэтъ. Фарнгагенъ говоритъ, что ‘псни Пушкина могутъ завоевать сердца иностранцевъ въ пользу русскихъ’. Къ сожалнію, мы-то сами до сихъ поръ не обратили должнаго вниманія на эту важную сторону значенія Пушкина для насъ, русскихъ, и если бы про Пушкина не было напечатано заграницей ничего другого, чмъ то, что мы только что привели, то и тогда мы имли бы право гордиться имъ и чествовать его,— но о Пушкин писалось въ Германіи еще очень много, вплоть до девятидесятыхъ годовъ.
III.
Интересъ къ произведеніямъ Пушкина возрастаетъ въ Германіи въ конц тридцатыхъ годовъ въ чрезмрной степени. Въ еженедльныхъ журналахъ, газетахъ и отдльныхъ книгахъ появляются переводы изъ сочиненій Пушкина и отзывы о немъ, не только самостоятельные нмецкіе, но и переводные съ русскаго. Такъ, въ ‘Magasin fr die Litteratur des Auslandes’ за 1837 г., мы находимъ подъ рубрикой ‘разное’, указанія на вышедшія сочиненія Пушкина, а въ другомъ мст переводъ статьи Н. Полевого: ‘Пушкинъ но отзывамъ своихъ соотечественниковъ’, въ этого журнала за 1838 г. разныя стихотворенія Пушкина въ перевод на нмецкій языкъ. Извстный органъ ‘Allgemeine Zeitung’ (въ Аугсбург) помщаетъ стихотворенія Пушкина и статьи о Пушкин, въ Лейпциг издана въ 1838 г. книга подъ заглавіемъ: ‘Bunte Skizzen aus Ost und West’ со статьей о Пушкин, и въ томъ же 1838 г. вышла въ Берлин книга подъ заглавіемъ ‘Historische und romantische Erzhlungen von Puschkin’, въ перевод Титца Tietz). Окончательнымъ достояніемъ нмецкой литературы Пушкинъ становится въ 1840 г., когда д-ръ фил. Р. Липпертъ издалъ главнйшія сочиненія нашего поэта отдльной книгой въ двухъ объемистыхъ томахъ, подъ заглавіемъ ‘Alexander Puschkins Dichtungen’ (изданіе вышло въ Лейпциг у Энгельманна),— между прочимъ, здсь помщенъ новый второй переводъ ‘Бориса Годунова’. Въ томъ же 1810 году, г. Брандейсъ (Brandeis) знакомитъ нмцевъ и съ пушкинской исторіей Пугачева, переводъ его вышелъ въ г. Штутгарт, подъ заглавіемъ ‘Geschichte des Pugatschewscken Aufruhrs’. Съ изданіемъ и повстей въ проз Пушкина, въ передлк для нмецкой публики Трбста и Сабинина — ихъ изданіе вышло въ Іен въ 1840 г., подъ заглавіемъ ‘Novellen von Al. Puschkin’ — завершается боле или мене полное знакомство нмцевъ съ произведеніями Пушкина. То, что появляется впослдствіи изъ произведеніи Пушкина на нмецкомъ язык, не представляетъ уже ничего новаго для нмецкаго читающаго міра, за исключеніемъ ‘Дубровскаго’, который по какому-то непонятному стеченію обстоятельствъ переведенъ на нмецкій языкъ впервые въ 1893 г. (переводъ этотъ напечатанъ въ журнал ‘Nord а Sd’) и изданъ затмъ отдльно въ Бреславл и Лейпциг. Нкоторыя изъ произведеній Пушкина можно пріобрсти въ Германіи за 5 и 10 коп. Такъ, напр., ‘Бориса Годунова’ въ изданіяхъ Мейера (‘Meyer’s Volksbcher’) за 5 к. и ‘Реклама’ за 10 коп., ‘Кавказскаго Плнника’ и ‘Дубровскаго’ въ изданіяхъ ‘Реклама’ за 10 к. ‘Евг. Онгинъ’ и ‘Капитанская Дочка’ продаются за 20 коп. и т. д. {Не мшаетъ упомянуть здсь о курьез, напечатанномъ на на обложк вышедшаго въ 1898 г. лейпцигскаго изданія ‘Дубровскаго’. Переводчикъ, нкій ‘В. Cordt’, заявляетъ, что его переводъ сдланъ съ разршенія автора, т.-е. Пушкина. Не путемъ-ли вызыванія духовъ г. Кордтъ получилъ свое разршеніе?}. Такимъ образомъ, сочиненія Пушкина появились на свтъ на нмецкомъ язык почти одновременно съ русскими изданіями.
Надъ переводами произведеній Пушкина на нмецкій языкъ потрудилось впослдствіи не мало лицъ. Классическими переложеніями Пушкина признаются переводы Фр. ф. Боденштедта, вошедшіе въ полное собраніе сочиненій этого знаменитаго нмецкаго поэта (первое изданіе вышло въ 1854 г.) и труды Ашарина, появившіеся впервые въ г. Юрьев въ 1877 г. и изданные въ 1885 и 1887 г. новыми изданіями въ Ревел.
Мы не станемъ останавливаться на точномъ перечисленіи всхъ нмецкихъ переводовъ Пушкина, укажемъ только, что ‘Борисъ Годуновъ’ и ‘Евгеній Онгинъ’ существуютъ въ восьми различныхъ переводахъ (послдній переводъ ‘Бориса Годунова’ изданъ извстнымъ переводчикомъ . Фидлеромъ и напечатанъ въ Лейпциг въ изданіяхъ ‘Реклама’), что въ 1863 г. въ Лейпциг издана увертюра къ ‘Борису Годунову’, написанная Арнольдомъ Гейнце, а опера Чайковскаго ‘Евгеній Онгинъ’ ставилась въ 1897 и 1898 гг. въ Берлин и Гамбург, и что, наконецъ, къ 12-ти стихотвореніямъ Пушкина, въ перевод Боденштедта, написана Антономъ Рубинштейномъ музыка, изданная въ Лейпциг въ 1875 г. (мы упоминаемъ здсь только заграничныя изданія).
Изученіе русскаго языка въ Германіи, приняло въ послдніе годы значительные размры, для удовлетворенія потребностей въ подлинныхъ русскихъ произведеніяхъ въ Германіи стали издаваться сочиненія русскихъ писателей на русскомъ язык съ удареніями и примчаніями. Въ одинъ изъ такихъ сборниковъ, носящій заглавіе ‘Russische Meisterwerke mit Accenten’ вошли ‘Капитанская Дочка’ и ‘Евгеній Онгинъ’ (‘Капитанская Дочка’ вышла уже вторымъ изданіемъ).
IV.
Указаніемъ того, что переводилось изъ Пушкина на нмецкій языкъ, мы въ Россіи боле или мене занимались, но мы не особенно внимательно слдили за тмъ, что говорилось въ Германіи выдающимися писателями о нашемъ славномъ поэт. Въ ‘Puschkiniana’ Межова, довольно обстоятельнымъ библіографическимъ указател всего, что касается Пушкина, въ отдл о переводахъ и заграничныхъ критическихъ статьяхъ не упомянуто весьма важныхъ работъ, напечатанныхъ о Пушкин въ исторіяхъ всемірной литературы и разныхъ литературныхъ сборникахъ. Мы постараемся невозможности восполнить этотъ проблъ.
Въ 1813 г., въ Германіи начинаетъ выходить журналъ ‘Jahrbcher fr Slavische Litteratur, Kunst und Wissenschaft’. Издателемъ этого журнала былъ лекторъ славянскаго языка и литературы при лейпцигскомъ университет И. Р. Іорданъ. Въ первыхъ же книгахъ этого журнала мы наталкиваемся на весьма интересную статью о Пушкин, взятую изъ ‘Лекціи по славянской литератур’ Мицкевича, читанныхъ имъ въ начал 40-хъ годовъ въ Collè,ge de France въ Париж. Дружескія отношенія Мицкевича и Пушкина слишкомъ хорошо извстны русской публик и здсь не мсто распространяться о нихъ. Статья Мицкевича о Пушкин представляетъ нын, когда только что прошло сто лтъ со дня рожденія польскаго поэта, и мы готовимся къ празднованію столтняго юбилея нашего поэта, особый интересъ. Въ этой стать Мицкевичъ отдаетъ вполн должное своему коллег, а въ нкоторыхъ мстахъ проскальзываетъ объективное увлеченіе Мицкевича Пушкинымъ, въ одномъ только Мицкевичъ одностороненъ: въ оцнк политическихъ дяній Пушкина въ его юные годы, тутъ Мицкевичъ — вполн полякъ… Нмцы лучше понимаютъ нашего Пушкина. Боденштедтъ, напр., вполн основательно говоритъ, что Пушкинъ только казался легкомысленнымъ и на самомъ дл былъ гораздо лучше, чмъ хотлъ казаться… Отзывъ Мицкевича о ‘Евгеніи Онгин’ потому любопытенъ, что между Онгинымъ и паномъ Тадеушемъ, можно провести небезразличныя параллели о польской и русской общественной сред. По мннію Мицкевича, надъ Онгинымъ разливается какая-то грустная боязнь,— по внутренней сил своей она еще глубже и производитъ еще боле потрясающее впечатлніе, чмъ та же струя грусти у Байрона…
Въ 1846 г., Іорданъ издалъ по русскимъ источникамъ ‘Исторію русской литературы’, первую исторію нашей литературы на нмецкомъ язык. Хотя она и признается полнйшимъ плагіатомъ, важенъ, однако, фактъ появленія этой книги, подтверждающій тотъ живой общественный интересъ къ нашей литератур, на который наталкиваешься въ Германіи въ первой половин настоящаго столтія и который слдуетъ признать блестящимъ результатомъ ознакомленія нмцевъ съ произведеніями А. С. Пушкина.
Книгу Іордана слдуетъ, впрочемъ, признать весьма односторонней, такъ какъ авторъ исходить изъ очень фальшиваго положенія, а именно, изъ того, что ‘русская литература не русское растеніе, а экзотическое, перенесенное изъ-за границы’ (‘Die russische Litteratur ist kein inlndisches, sondern ein exotisches aus dem Auslande herber gepflanztes Gewchs’). Глупое, ни на чемъ не основанное изреченіе, сказанное лишь къ красному словцу, ибо Іорданъ, знакомый, съ русской литературой, не могъ и не долженъ былъ сказать подобнаго слова. Къ сожалнію, это изреченіе цитировалось впослдствіи всми историками литературы и въ Германіи вполн забывается лишь въ 80-хъ годахъ. Въ своихъ отзывахъ о Пушкин, личность Іордана, какъ нмца, не обнаруживается и потому они не могутъ интересовать русскаго читателя.
Первую оцнку Пушкина въ исторіи всемірной литературы, мы находимъ у Грессе въ его ‘Руководств по исторіи литературъ всхъ извстныхъ народовъ міра съ самаго древняго періода по новйшій’ {D-r Ioh, Georg Grsse-Geipzig, 1860 — ‘Handbuch der allgemeinen I.itterat Urgeschichte aller bekannten Vlker der Welt von der ltesten bis aut die neueste Zeit’.}. По словамъ Грессе, Пушкинъ сталъ для русской литературы тмъ же, чмъ былъ Гте для германской, но въ общемъ, Грессе не даетъ еще самостоятельной оцнки произведеніи Пушкина. Онъ пишетъ: ‘Пушкинъ воспринималъ и обрабатывалъ идеальные предметы и личности изъ настоящаго и прошлаго русской жизни и затмъ обвивалъ ихъ стью романтическихъ нитей la Байронъ, подражателемъ котораго онъ былъ’. Грессе дале сообщаетъ, что наиболе знаменитыми произведеніями Пушкина считаются (въ Германіи) ‘Русланъ и Людмила’, ‘Кавказскій Плнникъ’ и ‘Бахчисарайскій фонтанъ’. Послднія дв поэмы, по отзыву Грсссе, отличаются ‘гармонической версификаціей, истиннопоэтическими описаніями, смлой и своеобразной фантазіей, но и недостатками, истекавшими изътого, что Пушкинъ очень спшно работалъ’. Такъ какъ нмцамъ въ то время уже были извстны вс произведенія Пушкина, то Грессе упоминаетъ вкратц и о его послдующихъ работахъ и замчаетъ при этомъ, что Пушкинъ съ каждымъ произведеніемъ все боле и боле приближался къ высшему пункту историко-эпической дикціи, но окончательно онъ его не достигъ вслдствіе преждевременной смерти.
По сію пору, т.-е. по 50-ые годы, отзывы нмцевъ мало отличались другъ отъ друга, такъ какъ они имли однимъ общимъ источникомъ статью Фарнгагена ф. Энзе. Полнаго углубленія въ произведенія нашего поэта мы здсь еще не встрчаемъ, первую осмысленную оцнку Пушкина, основанную на полномъ знаніи подлинника, далъ Ф. Боденштедтъ. Фарнгагенъ ввелъ Пушкина въ нмецкую литературу, но читать и понимать его стали лишь благодаря классическимъ переводамъ Боденштедта и его небезъинтересной и безпристрастной характеристик произведеній Пушкина. И неудивительно, ибо Боденштедтъ былъ родной нмцамъ поэтъ, а поэтъ можетъ боле вникнуть въ душевную жизнь и понять міросозерцаніе другого поэта. Боденштедтъ не только переложилъ Пушкина съ русскаго языка на нмецкій, но онъ сумлъ уловить то особенное, что витаетъ надъ всякимъ произведеніемъ въ подлинник, и передать его такъ, чтобы русское осталось вполн русскимъ по духу, но и вмст съ тмъ стало доступнымъ нмецкому пониманію…
Переводы изъ Пушкина, сдланные Боденштедтомъ, появились въ Германіи въ 1854 и 1855 гг., въ трехъ томахъ. Въ третьемъ том, вышедшемъ въ 1855 г., помщены біографія Пушкина и статья: ‘Положеніе Пушкина въ русской литератур’. То, что написано Боденштедтомъ о Пушкин, весьма цнно, такъ какъ это отзывъ нмца, прекрасно изучившаго Пушкина и вполн его понявшаго. Боденштедтъ былъ призванъ говорить о нашемъ поэт. И изъ этого отзыва можно сдлать выводъ о томъ, что, благодаря Пушкину, заграницей получилась потребность изучать характеръ всего русскаго народа. Пушкинъ, правда, по мннію нмцевъ, истинно національный поэтъ, но онъ ‘всечеловкъ’, въ Пушкин, по опредленію Боденштедта, познается поэтическое выраженіе русскаго народа, какъ разъ начинающаго играть роль во всемірной исторіи. Даже тотъ періодъ русской исторіи, времена Бориса Годунова и междуцарствія, наиболе непонятный большинству нмцевъ, заинтересовываетъ ихъ благодаря Пушкину и въ драм ‘Борисъ Годуновъ’, по слову Боденштедта, передъ читателемъ раскрывается ‘интересная страница человческой жизни, изложенная въ истинно-художественной форм’. Боденштедтъ сравниваетъ Пушкина съ Байрономъ и признаетъ за Пушкинымъ больше правды, свжей силы и естественности. Байронъ ‘путешествуетъ въ поэзіи’, Пушкинъ, напротивъ, вполн въ своей родин, онъ — поэтическій органъ передачи русскихъ преданій и русской исторіи, русскихъ хорошихъ и дурныхъ обычаевъ, русской вры и русскаго суеврія. ‘Прослдивъ внимательно ходъ поэтическаго развитія Пушкина, мы находимъ въ немъ врный образъ развитія Россіи’, говоритъ Боденштедтъ.
Въ ‘Евгеніи Онгин’ Пушкинъ наиболе націоналенъ, оттого онъ такъ дорогъ русскому сердцу, хотя увлеченіе отрицательнымъ типомъ изъ русской среды ‘представляетъ собою сатиру на энтузіазмъ’ (слова Боденштедта). Но потому-то, что Пушкинъ въ Онгин такъ націоналенъ, это произведеніе нмцамъ непонятно и не особенно нравится. Онгинъ не приходится по вкусу и Боденштедту, по его мннію, Пушкинъ не освободился въ немъ отъ съуживающихъ условій обыденной жизни и не сумлъ отдлаться отъ самой обыденной дйствительности. Да въ этомъ-то и сила Пушкина, но тутъ Боденштедтъ остается вполн нмцемъ.
Боденштедтъ разбираетъ вс крупнйшія произведенія Пушкина. ‘Русланъ и Людмила’, по его мннію, законченное произведеніе, напоминающее великолпные разсказы Гартмана ф. деръ-Ауе, апогея, однако, Пушкинъ достигъ въ ‘Полтав’. ‘Бахчисарайскій фонтанъ’ онъ называетъ поэтическимъ алмазомъ, ‘Гр. Нулинъ’, напротивъ, не представляетъ для него никакого поэтическаго значенія.
V.
Мы переходимъ теперь къ тому періоду, когда романтизмъ становится достояніемъ прошлаго и въ литератур появляется новое теченіе реализма. Русская литература уже успла обогатиться произведеніями своего великаго реалиста Гоголя и на ея горизонт показывается цлый рядъ новыхъ литературныхъ свтилъ, съ которыми, однако, въ Зап. Европ знакомятся лишь въ царствованіе Александра III. Вплоть же до восьмидесятыхъ годовъ, знаніе русской литературы въ Германіи ограничивалось Пушкинымъ, Лермонтовымъ, Гоголемъ и Тургеневымъ. До восьмидесятыхъ годовъ мы въ Германіи встрчаемся еще съ обстоятельными статьями о Пушкин, съ середины 80-хъ годовъ наши романтическіе классики должны уступить мсто новымъ геніямъ — Достоевскому и Толстому,— о Пушкин говорятъ лишь вскользь во введеніяхъ къ литературнымъ сборникамъ или для разъясненія того или другого типа изъ новйшей русской литературы.
Изъ отзывовъ этого періода заслуживаютъ безспорно особеннаго вниманія статьи извстнаго историка Іог. Шерра и Гонеггера (Honegger), оба писателя — лица, не любившія Россію и видвшія въ ней исключительно азіатскую страну, тмъ боле любопытны мннія этихъ писателей о Пушкин.
Іог. Шерръ касается Пушкина въ своей исторіи всемірной литературы, появившейся въ 60-хъ годахъ, а Гонеггеръ — въ своей спеціально посвященной русской литератур и культур, книг, вышедшей въ Лейпциг въ 1880 г., подъ заглавіемъ: ‘Russische Litteratur und Cultur’.
Какъ Шерръ, такъ и Гонеггеръ не могутъ отршиться отъ господствовавшей въ ихъ время въ Западной Европ мод критиковать Россію и ея культуру съ самой непривлекательной точки зрнія, они не могутъ обойтись безъ отклоненій въ политическую сторону и при характеристик Пушкина, но въ разбор произведеній Пушкина въ отдльности и значенія его для русской литературы они оба довольно безпристрастны.
Шерръ говоритъ о Пушкин, какъ о величайшемъ поэтическомъ геніи Россіи, не отршившемся впрочемъ отъ вліянія Байрона, служившаго руководящей звздой (Fixstern) русскимъ поэтамъ вообще. ‘Русланъ и Людмила’ поэтическое твореніе въ дух Аріосто, въ немъ выступаетъ стремленіе Пушкина слить заграничную романтику съ національно-народнымъ. Въ этомъ Пушкина можно уподобить Мицкевичу, причемъ Пушкинъ справился со своей задачей не мене удачно, чкмъ польскій поэтъ. ‘Бахчисарайскій фонтанъ’ — очень нжно и привлекательно исполненное поэтическое твореніе, а что касается ‘Бр. Разбойниковъ’, то эта поэма, по мннію Шерра, самая національная и народная работа, созданная Пушкинымъ.
Шерровская характеристика отличается особенно благопріятнымъ отзывомъ о ‘Евгеніи Онгин’, весьма рдко встрчающимся въ нмецкой литератур. Намъ кажется, что на Шерра ‘Онгинъ’, между прочимъ, потому еще произвелъ такое сильное впечатлніе, что въ немъ изображена отрицательная сторона русской общественной среды. Какъ бы то ни было, Шерръ говоритъ, что въ Онгин Пушкинъ показалъ свою величайшую силу и искусство, картина общественной жизни русскихъ и типы изъ нея нарисованы мастерски, вставленныя сужденія богаты оригинальными мыслями и полны сатирическаго юмора. Шестая книга Онгина, по его мннію, верхъ совершенства, ‘Culminationspunkt des Ganzen’. Дуэль между Ленскимъ и Онгинымъ представлена съ неподражаемой энергіей и никто не прочтетъ равнодушно и безъ грусти строфъ о ночи, предшествующей дуэли. Шерръ до того восхищенъ Онгинымъ, что онъ очень сожалетъ о преждевременной кончин нашего поэта, ибо, не будь ея, мы, вроятно, обогатились бы еще многими выдающимися произведеніями изъ-подъ пера Пушкина,— какъ это видно изъ великолпно задуманнаго драматическаго стихотворенія ‘Борисъ Годуновъ’. Пушкинъ, по мннію Шерра, готовился, видно, на путь самостоятельный, но злополучная дуэль пріостановила это движеніе, потому Пушкинъ остался подражателемъ Байрона и только разъ въ своемъ стихотвореніи ‘Клеветникамъ Россіи’ онъ сталъ истинно-русскимъ (echt-russisch).
Съ этимъ послднимъ едва ли можно согласиться, — оно противорчитъ отзыву того же Шерра объ Онгин и другихъ произведеніяхъ поэта, и если Шерръ приходить въ заключеніе къ вышеупомянутому странному выводу, то только потому, что онъ не любитъ Россіи и въ душ не желаетъ признать за ней ничего, самостоятельно выдающагося.
Прежде чмъ перейти къ Гонеггеру, упомянемъ о докладахъ, читанныхъ проф. Вискозатовымъ въ большомъ зал юрьевскаго университета въ 1875 году и напечатанныхъ отдльной статьей въ журнал ‘Russische Revue’ (С.-Петербургъ, за 1875 г.), озаглавленной ‘Wber Typen und Charactere in der russischen Volks-und Kunstlitteratur’ (‘о типахъ и характерахъ въ русской народной и художественной литератур’). Эти доклады потому должны интересовать, что они прочитаны спеціально для нмецкаго общества, часть доклада посвящена разбору типовъ Онгина, Татьяны и Василисы Егоровны (въ ‘Капитанской Дочк’).
Висковатовъ опредляетъзначеніе нашихъ величайшихъ поэтовъ Пушкина, Лермонтова и Гоголя въ томъ, что они старались вникнуть въ народный духъ. Пушкинъ знакомился съ духовной жизнью русскаго народа тогда, когда еще критически не были разработаны матеріалы народной литературы. Онъ началъ народной пснью и сказкой и сдлался настолько національнымъ, что нердко можно услышать его псни въ устахъ народа. Пушкинъ становится членомъ общества, говоритъ Висковатовъ дале,— тогда, когда у насъ нельзя было быть ничмъ инымъ, какъ чиновникомъ или офицеромъ, тогда мы находились въ печальномъ состояніи,— лучшимъ національнымъ силамъ приходилось жить умственно зарытымъ подобно кроту или растратиться въ пустыхъ развлеченіяхъ празднаго общества. ‘Опошлившіеся созданные этимъ обществомъ типы рисуютъ намъ Пушкинъ и Лермонтовъ: первый — въ ‘Онгин’, второй — въ ‘Геро нашего времени’. Мужскіе типы не удовлетворяютъ, за то, женщины этихъ авторовъ, и въ особенности, Татьяна, намъ очень симпатичны. Очень мтко охарактеризована Висковатовымъ Татьяна соотвтственно представленію иностраннаго ума. Онъ указываетъ на то, что Татьяна совсмъ не похожа на подобные типы французской, нмецкой и англійской литературы. Она направляетъ свою нравственную силу не по обычнымъ рамкамъ, принятымъ въ обществ, она говоритъ и дйствуетъ не какъ женщины европейскаго общества, она гршить противъ вншнихъ законовъ благонравія, но находитъ въ себ самой т предлы, дальше которыхъ она не пойдетъ. Подобно героямъ и героинямъ былинъ, Татьяна дйствуетъ самостоятельно, руководствуясь своей собственной волей, не подчиняясь вліянію извн.
Другимъ, весьма типичнымъ и чисто-народнымъ характеромъ Висковатовъ называетъ Василису Егоровну.
Подобнымъ разъясненіямъ типовъ изъ русской литературы слдуетъ радоваться и главнымъ образомъ, потому, что они показываютъ полное знакомство нмцевъ съ Пушкинымъ, дошедшее до потребности въ критической оцнк типовъ и характеровъ изъ русской народной и художественной литературы.
Перейдемъ теперь къ Гонеггеру.
Гонеггеръ очень остроумный писатель, но къ сожалнію, онъ очень пристрастенъ къ Россіи и одностороненъ въ своихъ сужденіяхъ. Россія для него не культурная страна и только за тми русскими писателями онъ готовъ признать всеевропейскую мощь, которые бывали за границей и стали западниками. Тургеневъ для него такая мощная сила,— Пушкинъ, напротивъ, великій русскій поэтъ, но только русскій,— оттого онъ ни первостепенный, ни геніальный поэтъ. Странное воззрніе, сходное съ тмъ, что высказалъ Шерръ. Въ немъ кроется какое-то непонятное нежеланіе понять Россію, ея прошлое и настоящее, какъ результатъ этого прошлаго, нежеланіе, къ сожалнію, встрчаемое и понын среди нмецкихъ руссофобовъ. Но этотъ взглядъ все-таки не мшаетъ Гонеггеру, написать довольно объемистый трудъ о русской литератур и культур XIX столтія и за исключеніемъ политики между строкъ въ отдльныхъ статьяхъ этой книги мы находимъ довольно здравыя мысли и сужденія о русскихъ писателяхъ. Отбросивъ эту политику, мы положительно можемъ согласиться съ очень многимъ, отчасти и весьма своеобразнымъ, высказаннымъ Гонеггеромъ и по поводу Пушкина.
Въ своемъ очерк, посвященномъ Пушкину, Гонеггеръ сначала даетъ общую характеристику поэта. Пушкинъ, по его мннію, великій русскій поэтъ, шія котораго создало цлую эпоху по стольку, по скольку оно признано исходной точкой важнаго поэтическаго теченія въ литератур. Пушкинъ — величайшій и плодовитйшій національный поэтъ,— любимецъ своего народа и энтузіастически привтствованный потому именно, что онъ былъ первымъ. Первый между русскими, дйствительно принадлежащій всемірной литератур, первый, вполн удовлетворившій требованія поэтическаго искусства въ строгомъ смысл этого слона, оставшійся при томъ же вполн, русскими поэтомъ! Въ его произведеніяхъ, говоритъ Гонеггеръ дальше, отражается его нація по всей ея истинной и полной внутренней жизни и его всемірная скорбь (Weltschmerz), воспитанная на Байрон, носить на себ специфически-національный отпечатокъ. Пушкинъ желаеть освободить русское общество отъ его духовной пустоты мыслей и налпленной полукультуры и придать русской жизни дйствительно національное содержаніе и внутренній смыслъ. Въ этомъ кроется успхъ его популярности. Его неожиданный нисходъ въ могилу оплакивается всей страной, ибо онъ палъ жертвой глупыхъ столичныхъ сплетенъ.
Ршающее значеніе возымла на карьеру Пушкина поэма ‘Русланъ и Людмила’. Важными въ его жизни явились: высылка на югъ, сдлавшая его зрлымъ и бывшая духовнымъ счастьемъ поэта, и исторія Карамзина. Его проза отличается наивысшей простотой тона. Пушкинъ въ прозаическихъ своихъ произведеніяхъ напоминаетъ В. Скотта и прозой онъ создалъ цлую школу (Загоскинъ, Лажечниковъ, Даль, Вельтманъ, Полевой и Марлпискій). Возвращаясь къ значенію юга въ жизни нашего поэта, Гонеггеръ, цитируя слова Вильсона, говоритъ: Байронъ имлъ сильное вліяніе на Пушкина и его титаническій духъ могт, бы помутить индивидуальность русскаго поэта, но южная природа произвела очистительный процессъ въ Пушкин.
Пушкинъ вполн подчинился, хотя и безсознательно и противъ воли, всмъ слабостямъ, глупостямъ и дурнымъ привычкамъ того отравленнаго свтскаго міра, вн котораго онъ не могъ себ представить цлесообразной жизни и къ которому его страстно влекло изъ мста его высылки. Вотъ эта его слабость обошлась ему очень дорого: онъ поплатился за нее жизнью. Пушкинъ, впрочемъ, былъ первый чутко открывшій тайную силу многочисленныхъ русскихъ народныхъ псенъ и оказавшій огромныя услуги благозвучію русскаго языка.
И посл этихъ словъ, Гонеггеръ можетъ не признать за Пушкинымъ ни первостепенной важности какъ поэта, ни генія? Противорчіе явно и причина этого противорчія очевидна…
Гонеггеръ — большой поклонникъ лирическаго таланта Пушкина. Въ этомъ отношеніи, отзывы нмцевъ сходны. Въ ‘Цыганахъ’, по весьма поэтическому выраженію Гонеггера, кроется ‘поэзія въ лохмотьяхъ, говорящая нашему сердцу такъ же живописно, какъ картина Мурильо: ‘Нищій Мальчикъ’, ‘Бр. Разбойники’, ‘Кавказскій Плнникъ’, ‘Полтава’, производятъ на Гонеггера необыкновенно сильное впечатлніе и при чтеніи его характеристики невольно чувствуется, что слова автора исходятъ изъ глубины его сердца и безъ сомннія заставятъ читателя взять Пушкина еще разъ въ руки и проврить на себ это впечатлніе.
Но, въ то время, какъ Гонеггеръ въ восторг отъ Пушкина, какъ лирика, онъ ни во что не ставитъ ни ‘Евгенія Онгина’, ни даже ‘Бориса Годунова’. Эти произведенія ему непонятны и онъ пишетъ какую-то несообразную чепуху, въ особенности, по поводу Онгина, увряя, что русскіе потому восхищаются этимъ произведеніемъ, что имъ хочется имть своего Фауста (!!). Стиль въ ‘Онгин’ однообразенъ, стихъ нарочно небреженъ и все это произведеніе какой-то Sammelsurium (смсь всякой всячины). А въ ‘Борис Годунов’ ему многое даже противно, такъ напр., сцена между Лжедмитріемъ и Мариной. Видно и нмецкимъ историкамъ литературы Писаревъ былъ небезъизвстенъ!
‘Бориса Годунова’ Гонеггеръ въ конц-концовъ все-таки еще милуетъ, указывая на богатство языка, живость сценъ, дающихъ истинно-объективное представленіе о народ, и въ этомъ отношеніи Гонеггеръ даже не прочь сравнивать Годунова съ классическимъ произведеніемъ Гте — драмой ‘Goetz von Berlicliingen’.
VI.
Восьмидесятые годы настоящаго столтія весьма знаменательны въ исторіи русской литературы. Въ эти годы за границей становятся извстными въ разнообразнйшихъ переводахъ не только сочиненія нашихъ выдающихся, но и многихъ второстепенныхъ писателей и русской литератур удляется подобающее ей всемірное значеніе въ литературахъ всхъ цивилизованныхъ странъ.
Замчательно, однако, то, что это ознакомленіе съ произведеніями новйшей русской литературы совершилось не только медленно, но даже какъ-то противъ воли иностранцевъ. Въ Германіи, напр., переводчикъ ‘Анны Карениной’ долгое время не могъ найти издателя для своего труда, а переводы изъ другихъ русскихъ авторовъ могли быть изданы только подъ тмъ условіемъ, чтобы авторъ или переводчикъ гарантировалъ изданіе въ матеріальномъ отношеніи. Нмцамъ какъ-то не врилось, чтобы въ Россіи могли кром Пушкина, Лермонтова, Гоголя и Тургенева народиться еще выдающіеся писатели. Но великое пробило себ дорогу и произведенія Толстого и Достоевскаго начинаютъ занимать умъ и серце заграничнаго читателя, въ Германіи, въ какіе-нибудь три-четыре года, переводятся весь Толстой и почти весь Достоевскій, переводы изъ Короленко, Гаршина и Чехова появляются на столбцахъ ежедневныхъ газетъ, Немировичъ-Данченко, Ясинскій, кн. Мещерскій, Боборыкинъ, гр. Саліасъ и др., входятъ въ моду и переводы изъ нихъ издаются отдльными книгами, въ пресс начинаютъ толковать о русской литератур, какъ о выходящей изъ ряду вонъ, и нын было бы странно, еслибы беллетристическій нмецкій журналъ не знакомилъ своихъ читателей съ новйшими русскими беллетристами…
Со спеціальной характеристикой Пушкина въ связи съ сто положеніемъ во всей русской литератур мы встрчаемся еще только одинъ разъ, а именно въ ‘Исторіи русской литературы’ Александра ф. Рейнгольдта, вышедшей въ 1885 г., въ г. Лейпциг. Русскому читателю эта книга даетъ очень мало новаго, такъ какъ при ея составленіи авторъ пользовался въ довольно широкихъ размрахъ существующей поэтому вопросу русской литературой. Въ Германіи она потому не могла получить желательнаго широкаго распространенія, что она отчасти носить характеръ учебника, а русская литература, какъ обязательный предметъ преподаванія, нигд еще за границей не введена, число же слушателей при университетахъ, гд русская литература читается, пока еще довольно незначительно, а для этихъ слушателей курсъ Рейнгольдта съ другой стороны неудовлетворителенъ. Для нмцевъ Рейнгольдтовская характеристика Пушкина можетъ представить нкоторую новизну, такъ какъ, авторъ знакомить ихъ довольно подробно съ мнніемъ Блинскаго. На соотвтствующей глав, въ Рейнгольдтовской исторіи русской литературы мы потому дальше останавливаться не станемъ.
Вслдствіе вышеупомянутаго интереса къ русской литератур въ Германіи стали появляться критическія статьи о русскихъ писателяхъ. Въ одной такой брошюр, вышедшей въ 1885 г. подъ заглавіемъ ‘Litterarische Streifzge durch Russland’ и которая начинается характеристикой Гоголя, мы находимъ во введеніи къ ней нсколько словъ, довольно мткихъ и о Пушкин. Цабель, авторъ этой весьма изящно написанной книжки, называетъ Пушкина и Лермонтова ‘геніальнйшими представителями романтической школы, предчувствовавшими свою судьбу съ увренностью, граничащей демоническаго, и пророчески предвидвшими свою смерть въ дуэли — первый въ ‘Евгеніи Онгин’, второй — въ ‘Геро нашего времени’.
Цабель говоритъ о Пушкин и Лермонтов, какъ о старыхъ знакомыхъ нмецкаго литературнаго міра, онъ не останавливается на разбор отдльныхъ произведеній этихъ поэтовъ — какъ это прежде длалось, а онъ старается доказать, что въ этихъ поэтахъ, при всей ихъ сентиментальности и идеальности — скрывалась великая жилка русскихъ писателей, какъ представителей новаго теченія въ европейской литератур — реализма, и что, изучая ихъ, мы можемъ судить о бытовой жизни русскаго общества ихъ времени, нарисованной ими въ самыхъ живописныхъ краскахъ.
Послдующій нмецкій писатель, извстный біографъ и переводчикъ Толстого — Р. Левенфельдъ уже непосредственно даетъ характеристику русскаго общества по типамъ изъ произведеній русскихъ писателей. Въ стать, напечатанной въ журнал ‘Nord a Sd’ въ 1885 г. и носящей заглавіе: Типы изъ русскаго общества въ произведеніяхъ русскихъ писателей’, Левенфельдъ довольно подробно характеризуетъ Онгина и Печорина, чтобы затмъ остановиться на тип Обломова и высказать свое мнніе о русскомъ обществ вообще.
Мы видимъ, такимъ образомъ, что какъ въ тридцатыхъ годахъ, тотчасъ п8 ознакомленіи нмцевъ съ Пушкинымъ, его произведенія подали толчокъ къ сужденію о Россіи и русскомъ обществ вообще, такъ и въ самомъ послднемъ по времени упоминаніи о нашемъ славномъ поэт онъ опять же побуждаетъ нмцевъ изучать Россію и подробне останавливаться на ея внутренней жизни.
Новые великіе писатели народились на Руси, наше общество живетъ и должно жить новыми интересами, его волнуютъ другіе вопросы,— по имена Пушкина и Лермонтова останутся вчны въ русской литератур и мы должны ихъ беречь какъ нашу святыню…
С.-Петербургъ, въ март 1899 г.