Один умный немец и лютеранин, но родившийся в России, никогда из России не выезжавший, сказал в случайном разговоре, ‘вне темы’:
— Я всегда кладу на блюдо, когда собирают эти наши мужички ‘на построение храма’, а когда случается бывать в церкви, то кладу не на блюдо ‘с благотворительностью’, а в кружку ‘на украшение храма’. Потому что хоть я и не православный, но мне очевидно, что вся русская культура выросла из православия и созидается до сих пор главным образом им. Народная культура…
Между тем он и в храм заходит редко (с дочуркой от православной жены), а читает все интеллигентские книжки последнего чекана. Так что взгляд этот не только ‘вне темы’, но и вне ‘предрассуждения’… Но немец этот — любитель Гёте, о котором что-то последние годы ничего не слышно на Руси, точно Гёте и не рождалось никогда. Так что он образован не только последним чеканом, но и старым чеканом. И вот: ‘православие есть родник культуры’.
Чем? Православие родит мысли, задает вопросы, вызывает споры… Возьмите всю необозримую литературу раскола и сектантства. Оно же дает звуки, напевы, слуховые мотивы… Оно дает краски… Оно учит истории, ну кой-какой, с вымыслами, легендами, даже пусть с враньем… ‘Допрежде Руси еще греки были… И греки те жили за морем’. Не велика история и география, но ‘все-таки’… Видал я маляров: красит дверь, а сам все поет: ‘Господи, воззвах Тебе, услыши мя’… Немного: но все-таки почему это хуже граммофона с Вяльцевой? И почему эта история и география хуже Вербицкой? Между тем все это народ получал от церкви, даже когда был безграмотен, и получает везде еще и теперь, насколько тоже безграмотен.
Все это я измеряю наименьшею мерою, в какой уже решительно никто не откажет размерам образовательного влияния церкви, у самого у меня другие меры, но я о них помолчу.
Вспомнил же все это, просматривая и кой-где почитывая великолепное издание общерусского значения, но крайне местного заглавия: ‘Картины церковной жизни Черниговской епархии из IX-вековой ее истории’… — ‘Ну, что, — скажут, — епархиальный труд и епархиальная история: кому это интересно’. Но, на самом деле, это кусочек общерусской жизни, общецерковной, которая решительно такая же везде по колориту, по духу, как в Черниговской ‘епархии’, а во-вторых: первым черниговским князем был Мстислав Удалой, в местностях этих подвизался Феодосии Углицкий, мощи которого собирают теперь тысячи народа, и там же трудился, говорил и писал Лазарь Баранович… Из Черниговской ‘епархии’ вышли созидатели монастырской жизни в России, святители Антоний и Феодосии Печерские, из нее же пришел на Москву митрополит св. Алексий, основатель Чудова монастыря… Так что, с одной стороны, Черниговская епархия есть ‘кусочек’, а с другой стороны, — это ‘родительский кусочек’, ‘родительское место’ всей православной Руси. Я назвал только десятую часть знаменитых имен, или здесь ‘подвизавшихся’, или отсюда вышедших, ‘отъехавших’ и проч. Да ведь Михаил ‘Черниговский’ и с ним ‘болярин’ Феодор были замучены перед глазами Батыя за отказ поклониться кумирам и пройти через очистительный огонь: одно уже это делает Черниговскую ‘епархию’ священною для всей Руси! Нам только неприятно слово ‘епархия’, напоминающее епархиальное ‘управление’, епархиальное ‘училище’ и даже епархиальную консисторию, — слова и понятия новые и не совсем симпатичные… На самом же деле это только в русский язык и в русскую историю они еще недавно введены, а вот у греков, ‘которые за морем’, два слова — ‘архиерей’ и ‘епархия’ встречаются на монетах еще Августова времени, до начала христианства! Это просто термины греко-римского управления областями и стариннее не только чего-нибудь русского, но и всей Руси. На самом деле ‘Черниговская епархия’ есть собственно древнейшее Черниговское княжество, с первым легендарным князем ‘Черным’ и дочерью его красавицею ‘Цорною’, с знаменитыми князьями Мстиславом (Удалым), Святославом Ярославичем, Владимиром Мономахом, святыми князьями Игорем (Ольговичем) и Михаилом, с преподобною княгинею Евфросинией Суздальской и Романом Михайловичем… Вот какое это гнездо, собственно, в царственном сложении Руси. А в церковном — отсюда изошли или здесь временно проходили свое служение: Платон, митрополит московский, Стефан Яворский, св. Димитрий Ростовский, Петр Могила и многие, многие другие. Зато и изукрасилась же Черниговская земля храмами, монастырями и чудотворными иконами. Спасибо большое ‘ученику Императорской Академии Художеств’ Н.А. Протопопову, коим выполнена художественная сторона издания, — как и делает честь фотолитотипографии С.В. Кульженко (в Киеве) отпечатание подобного по роскоши труда. Церкви, иконостасы, живопись богородичных икон — изумительны по мастерству работы и по художеству убранства. Трудно судить, так ли это великолепно в натуре, как в фотографических снимках: но фотографии говорят о роскоши и вкусе. Край этот боролся и страдал от татар, от Литвы, от Польши: и все вспыхнуло великолепием в усилиях перебороть иностранщину и инородчину и остаться верными сперва Киеву и затем Москве. И к Москве сильно ‘крепил’ Чернигов, начав отставать уже от ближнего Киева, как только ‘все потянуло’ к Москве.
Признаюсь, до знакомства с этою книгою ни ‘Черниговская губерния’, ни ‘Черниговская епархия’ не представлялись так значительными, приобретение книги в высшей степени желательно в библиотеки, читальни, в гимназии училища всего Юго-Западного нашего края, да и сюда ближе, к северу и востоку: множеством нитей Черниговский край переплетен и связан со всеми историческими местами, с историческими средоточиями Руси.
Книга написана обыкновенным слогом, коллективно и епархиально, — вероятно, при помощи черниговских преподавателей и местных ученых иереев, и это в том отношении любопытно и важно, что, очевидно, подобные местные истории и описания могут явиться и в Нижнем Новгороде, в Казани, в Костроме, Ярославле, Твери, в Калуге, и в Рязани, и прочих местах, где есть что вспомнить, где сохранилась ‘дедина’. Дай Бог успеха, старания и прилежания. Я смотрю на местную ‘Черниговскую историю’ как на высококультурный пример: ведь такая книга, хотя бы в фототипиях, сохранит на все века все видимое сейчас на месте, все уцелевшее к нашему году: а ‘дедина’ растеривается в веках, растеривается и пропадает. Это ее печальное свойство. Наконец, не важно ли, не просветительно ли, что каждый ‘господин купец’ в Чернигове, Конотопе, Нежине, Путивле (тамошние городки), каждый ‘мещанин в чуйке’, из которых есть очень и очень много с острым глазком, с острым умом, могут сразу и из одной книги обозревать и обдумывать свою ‘епархию’ и свой, в сущности, чудный по церковному художеству край. Одна ‘Елецкая Богоматерь’ чего стоит: она чудно явилась ‘на дереве еловом, на горе Болдиной’ в княжение благочестивого Святослава Ярославича, внука Владимира Святого… Икона ее вся изукрашена еловыми ветвями, что — по крайней мере в фотографической передаче — являет изумительное и редкостное зрелище. Как бы не Богоматерние иконы, куда бы Русь делась и чего бы она стоила: а такими иконами она вся изукрасилась и под их покровом хранится. Иверская, Казанская, Владимирская, Смоленская, вот узнал Елецкую дивную… следовало бы составить со всей роскошью, с затратой многих тысяч, великолепнейшее воссоздание и историю этих Хранительниц Земли Русской, к которым примыкает, в сущности, все православие, все оно с ними слилось. О догматах куда там судить: это ‘премудрость’ и непонятно. А иконы — явно, зрительно и вразумительно. Спасибо преосвященному черниговскому и нежинскому владыке Василию, заботами которого сооружен сей труд. Он посвящен Государю Императору, пришедшему поклониться мощам св. Феодосия Угличского. В заключение не могу отказаться от удовольствия привести былинный отрывок, которым начинается изложение прекрасной книги, в отрывке говорится о русском народе-этнографии:
По Киеву его звали Куянином,
По полям звали Полянином,
По лесам — Древлянином,
На западе звали Рутенином…
А на Буге — Бужанином,
На Днестре звали Тиверцем,
На Ильмене — Смолянином,
На Днепре — Северянином,
А в иных местах и никто не знал,
Какого он рода-племени,
Как звать-величать его по имени,
Как чествовать по изотчеству,
И звали его просто богатырем северным.
Вот прочтешь это и подумаешь: а все мятутся люди, своего добра не видят и чужого ищут. Думают ‘завести культуру’ через Богрова и Вербицкую. И палят-палят, печатают-печатают, но хоть распечатайтесь и распалитесь, господа, — Русь не дрогнет, не пошевелится: и посмотрит жалеючи на вас с верхов тех елочек, откуда ‘дивно явились’ ей хранительницы и защитницы тишины и покоя нашего, а наконец, и красоты и богатства русского, и местно чтимые, и всероссийски чтимые иконы Богородительниц русских.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1911. 11 окт. No12781.