Ни одно изъ произведеній Шекспира не пользовалось постоянно такою широкою популярностью, ни одно не вызывало такого всеобщаго удивленія и восторговъ, ни одно не произвело такого громаднаго вліянія на европейскую литературу,— какъ ‘Гамлетъ’. Тонкій и необыкновенно чуткій цнитель шекспировскаго творчества Блинскій называлъ эту трагедію ‘блистательнымъ алмазомъ въ лучезарной корон царя драматическихъ поэтовъ, увнчаннаго цлымъ человчествомъ’. Геніальная глубина мысли, безгранично широкій захватъ величайшихъ вопросовъ человческаго существованія, проникновенный психологическій анализъ и, наконецъ, художественное совершенство цлаго обезпечиваютъ ‘Гамлету’ выдающееся положеніе среди драгоцннйшихъ твореній всемірной литературы. Перешагнувъ рамки шекспировскаго времени и національности, герой этой безсмертной трагедіи давно сдлался, наряду съ Донъ-Кихотомъ, Фаустомъ и немногими другими геніальными созданіями поэтическаго творчества, однимъ изъ міровыхъ, общечеловческихъ типовъ, имющихъ универсальное и вковчное значеніе.
Но не только универсальность типа и глубина заключенной въ немъ психологической проблемы, не только первостепенныя художественныя достоинства вызываютъ живйшій интересъ къ ‘Гамлету’, но также и особенное значеніе этой трагедіи въ исторіи духовнаго развитія Шекспира. Ни въ одномъ изъ его произведеній мы не найдемъ такого богатства субъективнаго элемента, столько личныхъ, автобіографическихъ чертъ. Эта трагедія разочарованія, грустнаго раздумья надъ жизнью была пережита и выстрадана лично самимъ поэтомъ, извдавшимъ на собственномъ опыт весь ужасъ гамлетовскаго настроенія. ‘Гамлетъ’ является, до извстной степени, поэтическою лтописью внутренней жизни геніальнаго драматурга въ годы, непосредственно предшествовавшіе созданію ‘Отелло’, ‘Лира’ и ‘Макбета’.
‘Гамлетъ’ появился впервые въ печати ровно триста лтъ тому назадъ. Первое изданіе, въ формат in-quarto, вышло въ Лондон въ 1603 году подъ заглавіемъ: ‘Трагическая исторія Гамлета, принца Датскаго. Сочиненіе Вилльяма Шекспира. Въ томъ вид, какъ она была нсколько разъ представлена актерами Его Величества въ Лондон, a также въ универститетахъ Кембриджскомъ, Оксфордскомъ и въ другихъ мстахъ’. Въ слдующемъ 1604 году ‘Гамлетъ’ появился уже вторымъ изданіемъ, также in-quarto, но уже въ новой, боле обширной редакціи, сдланной, очевидно, самимъ поэтомъ, и, сообразно съ этимъ, подъ измненнымъ заглавіемъ: ‘Трагическая исторія Гамлета, принца Датскаго. Сочиненіе Вилльяма Шекспира. Вновь напечатанная и увеличенная почти вдвое противъ прежняго (enlarged to almost as much againe as it was) по подлинной и полной рукописи’. Только въ этомъ второмъ изданіи трагедія приняла тотъ окончательный видъ, подъ которымъ она завоевала себ всемірную славу. Текстъ этого изданія перепечатывался нсколько разъ (въ 1605, 1611 гг. и т. д.) и, наконецъ, вошелъ, съ незначительными измненіями, въ первое изданіе шекспировскихъ драмъ in-folio 1623 г.
Что касается времени написанія ‘Гамлета’, то единственную достоврную дату мы имемъ въ т. н. ‘ издательскихъ реестрахъ’ (Stationer’s Registers), въ которыхъ 26 іюля 1602 года отмчена ‘Книга, озаглавленная Мщеніе Гамлета, принца Датскаго, въ томъ вид, какъ она недавно была представлена труппою лорда-канцлера’. Это была та самая труппа, къ которой принадлежалъ Шекспиръ. Въ 1603 году она была переименована въ труппу ‘королевскихъ актеровъ’ (the King’s players), вслдствіе чего въ первомъ изданіи in-quarto сказано, что пьеса была представлена ‘актерами Его Величества’. Такимъ образомъ, ‘Гамлетъ’ былъ написанъ не позже 1602 г.
Было сдлано много попытокъ доказать, что время происхожденія нашей трагедіи должно быть отнесено къ значительно боле раннему времени. Несомннно, что задолго до 1602 г. въ Англіи уже существовала какая то трагедія о Гамлет. Объ этомъ свидтельствуетъ цлый рядъ со-временниковъ, которые, къ сожалнію, не сообщаютъ имени автора этой пьесы. Уже въ 1589 году о ней упоминаетъ одинъ изъ предшественниковъ Шекспира Томасъ Нашъ въ предисловіи къ ‘Менафону’ Роберта Грина. Дале, ‘Дневникъ’ Филиппа Генсло удостовряетъ, что 9 іюня 1594 г. въ Лондон была представлена пьеса ‘Гамлетъ’. Затмъ, въ 1596 г., Томасъ Лоджъ въ одномъ изъ своихъ сатирическихъ памфлетовъ упоминаетъ о ‘блдномъ призрак, который вопитъ на сцен: Гамлетъ, отмсти за меня!’ Въ томъ же году актеръ Іосифъ Тэйлоръ игралъ роль Гамлета.
Броунъ, Найтъ и Эльце старались доказать, что вс приведенныя указанія относятся къ шекспировскому ‘Гамлету’, который, слдовательно, существовалъ еще въ восьмидесятыхъ годахъ ХІІ-го вка. Однако, доводы, приводимые этими шекспирологами въ защиту своего мннія, не особенно убдительны и, кром того, находятся въ противорчіи съ тмъ фактомъ, что точный и осторожный Фрэнсисъ Миресъ, перечисляя въ 1598 году вс извстныя тогда драмы Шекспира, не упоминаетъ ни слова о ‘Гамлет’. Этого не могло бы случиться, если бы ‘Гамлетъ’ въ то время былъ уже написанъ. При существующихъ данныхъ, время написанія нашей трагедіи всего вроятне слдуетъ отнести къ 1601 или 1602 году.
Слдовательно, трагедія о Гамлет, упоминаемая въ боле раннихъ свидтельствахъ, принадлежала не Шекспиру, a какому либо другому драматургу. По догадк Мэлона и Колльера, авторомъ ея былъ Томасъ Кидъ.
Было высказано предположеніе, что трагедія Кида послужила основаніемъ для сохранившейся до нашего времени пьесы,которая въ XVII в. разыгрывалась въ Германіи бродячими труппами т. н. ‘англійскихъ комедіантовъ’ подъ заглавіемъ: ‘Наказанное братоубійство, или трагедія о Гамлет, принц Датскомъ’. Однако, нельзя не согласиться съ мнніемъ Кона (Shakespeare in Germany), что нмецкій ‘Гамлетъ’ XVII в. есть не что иное, какъ плохая передлка шекспировской трагедіи, искаженной до неузнаваемости въ угоду грубо-лубочному стилю, отличавшему репертуаръ этихъ труппъ.
Такимъ образомъ, мы лишены возможности опредлить, въ какихъ отношеніяхъ шекспировскій ‘Гамлетъ’ стоялъ къ пьес Кида. Несомннно только то, что и въ дошекспировскомъ ‘Гамлет’ былъ выведенъ призракъ, призывавшій героя къ мщенію.
Если были и другія заимствованія y Кида, то врядъ ли они значительны, такъ какъ шекспировскій драматическій стиль находился въ полнйшемъ контраст со стилемъ ‘кровавыхъ трагедій’ стариннаго драматурга.
II.
Мотивъ мщенія за смерть отца встрчается еще въ сагахъ древности. Извстенъ греческій миъ объ Орест, драматически обработанный Эсхиломъ и Софокломъ. Орестъ, какъ и Гамлетъ, долженъ мстить убійц своего отца, женившемуся на его матери. Мотивъ мщенія за смерть близкихъ родственниковъ узурпатору престола играетъ существенную роль и въ римской саг о Брут, въ которой говорится уже и о притворномъ сумасшествіи въ цляхъ исполненія мести.
Не безъ вліянія этихъ классическихъ сказаній образовалась средневковая скандинавская легенда объ Амлет, разсказанная въ латинской хроник датскаго лтописца XII в. Саксона-Грамматика. Легенда эта и дала Шекспиру фабулу его знамени-той трагедіи.
Датскій король Рорикъ,— повствуетъ легенда,— сдлалъ намстниками Ютландіи двухъ родныхъ братьевъ — Горвендилла и Фенгона. Изъ нихъ Горвендиллъ вскор отличился въ морскихъ набгахъ и битвахъ, которые прославили и обогатили его. Побдивъ въ единоборств норвежскаго короля Коллера и захвативъ богатую добычу, Горвендиллъ вошелъ въ такую честь y своего короля Рорика, что тотъ выдалъ за него замужъ свою дочь Геруту. Отъ этого брака и родился сынъ Амлетъ, герой сказанія. Счастье, выпавшее на долю Горвендилла, возбудило сильнйшую зависть въ Фенгон, который затаилъ въ душ мысль убить брата и сдлаться единоличнымъ правителемъ Ютландіи. Выждавъ удобный моментъ, Фенгонъ предательски умертвилъ Горвендилла подъ тмъ предлогомъ, будто онъ посягалъ на жизнь своей жены. Просто-душная Герута поврила и вышла замужъ за мнимаго спасителя.
Но юный Амлетъ зналъ истину и затаилъ въ душ месть. Чтобы обезопасить себя отъ подозрительности преступнаго дяди-вотчима и найти способъ къ исполненію замысла, Амлетъ сталъ прикидываться слабоумнымъ (extremum mentis vitium finxit). Съ этихъ поръ онъ ходилъ обыкновенно въ грязной и изорванной одежд, бормоталъ безсвязныя съ виду слова, въ которыхъ, однако, таился глубокій смыслъ. Иногда, сидя y очага, онъ строгалъ крючки изъ дерева и обжигалъ ихъ на огн. Когда его спрашивали, что онъ длаетъ, Амлетъ отвчалъ, что готовитъ орудіе для мщенія за отца. Многіе смялись надъ нимъ, но y Фенгона явилось подозрніе, что безуміе Амлета притворное. Чтобы испытать его, Фенгонъ приказалъ свести Амлета въ лсу съ красивой двушкой, которую онъ любилъ съ дтства. Подосланные шпіоны должны были наблю-дать за его поведеніемъ. Однако Амлетъ, во-время предупрежденный своимъ молочнымъ братомъ о готовящейся ему ловушк, разстроилъ вс планы своихъ шпіоновъ. Тогда ‘одинъ изъ друзей Фенгона’ предложилъ устроить свиданіе Амлета съ матерью и вызвался подслушать ихъ разговоръ. Но и эта попытка разоблачить Амлета не удалась. Подозрвая новую западню, онъ велъ себя въ комнат матери, какъ безумный, и, замтивъ подъ цыновкой спрятавшагося придворнаго, убилъ его, разрубилъ тло на куски и выбросилъ на съденіе свиньямъ. Вернувшись къ матери, онъ открылъ тайну своего притворства и пламенною рчью такъ на нее подйствовалъ, что она покаялась въ своемъ поступк и общала помогать сыну въ мести за отца.
Посл того Фенгонъ придумалъ третье средство избавиться отъ Амлета: онъ послалъ его въ Англію въ сопровожденіи двухъ слугъ, которые везли къ англійскому королю письмо (руны) съ просьбою умертвить Амлета немедленно по высадк на берегъ. Но во время ихъ сна Амлетъ подмнилъ это письмо другимъ, въ которомъ отъ имени Фенгона требовалъ казни своихъ спутниковъ. Такимъ образомъ въ Англіи они попали на вислицу, a Амлетъ такъ понравился своимъ умомъ англійскому королю, что тотъ выдалъ за него свою дочь.
Ровно черезъ годъ Амлетъ вернулся въ Ютландію въ самый тотъ день, когда, по уговору съ матерью, были устроены поминки по немъ. Когда пировавшіе гости захмелли и заснули, Амлетъ накинулъ на нихъ сть, которую укрпилъ приготовленными ране крючками, и поджогъ залу, затмъ бросился въ спальню Фенгона, котораго и убилъ его же собственнымъ мечомъ. Собравъ весь народъ, онъ сообщилъ обо всемъ происшедшемъ и былъ провозглашенъ королемъ. Амлетъ долго и счастливо царствовалъ, пока не погибъ въ битв съ преемникомъ короля Рорика — Виглетомъ.
Такова сага о Гамлет въ своемъ перво-начальномъ вид. Въ XVI в. безхитростный разсказъ Саксона-Грамматика былъ переработанъ на французскомъ язык исторіографомъ Карла IX Бельфорэ въ его сочиненіи ‘Histoires tragiques’ (1564 г.). Съ французскаго текста былъ сдланъ, въ свою очередь, англійскій переводъ, который появился въ печати подъ заглавіемъ ‘Исторія Гамлета (The Hystoire of Hamblett, 1608).
Разсказъ Бельфорэ въ подлинник или англійскомъ перевод послужилъ Шекспиру источникомъ для его трагедіи. За первое предположеніе говоритъ то обстоятельство, что англійскій переводъ появился только въ 1608 г. и, слдовательно, не могъ быть использованъ Шекспиромъ, a въ пользу второго свидтельствуетъ одна маленькая подробность, a именно: восклицаніе Гамлета въ сцен убійства Полонія ‘A rat! a rat!’ (Мышь! Мышь!) встрчается только въ англійскомъ текст. Возможно, однако, что это восклицаніе не Шекспиромъ заимствовано y автора ‘The Hystorie of Hamblett’, a, наоборотъ, авторомъ ‘исторіи’ взято изъ трагедіи Шекспира.
При изученіи источниковъ шекспировскихъ пьесъ изслдователя почти всегда поражаетъ, изъ какого ничтожнаго матеріала создавалъ Шекспиръ свои драмы. Но нигд, повидимому, пропасть, отдляющая сырой матеріалъ отъ художественнаго произведенія, не такъ глубока, какъ въ ‘Гамлет’. Легенда дала ему только фабулу, тотъ вншній механизмъ, которымъ движется дйствіе трагедіи, вся же внутренняя сторона трагедіи — весь ея духъ, весь драматическій интересъ, вся глубина мысли, вся тонкость психологическаго анализа — принадлежитъ исключительно самому поэту, геніальному порыву его творческаго ума.
Въ легенд разсказъ пріурочивается къ полумиической, дохристіанской эпох исторіи Даніи, всецло еще носящей на себ печать варварской грубости и жестокости. Шекспиръ перенесъ дйствіе въ боле позднюю и боле образованную эпоху. Изображенная здсь придворная среда отличается хотя и поверхностной, но утонченной культурой. Ея молодежь получаетъ вншній лоскъ въ Париж, многіе юноши, какъ и самъ Гамлетъ, выносятъ изъ германскихъ университетовъ философское образованіе.
Дйствующія лица, смутно и блдно обрисованныя въ разсказ Бельфорэ, пріобртаютъ y Шекспира плоть и кровь. Фенгонъ и Герута легенды совершенно преобразовываются въ трагедіи въ лицахъ короля Клавдія и королевы Гертруды. Упоминаніе саги о придворномъ, который подслушивалъ разговоръ Амлета съ матерью, дало Шекспиру поводъ создать великолпный типъ болтливаго царедворца Полонія. Красивая двушка, послужившая въ саг первымъ орудіемъ для испытанія Гамлета, превратилась, въ рукахъ драматурга, въ поэтически-нжный и обаятельный образъ несчастной Офеліи. Молочный братъ Гамлета, предупреждающій его о поставленной ему ловушк, вылился въ симпатичный характеръ стойкаго и уравновшеннаго Гораціо, единственнаго друга и сообщника героя трагедіи, a два безыменныхъ спутника Амлета въ Англію сдлались всегда неразлучными, низкопоклонными придворными Гильденштерномъ и Розенкранцемъ. Для характеристики придворной среды поэтъ создалъ также роль придворнаго шаркуна Озрика, который, по мткому выраженію Гамлета, ‘и за грудь матери не принимался безъ комплиментовъ’.
Коренному измненію подвергся y Шекспира самъ герой сказанія. Можно сказать, что Амлетъ легенды и шекспировскій Гамлетъ — дв совершенно различныхъ личности. На мсто полуварварскаго героя саги въ трагедіи является типъ новйшей эпохи, захватывающій глубочайшіе интересы современнаго человчества, грубаго и жестокаго мстителя замняетъ человкъ съ нжной духовной организаціей, съ тонко развитымъ чувствомъ. Герой саги человкъ хитрый, осторожный, хладнокровный и ршительный. У него есть опредленный планъ мщенія, къ исполненію котораго онъ неуклонно стремится, не зная никакихъ внутреннихъ колебаній и сомнній и ни разу не сходя съ избраннаго пути. Когда же наступаетъ искусно подготовленный моментъ, онъ совершаетъ месть, убиваетъ Фенгона, и народъ провозглашаетъ его королемъ. На мсто разсчетливаго и достигающаго своей цли героя легенды Шекспиръ поставилъ человка страстнаго и пылкаго, но нершительнаго, обуреваемаго внутренними сомнніями и колебаніями и совершающаго мщеніе только подъ давленіемъ обстоятельствъ въ предсмертную минуту. Шекспиръ перенесъ центръ тяжести во внутрь человческой души и построилъ трагедію на особенностяхъ натуры Гамлета, на склад его ума, міросозерцанія и темперамента.
Для того, чтобы лучше оттнить характеръ своего героя, Шекспиръ поставилъ рядомъ съ нимъ Лаэрта и Фортинбраса, на которыхъ нтъ ни малйшаго намека въ разсказ Бельфорэ. Оба они также являются мстителями за отца, но справляются со своей задачей совершенно иначе, чмъ Гамлетъ, и ярко подчеркиваютъ его медлительность въ исполненіи возложеннаго на него долга.
III.
Сравненіе изданій ‘Гамлета’ 1603 и 1604 гг. заставило шекспирологовъ выставить дв противоположныхъ теоріи. Одни, съ Колльеромъ и Грэнтъ Уайтомъ во глав, утверждаютъ, что первое изданіе есть не что иное, какъ результатъ книгопродавческой спекуляціи, и сдлано, безъ вдома Шекспира, по очень дурной копіи подлинной пьесы или даже просто по неискусной записи, набросанной во время представленія. Другіе, начиная съ Найта и кончая Фернивалемъ, Деліусомъ и Гервинусомъ, видятъ въ изданіи 1603 г. первую редакцію ‘Гамлета’, сдланную самимъ Шекспиромъ, но изданную очень небрежно. И дйствительно, тщательно сравнивая оба изданія, нельзя не придти къ несомннному заключенію, что они представляютъ дв послдовательныхъ обработки трагедіи, сдланныхъ самимъ поэтомъ въ цляхъ художественныхъ.
Подобно двумъ редакціямъ ‘Ромео и Джульетты’ (1597 и 1599 гг.), дв редакціи ‘Гамлета’ представляютъ глубочайшій интересъ, такъ какъ даютъ возможность наблюдать процессъ творческой работы Шекспира. Оказывается, что его произведенія далеко не сразу отливались въ окончательную форму, a переживали нсколько фазисовъ, совершенствуясь постепенно.
Первая редакція ‘Гамлета’ во многомъ уступаетъ второй, представленной изданіемъ 1604 года. При новой обработк трагедіи Шекспиръ обратилъ главное вниманіе на боле яркое освщеніе характеровъ, все боле и боле удаляя ихъ отъ легендарныхъ первообразовъ. Прежде всего, это замтно на геро трагедіи. Нсколькими мастерскими штрихами Шекспиръ вводитъ все боле и боле смягчающія черты въ характеръ датскаго принца. Только во второй редакціи онъ заставляетъ Гамлета ‘проливать слезы’ о случайно убитомъ Полоніи (IV, 1). Пессимистическое настроеніе Гамлета, его недовольство жизнью, меланхолія и приступы отчаянія освщены во второй редакціи гораздо ярче. Въ этомъ отношеніи интересно сравнить первый и четвертый монологи Гамлета (Д. I, сц. 2 и Д. III, сц. 1) по обимъ редакціямъ.
Только во второй редакціи перваго монолога y Гамлета является мысль о самоубійств, только здсь онъ впервые произноситъ столь характерныя для него слова:
О, Боже мой! O, Боже милосердный!
Какъ пошло, пусто, плоско и ничтожно
Въ глазахъ моихъ житье на этомъ свт!
Презрнный міръ! ты — опустлый садъ,
Негодныхъ травъ пустое достоянье.
Что касается четвертаго монолога Гамлета, начинающагося словами ‘Быть или не быть’, то въ первой редакціи онъ былъ вдвое короче, чмъ во второй, и выводилъ Гамлета въ нсколько иномъ освщеніи. Въ разсужденіяхъ о смерти и будущей жизни Гамлетъ второй редакціи выступаетъ скептикомъ и раціоналистомъ, тогда какъ въ первой редакціи онъ остановился еще на полпути между врой и сомнніемъ. Не разорвавъ еще вполн съ ученіемъ церкви, Гамлетъ въ первой редакціи называетъ загробный міръ ‘невдомой страной, при вид которой праведникъ радуется, a гршникъ изнываетъ’, во второй же редакціи этотъ загробный міръ для него только ‘невдомая страна, изъ которой еще не возвращался ни одинъ странникъ’. И въ первой редакціи смерть приравнивается ко сну, но,вмст съ тмъ, тамъ опредленно указывается, что за этимъ сномъ должно послдовать ‘пробужденіе’, ‘когда мы предстанемъ передъ Вчнымъ Судьею’. Во второй же редакціи въ голову Гамлету приходятъ только мысли о ‘сновидніяхъ’, которыя могутъ потревожить абсолютный покой смерти. Вмсто ‘надежды на что-то посл смерти’ первой редакціи является во второй ‘страхъ чего-то посл смерти’. Сообразно съ этимъ, въ первой редакціи Гамлетъ умираетъ съ надеждой на будущую жизнь (‘Неaven, receive my soule’!), a во второй изъ устъ его вырываются только слова ‘The rest is silence’ (‘остальное — молчаніе’).
Важный для характеристики Гамлета монологъ четвертаго дйствія посл встрчи съ войсками Фортинбраса прибавленъ поэтомъ только во второй редакціи. Сцена Гамлета съ Розенкранцемъ и Гильденштерномъ (Д. II, сц. 2) добавлена во второй редакціи нсколькими мткими чертами. Только здсь влагается въ уста Гамлета сравненіе Даніи и всего свта съ тюрьмою, a также глубоко знаменательныя слова: ‘О, Боже! Я могъ бы заключиться въ орховую скорлупу и считать себя властителемъ необъятнаго пространства, если бы не злые сны мои’.
Итакъ, не измняя основныхъ чертъ характера Гамлета, Шекспиръ въ новой редакціи усилилъ элементы пессимизма, разочарованія, меланхоліи и скептицизма. Поэтому, въ то время какъ Гамлетъ первой редакціи девятнадцатилтній юноша, во второй онъ приближается къ тому возрасту, который Данте называетъ ‘срединою нашей жизненной дороги’: ему тридцать лтъ. Дйствительно, Гамлета второй редакціи съ его философской глубиной и широтой взглядовъ, съ его проницательнымъ знаніемъ людей трудно представить себ иначе, какъ уже въ возраст полной возмужалости.
Остальные, второстепенные характеры трагедіи также подверглись во второй редакціи художественной переработк. Полную законченность получили образы Полонія, который въ первой редакціи носилъ имя Корамбиза, Гораціо и въ особенности Лаэрта, кипучая энергія котораго противопоставлена здсь еще рзче медлительному раздумью Гамлета. Существенное измненіе внесъ Шекспиръ и въ характеръ королевы.
Гертруда въ первой редакціи не преступница, a только слабая и чувственная женщина, доврившаяся коварному обольстителю, о злодяніи котораго она ничего не знала. Поэтому какъ только Гамлетъ разоблачаетъ ей тайну убійства ея перваго мужа, она длается сообщницей сына и общаетъ помогать для исполненія мести,— совершенно какъ въ легенд объ Амлет. Когда же Гамлетъ спасается отъ смерти, которая ждала его въ Англіи, Гораціо сообщаетъ объ этомъ прежде всего королев, какъ сообщниц. Во второй редакціи нравственный образъ королевы рисуется въ мене благопріятномъ свт. Нтъ уже рчи о томъ, чтобы она сдла-лась сообщницей сына. Напротивъ того, есть основаніе предполагать, что злодяніе Клавдія не осталось для нея тайной и, можетъ быть, даже не обошлось безъ ея участія. По крайней мр, на обличеніе Гамлета она отвчаетъ словами, похожими на признаніе въ преступленіи:
Умолкни, Гамлетъ! Въ глубь моей души
Ты обратилъ мой взоръ: я вижу пятна,—
Ихъ черный цвтъ впитался такъ глубоко,
Что ихъ не смыть водами океана.
Во второй редакціи она представлена женщиной уже пожилой, поведеніе которой нельзя объяснить однимъ увлеченіемъ.
Измненіе характера королевы находилось, конечно въ связи съ усиленіемъ пессимистическаго элемента въ Гамлет второй редакціи: чмъ преступне егомать, тмъ понятне его горе, его презрніекъ женщин, его разочарованіе въ жизни
IV.
Легенда объ Амлет могла тмъ легче подвергнуться драматической обработк, что современная дйствительность давала Шекспиру возможность наблюдать семейныя трагедіи въ род той, о которой повствуетъ разсказъ Саксона-Грамматика.
Грхъ Гертруды былъ также на душ шотландской королевы Маріи Стюартъ, которая, влюбившись въ лорда Ботвеля, умертвила въ сообщничеств съ нимъ своего мужа — короля Дарнлея, взорвала на воздухъ его замокъ для сокрытія слдовъ преступленія и затмъ обвнчалась со своимъ возлюбленнымъ. Нчто подобное случилось въ семь графа Эссекса. Графиня Эссексъ сошлась съ Лейстеромъ еще при жизни своего мужа, котораго вскор постигла загадочная смерть. Народная молва утверждала, что онъ былъ отравленъ Лейстеромъ. Ходили слухи, что на смертномъ одр Эссексъ сказалъ сыну, что онъ погибаетъ жертвою гнуснаго замысла, и послалъ прощеніе жен. Едва онъ усплъ закрыть глаза, какъ вдова его обвнчалась съ Лейстеромъ. Семейное положеніе молодого Роберта Эссекса посл этого поразительно напоминаетъ положеніе Гамлета. Подобно Клавдію, Лейстеръ, оказывая наружно заботливость о молодомъ человк, побаивался его и старался, подъ разными предлогами, держать его подальше отъ себя.
Въ англійской критик очень распространено мнніе, нашедшее отголосокъ и въ Германіи, въ трудахъ Исаака и Конрада, что юный Робертъ Эссексъ послужилъ Шекспиру прототипомъ для его Гамлета. Дйствительно, Эссексъ напоминаетъ Гамлета не только обстоятельствами семейной жизни, но также и многими чертами характера и въ особенности склонностью къ меланхоліи и мечтательности и разочарованіемъ въ жизни. Чисто гамлетовскими темами полны его письма къ сестр, лэди Ричъ. Въ одномъ изъ нихъ онъ выражается такъ: ‘Меланхолія и веселость владютъ мною поперемнно, иногда чувствую себя счастливымъ, но чаще я угрюмъ. Время, въ которое мы живемъ, непостоянне женщины, плачевне старости, оно производитъ и людей подобныхъ себ: такъ сказать, деспотическихъ, измнчивыхъ, нечестивыхъ. О себ скажу, что я безъ гордости встртилъ бы всякое счастье, такъ какъ оно было бы простою игрою случая, и я нисколько не упалъ бы духомъ ни при какомъ несчастьи, которое поразило бы меня, ибо я убжденъ, что всякая участь хороша или дурна, смотря по тому, за что мы сами ее принимаемъ’. Послдняя мысль, какъ извстно, почти буквально повторяется Гамлетомъ (Д. II, сц. 2). Въ другихъ письмахъ Эссекса проглядываетъ то же недовольство людьми и собою, то же убжденіе въ ничтожности и пустот жизни, то же утомленіе ею, какъ y шекспировскаго героя.
Смшно, однако, считать Гамлета простымъ сколкомъ съ Эссекса, его точнымъ воспроизведеніемъ. Какъ и всякій истинный поэтъ, Шекспиръ изображалъ не портреты отдльныхъ людей, но типы, которые объединяютъ въ себ извстныя черты, разбросанныя во многихъ личностяхъ. Эссексъ не былъ, конечно, оригиналомъ Гамлета, обусловившимъ созданіе безсмертнаго типа: онъ былъ лишь однимъ изъ современниковъ, въ которыхъ Шекспиръ могъ наблюдать то своеобразное душевное настроеніе, которое онъ воплотилъ въ Гамлет. Но указаніе на Эссекса важно въ томъ отношеніи, что имъ доказывается существованіе людей гамлетовскаго склада въ Англіи начала XVII вка. Распространенное мнніе, будто Шекспиръ, съ чуткимъ ясновидніемъ геніальнаго поэта, нарисовалъ въ Гамлет типъ, неизвстный въ ту эпоху, типъ будущаго, появившійся только два столтія спустя,— не выдерживаетъ критики. Гамлетъ прежде всего — типъ шекспировскаго времени, типъ великой, цвтущей и полной контрастовъ эпохи Возрожденія. Не пророческій даръ проявилъ въ его созданіи Шекспиръ, a удивительную чуткость къ умственнымъ теченіямъ среди современниковъ, къ различнымъ оттнкамъ ихъ нравственнаго склада. Богатая галлерея превосходныхъ типовъ эпохи Возрожденія, нарисованныхъ волшебною кистью геніальнаго драматурга, была бы неполной, если бы въ ней не нашелъ себ мста представитель умственной аристократіи того времени, которая, не ослпляясь вншнимъ блескомъ, мощью и сказочнымъ великолпіемъ Возрожденія, тщетно искала удовлетворенія своему высокому идеализму, своимъ благороднйшимъ порывамъ.
V.
Замчая гамлетовскія черты въ нкоторыхъ представителяхъ современнаго общества, Шекспиръ далеко не былъ безстрастнымъ, объективнымъ наблюдателемъ этого явленія: онъ самъ въ собственномъ сердц пережилъ разочарованіе Гамлета въ жизни, плакалъ его слезами о разбитыхъ идеалахъ, перечувствовалъ въ самомъ себ вс муки мысли, безсильной передъ загадкой человческаго существованія. Нельзя сомнваться въ томъ, что въ ‘Гамлет’ много элементовъ автобіографическихъ, субъективныхъ. Не даромъ же Шекспиръ такъ долго и тщательно работалъ надъ этой трагедіей, не даромъ именемъ датскаго принца назвалъ своего единственнаго сына (умершаго въ 1596 г.), не даромъ въ уста Гамлета влагаетъ онъ свои задушевныя убжденія о задачахъ драматическаго творчества и сценическаго исполненія.
Въ эпоху созданія ‘Гамлета’ Шекспиру пришлось испытать много тяжелыхъ впечатлній. Въ 1601 году умеръ въ Стратфорд его отецъ, къ которому онъ былъ нжно привязанъ. Одновременно съ этимъ онъ лишился своего всегдашняго друга и покровителя Саутгэмптона. Постигло также его и жестокое сердечное крушеніе: женщина, которую онъ горячо любилъ и идеализировалъ, оказалась вроломной, безсердечной и безнравственной. Не веселы были и его впечатлнія отъ придворной жизни въ соприкосновеніе съ которой ему приходилось входить: низкопоклонными льстецами и двоедушными лицемрами кишлъ блестящій дворъ Елизаветы. Наконецъ, и положеніе актера, очень невысокое въ тогдашнемъ обществ, не могло не тяготить впечатлительную душу Шекспира.
Кто же могъ лучше Шекспира понять и изобразить сыновнее горе Гамлета, его страданіе отъ вроломства друзей, его разочарованіе въ женщин, его негодованіе на низость и безнравственность привилегированной среды, его убжденіе въ высот искусства? Въ негодованіи Гамлета на испорченное время, которое ‘вышло изъ своей колеи’, въ его бичеваніяхъ лицемрія и безнравственности, въ его сарказмахъ и въ его разочарованіи слышится голосъ самого Шекспира.
Грустнаго раздумья надъ жизнью полны шекспировскіе сонеты, которые относятся отчасти къ тому же времени, какъ и работа надъ ‘Гамлетомъ’. Постоянно встрчаются здсь горькія мысли о непрочности счастья, о безсиліи борьбы противъ зла, о ничтожеств всего земного. Поэтъ жалуется на ‘людскую злобу и ярость’ (сон. 40), высказываетъ горькое убжденіе, что ‘зло царитъ на свт’ (сон. 121), ‘изнываетъ надъ чашей испитыхъ золъ’ (сон. 25), доходитъ даже до того, что ‘проклинаетъ свою жизнь’ (сон. 29). Подобно Гамлету, мысль о смерти постоянно преслдуетъ его (сон. 60, 64, 68, 71, 74 и др.). Особенно замчателенъ въ этомъ отношеніи 66 сонетъ, представляющій, по выраженію Н. И. Стороженка, ‘вопль отчаянія при вид торжествующаго деспотизма, зла и несправедливости’. Вотъ что говоритъ изстрадавшійся поэтъ:
Усталъ я видть честь поверженной во прахъ,
Заслугу въ рубищ, свободу искаженной,
И бдность съ шутовской усмшкой на губахъ…
Глупцовъ, гордящихся лавровыми внками,
Опальныхъ мудрецовъ, носящихъ скорбь въ тиши —
Высокій даръ небесъ, осмянный слпцами,
И силу, мертвую отъ немощей души,
Искусство робкое предъ деспотизмомъ власти,
Безумья жалкаго надменное чело,
Разнузданную ложь, разнузданныя страсти
И Благо плнникомъ y властелина Зло.
(Пер. . Червинскаго).
Истомленный всмъ этимъ, поэтъ жаждетъ смерти. Давно уже сближали этотъ сонетъ съ знаменитымъ монологомъ Гамлета ‘Быть или не быть’. Дйствительно, сонетъ относится къ этому монологу, какъ талантливый эскизъ къ вполн законченной картин, общее настроеніе и содержаніе одни и т же, но выражены они въ монолог еще рельефне и художественне.
Субъективность ‘Гамлета’ подтверждается и тмъ, что Шекспиръ далъ въ этой пьес почетное мсто драматическому искусству и его слушателямъ. По прекрасному замчанію Брандеса, ‘Шекспиръ прославилъ здсь самую драматическую поэзію, служеніе которой было дломъ, наиболе близкимъ его сердцу, и наполняло собою всю его жизнь, прославилъ ее, сдлавъ здсь драму радикальнымъ средствомъ, съ помощью котораго истина выходитъ наружу, такъ что справедливость можетъ восторжествовать. Представленіе пьесы объ убійств Гонзаго есть та ось, вокругъ которой вращается трагедія’. Кром того, устами Гамлета Шекспиръ мастерски опредляетъ задачу театра, ‘цль котораго была, есть и будетъ — отражать въ себ природу: добро, зло, время и люди должны видть себя въ немъ, какъ въ зеркал’ (Д. III, сц. 2) и длаетъ безцнныя указанія о пріемахъ сценическаго исполненія, въ основ котораго должны лежать простота, естественность и умренность. ‘Не поли слишкомъ усердно воздуха руками — такъ: будь умренне. Среди потопа, бури и, такъ сказать, водоворота страсти долженъ ты сохранить умренность, которая смягчитъ ихъ рзкость… Особенно обращай вниманіе на то, чтобы не переступать за границу естественнаго’. Ласковымъ пріемомъ актеровъ Гамлетъ даетъ примръ истиннаго обхожденія съ ними. ‘Они зеркало и краткая лтопись своего времени. Плохая эпитафія повредитъ теб посл смерти меньше, чмъ злая эпиграмма изъ устъ ихъ, пока ты живъ’, говоритъ онъ Полонію и возмущается тмъ, что высокомрный придворный хочетъ принять ихъ ‘по заслугамъ’. ‘Нтъ, прими ихъ лучше. Если обращаться съ каждымъ по заслугамъ, кто же избавится отъ пощечины?’ (Д. II, сц. 2).
Посл сказаннаго едва ли можно сомнваться, что Гамлетъ нердко является глашатаемъ идей самого Шекспира, что многое, влагаемое въ его уста, находило звучный и сочувственный отголосокъ въ собственномъ сердц поэта. ‘Гамлетъ’ отразилъ въ себ тотъ періодъ въ духовномъ развитіи Шекспира, когда онъ самъ переживалъ нравственный кризисъ, раздлялъ пессимистическое настроеніе своего героя и вмст съ нимъ плакалъ горькими слезами надъ несовершенствами человческой жизни, задыхался въ атмосфер лжи и порока и мучительно искалъ выхода изъ этого ужаснаго положенія. Пессимистическій взглядъ на жизнь преобладаетъ и въ другихъ трагедіяхъ Шекспира, близкихъ по времени происхожденія къ ‘Гамлету’: таковы ‘Лиръ’, ‘Макбетъ’, ‘Мра за мру’, ‘Тимонъ Аинскій’.
VI.
Многочисленныя изданія ‘Гамлета’, сдланныя еще при жизни Шекспира, свидтельствуютъ о большомъ успх трагедіи y современниковъ. О томъ же говоритъ тотъ любопытный фактъ, что въ 1607 г. ‘Гамлетъ’ былъ представленъ англійскими матросами на борт корабля ‘Драконъ’ y береговъ Африки, близъ Сіерра-Леоне.
Въ теченіе XVII и XVIII вковъ популярность ‘Гамлета’ возрастала все боле и боле. Два актера: Томасъ Беттертонъ (1635—1710) и Давидъ Гаррикъ (1716—1779) составили себ имя преимущественно исполненіемъ роли датскаго принца. ‘Трагедія Гамлетъ’ — пишетъ Шефтсбэри въ 1710 г. — обладаетъ силою производить особенное дйствіе на англійскія сердца, и ни одна пьеса не ставится на нашихъ театрахъ такъ часто’.