Галятовский, Радивиловский и Лазарь Баранович, Костомаров Николай Иванович, Год: 1875 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 32 минут(ы)

Н. И. Костомаров

Русская история в жизнеописаниях ее главных деятелей
Второй отдел: Господство дома Романовых до вступления на престол Екатерины II.
Выпуск пятый: XVII столетие

Галятовский, Радивиловский и Лазарь Баранович

В истории схоластической литературы, возникшей в Южной и Западной Руси, после толчка, данного Петром Могилою умственному движению, особенно возбуждает внимание историка Иоанникий Галятовский по своему живому и сообразному с духом своего века и общества участию к вопросам, касавшимся важных сторон тогдашней политической и общественной жизни. Насколько нам известно, жизнь этого человека, как большею частью жизнь монахов, протекла довольно однообразно. Он родился на Волыни, учился в Киеве, слушая, между прочим, чтения Лазаря Барановича, постригся в монахи, был игуменом Купятицкого монастыря на Полесье, с 1659 года несколько лет занимал должность ректора киевских школ, потом жил в Москве и, наконец, в Малороссии, где был архимандритом, сначала новгородсеверского, потом черниговского, елецкого монастырей. Он скончался в 1688 году. Галятовский находился под покровительством бывшего своего наставника Лазаря Барановича, архиепископа черниговского, и с его рекомендацией отправился в Москву, где был принят радушно. Как видно, это был человек неискательный, скромный, но вместе с тем более, чем многие его современники, неспособный вращаться в одних отвлеченностях и постоянно обращавшийся к жизненным вопросам.

Оценивая Галятовского, нужно сравнивать его с другими писателями его времени, и тогда, при всех недостатках его, он представит для нас значительный интерес. Сочинения его могут без скуки читаться даже теперь. Слог его менее страдает напыщенностью, изложение у Галятовского везде толково, язык приближается к народной малорусской речи, хотя он употреблял такие польские слова, которые теперь забыты, но, вероятно, тогда были в ходу. Тогда самый польский язык не переставал еще быть для малоруссов культурным языком и занимал такое почти место, какое впоследствии занял книжный русский, а потому Галятовский написал несколько сочинений по-польски. Как монах, Галятовский вращается в области церковной и находится под влиянием тех взглядов, которые им были усвоены по воспитанию, но его живая, даже поэтическая натура везде проглядывает из-под гнета мертвящей схоластики. Сочинения его показывают большую, хотя одностороннюю начитанность, знакомство со многими византийскими и средневековыми богословскими и церковно-историческими писателями, он любит особенно ссылаться на Барония. Для придания силы своим доводам, он приводит отовсюду примеры и свидетельства, однако относится к ним без критики и вообще до наивности доверчив. Галятовский отличается сильным воображением, любит образы, рассказы, анекдоты, хватается за них при первой возможности и увлекается их художественною стороною, а потому явный вымысел принимает за истину.

В то время, когда жил и писал Галятовский, мыслящего малорусса духовного звания, естественно, могли и должны были занимать отношения его церкви и народа к римскому католичеству, к иудейству и к мугамеданству, так как Малороссии приходилось неизбежно сталкиваться со всем этим.

Защита православия против римско-католической пропаганды, как мы сказали, легла в основу всех целей Петра Могилы4 при устройстве киевской коллегии. Правду сказать, скоро после смерти знаменитого иерарха, ученая война на перьях и на словах должна была отойти на задний план, а вслед за тем должны были выступить вперед иные задачи для просвещения в русском крае. Наступила борьба за веру другого рода. Народ стал за нее и за себя с дубьем и кольями, затем — успехи соединенных русских сил отвоевали у Польши почти все древние русские области. Если бы московская политика не отодвинула разрешение векового спора еще на столетие, то православие в областях Южной и Западной Руси, поступившей под власть московских государей, мало нуждалось бы в диспутах и диссертациях за свою неприкосновенность. Киевские ученые должны были бы заниматься преимущественно чем-нибудь другим. Но вышло иначе. Поляки одерживали верх над русскими. Русские земли, только что отпавшие от Польши, опять возвращались под ее власть. Православию пришлось уживаться с господствующим католичеством в едином государственном теле, православным духовным опять предстояло стараться не ударить лицом в грязь перед римско-католическим духовенством и выступить против них с оружием учености и красноречия на защиту своей веры. Религиозные диспуты о вопросах, составляющих сущность различия между Западною и Восточною церковью, делались самыми жизненными современными вопросами.

Иудеи еще в недавнее время были признаны народом южнорусским его врагами и утеснителями. Таково было народное убеждение. Иудей-панский арендатор, иудей-монополист, иудей-откупщик, бравший от пана на откуп достояние, жизнь и совесть русского хлопа — был для последнего тяжелее, чем сам пан. Решившись сбросить с себя вековые цепи, русский возненавидел иудея, который, как ловкий промышленник, пользовался слабыми сторонами общества, в котором жил: десятки тысяч израильского народа погибло во время восстания. До какой степени господствовало у малоруссов омерзение к этому племени, конечно, поддерживаемое и невежественным фанатизмом, показывает то, что Хмельницкий, в числе условий, на которых готов был примириться с поляками, требовал недопущения иудеев в Украину. Но как только народное волнение утихло в русских областях, оставшихся за Польшею, иудеи опять принялись там за свои промыслы, и опять готовились стать для русских тем, чем уже были прежде. Этого мало. У иудеев распространилось верование, что является на землю Мессия, что приходит, наконец, давно желанное время величия израильского народа и порабощения ему народов других вер. Естественно было в это самое время русскому писателю вступить в литературу с такою речью, в которой выражалась народная вражда.

Наконец, южнорусский народ находился то в постоянных сближениях, то в столкновениях с мугамеданским миром, козаки то пускались на чайках грабить приморские турецкие города, то призывали татар и турок к себе на помощь против поляков. Тогда еще не исчезала старая надежда на союз держав против мугамеданства с целью изгнания турок из Европы, освобождения православных греков и славян. Русским, как исповедующим одну веру с христианами восточными, эта мысль была ближе к сердцу, чем какому бы то ни было другому народу.

Во второй половине XVII века сложились обстоятельства, придававшие более живости надеждам на исполнение великого предприятия. Московское государство вело войну против мусульман заодно с Польшею, вместо того, чтобы, как делалось издавна, вооружать татар на Польшу или терпеть татарские набеги, предпринятые с получения поляков. Тогда само собою пришло в головы многим, что если кому, то московскому государю предстоит великое призвание стать во главе христианского дела освобождения единоверцев и единоплеменников от тяжкой неволи.

Галятовский в своих сочинениях затронул все эти три современные ему вопроса: римско-католический, иудейский и мусульманский. В 1663 — 1664 годах король польский Ян-Казимир шел с войском отбирать под свою власть левый берег Днепра. Наученные опытом, поляки стали теперь для вида ласковее обходиться с православным духовенством, стараясь расположить его к себе с тою целью, чтоб оно не возбуждало против них народа. Это было для поляков в то время тем удобнее, что многим из малороссийского духовенства не совсем нравились приемы московской власти, и они не слишком остались довольны делом Богдана Хмельницкого. С своей стороны, православные духовные, ввиду ожидаемого соединения Малороссии с Польшею, должны были стараться поставить и свою церковь, и свое сословие в положение менее унизительное по отношению к католичеству.

Король Ян-Казимир остановился в Белой Церкви. Здесь коронный канцлер епископ Пражмовский пригласил к себе на пир некоторых важнейших русских духовных и с ними вместе Галятовского. Хозяин свел ученого православного с ученым иезуитом Пекарским, королевским проповедником, между последними произошел диспут, который был потом опубликован Галятовским в особой брошюре на польском языке. Спор вращался около вопроса о первенстве папы. Галятовский показал на этом диспуте знание церковной истории, знакомство с отцами церкви и с сочинениями западных богословов и историков. Доказательства Галятовского вески, изложение кратко, ясно, нет лишней риторики. Православный духовный старался побить иезуита свидетельствами самих же западных соборов: Констанцского и Базельского5. В противность паписту, хотевшему, по общепринятому на Западе обычаю, выводить из текстов Нового Завета, будто апостол Петр был выше других апостолов Христовых, — Галятовский доказывает, что все апостолы были равны между собою, что глава церкви есть один только Христос, что каждый патриарх в своей епархии может созывать соборы, сноситься с другими патриархами и, таким образом, созвать вселенский собор, что приговор церкви, а не приговор одного папы или патриарха может быть незыблемым авторитетом. Между прочим, Галятовский так уличал папистов, говоривших, что папа необходим для созвания собора: ‘У вашего Беллярмина, — говорит Галятовский, — в сочинении о соборах, сказано, что кардиналы и епископы могут сами созывать соборы, если папа впадет в ересь, или умрет, или сойдет с ума, или потеряет свободу. Стало быть, у вас без папы могут епископы собрать вселенский собор. Поэтому папа не может назваться верховным властителем церкви. Вспомните, что написано в 8 гл. кн. Царств. Когда израильтяне собрались к пророку Самуилу и стали просить у него царя, Господь сказал Самуилу: ‘Не тебя они отвергли, а меня, — не хотят, чтобы я царствовал над ними!’ Видите: Бог разгневался на израильтян за то, что они, отвергнув Бога, своего царя, избрали себе царем и владыкою человека. И теперь Бог гневается на римлян за то, что они, отвергнув Царя и Господа своего Иисуса Христа, выбрали себе смертного человека, папу, господином и монархом’. ‘Если, — возразил Галятовскому противник, — вы не хотите признать главою церкви своей римского папу, то должны будете иметь главою мирского государя’. — ‘Вот прекрасное заключение, — воскликнул Галятовский, — я вам говорил и говорю: Христос, Христос, Христос, а не кто-нибудь другой, есть глава святой церкви’.

Короткие, сжатые доводы Галятовского имели в свое время более силы, чем иные длинные рассуждения. Впоследствии Галятовский, в дополнение к своей ‘Розмове’, написал еще одно сочинение по-польски об исхождении св. Духа, направленное против западно-римского учения, защищаемого тогда иезуитом Боймою, написавшим книгу ‘Старая вера’. Сочинение Галятовского носит название ‘Старая Западная церковь — (т.е., говорит) новой’. В этом сочинении, главным образом, доказывается, что догмат об исхождении св. Духа от Сына, проповедуемый папистами, не есть достояние древней Западной церкви, а более позднее нововведение.

Против иудейства Галятовский выступил с пространною книгою на южнорусском языке под названием ‘Мессия Правдивый’. ‘Я написал эту книгу, — говорит он в предисловии, — потому что на Волыни, на Подоли, в Литве и в Польше жидовское нечестие слишком высоко подняло рога свои, явился на Востоке, в Смирне, какой-то плут Сабефа и назвался жидовским Мессиею, прельстив жидов ложными чудесами, он обещал им восстановить Иерусалим и израильское царство, возвратить им их отечество и вывести из неволи. Глупые жиды торжествовали, веселились, надеялись, что Мессия возьмет их на облака и перенесет всех их в Иерусалим… Некоторые покидали свои дома и имущества, ничего не хотели делать и говорили, что вот скоро Мессия их перенесет на облаке в Иерусалим. Иные по целым дням постились, не давали есть даже малым детям, и во время суровой зимы купались в прорубях, читая какую-то вновь сочиненную молитву. Тогда жиды смотрели на христиан высокомерно, угрожали им своим Мессиею и говорили: вот мы будем вашими господами. Ваши короли, князья, гетманы, воеводы, сенаторы будут нашими пастухами, пахарями, жнецами: будут Дрова рубить, печи нам топить и делать все, что жиды им прикажут, вы должны будете принять иудейскую веру и поклониться нашему Мессии. В то время некоторые малодушные и бедные христиане, слыша рассказы о чудесах ложного Мессии и видя крайнее высокомерие жидов, начали сомневаться о Христе: точно ли он был действительный Мессия, стали склоняться к вере в ложного Мессию, напуганные угрозами о его строгости. Для того, чтобы христиане не тревожились вестями о ложном Мессии и, не сомневаясь, верили, что Иисус Христос был истинный Мессия, — я написал книгу эту. Я написал ее также для того, чтобы сбить спесь и высокомерие жидов, на стыд им и на поношение, так как они уже не раз дозволяли себя обманывать ложным Мессиям. Меня побудили к этому и нечестивые поступки жидов, которые, живучи в христианских государствах, относятся с презрением и поношением ко Христу Богу нашему и ко всему христианскому народу’.

Сочинение Галятовского изложено в форме разговора христианина с иудеем — форма старая. Образцом русскому ученому послужило, вероятно, ‘Состязание христианина с иудеем’, написанное писателем II века Юстином Философом. Христианин Галятовского доказывает, опираясь на священное писание Ветхого и Нового Завета, на сочинения отцов церкви, на разных историков церкви, что истинный Мессия не мог быть не кто иной, как только Иисус Христос, опровергает те возражения, какие обыкновенно делали против христианства ветхозаконники, защищает против иудейских нападок христианские догматы и обряды, наконец, в свою очередь, обличает иудейские заблуждения и суеверия. Такая книга, как ‘Мессия Правдивый’, имела живой современный интерес. При возрастающей силе иудейства, читающему русскому человеку надобно было приобрести понятие о том, что такое иудейство в его столкновении с христианством, надобно было знать, что говорят и как говорят против христиан иудеи, и как должны отвечать им христиане. Современное значение этих вопросов подтверждается известием Галятовского о том, что в его время иудеи отвращали христиан от христианства. ‘Мессия Правдивый’ посвящен царю Алексею Михайловичу, и это обстоятельство не лишено современного смысла. В XVII веке, несмотря на неизменную неохоту велико-руссов допускать в свою землю иудеев, последние, для разных целей, проникали в Москву, обыкновенно выдавая себя за людей другого племени, и книга Галятовского имела задачею познакомить царя и московских книжников с иудейским вопросом, чтобы принять надлежащие меры против иудейских козней.

Для нас, в историческом значении, важна в особенности последняя часть этого сочинения, где автор пересчитывает разные преступления, совершенные, по его мнению, иудеями против христиан и служившие тогда оправданием ненависти к иудеям. На основании этих данных, Галятовский, в духе своего века, проповедует жестокое, можно сказать, бесчеловечное гонение на иудеев. Все его обвинения, расточаемые против них, сводятся к тому, что иудеи заклятые враги христиан и делают им величайшее зло.

‘Жиды, — говорит христианин иудею, — называют нас гоями, т.е. погаными, они избегают приятельских отношений с христианином, гнушаются нами. И нам следует, когда так, называть вас погаными и гнушаться вами. Вы не хотите принимать от христиан пищи, и христианам должно сделаться гадким и богомерзким принимать от иудеев пищу. Жиды называют христиан нечистыми, стало быть, христиане унижают себя перед жидами, когда не гнушаются принимать от жидов пищу’.

‘Ты, жид, — продолжает христианин, — готов присягнуть христианину ложно, у вас такая присяга ничего не значит, я, поэтому, не поверю тебе, хоть бы ты мне присягнул сто раз, тысячу раз, будто бы вы, жиды, не делаете зла христианам. Наши христианские государи не должны допускать вас, жидов, к присяге против христиан, а напротив, должны по справедливости карать вас за каждое преступление, зная, что вы не считаете дурным делом ложно присягнуть пред христианином. Ваш царь Саул, присягнул гаваонитам не воевать против них, а потом нарушил присягу за это Бог в продолжение трех лет карал его землю. И теперь, следуя примеру вашего царя Саула, вы, жиды, ни во что ставите присягу, вопреки заповеди Божией, и Бог за то самое карает земли и государства христианские голодом и разными смертоносными язвами. Бог перестал карать иудеев за преступление Саула тогда, когда Давид приказал прибить ко кресту (?) и истребить с лица земли сыновей Сауловых, теперь надобно нам, христианам, вас, жидов, за клятвонарушения ваши, убивать и истреблять, тогда Бог перестанет нас, христиан, карать голодом, войною, моровым поветрием и другими бедствиями’.

Иудей требует от своего противника доказательств, что иудеи причиняют зло христианам. Христианин приводит несколько случаев, взятых из разных церковных писателей — из Симеона Метафраста, Никифора, Барония, — наконец останавливается на том, что иудеи крадут и убивают христианских детей, вытачивая из них кровь. По этому обвинению он приводит более десятка примеров из хроники Райнольда, из какого-то Сирения и из других, в особенности из польской книги: ‘Зеркало Польского Королевства’. По известиям, сообщаемым этими писателями, иудеи совершали такого рода варварства в Швейцарии, Германии, Венгрии, Италии, Англии, Польше и Литве. Иудеи похищали христианских детей, искалывали их иглами и таким образом добывали из них кровь, некоторые описывали истязания над детьми, совершаемые в виде пародии над страданиями Иисуса Христа, ребенку клали на голову терновый венец, прибивали ко кресту, прокалывали копьем бок и выпускали кровь. Самым ближайшим, по времени и местности, приводится событие, будто бы случившееся на Волыни в селе Возниках в 1598 году. Найдено было исколотое тело мальчика, как оказалось, замученного иудейскими раввинами в день иудейской Пасхи. Каждый год, заключает христианин Галятовского, жиды должны умерщвлять, по крайней мере, одного христианского ребенка.

На замечание иудея, что иудейский закон велит иудеям беречься крови, соперник его возражает ему, что Моисеев закон уже существовал, а это, однако, не мешало иудеям приносить в жертву бесам сыновей и дочерей своих и проливать невинную кровь, как говорится в одном из псалмов. Но когда иудей задал ему вопрос: зачем иудеям нужна эта кровь? — противник его оказался слаб. Книги, из которых он черпал данные для этого вопроса, давали разноречивые объяснения. В одних говорилось, что иудеи дают кровь замученных ими детей христианам в пище и питье, думая тем приобресть расположение христиан к своему племени, другие, напротив, показывали, что иудеи сами употребляют эту кровь в своих опресноках, дабы избавиться от того особого запаха, который иудей всюду носит с собою, третьи объясняли, что это у иудеев такая тайна, которую знают только немногие передовые раввины, и они дают эту кровь больным своим единоверцам в крайних случаях, произнося при этом такие слова: ‘Если распятый Христос есть истинный Мессия, то пусть кровь невинного человека, веровавшего в него, поможет тебе от грехов твоих и приведет тебя в вечную жизнь!’ Некоторые, наконец, говорили, что детская кровь нужна иудеям для волшебных снадобий и дается с орехами, яблоками и другими лакомствами. Из всего этого очевидно, что автор ‘Мессии Правдивого’ не составил себе определенного понятия: зачем иудеи совершают страшный таинственный обряд, в котором обвиняли их? Тем не менее, христианин Галятовского, ведущий диспут с иудеем, остается в полной уверенности, что иудеи похищают христианских детей, убивают их мучительным образом и вытачивают из них кровь, а из этого он выводит такое заключение, что христиане, во избежание Божией кары над собою, должны убивать иудеев и проливать их кровь.

Христианин переходит к другим обвинениям. Говорили, что иудеи занимаются чародейством с целью наносить вред христианам. В этом отношении книга ‘Зеркало Польского Королевства’ доставила Галятовскому затейливый рассказ. В Польше один иудей добивался от женщины-христианки молока ее груди и обещал большие деньги. Женщина, посоветовавшись с мужем, дала иудею коровьего молока, уверивши, что это молоко ее груди. Иудеи творили над молоком заклинание, потом отправили к виселице, где висел труп казненного преступника, влили ему в ухо молока и спросили: — что он слышит? — Мычание скота, — произнес труп. Иудеи поняли, что женщина обманула их. Тогда по всей Польше стал падать скот, было бы тоже с христианами, если бы женщина действительно продала иудею молоко от ее груди, вместо коровьего… Христианин приводит из Барония еще несколько примеров, показывающих, что иудеи занимаются волшебством. К области чародейства относили и отравление, в этом также оказывались виновными иудеи, автор приводит из Кромера известие, будто иудеи заражали ядом воду в прудах и источниках и распространяли через то моровое поветрие.

Христианин упрекает иудеев в том, что они обманщики, составляют фальшивые документы, продают медь и железо за золото или подмешивают к золоту и серебру металлы низшего достоинства, принимают от воров для сбыта краденые вещи, делают тайно фальшивую монету. ‘Вы, — говорит христианин, — всеми способами стараетесь обмануть, обобрать христианина, вы считаете это добрым делом. Ваш талмуд учит вас этому. Вы опираетесь на тот пример, как ваши предки когда-то взяли в Египте серебро и золото, дорогие одежды и убежали, им это не вменилось в грех, вы, жиды, нас, христиан, считаете погаными наравне с египтянами и потому обираете нас, как предки ваши обирали египтян. Божеский закон не дозволяет вам брать лихву с своих единоплеменников, а дозволяет брать ее с язычников: моавитов, аммонитов… Вы считаете нас, христиан, за таких же язычников, какими были моавиты и аммониты, и потому берете с христиан чрезмерные проценты. Со своими иудеями вы этого не делаете. Есть у иудеев общественная казна, куда собираются деньги, приобретенные лихоимством и всяческим плутовством, каждый иудей должен приносить туда плоды своих трудов такого рода. При окончании года собранная сумма делится на части: одна часть возвращается вкладчикам, другая идет на бедных иудеев, третья на уплату податей, четвертая остается в казне. Вы платите государям подати теми деньгами, которые вы содрали с подданных тех же государей, вы откупаете себе города, села, места, аренды, обогащаетесь, чванитесь нарядными одеждами, строите себе богатые дома и божницы. Вы, жиды, алчете обладать христианами, владычествовать над нами и поэтому-то вы, обманывая нас, забираете себе наши деньги и имущества, вам хочется сделать христиан своими слугами и подданными. За это следует вас или выгонять из государства, или обременять работою и трудом. Следует нашим христианским императорам, князьям и всем панам, брать из жидовской казнохранительницы деньги на постройку церквей и убежищ для больных и убогих: пусть эти деньги пойдут в уплату бедным христианам, чтоб они служили не жидам, а христианским господам. Справедливо будет обратить деньги, собранные жидами, на пользу государству, потому что ведь эти деньги христианские. Не следует дозволять вам, жидам, строить свои божницы, а, напротив, надобно их разорять, потому что в ваших божницах вы произносите желания христианам того, что постигло несчастного Амана’.

‘Зачем же, — спрашивает иудей, — вам разорять наши синагоги, когда мы не делаем ничего худого вашим церквам?’

Здесь, казалось, было бы кстати христианину Галятовского припомнить иудею способ обращения иудеев, арендаторов панских имений, с православными церквами: это в числе других причин и довело народ до варварского избиения иудеев в Малороссии, в эпоху Хмельницкого, Галятовский должен был знать эту эпоху. Сомнений в справедливости известий о поругании иудеями церквей быть не может, так как не только русские, но и польские историки повествуют о том же, даже римско-католические священники, при всей своей нанависти к схизме, находили неприличными поступки панов, отдававших в распоряжение иудеев православные церкви. Отчего же Галятовский об этом не говорит ни слова? Быть может, он не хотел об этом упоминать, чтоб не раздражать поляков, так как оскорбление церквей падало более на них, чем на иудеев, только пользовавшихся тем, что им дозволялось. Как бы то ни было, не касаясь в своей книге этого важного обстоятельства, Галятовский довольствуется тем, что почерпнул из чужеземных источников, и повторяет свой жестокий приговор над иудейским племенем в таких выражениях: ‘Мы, христиане, должны ниспровергать и сожигать жидовские божницы, в которых вы хулите Бога, мы должны у вас отнимать синагоги и обращать их в церкви, мы должны вас, как врагов Христа и христиан, изгонять из наших городов, из всех государств, убивать вас мечом, топить в реках и губить различными родами смерти’.

Галятовский оставил против мугамедан два сочинения: оба написаны в эпоху войны против турок, которая предпринята была совокупными силами России и Польши. Война эта сильно занимала нашего автора. Первое из упомянутых сочинений ‘Лебедь с перием своим’ посвящено в 1683 году гетману Ивану Самойловичу. По склонности к символизму, господствовавшей в тогдашних литературных приемах, Галятовский под именем Лебедя разумеет христианство или даже самого Спасителя, противоположный ему символ мугамеданства — Орел. В посвящении своем автор говорит, что Лебедь своим голосом и пером возбуждает христиан на ратоборство против мусульман. Сочинение это написано по-польски, так как польский язык был еще в большом употреблении между высшим классом в Малороссии, но существует современный русский перевод, писанный по-славянски церковного речью и нигде не напечатанный. Автор задается целью изложить учение, вымыслы и способы, как христиане могут на войне победить бусурман и истребить их гнусное имя с лица земли.

Автор хочет разрешить себе вопрос: почему мугамеданство так долго держится на свете? Как человек благочестивый, привыкший во всех событиях ссылаться на волю Божию, он прежде всего становится на точку нравственно-богословскую: ‘Господь благ, еще не исполнилась мера беззаконий мусульманских, Бог ожидает обращения с другой стороны, Бог, руководящий нравственным усовершенствованием христиан, находит нужным для нас же держать над нами этот бич, Бог хочет испытать постоянство христиан в вере: будут ли они служить ему, находясь в неволе, и так ли послужат, когда станут свободными? Как некогда держал Он ассириан вместо жезла над Израилем, так теперь держит ересь мугомеданскую жезлом над христианами, чтобы христиане, терпя от неверных озлобление, прибегали в страхе к своему Творцу с покаянием, ибо, живучи в прохладе, просторе и ‘властопитании’, люди забывают о Боге’. Но, кроме этих причин, Галятовский находит еще, что христианские государи не только не могут согласиться между собою и стать единодушно против врагов Христа, но еще ‘ханов, атаманов, царей бусурманских, мурз их и прочих живых и здравых снабжают’.

Галятовский вспоминает из Ветхого Завета божескую заповедь об избиении хананейских народов и сравнивает с непослушными израильтянами христианских государей, милостиво обращающихся с мусульманами: ‘Того ради, — заключает он, — Бог на самодержцев и государей зело гневен есть’. Здесь повторяется тоже учение кровной нетерпимости, которое такими резкими чертами изложено в ‘Мессии’ против иудеев. Московскому государству должно было достаться при этом, хотя Галятовский об нем не упоминает: в Московском государстве было более мугамедан, чем в какой бы то ни было иной христианской земле, и их не преследовали, не убивали.

‘Орел’ в споре с ‘Лебедем’ указывает ему, что мугамеданство не только держится на свете, но еще расширяется, и многие народы приняли его. Какие же этому причины? — спрашивает автор. ‘Лебедь’ дает объяснение, что мугамедане мечом распространяют свою веру, а ‘смерть от меча люта страшна человекам, приневоляет их к принятию алкорана’. Много помогает мусульманству и то, что Мугамед дозволяет плотские наслаждения и обещает их своим последователям в небесном царствии: ‘Понеже к греху телесному все человецы от прирождения склонны зело’. В мугамеданстве, замечает ‘Лебедь’, все понятно, все близко чувственному человеку, закон же Христа ‘непостижимые разуму вещи сказует’. Число мугамедан, по словам того же ‘Лебедя’, умножается и оттого, что их цари имеют обыкновение, вместо податей, собирать детей христианских и отдавать их ‘учиться прелести магометовой’: последние остаются на всю жизнь ей преданными. Наконец, люди, совершившие преступления в христианских государствах, убегая к бусурманам, находят у них приют и охранение, если примут их веру. Но если мугамедан и много, что пользы из того? Ведь и в аде будет более душ, чем в небесном царствии, а все мугамедане пойдут в геенну огненную. Бог дает неверным временное счастие, зато их ожидает по смерти вечное мучение, а у христиан хотя здесь и отнимается временное благополучие, зато дается по смерти вечное блаженство.

Но и на земле недолго уже господствовать мусульманству. Еще мученик Мефодий изрек над ними пророчество: ‘И восстанет христианское колено и будет ратоборствовати с мусульманы, и мечом своим погубит их и в неволю загонит, и погибнут чада их, и пойдут сынове Измайловы под меч в пленение и невольное утеснение, отдаст убо им Господь злобу их, яко же они Христианом сотворища’. Бароний и кармелит Фома Брукселенский доставляют нашему автору еще пророчества о падении мугамеданства, наконец, вот что он сам устами своего ‘Лебедя’ извещает в утешение христианам своего века, ведущим борьбу с исламом:

‘Есть у муринов пророчество до сих пор сохраняемое, что полунощный самодержец мечом своим покорит и подчинит своей державе святой град Иерусалим и все Турецкое царство. Этот полунощный самодержец есть царь и великий князь московский. Он-то истребит бусурманскую ересь и до конца погубит. Ты сам, проклятый Мугамед, вдохновенный Богом или демоном, ты сам пророчествовал, что твое скверное и противное учение будет пребывать тысячу лет, но вот уже тысяча лет минула, даже ‘с навершением’, в малом времени погибнет твой богопротивный закон и скверная ересь!’

‘Лебедь’ объясняет слова Апокалипсиса (гл. 20): ‘ожиша и царствоваша со Христом тысящу лет’. Здесь — говорит он — разумеются мученики, убитые от мугамедан: их души со Христом царствуют.

Затем Галятовский рассказывает историю мугамеданства, описывает нравы мугамедан*.

______________________

* Он руководствовался известиями византийцев: Феофана Кедрина, Евфимия Зигабена, Евлогия мученика, также Барония, важнейшего для него источника сведений при описании нравов мусульманских, хроникою Гванини и путешествием на Восток Христофора Радзивилла Сиротки.

______________________

Мугамедане обвиняются в чародействах, так же как иудеи в ‘Мессии Правдивом’: один мугамеданский воевода начертал на земле круг, чародейственными заклинаниями накликал в этот круг змей и намазал змеиным ядом оружие, которое действовало губительно, татары вынимали сердца из тел христианских, мочили их в яде, ставили на рожнах в реках и озерах, заражали воду и, пившие ее, отравлялись… Галятовский готов был, как кажется, обвинять в чародействе всех неверующих во Христа: то же, мы видели, сделал он с иудеями. Но с мусульманами он обращается беспристрастнее, за иудеями он не признал ни одной светлой черты. Говоря о мугамеданах, он ссылается, напротив, на свидетельство какого-то Варфоломея Юрьевича, бывшего четырнадцать лет в плену у турок, и отзывается о своих религиозных врагах в таких выражениях:

‘Они любят правду, кривды, обмана у них отнюдь не обретается, ни в жительстве, ни в походе, турки покрывают свое нечестие исполнением правды, не найдешь у них ни юриста, ни прокурора, сегодня отдавай то, что обещал вчера. В большей чести у них ты, святая царица — правда, всем чинам равная благотворительница! Ей-ей, от всех народов турки отличали себя правдою, и малых детей к этому приучают и воспитывают так, чтобы они были правдивы…’

Но от таких превосходных нравственных качеств мало пользы неверным, по мнению Галятовского, они, как некрещеные, все-таки все пойдут в ад, с ними надобно воевать, чтоб избавить из-под их власти наших братии христиан, которым хуже, чем было иудеям в Египте и в вавилонском пленении, или чем было римлянам при готфах, им так худо, что их жизнь может разве сравниться с положением умирающего, который мучится перед смертью и долгое время не может испустить последнего вздоха. Не в силах заплатить положенной на них тяжелой дани — бедные христиане, закованные по рукам и по ногам, ходят от двора до двора и просят, ради ‘проклятого Магомета’, милостыни на уплату за них податей, их бьют по подошвам большими палками, берут у них детей и продают в рабство. С особенным участием распространяется автор ‘Лебедя’ о страданиях пленников: всех тяжелее, — замечает он, — попавшимся в плен духовным и ученым, не привыкшим к телесной работе.

Наконец, в ‘Лебеде’ приводятся какие-то непонятные слова, которые в переводе означают пророчество, сохраняемое самими мусульманами о падении их царства. ‘Явится какой-то турецкий царь, возьмет царство, примет в свою державу красное яблоко и будет господствовать, и будут мусульмане созидать себе дома, насаждать виноград, строить твердыни, плодить чад, но через двенадцать лет после того, как царь примет в свою державу красное яблоко, христианский меч поразит турка и погубит имя его. Дай же Бог, чтобы при державе великого и непреодолимого царя Федора Алексеевича все христианские народы обратили свое оружие против мусульман, губителей нашей веры, этого и бедствующие братия наши христиане всеусердно ожидают и помогут нам на общего нашего лютого врага! Азия при смерти, Африка мертвеет, золотое яблоко от моря Балтийского до озера Меотийского, очнувшись от сна, немало ждет помощи, Греция с Фракиею ожидают избавления от христианского оружия, за грехи свои они, подобно Израилю, повержены в неволю, но познали они свои беззакония и приносят вины свои пред Богом: Бог пошлет к ним избавителя и возвратит их к прежней свободе скоро’.

Другое, напечатанное по-польски, сочинение Галятовского против мусульман (Alkoran machometow, nauka heretycka у zydowska у poganska napelniony, 1687) составлено в форме диспута между алкораном и когелефом (борцом) и разделено на двенадцать частей. Здесь излагается история Мугамеда, говорится об его законе, о мугамедовом мече, о чудесах лжепророка и пр. Когелеф опровергает алкоран и бьет его на всех пунктах, хотя делает достаточно промахов, показывающих, что Галятовский читал без критики то, откуда черпал свои познания. Всего интереснее для нас то, что здесь, как в ‘Лебеде’, Галятовский говорит о существовании пророчества, о том, что некогда полуночный монарх покорит турецкое государство, затем последует падение мусульманства и обращение мусульман ко Христу! Этот славный, предсказанный издавна подвиг принадлежит совершить московскому государю. Галятовский вспоминает, как Тамерлан бежал из России со своими полчищами устрашенный Божиею Матерью, как Димитрий (которого он называет Семешка?) разбил татар, как русские покорили Казань и Астрахань… Надлежит довершить то, что делалось прежде. Галятовский желает, чтобы царь покорил Турцию, освободил Гроб Господен, четырех патриархов вселенских и порабощенные христианские народы из-под мусульманской власти. Галятовский, таким образом, в литературе содействовал развитию мысли о том, что на России лежит избрание судьбы, что ее назначение — освободить восточных христиан и подчинить владычеству христианской веры мусульманский Восток, одним словом, чего не докончили в свое время крестовые походы, то суждено докончить России. Мысль эта обратилась в народное верование и у турецких христиан и у русского народа. Ее поведали московским государям с Запада папы, укрывавшие за этими надеждами намерение подчинить себе русскую церковь, но эта же мысль развивалась в народе и в литературе своим независимым путем.

Галятовский был проповедником. Проповедь сделалась тогда необходимостью, духовный, сознавший в себе охоту к писанию, скорее всего брался за проповедь. Галятовский издал том проповедей под названием ‘Ключ Разумения’, проповеди сочинены на господские и богородичные праздники. Галятовский смотрел на эту книгу, как на руководство: в предисловии к ней он предлагает священникам читать из нее поучения народу. Проповеди его имеют характер более догматичный и объяснительный, чем нравственно-поучительный. Толкуются народу догматы веры, объясняются значения таинств, обрядов, и новозаветных и ветхозаветных. Проповедник чрезвычайно любит смелые и затейливые сравнения. Говоря, например, о двух естествах Иисуа Христа, Галятовский, для объяснения, указывает на человека, который знает и богословие, и философию: ‘Вот, — говорит он, — и подобие соединения божественного с человеческим’. Другое сравнение двух естеств — с луком, связанным с тетивою, лук означает божественную, а тетива человеческую природу. В проповеди на Воскресение Христово он сравнивает Христа с ихнеумоном. Крокодил проглотил ихнеумона, а ихнеумон крокодилу разъест внутренности, так Христос поступил со смертью, которой подвергся. Галятовский любит приводить в проповедях примеры и анекдоты, встречаются у него примеры из древней истории: о Демокрите, Птоломее, об Аннибале, берутся данные из мифологии в смешении с христианскими образами: являются аргонавты, дельфийский оракул приказывает устроить божницу Деве Марии, от глубокой древности проповедник переходит в более близкий ему мир, рассказывает анекдот о князе литовском Витовте, который приказал зашить живого человека в медвежью шкуру. Эти-то примеры, сравнения, анекдоты придавали проповедям Галятовского большую занимательность, и ‘Ключ Разумения’ был одною из самых читаемых книг в Малороссии даже в близкое к нам время.

При своих проповедях Галятовский приложил правила о составлении проповедей. ‘Старайся, — говорит он, — чтобы все люди понимали то, что ты им говоришь в своем поучении, какой мудрый был проповедник Иоанн Златоуст, но и его порицала женщина за труднопонимаемую проповедь!’ Галятовский в своих собственных проповедях верен своему правилу: они написаны по-малорусски и были удобопонятны в той среде, где говорились. Не все последовали его примеру впоследствии, когда вместо языка, близкого к народному, стали употреблять славяно-церковный, искусственный и понятный только для тех, которые ему учились предварительно.

Согласно духу схоластической мудрости, почерпнутой в школе, Галятовский в своем руководстве учит проповедников слово-извитию, построению поучений на словах, именах, и вообще на внешних признаках: находит, что нежданные обороты привлекают любопытство слушателей. ‘Можешь, — говорит он, — занять внимание людей, толкуя им какое-нибудь имя и всю проповедь построить на имени, например, в неделю (воскресенье) говори: неделя называется оттого, что в этот день ничего не делают, а только Богу молятся, или — на день Владимира скажи, что Владимир оттого так называется, что владеет миром, на Василия скажи, что Василий значит царь, ибо Василий Святой царствовал над своим телом’. Галятовский учит озадачивать слушателей каким-нибудь не сразу понятным для них заявлением, например: ‘На Вербное воскресенье сказавши: — ‘Православные христиане! Прошу вас и заявляю вам, чтобы вы непременно ходили в церковь и молились Богу, на этой седьмице будет страшный суд’, — сойди прочь с кафедры. Это значит, что на страстной неделе будет читаться о суде над Иисусом Христом: вот оно и есть суд страшный’. Замечательны его наставления как следует говорить над умершими. Галятовский велит проповеднику рассказывать, как покойник творил добро, хранил православную веру, помогал бедным милостынью, давал пособие церквам и монастырям, принимал в свой дом странников, выкупал пленных из неволи и пр., хотя бы за покойником и не ведомы были такие добродетели. ‘Можешь, — говорит он, — кроме того припомнить его фамилию, сказать, что она древняя, существует сто лет или, пожалуй, тысячу лет на свете, что она находилась в родственной связи со знатными домами, можешь взять прозвище покойного, например, если он назывался Броницкий, ты говори: он так назывался оттого, что боронил отчизну, или, например, умерший назывался Любомирским, ты говори: это он оттого Любомирский, что мир возлюбил. Можешь взять тоже крестное имя. Умершего звали Стефаном, ты говорил, Стефан значит венец, и тут скажи, что покойник приобрел себе венец как бы из цветов или драгоценных камней, или, например, умершего звали Дорофей, ты обратись к слушателям и скажи: Православные христиане! Дорофей значит дар Божий. И наш Дорофей, которого видите на гробовых носилках, был истинным даром для отчизны и для кафолической церкви. Можешь также взять герб покойного: если в гербе у него была стрела, ты припомни текст: покажи мя, яко стрелу избранну, если у него в гербе башня — скажи текст: бысть упование мое столп крепости’ и пр.

Можно подозревать, что тут проповедник с юмором говорит о проповедях своего времени. То же можно было бы сказать относительно наставления, как следует говорить проповеди на дни святых. Галятовский говорит: ‘проповедь, которую ты произносил в день какого-нибудь святого, например Николая, можешь произнести на день другого святого, например Василия, только в тех местах, где ты говорил ‘Николая архиепископа Мирликийского’, восхваляй Василия Великого или Григория Богослова и т.п. Можно даже то, что ты говорил об Иоанне Крестителе, перенести на архистратига Михаила…’

Замечательно, как Галятовский щадит своих слушателей и боится огорчить их своими пастырскими угрозами. В проповеди на день святого Георгия он коснулся ада, но ему стало жаль посылать туда грешных слушателей, и он советует им не отчаиваться, не унывать. Правда, из святого писания следует, что в аде будет более душ, чем на небе, и так надобно же, чтобы ад кем-нибудь наполнился — и вот проповедник утешает на этот счет слушателей, напоминая им, что ведь на свете много неверных жидов, мугамедан, есть довольно всяких еретиков, ариан, несториан, адамитов, монофизитов: будет кому наполнить ад, а мы православные христиане, — говорит он, — будем надеяться, что все достигнем вечного спасения. Точно так же в проповеди на день святого Илии он разразился против богачей, и как бы забыл, что в день Георгия всем обещал рай: ‘Не могут, — сказал он теперь, — восхищены быть на небо люди богатые, их души отягощены богатствами, сокровищами, маетностями, богачи за своими богатствами забывают о Боге, они злоупотребляют своими благами, они только едят, пьют, веселятся, а бедных людей забывают: не кормят их, в дом к себе не пускают’… Но потом проповедник сжалился над богачами и решил, что и богатым можно достигнуть неба, если только они станут давать милостыню, помогать церквам и монастырям и пр.

В числе сочинений Галятовского есть одно, писанное по-русски: ‘Души людей умерлых’. Здесь автор ведет нас на тот свет, показывает нам жилища праведников и места мучений грешников — небо и ад. Души праведных размещаются по числу девяти ангельских хоров небесной иерархии, сообразно тем обязанностям, которые возложены на эти ангельские хоры по отношению к нашей временной жизни. В низшем хоре, собственно в хоре ангелов, — которым поручено надзирать над душами человеческими во время земного шествия, — обитают крещеные дети, убогие, сироты, вдовы и жившие честно в супружеском союзе, во втором, более высоком хоре, архангелов (которые до великих людей от Бога посольства справляют), священники и церковные учителя, в третьем, называемом им князствами, обязанном наблюдать над государствами, нациями и провинциями, будут пребывать цари, цесари, князья, гетманы, воеводы и всякая старшина, если они чинили подначальным людям правосудие и не делали им обид, четвертый хор называется владзы, воюющие со злыми духами — с ними пребывают рыцари, которые сопротивлялись злым духам и побеждали грех, в пятом хоре, называемом моцарства — чудотворцы, шестой хор панства — есть обитель девственников, пустынников, иноков, седьмой фроны — там справедливые судьи, в восьмом — между херувимами — апостолы, епископы, митрополиты и пр., девятый, высший хор, серафимы, которые возбуждают любовь к Богу — там мученики.

Противоположное небесам обиталище грешных, пекло, разделяется на два отдела, первый называется одхлан пепельная (бездна), другой — огненная геенна. В первом сидели до Христа ветхозаветные праведники, они мук не терпели, но были удалены от Бога и ожидали Христа. Спаситель вывел их из ада, они пребывали с ним сорок дней на земле, а по вознесении его пребывают на небесах. Но Спаситель не вывел из ада египтян, моавитян и всяких язычников, которые не ожидали Христа. Они теперь в аду. Другое отделение ада — геенна огненная, изобилует разными муками: неугасимый огонь будет уделом развратников, прелюбодеев и гневных людей. Лютая зима достанется на долю высокомерных богачей, безжалостных к страданиям нищеты, червь совести будет грызть похитителей чужой собственности и клеветников, похищающих у ближних доброе имя. Нестерпимый смрад будет досаждать изнеженным щеголям, которые любили благовония (кохаются в пахучих перфумах), а те, которые обжираются и не держат постов — осуждены будут на голод. В аде будет большая теснота: все пекло — говорит нам богослов — будет битком набито грешниками, одни на самом дне, другие посередине, третьи наверху, словно кто наложит в бочку рыбы, заткнет бочку чопом (зашпунтует). Затем автор описывает мытарства, которые должна переходить душа человеческая по освобождении от тела.

Другие сочинения Галятовского, хотя менее предыдущих, но заключают любопытные черты для истории понятий и взглядов того времени. Книжечка под названием: ‘Небо новое, новыми звездами сотворенное’, напечатанная в 1665 году, во Львове, есть собрание рассказов о чудесах Пресвятой Богородицы, выписанных из разных западных писателей с присовокуплением того, что представляется происходившим в Польше, Литве и Малороссии. Здесь замечательно посвящение Потоцкой, сестре митрополита Петра Могилы, образчик той, забавной для нашего времени, лести, с какою писаки XVII века обращались к знатным особам, чая падения крупиц от щедрот их на свою долю.

Галятовский производит дом Могил от Муция Сцеволы, ‘валечного и отважного и горливого (ревностного) к отчизне своей рыцера римского’, и называет дом Могил — ‘небом, усеянным новыми звездами’. ‘Бог, — выражается наш автор, — праотцу нашему Адаму сказал: ‘Земля еси и в землю пойдеши, а я скажу Пресвятой Деве Марии: ты небо и пойдешь в небо могилянское!’

Другая брошюра Галятовского: ‘Скарбница пожитечная’ — (Полезная Сокровищница) — заключает в себе описание чудес иконы Пресвятой Богородицы, чествуемой под именем Елецкой в Черниговском монастыре того же имени, где Галятовский был архимандритом. Во вступлении к этой книжечке Галятовский пускается в объяснение слова козак, и следует мнению, по его выражению, мудрых людей, которые производят слово ‘козак’ от козерога, небесного зодиака, потому что козаки ходят с рогами, в которых насыпан порох, и как на высоком небе поднимается козерог, так козаки, проходя поля и море, поднимаются на стены и валы басурман и насыпают из своих рогов порох в самопалы, из которых стреляют в неприятеля. Трудно найти более подходящий образчик натянутых и придуманных объяснений, на которые падка была схоластическая наука. Главный предмет внимания автора — Елецкий монастырь, его очень интересует прошедшая судьба этого монастыря. Но где взять источников? Малороссия бедна древними письменными памятниками: Великая Россия богаче, в Москве, — говорит он, — есть и русские летописцы, и патерики знаменитых русских монастырей. Князья Одоевские и Воротынские сообщили ему сведения, переходившие в роде о том, как образ Елецкой Богородицы (названной так оттого, что найден на еловом дереве) найден при предке их Святославе Ярославиче, но Галятовский нашел еще у себя источник: ‘Старые люди, — говорит он, — суть хроники живые’. Чернигов испытал большие перемены: прежде жительствовали в нем московские люди, но с присоединением его к Польше, после смутного времени, наплыло туда другое население, нужно было отыскать старожилов из прежнего населения. Галятовский отыскал их: одному из них было сто десять лет, другому полтораста, а третьему около двухсот лет — старость сомнительная. Трудно, не обидевши память Галятовского, решить: кто солгал, тот ли кто говорил о своих летах Галятовскому, или сам Галятовский. Схоластическое образование заставляло при соблюдении правил относительно формы смотреть очень легкомысленно на фактическую правду и сочинять не считалось слишком постыдным. В 1696 году напечатана была в Чернигове брошюра Галятовского: ‘Боги поганские’. Она посвящена царевне Софье. В своем предисловии автор снова показал образчик лести, свойственной своему времени, прославлял Софью, находил соответствие ее крестного имени с названием премудрости, и выразился о царском доме в таких выражениях: ‘В дому найяснейших царей русских каждый царь есть солнцем, царица есть месяцем, царевичове и царевны суть звездами: бо светят добрыми учинками’ (поступками). По учению Галятовского, идолы языческих богов были не болванами, статуями, простою вещью, как об них отзывался некогда Ветхий Завет, но жилищем злых духов, и ссылается, в подтверждение своего взгляда, на многих церковных и светских писателей. Бесы, сидевшие в идолах, говорили иногда правду и предсказывали появление христианства, но они же часто обманывали и подводили в беду людей, употребляя в своих прорицаниях двусмысленные выражения, так что человек понимал прорицание совсем не в том смысле, какой оно имело на самом деле. Нигде неуменье Галятовского отличать вымысел от фактической правды не высказалось так выпукло, как в этом сочинении: взявши из ‘Освобожденного Иерусалима’ в польском переводе Кохановского рассказы о поступках чародея Исмена, Галятовский не поколебался принять их за несомненно-достоверные исторические события. Языческие божества для Галятовского не только предмет истории и археологии, они имеют живой, современный интерес. Деятельность их продолжается и поныне. ‘И теперь, — говорит он, — дьяволы чрез посредство чародеев дают ответы и прорицания, злые духи, обитавшие в идолах, и теперь разным образом соприкасаются с людьми: они то принимают личину умерших людей, то создают себе воздушное тело из облаков, показывают разные вещи в зеркале, дают ответы чрез огонь, воду, чрез перстни’ и т.п. Для Галятовского борьба с языческими божествами такая же, какою была борьба против иудейства и мусульманства. Но ратоборство нашего автора с языческими божествами вообще слабее того, которое он вел с иудеями и мусульманами: сочинение ‘Боги поганские’ напечатано уже в старости Галятовского, за два года до его кончины.

Можно упомянуть еще об одном польском сочинении Галятовского: ‘Алфавит еретиков’. Автор приводит в азбучном порядке всех, кого причисляет к еретикам, показывает при этом значительную начитанность но вместе с тем смешение понятий: к разряду еретиков он относит не только философов древности, но даже таких лиц, которые не ознаменовали себя никакими признаками умственной деятельности, например, в число еретиков попал Ксеркс, потому только, что ему снился сон, а это подало Галятовскому повод толковать, что сны бывают от Бога, но бывают и от дьявола.

Со всем своим ученым невежеством, с простонародными суевериями, привитыми в младенчестве и не выбитыми школою (которая и не старалась об их искоренении), с легковерием ко всему печатному, с раболепством ко всему, что только носит на себе притязание православной церковности, с диким изуверством, готовым жечь, топить в воде, резать всех, кто верует не так, как следует, но вместе с тем с несомненным дарованием, которое видимо в стройности изложения, в ясности слога, в удободоступности речи, и, главное, в той живости, которая всегда бывает признаком дарования, и которой никак и ничем не может себе усвоить бездарность, Галятовский, более всякого другого, может назваться представителем своего века в южнорусской литературе.

Из других малорусских писателей XVII столетия более всех приближается к Галятовскому, но только с одной стороны, как проповедник, Антоний Радивиловский, игумен Пустынно-Николаевского монастыря в Киеве. В 1676 году он напечатал Сборник своих проповедей под названием: ‘Сада Марии Богородицы’, а в 1688 под другим затейливым названием: ‘Венец Христов, с проповедей недельных, аки с цветов рожаных (розовых) на украшение православно-кафолической церкви исплетенный’. Эти проповеди расположены по церковному кругу недель, захватывающему переходные праздники. Прежде всего автор делает посвящение Христу. За посвящением Христу следует посвящение царевне Софье, которая сравнивается с греческою царевною Пульхериею, управлявшею делами при своем царствовавшем брате. За обращением к Софьи следует обращение ко всякому читателю книги, автор объясняет, зачем книга называется венцом розовым. Между прочим, он сделал это для того, чтобы книгу его читали охотнее, подобно тому как врачи подправляют сахаром свои лекарства. Автор простодушно воображает, что за его книгу охотнее примутся читатели, когда увидят заглавие, напоминающее розовые цветы. В своих проповедях Радивиловский употребляет ту же, близкую к народной речи, удобопонятную речь, как и Галятовский, но уступает ему в даровитости, и проповеди его представляют менее занимательности: Радивиловский бывает часто растянут и вдается в мелочи, в пустые толки о словах, например, одна из его проповедей на Фомину неделю основана вся на толковании: зачем Христос, явившись ученикам после воскресения, стал посреди их, и по этому поводу сопоставляются разные случаи, когда в святом Писании упоминается выражение ‘посреди’. Радивиловский изобилует сравнениями, приводит нередко свидетельства древних языческих писателей: Тацита, Плутарха, Цицерона, Плиния и других, примеры из древней истории*, образы из мифологии**, разные анекдоты***, случаи из повседневной жизни****, особенно щеголяет баснями, которые применяет к религиозным предметам своеобразным и странным способом*****. В проповеди на день ‘Жен мироносиц’ Радивиловский ставит в большую заслугу мироносицам то, что они пошли на гроб Христа ночью, и при этом высказывает тот же суеверный страх пред мертвецом, который господствовал в народе. ‘Дом смерти, — говорит он, — есть дом страха. Пусть мать любит, Бог знает как, своего сына (или сестра брата, или друг друга и т.п.), а умри у нее дитя: едва ли бы нашлась такая мать, которая бы решилась пойти ночью к мертвому сыну!’ Нравственно-поучительная сторона проповедей Радивиловского очень слаба и ограничивается общими словами, за немногими неважными исключениями, где как бы случайно он касается черт обычаев того общества, которому читает свои проповеди******.

______________________

* Например, вспоминает, как гладиаторы намазывали себе маслом тело и один обсыпал своего противника песком, чтоб можно было ухватиться: он сравнивает его с дьяволом, который ухищряется схватить нас, намазанных елеем благодати.
** Например, что древние изображали мир в виде девицы в белой одежде, попирающей ногами всякого рода оружие, или сравнивает Сына Божия, Христа, победившего дьявола, с сыном Юпитера, Персеем, победителем Медузы.
*** Например, о жиде, давшем христианину деньги с условием, в случае неуплаты, вырезать из его тела кусок мяса, или например, о девице, которая влюбилась в молодца и не могла исцелиться от своей любви, пока не явился ей Христос и не сказал: люби меня!
**** Например, раз двое поспорили между собою за кирпич, и один из них уступил другому, из чего выводится, что большею частью ссоры бывают за твое и мое и прекращаться могут легко, когда кто скажет — твое.
***** Например, лев, осел и лисица условились охотиться за добычей. Поймавши добычу, стали делить. Лев поручил дележ ослу. Осел, не обративши достодолжного внимания на то, что лев есть царь и ему подобает уважение, счел себя равным льву и разделил добычу на три равные части. Лев за то растерзал осла и приказал делить добычу лисице. Лисица уступила льву большую часть: — Кто тебя научил так поступить? — спросил лев, — Случай с ослом, — отвечала лисица. Отсюда вытекает, что так и Христос не вытерпит, когда кто в гордости равняет себя ему и, получивши блага мира сего: славу, почести, богатства, — приписывает чести столько же себе, сколько Христу.
****** К таким местам принадлежит одна из его проповедей на Святой неделе50: он порицает греховное провождение христианских праздников: когда же больше бывает ссор, нечистоты, прельщения, пьянства, как не в праздник? В первый день Воскресения Христова празднуется Богу-Отцу, во второй Богу-Сыну, в третий Духу святому, придет день четвертый, или совсем минут праздники, — мы, как и прежде бывало, остаемся холодными к богослужению, не хотим смириться и покаяться в грехах своих пред духовным отцом.

______________________

Иной тон встречаем мы у третьего малорусского писателя, и, главное, проповедника — Лазаря Барановича. На жизненном пути он был не таков, как Галятовский и Радивиловский, которые не шагали далее скромного звания монастырских настоятелей. Лазарь достиг звания архиепископа черниговского, и, после попавшегося в плутнях Мефодия, был много лет блюстителем митрополичьего престола. Он участвовал в политических делах своей родины и в особенности играл важную роль после измены Брюховецкого в 1668 — 1669 годах. Под его настроением был избран в гетманы Многогрешный и постановлены были глуховские статьи.

Лазарь, сам малорусе, очень соболезновал о неправосудии и утеснениях, которые причиняло малороссиянам воеводское управление, и хлопотал о том, чтоб избавить их от суда и расправы великорусских воевод, но не мог успеть, так как проекты его, при всем их красноречии, оказывались противными стремлению московской политики, хотевшей как можно теснее привязать к себе поступившую под ее власть страну. Лазарь был человек с житейским благоразумием, позволял себе говорить насколько было для него безопасно, умел и молчать и старался ладить с сильными и угождать им. Патриарх константинопольский, признавая Иосифа Нелюбовича Тукальского митрополитом, поручил Лазарю в духовное управление левобережную Малороссию, и почтил его отличием, позволивши носить саккос, тогда как в то время архиереи, кроме митрополита, надевали при богослужении фелони, наравне со священниками, отличая себя от последних только омофором. Лазарь посвящал и посылал царю Алексею Михайловичу свои проповеди, украшая их заголовки затейливыми символическими рисунками, выражающими славу московской державы, и прилагая при них объяснительные вступления, преисполненные самой изысканной лести. Проповедник, отсылая в Москву таким образом свой сборник ‘Трубы словес’, добивался, чтобы казна у него купила все издание, царь не согласился на это, приказавши только продавать его книгу обычным порядком, но все-таки ее навязывали по монастырям. Отношения Лазаря Барановича к гетману Многогрешному скоро охладились, когда на этого гетмана сделан был донос, Лазарь не защищал его, и когда, после ссылки Многогрешного в Сибирь, в 1672 году казацкая рада выбрала иного гетмана, Самойловича, Лазарь находился на этой раде, приводил Козаков к присяге и сблизился было с новым гетманом.

Но прошло несколько лет, Самойлович невзлюбил Лазаря. В Батурин к гетману приехал луцкий епископ Гедеон, князь Четвертинский. Самойлович, тайно от Лазаря, ходатайствовал за Гедеона в Москве, добивался, чтобы последний стал митрополитом, а на Лазаря старался вообще небросить тень. В Москве тогда более всего хотели, чтобы новый митрополит подчинился московскому патриарху. Четвертинский был готов на это, тогда как Лазарь, по-прежнему своему поведению, казался менее надежным, как постоянный защитник малороссийских прав. Правительство предоставило Малороссии вольное избрание митрополита: избран был Четвертинский в 1686 году. Лазарь, старейший из архиереев, был обойден, опираясь на грамоту, он не хотел повиноваться Гедеону, его оставили, но митрополит всячески унижал его, изъял из его управления несколько протопопий и называл его только епископом. Самойлович с своей стороны делал ему разные неприятности. После падения Самойловича, Лазарь как бы ожил и отправил в Москву с своей стороны жалобу на поступки низверженного гетмана. В 1691 году скончался и другой недоброжелатель его, Гедеон, опять произошел выбор, но и на этот раз обошли Лазаря, а избрали печерского архимандрита Ясинского. Лазарь, уже престарелый, испросил себе от патриарха помощника, в лице черниговского архимандрита Феодосия Углицкого, которого в Москве и посвятили в сан архиепископа с тем, чтобы, по смерти Лазаря, он занял его место. Лазарь скончался в 1694 году.

Учаетие Лазаря в литературе выразилось преимущественно проповедями. Он сам поставлял себе это в заслугу и дорожил славою проповедника. Его проповеди изданы в двух огромных сборниках, in folio. Первый, напечатанный в Печерской Лавре в 1666 году, под названием: ‘Меч Духовный, еже есть глагол Божий’, заключает в себе слова и поучения на дни воскресные и переходящие праздники, начиная от Пасхи и кончая великою субботою. Другой сборник, напечатанный там же в 1674 году, носит название: ‘Трубы Словес’ и заключает проповеди на дни святых и непеременяемые праздники. Баранович отступил от способа, принятого Галятовским и Радивиловским, — писать проповеди языком, близким к народной речи. Он пишет на славяно-церковном языке. Вычурность, напыщенность, — при скудости мысли, бедности воображения и отсутствии неподдельного чувства, — составляют отличительные черты проповедей Лазаря. Все они, можно сказать, состоят из трескучих фраз и до чрезвычайности скучны. В свое время они могли нравиться разве книжникам, гонявшимся за словами и выражениями, но едва ли могли быть понятны народу. Впрочем, Лазарь, как кажется, и писал их, имея в виду более всего понравиться Алексею Михайловичу, любившему изысканность и напыщенность речи. Оба сборника посвящены царю*. В своих проповедях Лазарь любит обыкновенно вращаться на значении слов и разных внешних признаков, щеголять сближениями и противопоставлениями, растягивает до уродливости тексты святого писания, ни мало их не объясняя. Одно какое-нибудь слово побуждает Барановича искать соответствия в другом предмете, по поводу которого можно найти и употребить подобное же слово, например, Христос исцеляет расслабленного в овечей купели: — Христос есть агнец с золотым руном, в овечей купели пять притворов, — проповедник вспоминает пять ран Христовых, пять чувств человеческих, и распространяется об этом. Еще затейливее встречаем мы такое сближение слов в проповеди на день святого Георгия в ‘Трубах Словес’. Великомученик Георгий был колесован. Колесо тотчас приводит проповедника к образу кольца обручального и венца — и вот, Георгий, яко дева чистая, обручен был Христу, а вместо венца принял колесо. Это колесо напоминает небесный звездный крут, ‘ради небес Георгий творил круг на колесе’, но это же колесо напоминает проповеднику мирской грешный предмет — пляску, отправляемую колесом, хороводом, и проповедник замечает, что такое колесо ведет в геенну огненную. Лазарь любит употреблять в проповедях молитвы, исполненные вычурности и пустословия. Вот как обращается он к Пресвятой Богородице: ‘Аще быхом были центипедес, стоножны (стоножки), все мы бы к Богородице прилежно притекали яко грешный. Аще быхом были арги (аргусы) стоочныи, все мы бы на Тебя смотрели, яже милосердия двери нам отверзаеши. Аще быхом были центимани, сторучныи, все мы бы Твоей ризе посвященней прикасалися’.

______________________

* На заглавном листе ‘Меча Духовного’ представлены символические изображения всадников, едущих восхищать Царствие Божие, образы царей Давида, Константина, наконец царя Алексея Михайловича, царицы, трех царевичей, родословное царское дерево и пр. Самое видное место занимает здесь над царем и его семейством изображение двуглавого орла с тремя венцами. В предисловии автор делает объяснение, что этот орел есть символ двух естеств Христовых, венец посредине — ‘Христос посреди’, под ногами у орла луна — знамение варваров, которое орел сотрет силою крестного. Орел парит по воздуху, он царь всех птиц и покоряет их своею властью.

______________________

Несколько слов были писаны Барановичем царю Алексею Михайловичу по разным случаям жизни последнего. По смерти царицы Марьи Ильинишны, Лазарь написал ему утешительное слово, наполненное разными избитыми фразами. Когда царь женился на второй жене, Лазарь прислал ему поздравительное слово. Когда царь совершал обряд явления Федора царевича народу, Лазарь, по этому поводу, написал слово, отличающееся крайним воскурением: проповедник сравнивает царя Алексея Михайловича с Богом, показавшим над водами иорданскими возлюбленного сына своего, а царевичу Федору влагает в уста слова Христа: ‘Отче! прослави Сына Своего’ и пр. Смерть Алексея Михайловича подала Лазарю повод написать стихами и напечатать ‘Плач о преставлении царя и приветствие новому’, а по смерти Федора, когда возведены были на престол два царя, Лазарь сочинил книгу: ‘Благодать и Истина Христова’. Это — риторическое восхваление царей, перебитое стихами, в роде следующих:

Иисус и Мария по пять литер мают,
Иже пять пальцев мают, да ти складают,
Пять источник на кресте от Христа исплыли,
Бы писаню тех имен пять литер служили’ и пр.*

______________________

* При этой книге приложена большая символическая гравюра, где изображается Христос, благословляющий царей, женщина с крыльями, ангел с громовыми стрелами и копьями, храм премудрости на семи столбах, с изображением на нем орла с сердцами на груди, изображения царей, архиреев и пр. Эта гавюра замечательна по своему мастерскому исполнению.

______________________

Кроме русских сочинений, Лазарь написал и напечатал несколько сочинений на польском. Таковые: ‘Жития святых’, ‘Стихотворное сочинение о случае человеческой жизни’ и ‘Новая мера старой вере’. Последнее — сочинение полемическое, написанное в защиту православия и вызванное нападками на Восточную церковь иезуита Бойми. В нем, между прочим, Лазарь указывает нам на одну из важных причин перехода из православия в католичество — на то, что везде кричали, что православная вера есть вера хлопская.

———————————————

Опубликовано: Н.И. Костомаров, ‘Русская история в жизнеописаниях ее главных деятелей’, т. 1 — 7, 1873 — 1888.

Исходник здесь: http://dugward.ru/library/kostomarov/kostomarov_rus_ist_2otd_vyp5.html

Н. И. Костомаров

Русская история в жизнеописаниях ее главных деятелейВторой отдел: Господство дома Романовых до вступления на престол Екатерины II. Выпуск пятый: XVII столетие

Галятовский, Радивиловский и Лазарь Баранович

Читайте также:

Русская история в жизнеописаниях ее главных деятелей
Второй отдел: Господство дома Романовых до вступления на престол Екатерины II.
Выпуск пятый: XVII столетие