Андрей Зарин
Андрей Зарин
Гаер
Гаер
* * *
—————————————————-
Гаер, Зарин Андрей Ефимович, Год: 1910
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Крошечная Нина была больна, совсем больна. Доктор объявил, что сегодня вечером с ней должен быть кризис и при этом так покачал головою, что лица отца и матери вдруг побледнели и приняли растерянное, испуганное выражение.
Нина лежала в своей постельке недвижно, как трупик, и только тяжелое, со свистом вылетавшее дыхание показывало, что в ней теплится искра жизни.
В комнате было полутемно. Наступил ненастный вечер, и слабый свет ночника едва освещал две скорбные фигуры, склонившиеся над детской постелью. За окном шумела вьюга, где-то у соседей звучал рояль и в полутемной комнате словно не вечерний мрак, а тоска, унылая тоска злого предчувствия сгустилась во всех углах, повисла в воздухе и, казалось, шуршит своими невидимыми крыльями.
За стеной пробило шесть часов. Молодая женщина вздрогнула и выпрямилась.
— Милый, — сказала она мужу ласковым шепотом, — тебе пора!
Он еще ниже склонился над кроваткою где страдала крошечная Нина. Молодая женщина тронула его за плечо.
— Милый, пора! Хуже, если они пришлют за тобой!
Мужчина с благоговейной любовью поцеловал горящее личико ребенка и выпрямился. Его красивое, мужественное лицо было грустно до боли. Он провел по нем рукою, вздохнул и сказал:
— Да, Клара, пора! Твоя правда: хуже, если они пришлют за мною. Изверги! — прибавил он с горечью, — я умолял их, я говорил про Нину. Разве я так нужен? — Кулаки его гневно сжались.
Клара положила ему на плечо руку.
— Сегодня ведь у него бенефис. Тебя любят и выставили, как приманку.
— У всех должно быть сердце. Они были отцами…
— У толпы нет сердца, — сказала тихо Клара.
Он молча собрался. В ручной сак он положил костюм, туфли, платок, потом оделся и снова подошел к кроватке.
— Иди! — желая окончить муку, торопила его Клара. Он еще раз поцеловал свою дочку, единственное сокровище его на земле, и потом обернулся к Кларе.
— Так помни! — сказал он, — я буду ждать.
Она кивнула ему
— Если она очнется, сейчас же… Если нет, если… — голос его дрогнул, — беги тоже, а то у меня сил ждать не будет!
Она снова кивнула. Он надел шапку и в дверях сказал:
— Здесь близко. Смотри же!..
Ненастная мгла окружила его, едва он вышел на улицу. Резкий ветер с силою бросал ему в лицо холодный мокрый снег, залеплял им глаза, уши и рвал на нем пальто, стараясь расстегнуть полы. Но он не замечал непогоды. Он весь был погружен в тревогу о дочери, а потом думал о людях с каменными сердцами.
Он был гимнаст и служил в цирке.
Им дорожили, его имя собирало публику, и директор цирка даже льстил ему, но когда он сказал, что его дочь больна, что ему трудно работать, чувствуя тревогу в сердце, этот директор тотчас указал ему на контракт. Он не согласен, чтобы от болезни трехлетней Нины у него упали сборы.
— Я для вас на все пойду, Антон Павлович, но этого не могу. Что с нами будет? Публика привыкла удивляться смелости сеньора Гравелотти и я не в праве, да-с — не вправе отказать ей в этом!
Гравелотти возмутился и не пошел, но в тот же вечер за ним пришел пристав, и директор сказал:
— Ей Богу, что за охота нам ссориться? Ведь я имею право, и сказал, что не поступлюсь им.
О, он был совершенно прав. С какой стати ему терять рубли из-за болезни какой-то девчонки! Это даже странно: ну заболей сам, а то дочь!
Директор возмущался, беседуя на эту тему с приставом, я пристав сочувственно вздергивал плечами.
— Помилуйте, там жена заболеет, а там сын, а артист не ходи, а директор, ему плати да терпи убытки! Где тут смысл? Где правда?
И пристав подтверждал, что нет тут ни смысла, ни правды. Антон Павлович, по афише сеньор Гравелотти, вошел в цирк уже в разгаре представления. Он прямо по коридору прошел в конюшню, оттуда в бутафорскую и к себе в уборную. Цирк был полон. До него доносился крик, зрителей и рукоплескания.
Едва он вошел в уборную, как следом за ним влетел директор.
— А дорогой мой, пришли! — заговорил он весело, — очень рад, очень рад. А я уж посылать за вами хотел. Ну, что ваша дочка?
— Умирает, — глухо ответил Гравелотти и отвернулся. Директор смутился.
— Вам выходить, — сказал он просительным тоном, — вы уж оправьтесь. Сейчас Анжелика, потом Карл с собакой, а потом… Ну, до свиданья, дорогой! — и он убежал.
Антон Павлович стал медленно одеваться. Он натянул трико, надел майку, потом корсаж, подтянул пояс, обулся и, засунув за пояс платок, пошел вниз.
Все уже знали об его горе и сочувственно сторонились, стараясь не обеспокоить его ничем. Даже конюхи отодвигали лошадей, когда он переходил конюшню.
Он прислонился к стене и с тупою покорностью ждал, когда директор, он же и режиссер, укажет ему выход. До него снова донесся рев толпы и он горько усмехнулся. Вот люди, которые пришли развлечься за свой целковый, а ты умирая должен веселить их. Им нет дела до твоих страданий.
Из-за занавеса прибежал пудель, за ним в балахоне клоуна выбежал Карл. За занавесой хлопали и кричали ‘браво’. Карл с собакою убежал и снова вернулся.
На арену побежали служители. На время воцарилась тишина. Гравелотти стоял и думал, что там идут приготовления к его номеру, спускают трапеции, укрепляют турник, а у него, дома… Холодный пот облил его тело и он на миг потерял сознание…
— Вам выходить, — очнулся он от голоса директора. — Смелее, дорогой, куражу больше! Ну!
Привычным шагом Гравелотти направился к занавесу, привычным прыжком выбежал на арену и сделал традиционный приветственный жест,
Вокруг, сверху до низу, виднелись лица, лица и лица в воздухе недвижно висели трапеции. Арена была залита огнями, гремела музыка.
Все как и всегда. Когда-то раньше эта вся обстановка бодрила его, как звук горна кавалерийскую лошадь, теперь же на все это он смотрел бесчувственным взором.
И опять, привычным жестом он ухватился за канат и медленно поднялся к трапеции. Он сел на нее, вынул платок, вытер руки и привычным движением раскачался. Под ним, вокруг виднелись лица, тысячи глаз были устремлены на него.
Все как всегда. Прежде работая он напрягал все силы, чтобы заслужить одобрение этого зверя, толпы, теперь ему было все равно, и равнодушно, как автомат, он качался над бездною… Смерть или жизнь?.. Клара придет и принесет ему то или другое. Бледный труп или Нина, его Нина, лепечущая, тянущая ручонки, смотрящая на него своими чистыми как небо глазами…
И в то время, как эти мысли вихрем проносились в его голове, он качался над ареною, перелетал с трапеции на трапецию, вертелся на них колесом…
Потом он снова сел и вытер руки. Толпа кричала и хлопала. Ему наверх подали стул. Он приготовился к самому трудному номеру и вдруг… увидал Клару.
Она тоже встретила его взор и подняв голову с радостным лицом замахала платком.
Он в ответ вскрикнул так, что толпа вся наэлектризовалась. И он не обманул ее ожидания. Никогда еще он не был так решителен, смел и отчетлив в каждом своем движении. Зрители замирали от ужаса и потом разражались неистовыми криками восторга. И раз пять вызывали его потом, когда он уже спустился на арену.
Он выбежал из-за занавесы и весело кланялся и, ему казалось, что все знают об его счастье и поздравляют его и при этой мысли ему близка и дорога была эта кричащая толпа.
Наконец он освободился и бросился в уборную. Там, на скамье он увидел Клару. Она рыдала, колотясь головою в стену.
— Клара, рыбка моя! — воскликнул он, обнимая жену, — чего же теперь плакать. Радоваться надо, смеяться, побежим к ней!
Клара отшатнулась и посмотрела на него безумным взором. Он задрожал.
Клара зашевелила губами и снова зарыдала.
— Умерла, умерла наша крошка. Нет ее!
— Врешь! — закричал он неистово и упал без чувств…
Когда Нину опустили в могилку и они остались одни у свежей насыпи, он сказал Кларе, как бы просыпаясь от тяжелого сна:
— Ах, да! Я и забыл. Скажи, зачем ты меня тогда обманула?
— Я боялась, что ты сорвешься и убьешься о землю… тихо ответила она.
Первая публикация: журнал ‘Пробуждение’, No 14. 1910 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.