Габриель Конрой, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1875 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 320 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БРЭТЪ-ГАРТА.

Съ біографическимъ очеркомъ и портретомъ автора.

Книга VIII.

РОМАНЫ, ПОВСТИ.
РАЗСКАЗЫ.

Изданіе т-ва И. Д. Сытина.

ГАБРІЕЛЬ КОНРОЙ.

РОМАНЪ.

I.
Снаружи.

Снгъ, снгъ и снгъ. Снгъ всюду, насколько глазъ можетъ видть. Онъ наполнилъ на пятьдесятъ миль къ югу отъ самаго высокаго благо пика вс ущелья и котловины, покрылъ все кругомъ блымъ саваномъ, засыпалъ внизу стволы громадныхъ сосенъ, засыпалъ сплошь сверху молодыя деревья, оправилъ словно въ фарфоровую рамку холодныя зеркальныя озера и далеко, далеко, до самаго горизонта разостлался блыми пушистыми волнами. Онъ лежалъ везд и вновь падалъ съ неба еще и еще. Это было въ Калифорнскихъ Сіеррахъ 15 марта 1848 года.

Вотъ уже десять дней какъ снгъ шелъ здсь непрерывно, шелъ то сухимъ граненымъ порошкомъ, то большими мягкими хлопьями, то маленькими пушистыми звздочками. Падалъ онъ блой волокнистой массой изъ черныхъ свинцовыхъ тучъ, падалъ упорно, но молчаливо. Весь лсъ былъ занесенъ снгомъ такъ, что деревья какъ будто гнулись подъ его тяжестью. Снгъ до такой степени все запушилъ своей непроницаемой пеленой, что заглушалъ всякій звукъ, всякое эхо. Самые сильные порывы втра не производили въ лсахъ, засыпанныхъ снгомъ, ни малйшаго стона, какъ это бываетъ при другихъ условіяхъ. Не трещали втви, не хрустлъ валежникъ. Сгибаясь подъ массой снга, сучья сосенъ и елей иногда отрывались и падали, но въ полномъ безмолвіи. Стояла кругомъ безграничная, неизмримая тишь.

Пейзажъ былъ мертвый, безъ малйшаго признака жизни. Вверху не было переливовъ свта и тней, только порою ночь длалась еще темне, а вьюга еще мрачне. Внизу надъ безграничнымъ блымъ пространствомъ не пролетала ни одна птица, на опушк черныхъ лсовъ не показывался ни одинъ зврь. Все живое давно бжало отсюда въ нижнія долины. Нигд не было видно ни единаго слда. Блый покровъ лежалъ двственный, незапятнанный ничмъ.

Тмъ не мене, среди этой мрачной пустыни, видны были признаки человческой работы.

У входа въ ущелье были повалены срубленныя деревья, слегка прикрытыя снгомъ. Повидимому, они служили для указанія большой сосны, на которой топоромъ была вырзана рука, обращенная къ ущелью. Подъ рукой былъ прибитъ гвоздями полотняный лоскутъ съ такою надписью:

ОБЪЯВЛЕНІЕ.

‘Партія эмигрантовъ капитана Конроя заплуталась среди снговъ и укрывается въ этомъ ущель. Припасовъ нтъ. Партія умираетъ съ голода.

‘Вышли изъ Сентъ-Джо 8 октября 1847 г.

‘Вышли изъ Соленаго Озера 1 января 1848 г.

‘Сюда прибыли 1 марта 1848 г.

‘Потеряли половину вещей на Платт.

‘Пришли фургоны 20 февраля.

‘Помогите!’

НАСЪ ЗОВУТЪ:

Даніель Мокъ Карминъ.

Питеръ Думфи.

Поль Деваржъ.

Грэсъ Конрой.

Олимпія Конрой.

Джени Бракетъ.

Гэбріель Конрой.

Джонъ Уокеръ.

Генри Марчъ.

Филиппъ Ашлей.

Мэри Думфи.

Приписано мелкими буквами карандашемъ:

‘Мэри умерла 8 ноября, Сладкій Ручей.

‘Минни умерла 1 декабря, Ущелье Эхо.

‘Даніель умеръ 2 января, Соленое озеро.

‘Джемсъ Бракетъ пропалъ 3 февраля.

‘Помогите!’.

Языкъ страданій никогда не содержитъ въ себ художественныхъ красотъ, но я думаю, что еслибы эту лтопись фактовъ украсить всми цвтами риторики, то она не сдлалась бы отъ этого краснорчиве. Вслдствіе этого я привелъ ее здсь въ томъ вид, въ какомъ она находилась 14 марта 1848 г., покрытая слоемъ мокраго спга, подъ грубо нарисованной блой рукой, указывавшей на роковое ущелье.

Къ полудню мятель немного утихла, и небо чуть-чуть прояснилось съ востока. Вдали неясно выступили мрачныя очертанія какихъ-то горъ, а вблизи заблестла блая отвсная стна утеса. Вдоль стнъ вдругъ задвигалось что-то черное, но въ такихъ неопредленныхъ очертаніяхъ, что совершенно нельзя было опредлить — зврь это или человкъ. Черный предметъ то ползъ на четверенькахъ, то шелъ выпрямившись въ ростъ, по при этомъ спотыкался, какъ будто былъ пьянъ. Однако видно было, что онъ идетъ по опредленному направленію — къ ущелью.

Наконецъ, стало ясно, что это былъ человкъ, изнуренный, испитой, въ лохмотьяхъ и въ изорванной буйловой шкур, но все же человкъ и очень ршительный. Это былъ юноша, несмотря на его согнутую спину и дрожащія ноги, на преждевременныя морщины, избороздившія его чело, благодаря страданіямъ и заботамъ, несмотря на выраженіе дикой мизантропіи, прямое слдствіе страданій и голода.

Достигнувъ дерева, при вход въ ущелье, онъ смахнулъ слой снга съ полотнянаго объявленія и прислонился въ изнеможеніи къ рук, указывавшей путь. Въ его отчаянной поз было что-то, доказывавшее гораздо ясне и патетичне его лица и фигуры совершенное изнеможеніе юноши, хотя не было никакой видимой къ тому причины. Отдохнувъ немного, онъ продолжалъ свой путь съ судорожной энергіей, спотыкаясь, падая, нагибаясь, чтобъ поправить грубые башмаки изъ сосновой коры, гостоянно сваливавшіеся съ его ногъ, но все же онъ подвигался впередъ съ лихорадочнымъ безпокойствомъ человка, сомнвающагося даже въ своей сил воли.

На разстояніи мили отъ дерева ущелье суживалось и постепенно повертывало къ югу, тутъ виднлся тонкій клубъ дыма, какъ бы выходившій изъ какого-то отверстія въ снгу. Нсколько дале показались слды шаговъ, и усталый путникъ остановился или, лучше сказать, прилегъ къ небольшому сугробу, изъ котораго выходилъ дымъ. Въ этой снжной пещер было отверстіе и, наклоняясь къ нему, онъ нарушилъ окружающую тишину слабымъ крикомъ. Изнутри отвчали такими же, но еще мене слышными звуками. Черезъ минуту въ отверстіи показалось лицо и потомъ цлая фигура, такая же изнуренная и оборванная, затмъ другая, третья и, наконецъ, восемь человческихъ существъ, мужчинъ и женщинъ, окружили его, ползая въ снгу, какъ животныя и, какъ животныя же, потерявъ всякое чувство стыда и приличія.

Вс они были такъ несчастны, такъ безпомощны, блдны, изнурены, такъ жалки, словно это были не человческія существа, а какіе-то остатки человческихъ существъ. При вид ихъ невольно на глазахъ навертывались слезы. Но, съ другой стороны, они были такъ дики, глупы, безсмысленны и смшны въ своихъ животныхъ проявленіяхъ, что невольная улыбка просилась на уста. Первоначально принадлежа къ тому общественному классу сельскаго люда, у котораго самоуваженіе основывается больше на вншней обстановк, чмъ на индивидуальной, нравственной или умственной сил, они потеряли въ общихъ страданіяхъ всякое чувство стыда и не могли ничмъ замнить удовлетвореніе матеріальныхъ потребностей, въ чемъ имъ теперь отказывала судьба. Они были дти безъ дтскаго самолюбія и соревнованія, они были люди безъ человческаго достоинства и простоты. Все, что возвышало ихъ надъ уровнемъ животныхъ, пропало въ снгу. Даже исчезло различіе половъ: шестидесятилтняя старуха ссорилась, бранилась и дралась такъ же грубо и дико, какъ любой мужчина, а золотушный юноша вздыхалъ, плакалъ и падалъ въ обморокъ, какъ женщина. Вс эти существа такъ глубоко пали, что утомленный путникъ, вызвавшій ихъ изъ ндръ земли, казалось, принадлежалъ къ другой рас, несмотря на свои лохмотья и мрачную меланхолію.

Вс они были слабы и безпомощны, но одна изъ женщинъ, повидимому, совершенно потеряла разсудокъ. Она держала на рукахъ свернутое дтское одяло и укачивала его, какъ ребенка, не сознавая, что настоящее ея дтище умерло съ голоду нсколько дней тому назадъ. Но еще грустне былъ тотъ фактъ, что никто изъ товарищей не обращалъ вниманія на ея безуміе. Когда она, спустя нсколько минутъ посл выхода изъ подземнаго жилища, просила не шумть, чтобъ не разбудить ея ребенка, вс бросили на нее равнодушный взглядъ и продолжали шумть. Только одинъ изъ мужчинъ, рыжій, посмотрлъ на нее дико, жестоко, но потомъ какъ бы забылъ объ ея присутствіи и принялся за свое прежнее занятіе — жеваніе буйволовой шкуры.

Возвратившійся путникъ перевелъ дыханіе и медленно произнесъ:

— Ничего.

— Ничего,— повторили хоромъ вс присутствующіе, но съ различнымъ выраженіемъ въ голос.

Одинъ произнесъ это слово гнвно, другой мрачно, третій глупо, четвертый безсознательно. Женщина съ мнимымъ ребенкомъ сказала со смхомъ, обращаясь къ своей нош:

— Слышишь, онъ говоритъ ничего.

— Да, ничего,— отвтилъ пришлецъ,— вчерашній снгъ занесъ старую тропу. Маякъ на вершин весь выгорлъ. Я поставилъ объявленіе на перепуть. Посмй это сдлать опять, Думфи,— прибавилъ онъ,— и я снесу твою проклятую голову!

Думфи, рыжій мужчина, жевавшій буйволовую шкуру, грубо толкнулъ и ударилъ женщину съ мнимымъ ребенкомъ, она была его жена, и, быть-можетъ, онъ это сдлалъ по привычк. Она, повидимому, не обратила никакого вниманія на ударъ и, подкравшись къ прибывшему юнош, сказала:

— Такъ завтра!

— Завтра наврно,— произнесъ онъ, давая свой обычный отвтъ на вс подобные вопросы въ теченіе послднихъ восьми дней.

Несчастная посл этого удалилась въ отверстіе снжнаго сугроба, нжно прижимая свою ношу.

— Вы, кажется, не очень-то заботитесь о насъ,— произнесла другая женщина грубымъ, рзкимъ голосомъ, похожимъ на лай собаки,— отъ васъ толку мало. Отчего вы,— прибавила она, обращаясь къ товарищамъ,— не займете его мсто? Зачмъ вы довряете этому Ашлею свою и нашу жизнь?

Золотушный молодой человкъ бросилъ на нее дикій взглядъ и, словно боясь, что его вовлекутъ въ разговоръ, поспшно удалился вслдъ за мисстрисъ Думфи.

Ашлей пожалъ плечами и произнесъ, отвчая скоре всей групп, чмъ одной личности.

— Для насъ всхъ одинъ путь спасенія. Вы его знаете. Оставаться здсь — смерть, что бы насъ ни ожидало въ пути, все будетъ лучше этого.

Онъ всталъ и медленно пошелъ по ущелью къ другому снжному сугробу, виднвшемуся нсколько поодаль. Когда онъ скрылся изъ глазъ, оставшіеся товарищи гнвно заговорили:

— Пошелъ къ старому доктору и къ двченк, а о насъ и не думаетъ.

— Они — лишніе въ нашей партіи.

— Да, сумасшедшій докторъ и Ашлей

— Я говорила тогда же, какъ мы его подобрали, что изъ этого не будетъ добра.

— Но капитанъ пригласилъ въ нашу партію стараго доктора и взялъ вс его запасы въ Сладкомъ Ручь, Ашлей также вложилъ въ общую массу всю свою провизію.

Послднія слова произнесъ Мак-Кармикъ. Онъ былъ голоденъ, но не потерялъ еще разсудка, и въ глубин его хотя и отуманенаго сознанія скрывалась еще доля справедливости. Къ тому же, онъ помнилъ съ сожалніемъ, какую отличную пищу доставилъ имъ Ашлей.

— Такъ что же!— воскликнула миссисъ Бракетъ.— Зато онъ принесъ намъ несчастье. Мой мужъ умеръ, а этотъ чужой сорванецъ живетъ.

Ея голосъ совершенно былъ мужской, но логика чисто-женская, которая часто дйствуетъ на людей при совершенномъ упадк умственныхъ и нравственныхъ силъ. Вс товарищи согласились съ нею и почти въ одинъ голосъ сказали,

— Чортъ его возьми!

— Что же длать?

— Если бы я была мужчина, то знала бы что длать

— Убить его?

— Да, и…

Миссисъ Бракетъ окончила эту фразу конфиденціальнымъ шепотомъ на ухо Думфи, посл чего они оба сидли, молча, качая головою, какъ уродливые китайскіе идолы.

— Посмотрите, какой онъ сильный, а вдь не рабочій человкъ, какъ мы, — произнесъ, наконецъ, Думфи.— Я никогда не поврю, чтобы онъ не имлъ постоянной…

— Чего?

— Пищи.

Невозможно выразить неимоврную энергію, съ которой онъ произнесъ это слово. Наступило тревожное молчаніе

— Пойдемъ и посмотримъ,

— И убьемъ его,— прибавила нжная миссисъ Бракетъ. Они вс отправились съ лихорадочной энергіей, но, сдлавъ нсколько шаговъ, упали на снгъ. Даже и тогда они не почувствовали стыда, что ршились на такое дло. Все-таки они остановились, вс кром Думфи.

— О какомъ сн вы только что говорили?— спросилъ Мэкъ-Кармикъ, садясь на снгъ и равнодушно отказываясь отъ задуманнаго предпріятія.

— О вкусномъ обд въ Сентъ-Джо?— спросилъ мистеръ Марчъ, къ которому относились эти слова.

Онъ отличался чрезвычайно живымъ воображеніемъ на счетъ кулинарнаго искусства, что составляло счастье и мученье его товарищей.

— Да.

Вс окружили Мэкъ-Кармика, даже Думфи остановился.

— Вотъ видите,— сказалъ Марчъ,— обдъ начался съ бифстекса, знаете, такого сочнаго, съ подливкой и печенымъ картофелемъ, съ подливкой и печенымъ картофелемъ,— повторилъ онъ, видя, что отъ его разсказа слюнки текли у слушателей.

— Вы прежде сказали, что картофель былъ жареный и такой жирный, что масло текло, — произнесла миссисъ Бракетъ.

— Кто любитъ жареный картофель — для того былъ и жареный, а печеный съ кожей сытне. Потомъ были сосиски, кофе, пышки.

При этомъ магическомъ слов вс какъ-то дико засмялись.

— Продолжайте! продолжайте!

— И пышки.

— Вы ужъ это разсказывали!— воскликнула миссисъ Бракетъ неистовымъ голосомъ.— Продолжайте, чортово отродье!

Разсказчикъ, видя свое опасное положеніе, сталъ искать глазами Думфи, но тотъ уже исчезъ.

II.
Внутри.

Жилье, куда спустился Ашлей, находилось подъ слоемъ снга, на подобіе гренландскаго ‘шлука’. Скоре случайно, чмъ намренно, оно приняло этотъ полярный видъ. По мр того, какъ снгъ засыпалъ стнки шалаша и окружалъ его со всхъ сторонъ блымъ валомъ, и силы изнуренныхъ обитателей ежедневно уменьшались, сообщеніе съ вншнимъ міромъ поддерживалось только черезъ одно узкое отверстіе. Конечно, воздуха въ этомъ жилищ было очень мало и духота достигала ужасающихъ размровъ, но въ немъ было тепло, а теплота для ослабвшихъ, малокровныхъ обителей была гораздо важне свта и воздуха.

Въ печк съ деревянной трубой тлло нсколько полнъ, бросая вокругъ мерцающій свтъ. Подл, на полу, лежали четыре фигуры: молодая женщина съ ребенкомъ трехъ или четырехъ лтъ, завернутые въ одно одяло, а немного подале двое мужчинъ, свернувшіеся отдльно. Вс они лежали такъ неподвижно и спали такимъ тяжелымъ сномъ, что ихъ можно было принять за мертвецовъ.

Быть-можетъ, подобная мысль вошла въ голову Ашлея, и, посл минутнаго колебанія, онъ молча опустился на колни, передъ молодой женщиной и положилъ руку ей на лобъ. Какъ ни легко было это прикосновеніе, оно разбудило спящую. Ужъ не знаю, какая магнитическая сила скрывалась въ этомъ прикосновеніи, но молодая женщина схватила руку Ашлея и, не открывъ еще глазъ, промолвила:

— Филиппъ!

— Тише, Грэсъ.

Взявъ ея руку, онъ нжно поцловалъ и указалъ пальцемъ на остальныхъ спавшихъ.

— Вы вернулись,— шопотомъ произнесла она, пожирая глазами Ашлея, и слабая улыбка, освтившая ея лицо, ясно доказывала, что этотъ фактъ былъ для нея важне всхъ остальныхъ,— я видла васъ во сн, Филиппъ.

— Милая Грэсъ,— отвчалъ онъ, снова цлуя ея руку,— выслушайте меня, голубушка. Я принесъ все ту же мрачную всть: нтъ ни откуда помощи. Я убжденъ, Грэсъ,— продолжалъ онъ такъ тихо, что его слова могли быть понятны только напряженному слуху молодой двушки,— что мы очень уклонились на югъ отъ проложенной тропы. Только чудо или несчастье, подобное нашему, можетъ привести въ эту сторону другую партію. Мы одни и безпомощны въ невдомой мстности, которую покинули даже дикари и зври. Мы можемъ разсчитывать только на нашу общую самопомощь, а вы знаете не хуже меня, какъ на нее можно положиться,— прибавилъ онъ, бросая циническій взглядъ на спящихъ.

Молодая двушка молча пожала ему руку, какъ бы сознавая справедливость его упрека.

— У насъ, какъ у партіи, нтъ никакой силы, никакой дисциплины,— продолжалъ онъ.— Со смерти вашего отца, у насъ нтъ предводителя, я знаю, что вы хотите сказать Грэсъ,— прибавилъ онъ, отвчая на краснорчивый знакъ ея руки,— но если бы я уже и былъ способенъ предводительствовать, то никто меня не послушаетъ. Быть-можетъ, оно и лучше. Если мы останемся вс вмст, то величайшая для насъ опасность будетъ въ насъ самихъ.

Онъ взглянулъ на нее пристально, но она, очевидно, не поняла значенія этого взгляда.

— Грэсъ,— произнесъ онъ съ отчаяніемъ,— люди, умирающіе съ голоду, способны на всякую жертву, на всякое преступленіе, чтобы только сохранить драгоцнную имъ жизнь. Вы читали въ книгахъ… Грэсъ! Боже мой! что съ вами?

Хотя бы она не читала въ книгахъ того, на что намекалъ Ашлей, но смыслъ его словъ она могла прочесть въ эту самую минуту въ ужасномъ лиц, внезапно показавшемся въ полурастворенной двери: столько было дикой жестокости и зврской кровожадности въ искаженныхъ голодомъ чертахъ знакомаго ей лица Думфи. Но женскій тактъ подсказалъ ей тотчасъ, что не слдовало обнаруживать настоящей причины ея испуга, и, опустивъ голову на плечо Филиппа, она шопотомъ промолвила:

— Я понимаю.

Когда она снова подняла голову, то ужасное видніе уже исчезло.

— Довольно,— продолжалъ Ашлей,— я не хочу васъ пугать, Грэсъ, а только указываю на то, чего мы должны постараться избжать, пока у насъ есть еще силы. Вы знаете, что у насъ одинъ путь къ спасенію, правда, отчаянный, но, вдь, не мене страшно оставаться здсь и ждать врной погибели. Спрашиваю васъ снова, хотите вы бжать со мною? Когда я вамъ это впервые предложилъ, то самъ сомнвался въ успх, но теперь я изслдовалъ всю окрестную мстность. Бгство — возможно. Я больше ничего не говорю.

— А сестра и братъ?

— Ребенокъ былъ бы для насъ только помхой, если бы и выдержалъ вс трудности пути, а вашъ братъ долженъ остаться съ нимъ, бдной двочк необходимы остающіяся въ немъ силы и непреодолимая бодрость. Нтъ, Грэсъ, мы должны итти одни. Если мы спасемся, то и ихъ спасемъ. У нихъ хватитъ силъ подождать помощи, которую мы имъ пришлемъ, но они погибли бы, отправившись съ нами. Я ушелъ бы одинъ, но, милая Грэсъ, я не могу васъ здсь оставить.

— Я умру, если вы меня бросите,— сказала просто Грэсъ.

— Я знаю,— отвчалъ также просто Ашлей.

— Да разв мы не можемъ подождать еще немного? Помощь можетъ явиться завтра, всякую минуту.

— Завтра мы будемъ слабе, я не могу разсчитывать на наши силы, если мы не уйдемъ сегодня.

— А старикъ докторъ?

— Онъ вскор не будетъ нуждаться ни въ какой помощи,— отвчалъ грустно Ашлей,— или!.. онъ шевелится.

Дйствительно, одна изъ человческихъ фигуръ, лежавшихъ на полу, повернулась, Филиппъ, подойдя къ печк, помшалъ въ ней. Разгорвшееся пламя освтило испитое лицо старика, смотрвшаго на юношу лихорадочно-пристальнымъ взглядомъ

— Что вы длаете съ огнемъ?— спросилъ онъ недовольнымъ тономъ и съ легкимъ иностраннымъ акцентомъ.

— Мшаю.

— Оставьте.

Филиппъ отошелъ въ сторону.

— Подите сюда,— произнесъ старикъ.

Филиппъ подошелъ.

— Вамъ нечего мн разсказывать,— сказалъ старикъ посл минутнаго молчанія,— я читаю на вашемъ лиц все ту же прежнюю всть.

— Такъ что же?— спросилъ Филиппъ.

— Ничего.

Филиппъ снова отошелъ.

— Вы закопали ящикъ и бумаги?

— Да.

— Въ земл подъ снгомъ?

— Да.

— Врно?

— Врно.

— Чмъ вы обозначили мсто?

— Грудой камней.

— А объявленія выставили на нмецкомъ и французскомъ языкахъ?

— Я прибилъ ихъ всюду, гд только могъ, близъ старой тропы.

— Хорошо.

Филиппъ отвернулся отъ старика съ цинической улыбкой и пошелъ къ дверямъ, но тотчасъ вернулся и, вынувъ изъ-за пазухи завядшій цвтокъ, подалъ его доктору.

— Я нашелъ дубликатъ растенія, котораго вы искали,— сказалъ онъ.

Старикъ съ необыкновенной живостью привсталъ и, схвативъ цвтокъ, сталъ внимательно его разсматривать.

— Да, это то самое,— произнесъ онъ съ видимой радостью,— а вы сказали, что нтъ извстій.

— Что же означаетъ этотъ цвтокъ?— сказалъ Филиппъ.

— Онъ доказываетъ, что я правъ, а Линней, Дарвинъ и Эшенгольцъ ошибаются. Это — важное открытіе. То, что вы называете альпійскимъ цвткомъ, есть совершенно новый видъ.

— Нечего сказать — важный фактъ для людей, умирающихъ съ голода!— замтилъ съ горечью Филиппъ.

— Да, это — важное открытіе,— продолжалъ старикъ, не обращая вниманія на слова юноши,— цвтокъ этотъ не можетъ развиться въ стран вчныхъ снговъ, значитъ, онъ выросъ на теплой почв, подъ солнечными лучами, значитъ, черезъ два мсяца тамъ, гд вы его нашли, здсь, гд мы теперь лежимъ, будетъ роскошная трава. Мы находимся ниже линіи вчныхъ снговъ.

— Черезъ два мсяца!— воскликнула молодая двушка, всплеснувъ руками.

— Черезъ два мсяца,— произнесъ съ горечью Ашлей,— мы будемъ далеко отсюда или въ могил.

— По всей вроятности,— отвчалъ холодно старикъ,— но если вы исполнили мою просьбу относительно моихъ коллекцій и бумагъ, то он будутъ во-время спасены

Ашлей нетерпливо махнулъ рукой и, подъ предлогомъ приласкать ребенка, нагнулся къ Грэсъ и сказалъ ей на ухо нсколько словъ, потомъ быстро исчезъ за дверью. Старикъ безпомощно опустилъ голову на грудь и молчалъ нсколько минутъ.

— Грэсъ,— произнесъ онъ, наконецъ.

— Докторъ Деваржъ?

— Подите сюда.

Она встала и приблизилась къ нему.

— Зачмъ онъ мшалъ огонь?— спросилъ старикъ, смотря съ подозрніемъ вокругъ себя.

— Не знаю.

— Вы ему говорите все, вы сказали и это?

— Нтъ.

Деваржъ пристально посмотрлъ на молодую двушку, какъ бы желая проникнуть въ глубину ея сердца, и, успокоившись, прибавилъ:

— Выньте изъ огня и дайте ему остыть въ снгу.

Грэсъ помшала въ печк и вытащила изъ золы, съ помощью двухъ щепокъ, небольшой блестящій камень, раскаленный до бла, величиною съ яйцо. Потомъ она вынесла его за дверь, положила въ снгъ и возвратилась къ старику.

— Грэсъ?

— Сэръ?

— Вы уходите?

Грэсъ ничего не отвчала.

— Не отрицайте, я все слышалъ. Быть-можетъ, это — лучшее, что вы можете теперь сдлать, но, во всякомъ случа, къ добру это или къ худу, только вы съ нимъ уйдете. Но, Грэсъ, знаете ли вы, что это за человкъ?

Ни ежедневныя столкновенія, ни равенство всхъ передъ голодомъ, ни близость смерти не уничтожили въ Грэсъ женскаго инстинкта. Она тотчасъ встала въ оборонительное положеніе и начала парировать удары умирающаго.

— Я знаю о немъ то же, что мы вс: это — добрый, истинный другъ, не эгоистъ, а человкъ, мужеству и находчивости котораго мы столькимъ обязаны.

— Гм! еще что?

— Больше ничего, но вдь это вы его привели къ намъ,— отвчала съ нкоторой хитростью молодая двушка,— и онъ всегда былъ вашимъ преданнымъ другомъ. Я полагала, что и вы — его другъ.

— Я его подобралъ у Сладкаго Ручья, больше я ничего не знаю. Но онъ что вамъ разсказывалъ о своемъ прошедшемъ?

— Онъ убжалъ отъ злого вотчима и родственниковъ, которыхъ онъ ненавидлъ. Онъ явился на Западъ, желая поселиться между индйцами или составить себ состояніе въ Орегон. Онъ очень гордъ, вы его знаете, сэръ, и, какъ вы, нисколько на насъ не похожъ. Онъ — джентльменъ и человкъ образованный.

— Да, это здсь называютъ образованіемъ,— промолвилъ Деваржъ,— а онъ не знаетъ разницы между лепестками и тычинками. Ну, что же, общаетъ онъ жениться на васъ, когда вы убжите вмст?

На минуту молодая двушка выдала себя, и густой румянецъ покрылъ ея щеки, но тотчасъ она оправилась.

— О, сэръ,— нжно сказала юная лицемрка,— какъ можете вы шутить въ такую минуту? Жизнь моего милаго брата и сестры, жизнь несчастныхъ женщинъ въ сосднемъ шалаш зависитъ отъ нашего бгства. Мы оба — единственные здсь люди, имющіе достаточно силъ, чтобы перенести такой тяжелый путь. Я могу ему помочь, и для поддержанія моихъ силъ требуется меньше, чмъ для всхъ остальныхъ. Я убждена, что мы успемъ въ своемъ предпріятіи и вскор явимся съ помощью. О, сэръ, теперь не время шутить, когда жизнь всхъ и, между прочимъ, ваша виситъ на волоск!

— Моя жизнь,— отвчалъ старикъ спокойно,— уже давно проиграна. Задолго до вашего возвращенія, если вы когда-нибудь вернетесь, я навки успокоюсь.

Лицо его исказилось страданіями, и въ продолженіе нсколькихъ минутъ онъ собирался съ силами, чтобы произнести слово.

— Грэсъ,— сказалъ онъ, наконецъ, боле слабымъ, невнятнымъ голосомъ,— подойдите поближе, я хочу вамъ кое-что сказать.

Грэсъ колебалась, ей вдругъ стало страшно смотрть на умирающаго старика, и она взглянула на спящаго брата.

— Онъ не проснется,— сказалъ Деваржъ, слдя за движеніемъ ея глазъ,— успокоительное средство еще не потеряло своей силы. Принесите мн то, что вы вынули изъ огня.

Грэсъ вышла за дверь и возвратилась съ камнемъ. Это былъ кусокъ синевато-сраго шлака. Старикъ взялъ его въ руки, пристально осмотрлъ со всхъ сторонъ и сказалъ тихо:

— Потрите его объ одяло,

Грэсъ исполнила его желаніе, и черезъ нсколько минутъ полированная поверхность камня получила бловатый блескъ.

— Это похоже на серебро,— сказала Грэсъ, сомнительно качая головой.

— Это настоящее серебро,— отвчалъ докторъ Деваржъ.

Грэсъ поспшно положила камень подл старика и отошла въ сторону.

— Возьмите его, онъ — вашъ,— сказалъ старикъ,— я нашелъ его годъ тому назадъ въ горномъ кряж, далеко на западъ отсюда. Я знаю, гд его много скрыто въ синеватомъ камн, похожемъ на тотъ, который вы вчера положили въ огонь. Я вамъ скажу, гд и какъ его найти. Грэсъ, это — цлое состояніе, оно — ваше. Я отдаю вамъ право на мое открытіе.

— Нтъ, нтъ!— произнесла молодая двушка поспшно,— оставьте это богатство себ. Вы не умрете и имъ воспользуетесь.

— Нтъ, Грэсъ, даже, если бы я не умеръ, то никогда имъ не воспользуюсь. Я въ своей жизни испыталъ все, знаю, что богатство не приноситъ счастья. Оно въ моихъ глазахъ не иметъ никакой цны, послдняя былинка для меня дороже этого серебра. Но вы его возьмите. Для свта оно — все, оно сдлаетъ васъ столь же гордой и независимой, какъ вашъ возлюбленный, оно придастъ вамъ вчную прелесть въ его глазахъ. Оно будетъ оправой вашей красоты и пьедесталомъ вашей добродтели. Возьмите его, оно — ваше.

— Но у васъ есть родственники, друзья,— отвчала молодая двушка, отворачиваясь съ суеврнымъ страхомъ отъ блестящаго камня,— другіе имютъ право…

— Никто больше васъ не иметъ права на мое наслдство,— перебилъ ее старикъ съ нервной поспшностью человка, боящагося, что у него недостанетъ силъ выговорить все, что нужно, — примите это, если угодно, за награду или за подкупъ вашего возлюбленнаго, съ цлью заставить его исполнить свое общаніе и сохранить мои коллекціи и рукописи. Смотрите на это, какъ на позднее раскаяніе старика, знавшаго въ своей жизни молодую двушку, для которой подобное состояніе было бы спасеніемъ. Смотрите на это, какъ хотите, но только возьмите.

Голосъ его до такой степени ослаблъ, что онъ произносилъ слова шопотомъ. Сроватая блдность покрыла его лицо, и онъ едва переводилъ дыханіе. Грэсъ хотла кликнуть брата, но Деваржъ остановилъ ее движеніемъ руки. Съ неимоврнымъ усиліемъ онъ приподнялся на локт и, вынувъ изъ-за пазухи пакетъ, положилъ его въ руку молодой двушки.

— Тутъ,— прошепталъ онъ,— карта… описаніе руды и мстности… все ваше… скажите, что вы согласны… скажите, Грэсъ, скоре…

Голова его опустилась на полъ. Грэсъ нагнулась, чтобы ее приподнять, но въ эту минуту какая-то тнь мелькнула въ отверстіи двери. Она быстро подняла глаза и увидала страшное лицо Думфи. На этотъ разъ она не отскочила, а, инстинктивно обращаясь къ Деваржу, сказала: ‘я согласна’.

Потомъ она бросила вызывающій взглядъ на дверь, но тамъ уже никого не было.

— Благодарствуйте,— сказалъ старикъ, губы его продолжали шевелиться, но уже не издавали никакого звука.

— Докторъ Деваржъ!— шопотомъ произнесла Грэсъ.

Онъ ничего не отвчалъ, и глаза его какъ-то странно померкли.

— Онъ умираетъ,— подумала молодая двушка со страхомъ и быстро пошла къ спящему брату.

Съ минуту она его старалась разбудить, толкая въ бокъ, но онъ только тяжело дышалъ и, несмотря на вс ея усилія, не открылъ глазъ. Тогда она бросилась къ двери и воскликнула: ‘Филиппъ!’

Не получивъ никакого отвта, она высунулась въ отверстіе, служившее входомъ въ подземное жилище. Было уже совершенно темно и въ нсколькихъ шагахъ нельзя было ничего разглядть. Она бросила поспшный взглядъ на внутренность шалаша и, съ отчаяніемъ махнувъ рукою, исчезла во мрак.

Въ ту же минуту дв человческія фигуры приподнялись изъ-за снжнаго сугроба и быстро проникли въ подземное жилище. Это были миссисъ Бракетъ и Думфи. Какъ дикіе, хищные зври они проворно, ловко, но боязливо крадучись, обшарили вс углы, то пробираясь на четверенькахъ, то выпрямляясь во весь ростъ. Въ своей кровожадной поспшности они натыкались другъ на друга, злобно плевали другъ другу въ лицо отъ безпомощной ярости. Они рылись въ каждомъ углу, перебирали звриныя шкуры и одяла, шарили въ зол, все трогали, все обнюхивали. Наконецъ, они остановились въ своихъ безуспшныхъ поискахъ и посмотрли другъ на друга сверкающими глазами.

— Проклятые, они врно съли, — произнесла миссисъ Бракетъ глухимъ шопотомъ.

— Не похоже это на пищу — замтилъ Думфи.

— Вы видли, какъ они вынули изъ огня?

— Да.

— И терли?

— Да.

— Дуракъ, разв вы не понимаете…

— Что?

— Это — печеный картофель.

— Но зачмъ же тереть картофель?— сказалъ Думфи, посл минутнаго молчанія,— вдь, съ него кожа сойдетъ.

— У нихъ нжные желудки, — отвчала миссисъ Бракетъ.

Думфи разинулъ ротъ отъ удивленія при такомъ важномъ открытіи.

— Онъ сказалъ, что знаетъ, гд ихъ много,— промолвилъ Думфи шопотомъ.

— Гд?

— Я не разслышалъ.

— Дуракъ, зачмъ вы не бросились на него и не принудили сказать,— произнесла миссисъ Бракетъ съ зврской злобой,— вы трусливе блохи. Дайте мн только поймать эту двчонку… Но что это?

— Онъ шевелится,— сказалъ Думфи.

Въ одну минуту эти оба человческія существа превратились въ пресмыкающихся животныхъ и думали только о бгств, но не смли двинуться съ мста.

Старикъ Деваржъ повернулся на другой бокъ, и уста его лепетали что-то въ лихорадочномъ бреду.— Грэсъ!— произнесъ онъ, наконецъ.

Миссисъ Бракетъ сдлала знакъ Думфи и подкралась къ умирающему.

— Да, я здсь,— промолвила она.

— Скажите ему, чтобы онъ не забылъ. Заставьте сдержать свое слово. Спросите его, куда онъ зарылъ.

— Да.

— Онъ вамъ скажетъ.

— Да.

— При вход въ Монументное Ущелье, въ ста футахъ къ сверу отъ одинокой сосны. Надо выкопать два фута земли надъ поверхностью камней.

— Да.

— Туда не проберутся волки.

— Да.

— Камни сохранятъ отъ дикихъ зврей.

— Да.

— Отъ голодныхъ животныхъ.

— Да.

— Которыя могли бы разрыть.

— Да.

Блуждающіе глаза старика вдругъ потухли, какъ свчки. Нижняя губа его отвисла. Онъ умеръ. Миссисъ Бракетъ и Думфи смотрли на него и другъ на друга съ дикой страшной улыбкой, впервые исказившей ихъ лица со времени ихъ пребыванія въ роковомъ ущель.

III.
Габріель.

На слдующее утро оказалось, что партія переселенцевъ уменьшилась на пять человкъ. Филиппъ Ашлей и Грэсъ Конрой, Питеръ Думфи и миссисъ Бракетъ убжали, докторъ Поль Деваржъ умеръ. Смерть старика не обратила никакого вниманія и не вызвала ни въ комъ горя, но исчезновеніе четырехъ живыхъ членовъ отряда было объяснено сокрытіемъ отъ другихъ извстнаго имъ средства къ спасенію, и безумная ярость овладла всми оставшимися. Тотчасъ было ршено лишить бглецовъ жизни и имущества, но предпринятая погоня продолжалась недолго — около двадцати шаговъ. Силы измнили преслдователямъ, и они остановились въ безпомощной злоб.

Одинъ только Гэбріель Конрой зналъ, что Филиппъ и Грэсъ ушли вмст. Проснувшись рано утромъ, онъ нашелъ пришпиленную къ его одялу слдующую записку карандашемъ:

‘Да благословитъ Господь добраго брата и сестру и сохранитъ ихъ, пока я и Филиппъ возвратимся съ помощью’.

Подл этой записки лежалъ небольшой запасъ провизіи, очевидно, скопленный молодой двушкой изъ ея скудныхъ порцій.

Гэбріель, прежде всего, отдалъ эти припасы на общую пользу. Потомъ онъ принялся ухаживать за своей маленькой сестрой. Онъ отличался не только способностью сохранять бодрость и не терять надежды въ самыя отчаянныя минуты, но также инстинктивнымъ сочувствіемъ къ страданіямъ и потребностямъ дтей. У него даже были вс физическія качества няньки: большая, мягкая рука, нжный, внушительный голосъ, быстрыя, неутомимыя ноги и широкая грудь, могущая служить подушкой. Во время долгаго, тягостного путешествія женщины довряли ему своихъ дтей и большинство умершихъ испустили духъ на его рукахъ, безпомощность во всхъ ея формахъ и видахъ пользовалась его рдкой способностью быть нянькой и сидлкой. Однако, никто не думалъ его благодарить, и онъ самъ, я полагаю, не ожидалъ благодарности, онъ, повидимому, не сознавалъ своего значенія, и, какъ часто бываетъ, его услугамъ не придавали цны и другіе. Больше того: люди, дававшіе ему случай примнить на практик его способности, чувствовали какое-то превосходство надъ нимъ.

— Олли,— сказалъ Гэбріель, качая ребенка,— хочешь ты куклу?

Двочка широко открыла глаза и утвердительно махнула головкой.

— Я теб принесу славную куклу,— продолжалъ онъ,— у нея есть настоящая мама, которая няньчитъ ее, какъ ребенка. Ты можешь ей помогать.

Мысль о подобномъ товариществ, очевидно, понравилась маленькой Олли.

— Подожди меня, я сейчасъ приведу маму съ куклой, но тогда Грэсъ должна уйти и уступить ей свое мсто.

Олли сначала несочувственно отнеслась къ подобной мн, но почти тотчасъ новизна взяла свое, какъ обыкновенно бываетъ съ ея поломъ, голодающимъ или нтъ. Однако, она все же благоразумно спросила:

— Кукл тоже нужно сть?

— Кукла не стъ никогда, — отвчалъ Гэбріель ршительнымъ тономъ.

— Это хорошо, — промолвила Олли, какъ бы успокоившись.

Хитрый Гэбріель тотчасъ отыскалъ сумасшедшую миссисъ Думфи и, приласкавъ мнимаго ребенка, никогда не покидавшаго ее, сказалъ нжно:

— Вы убиваете себя, ухаживая за ребенкомъ. Боже мой, какъ онъ исхудалъ! Я увренъ, что перемна и товарищество ему сдлаютъ пользу. Подите къ Олли, она вамъ поможетъ ухаживать за нимъ до завтра.

Завтра было конечнымъ предломъ будущаго для миссисъ Думфи.

Такимъ образомъ, мнимая сумасшедшая съ мнимымъ ребенкомъ заняла мсто Грэсъ, и Олли была совершенно счастлива. Человкъ съ боле утонченной натурой или съ боле дятельнымъ воображеніемъ, чмъ Гэбріель, быть можетъ, возсталъ бы противъ такой чудовищной комбинаціи, но Гэбріель видлъ только, что вс были довольны, и что отсутствіе Грэсъ нечувствительно для Олли. Маленькая двочка и сумасшедшая поочередно няньчили мнимаго ребенка, первая предвкушая будущее и забывая настоящее, а послдняя — живя прошедшимъ. Заботы обихъ о сохраненіи частицы своей скудной пищи для куклы были, поистин, трогательны, но некому было обратить на это вниманія, такъ какъ единственный зритель, Гэбріель, былъ, вмст съ тмъ, и дйствующимъ лицомъ драмы, къ тому же, самая трогательная сцена кажется патетичной только издали.

Около полудня молодой человкъ, двоюродный братъ Конроевъ, умеръ. Гэбріель пошелъ тотчасъ въ сосдній шалашъ и старался ободрить своихъ товарищей по несчастью. Онъ настолько усплъ въ своемъ намреніи, что языкъ обычнаго разсказчика развязался, и онъ сталъ описывать, какъ всегда, великолпные обды. Однако, когда Гэбріель ушелъ къ себ въ 4 часа, тло умершаго не было еще предано земл.

Вечеромъ, сидя съ Олли и мистеромъ Думфи у мерцающаго огня, онъ вдругъ замтилъ странную перемну въ бдной женщин. Мнимый ребенокъ выпалъ изъ ея рукъ, и глаза ея безсознательно смотрли въ пространство. Гэбріель спросилъ, что съ ней, но она не отвчала. Онъ прикоснулся къ ней, тло ея словно окоченло. Олли начала плакать, и звуки ея рыданій какъ бы пробудили миссисъ Думфи. Не двигаясь съ мста, и неестественнымъ голосомъ она промолвила:

— Слышите?

Элли перестала плакать по знаку Гэбріеля.

— Идутъ,— продолжала миссисъ Думфи.

— Кто?— спросилъ Гэбріель.

— Къ намъ на помощь.

— Гд?

— Далеко, очень далеко. Они только что вызжаютъ. Двнадцать людей съ вьючными лошадьми и провіантомъ. Предводитель американецъ, а другіе — иностранцы. Они дутъ, но о! какъ еще далеко!

Гэбріель пристально смотрлъ на нее, но не промолвилъ ни слова. Посл убійственнаго молчанія она продолжала:

— Тамъ, гд они дутъ, солнце свтитъ, птицы поютъ и трава зеленетъ, но это слишкомъ, слишкомъ далеко.

— Вы ихъ знаете?— спросилъ Гэбріель.

— Нтъ.

— А они васъ знаютъ?

— Нтъ.

— Зачмъ же они дутъ и почему знаютъ, гд мы?

— Ихъ предводитель насъ видлъ.

— Гд?

— Во сн {Я считаю долгомъ подвергнуть еще дальнйшему испытанію терпніе скептическаго читателя и обратить его вниманіе на, быть можетъ, самый врный и вполн подтвержденный фактъ этой вообще вымышленной хроники. Положеніе и мсто нахожденія злополучной Донверской партіи (тогда еще неизвстной группы эмигрантовъ), умиравшей отъ голода въ пустынномъ горномъ проход Калифорнійскихъ Сіерръ, узнаны впервые во сн капитаномъ Уонтомъ изъ Напы. Испанскія лтописи удостовряютъ, что помощь несчастнымъ, оставшимся въ живыхъ, была послана только на основаніи этого сна.}.

Гэбріель засвисталъ и посмотрлъ на мнимаго ребенка, валявшагося на полу. Онъ готовъ былъ признать нчто ненормальное и, быть можетъ, пророческое въ словахъ этой сумасшедшей женщины, но никакъ не могъ допустить подобнаго же явленія въ человк здоровомъ и не голодномъ. Однако, обычное добродушіе и способность во всемъ видть надежду на счастливый исходъ взяли въ немъ верхъ, и онъ спросилъ:

— А какъ они прідутъ?

— Они прежде минуютъ красивую долину и широкую, блестящую рку, потомъ переберутся черезъ гору и очутятся въ другой красивой долин съ быстрой ркой, которая бжитъ такъ близко отсюда, что я слышу плескъ воды. Разв вы ея не видите? Вотъ она, за той снжной вершиной, зеленая долина и въ ней дождь идетъ. Посмотрите на нее.

И она указала прямо на сверъ, гд простиралась пустынная, снжная страна.

— Можете вы дойти до нея?— спросилъ практическій Гэбріель.

— Нтъ.

— Отчего?

— Я должна здсь ждать мою двочку. Она идетъ за мною и найдетъ меня здсь.

— Когда?

— Завтра.

Въ послдній разъ произнесла она это вчное слово ‘завтра’. Немного спустя посл полуночи ея ребенокъ явился къ ней въ лучезарномъ сіяніи, хотя невидимый для Гэбріеля, и бдная сумасшедшая, вскочивъ съ блестящими глазами, протянула къ нему руки. Гэбріель поддержалъ ее и положилъ въ свои объятія мнимаго ребенка. Она была мертвая.

Черезъ минуту онъ бросился въ сосдній шалашъ, но не пошелъ дальше двери. То, что онъ тамъ видлъ, онъ никогда впослдствіи не разсказывалъ, но, возвратясь къ сестр дрожащими шагами, онъ былъ блденъ, какъ полотно, и глаза его дико блуждали. Онъ сознавалъ только одно — надо бжать изъ этого проклятаго мста.

— Господи, помоги мн, помоги имъ!— воскликнулъ онъ громко и, схватилъ испуганную, плачущую Олли, выбжалъ на снжную поляну.

Черезъ минуту онъ исчезъ во мрак.

IV.
Природа указываетъ путь.

По блоснжному откосу одного изъ горныхъ отроговъ, къ сверу отъ ущелья, медленно поднимались отъ полудни до захода солнца дв фигуры, наконецъ, он рельефно обрисовались на краю гребня. Это были Филиппъ и Грэсъ.

Несмотря на всю усталость отъ долгой ходьбы, на недостатокъ пищи и на мрачную тнь прошедшаго горя, Грэсъ была прелестна при нжномъ, розовомъ свт потухающаго дня. Мужская одежда, сшитая не по ея росту, придавала ея хорошенькой, маленькой фигурк еще большую миніатюрность, не скрывая ея художественныхъ очертаній. Филиппу были теперь ясно видны ея черные глаза, окаймленные густыми бровями, правильный овалъ ея лица и даже веснушки на верхней губ. Онъ нжно обнялъ ее и поцловалъ: первое, очевидно, для физической поддержки, а второе — безъ всякой видимой причины.

— Любите вы меня, Филиппъ?— спросила Грэсъ съ характеристической осторожностью женскаго пола.

Она уже не разъ задавала этотъ вопросъ, и Филиппъ съ обычной въ подобныхъ случаяхъ торопливой мужской откровенностью всегда неизмнно отвчалъ, какъ и въ настоящую минуту:

— Да, Грэсъ.

Однако, молодой человкъ былъ задумчивъ, озабоченъ и голоденъ. Прошло уже четыре дня съ тхъ поръ, какъ они покинули своихъ товарищей. На второй день они нашли нсколько сосновыхъ шишекъ, сохранившихся подъ снгомъ, и блку съ ея зимнимъ запасомъ продовольствія. На третій день Филиппъ убилъ и сълъ блку, въ тотъ же вечеръ онъ увидалъ утку, летвшую надъ ущельемъ. Вполн увренный, что утка летла къ какому-нибудь недалекому озеру, Филиппъ замтилъ направленіе ея полета, а потомъ мткимъ выстрломъ повергъ ее на землю. На слдующее утро они съли своего путеводителя и направили шаги по его указанію.

Но Филиппъ обманулся въ надеждахъ. Съ гребня горнаго отрога, достигнутаго съ такимъ трудомъ, открывался все тотъ же однообразный пейзажъ безконечныхъ блыхъ, волнистыхъ вершинъ до самого горизонта. Нигд не было видно разслины въ кряж или хоть малйшаго слда воды. Ничто не указывало, откуда или куда летла утка. Онъ сталъ соображать, не перемнить ли снова свой путь, какъ неожиданное обстоятельство распорядилось но своему ихъ дальнйшей судьбой.

Грэсъ, стоя на самомъ краю утеса, смотрла съ напряженнымъ вниманіемъ на необозримую снжную равнину, какъ вдругъ почва подалась подъ ея ногами. Филиппъ схватилъ ее за руку, но въ то же мгновеніе гранитная масса отдлилась отъ утеса и, низвергнувшись въ бездну, оставила молодую двушку висящей навоздух. Прежде чмъ Филиппъ усплъ отскочить съ своей драгоцнной ношей, каменная глыба, на которой онъ стоялъ, также дрогнула и покатилась внизъ, увлекая за собой Филиппа и Грэсъ. По счастью, масса камней и льда летла впередъ и очищала имъ путь, хотя почти отвсный, вдоль горнаго откоса.

Даже падая, Филиппъ сохранилъ присутствіе духа и не хватался за камни, которые попадались на дорог и, могли бы ихъ раздавить, оторвавшись отъ скалы. Прежде чмъ онъ потерялъ чувство, онъ помнилъ, что крпко обвилъ руками и спряталъ ея лицо на своей груди, инстинктивно охраняя ее отъ окружающей опасности, потомъ онъ на половину сознавалъ, что очутился во мрак, вслдъ затмъ снова въ свту, что вокругъ него хрустли сучья и еловыя иглы царапали его лицо. Наконецъ, какая-то преграда остановила его паденіе, а въ голов у него все завертлось и наступило утшительное мгновеніе полной безсознательности.

Когда онъ очнулся, его что-то душило и жгло. Открывъ глаза, онъ увидалъ передъ собою Грэсъ: блдная, дрожащая, она терла снгомъ его руки и лобъ. На одной изъ ея круглыхъ щечекъ виднлась капля крови.

— Что съ вами, Грэсъ, вы ранены?— промолвилъ Филиппъ, едва переводя дыханіе.

— Нтъ, милый, храбрый Филиппъ,— отвчала молодая двушка, — но я такъ счастлива, такъ благодарна, что вы спасены.

Однако, она прислонилась къ дуплу и смертельно поблднла даже залитая солнечнымъ свтомъ. Ея верхняя губа посинла.

Но Филиппъ ея не видалъ. Онъ жадно смотрлъ вокругъ себя. Онъ лежалъ среди обломковъ низвергнувшейся скалы и сломанныхъ сучьевъ. Въ ушахъ его раздавался плексъ воды, а передъ нимъ, въ какихъ-нибудь ста футахъ, весело бжала рчка. Онъ взглянулъ наверхъ: красный свтъ заходящаго солнца проникалъ широкимъ лучемъ черезъ отверстіе, пробитое ихъ паденіемъ въ каменномъ и снговомъ свод, сложенномъ самой природой.

Онъ зналъ теперь, откуда летла утка, отчего онъ не видалъ ране этой рки. Онъ зналъ теперь, куда исчезли вс птицы и животныя, отчего лса и ушелья были покрыты безслдной снжной пеленой. Наконецъ, передъ ними былъ открытый путь.

Онъ вскочилъ и съ восторгомъ воскликнулъ:

— Грэсъ, мы спасены!

Грэсъ смотрла на него съ счастливой улыбкой, но скоре она радовалась тому, что онъ былъ невредимъ, чмъ понимала причину его восторга.

— Посмотрите, Грэсъ,— продолжалъ онъ,— сама природа указываетъ намъ путь изъ этой снговой пустыни. Слдуя по берегу этой рки, мы выйдемъ въ боле широкую долину.

— Я это знаю,— сказала Грэсъ просто.

Филиппъ взглянулъ на нее вопросительно.

— Когда я вытащила васъ изъ-подъ снга и обломковъ утеза, я видла долину, о которой вы говорите. Вотъ оттуда все видно.

И она указала на уступъ горы надъ отверстіемъ въ каменномъ свод, гд остановилась въ своемъ паденіи гранитная глыба.

— Когда вы меня вытащили, дитя мое?

Грэсъ улыбнулась.

— Вы не знаете, какъ я сильна,— сказала она и въ подтвержденіе своихъ словъ упала въ обморокъ.

Филиппъ бросился къ ней и сталъ искать у себя въ карманахъ фляжку съ водкой, которую онъ, какъ святыню, берегъ во время всхъ ихъ бдствій. Она исчезла. Онъ бросилъ взглядъ вокругъ себя и съ отчаяніемъ увидалъ на снгу фляжку, но пустую.

Въ первый разъ за все время ихъ тяжелаго странствованія Филиппъ застоналъ. Въ то же мгновеніе Грэсъ открыла глаза. Увидавъ въ его рукахъ пустую фляжку, она съ улыбкой сказала:

— Я все влила вамъ въ горло, милый Филиппъ. Вы были безъ чувствъ, и я боялась, что вы умрете. Простите меня.

— Я былъ только ошеломленъ паденіемъ, а вы, Грэсъ, вы?

— Мн теперь лучше,— сказала она, стараясь встать, но, вскрикнувъ отъ боли, снова упала на землю.

Филиппъ не слыхалъ и не видалъ этого. Онъ поспшно взлзъ на указанный молодой двушкой уступъ горы и возвратился, сіяя радостью.

— Я вижу долину, Грэсъ, она — въ нсколькихъ миляхъ!— воскликнулъ онъ, — еще свтло, и мы тамъ остановимся на ночлегъ.

— Врядъ-ли, милый Филиппъ, — отвчала Грэсъ, качая своей маленькой головкой.

— Отчего?— спросилъ Филиппъ съ нетерпніемъ.

— У меня… кажется… сломана нога.

— Грэсъ!

Но уже молодая двушка была безъ чувствъ.

V.
Изъ снга въ мракъ.

По счастью, Грэсъ ошиблась. У нея былъ только вывихъ въ голеностопномъ сочлененіи. Но все же она не могла стоять. Филиппъ разорвалъ свою рубашку, сдлалъ бинтъ и, намочивъ его снговой водой, обвернулъ имъ распухшую ногу молодой двушки. Потомъ онъ отправился въ кусты и вернулся черезъ нсколько минутъ съ перепелкой и уткой, изъ которыхъ поспшно приготовилъ горячій ужинъ для больной. Имъ нечего было больше бояться голодной смерти, а потому ихъ не пугало нсколько дней насильственнаго отдыха.

Въ послдніе часы воздухъ сталъ гораздо мягче. Около полуночи верхушки сосенъ заколебались, запахло сыростью, и глухая дробь послышалась на снжномъ свод. Это былъ дождь,

— Весна, пробуждается весна,— произнесъ шопотомъ Филиппъ.

Но Грэсъ теперь было не до поэзіи, даже въ устахъ милаго человка. Она припала головой къ его плечу и промолвила:

— Вы должны продолжать путь, голубчикъ, а меня оставьте здсь.

— Грэсъ!

— Да Филиппъ. Я могу преспокойно васъ здсь обождать Мн нечего теперь бояться. Мн такъ хорошо здсь, въ сравненіи съ ними.

Филиппъ почувствовалъ на своей рук капли ея слезъ, и насупилъ брови. Быть-можетъ, его укоряла совсть или было что-то особенное въ тон молодой двушки, но ея слова непріятно затронули ту внутреннюю его сторону, которую онъ называлъ здравымъ смысломъ. Онъ, дйствительно, считалъ себя возвышеннымъ, пламеннымъ, сильнымъ существомъ, спасеннымъ отъ погибели только благодаря своему мужеству.

Въ продолженіе нсколькихъ минутъ онъ ничего не отвчалъ. Онъ думалъ о томъ, какъ, рискуя своей жизнью, спасъ эту молодую двушку отъ страшной смерти, какъ берегъ ее во время опаснаго пути, неся все бремя на себ, какъ, по его милости, она была счастлива, что сама вполн признавала. Думалъ о своей готовности, ради ея безпомощнаго положенія, отложить дальнйшее странствованіе, думалъ о счастіи, которое ее ожидало съ нимъ въ будущемъ… и что же?.. Въ минуту ихъ спасенія она заботилась о двухъ умирающихъ существахъ, которыя безъ особаго чуда должны были умереть прежде, чмъ она могла до нихъ достигнуть. При этомъ надо сказать, что Филиппъ, разсуждая подобнымъ образомъ, всегда ставилъ себя на мсто того человка, съ которымъ онъ не соглашался, и спрашивалъ себя, какъ бы онъ поступилъ въ такомъ случа. Конечно, постоянно оказывалось, что онъ поступилъ бы въ совершенно противоположномъ смысл. Въ настоящемъ случа, ставя себя на мсто Грэсъ, онъ чувствовалъ, что бросилъ бы всхъ и все ради любви и блестящей будущности, открывавшейся передъ нею. Поэтому ясно, что ея поведеніе доказывало нравственное уродство или недостатокъ расы. Подобная логика легка и неопровержима. Къ ней часто прибгали и за Калифорнійскими Сіеррами люди, даже не утомленные физически, а въ полной сил своихъ умственныхъ и физическихъ способностей.

— Поговоримъ прямо, Грэсъ, и поймемъ другъ друга, прежде чмъ итти дале или вернуться назадъ,— сказалъ онъ совершенно измнившимся тономъ,— пять дней прошло съ тхъ поръ, какъ мы покинули хижину, если бы мы были уврены, что сумемъ найти дорогу назадъ, то все же на это потребуется еще пять дней, а къ тому времени тамъ все будетъ кончено. Они или спасены, или уже безполезна всякая помощь. Мои слова могутъ показаться вамъ жестокими, но жестокъ фактъ, а не слова. Если бы мы остались съ ними, то не принесли бы имъ никакой пользы, а только раздлили бы ихъ судьбу. Я былъ бы на мст вашего брата, а вы — на мст сестры. Не наша вина, а только наше счастье, что мы не умираемъ вмст съ ними. Провиднію было угодно, чтобъ мы съ вами спаслись. Быть-можетъ, по вол того же Провиднія, мы погибли бы, стараясь имъ помочь, и помощь, которая ихъ спасетъ, не спасла бы насъ.

Грэсъ не привыкла къ мужской логик и невольно почувствовала, что, если бы Филиппъ говорилъ съ нею этимъ тономъ въ снжномъ сугроб, то она никогда не ушла бы оттуда. Но, конечно, вс читатели мужскаго пола признаютъ несостоятельность ея женскаго инстинкта и замтятъ, что онъ нисколько не опровергалъ аргументовъ Филиппа.

Она взглянула на него, съ какимъ-то страхомъ. Слезы-ли отуманили ея глаза, или по какой другой причин, но онъ теперь казался совершенно чуждымъ ей человкомъ, и впервые она почуствовала себя одинокой. Ей хотлось попрежнему прижаться къ нему, но ее удерживало какое-то новое чувство стыда.

Филиппъ замтилъ ея колебанія и по своему объяснилъ его:

— Лучше намъ отложить всякій разговоръ о помощи другимъ, пока мы сами не избгнемъ опасности, — сказалъ онъ съ прежней горечью,— несчастный случай съ вами задержитъ насъ нсколько дней:, а мы сами не знаемъ, гд мы. Усните теперь,— прибавилъ онъ боле нжно,— а утромъ мы увидимъ, что предпринять.

Грэсъ долго плакала, прежде чмъ уснуть. Бдная Грэсъ! Она давно ждала этого случая поговорить съ Филиппомъ о себ, объ ихъ будущемъ. Она намревалась открыть ему тайну доктора Деваржа и передать вс его слова, даже т, которыя выражали сомнніе въ самомъ Филипп. Тогда, конечно, Филиппъ открылъ бы ей свои планы, и они вернулись бы съ помощью къ несчастнымъ, Филиппъ былъ бы герой, Гэбріель призналъ бы его достойнымъ мужемъ сестры, и вс были бы счастливы. А теперь они умерли, умерли, проклиная ее… и Филиппъ въ эту минуту не простился съ нею, не поцловалъ ее!

На другой день шелъ проливной дождь, рки выступили изъ береговъ. Теченіе теперь было быстрое и уносило снгъ, ледъ, сучья и даже иногда, въ сроватомъ свт туманнаго утра, проносилось цлое дерево, вырванное съ корнями. Неожиданно Филиппъ, погруженный въ тяжелую думу, вскочилъ съ громкимъ крикомъ. Грэсъ томно открыла глаза.

Онъ указалъ ей на дерево, которое, спускаясь по теченію, задло за берегъ, гд они сидли, и на мгновеніе остановилось.

— Грэсъ,— произнесъ онъ, съ прежнимъ одушевленіемъ,— природа насъ сама спасаетъ. Она привела насъ сюда на берегъ рки, а теперь прислала за нами лодку. Пойдемте, Грэсъ.

Прежде, чмъ она могла отвтить, Филиппъ весело взялъ ее на руки и бережно посадилъ на дерево между двумя торчавшими къ верху корнями. Потомъ онъ положилъ подл нея свое ружье и провизію, самъ же, помстившись на носу этого страннаго корабля, отчалилъ отъ берега съ помощью отломаннаго сучка сосны. Съ минуту дерево не слушалось, но потомъ понеслось по теченію, какъ живое существо.

Рка была узкая и быстрая, такъ что Филиппъ напрягалъ все свое вниманіе и энергію, чтобы удержать дерево посреди русла. Грэсъ сидла молча, любуясь своимъ другомъ, такимъ ловкимъ, сильнымъ и полнымъ одушевленія.

— Видите вы полно?— воскликнулъ онъ,— наконецъ, мы не далеко отъ жилого мста.

Дйствительно, рядомъ съ ними плыло свжеотрубленное сосновое полно. Лучъ надежды блеснулъ въ голов Грэсъ: если они были такъ недалеко отъ помощи, то, быть-можетъ, она достигла и до несчастныхъ страдальцевъ! Но молодая двушка не сказала ни слова объ этомъ Филиппу, а онъ, казалось, позабылъ ее.

Черезъ нсколько времени, однако, онъ обернулся къ ней и, пройдя на корму импровизированной лодки, слъ подл нея.

— Грэсъ, дитя мое, мн вамъ надо кое-что сказать, — произнесъ онъ, нжно беря ее за руку.

Сердце Грэсъ радостно и тревожно забилось, она не смла поднять глазъ. Не обращая вниманія на ея волненіе, Филиппъ продолжалъ:

— Черезъ нсколько часовъ, мы не будемъ боле въ пустын, а будемъ между людьми, быть-можетъ, женщинами. Конечно, это будутъ люди чужіе, не ваши родственники, не товарищи, съ которыми мы провели столько дней и недль, а люди, не знающіе насъ и нашихъ страданій.

Грэсъ взглянула на него, но ничего не сказала.

— Вы понимаете, Грэсъ, что, не зная насъ, они могутъ истолковать во зло наше бгство. Говоря прямо, дитя мое, вы — молодая двушка, а я — молодой человкъ. Ваша красота, милая Грэсъ, послужитъ въ глазахъ свта боле вроятнымъ истолкованіемъ нашего товарищества, чмъ самая истина. Поэтому, эту истину надо скрыть. Я одинъ возвращусь съ помощью къ вашимъ родственникамъ, а васъ оставлю на попеченіе добрыхъ людей. Но я оставлю васъ здсь не какъ Грэсъ Конрой, а вы примете мою фамилію.

Грэсъ вспыхнула, и не только ея щеки, но и шея покрылась яркимъ румянцемъ. Едва переводя дыханіе, она ждала его слдующихъ словъ.

— Вы будете моей сестрою, Грэсъ Ашлей,— сказалъ онъ спокойно.

Кровь отхлынула отъ ея щекъ, вки тяжело опустились, и она закрыла лицо руками. Филиппъ терпливо ждалъ отвта. Когда она снова подняла глаза, то лицо ея было спокойно и гордая улыбка играла на ея устахъ.

— Вы правы,— промолвила она.

Въ это мгновеніе ихъ оснилъ неожиданный лучъ свта и тепла, дерево быстро обогнуло крутую косу и медленно поплыло по широкой рк, среди роскошной, волнистой долины, залитой полуденнымъ солнечнымъ свтомъ. Вдали, въ какой-нибудь мил, виднлся столбъ дыма, поднимавшійся къ небу изъ трубы хижины.

VI.
Слды.

Въ продолженіи двухъ недль всходило и садилось безоблачное солнце надъ суровыми очертаніями Монументнаго Пика. Въ продолженіе двухъ недль не произошло никакой видимой перемны въ роковой близн покрытыхъ снгомъ утесовъ, въ волнистой, блоснжной равнин, разстилавшейся во вс стороны, въ мертвой тишин, царившей вверху и внизу. Было 1-е апрля, въ воздух чувствовалась весенняя мягкость, но въ необозримой пустын не слышно было ни звука, ни движенія.

Однако, при ближайшемъ наблюденіи, оказывалась большая, хотя и медленная, тайная перемна. Блыя очертанія горъ не были такъ круглы и полны, мстами виднлись трещины и въ нихъ обнаженный гранитъ, кости начинали мало-по-малу проглядывать изъ-подъ отвисавшаго тла. И все же эта перемна произошла безмолвно, безъ нарушенія могильной тишины.

Наконецъ, въ одинъ свтлый, блестящій день въ роковой долин раздались человческіе голоса и бряцаніе шпоръ. Въ горномъ проход показалась кавалькада всадниковъ и вьючныхъ муловъ, которые медленно двигались, то проваливаясь въ снгу, то шумно стуча копытами по камню. Неожиданные звуки пробудили дремавшее горное эхо, подняли вокругъ, отъ сотрясенія въ воздух, снжную пыль и вызвали изъ какой-то невдомой пещеры на снжную поверхность такое дикое, растерзанное и чудовищное существо, которое едва-едва напоминало человка. Оно прокралось по снгу до большого дерева и, точно испуганное животное, стало ждать въ засад приближенія спутниковъ.

Впереди отряда хали два человка: одинъ — серьезный, озабоченный, молчаливый, другой — энергичный, живой, словоохотливый. Наконецъ, первый сказалъ медленно, какъ бы вспоминая что-то:

— Они должны быть недалеко. Я видлъ ихъ именно въ такой мстности. Она мн знакома.

— Дай Богъ,— отвчалъ поспшно второй всадникъ,— по правд сказать, я сомнваюсь, чтобы мы удержали въ повиновеніи людей до завтра, если наши безумные поиски ни къ чему не приведутъ.

— Именно здсь я видлъ мужчину и женщину. Если, не близости, тутъ не найдется груды камней, то я признаю свой сонъ несправедливымъ, а себя — старымъ дуракомъ.

— Ну, хорошо, дайте намъ хоть груду камней, хоть лоскутокъ бумаги, хоть старое одяло или колесо. Колумбъ могъ продолжать свой путь и держать въ порядк своихъ матросовъ, благодаря морскому тростнику. Однако наши люди на что-то смотрятъ! Боже мой, вдоль утеса что-то движется.

Подъ вліяніемъ общаго суеврнаго инстинкта, весь отрядъ скучился, даже т, которые, за нсколько минутъ, всего громче выражали свой скептицизмъ, притаили дыханіе отъ страха. Дикое существо, спрятавшееся за дерево, теперь выскочило и, принявъ человческій образъ, съ странными ужимками и глухимъ воплемъ приблизилось къ отряду. Это былъ Думфи.

Первый оправился отъ волненія предводитель и встртилъ Думфи на полъ-дорог.

— Кто вы?

— Человкъ.

— Что съ вами?

— Голоденъ.

— Гд другіе?

— Кто?— спросилъ Думфи, подозрительно взглянувъ на незнакомца.

— Другіе. Вы не одинъ?

— Одинъ.

— Какъ вы сюда попали?

— А вамъ какое дло? Я здсь и умираю съ голода. Дайте мн сть и пить.

Съ этими словами онъ въ изнеможеніи опустился на четвереньки.

Въ толп раздался ропотъ.

— Дайте ему сть. Онъ не можетъ стоять, не только говорить. Гд докторъ?

— Предоставьте его мн, онъ боле нуждается въ моей помощи, чмъ въ вашей,— сказалъ младшій изъ передовыхъ всадниковъ, котораго назвали докторомъ.

Онъ налилъ водки въ горло несчастнаго. Думфи тяжело перевелъ дыханіе и вскочилъ на ноги.

— Какъ васъ зовутъ?— спросилъ нжно молодой докторъ.

— Джаксонъ,— отвчалъ Думфи, бросая вокругъ себя дикій вызывающій взглядъ.

— Откуда?

— Миссури.

— Какъ вы сюда попали?

— Отсталъ отъ товарищей.

— А они…

— Пошли впередъ. Дайте пость.

— Отведите его въ лагерь и передайте Санхецу: онъ знаетъ, что съ нимъ сдлать,— сказалъ докторъ одному изъ людей и прибавилъ, обращаясь къ предводителю:— ну, Блунтъ, вы спасены, но ваши девять человкъ въ клеенчатой одежд уменьшились до одного, и тотъ, признаюсь — не важный экземпляръ.

— Я желалъ бы, докторъ, чтобы дальше ничего не исполнилось изъ моего сна,— отвчалъ Блунтъ,— я согласенъ теперь возвратиться, но что-то мн говоритъ — дло только начинается. Этотъ человкъ длаетъ вроятнымъ все остальное. Но что это?

Одинъ изъ людей отряда подошелъ къ предводителю съ лоскуткомъ бумаги, на углахъ котораго были видны слды гвоздей.

— Это объявленіе я снялъ съ дерева, но читать не умю,— сказалъ бывшій вакеро.

— И я также,— отвчалъ Блунтъ, взглянувъ на бумагу,— это, кажется, по-нмецки. Позовите Глора.

Черезъ минуту подошелъ рослый швейцарецъ и, прочитавъ бумагу, сказалъ:

— Это — указаніе какъ найти скрытое сокровище, чрезвычайно важное, драгоцнное.

— Гд?

— Подъ грудой камней.

Блунтъ и докторъ переглянулись.

— Ведите насъ туда,— сказалъ Блунтъ.

Посл часового пути они достигли гребня горы, гд ущелье длало крутой заворотъ. Блунтъ громко вскрикнулъ.

Передъ ними была груда камней, нкогда симметрически положенныхъ другъ на друга, а теперь разбросанныхъ по сторонамъ. Снгъ и земля были разрыты кругомъ. Повсюду валялись бумаги, портфель съ рисунками птицъ и растеній, разбитый стеклянный футляръ съ наскомыми и разбросанныя перья птичьихъ чучелъ. Немного поодаль лежало что-то въ род кучи лохмотьевъ. Ближайшій къ ней всадникъ съ громкимъ крикомъ соскочилъ съ лошади. Это была миссисъ Бракетъ — но мертвая.

VII.
Слды начинаютъ исчезать.

Она умерла уже съ недлю. Черты ея лица и одежда были почти неузнаваемы, все тло было скорчено. Молодой докторъ сталъ внимательно ее осматривать.

— Умерла отъ голода?— спросилъ Блунтъ.

Докторъ ничего не отвчалъ, но, отойдя отъ трупа, подобралъ съ земли валявшіеся остатки чучелъ, понюхалъ ихъ, поднесъ къ губамъ и, наконецъ, спокойно сказалъ:

— Нтъ, она отравлена.

Вс присутствующіе отшатнулись отъ трупа.

— Я полагаю, что отрава была случайная,— продолжалъ докторъ хладнокровно,— бдная женщина, мучимая голодомъ, набросилась на эти чучела птицъ, которыя прикрыты толстымъ слоемъ мышьяка для предохраненія отъ наскомыхъ. Несчастная сдлалась жертвою предосторожности, принятой ученымъ.

Во всемъ отряд раздались восклицанія ужаса и негодованія,

— Вишь какой, предпочелъ сохранить проклятыхъ птицъ!— произнесъ швейцарецъ.

— Убилъ женщину, чтобы спасти дохлую дичь,— промолвилъ другой.

Докторъ улыбнулся и невольно подумалъ, что доктору Деваржу въ эту минуту было бы небезопасно показаться въ отряд.

— Если этотъ энтузіастъ-естествоиспытатель еще живъ, то я надюсь, что онъ подождетъ являться къ намъ хоть нсколько часовъ,— сказалъ онъ на ухо Блунту.

— Кто это такой?

— Иностранецъ, довольно извстный ученый въ своей стран. Я не разъ слыхалъ его имя. Это — докторъ Деваржъ, и въ разбросанныхъ здсь бумагахъ онъ увряетъ, что сдлалъ удивительныя открытія въ наук. Онъ также цнитъ очень высоко свою коллекцію.

— А стоитъ ее собрать и сохранить!

— Не теперь, намъ дорога каждая минута. Прежде подумаемъ о несчастныхъ людяхъ, а потомъ ужъ о наук.

Они похали дальше. Бумаги и коллекціи, сохраненныя такъ старательно, плодъ столькихъ мсяцевъ терпливаго труда и лишеній, памятникъ научныхъ открытій и побды человческаго ума — остались брошенными на снгу. Втеръ, разметая снгъ съ горныхъ откосовъ, какъ бы съ презрніемъ переносилъ ихъ съ мста на мсто, а лучи солнца, уже теплые, накаляя металлическую поверхность ящика и портфеля, хоронили ихъ все глубже и глубже въ снгу, словно желая скрыть навки отъ человческаго глаза.

Обогнувъ долину по горному скату, гд снгъ былъ унесенъ втромъ, отрядъ достигъ, черезъ нсколько часовъ, большого дерева у входа въ роковое ущелье. Объявленіе все еще виднлось на дерев, но грубое изображеніе руки, указывавшее нкогда на похороненные подъ снгомъ шалаши, теперь, по вол втра или непогоды, значительно опустилось и знаменательно указывало на снгъ подъ ногами. Входъ въ ущелье былъ занесенъ такими сугробами, что путники были принуждены оставить своихъ лошадей и пойти пшкомъ. Инстинктивно они сохраняли совершенное безмолвіе и подвигались одинъ за однимъ, то по мокрому снгу, то по обнаженнымъ уступамъ горы. Наконецъ они достигли до деревянной трубы и крыши шалаша, виднвшихся надъ снгомъ. Вс остановились и взглянули другъ на друга. Предводитель отряда подошелъ къ труб и, нагнувшись къ ней, крикнулъ:

— Кто тамъ?

Отвта не было. Только горное эхо откликнулось вдоль всего ущелья, и снова наступила мертвая тишина, прерываемая лишь паденіемъ льдинки или снжной лавины съ горнаго ската. Посл минутнаго колебанія Блунтъ пошелъ къ отверстію въ сугроб и опустился въ подземное жилище. Не прошло и мгновенія, какъ онъ возвратился блдный и сдлалъ знакъ доктору. Они оба исчезли въ отверстіи. Мало-по-малу за ними послдовали и остальные люди отряда. Черезъ нсколько времени они медленно поднялись на поверхность, держа въ рукахъ три мертвыхъ трупа. Потомъ они снова исчезли и вынесли разъединенныя части скелета четвертаго мертвеца. Опять наступило гробовое молчаніе. Вс глядли другъ на друга, не смя вымолвить ни слова.

— Здсь долженъ быть еще другой шалашъ, — сказалъ, наконецъ, Блунтъ.

— Вотъ онъ!— воскликнулъ одинъ изъ людей, указывая на вторую трубу.

Теперь уже нечего было колебаться. Худшее уже было узнано. Поспшно вс направились ко второму подземному жилищу и исчезли въ немъ. Возвратясь обратно, они собрались въ кучку и шепотомъ говорили о чемъ-то съ видимымъ волненіемъ. Они были такъ заняты, что даже не замтили, какъ среди нихъ неожиданно появилось новое лицо.

VIII.
Слды все боле и боле исчезаютъ.

Это былъ Филипъ Ашлей,— блдный, утомленный, съ впалыми глазами, но съ напряженными нервами и непреклонной энергіей. Четыре дня передъ тмъ онъ оставилъ Грэсъ на попеченіи гостепріимнаго поселенца и его семейства въ калифорнской долин. Мрачный, недовольный, онъ ненавидлъ цль своего странствія, но все же предпринялъ его, повинуясь обращенію, данному Грэсъ, и простому инстинкту своей совсти. Онъ теперь стоялъ подл шалаша, скрытаго въ снгу, обернулся къ вышедшимъ изъ него людямъ съ какой-то цинично равнодушной усмшкой.

Докторъ увидлъ его первый и бросился къ нему.

— Пойнсетъ! Артуръ! Что вы здсь длаете?— воскликнулъ онъ.

Ашлей при вид доктора вспыхнулъ и невольно проговорилъ.

— Тсс!..

Онъ быстро обвелъ взглядомъ всхъ окружающихъ и сказалъ съ замтнымъ смущеніемъ.

— Я оставилъ свою лошадь у входа въ ущелье.

— Я вижу, что вы тоже поспшили сюда на помощь, сказалъ докторъ,— но только опоздали.

— Почему опоздалъ?— удивился Ашлей.

— Опоздали. Они вс — кто умеръ, кто скрылся.

Лицо Ашлея приняло странное выраженіе, но докторъ этого не замтилъ. Онъ отошелъ къ Блунту, пошепталъ ему на ухо и прибавилъ вслухъ:

— Капитанъ Блунтъ, это поручикъ Пойнсетъ, 5-го линейнаго полка, мой старый товарищъ, котораго я уже два года не видалъ. Онъ тоже явился сюда изъ человколюбія, какъ и ты. Это на него похоже.

Смущеніе Филиппа мало-по-малу прошло, и онъ спросилъ:

— Что это за люди?

— Ихъ имена значатся въ списк, прибитомъ къ дереву,— отвчалъ докторъ,— но, конечно, мы не можемъ признать всхъ труповъ: вдь, въ живыхъ не осталось никого, вс погибли. Мы вполн достоврно опредлили только трупъ доктора Деваржа, схороненнаго въ снгу, и молодой двушки, Грэсъ Конрой, съ ея маленькой сестрой на рукахъ.

— А какъ вы признали молодую двушку?— спросилъ Филиппъ, пристально взглянувъ на доктора.

— По мткамъ на ея одежд.

Филиппъ вспомнилъ, что Грэсъ перемнилась одеждою съ своимъ младшимъ братомъ, который недавно передъ тмъ умеръ.

— Только по этому?— снова спросилъ онъ.

— Нтъ, докторъ Деваржъ въ своихъ бумагахъ называетъ по именамъ всхъ обитателей его шалаша. Мы всхъ нашли, кром брата молодой двушки и какого-то Ашлея.

— А гд же они по-вашему?— спросилъ мрачно Филиппъ.

— Убжали! Чего ожидать отъ такихъ людей?— отвчалъ докторъ, презрительно пожимая плечами.

— Какихъ людей?— произнесъ Филиппъ почти грубо.

— Вы, любезный другъ, знаете ихъ такъ же хорошо, какъ и я,— продолжалъ докторъ:— помните, они постоянно проходили мимо форта, гд мы стояли. Чего они не могли выпросить, то они крали, а потомъ жаловались въ Уашингтонъ на отказъ въ помощи со стороны военныхъ. Вчно бывало заведутъ ссору съ индйцами, а потомъ дадутъ тягу, и намъ приходилось за нихъ расхлебывать кашу. Разв вы не помните? мужчины — вс грубые, болзненные, самаго низкаго класса, женщины — грязныя, старообразныя…

Филиппъ старался вызвать прелестный юный образъ Грэсъ въ противоположность отвратительной картин, рисуемой докторомъ, но ему какъ-то это не удавалось. Въ послдніе полчаса его природная надменность и чванство взяли верхъ надъ всми другими чувствами. Онъ взглянулъ на доктора и отвчалъ:

— Да.

— Еще бы. Здсь были т же люди. Чего отъ нихъ ожидать? Они сильны только физически и, потерявъ эту силу, никуда не годятся. Мы видимъ передъ собою ясные слды эгоизма, жестокости, быть-можетъ, убійства.

— Да, да, сказалъ поспшно Филиппъ,— но вы что-то говорили о молодой двушк, о Грэсъ Конрой. Что вы знаете о ней?

— Только то, что мы нашли ее мертвой съ одяльцемъ ея маленькой сестры въ рукахъ, словно посл смерти у нея вырвали еще живого ребенка. Но, Артуръ, какъ вы попали сюда? Вы здсь недалеко стоите съ полкомъ?

— Нтъ, я въ отставк.

— Неужели! А вы здсь…

— Одинъ.

— Хорошо, мы посл поговоримъ обо всемъ. Вы должны мн помочь составить донесеніе. Наша экспедиція — офиціальная, хотя и основана на такъ называемыхъ ясновидящихъ способностяхъ нашего друга Блунта. Во всякомъ случа, мы доказали справедливость этого факта, если и не могли сдлать ничего боле.

Вслдъ за тмъ докторъ весело разсказалъ Филиппу ихъ экспедицію, начиная отъ сна Блунта, который ясно видлъ, что извстное число эмигрантовъ умирало съ голоду въ горахъ, и до встрчи съ нимъ, при чемъ онъ выказалъ столько циническаго юмора и сатирическаго таланта, развлекавшихъ обыкновенно всхъ офицеровъ въ форт Боабдил, что молодые люди вскор оба захохотали. Нкоторые изъ людей отряда, приготовлявшіе мертвецовъ къ погребенію и разговаривавшіе между собою шопотомъ, видя, что джентльмэны смются надъ роковой экспедиціей, стали сами шутить, конечно, грубе и неприличне. Филиппъ насупилъ брови, а докторъ засмялся.

Черезъ нсколько времени, они рядомъ вызжали изъ мрачной долины. Молчаніе Филиппа на счетъ причины его появленія въ этомъ странномъ мст не возбуждало подозрнія въ ум его пріятеля. Докторъ былъ очень радъ, что его встртилъ, и думалъ только объ удовольствіи, которое ему доставитъ общество человка, схожаго съ нимъ по образованію, вкусамъ и привычкамъ. Онъ гордился своимъ пріятелемъ, гордился впечатлніемъ, произведеннымъ Филиппомъ на грубыхъ, невжественныхъ людей, съ которыми онъ принужденъ былъ поневол брататься при демократическихъ условіяхъ пограничной жизни. Что касается до Филиппа, то онъ, несмотря на свою юность, привыкъ, чтобы друзья имъ гордились. Онъ даже находилъ чрезвычайно похвальнымъ, что такъ рдко пользовался этимъ обстоятельствомъ. Онъ былъ увренъ, что если бы разсказалъ доктору о своемъ участіи въ несчастной экспедиціи эмигрантовъ и бгств съ Грэсъ, то докторъ почелъ-бы его за героя, а потому скрылъ этотъ фактъ, онъ чувствовалъ тмъ мене укоровъ совсти.

Путь ихъ лежалъ мимо Монументнаго Пика и разбросанной груды камней. Филиппъ тутъ уже однажды прохалъ по дорог къ ущелью и былъ очень радъ, что неожиданная трагедія освободила его отъ необходимости исполнить общаніе, данное умершему натуралисту. Однако онъ не могъ удержаться отъ вопроса и, обращаясь къ доктору, произнесъ:

— А стоитъ что-нибудь сохранить изъ этихъ бумагъ и коллекцій?

— Нтъ,— отвчалъ рзко докторъ, который уже нсколько мсяцевъ не имлъ случая выказать свой обычный скептицизмъ,— если-бъ мы могли возвратить ихъ самому доктору Деваржу, то, вроятно, он доставили бы ему большое удовольствіе. Но, право, я не вижу здсь ничего такого, что было бы достойно его пережить.

Тонъ доктора такъ походилъ на тонъ самого Деваржа, что Филиппъ какъ-то странно улыбнулся и почувствовалъ себя гораздо спокойне. Дойдя до разбросанной груды камней, онъ увидалъ, что сама природа раздляла этотъ циническій взглядъ: металическій ящикъ глубоко погрузился въ снгъ, втеръ далеко разнесъ бумаги, и даже камни едва сохранили свои очертанія.

IX.
Слды исчезли навки.

Палящее майское солнце жгло блыя стны комендантскаго дома въ крпости Санъ-Романо, красныя черепицы его крыши и черныя плиты двора, откуда мулы и погонщики только что вернувшагося паравана сбжали подъ тнь длинной галлереи. Самъ комендантъ предавался полуденной сіест въ маленькой, низенькой комнат близъ караульни. Сонъ коменданта никогда еще не былъ прерываемъ, и потому онъ съ испугомъ вскочилъ, когда его неожиданно разбудилъ секретарь. Его первая мысль была схватить свой врный толедскій клинокъ, но случилось, что въ это самое утро кухарка взяла шпагу коменданта, чтобы вынуть tortillas изъ печи, и донъ-Хуанъ Сальватьера удовольствовался тмъ, что строго спросилъ о причин подобнаго нарушенія заведенныхъ имъ порядковъ.

— Васъ желаетъ немедленно видть какая-то барышня-американка,— произнесъ секретарь.

Донъ-Хуанъ снялъ съ головы черный, шелковый платокъ, которымъ были повязаны его сдющіе волосы, и привсталъ. Но не усплъ онъ принять боле офиціальную позу, какъ дверь отворилась, и въ комнату вошла молодая двушка — скромно, застнчиво.

Несмотря на ея плохую, дурно сидвшую одежду, на впалые глаза, отуманенные слезами, и тяжелое горе, изсушившее ея хорошенькія щечки, она была такъ прелестна, молода, невинна, доврчива и безпомощна, что комендантъ быстро вскочилъ и низко ей поклонился.

Повидимому, они взаимно произвели другъ на друга хорошее впечатлніе, потому что молодая двушка, поспшно взглянувъ на худощавую, но благородную фигуру коменданта и добрые глаза, свтившіеся надъ густыми, сдыми усами, съ неожиданнымъ пыломъ бросилась передъ нимъ на колни.

Комендантъ хотлъ ее нжно поднять, но она отстранила его рукой.

— Нтъ, нтъ, выслушайте меня. Я — только бдная двушка безъ друзей и безъ крова. Мсяцъ тому назадъ, я оставила свою семью въ горахъ и отправилась искать помощи, чтобы спасти ихъ отъ голодной смерти. Со мною былъ братъ. Господь сжалился надъ нимъ, синьоръ, и мы, посл долгаго странствія, нашли, наконецъ, кусокъ хлба и пріютъ въ хижин поселенца. Братъ мой Филиппъ возвратился къ нашимъ съ помощью. Я съ тхъ поръ ничего о немъ не знаю. О, синьоръ! онъ, можетъ-быть, умеръ, они, можетъ-быть вс умерли. Три недли прошло съ тхъ поръ, а я все одна, синьоръ, одна на чужой сторон. Здшній поселенецъ былъ очень добръ ко мн и послалъ меня къ вамъ за помощью. Вы мн поможете, я въ этомъ уврена. Вы ихъ найдете, моихъ друзей, мою маленькую сестру, моего брата.

Комендантъ, терпливо дождавшись конца ея рчи, нжно поднялъ ее и посадилъ рядомъ съ собою. Потомъ онъ обратился къ секретарю, который поспшно по-испански отвчалъ на безмолвный вопросъ коменданта. Молодая двушка была ужасно разочарована, когда увидала, что ея пламенныя слова остались непонятны донъ-Хуану, и съ какимъ-то вызывающимъ тономъ, совершенно ей непривычнымъ, обернулась къ секретарю, который принялъ на себя роль переводчика.

— Вы — американка?

— Да,— рзко отвтила молодая двушка, которая вдругъ почувствовала, съ чисто женскимъ инстинктомъ, странное, непобдимое отвращеніе къ этому человку.

— Сколько лтъ?

— Пятнадцать.

Комендантъ почти безсознательно положилъ свою загорлую руку на ея юную головку.

— Имя?

Она взглянула на коменданта и съ минуту колебалась.

— Грэсъ.

Она снова замолчала и черезъ минуту прибавила, бросая вызывающій взглядъ на секретаря:

— Грэсъ Ашлей.

— Назовите мн кого-нибудь изъ вашей партіи эмигрантовъ, миссъ Грэсъ Ашлей.

Молодая двушка опять колебалась нсколько мгновеній.

— Филиппъ Ашлей, промолвила она:— Гэбріель Конрой, Питеръ Думфи, миссисъ Дженни Думфи.

Секретарь открылъ конторку, вынулъ печатный листокъ и быстро пробжалъ его. Потомъ онъ подалъ его коменданту со словами.

— Bueno.

— Bueno,— повторилъ комендантъ и добродушно взглянулъ на Грэсъ, стараясь ее ободрить.

— Экспедиція, посланная администраціей напала на слды партіи американцевъ въ горахъ,— сказалъ секретарь:— между ними встрчаются подобныя имена.

— Это — наша партія!— радостно воскликнула Грэсъ.

— Вы уврены?— спросилъ подозрительно секретарь.

— Да.

Секретарь снова взглянулъ на бумагу, а потомъ на Грэсъ.

— Здсь не значится миссъ Грэсъ Ашлей.

Грэсъ поблднла и опустила глаза. Черезъ мгновеніе она бросила умоляющій взглядъ на коменданта. Если бъ она могла прямо говорить съ нимъ, то на колняхъ созналась бы въ своемъ невинномъ обман, но она не могла ршиться, чтобы ея исповдь была передана секретаремъ. Поэтому она прибгла къ хитрости.

— Это — ошибка, сказала она:— но вдь есть имя Филиппа моего брата?

— Да, такое имя значится,— отвчалъ секретарь мрачно.

— Онъ живъ и здоровъ!— воскликнула Грэсъ, забывая все отъ радости.

— Онъ не найденъ.

— Какъ не найденъ?— спросила Грэсъ, широко открывая глаза.

— Его тамъ не было.

— Конечно, не было, — промолвила Грэсъ съ нервнымъ истерическимъ смхомъ:— онъ былъ со мною, но потомъ онъ вернулся.

— 30 апрля, Филиппъ Ашлей не былъ найденъ.

Грэсъ громко застонала и всплеснула руками. Забывая все отъ отчаянія, она бросилась на колни передъ комендантомъ и со слезами воскликнула:

— Простите меня, сеньоръ, но я обманула васъ безъ всякаго дурного намренія. Филиппъ — мн не братъ, но другъ, добрый, преданный. Онъ просилъ меня назваться его фамиліей, и я согласилась. Меня зовутъ не Ашлей. Я не знаю, что въ этой бумаг, но въ ней должно быть упомянуто о моемъ брат Гэбріел и о моей сестр. О, сеньоръ! Живы они или умерли? отвчайте мн, вы должны мн отвтить… Я… Грэсъ Конрой.

Секретарь опять развернулъ печатный листокъ, пробжалъ его, какъ-то странно взглянулъ на Грэсъ и подалъ бумагу коменданту, указывая въ ней на одно мсто. Они переглянулись, комендантъ закашлялъ и, вставъ, отвернулся отъ Грэсъ. Секретарь подошелъ къ ней и, по приказанію коменданта, подалъ ей бумагу.

Молодая двушка взяла ее дрожащими руками. Морозъ пробжалъ по ея тлу. Это былъ документъ на испанскомъ язык.

— Я не могу этого прочесть! воскликнула она, нетерпливо топая своей маленькой ножкой:— скажите мн что тутъ написано!

Комендантъ махнулъ рукой, и секретарь взялъ бумагу у молодой двушки. Свтъ изъ глубокой амбразуры окна падалъ прямо на Грэсъ, которая, опустивъ немного голову и раскрывъ прелестныя свои губки, пламенно, жалобно смотрла на коменданта, хотя онъ и стоялъ къ ней спиной и, повидимому, глядлъ въ окно. Секретарь прокашлялся и началъ надменнымъ тономъ безупречнаго лингвиста переводить поанглійски испанскій документъ:

ДОНЕСЕНІЕ.

Его превосходительству, коменданту Санъ-Фелипе.

‘Имю честь донести, что экспедиція, посланная на помощь несчастнымъ эмигрантамъ въ Сіерр-Невад, соглано показанію дона Хозе-Блуента изъ Санъ-Херонимо, нашла въ ущель къ востоку отъ Чортова Прохода, доказательства о недавнемъ существованіи этихъ эмигрантовъ, погребенныхъ въ снгу, а также открыла исторію ихъ страданій и смерти. Письменный документъ, оставленный несчастными, знакомитъ насъ съ именами и организаціей партіи капитана Конроя, а потому прилагаю копію съ этого документа.

‘Тла пяти несчастныхъ, найденныя въ снгу, не могли быть признаны, кром двухъ, которыя и погребены согласно церковнымъ обрядамъ.

‘Наши солдаты дйствовали въ этомъ дл съ мужествомъ, хладнокровіемъ, патріотизмомъ, неопредолимой стойкостью и искренней набожностью, отличающими мексиканскаго воина. Нельзя достаточно выразить похвалъ добровольной помощи, оказанной нашему предводителю въ этомъ человколюбивомъ дл однимъ путешественникомъ, дономъ Артуромъ Пожетомъ, отставнымъ поручикомъ сверо американской арміи.

‘Несчастные, повидимому, умерли отъ голода, хотя одна женщина сдлалась жертвою яда. Къ сожалнію, среди погибшихъ былъ знаменитый въ наук докторъ Поль Деваржъ, натуралистъ и набиватель чучелъ’.

Секретарь остановился, понизилъ голосъ и, пристально смотря на Грэсъ, продолжалъ:

‘Тла признанныя принадлежатъ Полю Деваржу и Грэсъ Конрой’.

— Нтъ, нтъ!— воскликнула Грэсъ, дико всплеснувъ руками:— это — ошибка! Вы хотите испугать меня, бдную безпомощную двушку! Вы наказываете меня за обманъ. Сжальтесь надо мною. Господи!.. Спаси меня, Филиппъ!

Съ дикимъ отчаяннымъ крикомъ она вскочила, схватила себя за волосы обими руками и грохнулась безъ чувствъ на полъ.

— Пошлите сюда Мануелу,— сказалъ поспшно комендантъ и, нетерпливо оттолкнувъ секретаря, поднялъ съ полу безчувственную Грэсъ.

Въ ту минуту въ комнату вбжала служанка индіанка и помогла коменданту положить на диванъ молодую двушку.

— Бдное дитя!— сказалъ онъ, пока Мануела поспшно разстегивала ей платье.— Бдное дитя! безъ отца и безъ матери.

— Бдная женщина!— промолвила Мануела въ полголоса:— и безъ мужа.

X.
Одноконный Станъ.

Одноконный Станъ пользовался неслыханнымъ благоденствіемъ. Если бы его основатель, такъ безнадежно окрестившій свое дтище, въ минуту пьянаго отчаянія, не сдлался жертвою ‘хитрыхъ смшеній’ въ тавернахъ Санъ-Франциско задолго до процвтанія стана, то, конечно, онъ призналъ бы всю несправедливость сочиненнаго имъ названія. ‘Держись Джимъ одной водки,— говорилъ мстный критикъ:— онъ открылъ бы богатую руду подъ самымъ своимъ шалашомъ’. Но Джимъ поступилъ иначе, выручивъ тысячу долларовъ изъ первоначально-занятой имъ земли, онъ полетлъ въ Санъ-Франциско и тамъ, роскошно одваясь, пилъ все, что ни попало, быстро переходя отъ шампанскаго къ коньяку, отъ джина къ пиву, пока, наконецъ, не окончилъ своей мишурной, эфемерной жизни въ городской больниц.

Одноконный Станъ пережилъ не только своего крестнаго отца, но и его безнадежное предсказаніе, что въ немъ не будетъ никогда больше одной лошади. Это цвтущее селеніе рудокоповъ имло свою гостиницу, Домъ Трезвости, почтовую контотру, нсколько тавернъ, два четырехугольника низенькихъ деревянныхъ строеній на главной улиц, группу тсно скученныхъ хижинъ на скатахъ горы, массу свже срубленныхъ пней и рядъ недавно расчищенныхъ участковъ земли. Несмотря на свое недавнее существованіе, онъ уже гордился древностями и историческими воспоминаніями. Первый шалашъ, построенный Джимомъ Войтомъ, все еще стоялъ на своемъ мст, слды пуль ясно виднлись на ставняхъ таверны Качуги, гд произошло знаменитое побоище между Бостономъ Джо, Гарри Бартомъ и Томсономъ изъ Анджеля, изъ крыши таверны Ватсона все еще торчала балка, на которой, въ предыдущемъ году, былъ повшенъ рудокопъ посл неформальнаго слдствія по подозрнію въ принадлежности ему нсколькихъ муловъ. Вблизи находилось скромное четырехугольное строеніе, въ которомъ происходило знаменитое собраніе, избравшее делегатовъ, которые, въ свою очередь, выбрали почтеннаго мистера Бланка представителемъ Калифорніи въ конгресс Соединенныхъ Штатовъ.

Шелъ дождь, но не прямо, честно, какъ обыкновенно въ этой горной стран, а неопредленно, нершительно, какъ бы предоставляя себ право каждую минуту превратиться въ туманъ и тмъ отнимая возможность у всякаго держать пари, что это — дождь. Во всякомъ случа, было мокро какъ сверху, такъ и снизу, что доказывалось облаками пара, стоявшаго вокругъ нижнихъ оконечностей нсколькихъ звакъ, грвшихся у печки въ лавк Бригса. Эти постители, отъ недостатка вкуса или капитала, избгали публичныхъ притоновъ игры и пьянства и довольствовались гостепріимнымъ бочонкомъ Бригса, при чемъ набивали свои трубки его табакомъ и ясно обнаруживали своимъ тономъ глубокое сознаніе, что ихъ общество вполн удовлетворяло Бригса за понесенные расходы.

Они курили молча, только по временамъ раздавалось глухое шипніе отъ плевковъ, искусно направленныхъ на раскаленныя стнки желзной печки. Неожиданно, дверь изъ внутренней комнаты отворилась, и вошелъ Гэбріель Конрой.

— Какъ его здоровье, Гэбъ?— спросилъ одинъ изъ присутствующихъ

— Такъ себ,— отвчалъ Гэбріель и прибавилъ, обращаясь къ Бригсу:— вамъ придется, до прихода доктора, перемнить ему компрессы. Я самъ вернулся бы черезъ часокъ, но мн надо навстить Стивена, а вдь это — дв мили отсюда.

— Но онъ говоритъ, что никого не допуститъ къ себ, кром васъ,— замтилъ Бригсъ.

— Знаю,— отвчалъ Гэбріель,— но это пройдетъ. Вдь Стимсонъ говорилъ то же самое, когда ему стало хуже, но вскор забылъ обо мн, а я только подосплъ, чтобы положить его въ гробъ.

Бригсъ долженъ былъ, хотя и неохотно, согласиться, что Гэбріель правъ. Послдній уже направился къ дверямъ, какъ его остановилъ одинъ изъ грвшихся рудокоповъ.

— Ей, Гэбъ! Вы знаете вновь прибывшее семейство въ шалаш по ту сторону рудника? Ребенокъ у нихъ умеръ вчера ночью.

— Неужели?— спросилъ Гэбріель съ сочувствіемъ.

— Да, и бдная мать въ большихъ хлопотахъ. Будьте такъ добры, зайдите къ ней по дорог.

— Хорошо,— отвтилъ задумчиво Гэбріель.

— Я полагалъ, что, сказавъ объ этомъ, доставлю вамъ обоимъ удовольствіе, — продолжалъ рудокопъ, снова обернувшись къ печк съ видомъ человка, исполнившаго свой долгъ цною большого труда и самопожертвованія.

— Вы всегда думаете о другихъ, Джонсонъ,— замтилъ Бригсъ съ явнымъ восхищеніемъ.

— Да,— отвчалъ Джонсонъ со скромнымъ самодовольствомъ,— я полагаю, что въ Калифорніи всмъ необходимо думать не только о себ, но и о другихъ. Нсколькихъ словъ съ моей стороны, вы видите, было достаточно, чтобы успокоить это бдное семейство.

Между тмъ смиренное орудіе самоотверженнаго человколюбія Джонсона исчезло во мрак и дожд. Гэбріель такъ добросовстно исполнялъ свои разнообразныя обязанности, что только къ часу ночи вернулся въ свое скромное жилище на горномъ скат. Эта срубленная изъ сосновыхъ бревенъ хижина была такъ проста и первобытна, такъ близко подходила къ природ, что виноградная лоза свободно вилась по крыш изъ древесной коры, птицы гнздились въ разслинахъ стнъ, а блка безбоязненно грызла желуди на коньк кровли.

Тихо отодвинувъ деревянную задвижку, замнявшую желзный засовъ, Гэбріель вошелъ въ дверь своей обычной осторожной, едва слышной поступью. Онъ зажегъ свчу въ камин, гд еще свтились красные уголья, и внимательно посмотрлъ вокругъ себя. Хижина раздлялась на дв части холщевой занавской, на сосновомъ стол лежала одежда, очевидно, принадлежавшая двочк семи или восьми лтъ: платье, разорванное во многихъ мстахъ, блая фланелевая юбка съ красными заплатками и чулки, до того перештопанные, что не оставалось почти ни одного цльнаго мстечка. Гэбріель грустно взглянулъ на эти мелкіе предметы туалета и очень серьезно, заботливо сталъ ихъ перебирать. Потомъ, снявъ сюртукъ и сапоги, онъ услся передъ столомъ, но не усплъ онъ вынуть изъ ящика иголку и нитки, какъ изъ-за холщевой занавски раздался дтскій голосъ:

— Это ты, Гэбъ?

— Да.

— Я устала и легла спать, Гэбъ.

— Вижу,— отвчалъ Гэбріель сухо и вынулъ изъ юбки иголку съ ниткой, которая, повидимому, была брошена посл безнадежной попытки зашить прорху.

— Право, Гэбъ, вс мои платья такія старыя.

— Старыя!— воскликнулъ Гэбъ съ упрекомъ:— они почти также хороши теперь, какъ были сначала. Юбка положительно стала крпче, чмъ въ первый день, когда ты ее надла, прибавилъ онъ, смотря на заплатки съ гордостью художника.

— Да, вдь, съ тхъ поръ, Гэбъ, прошло пять лтъ.

— Ну, такъ что жъ?— отвчалъ Гэбріель съ нетерпніемъ, обращаясь къ занавск:— если бы даже…

— Я выросла.

— Выросла!— повторилъ Гэбріель презрительно:— а разв я не выпустилъ рубцовъ и не наставилъ лифа на три пальца? Ты меня просто разоришь своей одеждой.

Олли разсмялась, но, не слыша сочувственнаго отклика со стороны безмолвно работавшаго Гэбріеля, она просунула въ отверстіе занавски свою курчавую головку. Черезъ секунду маленькая, худенькая двочка, въ коротенькой ночной:рубашк, подбжала къ столу и старалась взобраться на колни къ Гэбріелю.

— Поди прочь,— сказалъ онъ строгимъ голосомъ, но на лиц его ясно виднлось желаніе приласкать ребенка:— поди прочь! Ты обо мн не думаешь! Я могу работать до-смерти, чтобы водить тебя въ шелкахъ и бархатахъ, а ты непремнно залзешь во всякую лужу или заберешься въ лсную чащу. Ты совсмъ не бережешь платье, Олли. Я десять дней тому назадъ сковалъ его какъ бы желзными обручами, а теперь посмотри, на что оно стало похоже?

И онъ презрительно указывалъ на платье. Но двочка не обращала вниманія на его слова, а, вскарабкавшись къ нему на колни, прижалась головкою къ его груди.

— Ты — совсмъ сумашедшій, Гэбъ, совсмъ сумашедшій,— повтряла она, не поднимая глазъ.

Гэбріель не удостоилъ ея отвтомъ, а молча продолжалъ работать.

— Кого ты видлъ въ город?— спросила Олли, нисколько не сконфуженная.

— Никого,— отвчалъ рзко Гэбріель.

— Неправда!— воскликнула Олли, качая головой:— отъ тебя пахнетъ мятой и мазью. Ты былъ у Бригса и у новыхъ доселенцевъ.

— Да,— отвчалъ Гэбріель,— мексиканцу лучше, но ребенокъ умеръ. Напомни мн завтра посмотрть въ вещахъ матери, не найдется ли чего-нибудь для бдной женщины.

— А ты знаешь, Гэбъ, что о теб говоритъ миссисъ Маркль?— произнесла Олли, неожиданно поднимая голову.

— Нтъ,— отвчалъ Гэбріель, стараясь, но совершенно неудачно, придать себ равнодушный видъ.

— Она говоритъ,— продолжала Олли,— что ты приносишь себя въ жертву другимъ, а самъ нуждаешься больше всхъ въ попеченіяхъ. Она говоритъ также, что необходимо завести для меня женщину.

Габріэль положилъ на столъ юбку и, взявъ обими руками кудрявую головку Олли, повернулъ ее лицомъ къ себ.

— Олли,— сказалъ онъ серьезно,— когда я бжалъ съ тобою изъ Голоднаго Лагеря, несъ тебя на спин милю за милей, дв недли кормилъ тебя рыбой и дичью въ долин, теб, кажется, было не хуже оттого, что не было при теб женщины. Пробравшись сюда, я выстроилъ этотъ домъ и, кажется, никакая женщина не сдлаетъ лучше. Впрочемъ, если мн докажутъ, что во всхъ этихъ случаяхъ теб была бы полезне женщина, то я признаю, что миссисъ Маркль права.

Олли стало неловко, но женскій инстинктъ ее выручилъ, и она снова возобновила атаку.

— Мн кажется, что ты, Гэбъ, очень нравишься миссисъ Маркль.

Гэбріель взглянулъ съ испугомъ на маленькую двочку. Самыя юныя представительницы женскаго пола часто инстинктивно угадываютъ то, что ускользаетъ отъ самыхъ проницательныхъ, самыхъ умныхъ мужчинъ.

— Поди спать, Олли,— произнесъ Гэбріель, не отвчая на слова сестры.

Но Олли хотлось еще посидть и потому она перемнила разговоръ.

— Мексиканецъ, за которымъ ты ухаживаешь — не мексиканецъ, а чиліецъ. Такъ, по крайней мр, говоритъ мистрисъ Маркль.

— Можетъ-быть, но это все равно,— отвчалъ равнодушно Гебріель,— я его называю мексиканцемъ.

— А разспрашивалъ онъ тебя еще о… старомъ времени?

— Да, онъ желалъ узнать вс подробности о Голодномъ Лагер. Онъ особенно интересовался нашей бдной Грэсъ и много о ней разспрашивалъ. Ея изчезновеніе, повидимому, его огорчило также, какъ и насъ. Я никогда не видывалъ, Олли, чтобы кто-нибудь такъ сильно сочувствовалъ чужому горю. Можно, право, подумать, что онъ принадлежалъ къ нашей партіи. Онъ также разспрашивалъ меня подробно о доктор Деварж.

— И о Филипп?— спросила Олли.

— Нтъ, объ немъ не разспрашивай,— отвчалъ Гэбріель.

— Гэбріель, я не желала бы, чтобы ты разсказывалъ всякому нашу исторію,— произнесла двочка неожиданно.

— Отчего?— спросилъ Гэбріель съ удивленіемъ.

— Потому что не хорошо объ этомъ говорить. Мн кажется иногда, что на насъ здсь какъ-то странно смотрятъ. Маленькій мальчикъ новыхъ поселенцевъ не хотлъ со мною играть, а двочка миссисъ Маркль говоритъ, что мы въ снгу длали что-то страшное. Этотъ мальчишка сказалъ, что мы съ тобою…

— Шш!— перебилъ ее Гэбріель, вспыхнувъ,— я ему задамъ трезвону.

— Но, Гэбріель, никто…

— Ступай спать, Олли, а то ты простудишься, и не къ чему говорить о пустякахъ,— сказалъ Гэбріель рзко, опуская ее на полъ, — двочка миссисъ Маркль — дрянь: всегда заведетъ тебя въ грязь и перепортитъ твое лучшее платье, а я потомъ чини его всю ночь.

Олли возвратилась за холщевую занавску, а Гэбріель принялся снова за работу, но нитка у него какъ-то ежеминутно рвалась, и онъ мысленно кололъ иглою обнаженныя ноги дряннаго мальчишки, вмшавшагося не въ свое дло.

— Гэбъ,— произнесъ черезъ нсколько минутъ голосъ Олли.

— Что?— спросилъ онъ нетерпливо, откладывая свою работу.

— Какъ ты думаешь… Филиппъ… сълъ Грэсъ?..

Гэбріель быстро вскочилъ и побжалъ за холщевую занавску. Но не усплъ онъ скрыться, какъ дверь въ хижину отворилась, и вошелъ незнакомецъ. Онъ остановился на порог и окинулъ пытливымъ взоромъ всю комнату. За занавской слышались голоса. Незнакомецъ постоялъ немного и потомъ кашлянулъ.

Черезъ мгновеніе Гэбріель очутился подл него. Лицо его выражало неудовольствіе, но, взглянувъ пристально на неизвстнаго гостя, онъ остановился, какъ вкопанный. Незнакомецъ слегка улыбнулся и, слегка прихромывая, подошелъ къ креслу.

— Вы меня извините,— сказалъ онъ, садясь съ тяжелымъ вздохомъ,— вы удивлены? Вы видли меня часовъ шесть тому назадъ въ постели совершенно безъ ногъ и такъ нжно, мило ухаживали за мной. А теперь я здсь. Вы думаете, что я сошелъ съ ума?

Онъ поспшно поднесъ правую руку ко лбу, указывая знакомъ, что рехнулся, и продолжалъ съ улыбкой.

— Выслушайте меня. Часъ тому назадъ, я получилъ важное извстіе. Мн необходимо сегодня же ночью отправиться въ Морисвиль. Длать нечего — я всталъ и одлся. Вы видите, мн гораздо лучше, и я могу владть ногами. Но я сказалъ себ: Викторъ, ты долженъ прежде всего засвидльствовать свое почтеніе и пожать руку великодушному, доброму рудокопу, который тебя вылчилъ. Bueno! Вотъ я и здсь.

Онъ протянулъ свою тонкую, мускулистую, загорлую руку и устремилъ на Гэбріеля пытливые, черные глаза, которые до этого времени быстро бгали по всмъ окружавшимъ его предметамъ.

— Но вдь вы еще недостаточно оправились,— промолвилъ Гэбріель вн себя отъ изумленія,— вы не можете ходить. Вы себя убьете.

— Вы думаете? Ничего, меня ждетъ у вашихъ дверей лошадь. Сколько вы полагаете миль до ближайшаго города? Пятнадцать? Это — пустяки. Черезъ два часа идетъ оттуда дилижансъ, и я поспю во-время.

Говоря это, онъ махнулъ рукой, какъ бы отстраняя отъ себя вс препятствія, но въ то же время глаза его остановились на маленькомъ старомодномъ дагерротип, стоявшемъ на полочк, надъ печкой. Онъ всталъ и, прихрамывая, дошелъ до предмета, приковывавшаго его вниманіе.

— Это — чей портретъ?— спросилъ онъ.

— Грэсъ,— отвчалъ Гэбріель, просіявъ,— его сняли въ тотъ самый день, когда мы выступили изъ Сентъ-Джо.

— Давно?

— Шесть лтъ тому назадъ, ей было тогда четырнадцать лтъ,— произнесъ Гэбріель, вытирая рукавомъ стекло портрета и смотря на него гордо, хотя съ влажными глазами,— не было двушки красиве во всемъ Миссури. А, что вы сказали?

Незнакомецъ произнесъ поспшно нсколько словъ на иностранномъ язык, но, вроятно, они выражали комплиментъ, потому что онъ немедленно прибавилъ громко:

— Прелестная! Восхитительная! Ангелъ! и похожа на брата.

Послднія слова онъ произнесъ задумчиво, перебгая глазами отъ портрета къ лицу Гэбріеля и обратно. Молодому человку это очень польстило, хотя всякій другой на его мст, не такой простакъ, какъ онъ, легко отгадалъ бы въ этомъ замчаніи простую свтскую любезность. Дйствительно, честное грубое лицо брата нисколько не напоминало нжныхъ, поэтическихъ чертъ молодой двушки.

— Драгоцнная вещь, — продолжалъ незнакомецъ,— и у васъ нтъ ничего больше?

— Ничего.

— Не осталось ни одного письма, ни одной записки? Это было бы настоящее сокровище!

— Она ничего не оставила, кром своего платья. Вы знаете, что она ушла въ мужской одежд брата Джона. Поэтому я всегда удивлялся, какъ это ее признали, когда нашли ея мертвое тло.

Незнакомецъ не произнесъ ни слова, и Гэбріель продолжалъ:

— Я возвратился къ нимъ не прежде мсяца, и тогда уже не было ни снга ни слда всей нашей партіи. Потомъ мн разсказали, что отрядъ, посланный къ намъ на помощь, нашелъ всхъ мертвыми, а между прочими и Грэсъ. Я ршительно не понимаю, какъ она вернулась одна, потому что никто не упоминалъ о человк, съ которымъ она ушла. Грустно подумать, что она, бдная голубушка, вернулась къ Олли и ко мн и не нашла никого. Эта мысль просто сводитъ меня съ ума. Она умерла не отъ голода и холода, г. Рамирецъ. Ея сердце было разбито.

Незнакомецъ какъ-то странно взглянулъ на Гэбріеля, но ничего не промолвилъ.

— Больше года я тщетно старался получить донесеніе о дйствіяхъ отряда, посланнаго къ намъ на помощь, продолжалъ Гэбріель, отирая себ глаза юбочкой Олли,— потомъ я сталъ искать миссіонерскую станцію или presidio, откуда отправился этотъ отрядъ. Но тутъ вскор началась золотая лихорадка, и американцы овладли всми миссіонерскими селеніями и всми presidios, такъ что, когда я достигъ до Сан… Сан… Сан…

— Херонимо,— поспшно подсказалъ Рамирецъ.

— Разв я вамъ называлъ его?— спросилъ Гэбріель,— кажется, нтъ.

Рамирецъ утвердительно улыбнулся, оскаливъ зубы, и знакомъ просилъ его продолжать.

— Достигнувъ до Санъ-Херонимо, я тамне нашелъ никого — ни людей ни архива. Тогда я напечаталъ объявленіе въ газетахъ въ Санъ-Франциско, прося Филиппа Ашлея — такъ звали молодого человка, который помогъ ея бгству — дать о себ всточку. Но не получилъ никакого отвта.

— Вы не богаты, другъ Гэбріель?— спросилъ неожиданно Рамирецъ, вставая.

— Нтъ.

— Но вы надетесь разбогатть?

— Да, надюсь, какъ вс, найти руду.

— Все равно гд?

— Все равно гд,— отвчалъ съ улыбкой Гэбріель.

— Adios,— сказалъ незнакомецъ, направляясь къ двери.

— Adios,— повторилъ Гэбріель,— но разв вамъ непремнно надо хать ночью? Что за спхъ? Вы правду говорите, что вамъ гораздо лучше?

— Лучше!— отвчалъ Рамирецъ съ странной улыбкой,— конечно, лучше. Посмотрите, какъ я силенъ.

Онъ выпрямился во весь ростъ, поднялъ голову и торжественно пошелъ къ дверямъ.

— Вы вылчили меня отъ ревматизма, другъ Гэбріель,— сказалъ онъ,— прощайте.

Затворивъ за собою дверь, онъ быстро вскочилъ на лошадь, стоявшую на улиц, и поскакалъ во всю прыть, такъ что, несмотря на темноту и грязь, черезъ два часа достигъ сосдняго города, черезъ который проходилъ дилижансъ въ Сакраменто. На слдующее утро онъ уже былъ въ Морисвил и, войдя въ контору Международной гостиницы, подалъ одному изъ служащихъ свою карточку, говоря:

— Велите передать это миссъ Грэсъ Конрой.

XI.
Г-жа Деваржъ.

Викторъ Рамирецъ послдовалъ за слугой наверхъ по лстниц и по длинному коридору, до большой залы, гд слуга попросилъ его подождать, а самъ исчезъ въ другомъ, темномъ коридор. До его возвращенія, Рамирецъ занялся разсматриваніемъ стнъ, на которыхъ, между прочимъ, красовалась таинственная надпись: ‘Просятъ не спать на лстницахъ’. Нанаконецъ, слуга явился и, подозрительно махнувъ рукой Рамирецу, повелъ его по темному коридору, гд остановился передъ одной изъ дверей и слегка постучался въ нее. Несмотря на то, что этотъ стукъ былъ очень слабъ, онъ какимъ-то магическимъ образомъ заставилъ вс двери въ коридор отвориться, и въ каждой изъ нихъ показалась мужская голова. Рамирецъ мрачно насупилъ брови. Онъ хорошо зналъ, что, при тогдашнемъ положеніи длъ въ Калифорніи, каждый человкъ, посщающій даму, возбуждалъ зависть и подозрніе въ другихъ людяхъ.

За дверью раздались легкіе шаги, и она отворилась. Слуга на минуту остановился, чтобы посмотрть, достаточно ли прилично произойдетъ свиданіе между мужчиной и женщиной, а потомъ мрачно удалился. Рамирецъ вошелъ въ комнату, дверь за нимъ захлопнулась, и онъ очутился лицомъ къ лицу съ таинственной обитательницей Международной гостиницы.

Это была худощавая блондинка, небольшого роста, когда исчезла съ ея лица улыбка, показавшаяся на немъ при открытіи двери, она казалась обыкновенной, ничмъ не замчательной женщиной. Если бъ она не поражала излишней мягкостью своихъ граціозныхъ манеръ и слишкомъ смиренной покорностью, которыя всегда опасны въ женщинахъ, едва ли бы она чмъ-нибудь могла возбуждать восхищеніе мужчинъ или опасеніе женщинъ.

Рамирецъ поспшно протянулъ къ ней об руки, но она застнчиво отшатнулась и спокойно сказала, указывая на потолокъ и стны.

— Полотно и бумага.

Смуглое лицо Рамиреца омрачилось. Наступило продолжительное молчаніе. Наконецъ блондинка разсяла улыбкой облако, заволакивавшее его лицо, и сказала, указывая на стулъ:

— Садитесь, Викторъ, и разскажите, отчего вы такъ скоро возвратились?

Викторъ молча слъ. Блондинка смотрла на него мягко и покорно, но не промолвила ни слова. Онъ хотлъ, было, послдовать ея примру, но пламенная натура взяла свое, и онъ воскликнулъ:

— Вамъ бы лучше вычеркнуть изъ книги отеля имя — Грэсъ Конрой и вписать свое собственное.

— Отчего, Викторъ?

— Боже мой! Она спрашиваетъ отчего! воскликнулъ Викторъ, поднимая глаза къ потолку,— оттого, что въ ста миляхъ отсюда живутъ братъ и сестра Грэсъ Конрой. Я ихъ видлъ.

— Чтожъ, и хорошо.

— Хорошо?— повторилъ Викторъ,— что жъ тутъ хорошаго? Выслушайте меня и вы увидите, хорошо ли это.

Онъ пододвинулъ свой стулъ и продолжалъ пламеннымъ, но тихимъ голосомъ.

— Я, наконецъ, отыскалъ руду. Описаніе мстности въ найденной мною бумаг совершенно врно. А, вы начинаете интересоваться моими словами? Самая руда еще никому неизвстна. Это мсто называется Одноконный Станъ, почему?— никто не знаетъ. Это — богатое селеніе рудокоповъ. Вокругъ разрабатываются драгоцнные рудники, но на вершин небольшой горы никто не работаетъ, а тамъ именно и есть руда. Никто не подозрваетъ ея присутствія, но она совершенно точно описана въ этой бумаг.

Онъ вынулъ изъ кармана конвертъ, а изъ него сложенную бумагу (ту самую, которую докторъ Деваржъ далъ Грэсъ Конрой) и указалъ на начерченную на ней карту.

— По этому описанію,— продолжалъ онъ,— я отправился къ источникамъ Американской рки и прослдилъ весь кряжъ небольшихъ горъ, шагъ за шагомъ, до тхъ поръ, пока на прошлой недл не достигъ Одноконнаго Стана. Вотъ его мстопоженіе здсь обозначено совершенно ясно.

Онъ указалъ на бумагу, и его собесдница схватила ее за уголъ своими тонкими, длинными пальцами, словно когтями ястреба.

— Мн необходимо было пробыть тамъ дней пять, чтобы навести справки, но какъ поступить? Я — чужестранецъ, а рудокопы подозрваютъ всхъ чужестранцевъ и потому со мною говорили не откровенно. Но я услышалъ, что между ними живетъ одинъ добрый человкъ, ухаживающій всегда за больными, по имени Гэбріель Конрой. Хорошо! Вдругъ я занемогъ. Меня схватилъ ревматизмъ въ колнк. Я лежу безпомощный, какъ ребенокъ, въ дом мистера Бригса. Вотъ приходитъ ко мн Гэбріель Конрой, сидитъ со мною, разговариваетъ и разсказываетъ все. Онъ приводитъ ко мн свою маленькую сестру, потомъ я посщаю его хижину на гор и вижу портретъ его сестры Грэсъ. Ну, теперь вы понимаете, что все кончено?

— Отчего?

— Эта женщина еще спрашиваетъ отчего, — произнесъ Викторъ поднимая глаза къ потолку,— если этого мало, такъ слушайте. Домъ Гэбріеля Конроя стоитъ на той самой земл, которую губернаторъ подарилъ доктору Деваржу. Понимаете? Этотъ Гэбріель фактически владетъ землею.

— Онъ знаетъ о руд?

— Нтъ, это — одна случайность, судьба.

Она подошла къ окну и смотрла въ продолженіе нсколькихъ минутъ на дождь. Лицо ея казалось теперь такъ старо, такъ искажено, что одинъ изъ звакъ на улиц, посмотрвъ въ окно, не узналъ хорошенькой француженки. Быть-можетъ, это обстоятельство заставило ее очнуться, и она возвратилась къ Рамирецу съ очаровательной, нжной улыбкой.

— Такъ вы отъ меня отказываетесь?— спросила она мягкимъ голосомъ.

Викторъ не смлъ взлянуть на нее. Онъ смотрлъ въ пространство и, пожавъ плечами, произнесъ:

— Это — судьба.

Она слегка щелкнула своими тонкими пальцами и, остановившись передъ нимъ, сказала:

— У васъ хорошая память, Викторъ.

Онъ ничего не отвчалъ.

— Но позвольте, все же, напомнить вамъ обстоятельства нашего знакомства. Годъ тому назадъ я получила въ Берлин письмо мистера Питера Думфи изъ Санъ-Франциско, который увдомлялъ меня, что у него находятся важныя бумаги относительно недвижимой собственности моего покойнаго мужа, доктора Поля Деваржа, и просилъ меня вступить съ нимъ въ письменныя сношенія. Я ничего не отвчала, но сама пріхала сюда. Быть-можетъ, умный человкъ выразилъ бы колебаніе или сомнніе, но я въ такихъ случаяхъ не разсуждаю. Я — только бдная, слабая женщина и прямо пріхала. Конечно, не такъ слдовало поступить, и вы хитрые, осторожные мужчины прежде переписались бы. Но я прямо пріхала.

Викторъ вздрогнулъ, но не прервалъ молчанія.

— Я видла мистера Думфи въ Санъ-Франциско. Онъ показалъ мн нсколько бумагъ, которыя, по его словамъ, онъ нашелъ въ потаенномъ мст, гд ихъ спряталъ докторъ Деваржъ. Тутъ былъ документъ на пожалованную губернаторомъ землю моему мужу, а въ другихъ бумагахъ находились важныя научныя открытія. Онъ посовтовалъ мн обратиться за дальнйшими свдніями въ миссіонерскую станцію и presidio Санъ-Изабель, откуда была послана экспедиція на помощь пропавшимъ поселенцамъ. Онъ былъ просто торговецъ, и для него этотъ вопросъ представлялъ чисто денежную сдлку. Поэтому онъ согласился мн помогать за извстный процентъ. Не такъ ли все это?

Викторъ поднялъ на нее свои черные глаза и кивнулъ головой.

— Я похала въ миссіонерскую станцію и увидала тамъ васъ, секретаря прежняго коменданта, хранителя архива и единственное лицо, помнившее экспедицію. Вы мн показали копію съ донесеніемъ о дйствіяхъ экспедиціи и держали себя со мною очень холодно, пока я вамъ не разсказала своей исторіи. Тогда вы, повидимому, заинтересовались мною и объяснили, какъ неожиданно появилась въ комендантскомъ дом Грэсъ Конрой имя которой внесено въ списокъ мертвыхъ. Вы мн сказали, что сочли молодую двушку за самозванку. Такъ, вдь было?

Викторъ снова махнулъ головой.

— Вы разсказали, какъ она пришла въ отчаяніе, прочтя донесеніе о дйствіяхъ экспедиціи, какъ упала въ обморокъ, какъ женщины открыли ея несчастное положеніе, какъ комендантъ ее сожаллъ, какъ она таинственно исчезла, какъ комендантъ хранилъ объ этомъ молчаніе, какъ вы сами подозрвали, что она родила. Не такъ ли, Викторъ?

Онъ хотлъ взять ее за руку, но она тихонько ее выдернула, не измняя своего нжнаго тона.

— Потомъ вы сказали мн, что нашли на полу, гд молодая двушка упала въ обморокъ, бумагу, которая теперь у васъ въ рукахъ, и объяснили мн, почему вы ее спрятали. Потомъ, вы, Викторъ, предложили мн планъ дйствія для возвращенія себ того, что мн должно было принадлежать по праву, вы посовтывали мн взять на себя роль этой двушки и перехитрить обманщицу. Вы не просили процентовъ, вы не старались зашибить копейки. Вы просили только моей любви. Быть-можетъ, я — глупая, слабая женщина, но ваше безкорыстіе меня подкупило, и я послушалась скоре голоса сердца, чмъ расчета. Я общала вамъ мою руку и все мое состояніе по достиженіи успха. Теперь вы приходите ко мн и просите, чтобы я нарушила нашъ договоръ и освободила васъ отъ принятаго на себя обязательства. Нтъ, нтъ, вы уже сказали довольно.

Испуганный Рамирецъ бросился передъ нею на колни и, схвативъ за руку, хотлъ что-то произнести, но она съ усиліемъ освободилась отъ него и продолжала тмъ же тономъ упрека.

— Нтъ, нтъ! отправляйтесь къ этому брату, отыскать котораго, повидимому, составляло вашу главную цль. Ступайте къ нему и возвратите бумагу, находящуюся въ вашихъ рукахъ. Скажите ему, что вы украли ее у его сестры, которую заподозрили въ обман, скажите, что она родила незаконнаго ребенка. Скажите также, что этимъ поступкомъ вы отнимаете послднюю надежду у несчастной брошенной жены, которая пріхала за тысячи миль, чтобъ потребовать хоть малость отъ человка, обязаннаго еще при жизни ее содержать. Скажите ему все это, и, если онъ — дйствительно такой добрый и хорошій человкъ, какъ вы говорите, то онъ васъ благословитъ. Потомъ вы прибавьте, что эта бумага не можетъ принести ему никакой пользы, такъ какъ сокровища принадлежатъ, по закону, ребенку его сестры, если онъ живъ. Наконецъ, покажите ему донесеніе экспедиціоннаго отряда, удостовряющее смерть его обихъ сестеръ и возбуждающее сильное сомнніе въ его личности. Тогда онъ пойметъ, какое вы сдлали ему благодяніе.

— Простите меня,— произнесъ Викторъ, съ странной смсью стыда, опасенія и восторга, — простите меня, Юлія. Я — негодяй, я — неблагодарный, я — трусъ. Я сдлаю все, Юлія, все, что вы скажете.

Г-жа Деваржъ была слишкомъ умна, чтобъ настаивать на своей побд, и слишкомъ осторожна, чтобъ вывести изъ себя легко увлекающагося Рамиреца.

— Шш!— произнесла она и какъ бы незамтно позволила ему привлечь ее къ себ.— Послушайте, Викторъ, чего вамъ бояться этого человка? Разв его показаніе можетъ пересилить мое, если я его не признаю? Тмъ боле, что онъ незаконно владетъ моей собственностью. Кто можетъ подтвердить, что онъ — дйствительно Гэбріель Конрой, когда его единственная родственница не посметъ явиться, чтобы удостоврить его личность, а если бъ она и явилась, то вы можете подъ присягой засвидтельствовать, что она вамъ выдавала себя за другую? Какое значеніе можетъ имть одно пристрастное показаніе, когда вы подтвердите, что я — та самая Грэсъ Конрой, которая явилась въ миссіонерскую станцію, когда то же самое покажетъ и одинъ изъ членовъ несчастной партіи эмигрантовъ, погибшихъ въ снгу — Питеръ Думфи.

— Думфи!— произнесъ Гамирецъ съ удивленіемъ.

— Да, Думфи, повторила г-жа Деваржъ,— когда онъ убдился, что я, какъ разводная жена доктора Деваржа, не могу имть никакого законнаго права на его наслдство, онъ одобрилъ вашъ планъ и предложилъ быть свидтелемъ для подтвержденія того факта, что я — дйствительно Грэсъ Конрой. Да, Викторъ, я не дремала, пока вы приходили въ отчаяніе отъ найденныхъ вами затрудненій.

— Простите меня!— воскликнулъ онъ и, схвативъ ея руку, покрылъ пламенными поцлуями,— я лечу. Прощайте!

— Куда?— спросила г-жа Деваржъ, вставая.

— Въ Одноконный Станъ.

— Нтъ, садитесь и выслушайте меня. Вы должны отправиться въ Санъ-Франциско и сказать Думфи о сдланномъ вами открытіи. Быть-можетъ, намъ придется взять адвоката, но прежде надо привести въ извстность наши силы. Вы должны разыскать, во что бы то ни стало, Грэсъ. Позжайте въ Санъ-Франциско, повидайтесь съ Думфи и возвращайтесь сюда.

— Но вы здсь одни, безъ защитника, среди мужчинъ, произнесъ Рамирецъ, съ блестящими отъ ревности глазами.

— Поврьте, мужчины мене опасны для насъ, чмъ женщины! Разв вы мн не врите, Викторъ?— сказала она, смотря на него съ чарующей улыбкой.

Онъ хотлъ было броситься къ нея ногамъ, но она остановила его быстро, указавъ пальцемъ на потолокъ и бросивъ знаменательный взглядъ на стну.

— Прощайте, узжайте скоре,— промолвила она, — или нтъ, нтъ подождите. Гэбріель женатъ?

— Нтъ.

— Прощайте.

Дверь затворилась за его смуглой и энергичной фигурой, и онъ исчезъ.

Спустя минуту, раздался громкій звонокъ изъ No 92, находившагося рядомъ съ комнатою, занимаемой г-жею Деваржъ.

Слуга немедленно явился, постучалъ въ дверь и почтительно вошелъ. Личность, занимавшая этотъ нумеръ, не возбуждала никакихъ подозрній. Это былъ всмъ извстный игрокъ, мистеръ Джэкъ Гамлинъ.

— Чортъ возьми! Зачмъ вы такъ долго заставили меня ждать!— воскликнулъ Джэкъ, лежа въ постел и съ яростью схватывая машинку для снятія сапогъ.

Слуга промолвилъ что-то въ свое оправданіе.

— Принесите горячей воды.

Слуга поспшно направился къ двери, но Джэкъ остановилъ его.

— Дьяволъ! чего побжалъ? Кто это только-что вышелъ изъ сосдней комнаты?

— Не знаю, сэръ.

— Узнайте и скажите.

Джэкъ бросилъ золотую монету въ оторопвшаго слугу, поправилъ себ подушку и отвернулся къ стн. Слуга переминался съ ноги на ногу, и Джэкъ черезъ мгновеніе снова обратился къ нему:

— Вы еще не ушли? Коего чорта…

— Извините, сэръ, вы знаете что-нибудь о ней?

— Нтъ, отвчалъ Джэкъ, приподнимаясь на локтяхъ,— но, если я увижу еще разъ, что вы, какъ пять минутъ назадъ, подсматриваете въ ея дверь, то я вамъ…

Мистеръ Гамлинъ понизилъ голосъ и очень тихо, но энергично погрозилъ лишить слугу одного изъ необходимыхъ органовъ человческаго тла.

— Ступайте.

Посл ухода слуги, затворившаго за собою дверь, Джэкъ лежалъ безмолвно около часа. Потомъ онъ всталъ и началъ медленно одваться, напвая, какъ всегда, въ полголоса своимъ нжнымъ теноромъ, которымъ онъ такъ славился. Окончивъ свой туалетъ подъ это птичье чириканье, онъ положилъ въ карманъ жилета маленькій пистолетъ съ костяной ручкой, надлъ шляпу на свою красивую голову, быть можетъ, больше на бекрень, чмъ обыкновенно, и вышелъ въ залу. Запирая свою дверь, онъ крпко ее захлопнулъ, и отъ этого удара отворилась дверь въ сосднюю комнату, проходя мимо, мистеръ Гамлинъ машинально взглянулъ въ ту сторону и увидалъ г-жу Деваржъ, которая стояла у письменнаго стола, закрывъ лицо платкомъ. Онъ тотчасъ прекратилъ свое чириканье и серьезно пошелъ по лстниц. На нижней площадк онъ встртилъ слугу, который, почтительно снявъ шляпу, сказалъ:

— Онъ — не здшній, сэръ.

— Кто не здшній?— спросилъ Джэкъ рзко.

— Человкъ.

— Какой человкъ?

— О которомъ вы спрашивали.

Мистеръ Гамлинъ спокойно вынулъ изъ кармана сигару, закурилъ ее и, пустивъ два или три клуба дыма, пристально взглянулъ на слугу.

— Я ни о комъ у васъ не спрашивалъ.

— Я думалъ, сэръ…

— Вамъ не слдуетъ такъ рано пить, Майкль,— продолжалъ мистеръ Гамлинъ спокойно, не спуская глазъ съ слуги,— вы натощакъ слишкомъ пьянете. Пейте ужъ за обдомъ.

XII.
Миссисъ Маркль.

Замчаніе Олли о миссисъ Маркль и ея критическій отзывъ о своемъ туалет не выходили изъ головы Гэбріеля всю ночь, и, вставъ рано на другое утро, онъ взглянулъ на свою работу, лежавшую на стол, съ мрачнымъ сомнніемъ въ своемъ искусств по этой отрасли домашняго хозяйства.

— Да, вроятно, я не достаточно хорошо исполняю свой долгъ въ отношеніи ребенка, — подумалъ онъ, беря со стола одежду Олли и кладя ее бережно къ постели спавшей двочки,— это платье, не говоря о прочности и крпости матеріи, немного устарло и не совсмъ прилично. Конечно, ты не требуешь моднаго туалета, прелестное личико (онъ обратился къ спящему ребенку съ разсыпавшимися кудрями и раскраснвшимися щечками), но это возбуждаетъ замчанія другихъ дтей. Все наше селеніе что-то слишкомъ переполняется жителями. Въ послдніе полго а явилось новыхъ три семейства… Это — ужъ слишкомъ быстрое увеличеніе населенія. А миссисъ Маркль! (при мысли о ней Габріель вспыхнулъ, не смотря на то, что сидлъ одинъ въ безмолвной комнат). Каковъ ребенокъ! въ девять лтъ такъ говоритъ объ этой вдов! Просто непонятно. И, подумаешь, я все время избгалъ этого только ради Олли, ради того, чтобъ женскій надзоръ ея не мучилъ.

Однако, во время своего скромнаго завтрака съ Олли, Гэбріель впервые замтилъ съ безпокойствомъ нсколько странностей, никогда прежде его не поражавшихъ въ ея одежд и даже манерахъ.

— Вообще, Олли, сказалъ онъ, осторожно оставаясь на точк общихъ вопросовъ,— въ порядочномъ обществ молодыя двушки не возятся, сидя на стул, и каждыя пять минутъ не поправляютъ своихъ сапогъ.

— Вообще, Гэбъ, двочки не носятъ сапогъ — отвчала Олли, обмакивая кусокъ хлба въ соусъ на сковород.

Искусно избгая разршенія вопроса, составляютъ ли высокіе резиновые сапоги необходимую принадлежность туалета молодой двушки, Гэбріель произнесъ съ спокойнымъ равнодушіемъ.

— Я думаю, что, идя на работу, я загляну къ миссисъ Маркль.

Онъ изъ подлобья посмотрлъ на ту незначительную часть лица сестры, которая виднлась изъ-за большого, уничтожаемаго ею ломтя хлба.

— Возьми меня съ собою, Гэбъ.

— Нтъ, ты останешься здсь и приберешь комнату. Да смотри, не убгай въ лсъ прежде, чмъ все кончишь. Къ тому же, прибавилъ онъ, гордо поднимая голову,— мн надо поговорить съ миссисъ Маркль объ одномъ дл.

— О, Гэбъ!— воскликнула Олли, поднимая голову.

Все ея лице сіяло хитрымъ лукавствомъ и блестло говяжьимъ жиромъ.

— Что съ тобою, Олли?— спросилъ Гэбріель съ спокойнымъ достоинствомъ.

— Чего ты стыдишься, Гэбъ?

Онъ не отвчалъ, но, вставъ, собралъ инструменты, надлъ шляпу и пошелъ къ двери. Потомъ неожиданно вернулся и взялъ обими руками Олли за голову.

— Если что-нибудь случится со мной,— сказалъ онъ,— то ты, голубушка, знай, что я всегда и боле всего заботился о теб.

Мысль о рк блеснула тотчасъ въ голов ребенка.

— Ты не пойдешь сегодня въ воду, Гэбъ?— спросила она, слегка вздрогнувъ.

— Нтъ, Олли, не бойся: я вернусь здравъ и невредимъ, произнесъ онъ поспшно, взглянувъ на ея испуганное дицо,— прощай!

Онъ нжно поцловалъ ее, она провела рукою по его блокурымъ кудрямъ, пригладила ему бороду и поправила галстухъ.

— Ты лучше перемнилъ бы рубашку, Гэбъ, эта не довольно чиста. Вдь, ты идешь къ миссисъ Маркль. Погоди, я достану твою соломенную шляпу.

Она побжала за холщевую занавску, но, когда возвратилась, то Гэбріеля не было уже въ комнат.

Ночью шелъ дождь, земля дышала свжестью, а небо было покрыто живописными облаками, что въ Калифорніи бываетъ очень рдко, исключая дождливаго сезона. Гэбріель обыкновенно не очень поддавался метеорологическимъ вліяніямъ и не особенно восторгался красотами природы, но въ это утро онъ вполн сознавалъ, что погода была прекрасная, что окружающая его природа великолпна, а потому, я полагаю, онъ былъ впечатлительне обыкновеннаго и въ отношеніи всхъ проявленій красоты на земл. Для нкоторыхъ натуръ, спасеніе которыхъ зависитъ отъ ихъ практичности, очень опасно восторгаться природой: деревомъ, цвткомъ, лучемъ солнца, отсюда одинъ только шагъ до роковой сантиментальности въ отношеніи женскаго пола. А случаю было угодно, чтобъ Гэбріель, подойдя къ хижин миссисъ Маркль, увидлъ посл красотъ природы и царицу природы — миссисъ Маркль, которая мыла посуду въ кухн передъ окномъ.

Тутъ произошла сцена, ясно обнаружившая одну изъ тхъ несообразностей женскаго характера, которыя плняютъ обыкновенныхъ людей, но иногда не имютъ никакого вліянія на своеобразный характеръ. Миссисъ Маркль всегда обращалась съ застнчивымъ Гэбріелемъ очень мягко, радушно и естественно, но теперь, замтивъ на его лиц тнь энергичнаго одушевленія, тотчасъ приняла воинственный тонъ.

— Если вы желаете меня видть, Гэбріель Конрой, сказала она, обтирая щелокъ со своихъ загорлыхъ, но красивыхъ рукъ,— вы должны подойти къ лохани, потому что я не могу бросить посуду невымытой. Джо Маркль всегда мн говорилъ: ‘Когда у тебя есть работа, то не позволяй себ думать ни о чемъ другомъ’. Салли, подай стулъ Гэбріелю, онъ у насъ рдкій гость, его нельзя оставлять на ногахъ. Мы — рабочія женщины, Салли, и намъ не время болть, а мистеръ Конрой находитъ удовольствіе только въ посщеніи больныхъ.

Гэбріель былъ совершенно изумленъ этимъ саркастическимъ пріемомъ, но онъ, въ то же время, какъ бы успокоился.

— Олли ошибается,— сказалъ онъ самъ себ,— эта женщина думаетъ только о своихъ жильцахъ и посуд. Впрочемъ, еслибъ она всегда была такой и не приставала, не надодала, а занималась бы преспокойно хозяйствомъ, то недурно было бы на ней жениться. Но женщинамъ доврять нельзя, он измнчивы. Какъ бы то ни было, я могу успокоить Олли.

По счастью, миссисъ Маркль не знала, какія мысли таились въ голов безмолвно стоявшаго передъ нею человка, и поспшно продолжала свой монологъ и мытье посуды.

— Говоря, что мы — рабочія женщины, Салли,— продолжала она, попрежнему обращаясь къ своей худощавой помощниц, которая, стоя спиною къ хозяйк, вытирала посуду и съ улыбкой посматривала на Гэбріеля, — говоря, что мы — рабочія женщины, Салли, я не забываю, что мужчины, смотрящія на насъ, могутъ также работать и даже еще больше.

Въ эту минуту миссисъ Маркль разбила тарелку и, посл непродолжительнаго молчанія вздохнула, посмотрла вокругъ себя и, покраснвъ, объявила, что чувствуетъ себя нервной и не можетъ продолжать мытья посуды.

Снова наступило неловкое молчаніе. Къ счастью Гэбріеля худощавая Салли возобновила разговоръ и, вовсе не замчая его присутствія, сказала, обращаясь больше къ стн, чмъ къ хозяйк.

— Вамъ не мудрено быть нервной, Сюзанна, работая на сорокъ жильцовъ и случайныхъ путешественниковъ. Вдь, у васъ нтъ помощника. Вотъ, еслибъ вы слегли отъ ревматизма, то, пожалуй, кто-нибудь и сталъ бы за вами ухаживать. Случись смерть въ вашемъ семейств, то друзья, не оставляющіе иначе своихъ занятій, пожалуй, явятся къ вамъ на помощь. Маленькая Манти такъ кашляла въ послднія недли, что другая мать отъ страха сама дошла бы до чахотки.

Въ эту минуту Гэбріель вспомнилъ съ упрекомъ, что, подходя къ дому мистрисъ Маркль, онъ замтилъ маленькую Манти въ канав и ощутилъ къ ней какое-то необъяснимое чувство будущаго родственника. Но теперь это родство показалось ему столь невозможнымъ и нелпымъ, что онъ счелъ себя чмъ-то въ род самозванца и пришелъ въ сильное смущеніе, которое выразилось совершенно своеобразно. Вынувъ изъ кармана маленькій гребешокъ, онъ началъ медленно, съ смущенной улыбкой, причесывать свои блокурыя кудри. Миссисъ Маркль часто видывала это вншнее выраженіе внутренняго чувства, отгадала его причину и приняла его, какъ слдуемую ей дань. Она смилостивилась, но, по таинственной женской симпатіи, это выразилось въ словахъ ея помощницы.

— Вы сегодня не въ дух, Сюзанна,— сказала Салли,— послушайтесь моего глупаго совта, бросьте работу и, усвшись преспокойно въ гостиной, разговаривайте съ Гэбріелемъ, если онъ не предпочитаетъ остаться въ кухн, чтобъ набраться полезныхъ свдній по части хозяйства. Я никогда не могла бы, работать при мужчин. Дайте мн вашъ передникъ, и я перемою всю посуду, если вы согласны лишиться моего общества, впрочемъ, двое — славное общество, а трое — никуда не годится. Вамъ, Сюзанна, вчно нтъ времени заниматься туалетомъ: посмотрите, у васъ волосы совсмъ растрепались.

Тутъ Салли, какъ бы замтивъ присутствіе Габріеля, стала поправлять прическу миссисъ Маркль, но та ее оттолкнула.

— Оставьте, Салли, мн не время заниматься такимъ вздоромъ, у меня — не волосы, а швабра, сказала она строгимъ тономъ самоуниженія,— ну, вотъ, что вы надлали? Я такъ и знала. Дйствительно, Салли съ чисто-женской хитростью неожиданно распустила черную, роскошную гриву миссисъ Маркль, раскинувшуюся волною по ея полнымъ плечамъ. Она засмялась и хотла убжать въ гостиную, но Салли, какъ истинный художникъ, пустила ее не прежде, чмъ эта поэтическая картина произвела полный эффектъ на воображеніе невиннаго Гэбріеля.

— Швабра, нечего сказать,— произнесла Салли,— хорошо, что не вс одинаковаго мннія и что хвалить себя стыдно. Но вчера стряпчій Максвель сказалъ мн на этомъ самомъ мст, смотря на васъ, когда вы разливали супъ и одна изъ прядей вашихъ волосъ случайно распустилась: ‘Много красавицъ въ Фриско дорого бы дали за волоса Сюзанны Маркль…’

Въ эту минуту рчь Салли была прервана быстрымъ бгствомъ миссисъ Маркль въ гостиную.

— Вы не знаете, Гэбріель, иметъ ли здсь какое-нибудь дло стряпчій Максвель?— спросила Салли, принимаясь за свою работу.

— Нтъ,— отвчалъ Гэбріель, одинаково не понимая ни тайнаго смысла ея словъ, ни опаснаго для его спокойствія эффекта распущенныхъ волосъ миссисъ Маркль.

— Онъ гораздо чаще прозжаетъ здсь, чмъ прежде, и въ одинъ день, кажется, пять разъ обдалъ. Когда вы вошли, я подумала, что это — онъ. Сюзанна этого не замчаетъ, она не любитъ такихъ, какъ стряпчій,— продолжала Салли, бросивъ знаменательный взглядъ на могучія плечи и высокій ростъ Гэбріеля, какъ вы находите ее теперь? Я васъ спрашиваю, какъ друга семейства.

Гэбріель поспшилъ уврить Салли, что миссисъ Маркль казалась на его взглядъ совершенно здоровой, но сухопарая служанка тяжело вздохнула и покачала головой.

— Наружность обманчива, Гэбріель. Никто не знаетъ, что переноситъ эта бдная женщина. Она, въ послднее время, очень разстроена и то-и-дло бьетъ посуду. Вы видли, какъ она только что разбила тарелку? Быть-можетъ, мн не слдовало бы этого говорить, но вы — другъ дома и человкъ врный, поэтому я не скрою отъ васъ, что по количеству разбитой посуды можно положительно сказать, когда вы были здсь. Конечно, еслибъ она узнала, что я вамъ это выболтала, то убила бы меня, такъ какъ она горда, какъ я. Вотъ хоть, напримръ: вы заходили дв недли тому назадъ, и столько въ этотъ день она перебила чашекъ, что не хватило ихъ вечеромъ на всхъ жильцовъ.!

— Можетъ быть, у нея лихорадка,— произнесъ испуганный Гэбріель, вскакивая съ мста,— у меня дома есть индійское лкарство, и я его тотчасъ принесу или пришлю.

Онъ думалъ теперь только о бгств и непремнно спасся бы такимъ постыднымъ образомъ, если бы Салли не остановила его, принявъ таинственный видъ.

— Если она вернется и не застанетъ васъ, то, при ея нервномъ положеніи, я не отвчаю за ея жизнь. Если вы уйдете посл того, что случилось сегодня, посл того, что произошло между вами, то она просто умретъ.

— Что же такое произошло?— спросилъ Гэбріель съ испугомъ.

— Не мое дло,— отвчала торжественно Салли.— судить о поведеніи другихъ и объяснять, что значитъ то или другое: посщеніе мужчинами женщинъ, битье посуды, причесываніе волосъ гребнемъ (Гэбріель вздрогнулъ) и молчаніе передъ посторонними. Не мое дло разсуждать, почему одна выходитъ изъ себя, а другой бросается, какъ сумасшедшій, за лкарствомъ. Я сама знаю про себя и молчу. Часто мн говоритъ Сюзанна: ‘Никто на свт не уметъ такъ запереть свои мысли и бросить отъ нихъ ключъ, какъ вы, Салли’. Ну, вотъ и вы, сударыня, давно уже пора, а то я теряю время, разговаривая съ этимъ джентльменомъ.

Излишне прибавлять, что послднія слова относились къ миссисъ Маркль, которая въ эту мийуту показалась въ дверяхъ въ новомъ ситцевомъ плать, рельефно выставлявшемъ ея роскошныя формы, и что Салли относилась къ обоимъ дйствующимъ лицамъ съ чрезвычайнымъ уваженіемъ, какъ бы въ доказательство, что минута была торжественная.

— Я надюсь, что не помшала вашему разговору,— сказала вдова съ лукавой улыбкой, останавливаясь на порог,— но если вы еще не кончили, то я подожду.

— Я не думаю, чтобъ Гэбріель имлъ еще что-либо мн сказать по секрету отъ васъ, миссисъ Маркль,— отвчала Салли, намекая на то, что Гэбріель открылъ ей тайну, которую она изъ деликатности не могла обнаружить,— не мн станутъ доврять джентльмены свои чувства.

Трудно сказать, что боле пугало Гэбріеля, лукавыя ли замчанія миссисъ Маркль, или ясный намекъ Салли. Онъ всталъ и убжалъ бы даже въ виду истерики миссисъ Маркль и насильственныхъ дйствій Салли, на которыя онъ считалъ ее вполн способной, но его удерживало страшное подозрніе, что онъ уже безвозвратно запутался, нацежда, что онъ найдетъ случай для объясненія, и, быть можетъ, роковая, притягательная сила опасности. Какъ бы то ни было, онъ нершительно послдовалъ за миссисъ Маркль въ ея гостиную. Тамъ она пригласила его ссть, и онъ безпомощно опустился на стулъ, тогда какъ Салли въ кухй стала громко шумть посудой и пть во все горло, съ явною цлью убдить застнчивыхъ влюбленныхъ, что она не можетъ подслушатъ ихъ нжной бесды, это было такъ очевидно, что Гэбріель покраснлъ до корня волосъ.

Въ этотъ день Гэбріель возвратился домой вечеромъ серьзне обыкновеннаго. На вс вопросы Олли онъ отвчалъ коротко и уклончиво. Но не въ его натур было хранить въ тайн что-либо, даже непріятное, а потому Олли терпливо ждала той минуты, когда онъ самъ все ей разскажетъ. Эта минута наступила посл ихъ скромнаго ужина, который прошелъ безъ всякихъ критическихъ замчаній со стороны Гэбріеля. Олли, какъ всегда, поставила между ногъ брата маленькій ящикъ и сла на него, прислонясь головой къ его жилетк. Гэбріель закурилъ трубку и, выпустивъ нсколько клубовъ дыма, сказалъ тихо:

— Это невозможно.

— Что невозможно, Гэбъ?— спросила хитрая Олли, очень хорошо понимая, о чемъ онъ говорилъ.

— То дло, о которомъ мы говорили.

— Какое дло, Гэбъ?

— Женитьба на миссиссъ Маркль,— сказалъ Гэбріель съ искусственнымъ хладнокровіемъ.

— Отчего?

— Она не хочетъ итти за меня.

— Отчего?— воскликнула Олли, поспшно обернувшись.

Гэбріель уклонился отъ взгляда сестры и твердо повторилъ, смотря на огонь.

— Ни за что не хочетъ.

— Низкая, противная, старая дрянь:— воскликнула съ сердцемъ Олли,— разв есть человкъ лучше тебя, Гэбъ? Какое безстыдство!

Гэбріель махнулъ трубкою по воздуху, но съ такимъ тономъ невозмутимой покорности, что Олли снова взглянула на него подозрительно.

— Что она сказала?

— Она сказала,— отвчалъ Гэбъ медленно,— что ея сердце отдано другому. Кажется, она выразилась стихами: ‘сердце отдано другому, не бывать твоимъ ему’. Я не помню именно, что она сказала, но ты знаешь, Олли, что женщины въ такую минуту всегда говорятъ стихами. Во всякомъ случа смыслъ былъ такой.

— Кого же это она предпочла теб?— неожиданно спросила Олли.

— Она не сказала,— отвтилъ Гэбріель съ безпокойствомъ,— а я не считалъ себя въ прав спрашивать.

— Ну?

— Что ну?— спросилъ Гэбріель, съ еще большимъ смущеніемъ.

— Что ты сказалъ?

— Потомъ?

— Нтъ, прежде, какъ ты объяснился, Гэбъ?— произнесла Олли, смотря въ глаза брату и поддерживая рученками свой подбородокъ.

— О! какъ всегда, въ подобныхъ случаяхъ, — сказалъ Гэбріель, махая трубкой въ знакъ того, что всмъ извстно, какъ длается вообще предложеніе руки и сердца.

— Но какъ именно? Гэбъ, разскажи мн все.

— Ну, вотъ видишь, началъ Гэбріель, смотря на потолокъ,— женщины, обыкновенно, застнчивы, и мужчины всегда лучше привлекаютъ ихъ къ себ смлостью. Вотъ, Олли, я, войдя въ домъ, потрепалъ Салли по щекамъ и, обнявъ вдову, поцловалъ ее разъ два или три, знаешь, изъ любезности и для приличія.

— И неужели, Гэбріель, посл этого она не захотла вытти за тебя?

— Ни подъ какимъ видомъ,— произнесъ Гэбріель ршительно.

— Отвратительная бестія!— воскликнула Олли,— я желала бы, чтобъ Манти посмла теперь притти сюда,— прибавила она, дико грозя перстомъ,— и подумать только что сегодня я позволила ей выбрать у насъ лучшаго щенка!

— Тише, Олли: это для всхъ должно остаться тайной,— произнесъ поспшно Гэбріель,— я только теб и довряю, между нами не можетъ быть ничего скрытнаго. Къ тому же, прибавилъ онъ убдительнымъ тономъ, прежде, чмъ жениться, всякій долженъ перенести съ дюжину отказовъ. Это такъ водится. Одинъ мой знакомый, съ безстыдствомъ продолжалъ Гэбріель, вполн сознавая, что онъ лгалъ, получилъ пятьдесятъ отказовъ, а былъ гораздо лучше меня и имлъ тысячу долларовъ. Знаешь, Олли, нкоторые это любятъ, какъ сильное ощущеніе, въ род разысканія руды.

— Но что-жъ ты сказалъ, Гэбъ?— спросила Олли, снова возвращаясь къ главному факту и не понимая удовольствія, доставляемаго отказомъ по словамъ Гэбріеля.

— Я всталъ и говорю: ‘Сюзанна Маркль, вотъ въ чемъ дло: я и Олли живемъ на гор, а вы съ Манти въ ущель, горы и долины раздляютъ два любящихъ сердца, и нтъ причины, почему бы намъ всмъ не составить одно семейство въ моемъ дом, вамъ назначить день’. Потомъ я пустился немного въ поэзію, ввернулъ это кольцо (Гэбріель указалъ на толстое золотое кольцо, красовавшееся на его мизинц), поцловалъ опять вдову, потрепалъ по щек Салли — вотъ и все.

— И она, посл всего этого, не пожелала выйти за тебя, Гэбъ,— произнесла задумчиво Олли,— ну, такъ что-жъ, кому она нужна? Во всякомъ случа не мн.

— Я очень радъ слышать это отъ тебя, Олли, отвчалъ Гэбріель.— Но ты не должна говорить ей объ этомъ ни слова. Она собирается купить ту часть стараго участка на нашей гор, гд я начиналъ работы въ прошломъ году, и выстроить домъ подл насъ. Она говоритъ, что хочетъ быть поближе къ намъ и ухаживать за тобою. Поэтому, Олли,— продолжалъ Гэбріель серьезно,— если она будетъ попрежнему приставать ко мн, то ты не обращай вниманія — такъ поступаютъ вс женщины.

— Я желала бы это видть,— произнесла Олли.

Гэбріель взглянулъ на нее съ невольнымъ удовольствіемъ и обнялъ.

— Теперь все кончено, Олли,— сказалъ онъ,— и, право, такъ лучше. Мы будемъ жить съ тобою попрежнему. Я на-дняхъ говорилъ съ товарищами о томъ, чтобы выписать учительницу изъ Морисвиля, и миссисъ Маркль одобряетъ эту идею. Ты будешь ходить въ школу, Олли, на будущей недли я съзжу въ Морисвиль за новой для тебя одеждой, и мы будемъ жить припваючи. Потомъ, Олли, вдругъ — счастье всегда является вдругъ — я найду руду въ этой гор, и мы будемъ богаты. Я всегда говорилъ, что здсь есть руда. А, разбогатвъ мы съ тобою подемъ въ Санъ-Франциско. Я куплю большой домъ, у тебя будутъ всевозможные учителя и множество подругъ изъ лучшихъ двочекъ въ город. Тогда, можетъ быть, я полажу и съ миссисъ Маркль…

— Никогда!— воскликнула Олли съ сердцемъ.

— Да, никогда,— отвчалъ хитрый Гэбріель, сіяя удовольствіемъ, но чувствуя въ тоже время упреки совсти,— однако, маленькимъ двочкамъ пора спать.

Повинуясь этому замчанію, Олли удалилась за холщевую занавску, взявъ съ собою свчку и оставивъ брата курить трубку при мерцающемъ свт потухающаго огня. Но Олли не заснула, а спустя полчаса выглянула изъ-за занавски. Габріэль сидлъ на томъ же мст, закрывъ лицо руками. Она тихонько подошла къ нему и, поднявъ его голову, нжно обняла. На одной изъ своихъ рукъ она почувствовала что-то влажное.

— Ты не грустишь объ этой женщин, Гэбъ?— спросила она.

— Нтъ,— отвчалъ Гэбріель, засмявшись.

Олли взглянула на свою руку, а Гэбріель пристально посмотрлъ на потолокъ.

— Крыша течетъ,— произнесъ онъ,— ее надо завтра починить. Однако, ступай, Олли, спать, ты простудишься въ одной рубашенк.

XIII.
Габріель выдаетъ себя.

Хотя Гэбріель принялъ на себя маску спокойствія и дйствительно чувствовалъ нкотораго рода облегченіе, онъ далеко не былъ доволенъ результатомъ своего визита съ миссисъ Маркль. Что бы ни произошло на этомъ свиданіи, о которомъ читатель знаетъ только по разсказу самого Гэбріеля, его дальнйшее поведеніе нисколько не согласовалось со смлымъ и ршительнымъ отзывомъ, который онъ далъ Олли. Въ продолженіе двухъ дней, онъ съ неудовольствіемъ прекращалъ разговоръ, когда Олли наводила его на этотъ предметъ, но на третій день онъ самъ завелъ съ однимъ изъ рудокоповъ въ таверн ‘Эврика’ бесду, имвшую нкоторое отношеніе къ данному случаю.

— Въ послднее время въ газетахъ много говорятъ о процессахъ по поводу отказа отъ брака,— началъ онъ очень осторожно,— поэтому, мн кажется, что всякій, любезно обращающійся съ женщиной, всегда находится въ опасности попасть подъ судъ — не правда ли?

Собесдникъ Гэбріеля, искавшій, по слухамъ, въ Одноконномъ Стан убжище отъ своей жены, грубо отвчалъ, что вс женщины — дуры и имъ никогда не слдовало довряться.

— Я полагалъ бы необходимымъ издать по этому поводу общій законъ,— продолжалъ Гэбріель.— Что бы вы сказали, еслибъ вамъ пришлось сидть присяжнымъ по слдующему длу? Это случилось съ моимъ пріятелемъ въ Фриско — вы его не знаете. Одна женщина, скажемъ вдова, ухаживала за нимъ года два или три, но онъ ни разу не говорилъ ей ничего о женитьб. Однажды, онъ преспокойно отправляется къ ней въ домъ, чтобы дружески провести…

— Это плохо,— перебилъ его циническій собесдникъ.

— Быть можетъ, съ виду оно и нехорошо, но мой пріятель не имлъ никакого дурного намренія.

— Ну?

— Вотъ и все.

— Все!— воскликнулъ изумленный совтчикъ съ презрніемъ.

— Да, все. Теперь эта женщина увряетъ, что заведетъ процессъ и заставитъ его жениться.

— Мое мнніе,— произнесъ рзко импровизованный совтчикъ,— что вашъ пріятель — дуракъ, и больше ничего. Я присудилъ бы его къ уплат убытковъ за глупость.

Это ршеніе такъ поразило Гэбріеля, что онъ безмолвно отошелъ, но, находясь въ подобномъ настроеніе духа, онъ не могъ удержаться отъ дальнйшаго собиранія справокъ и, въ тотъ же день, въ лавк Бригса, искусно навелъ общій разговоръ на вопросъ объ ухаживаніи за женщинами и о брак.

— Много различныхъ путей познакомиться съ женщинами, сказалъ Джонсонъ, изобразивъ при этомъ, какъ онъ побдилъ сердце одной красавицы,— столько же различныхъ путей, сколько различныхъ мужчинъ и женщинъ. На однхъ женщинъ вовсе не дйствуетъ то, что сильно вліяетъ на другихъ. Но есть одно средство, которое побждаетъ почти всхъ — равнодушіе. Надо не выказывать, что вамъ нравится та или другая женщина, а вообще добродушно обращаться со всми, какъ, напримръ, обращается Гэбъ съ больными, но не говорить ни одной изъ нихъ чего-либо особеннаго и, такимъ образомъ, дать имъ понять, что все ухаживаніе должно быть съ ихъ стороны. Что съ вами, Гэбъ, вы уходите?

Гэбріель съ безпокойствомъ выскочилъ съ мста и направился къ дверямъ, бормоча подъ носъ: ‘пора домой’, но потомъ онъ возвратился, снова слъ и взглянулъ со страхомъ на Джонсона.

— Этотъ способъ дйствуетъ почти на всхъ,— продолжалъ Джонсонъ,— но за человкомъ, придерживающимся его, надо зорко слдить. Этотъ способъ слдовало бы запретить закономъ, какъ недостойную игру самыми святыми человческими чувствами. Подобный человкъ долженъ быть заклейменъ общимъ презрніемъ.

— Но, можетъ быть, онъ поступаетъ такъ безъ всякаго намренія, просто по своему характеру,— замтилъ Гэбріель жалобнымъ тономъ и смотря пристально на всхъ присутствующихъ,— можетъ быть, онъ по природ равнодушенъ къ женщинамъ и къ браку.

— Чортъ возьми!— воскликнулъ съ презрніемъ Джонсонъ,— какъ бы не такъ! Это — хитрйшая изъ хитростей. Это все равно, что зажать въ одной рук горсть золота, а другой просить милостыню.

Гэбріель медленно всталъ и, отстраняя вс просьбы посидть еще, пошелъ къ двери и тамъ сказалъ нсколько словъ о дурной погод, чтобы доказать присутствующимъ свое равнодушіе къ предмету разговора. Потомъ, понуривъ голову, онъ исчезъ подъ дождемъ, который въ продолженіе всего дня лилъ, какъ изъ ведра, превративъ единственную узкую, но длинную улицу Одноконнаго Стана въ ручей желтой, клокочущей воды.

— Что-то Гэбъ сегодня не въ дух,— сказалъ Джонсонъ,— говорятъ, что утромъ спрашивалъ о немъ стряпчій Максвель. Врно что-нибудь не ладно. Гэбъ — не дурной человкъ: онъ — не Богъ всть что изъ себя представляетъ, но отлично ухаживаетъ за больными, а это очень полезно для нашего стана. Надюсь, что ничего не помшаетъ ему продолжать свою дятельность.

— У него должно быть исторія съ какой-нибудь женщиной,— замтилъ Бригсъ:— онъ что-то очень внимательно слушалъ вашу рчь о женщинахъ. Нкоторые полагаютъ — прибавилъ Бригсъ, понижая голосъ и посматривая по сторонамъ, что Олли совсмъ не сестра ему, какъ онъ говоритъ, а дочь. Правда, никто не сталъ бы такъ ухаживать за двочкой и отказывать себ ради нея въ женщинахъ, въ водк и обществ товарищей, еслибъ она не была его дочь. Такихъ братьевъ не бываетъ въ нашей сторон.

— Во всякомъ случа,— прибавилъ одинъ езь собесдниковъ,— его разсказъ о Голодномъ Лагер и бгств оттуда чрезвычайно странный. Я никогда ему не врилъ.

— Впрочемъ, это — его дло и до меня не касается,— продолжалъ Джонсонъ,— я оказывалъ ему услуги насколько могъ, говорилъ, кто былъ боленъ, и совтовалъ, какъ лучше ухаживать за больными. Но не стану же я отвчать за него, если онъ попалъ въ какую-нибудь бду.

— И я также не обязанъ слдить за его нравственностью,— прибавилъ Бригсъ,— потому только, что позволялъ ему приходить сюда и ухаживать за больнымъ мексиканцемъ.

Между тмъ, злополучный предметъ этого разговора, пройдя по улиц и держась стнки домовъ, чтобы избгнуть порывовъ втра, свирпо дувшаго прямо съ горы, достигъ, наконецъ, маленькой тропинки, которая вела черезъ оврагъ къ его хижин на противоположномъ горномъ скат. Онъ остановился въ нершительности. Эта тропинка шла мимо того дома, въ которомъ миссиссъ Маркль содержала меблированныя комнаты, и ему казалось, что, посл всего слышаннаго, онъ, подвергаясь снова опасности, неосторожно бросалъ бы вызовъ судьб. Онъ считалъ неизбжнымъ одно изъ двухъ: или вдова и Салли, бросившись на него, затащатъ его къ себ, или вдова, увидавъ, что онъ прошелъ мимо, не зайдя къ ней, упадетъ въ обморокъ. Другая дорога въ его хижину была вдоль гребня горы, и ему пришлось бы пройти, по крайней мр, три лишнихъ мили. Но Гэбріель не долго колебался и сталъ быстро взбираться на гору.

Это было не легко, при порывистомъ втр и сильномъ дожд, преодолніе физическихъ трудностей силой своихъ могущественныхъ мускуловъ изгнало изъ его ума нелпый страхъ. Достигнувъ вершины горы, онъ впервые замтилъ, къ какимъ роковымъ послдствіемъ привели постоянные дожди въ продолженіе цлой недли. Журчавшій горный потокъ, въ которомъ онъ дв недли тому назадъ утолялъ свою жажду во время прогулки съ Олли, теперь превратился въ бурный водопадъ, а ручей, черезъ который они перепрыгивали, сдлался широкой, быстрой ркой. Внизу, въ долинахъ и на далекой простиравшейся къ горизонту равнин, виднлись громадныя мрачныя водяныя пространства, а въ воздух стоялъ гулъ отъ неустанно лившаго дождя.

Въ полчаса онъ прошелъ еще дв мили по этой тяжелой дорог и очутился въ виду узкаго, крутого чернаго ущелья, черезъ которое долженъ былъ прозжать вингдамскій дилижансъ изъ Морисвиля. Подойдя ближе, онъ увидлъ, что маленькій горный потокъ, бжавшій подл дороги, значительно разлился и занялъ часть дороги, которая тамъ и сямъ исчезала подъ водой.

— Не легко пробраться по этому ущелью,— подумалъ Гэбріель, вспомнивъ, что было уже время прохать вингдамскому дилижансу,— непріятно и опасно, но бываютъ на свт вещи и хуже (его мысли снова перенеслись къ миссисъ Маркль), и, еслибъ я могъ помняться мстомъ съ Биллемъ, то съ охотою посадилъ бы Олли въ дилижансъ, самъ бы вскочилъ на козлы и былъ бы таковъ.

Въ эту самую минуту глазамъ его представился на вершин горы резервуаръ вингдамскаго рва, и онъ забылъ о миссисъ Маркль, обо всемъ мір. Онъ какъ бы вдругъ преобразился. Что же онъ увидлъ? Ничего особеннаго для обыкновеннаго путешественника. Резервуаръ былъ переполненъ водою и излишекъ ея съ грохотомъ выливался въ боковой прокопъ. Ничего боле? Нтъ — для опытнаго глаза количество воды нисколько не уменьшалось за плотиной. И это все? Нтъ: на половин грубо устроенной плотины, вода медленно просачивалась сквозь небольшое, но постоянно увеличивавшееся отверстіе надъ самымъ ущельемъ и почтовой дорогой. Плотина уступала напору воды.

Торопливо скинувъ съ себя одежду, мшавшую его движеніямъ, Гэбріель бросился съопасностью жизни внизъ къ ущелью, перепрыгивая съ утеса на утесъ, съ валуна на валунъ, придерживаясь за втви деревъ и торчащіе громадные корни, а, очутившись въ горномъ проход, онъ пустился бгомъ навстрчу дилижанса, чтобъ предупредить его о грозившей опасности. Все это было дломъ мужественнаго человка, хотя не имло ничего особеннаго или своеобразнаго, сдлалъ онъ все это безъ излишней потери силъ и напротивъ, сохраняя ихъ по возможности, съ ловкостью и навыкомъ горца, съ такой простотою, опредленностью и твердостью во всхъ движеніяхъ, что, казалось, онъ задолго приготовлялся къ такому подвигу, это было отличительною чертою Гэбріеля Конроя. Всякій, кто увидалъ бы его спокойный, ровный бгъ, серьезное, энергичное, но не взволнованное лицо и зоркій, невозмутимый взглядъ, принялъ бы его за великана, длающаго моціонъ для здоровья.

Не усплъ онъ пробжать и полумили, какъ до его чуткаго уха долетлъ глухой ревъ воды, стремившейся вслдъ за нимъ. Но онъ только немного ускорилъ свой ровный шагъ, словно за нимъ торопился какой-нибудь пріятель, а не гналась неумолимая смерть. Въ то же мгновеніе на дорог послышался стукъ экипажа, который на секунду остановился и повернулъ назадъ, такъ какъ громкій крикъ Гэбріеля предвщалъ издали опасность. Но было уже поздно. Съ дикимъ грохотомъ несшаяся за нимъ вода сшибла его съ ногъ, а затмъ закрутила въ своемъ водоворот дилижансъ и лошадей, прибивъ ихъ черной, безформенной массой къ отвсной стн ущелья. Тогда сказался весь запасъ силъ, сохраненныхъ Гэбріелемъ. Сначала онъ не оказывалъ безполезнаго сопротивленія неудержимому потоку, а носился со стороны на сторону по вол свирпой стихіи, пока, наконецъ, не увидалъ близъ себя дерева, нависшаго надъущельемъ. Съ неимоврной силой схватился онъ за его длинную втвь и приподнялся надъ клокочущимъ, всасывающимъ въ себя водоворотомъ. Дилижансъ исчезъ, только нсколько фигуръ чернло въ вод, кружась въ безпомощной борьб. Между ними была женщина. Гэбріель снова бросился въ пнящіяся желтыя волны. Черезъ минуту онъ былъ подл нея, схватилъ ее за талію своей могучей рукой и приподнялъ ея голову надъ поверхностью воды, но въ это мгновеніе онъ почуствовалъ, что его кто-то схватилъ съ другой стороны. Онъ не стряхнулъ съ себя опаснаго бремени, а, громко закричавъ ‘держи меня ниже’, поплылъ обратно, разрзая бушующую воду одной рукой. Достигнувъ дерева, онъ выпрямился и, схватившись зубами за втвь, вытащилъ изъ пучины обоихъ несчастныхъ. Но тутъ снова раздался роковой грохотъ и второй потокъ желтой воды ворвался въ ущелье. Дерево начало подаваться подъ тяжестью висвшихъ на немъ трехъ человкъ. Гэбріель вонзилъ свои пальцы въ землю у самыхъ его корней, ухватился ногами за выдающійся уступъ скалы и крпко прижалъ женщину къ отвсной стн. Пнящійся валъ пронесся, надъ ними, послышался отчаянный вопль и человкъ, спасенный Гэбріелемъ, исчезъ. Остались только Гэбріель и женщина.

Они были невредимы, но лишь на минуту. Оба они держались надъ бездною одной лвой рукой Гэбріеля. Онъ впервые взглянулъ на женщину и промолвилъ нершительно:

— Можете вы продержаться одну секунду?

— Могу.

Даже въ эту критическую минуту онъ вздрогнулъ отъ таинственно нжнаго тона ея голоса.

— Обхватите меня обими руками за шею.

Она повиновалась. Гэбріель освободилъ свою правую руку. Онъ почти не чувствовалъ висвшей у него на плечахъ ноши и осторожно сталъ ощупывать утесъ надъ своей головой, стараясь за что-нибудь уцпиться. Найдя выдающійся камень, онъ съ неимоврной силой приподнялся и поставилъ ногу въ небольшое отверстіе, изъ котораго вырванъ былъ одинъ изъ корней дерева. Онъ остановился.

— Можете удержаться еще минуту?

— Лзьте.

Гэбріель ползъ. Онъ нашелъ другой выдающійся камень, потомъ третіи, четвертый и такимъ образомъ достигъ до небольшаго уступа въ одинъ футъ ширины, недалеко отъ вершины утеса. Онъ снова остановился.

— Можете вы долзть до верха?— спросила женщина.

— Да, если вы…

— Лзьте,— отвчала она просто.

Гэбріель продолжалъ подниматься и черезъ нсколько минутъ достигъ вершины. Тутъ руки женщины неожиданно дрогнули, и она упала бы, еслибъ Гэбріель не схватилъ ее за талію, онъ осторожно взялъ ее на руки и отнесъ къ близъ стоявшей сосн, вокругъ которой земля была устлана шишками, словно ковромъ. Онъ положилъ ее тамъ съ своей обычной нжностью и умньемъ обращаться съ безпомощными существами. Она поблагодарила его такой граціозной улыбкой, обнаружившей рядъ блестящихъ блыхъ зубковъ, и такимъ страннымъ взглядомъ темно-срыхъ глазъ, что онъ не могъ оторваться отъ нея. Это была женщина небольшого роста съ свтлыми волосами, красиво одтая и совершенно незнакомаго ему типа. Еслибъ она не улыбнулась, то онъ никогда не подумалъ бы, что она хороша собой. Однако, несмотря на эту улыбку, она вдругъ поблднла и упала въ обморокъ.

Въ ту же минуту Гэбріель услыхалъ вблизи голоса и увидлъ приближавшихся двухъ пассажировъ, которые, очевидно, спаслись, также вскарабкавшись по утесамъ. Но тутъ трудно объяснить, какъ онъ вдругъ созналъ всю странность своего положенія. Что о немъ подумаютъ? Поврятъ ли его словамъ? Онъ болзненно вспомнилъ недавній разговоръ въ лавк Бригса, ему представились разгнванныя лица толстой миссисъ Маркль и сухопарой Салли, даже вопросительный взглядъ маленькой Олли, казалось, пронизывалъ его до глубины сердца, и увы! этотъ мужественный герой обратился въ бгство.

XIV.
Простота и хитрость.

Уже стемнло, когда Гэбріель возвратился домой, и Олли съ безпокойствомъ ожидала его.

— Ты промокъ до костей и весь въ грязи, гадкій Гэбъ!— воскликнула она,— поди скоре переоднься, а то умрешь отъ простуды.

Олли произнесла эти слова какимъ-то страннымъ, необычайнымъ тономъ, но Гэбріель не сдлалъ ей никакого замчанія или упрека — такъ онъ былъ радъ, что она не закидала его вопросами. Однако, надвъ сухое платье и выйдя изъ-за холщевой занавски, онъ съ удивленіемъ замтилъ при свт только-что зажженной свчи, что и вншній видъ Олли подвергся совершенной перемн. Не только ея лицо и руки были чисто вымыты, а русыя кудри перехвачены розовой лентой, но во всей ея фигур была какая-то необыкновенная порядочность и даже стремленіе украсить нсколько свой туалетъ: такъ, на ше у ней виднлись малиновая лента и старинный кружевной воротничекъ, найденный въ вещахъ ея матери.

— Кажется, кто-то здсь и до меня перемнялъ твой туалетъ,— сказалъ Гэбріель съ удовольствіемъ,— ты опять была въ канав, Олли?

— Нтъ,— отвчала Олли съ нкоторымъ достоинствомъ и принялась накрывать столъ для ужина.

—Право, я никогда не видалъ тебя такъ хорошо одтой, Олли — замтилъ Гэбріель и, посл минутнаго молчанія, прибавилъ съ неожиданнымъ ужасомъ,— кто здсь былъ?

— Никто. Люди могутъ жить и одваться прилично безъ помощи другихъ, а особливо Сюзанны Маркль.

При этомъ злобномъ намек Гэбріель насупилъ брови.

— Послушай, Олли, сказалъ онъ,— ты не должна такъ говорить объ этой женщин. Ты.— ребенокъ, и, если твой братъ сказалъ теб, какъ сестр, кое-что по секрету, то не слдуетъ объ этомъ болтать.

— Болтать!— съ презрніемъ воскликнула Олли,— ты думаешь, что я стану съ кмъ нибудь говорить объ этой женщин? Излови меня на этомъ!

Гэбріель взглянулъ на сестру съ искреннимъ восторгомъ и почувствовалъ въ глубин громко упрекавшей его совсти, что онъ не достоинъ такого мужественнаго защитника. Онъ хотлъ было разсказать ей всю правду, но его удержали страхъ, что Олли станетъ его презирать, и желаніе пользоваться ея энергичнымъ сочувствіемъ. ‘Къ тому же’, подумалъ онъ съ какимъ-то самодовольствомъ, ‘быть можетъ, эта сказка послужитъ ей къ добру. Посмотри, Гэбріель, на ея воротничекъ и волоса! Ты правдой никогда не достигалъ и половины того, чего достигъ ложью!’

Однако, онъ все еще находился подъ впечатлніемъ полученнаго въ тотъ день совта и, посл ужина, во время котораго Олли вела себя такъ прилично, что даже отказала себ въ удовольствіи обтереть сковороду своимъ кускомъ хлба, серьезно сказалъ:

— Еслибы у тебя, Олли, когда нибудь спросили, ухаживалъ ли я за миссисъ Маркль, что бы ты сказала?

— Я бы сказала — воскликнула съ сердцемъ Олли,— что никакая женщина такъ не бросалась на шею мужчин и безъ всякаго повода, какъ миссисъ Маркль… какъ эта противная, старая Сюзанна Маркль. Вотъ что я скажу даже ей прямо въ лицо. Знаешь что, Гэбъ?

— Что? спросилъ съ восхищеніемъ Гэбріель.

— Если сюда прідетъ школьная учительница, о которой ты говорилъ, такъ пріударь за ней.

— Олли!— воскликнулъ съ испугомъ Гэбріель.

— Да, да, пріударь за ней. Будь съ ней такъ же любезенъ, какъ съ Сюзанной Маркль, и, если можешь, то устрой такъ, чтобы это увидла противная миссисъ Маркль или маленькая Манти, она все пересказываетъ матери. Правда, Гэбъ, я слыхала, что между этими учительницами есть славныя женщины.

Чтобы сдлать удовольствіе Олли, Гэбріель готовъ былъ разсказать о томъ, что случилось съ нимъ въ ущель, но его остановила смутная боязнь, чтобы Олли не потребовала отъ него немедленнаго предложенія руки и сердца спасенной имъ женщин. Пока онъ еще колебался, кто-то постучалъ въ дверь хижины.

— Я забыла сказать, Гэбъ, что безъ тебя приходилъ стряпчій Максвель, — сказала Олли, — и, врно, это онъ опять стучится. Если онъ будетъ тебя приглашать къ больному, то не ходи: теб довольно хлопотъ и со мною.

Гэбріель всталъ и съ безпокойствомъ отворилъ дверь. Въ комнату вошелъ человкъ высокаго роста, смуглый и съ просдью. Его одежда и манеры, хотя вполн согласовавшіяся съ мстными обычаями и предразсудками, обнаруживали въ немъ человка, стоявшаго нсколько выше общественнаго уровня обитателей Одноконнаго Стана. Онъ не оглядывался съ любопытствомъ по сторонамъ, какъ мексиканецъ, постившій Гэбріеля наканун, а устремилъ на него свои срые глаза полувопросительно, полунасмшливо. Постоянное выраженіе его лица было серьезное, за исключеніемъ нервнаго дрожанія въ лвомъ углу рта, которое исчезало только тогда, когда онъ проводилъ рукою по лицу. Этотъ обычный жестъ производилъ на зрителей впечатлніе, словно онъ отиралъ рукой улыбку, какъ нкоторые отираютъ слезу.

— Кажется, мы никогда еще съ вами не встрчались, Гэбріель,— сказалъ онъ,— протягивая руку,— я — Максвель. Вы, вроятно, обо мн слышали. Мн надо поговорить съ вами объ одномъ дл.

На лиц Гэбріеля выразился необычайный страхъ, и онъ. молча, махнулъ рукою Олли, чтобы она вышла изъ комнаты.

— Я, очевидно, поймалъ его въ расплохъ, и ребенокъ ничего не знаетъ,— подумалъ Максвель и тотчасъ прибавилъ вслухъ:— если я не ошибаюсь, Гэбріель, это дло касается столько же вашей… двочки, сколь васъ самихъ. Отчего бы ей не остаться?

— Нтъ, нтъ!— произнесъ Гэбріель, вполн убжденный, что Максвель явился въ качеств адвоката оскорбленной миссисъ Маркль:— нтъ, Олли, сбгай за щепками для завтрашней топки. Ступай!

Олли выбжала изъ хижины. Максвель посмотрлъ ей вслдъ, отеръ ротъ рукою и, облокотясь на столъ, устремилъ свои глаза на Гэбріеля.

— Я пришелъ къ вамъ, Гэбріель, сказалъ онъ,— чтобы попробовать, нельзя ли намъ устроить одно дльце мирно, безъ шума и скандала. Говоря откровенно, мн поручено начать противъ васъ судебное дло. Нужно ли говорить, въ чемъ оно заключается и чей я адвокатъ?

Гэбріель опустилъ глаза, но честная натура взяла верхъ надо всмъ. Онъ мгновенно поднялъ голову и просто отвчалъ:

— Нтъ.

Стряпчій Максвель вздрогнулъ отъ изумленія, но тотчасъ оправился.

— Хорошо, сказалъ онъ задумчиво,— видя вашу откровенность, я позволю себ спросить васъ, не согласны ли вы, для избжанія скандала и судебнаго дла, которое, безъ сомннія, будетъ ршено противъ васъ — отдать вашъ домъ и участокъ земли въ вознагражденіе за понесенные до сихъ поръ убытки? Я готовъ на этомъ покончить и могу общать, что вопросъ о родств не будетъ возбужденъ. Однимъ словомъ, она сохранитъ свое имя, а вы свое, и оба вы останетесь другъ для друга чужими. Что вы на это скажете?

Гэбріель вскочилъ и, сильно пожимая руку стряпчему, сказалъ:

— Вы — добрый человкъ, мистеръ Максвель. Это — гадкая исторія, и вы нашли лучшій изъ нея исходъ. Еслибы вы были моимъ адвокатомъ, а не ея, то не могли бы сдлать для меня ничего лучшаго. Я тотчасъ отсюда уду. Я уже думалъ объ этомъ и безъ васъ. Завтра она можетъ получить этотъ домъ со всмъ, что въ немъ находится. Еслибъ у меня были средства, то поврьте, я съ удовольствіемъ заплатилъ бы вамъ за ваши хлопоты. Но, вдь, посл моего отъзда ни слова не будетъ сказано объ этомъ дл?

— Ни слова,— повторилъ Макевель, смотря съ любопытствомъ на Гэбріеля.

— И въ газетахъ ничего не напишутъ?

— Вообще, ваше поведеніе въ отношеніи ея и вся эта исторія будутъ сохранены въ тайн, если вы сами ея не откроете. Вотъ почему я вамъ совтую ухать отсюда.

— Я уду завтра,— сказалъ Гэбріель, потирая руки,— не хотите ли вы, чтобъ я подписалъ какую-нибудь бумагу?

— Нтъ, нтъ, отвчалъ стряпчій, отирая ротъ рукою и смотря на Гэбріеля, какъ на образецъ совершенно новой породы,— позвольте мн дружески посовтовать вамъ никогда не подписывать бумаги, которую впослдствіи могли бы представить противъ васъ. Намъ совершенно достаточно, если вы просто оставите свой домъ и участокъ земли. Я не представлю никакой бумаги до четверга, а тогда уже не съ кмъ будетъ тягаться. Вы понимаете?

Гэбріель утвердительно кивнулъ головою и крпко пожалъ руку стряпчему. Максвелъ направился тогда къ дверямъ, не спуская пристальнаго взора съ ясныхъ, честныхъ глазъ Гэбріеля. На порог онъ, однако, остановился и, медленно отеревъ рукою ротъ, сказалъ:

— По всему видно, Гэбріель, что вы — простой, честный человкъ — и скажу откровенно, еслибъ вы сами не сознались, я считалъ бы васъ неспособнымъ обидть женщину. Я — скоре былъ бы склоненъ объяснить дло какой-нибудь ошибкой. Я не судья человческихъ дйствій и слишкомъ опытный стряпчій, чтобъ удивиться какому бы то ни было мотиву того или другого поступка. Но теперь, такъ какъ мы вполн поняли другъ друга, не разскажете ли вы мн, что побудило васъ на такой странный и чудовищный обманъ? Ваши слова нисколько не измнятъ моего мннія, что вы — недурной человкъ, но мн очень любопытно узнать, почему вы ршились съ преднамренной цлью такъ зло обидть эту женщину?

Гэбріель вспыхнулъ. Онъ поднялъ глаза и указалъ на дверь. На порог стояла Олли.

Максвель улыбнулся и подумалъ:

— Все же тутъ замшана женщина, хотя и моложе, чмъ я думалъ. Конечно, это — его ребенокъ.

Онъ кивнулъ головою, улыбнулся Олли и съ пріятнымъ сознаніемъ побды, не лишеннымъ нравственнаго удовольствія, что не всегда сопровождало его успхи, какъ стряпчаго, вышелъ изъ хижины.

До поздняго вечера Гэбріель избгалъ разговора съ Олли. Наконецъ, она, по обыкновенію, услась у его ногъ передъ огнемъ и прямо спросила:

— Что ему было нужно, Гэбъ?

— Ничего особеннаго, отвчалъ Гэбріель съ искуственнымъ равнодушіемъ,— не разсказать ли теб, Олли, сказку? я уже давно ничего теб не разсказывалъ.

Гэбріель обыкновенно передавалъ Олли новости Одноконнаго Стана или современныя событія подъ формой вымышленной сказки, но, въ послднее время, съ тхъ поръ, какъ его стала безпокоитъ миссисъ Маркль, онъ бросилъ эту привычку. Олли утвердительно кивнула головою, и Гэбріель продолжалъ.

— Жилъ былъ человкъ одинъ на свт и тмъ онъ отличался, что всегда жилъ и намревался жить одинъ. Только у него была маленькая сестра, которую онъ очень любилъ и никому онъ не позволялъ вмшиваться во что-либо, касавшееся сестры, самъ же доврялъ ей все и говорилъ съ ней обо всемъ.

— Это былъ настоящій человкъ?— спросила Олли.

— Да, онъ былъ настоящій человкъ, но его маленькая сестра была волшебница, длавшая ему много добра безъ его вдома. Этотъ человкъ и его сестра жили въ лсу, въ блестящемъ дворц. Неожиданно онъ подвергся многимъ непріятностямъ, и онъ не зналъ, какъ сообщить объ этомъ своей маленькой сестр. Вотъ онъ всталъ и говоритъ: ‘Глоріона — ее звали Глоріоной — Глоріона, говоритъ онъ:— мы должны бросить нашъ прекрасный дворецъ и пойти въ чужую страну, это необходимо, но это — тайна, которой я не могу теб открыть’. Маленькая сестра также встала и говоритъ: ‘Все, что угодно теб, угодно мн, ибо мы другъ для друга — все на свт, разнообразіе придаетъ прелесть жизни, и я завтра уложу свои тряпки’. И она на другой день приготовилась къ отъзду. А почему она такъ поступила, Олли? Потому что эта маленькая сестра была волшебница и знала все, о чемъ ей даже не говорили. Вотъ братъ и сестра отправились въ чужую страну, выстроили тамъ дворецъ, еще красиве прежняго, и жили счастливо до конца своихъ дней.

— И ихъ не безпокоила старая вдьма, миссисъ Маркль. Когда мы узжаемъ, Гэбъ?— спросила практичная Олли.

— Я полагаю — завтра, отвчалъ Гэбріель, бросая аллегорію и смотря на сестру съ почтительнымъ страхомъ,— мы успемъ захватить вечерній дилижансъ въ Морисвиль.

— Хорошо, такъ мн надо сейчасъ же ложиться спать.

— Олли,— произнесъ съ упрекомъ Гэбріель, когда маленькая двочка исчезла за холщевой занавской,— ты не простилась со мною и не поцловала меня.

Олли вернулась назадъ.,

— Ахъ, ты старый Гэбъ,— сказала она покровительнымъ тономъ, и цлуя его въ лобъ съ сознаніемъ своего нравственнаго и умственнаго превосходства,— ахъ, ты старый, большой Гэбъ! что бы ты длалъ безъ меня?

На слдующее утро Гэбріель съ удивленіемъ увидлъ, что Олли, посл завтрака, нарядилась въ т немногія, боле приличныя тряпки, которыя оставались у нея изъ гардероба матери. Сверхъ благо, кисейнаго платья, пожелтвшаго уже отъ времени, она надла розовый, также полинявшуй кушакъ и большую клтчатую, черную съ блымъ шаль, которая, несмотря на множество складокъ, все же волочилась по полу. На голов у нея была большая соломенная шляпа съ свтлой-зеленой лентой и блыми маргаритками и въ рукахъ маленькій желтый зонтикъ.

Гэбріель съ безпокойствомъ слдилъ за туалетомъ этого страннаго, но хорошенькаго существа.

— Куда ты идешь, Олли?

— На ту сторону оврага, проститься съ двочками Гидъ. Не хорошо ухать изъ Стана, никого не предупредивъ.

— Но ты не зайдешь къ миссисъ Маркль?— спросилъ со страхомъ Гэбріель.

Олли презрительно взглянула на брата и рзко отвтила:

— Излови меня на этомъ!

Въ ея блестящихъ голубыхъ глазахъ и во всемъ лиц выражалось столько твердой ршимости и пламенной энергіи, что Гэбріель ничего не отвчалъ. Олли вышла изъ комнаты, и онъ безмолвно слдилъ, какъ соломенная шляпа и желтый зонтикъ медленно исчезали по извивающейся тропинк вдоль горы.

Въ глубин его сердца теперь неожиданно проснулось болзненное сознаніе, что онъ вполн завислъ отъ этого ребенка и что въ немъ заключалось нчто скрытое, досел имъ незамченное, но отчуждающее ее отъ него и способное въ будущемъ все боле и боле расширять зіяющую между ними бездну. Его охватило такое гнетущее чувство одиночества, что онъ не могъ остаться въ хижин, а пошелъ къ своему участку земли на горномъ скат. По дорог туда ему надо было пройти мимо большого, одинокаго хвойнаго дерева, которое своею личиной умаляло весь остальной лсъ. Оно казалось нелпымъ, такимъ безсмысленно большимъ и непроизводительнымъ, хотя могло общать по величин много пользы, такъ рзко отличалось отъ тонкихъ, гибкихъ, молодыхъ березъ и елей, что Гэбріель призналъ эти березы за свое олицетвореніе. Въ настоящую минуту, смотря на дерево, онъ спрашивалъ себя, не было ли такой мстности, гд бы оно, а слдовательно и онъ, нашли бы подходящую для себя обстановку. ‘Еслибъ мн удалось попасть въ эту страну, думалъ онъ,— то, пожалуй, я могъ бы принести больше пользы ребенку’. Проложивъ себ дорогу чрезъ загромождавшій лсъ валежникъ, Гэбріель очутился на большой, широкой горной закраин, покрытой валунами сро-желзнаго цвта. По прибытіи въ Одноконный Станъ, онъ самъ выбралъ себ этотъ участокъ для разысканія золота. ‘Никто бы другой не сдлалъ такой глупости,— думалъ онъ, улыбаясь,— быть-можетъ, къ лучшему, что я разстался съ этимъ участкомъ’. И Гэбріель отправился внизъ въ оврагъ, гд онъ, въ послднее время, взялъ другой участокъ въ рудникахъ, дававшій ему скромныя средства къ существованію.

Онъ возвратился домой только въ три часа съ нсколькими инструментами, взятыми съ работы. Олли ждала его, ея щеки слегка разгорлись отъ волненія, но въ хижин не было видно никакихъ приготовленій къ отъзду,

— Ты, кажется, не очень много уложила, Олли,— сказалъ Гэбріель, хотя, правда, намъ нечего много и укладывать.

— Не къ чему укладывать, Гэбъ,— отвчала Олли, смотря пристально въ глаза брата.

— Какъ такъ не къ чему?— повтори лъ съ изумленіемъ Гэбріель.

— Да, не къ чему — отвчала ршительно Олли,— мы не узжаемъ, Гэбъ — вотъ и все. Я ходила къ стряпчему Максвелю и все устроила.

Гэбріель опустился на стулъ и, разинувъ ротъ, смотрлъ на сестру.

— Я все устроила, Гэбъ — продолжала хладнокровно Олли,— вотъ послушай. Я пошла сегодня утромъ къ стряпчему, поговорила съ нимъ, высказала свое мнніе, о миссисъ Маркль и уладила дло.

— Боже мой! что ты ему сказала?

— Я сказала все, что знаю объ этой женщин. Я объяснила, какъ она преслдовала тебя съ первой минуты вашего знакомства, во время болзни ея покойнаго мужа, за которымъ ты ухаживалъ, какъ ты не обращалъ на нее вниманія, пока я не научила тебя сдлать предложеніе, какъ она приходила къ намъ и сиживала часами, смотря на тебя, Гэбъ, вотъ такъ (и Олли, подражая миссисъ Маркль, длала глазки, къ немалому ужасу Гэбріеля, вспыхнувшаго до ушей), и какъ она выдумывала всевозможные предлоги, чтобъ заманить тебя къ себ, но ты всегда отказывался. Однимъ словомъ, я доказала, какая это старая, противная, низкая женщина,— прибавила Олли, останавливаясь, чтобы перевести дыханіе.

— А онъ что сказалъ?— спросилъ Гэбріель, также едва дыша.

— Сначала ничего. Потомъ онъ сталъ смяться и такъ страшно, что я боялась, какъ бы онъ не лопнулъ. Наконецъ… дай вспомнить… да, онъ сказалъ: ‘глупая, нелпая ошибка’… какъ онъ назвалъ миссисъ Маркль. Провалиться мн сквозь землю, если онъ этого не говорилъ. Потомъ онъ опять расхохотался, и я, смотря на него, стала смяться, и она также.

— Кто она?— спросилъ Гэбріель со страхомъ.

— О! Гэбъ, ты думаешь, что на свт только и есть одна мистрисъ Маркль,— отвчала поспшно Олли:— у стряпчаго Максвеля сидла какая-то дама, и ее интересовали мои слова столько же, сколько самого стряпчаго, должно-быть, оттого, что я хорошо разсказывала, — прибавила Олли съ самодовольствомъ.

— Что же онъ сказалъ?— повторилъ Гэбріель мрачно,— ему, человку простому и серьезному, неодаренному ни малйшимъ юморомъ, этотъ общій, безпричинный смхъ казался подозрительнымъ.

— Онъ хотлъ тотчасъ бжать сюда, чтобъ объяснить все дло, но дама его остановила и сказала что-то вполголоса, чего я не разслышала. Она, должно-быть — большой его другъ, потому что онъ исполняетъ вс ея желанія, а она сказала, чтобъ я шла домой и объявила теб, что намъ не зачмъ узжать. Вотъ и все, Гэбъ.

— Но онъ ничего больше не говорилъ, Олли?— спросилъ Гэбріель съ безпокойствомъ.

— Говорилъ. Онъ началъ разспрашивать меня о старин и о Голодномъ Стан, но, какъ я уже сказала теб, Гэбъ, я ршилась забыть все это, мн надоли насмшки. Поэтому я ему ничего не отвчала, и онъ замтилъ дам: ‘она, очевидно, ничего не знаетъ о дл’. Но дама все останавливала его и длала мн знаки, чтобъ я не отвчала на его вопросы. О! она продувная Гэбъ, я это замтила съ перваго взгляда.

— На кого она похожа, Олли?— спросилъ Гэбріель съ искуственнымъ равнодушіемъ, но, въ сущности, онъ еще далеко не успокоился.

— О! Гэбъ, она нисколько не похожа на миссисъ Маркль или на кого-нибудь въ этомъ род. Она маленькая, съ блыми зубами, тонкой таліей и хорошо одта. Впрочемъ, она мн не очень понравилась, Гэбъ, хотя была чрезвычайно добра ко мн. Право, не знаю, какъ теб сказать, на кого она похожа, здсь нтъ такихъ женщинъ. Боже мой, Гэбъ, да вотъ она и сама!

Въ эту минуту въ дверяхъ хижины показалась какая-то фигура. Гэбріель поднялъ глаза и увидалъ передъ собою женщину, которую онъ наканун спасъ въ ущель. Это была г-жа Деваржъ.

XV.
Старый рудокопъ 49-го года.

Начало лта 1854 года на калифорнскомъ берегу ознаменовалось непрогляднымъ туманомъ, страшно сырымъ и какимъ-то синимъ. Только что миновала короткая, неопредленная весна на горныхъ скатахъ, окружающихъ Санъ-Франциско, виднлись цвты, и дикій овесъ еще зеленлъ на выступахъ Контра-Костскаго кряжа. Но колосья овса и лепестки цвтовъ скрывались подъ густой мглою, стушевавшей все въ своихъ обятіяхъ. Однимъ словомъ, погода была такая непріятная, что калифорицамъ было трудне, чмъ когда-либо, уврить иностранцевъ, что ихъ туманы здоровы и что на свт нтъ лучше ихъ климата.

Быть-можетъ, никто не умлъ внушить иностранцу подобнаго убжденія лучше Питера Думфи, банкира и капиталиста. Его вра въ настоящее и будущее Калифорніи была безпредльна. Его искреннее убжденіе, что не было лучше страны и не было лучше климата, и его постоянная готовность оспаривать противополжное мнніе — длали его достойнымъ представителемъ Калифорніи. Онъ такъ положительно и прямо высказывалъ свои убжденія, что невозможно было, оставшись долго въ его обществ, не увровать также, что общество, климатъ и цивилизація, несоотвтствовавшіе калифорнскимъ, были ошибкой. Чужестранцы и слабые калифорицы могли постоянно черпать новыя силы въ этомъ бездонномъ источник вчныхъ похвалъ Калифорніи, такъ что, наконецъ, почти вс безсознательно стали вторить мнніямъ Думфи, и большинство диирамбовъ, выраженныхъ въ газетахъ и письмахъ, впервые было высказано Питеромъ Думфи.

Рзкость выраженій и манеръ мистера Думфи нисколько не вредили его общественной репутаціи. Обыкновенно, въ пограничныхъ странахъ подозрительно смотрятъ на мягкое обращеніе и на всякаго рода уступки требованіямъ приличій, а потому рзкая прямота мистера Думфи принималась за чистую монету.

— Вы всегда знаете, что думаетъ Питеръ Думфи,— говорили о немъ:— онъ не станатъ лгать изъ угожденія кому бы то ни было.

На ряду съ чудовищной самонадянностью, доходившей до геройства, на ряду съ дерзкой откровенностью и невжествомъ, приводившими въ тупикъ людей образованныхъ, въ мистер Думфи поражало отсутствіе всякихъ нравственныхъ понятій и какихъ бы то ни было добродтелей.

Вооруженный подобными орудіями борьбы съ треволненіями жизни, мистеръ Думфи сидлъ однажды утромъ въ своей контор и выражалъ уже одной вншней фигурой побдоносную оппозицію туману или, лучше сказать, его вліянію на общество. Лицо его выражало замчательную силу, хотя было чисто выбрито, такъ какъ онъ уже давно освободился отъ бороды, какъ совершенно излишней и некстати характерной примты. Было еще рано, но онъ уже покончилъ много длъ съ той быстрой ршимостью, которая придавала геройскій характеръ даже его ошибкамъ.

— Пригласите мистера Рамиреца,— неожиданно сказалъ онъ, не поднимая глазъ съ письма, которое въ ту минуту подписывалъ.

Рамирецъ заходилъ въ контору Думфи три дня къ ряду и не могъ добиться аудіенціи, поэтому онъ появился въ дверяхъ съ выраженіемъ оскорбленнаго достоинства, которое, однако, тотчасъ же стушевалось передъ ршительнымъ, воинственнымъ тономъ Думфи.

— Здравствуйте,— сказалъ Думфи, не поднимая глазъ отъ своей конторки.

Рамирецъ пробормоталъ что-то о дурной погод и съ безпокойствомъ слъ возл банкира.

— Продолжайте,— сказалъ Думфи:— я васъ слушаю.

— Я самъ пришелъ послушать новостей,— отвчалъ Рамирецъ очень мягко.

— Да, да, да, самъ — повторилъ Думфи, подписывая нсколько бумагъ и, наконецъ, взглянувъ на Рамиреца, неожиданно спросилъ:— многимъ ли вы рискуете въ этомъ дл?

— А что?— произнесъ Рамирецъ, теряясь въ догадкахъ.

— Сколько вы теряете?

— Сколько я теряю?— повторилъ Рамирецъ, тщетно стараясь поймать взглядъ Думфи:— если… если что?

— Сколько — вы — вложили — въ — это — дло — денегъ?— спросилъ Думфи, рзко отчеканивая каждое слово и пристукивая перомъ по конторк.

— Ни гроша. Я только очень заинтересованъ въ успх г-жи Деваржъ.

— Такъ вы не много потеряете. Вы счастливы. Прочтите это письмо. Просите!

Послднее слово относилось къ приказчику, который доложилъ о новомъ постител. Быть-можетъ, на счастье Рамиреца, Думфи занялся съ вошедшимъ человкомъ и не обратилъ вниманія на лицо своего прежняго собесдника. Читая письмо, Рамирецъ поблднлъ, какъ полотно, потомъ побагровлъ и, закусивъ до крови губу, промолвилъ: Caramba.

— Вы сами-то его прочли?— спросилъ онъ, сверкая глазами и махая письмомъ.

— Подождите минутку,— произнесъ Думфи, оканчивая разговоръ со вторымъ постителемъ и, проводивъ его до дверей, прибавилъ:— да, прочелъ.

Рамирецъ молча махалъ письмомъ и улыбался какой-то роковой, дикой улыбкой.

— Да, я прочелъ,— повторилъ Думфи, хладнокровно взявъ письмо изъ дрожавшей руки Рамиреца:— повидимому, она выходитъ замужъ за брата, за человка, фактически владющаго рудою. Такъ или иначе, но дло въ шляп, только васъ выбросили за бортъ.

Съ этими словами Думфи спокойно спряталъ письмо въ ящикъ и далъ ясно понять своему постителю, что аудіенція кончена.

— А вы, вы?— спросилъ Рамирецъ глухимъ голосомъ.

— О, я не далъ и доллара, хотя дльце почти врное. У нея были безспорныя доказательства. Вы имли въ рукахъ завщаніе или какой-то тамъ документъ, а существованіе другой женщины ничмъ нельзя доказать,— продолжалъ Думфи, своимъ обычнымъ, громкимъ, хладнокровнымъ тономъ, несмотря на знаки Рамиреца:— А, это вы? Я только что хотлъ вамъ писать.

И Думфи занялся съ новымъ постителемъ. Рамирецъ всталъ. На лиц его не видно было ни кровинки и губы пересохли.

— Куда вы торопитесь?— сказалъ Думфи, поднимая голову:— заходите какъ-нибудь. У меня есть другое до васъ дльце, Рамирецъ. Я далъ тутъ денегъ подъ одну руду, но недостаетъ нсколькихъ бумагъ для доказательства права собственности. Вроятно, вы ихъ можете отыскать гд-нибудь. Конечно, я заплачу за расходы.

Думфи произнесъ эти слова не съ особымъ, хитрымъ, мрачнымъ выраженіемъ, а просто, откровенно, какъ бы говоря: ‘Мы съ вами — мошенники, но мошенникъ ли или нтъ свидтель нашего разговора — это безразлично’. Потомъ онъ отвернулся отъ Рамиреца и занялся своими длами.

По счастію для Рамиреца, выйдя на улицу, онъ настолько оправился, что лицо его не обратило на себя вниманія прохожихъ, впрочемъ, быть можетъ, и синеватый туманъ стушевалъ его мертвую блдность. Онъ направился быстро, почти безсознательно къ пароходной пристани и только тамъ пришелъ въ себя. Ему казалось, что онъ разомъ перешагнулъ изъ конторы Думфи на пристань, такъ тсно соединялись въ его ум эти два предмета. Между ними для него не существовало никакого промежутка.

Пароходъ въ Сакраменто отходилъ только въ восемь часовъ вечера, а теперь было десять часовъ утра. Ему приходилось ждать пассивно, сложа руки — десять часовъ! Чмъ было наполнить это время?

Онъ могъ отпустить свой ножъ или купить новый. Онъ могъ купить другой, лучшій пистолетъ. Ему вошло въ голову, что, по дорог изъ конторы Думфи на берегъ, онъ прошелъ мимо блестящаго магазина оружія. Онъ вернулся и, войдя въ магазинъ, переглядлъ много замчательныхъ орудій смерти, но всего боле поразилъ его длинный, съ широкимъ лезвеемъ охотничій ножъ.

— Это — мое собственное произведеніе,— сказалъ оружейникъ, самодовольно проводя жирнымъ пальцемъ по острею ножа:— посмотрите, я перебью долларъ пополамъ.

Онъ бросилъ монету на столъ и быстрымъ, твердымъ ударомъ перебилъ ее на дв половины. Рамирецъ остался очень доволенъ этимъ опытомъ и захотлъ повторить его самъ, но острее ножа у него скользнуло по монет, она отскочила въ сторону, а ножъ врзался въ дверь конторки.

— У васъ нервы разстроены, и вы бьете слишкомъ крпко,— замтилъ хладнокровно оружейникъ:— вы, джентльмены, всегда выходите изъ себя изъ-за всякаго пустяка, будьте хладнокровне, вотъ такъ,— прибавилъ онъ, и снова съ успхомъ повторилъ свой опытъ.

Рамирецъ купилъ ножъ, и оружейникъ, завертывая его въ бумагу, сказалъ съ философскимъ спокойствіемъ:

— Я, на вашемъ мст, не пробовалъ бы этой штуки до вечера. Я не разъ замчалъ, что джентльменъ, не спавшій всю ночь, на другое утро не имлъ и десятой доли своей силы. Подождите до вечера и потомъ наедин попробуйте хладнокровно, вы увидите, что вамъ удастся.

Выйдя изъ магазина, Рамирецъ посмотрлъ на часы: было одиннадцать часовъ. Ему удалось убить только одинъ часъ. Засунувъ ножъ во внутренній карманъ и крпко застегнувъ пальто онъ пошелъ по улиц лихорадочными шагами. Около полудня, онъ очутился на песчаныхъ холмахъ близъ миссіонерской станціи Долоресъ. Въ одномъ изъ закоулковъ предмстья онъ встртилъ женщину, такъ сильно напомнившую ему ту, которая наполняла вс его мысли, что онъ бросилъ на нее убійственный взглядъ, и она съ ужасомъ отвернулась. Это обстоятельство, лихорадочное волненіе и непріятная сухость губъ зазаставили его войти въ ближайшую таверну, гд онъ выпилъ, не зная что именно и сколько, но это ни мало не увеличивало и не уменьшало его волненія. Снова возвратясь на многолюдныя улицы, онъ продолжалъ ходить машинально, съ безпокойствомъ сознавая, что, вроятно, на него вс обращали вниманіе, конечно, это сознаніе овладвало имъ только въ т минуты, когда онъ отрывался отъ предмета, сосредоточившаго на себ вс его мысли.

Какъ было ему отомстить? Много было различныхъ путей. Онъ могъ грозно обличить ее и убить въ пылу злобы. Другой и боле улыбавшійся ему планъ заключался въ томъ, чтобы накрыть ее врасплохъ и убить вмст съ ея соучастникомъ, потому что Рамирецъ, какъ вс ревнивые люди, не могъ подумать, чтобъ она предпочла ему другого не изъ корыстныхъ цлей, наконецъ, могъ убить одного своего соперника и насладиться зрлищемъ ея отчаянія отъ неудачи своего предпріятія, а быть можетъ, еще боле отраднымъ зрлищемъ пламенной мольбы простить и забыть все. Но онъ не могъ достичь до нихъ раньше двухъ дней, а можетъ-быть, къ тому времени они уже женятся или удутъ изъ Одноконнаго Стана.

Во всей этой борьб страстей онъ ни разу не спросилъ себя, справедлива ли была его месть. Достаточной причиной для мести было то, что его обманули, осмяли. Съ тхъ поръ, какъ онъ прочелъ письмо, въ глазахъ его блестло одно только туземное слово Bobo. Онъ видлъ его передъ собою на всхъ вывскахъ, слышалъ его во всхъ уличныхъ звукахъ.

‘Я — дуракъ, я — жертва, я — Bobo,— думалъ онъ: — она увидитъ’!

Посл полудня туманъ еще боле усилился. Изъ гавани доносились свистки и звонъ колоколовъ. А если пороходъ не пойдетъ? Или пойдетъ позже нсколькими часами? Онъ ршился пойти и узнать на пристани. Рамирецъ поспшно повернулъ въ Коммерческую улицу, но, поравнявшись съ игорнымъ домомъ, остановился и, повинуясь инстинкту, побуждающему людей отчаянныхъ на отчаянные поступки, вошелъ въ дверь.

Громадная зала, блествшая огнями, золотомъ и зеркалами, казалась спокойной и серьезной въ сравненіи съ шумной, многолюдной улицей. Обыкновенные постители никогда не являлись въ такой ранній часъ, и лишь нсколько столовъ было занято. Метали банкъ только въ одномъ мст, и банкометомъ случайно былъ Джэкъ Гамлинъ. Обычная его игра была не банкъ, а фараонъ, теперь же онъ, только изъ дружбы къ банкомету, занялъ его мсто, пока тотъ ушелъ обдать, и небрежно металъ карты.

Рамирецъ подошелъ къ столу и бросилъ золотую монету. Онъ проигралъ. Онъ повторилъ — и снова проигралъ. Третья попытка увнчалась той же неудачей. Тогда онъ пробормоталъ сквозь зубы: ‘Caramba’. Джакъ Гамлинъ поднялъ глаза. Его вниманіе обратило на себя не гнвное восклицаніе, а знакомый голосъ. Онъ посмотрлъ на Рамиреца, и его прекрасная память тотчасъ подоспла на помощь. Онъ сейчасъ же его узналъ, но ничмъ этого не обнаружилъ и продолжалъ игру. На слдующей карт Рамирецъ выигралъ. Гамлинъ преспокойно пододвинулъ къ себ деньги Рамиреца. Онъ разсчиталъ совершенно врно. Рамирецъ вскочилъ съ гнвнымъ восклицаніемъ, Гамлинъ тогда хладнокровно оттолкнулъ отъ себя ставку и выигрышъ Рамиреца. Но послдній, не дотрогиваясь до денегъ, подскочилъ къ банкомету.

— Вы меня оскорбляете! Вы хотите меня ограбить!— воскликнулъ онъ глухимъ голосомъ, страшно махая одной рукой, а другой судорожно хватаясь за ножъ въ карман.

— Сядь, Джонни,— сказалъ спокойно Джэкъ Гамлинъ, устремивъ на Рамиреца свои черные глаза.

Подъ впечатлніемъ бушевавшихъ въ немъ страстей и обезумвъ отъ злобы при этомъ новомъ оскорбленіи, Рамирецъ бросился на Гамлина съ явной цлью его убить. Какъ, его, Виктора Рамиреца, появленіе котораго поразитъ ужасомъ два существа въ Одноконномъ Стан, называютъ Джонни! Этотъ позоръ надо было смыть кровью. Но онъ посмотрлъ въ глаза Гамлину и остановился… Что онъ въ нихъ увидалъ — я не могу сказать. Эти глаза были красивые, большіе, ясные и, по мннію многихъ женщинъ, очень нжные и проницательные. Какъ бы то ни было, Рамирецъ опустилъ руки и безмолвно возвратился къ своему мсту.

— Вы не знаете этого человка,— сказалъ Гамлинъ, таинственно обращаясь къ своимъ ближайшимъ сосдямъ, но такимъ громкимъ голосомъ, что его слышали вс сидвшіе за столомъ, не исключая Рамиреца:— вы его не знаете, а я знаю. Это — отчаянный человкъ, прибавилъ Гамлинъ, смотря на Рамиреца и спокойно тасуя карты:— ставьте деньги, господа! Да, это — отчаянный человкъ. Онъ держитъ стада въ Сонор, и у него есть маленькое кладбище, гд онъ хоронитъ своихъ мертвецовъ. Его прозвали желтымъ Сонорскимъ Коршуномъ. Онъ теперь не въ своей тарелк, врно, убилъ только что кого-нибудь, и на рукахъ у него еще кровь.

Рамирецъ улыбнулся роковой улыбкой и сталъ пристально разсматривать карты.

— Онъ — хитрый Джонни,— продолжалъ Гамлинъ:— хитрый и коварный, особливо, когда дло пахнетъ кровью. Посмотрите, какъ онъ спокойно улыбается, онъ не хочетъ прерывать игры, онъ знаетъ, что черезъ пять минутъ Джимъ вернется, и я буду свободенъ. Онъ только этого и ждетъ. Вотъ какой человкъ желтый Сонорскій Коршунъ. У него въ карман ножъ наготов, да еще завернутъ въ бумагу для чистоты. Онъ очень капризенъ. Джонни для каждаго человка покупаетъ новый ножъ.

Рамирецъ всталъ, молча положилъ въ карманъ выигрышъ и направился къ дверямъ.

— Онъ меня подождетъ на улиц!— воскликнулъ Гамлинъ и прибавилъ вслдъ удалявшемуся Рамирецу:— черезъ пять минутъ, Джонни. Если вамъ не время меня ждать, то я васъ буду ждать на слдующей недл въ Морисвил, No 95, въ сосдней комнат, Джонни, въ сосдней.

Рамирецъ, вышедшій на многолюдную улицу изъ игорнаго дома, нисколько не походилъ на того Рамиреца, который вошелъ вънего, за двадцать минутъ передъ тмъ. Онъ даже дышалъ не такъ, какъ прежде, его испитыя щеки покрылись обыкновеннымъ румянцемъ, глаза сверкали, какъ всегда, безпокойнымъ блескомъ. Прежнее его волненіе выразилось только въ томъ, что онъ поспшно пошелъ по улиц и нсколько разъ оборачивался, какъ бы боясь погони, но, кром этого, онъ былъ совершенно другой человкъ. Такая громадная перемна произошла, однако, безъ пролитія крови, безъ удовлетворенія пламенной жажды мести. Я, конечно, не знаю Рамиреца лучше, чмъ онъ самъ себя зналъ, и потому не могу объяснить ясне, чмъ онъ самъ себ объяснялъ, причину, измнившую неожиданно все его существо и сразу погасившую въ немъ всякую жажду мести. Быть-можетъ, это странное явленіе объясняется отчасти тмъ, что Рамирецъ въ продолженіе шести часовъ безгранично предавался игр своихъ страстей, а въ послднія двадцать минутъ онъ могъ усомниться въ ея всемогуществ. Одно только врно, что въ половин седьмого Рамирецъ разсуждалъ самъ съ собою о томъ, что физическое насиліе — отнюдь не представляетъ собой лучшую форму, а въ половин восьмого онъ ршился не садиться въ пароходъ. Однако, въ продолженіе шести часовъ, онъ былъ вполн искреннимъ убійцей и, по всей вроятности, совершилъ бы убійство если бъ Гамлинъ не подйствовалъ на его врожденную трусость.

Медленно пройдя по Монгомеріевой улиц, Рамирецъ повернулъ на Тихоокеанскую, и тутъ на углу его на минуту задержалъ фургонъ, скакавшій по направленію къ пристани. Онъ догадался, что это везли почту на пароходъ, отходившій въ Сакраменто, но не подозрвалъ, что въ почтовой сумк находилось, между прочимъ, слдующее письмо:

‘Милостивая государыня!

‘Мы получили ваше письмо отъ 10-го числа и готовы вамъ служить. Мы полагаемъ, что вашъ новый планъ можетъ привести такъ же врно къ успху, какъ и прежній. Позвольте вамъ посовтовать не имть личнаго свиданія съ мистеромъ Рамирецомъ, но пусть лучше съ нимъ будетъ имть дло мистеръ Гэбріель Конрой. По тону мистера Рамиреца мы полагаемъ, что онъ въ состояніи прибнуть къ насилію, если его не удержитъ присутствіе третьяго лица.

‘Уважающій васъ
‘Питеръ Думфи’.

XVI.
Толпа свидтелей.

Улица, по которой теперь пошелъ Рамирецъ, съ перваго взгляда казалась непроходимой, и даже можно было сомнваться, улица ли это, если бъ не замчалось нкоторой правильности въ параллельныхъ рядахъ странно и неправильно выстроенныхъ домовъ. Она была грязная, пыльная, темная, крутая, скалистая въ одномъ мст, низменная, песчаная въ другомъ. Поверхность ея измнялась два или три раза и всегда къ худшему, при чемъ вовсе не были взяты въ расчетъ дома, игравшіе роль случайныхъ преградъ, которыя слдовало преодолть во что бы то ни стало. Ближайшимъ слдствіемъ подобной системы было совершенное изолированіе нкоторыхъ домовъ и невозможность попасть въ другіе иначе, какъ по наружнымъ лстницамъ. Вся эта мстность находилась какъ бы въ общественной опал, а ея жители какъ бы вн закона. Въ нкоторыхъ изъ этихъ домовъ первоначально жили испанскіе туземцы Калифорніи, которые съ консервативнымъ инстинктомъ своей расы льнули къ своимъ casas, посл того какъ американцы перешли на новыя боле удобныя мста. И имъ наслдовали другіе калифорнскіе туземцы на основаніи соціальнаго закона, въ силу котораго представители низшей, политически униженной расы всегда скучиваются въ уединенныхъ уголкахъ, и эта мстность получила названіе Испанскаго квартала. Для мыслящаго наблюдателя картина этой мрачной части Санъ-Франциско была тмъ странне и патетичне, что самое ея положеніе и вншній, а равно и внутренній видъ домовъ ни мало не соотвтствовали вкусамъ, обычаямъ и привычкамъ ихъ обитателей.

Передъ однимъ изъ этихъ зданій или, лучше сказать, подъ нимъ, Рамирецъ остановился и началъ подниматься по длинной деревянной лстниц къ фундаменту дома. Другая такая же длинная наружная лстница вела къ галлере второго этажа, тогда какъ первый былъ наполовину скрытъ насыпью. Тутъ передъ Рамирецомъ открылась третья боле узкая лстница, опускавшаяся на площадку передъ наружной дверью. Эта дверь была открыта. Въ сняхъ ходило взадъ и впередъ нсколько человкъ съ смуглыми лицами, съ сигаретками въ зубахъ и въ слишкомъ легкомъ костюм, въ виду окружающаго тумана, именно — безъ сюртуковъ и воротничковъ на рубашкахъ. У открытыхъ оконъ гостиной виднлись женщины въ легкихъ блыхъ кисейныхъ платьяхъ и тяжелыхъ шаляхъ, накинутыхъ на голову и на плечи, словно лто оканчивалось у таліи, игравшей роль экватора.

Домъ былъ очень мраченъ, не столько отъ недостатка свта, сколько отъ проконченныхъ табачнымъ дымомъ стнъ и мебели. Дымъ отъ папиросъ стоялъ желтоватой мглой во всхъ комнатахъ. Желтоватыя табачныя пятна виднлись повсюду: на рубашкахъ мужчинъ, на блыхъ платьяхъ женщинъ и на рукахъ представителей обоего пола. Запахъ жженой бумаги и табаку распространялся по всему дому, словно какой-то церковный иміамъ, и только время отъ времени къ нему примшивался запахъ краснаго перца и чесноку.

Двое или трое изъ мужчинъ торжественно поздоровались съ Рамирецомъ. Одна изъ женщинъ, самая дородная, показалась въ дверяхъ и, крпко придерживая одной рукой шаль, словно боялась обнаружить опасный dshabill, а другою шутливо грозя молодому человку чернымъ веромъ, осыпала его эпитетами: неблагодарный, измнникъ, Іуда.

— Зачмъ же ты теперь явился къ намъ, негодяи, посл такого долгаго отсутствія,— прибавила она кокетливо, останавливаясь передъ Рамирецомъ.

— За дломъ, душа моя,— отвчалъ Рамирецъ поспшно и съ нсколько искусственной любезностью.— Кто на верху?

— Свидтели.

— И донъ-Педро?

— Да, и сеньоръ Перкинсъ.

— Хорошо, я пойду къ нимъ,— произнесъ Рамирецъ и торопливо сталъ подниматься по лстниц.

На первой площадк онъ остановился и, сомнительно посмотрвъ на ближайшую дверь, постучалъ въ нее съ замтной нершимостью. Отвта не было. Рамирецъ повторилъ стукъ уже совершенно твердо. Черезъ минуту ключъ заскриплъ въ замк дверь отворилась и на порог показался человкъ въ изорванномъ люстриновомъ сюртук и въ полинялыхъ панталонахъ.

— Чортъ побери! Слдующая дверь,— воскликнулъ онъ, дико взглянувъ на Рамиреца, и хлопнулъ дверью ему прямо подъ носъ.

Рамирецъ вошелъ въ указанную ему комнату и былъ встрченъ густымъ облакомъ табачнаго дыма и громкими привтствіями полдюжины людей, сидвшихъ за длинымъ столомъ, заваленнымъ пергаментами, картами и документами. Большинство этихъ людей были пожилые, смуглые, съ просдью, а одинъ былъ до того старъ, что его морщинистое лицо напоминало кору краснаго дерева.

— Ему вчера минуло сто два года,— воскликнулъ донъ-Педро: — это — главный свидтель для подтвержденія подписи Михельторены по длу Кастро.

— Разв онъ можетъ что-нибудь помнить?— спросилъ Рамирецъ.

— Кто знаетъ,— отвчалъ донъ-Педро:— онъ присягнетъ этого довольно.

— А что у насъ за зврь въ сосдней комнат?— произнесъ Рамирецъ:— волкъ или медвдь?

— Это сеньоръ Перкинсъ.

— Къ чему онъ здсь?

— Онъ переводитъ.

Тутъ Рамирецъ разсказалъ съ жаромъ, какъ онъ ошибся комнатой и какъ его грубо встртилъ незнакомецъ. Вс присутствующіе, слушали его внимательно и даже съ уваженіемъ. Американцы встртили бы подобный разсказъ смхомъ, но здшнее общество не измнило своего серьезнаго вида, нарушеніе должной учтивости къ чужому человку было важнымъ вопросомъ даже для этихъ сомнительныхъ личностей.

— Да, вс говорятъ, что у него тутъ не ладно!— воскликнулъ донъ-Педро, ударяя себя по лбу:— но онъ не похожъ на своихъ соотечественниковъ: онъ аккуратенъ, усидчивъ и не болтливъ. Онъ приходитъ, какъ только бьетъ три часа, и уходитъ въ девять. Вс эти шесть часовъ онъ работаетъ безъ-устали въ своей комнат. Удивительно, сколько онъ пишетъ — тома, фоліанты. Ровно въ девять часовъ вечера, онъ беретъ положенный на его конторку конвертъ съ десятью долларами и удаляется. Говорятъ, что изъ этихъ денегъ онъ ежедневно проигрываетъ пять долларовъ, а на остальные пять существуетъ. Каждый день повторяется одно и то же съ удивительной аккуратностью. Онъ глубоко ученъ и знаетъ въ совершенств испанскій и французскій языки. Стряпчіе цнятъ его на всъ золота, но не могутъ имъ пользоваться. Онъ всегда имъ говоритъ: ‘я перевожу ложь и правду — мн вс равно, но дале я не иду’. Это удивительный человкъ.

Слова донъ-Педро напомнили Рамирецу цль его прихода, и онъ сказалъ вполголоса:

— Ты мн говорилъ, донъ-Педро, что можно доказать посредствомъ свидтелей право на землю, дарованное старымъ губернаторомъ или алькадомъ.

— Находящіеся здсь люди,— отвтилъ донъ-Педро, окинувъ глазами комнату: — покажутъ подъ присягой все, чему я ихъ научу. Здсь есть и губернаторъ, и военный секретарь, и алькадъ, и комендантъ, и, Господи прости! архіепископъ. Все это — почтенные Caballeros, но ихъ обворовали американцы, и ты понимаешь, Викторъ, имъ надо чмъ нибудь жить.

— Хорошо, такъ выслушай меня, донъ-Педро, продолжалъ Рамирецъ:— если бъ напримръ, одинъ разбойникъ, чортъ, американецъ выманилъ у Пико формальный, признанный поземельной комиссіей документъ на собственность участка земли… а кто нибудь… хоть я, сталъ бы утверждать, что этотъ документъ — незаконный… Что бы ты сказалъ, другъ мой и братъ?

— Документъ выданъ губернаторомъ Пико?— переспросилъ донъ-Педро.

— Да, въ 1847 году.

Донъ-Педро молча всталъ и открылъ конторку, стоявшую въ углу, вынулъ изъ нея нсколько дурно напечатанныхъ желтоватыхъ бланковъ за офиціальной печатью.

— Вотъ гербовая монтерейская бумага съ бланковой подписью губернатора Пико,— сказалъ онъ:— ты понимаешь, другъ Викторъ. Второй документъ — дло не трудное.

— Но, братъ мой, вдь на одинъ участокъ земли будетъ два документа,— возразилъ Викторъ, сверкая глазами.

— Такъ что жъ!— отвчалъ донъ-Педро, скручивая папироску:— почти на каждый участокъ земли, данный покойнымъ губернаторомъ, есть документъ. Увренъ ли ты мой другъ, что на эту землю нтъ трехъ документовъ? Если только одинъ, то клянусь Мадонной, дло это пустое. Вроятно, земля ничего не стоитъ. Гд она? Сколько въ ней квадратныхъ миль? Пойдемъ въ отдльную комнату, и ты мн на свобод все объяснишь. Къ тому же, Викторъ, у насъ есть отличный aguardiente.

Съ этими словами донъ-Педро всталъ и вышелъ вмст съ Рамирецомъ въ другую комнату, затворивъ за собою дверь. Прошло около часу, и въ продолженіе этого времени, люди, оставшіеся въ большой комнат, могли слышать громкій голосъ Виктора, съ жаромъ о чемъ-то разсказывавшій за стной, но никто не обратилъ на это вниманія изъ приличія или оттого, что люди эти были погружены въ свое дло. Они тщательно разсматривали различные юридическіе документы, длали замтки и спорили между собою, обнаруживая такую любознательность и увлеченіе, точно ихъ занятіе было новинкой. За нсколько минутъ до девяти часовъ донъ-Педро снова появился съ Викторомъ. Я, къ сожалнію, долженъ сознаться, что, вслдствіе реакціи, посл пламеннаго волненія этого дня, теплаго сочувствія друга или еще боле теплаго вліянія aguardiente, Рамирецъ говорилъ отрывочно, несвязно и былъ чрезмрно сообщителенъ. Пьянство, обыкновенно, приводитъ пламенныя натуры къ совершенной тупости или развиваетъ въ нихъ излишнюю нжность. На Рамиреца оно дйствовало двояко. Онъ просилъ со слезами на глазахъ, чтобъ его проводили къ дамамъ, желая въ обществ дородной Мануелы найти то горячее сочувствіе, въ которомъ такъ нуждалась его доврчивая, обманутая и оскорбленная натура.

На лстниц онъ наткнулся на незнакомца, очень прилично одтаго и съ достойной осанкой, это былъ сеньоръ Перкинсъ, который, освободившись изъ неволи, казался совершенно инымъ человкомъ. Рамирецъ хотлъ-было его остановить и пуститься въ нескончаемыя разглагольствованія о неврности женщинъ, но донъ-Педро быстро потащилъ его въ гостиную, чтобы скрыть его отъ проницательнаго, спокойнаго взгляда сеньора Перкинса. Очутившись въ присутствіи кокетливой Мануелы, которая все еще была закутана въ шаль, Викторъ началъ краснорчиво доказывать неспособность женскаго пола оцнить его страстную натуру, по вскор безпомощно опустился въ большое кресло и пришелъ въ совершенно безсознательное состояніе.

— Надо найти ему здсь постель,— сказала сострадательная, но практичная Мануела:— онъ, дуракъ, не въ состояніи дойти до своей гостиницы. Но, Боже мой! что это?

Поправляя Рамиреца въ кресл, съ котораго онъ постоянно скатывался, Мануела увидала съ изумленіемъ, что изъ внутренняго кармана его сюртука выпалъ ножъ, купленный имъ утромъ у оружейника.

— Ахъ! онъ разбойникъ!— прибавила она:— онъ былъ въ обществ американцевъ. Посмотрите, дядя!

Дои-Педро взялъ изъ рукъ Мануелы ножъ и хладнокровно его осмотрлъ.

— Ножъ совершенно новый, племянница,— отвчалъ онъ, пожимая плечами:— лезвее еще лоснится. Понесемъ его спать.

XVII.
Прелестная миссисъ Сепульвида.

Самою богатою землевладлицею въ Санъ-Антоніо была, безъ всякаго сомннія, прелестная донья Марія, вдова недавно умершаго 84-лтняго дона Хозе Сепульвиды. Самыя лучшія поля, луга, стада принадлежали ей, и миссіонеры Святого Антонія старались продолжительною молитвою и строгимъ постомъ предупредить ея вторичное замужество, въ особенности же съ какимъ-либо американцемъ, которыхъ они сильно не долюбливали.

Они ежедневно взывали къ своему святому заступнику, чтобы онъ удалилъ отъ прекрасной вдовы всякій соблазнъ, вслдствіе котораго ея прекрасныя владнія могли бы ускользнуть изъ ихъ рукъ.

Было чудное, ясное утро, но суровое и холодное, которымъ можно было любоваться только при усиленномъ тлесномъ движеніи, поэтому нельзя было удивляться тому обстоятельству, что донья Марія скакала во весь опоръ на своемъ черномъ кон вдоль по сыпучимъ пескамъ берега, сопровождаемая лишь однимъ слугою, Кончо, который, однако, отсталъ отъ нея довольно далеко, не будучи въ состояніи принудить свою лошадь къ продолжительному галопу. Словно опьянвъ отъ свжаго воздуха и быстрой зды, съ раскраснвшимися щеками, блестящими глазами и порядочно растрепанными волосами, достигла донья Марія, наконецъ, границы полуострова, откуда была намрена отправиться на мысъ. Къ ея величайшему горю, она замтила, что было время прилива и что мысъ наполовину ужъ покрытъ водою, взглянувъ же на противоположную сторону, она увидала хавшаго тамъ молодого мужчину, очевидно, слдившаго за нею съ величайшимъ интересомъ. Что ей теперь было предпринять?— Вернуться по прежней дорог, значило дать этому кавалеру поводъ думать, что она детъ къ нему навстрчу, хать же впередъ, значило подвергнуться опасности быть вымоченной, но зато избгнуть преслдованія незнакомца. Все это мигомъ было возвщено прелестною наздницею, и затмъ она быстре втра пустилась поперекъ мыса, но черезъ нсколько минутъ конь ея завязъ въ наносномъ песк.

— Пустите свою лошадь!… не длайте никакихъ усилій… схватите конецъ ріаты!… киньтесь посмле на ближайшую волну, и пусть она несетъ васъ въ море!— раздалось за нею.

Она почти машинально сняла ріату (волосяной арканъ, служащій для привязыванія лошадей) и оглянулась, но взору ея представилась только лошадь безъ сдока.

— Не медлите!… кидайтесь,— сказалъ голосъ на этотъ разъ уже со стороны моря.

Донья Марія нагнулась впередъ и была подхвачена приливомъ, она еще могла замтить, что кто-то плыветъ съ нею по приливу, что шляпа ея свалилась и волосы совсмъ распустились, что полусапожки тоже исчезли съ ногъ и что спасающій ее очень молодъ и недуренъ собою, затмъ она лишилась чувствъ.

Когда она снова открыла глаза, то увидла себя лежащею на сухомъ песк, вдали отъ злополучнаго мыса, въ сторон стоялъ спасшій ее, держа въ рук повода лошадей.

— Если я не ошибаюсь, то имлъ счастіе помочь миссисъ Сепульвида?— спросилъ онъ вжливо.

Донья Марія удивленно кивнула своею хорошенькою головкою.

— Догадываюсь, что этотъ человкъ — вашъ слуга, любопытствующій знать, куда это вы могли исчезнуть,— добавилъ онъ, указывая на приближающагося Кончо.— Позвольте мб помочь вамъ ссть снова въ сдло. Ему вовсе не слдуетъ знать о случившемся

Донья Марія позволила ему это, несмотря на то страшное обстоятельство, что она была въ однихъ чулкахъ. Она теперь только вспомнила, что еще не поблагодарила его за услуги, и постаралась пробормотать нсколько безсвязныхъ фразъ, которыя онъ перебилъ слдующими словами:

— Если вамъ непремнно угодно благодарить меня, то потрудитесь хать какъ можно скоре домой, держась, по возможности, нагртой солнцемъ стороны, а то вы схватите лихорадку… Я вижу, что вамъ хотлось бы спросить, кто я такой, позвольте же рекомендоваться: Артуръ Пойнсетъ, адвокатъ вашего умершаго супруга, по дламъ котораго я буду имть честь видться съ вами на-дняхъ.

— Буду васъ ждать!— отвтила она и, минуту спустя, скрылась изъ виду.

XVIII.
Патеръ Фелипе.

Вечеромъ того же дня Артуръ Пойнсетъ остановился передъ воротами миссіи, гд онъ былъ встрченъ пожилымъ миссіонеромъ, патеромъ Фелипе, чуть ли не съ распростертыми объятіями.

— Хотлось бы знать, отчего вы пріхали такъ поздно?— произнесъ патеръ Фелипе своимъ мягкимъ голосомъ, ведя его въ домъ, а оттуда на балконъ, куда имъ вскор былъ поданъ шоколадъ и пахитоски.

— Не могъ раньше, при всемъ моемъ желаніи видть васъ какъ можно скоре,— отвтилъ Пайнсетъ съ несвойственнымъ ему смиреніемъ.— Оказывается, что бывшій губернаторъ многимъ дарилъ угодья и что необходимо добыть грамоты на земли. Такъ какъ мои товарищи очень заняты, то послали меня сюда, чтобы собрать нкоторыя свднія, признаюсь вамъ, что я былъ бы весьма радъ случаю увидть напгу прекрасную кліэнтку, хотя не усплъ въ томъ, такъ какъ донья Долоресъ для всхъ остается невидимкою.

— Ахъ, донъ Артуро, бдное дитя такъ занято спасеніемъ своей души, что едва ли приметъ кого, хотя бы даже по дламъ. И поврьте мн, что она скрывается отъ мужчинъ не для того, чтобы возбудить ихъ любопытство, а единственно потому, что опасается ихъ насмшекъ, вдь она незаконнорожденная дочь умершаго губернатора, а это всмъ извстно

— Говорятъ, она красавица,— произнесъ Артуръ увренно.

— Серьезно? Вы такъ думаете? Позвольте разубдить васъ въ этомъ,— отвтилъ патеръ Фелипе нетерпливо.— Она черна, какъ ночь, настоящая индіанка, ужъ поврьте мн!

Артуръ сдлалъ гримасу весьма неопредленнаго свойства.

— Это значитъ, что я только съ вами долженъ буду просматривать дло.. Ну, будь по-вашему! Достаньте бумаги и постараемся кончить наше занятіе какъ можно скоре.

— Хорошо!.. Однако я замчаю, что вы не особенно близко принимаете къ сердцу обязанности своего новаго званія, а это, смю вамъ замтить, вовсе не похвально для молодого, только что начинающаго адвоката, имющаго къ тому же честь быть компаньономъ знаменитой фирмы… Признайтесь-ка откровенно: вдь сердце ваше вовсе не принимаетъ участія въ вашихъ занятіяхъ? А?

Артуръ неловко засмялся и отвтилъ:

— Кажется, адвокатура вовсе не принадлежитъ къ сердечнымъ дламъ, патеръ Фелипе.

— Не знаю, каковы ваши убжденія относительно этого предмета,— сказалъ патеръ Фелипе, пожимая плечами,— но я полагаю, что возможность помочь угнетеннымъ и защитить невинныхъ есть именно дло чувства, дло сердца, кто принимается за это равнодушно, безъ участія сердца, тотъ наврно проиграетъ свое дло!… Вы прежде относились съ большимъ участіемъ къ жертвамъ чиновничьей несправедливости, и вслдствіе этого мы начали уважать васъ, донъ Артуръ. Было бы весьма грустно, если бъ наши дальнйшія ожиданія не оправдались… Поврьте мн, я говорю вамъ отъ души!

Артуръ пробормоталъ нсколько фразъ, доказывающихъ, что полуукоризна, полупохвала патера Фелипе и обидла, и польстила ему, затмъ онъ измнилъ тему разговора, начавъ разсказывать бывшее съ нимъ по утру приключеніе. Патеръ Филипе серьезно дослушалъ его до конца, потомъ подошелъ къ нему и положилъ свои мягкія руки на его голову.

— Донъ Артуро,— началъ онъ съ отеческою нжностью:— вы видите предъ собою старика, отъ котораго не совстно принять совтъ, могущій принести вамъ пользу… Выслушайте же меня терпливо! Вы одинъ изъ тхъ мужчинъ, которые способны произвести впечатлніе на каждую женщину. Это несомннно!.. Простите мн, если я затрогиваю такой щекотливый предметъ,— добавилъ онъ, замтивъ, что Артуръ немного покраснлъ.— Этого нечего стыдиться, хотя здсь и не мсто упоминать о подобныхъ грховныхъ чувствахъ,— онъ указалъ на образъ святого Антонія,— но гд намъ, слабымъ существамъ, подражать вполн этому святому подвижнику!.. Итакъ, встрченная и спасенная вами поутру вдовушка очень богата, не такъ ли? А? И красива? А? Обладаетъ, по вашему мннію, страстною натурою? Да?… Вы не чувствуете особеннаго пристрастія къ адвокатур… Такъ зачмъ же стало дло? Вы рождены для того, чтобы быть любовникомъ подобной женщины, вы имете,— простите за откровенность — вы имете вс т свойства, которыя необходимы для подобной роли, а именно: вы здоровы, одиноки, внимательны и скрытны… Хорошо! Примите же мой совтъ и пользуйтесь этими свойствами, извлеките изъ нихъ выгоду: это капиталъ, который можетъ принести громадные проценты… Поврьте мн!

Артуръ улыбнулся. Ему казалось смшнымъ слышать подобные совты отъ духовнаго лица.

— А что вы скажете на то, что, быть-можетъ, мое сердце уже преисполнено самаго нжнаго чувства къ другой? Не думаю, чтобы вы посовтовали мн хитрить предъ нею, измнить ей, безъ ея вдома!

Патеръ Фелипе, видимо, не ожидалъ подобнаго отвта, какое-то загадочное выраженіе появилось на его широкомъ, смугломъ, гладко выбритомъ лиц, и его обыкновенно снисходительный взглядъ превратился въ строгій, когда онъ устремилъ его на Артура.

— Вы считаете себя способнымъ къ такой страсти? Не дороже ли всего для васъ новизна, сынъ мой?— спросилъ онъ.

Артуръ приподнялся съ нкоторою формальностью.

— Мн кажется, что мы зашли съ вами слишкомъ далеко, ведя подобный разговоръ о женщин, которая вамъ — духовная дочь, а мн — кліэнтка!… Оставимте этотъ разговоръ и займемтесь лучше нашимъ дломъ, тмъ дломъ, ради котораго я пришелъ къ вамъ,— добавилъ Артуръ немного рзко.— Предполагаю, что красавица-невидимка вручила вамъ вс нужные документы и весь матеріалъ, необходимый для составленія короткой докладной записки.

— Вотъ вы опять заблуждаетесь, сынъ мой. Это предметъ такого рода, къ которому она чувствуетъ такую же нелюбовь, какъ къ свтскимъ разговорамъ, и если бы я не явился посредникомъ, то она и не подумала бы заявить о своихъ правахъ. Сколько мн извстно, она желала бы покончить миромъ съ этимъ воромъ, простите — покупателемъ…. Но вы, пожалуйста, не думайте, чтобы я былъ главнымъ лицомъ въ этомъ дл: вс бумаги и доказательства находятся въ рукахъ сеньоры Сепульвида. Совтую вамъ обратиться прямо къ ней и могу васъ уврить, что свиданіе съ этою прелестною особою будетъ гораздо пріятне, чмъ съ дикою индіанкою — доньей Долоресъ… Постарайтесь забыть, что я вамъ говорилъ, если вы только находитесь въ состояніи забыть это, въ чемъ я — извините — сильно сомнваюсь…. О, донъ Артуро, я знаю васъ лучше, чмъ вы сами себя знаете… Пройдемте въ садъ, я вамъ покажу одинъ новый сортъ винограда.

— По мн, лучше стараго ‘миссіонерскаго’ винограда нтъ никакого,— сказалъ Артуръ, идя съ патеромъ Фелипе вдоль оливковой аллеи.

— А коренные жители были объ этомъ другого мннія, они дорожили этимъ виноградомъ единственно ради содержащагося въ немъ красильнаго вещества, цвта красной мди, которымъ они татуируютъ себя… Но вы вовсе не слушаете меня, донъ Артуро, а между тмъ это должно бы интересовать васъ, такъ какъ лицо вашей таинственной кліэнтки — доньи Долоресъ — точь-въ-точь такого же цвта.

Болтая все въ этомъ же род и указывая на различные интересные предметы, начиная съ грамадной смоковницы до причиненной послднимъ землетрясеніемъ трещины въ церковной оград, выстроенной, какъ и вс постройки въ этой мстности, изъ сырыхъ кирпичей, патеръ Фелипе провелъ Артура по всему саду. Понемногу къ нимъ вернулась опять прежняя обоюдная доврчивость, и когда патеръ Фелипе наконецъ удалился по какимъ-то домашнимъ дламъ, то нарушившаяся было между ними симпатія снова была возстановлена.

Оставшись одинъ, Артуръ тихо побрелъ назадъ къ отпертой церкви, тутъ онъ остановился, но, минуту спустя, будучи побуждаемъ какимъ-то особеннымъ, внезапно нахлынувшимъ на него чувствомъ, вошелъ въ нее.

Церковь эта, выстроенная тому назадъ лтъ сто, оставалась до сихъ поръ безъ всякой перемны, по примру всего существующаго въ Санъ-Антоніо. Тутъ виднлись старыя бревна, поддерживавшія сводъ, разукрашенныя въ мужицкомъ вкус красными и коричневыми полосами, тутъ находились некрасивыя восковыя изображенія библейскихъ лицъ съ стеклянными глазами, однимъ словомъ, тутъ было все, что можетъ скоре вызвать испугъ, чмъ благоговніе. Но тутъ же была одна картина, которая невольно остановила на себ вниманіе далеко не набожнаго Артура, она представляла знаменитаго милліонера Хуниперо Серру, проповдующаго язычникамъ. Нужно признаться, что взглядъ Артура приковала собственно не фигура этого замчательнйшаго проповдника, а скоре стройная, граціозная, полунагая фигурка одной изъ молодыхъ индіанокъ, стоящая на колняхъ передъ милліонеромъ, съ выраженіемъ дтскаго страха и трогательнйшаго раскаянія на прелестномъ лиц.

Глаза ея были полны такого сокрушеніи о своихъ грхахъ и такой мольбы о прощеніи, что, при вид этихъ глазъ, сердце Артура сильно забилось. Онъ быстро отвернулся, но куда онъ ни смотрлъ, везд видлись ему эти чудные глаза, такъ что онъ, наконецъ, опустился въ сильнйшемъ изнеможеніи на скамью и оперся головою въ наклонномъ положеніи о спинку слдующей скамьи.

Чья-то мягкая рука вдругъ прикоснулась къ его плечу и заставила его очнуться отъ своихъ мечтаній. Онъ рзко поднялъ голову и встртился съ взглядомъ патера Фелипе,— взглядомъ до того нжнымъ, что онъ и злилъ, и трогалъ его.

— Виноватъ!— произнесъ патеръ Фелипе тихо.— Я помшалъ вамъ думать о чемъ-то очень интересномъ.

Артуръ объяснилъ немного грубо, что углубился въ изученіе весьма труднаго способа защиты.

— Такъ! Но почему же на вашихъ глазахъ слезы, донъ Артуро?— кротко возразилъ патеръ Фелипе, выводя его изъ церкви.

XIX.
Донья Марія производитъ впечатлніе.

Домъ сеньоры Сепульвиды или ранчо ‘Блаженнаго рыболова’, былъ обращенъ къ морю. Если строитель этого дома выказалъ въ его устройств всю свою склонность къ предметамъ религіознымъ, то его прелестная вдова выказала не меньшее расположеніе къ предметамъ чисто свтскимъ. Низкое, четырехугольное, обнесенное стною, зданіе было совершенно измнено противъ своего первоначальнаго, слишкомъ угрюмаго, непривтливаго вида. Къ переднему фасаду была пристроена обширная веранда, вокругъ колоннъ которой вился виноградъ. Внутренняго двора уже не существовало. Комнаты, бывшія прежде такими мрачными, теперь получили веселый видъ благодаря свтлымъ обоямъ, свтлой, изящной французской мебели и блымъ кружевнымъ занавскамъ. Веранда была уставлена самыми новомодными китайскими бамбуковыми креслами и стульями, маркиза изъ полосатаго венеціанскаго полотна закрывала ее отъ солнца. Но все-таки донья Марія изъ уваженія къ общему мннію придерживалась нкоторыхъ мстныхъ традицій, напримръ, рядомъ съ піанино стояла арфа, если на піанино лежалъ новйшій романъ, то на мраморномъ столик непремнно находился молитвенникъ, если часы, чудо французскаго искусства, на камин безпечно отмчали неутомимо бгущее время, то висвшее напротивъ Распятіе напоминало о вчности.

Донья Марія кого-то ждала. Она качалась въ придланномъ къ двумъ колоннамъ веранды гамак, но пусть читатель не спшитъ вывести изъ этого обстоятельства заключеніе, будто она была намрена принять гостя въ этомъ положеніи, она,напротивъ, приказала прислуг тотчасъ же доложить ей, если увидятъ приближающагося къ дому всадника.

Воспользуемся этою минутою, чтобы описать ея наружность. Когда она лежала не на диван, а на койк, ростъ ея казался чрезвычайно маленькимъ, густые темнорусые волосы ея были гладко причесаны — оставшаяся у нея институтская привычка, глаза ея были нжно коричневаго цвта, ротъ былъ чрезвычайно малъ, съ немного оттянутыми внизъ углами и съ выраженіемъ дтскаго недовольства, зубы — блестящей близны, цвтъ лица — мняющійся вмст съ душевнымъ ея расположеніемъ. Ей казалось около тридцати лтъ, и во всей ея особ былъ тотъ несомннный признакъ ‘женщины’, который достигается лишь годами.

Когда, часъ спустя, индіецъ Пепе явился предъ свтлыя очи своей повелительницы съ визитною карточкою Артура Пойнсета, содержавшей просьбу о свиданіи по важному длу, то донья Марія состроила очень недовольную гримаску, окруживъ его ореоломъ героя, она была вполн уврена, что онъ неожиданно явится предъ нею на веранд, избгая всякихъ формальностей.

— Ввести его въ пріемную!— приказала она, вздохнувъ и ловко соскользая съ своего мста, чтобы итти въ уборную.

— Онъ разводитъ церемоніи, какъ будто донъ Хозе еще живъ,— сказала она про себя, подходя къ зеркалу.

Артуръ Пойнсетъ вошелъ въ пріемную въ весьма скверномъ расположеніи духа, онъ замтилъ, что прислуг извстно его приключеніе съ госпожею Сепульвида (которая не могла удержаться, чтобы не разсказать объ этомъ романическомъ происшествіи своей любимой горничной), къ тому же его злила мысль, что передача дла доньи Долоресъ сеньор Сепульвида случилось по иниціатив патера Фелипе, онъ твердо ршился не говорить съ доньей Маріею ни о чемъ, что не касалось дла, въ которомъ ему приходилось участвовать противъ своего желанія. Появленіе интересной вдовы не уменьшило его досады.

— Я предполагаю,— началъ онъ, посл первыхъ привтствій, когда донья Марія сла напротивъ него.— Мн кажется… то-есть, мн сказали, что кром собственнаго дла вы имете на рукахъ и бумаги, доказывающія какія-то права доньи Долоресъ Сальватіерра, поэтому я попросилъ бы васъ заняться пересмотромъ ихъ въ продолженіе тхъ двухъ часовъ, которые я могу посвятить вамъ… Впрочемъ, если угодно, то мы сперва займемся вашимъ дломъ.

— Нтъ, ужъ лучше начать съ бумагъ доньи Долоресъ, мое дло терпитъ… Имъ даже можетъ заняться одинъ изъ вашихъ писарей, чтобы вамъ не тратить напрасно драгоцнное для васъ время, вамъ ужъ черезчуръ было бы трудно выслушивать мою болтовню, такъ какъ я въ подобныхъ длахъ ршительно ничего не смыслю,— отвтила она съ нкоторымъ раздраженіемъ.

Артуръ, улыбаясь, въ вид протеста махнулъ рукой, ему понравился этотъ раздражительный тонъ, но, несмотря на это, онъ молча вынулъ свою записную книжку и взялъ карандашъ.

— Ахъ, какая же я глупая!— проговорила донья Марія серьезно.— Мн слдуетъ говорить о дл Долоресъ, а я болтаю о себ… Начнемте же! Сперва слдуетъ объяснить, почему это дло поручено именно мн. Мой супругъ и отецъ доньи Долоресъ были очень дружны между собою и поэтому имли общіе интересы. Какъ вамъ, вроятно, уже извстно, она жила очень тихо и скромно, почти какъ монахиня, къ этому принудило ее особенное общественное положеніе… Вы, конечно, слышали, что мать ея была индіанка?.. Ну, нсколько лтъ тому назадъ, отецъ ея, губернаторъ, овдоввшій и неимвшій другихъ дтей, вспомнилъ о ней и началъ разыскивать ее, оказалось, что мать ея умерла, а она сама живетъ въ одномъ отдаленномъ миссіонерств, въ качеств сестры милосердія. Онъ похалъ къ ней, привезъ ее въ Санъ-Антоніо, заставилъ ее принять католичество и, наконецъ, усыновилъ, и назначилъ ее своей наслдницей по всмъ правиламъ законовъ. Ей было тогда не больше четырнадцати лтъ… У нея былъ бы хорошій цвтъ лица, если бы ее не выкрасили тотчасъ же посл ея появленія на свтъ какой-то несмываемой краской: вдь это обычай индійскаго племени… Поэтому она теперь иметъ много сходства съ бронзовой статуей… Помимо этого, я нахожу ее хорошенькой, быть-можетъ, потому, что я люблю ее! Но мужчины вдь имютъ весьма странный вкусъ относительно цвта лица… потому и не удивительно, что она боится показаться кому-нибудь… Ну, вотъ! Вмсто того, чтобы говорить объ ея дл, я опять болтаю вздоръ… Простите великодушно, мистеръ Пойнсетъ!

— Ничего, ничего, продолжайте!— отвтилъ Артуръ торопливо.— Вашъ разсказъ меня итересуетъ.

Донья Марія лукаво погрозила своимъ бленькимъ пальчикомъ.

— Вотъ вы какой, донъ Артуро!.. Я такъ и ожидала… Жаль, что ея нтъ самой на лицо, чтобы свидтельствовать за себя!.. Однако, я продолжаю. Я сошлась съ нею отчасти потому, что не раздляю презрнія благородныхъ фамилій къ метисамъ, отчасти же вслдствіе того, что мы об здсь были чужія. Сначала она избгала меня почти еще больше, чмъ другихъ, но въ конц-концовъ мы все-таки стали хорошими друзьями… Вы понимаете: друзьями, но далеко не интимными пріятельницами. По мннію мужчинъ, это одно и то же, но донья Долоресъ совершенно особенное существо: она никогда не говоритъ ни о чемъ, какъ только о самыхъ безразличныхъ предметахъ, а все-таки я пользуюсь ея дружбой…

— Кажется, этимъ пользуется и духовный отецъ ея, патеръ Фелипе — перебилъ Артуръ.

Донья Марія пожала плечами.

— Кто его знаетъ?.. Но мы опять уклоняемся отъ главной цли!.. Займемтесь же серьезно.

Она встала и вынула изъ своего письменнаго стола портфель со множествомъ дловыхъ бумагъ.

— Я слышала,— начала она, перебирая бумаги,— что между бумагами Сальватіерры недавно найдена дарственная грамота Михаила Торрены, и оказывается, будто она пять лтъ тому назадъ была отдана дону Педро Рейцу въ качеств залога подъ какую-то аренду, срокъ которой съ тхъ поръ уже истекъ. Грамота эта, повидимому, настоящая… Донъ Педро сообщилъ, что многіе изъ подписавшихся подъ нею свидтелей еще живы.

— Если такъ, то почему же не подать прошенія о выдач дарственной грамоты?

— Если бы дло стало только за этимъ, то мы не стали бы и приглашать мистера Пойнсета на консультацію, тутъ есть нчто другое. Донъ Педро сообщилъ намъ, что на эту землю есть еще другая дарственная грамота, въ рукахъ другой стороны.

— Это, къ несчастію, не единственный случай въ судебной практик… Но мн кажется, что хорошая репутація Сальватіерры одна могла бы парализовать всевозможныя доказательства противоположной стороны… Скверно то, что эти акты найдены только посл его смерти.

— Но владлецъ второй записи тоже умеръ!— воскликнула донья Марія.

— Такимъ образомъ игра равная съ обихъ сторонъ, но кто былъ этимъ владльцемъ?

Донья Марія заглянула въ открытую бумагу.

— Докторъ Деваржъ,— сказала она.

— Кто?

— Деваржъ!

— Странная фамилія!— Должно-быть, онъ иностранецъ?

— Можетъ-быть… О, какія у васъ холодныя руки!

Артуръ быстро всталъ и безцеремонно хотлъ вырвать изъ ея рукъ бумагу, но она кокетливо предупредила его, схвативъ одну изъ его рукъ.

— Къ тому же вы ужасны блдны!.. Ужъ не простудились ли вы въ то утро? Боже упаси!.. Я была бы безутшна!— проговорила она, кинувъ на него взглядъ, выражавшій опасеніе.

— Нтъ, это такъ… Я сегодня всталъ очень рано,— сказалъ Артуръ съ неопредленной улыбкою.— Но я перебилъ васъ, продолжайте, пожалуйста… Иметъ этотъ Деваржъ наслдниковъ, которые могли бы оспаривать документъ Сальватіерры?

Но донья Марія вовсе казалась не расположенною продолжать бесду.

— Не хотите ли вы выпить стаканъ вина и закусить чего-нибудь, прежде чмъ снова углублятся въ эту путаницу?— спросила она.

Артуръ замтилъ, что, чмъ скоре дло будетъ покончено, тмъ скоре ему можно будетъ воспользоваться ея гостепріимствомъ.

Вдова согласилась, наконецъ, продолжать.

— Прямыхъ наслдниковъ не имется, но зато есть одинъ… эдилъ… какъ ихъ называютъ?.. Ну, однимъ словомъ, одинъ человкъ, поселившійся на его земл.

— Скваттеръ? {Поселенецъ на новыхъ мстахъ, или такъ-называемый ‘заимщикъ’.} — спросилъ Артуръ коротко.

— Да, да, скваттеръ,— засмялась вдовушка,— зовутъ его… Ахъ, мой почеркъ такой не разборчивый, что я сама затрудняюсь его читать!.. Зовутъ этого скваттера… Гэбріель Конрой.

Артуръ опять покусился на бывшую въ ея рукахъ бумагу, но донья Марія лукаво отбжала къ окну.

— Гэбріель Конрой съ… съ… съ…

— Сестрою?— произнесъ Артуръ съ нкоторымъ усиліемъ.

— Ошиблись, милостивый государь!— отвтила она, слегка надувшись.— Онъ живетъ тамъ съ женою!.. А то вы сейчасъ ужъ и предполагаете, что онъ иметъ сестру, какъ будто мы, замужнія женщины, ужъ вовсе не стоимъ вниманія!

Артуръ молчалъ, отвернувшись отъ нея. Когда онъ снова заговорилъ, то голосъ его звучалъ съ прежнею твердостью.

— Осмливаюсь измнить свое прежнее ршеніе и попросить васъ теперь угостить меня рюмкой вина съ печеньемъ!

Донья Марія торопливо вышла изъ комнаты, между тмъ какъ Артуръ также торопливо схватилъ и пробжалъ глазами оставленную ею бумагу. Тамъ дйствительно были обозначены произнесенныя ею имена, но больше ничего. Впрочемъ, для него и этого было достаточно.

Какъ большая часть людей, обладающихъ живымъ воображеніемъ, онъ былъ немного суевренъ, и поэтому ему тотчасъ же, при имени доктора Деваржа, пришелъ на память сдланный вчера патеромъ Филипе разборъ его характера вспомнилась ему также и вчерашняя грустная мечта въ церкви. Затмъ онъ началъ разсуждать о странности того случая, который заставилъ собственно его — изо всхъ прочихъ адвокатовъ — заняться этими старыми дарственными грамотами. Долго думалъ онъ обо всемъ этомъ, пока не пришелъ опять въ нормальное состояніе духа и къ тому заключенію, что право на сторон Деваржа, а прочія притязанія незаконны. Но какимъ образомъ завладлъ Гэбріель правами Деваржа?

Неужели онъ унаслдовалъ ихъ отъ доктора? Какъ и по чему? И гд же Грэсъ? И почему онъ не заявляетъ прямо своихъ правъ?

Въ вопрос о Грэсъ участвовало нкоторое сентиментальное воспоминаніе, но ни капли угрызенія совсти или стыда. Онъ твердо былъ увренъ, что ему когда-нибудь придется быть ей полезнымъ такъ или иначе, и что онъ тогда вполн загладитъ свою вину передъ нею. Удобне всего ему казалось предложить своей прекрасной кліэнтк перемиріе и затмъ разыскать самому и Гэбріеля, и Грэсъ.

Донья Марія нашла его, по своемъ возвращеніи, въ весьма хорошемъ расположеніи духа: онъ былъ такой веселый и внимательный, что она просто восхищалась имъ и готова была забыть свое недавнее разочарованіе въ немъ. Когда онъ предложилъ ей посл закуски прохаться верхомъ до залива, то она съ удовольствіемъ согласилась, не обращая вниманія на то, что могутъ сказать по этому поводу злые языки, которыхъ было не мало въ Санъ-Антоніо.

Да и что жъ въ томъ дурного, если она подетъ въ сопровожденіи повреннаго ея покойнаго мужа?! Къ тому же ихъ проводитъ Кончо.

День былъ такъ хорошъ, что они часто останавливались, чтобы полюбоваться блестящею гладкою поверхностью моря, а шумъ волнъ былъ настолько силенъ, что имъ необходимо было хать рядомъ для того, чтобы имть возможность продолжать свой ‘дловой’ разговоръ, при чемъ горячее дыханіе доньи Маріи постоянно касалось щеки Артура, наконецъ лопнулъ поводъ, такъ что ей необходимо было сойти на землю, между тмъ какъ Артуръ старался поправить бду и получилъ позволеніе посадить ее въ сдло. Объхавъ мысъ, при чемъ Артуръ показалъ ей, что тогда можно было хать вотъ такъ-то, чтобы избгнуть прилива, они снова остановились, чтобы проститься, такъ какъ Артуру нужно было спшить въ другое мсто. Въ это время мимо нихъ прохала старомодная, запряженная четырьмя мулами, карета.

Донья Марія быстро выдернула свою руку изъ руки Артура и, улыбаясь, послала по направленію къ карет воздушный поцлуй.

— Вы должны бы быть повнимательне, милостивый государь!— сказала она Артуру, почему то улыбавшемуся довольно безсмысленно.— Знаете ли вы, кто сейчасъ прохалъ?

Артуръ сознался, что замтилъ карету только тогда, когда она уже прохала, и что онъ поэтому не могъ замтить, кто въ ней сидлъ.

— Въ такомъ случа вы очень много потеряли!.. Мимо васъ прохала ваша прекрасная кліэнтка!

— Что жъ длать?— отвтилъ Артуръ смясь.

— А она съ васъ глазъ не спускала, неблагодарный вы этакій!… Прощайте!

XX.
Два скорби.

— Вы сегодня еще не удете,— сказалъ патеръ Фелипе, когда Артуръ на слдующее утро вошелъ къ нему.

— Напротивъ, я черезъ часъ уже буду въ дорог,— возразилъ Артуръ весело.

— Но не по направленію къ Санъ-Франциско… Послушайте-ка! Я могу сообщить вамъ, что ваше желаніе исполняется: вы сегодня будете имть желаемое свиданіе съ прекрасною ‘невидимкою’: донья Долоресъ прислала вамъ, черезъ меня, приглашеніе явиться къ ней.

Артуръ съ удивленіемъ взглянулъ на говорившаго. Его лицо, должно-быть, выражало меньше радости, чмъ ожидалъ патеръ Фелипе, потому что этотъ послдній поднялъ глаза къ потолку и пробормоталъ:

— Ah, lo que es el mundo! Теперь, когда его желаніе исполнилось, онъ совершенно равнодушенъ.

— Этому я обязанъ вашей доброт, патеръ Фелипе?

— Боже сохрани!— отвтилъ тотъ торопливо.— Поврьте, сынъ мой, что я тутъ ршительно ни при чемъ, вроятно, это устроено сеньорой Сепульвида.

— Едва ли, она такъ хорошо ознакомила меня со всмъ дломъ своей подруги, что свиданіе съ послднею теперь совершенно лишнее… Но, ужъ такъ и быть, я пойду!

Несмотря на его кажущееся хладнокровіе, онъ все-таки былъ не въ себ, что выражалось у него отсутствіемъ аппетита и неразговорчивостью. Вс его вчерашнія убжденія оказались теперь шаткими. Не было ли еще нкоторыхъ обстоятельствъ, относительно этой дарственной записи которыя донья Марія сочла лучшимъ отъ него скрыть?

Или, быть-можетъ, эта таинственная отшельница имла особенную не относящуюся къ длу причину пригласить его къ себ? А быть можетъ, она ужъ вела переговоры съ Габріелемъ или Грэсъ, вслдствіе которыхъ ей стала извстна ихъ прежняя жизнь? Быть-можетъ, также, что ей стали извстны его прежнія отношенія къ семейству Конроевъ?

Послднее предположеніе мелькнуло ему и вчера, когда донья Марія упомянула о Габріел, но онъ тогда ничмъ не подалъ ей повода къ подозрніямъ… А въ состояніи ли онъ будетъ услышать это имя вторично съ тмъ же спокойствіемъ? Не совершилось ли въ послдніе часы чего-нибудь, въ род какого-нибудь открытія о прежнихъ отношеніяхъ?… А вдь это могло бы повредить ему!.. Нтъ, этого быть не можетъ!..

Артуръ былъ сильно возбужденъ, обладая инстинктами вчно находящейся между собою въ противорчіи натуры и легко впадавшій въ сентиментальность, онъ опасался этого свиданія, между тмъ какъ съ другой стороны страстно желалъ его. Въ конц-концовъ онъ помчался къ Долоресъ еще за часъ до назначеннаго времени.

Помстье ея, или ранчо св. Троицы, находилось въ трехъ миляхъ отъ миссіонерства, у подошвы горы. Когда Артуръ достигъ до широкой равнины, не орошаемой никакимъ озеромъ и никакой ркою и опаленной знойнымъ солнцемъ, тогда онъ невольно оставилъ свою буйную торопливость,— безотрадне этой пустыни ничего не могло быть, монотонность ея, на сколько глазъ видлъ, ничмъ не прерывалась, даже стадо, бродившее въ отдаленіи, не вносило никакой жизни въ эту картину, она казалась символомъ терпливости — безнадежной, покорной терпливости, вчной терпливости.

Онъ халъ ужъ около часа, когда невдалек предъ нимъ показалась темная стна, онъ пришпорилъ коня и вскор очутился въ виду дюжины лнивыхъ, тупыхъ вагеро, ожидавшихъ его у воротъ. Когда онъ приблизился къ нимъ на разстояніе нсколькихъ шаговъ, они выстроились въ два ряда по бокамъ воротъ и подобострастно сняли свои черныя лакированныя шляпы, черезъ мгновеніе они вс исчезли.

Артуру помогъ соскочить съ лошади старый индіецъ, который и повелъ ее посл того въ конюшню, другой индіецъ также молча и неслышными шагами ввелъ самого Артура въ коридоръ, увшанный самыми разнообразными попонами, а потомъ въ пустую переднюю, гд передалъ его на попеченіе третьяго индійца, стараго, сдого и съ лицомъ, похожимъ на изсохшій табачный листъ. Этотъ индіецъ вдругъ какъ будто выросъ изъ земли. Онъ съ достоинствомъ, но вжливо, поклонился Артуру и повелъ его въ просторную, богато убранную гостиную, гд и оставилъ его, снова низко поклонившись. Хотя подобныя формальности не были новы для Артура, но все же он, при данныхъ обстоятельствахъ, имли для него особенный смыслъ. Онъ нетерпливо оглянулся, когда на противоположномъ конц отворилась дверь, въ которую сперва долетлъ до его обонянія странный, но пріятный ароматъ различныхъ индійскихъ куреній и духовъ, а затмъ вошла старая сгорбленная мулатка.

— Донъ Артуръ Пойнсетъ, если не ошибаюсь?— спросила она почтительно.

Артуръ отвтилъ легкимъ поклономъ.

— Донья Долоресъ немного нездорова и велла спросить: не обидитесь ли вы, если она приметъ васъ въ своемъ будуар?

Артуръ снова поклонился.

— Bueno! Угодно вамъ слдовать за мною?

Она указала на отворенную дверь и повела его черезъ узкій коридоръ до будуара, у порога котораго Артуръ нершительно остановился. Въ этой комнат царствовалъ такой полумракъ, что онъ сначала ничего не могъ различить, кром самыхъ ближайшихъ къ нему предметовъ, понемногу онъ разглядлъ, наконецъ, въ глубин будуара кровать, возл нея налой, а напротивъ диванъ, затмъ ужъ, когда глазъ его привыкъ къ скудному свту, проникающему сквозь два узкіе, съ широкою амбразурою, окна, онъ замтилъ на диван полулежащую женскую фигуру, лицо которой было закрыто огромнымъ веромъ.

— Habla Vm. Espanol, Don Arturo? {Говорите ли вы по-испански, донъ Артуро?} — спросилъ нжный, пріятный голосокъ изъ-за вера.

— Un poco, Senorita {Немного говорю, сеньорита.}.

— Садитесь же, донъ Артуро.

Старуха поставила ему стулъ возл дивана, въ эту минуту лежащая предъ нимъ особа быстро сложила свой черный веръ и повернула къ нему свое лицо.

Сердце Артура сперва сильно забилось, а затмъ замерло, глаза, смотрвшіе на него, были большіе, блестящіе, рдкой красоты, лицо, которому принадлежали эти глаза, было вполн симметрично, миніатюрное, съ тонкими, изящными чертами, но цвтъ его былъ бронзовый. Несмотря на это, Артуръ сознался, что никогда не видалъ боле хорошенькаго личика.

Быть-можетъ, донья Долоресъ угадала его мысль, потому что она снова открыла веръ и подняла его въ уровень съ лицомъ. Артуръ скользнулъ взглядомъ по всей ея фигур, до самыхъ крошечныхъ ногъ ея, обутыхъ въ блыя атласныя туфельки. Платье ея оказалось блымъ, но совершенно монашескаго покроя.

— Вы, вроятно, были удивлены моимъ приглашеніемъ,— начала она,— посл того, какъ уже познакомились съ моимъ дломъ у моей подруги?… Нужно вамъ сказать, что я этимъ временемъ раздумала начинать тяжбу.

Эти немногія слова мигомъ вернули Артуру его присутствіе духа, напомнили ему то, о чемъ онъ совершенно забылъ при ея лицезрніи, даже чудный ея голосъ не могъ больше заглушить зарождавшагося въ немъ дурного предчувствія.

— Быть-можетъ, вамъ стали извстны нкоторыя обстоятельства, которыя заставляютъ васъ сомнваться въ успх этого дла?— спросилъ онъ осторожно.

— Нтъ.

— Или же сеньора Сепульвида забыла сообщить мн какой-нибудь важный пунктъ?— сказалъ онъ, посл чего передалъ ей вс полученныя имъ свднія.

— Bueno! Она сообщила все, что слдуетъ,— отвтила она съ боле, чмъ женскимъ любопытствомъ, выглядывая на него изъ-за вера, что не мало смущало его, хотя онъ старался быть, по возможности, спокойнымъ.

— И вы не имете ничего добавить?

— Можетъ-быть, и имю.

Артуръ скрестилъ руки на груди. Донья Долоресъ принялась считать звенья своего вера.

— Мн, дйствительно, стали извстны нкоторыя обстоятельства (въ чемъ я давеча не хотла признаться, чтобы помучить васъ загадками), которымъ вы, какъ адвокатъ, быть можетъ, не придадите никакого значенія, но которыя тмъ не мене весьма важны для меня, какъ для женщины. Выслушавъ ихъ, вы, пожалуй, скажете, что он ничуть не измняютъ, съ точки зрнія юридической, сущности дла… Быть-можетъ, вы даже будете смяться надъ принятымъ мною ршеніемъ: но, несмотря на это опасеніе, я все-таки считаю необходимымъ сообщить вамъ, почему вамъ пришлось напрасно потерять столько времени съ моею подругою.

Артуръ былъ слишкомъ углубленъ въ свои мысли, чтобы замтить съ какимъ удареніемъ были произнесены послднія слова доньи Долоресъ, чего бы въ другое время не случилось.

— Да, донъ Артуро, я измнила свой прежній планъ не изъ одного минутнаго каприза… Вдь, вамъ извстна моя исторія… Выслушайте меня и вы поймете, почему я такъ заинтересовалась тми людьми, которые оспариваютъ мои очевидныя права… Что происходило съ нею, могло бы произойти — и со мною…

— О комъ это вы изволите говорить?— спросилъ Артуръ спокойно.

— Виновата!… Я забыла, что вамъ ничего не извстно… Слушайте же! Вдь, донья Марія сообщила же вамъ, что на спорной земл поселился нкто Гэбріель Конрой съ женою? Хорошо! Затмъ вамъ извстно, что онъ не предъявилъ никакихъ законныхъ правъ на эту землю, исключая того, что онъ купилъ ее раньше другихъ, т.-е. раньше того, какъ ему стало извстно о чужихъ притязаніяхъ…. Вдь вамъ сообщили это дло въ такомъ вид? Ну, скажу вамъ, что все это не врно.

Артуръ взглянулъ на нее съ нескрываемымъ изумленіемъ.

— Въ такомъ случа дло это измняется и съ юридической точки зрнія, донья Долоресъ.

— Быть-можетъ,— отвтила она равнодушно.— Сущность дла слдующая: докторъ Деваржъ, который тоже обладалъ царственною записью на эту землю, передалъ ее сестр Гэбріеля… Понимаете? Ну, а эта сестра пропала безъ всти… Поняли?

— Вполн!— отвтилъ Артуръ, смотря въ окно.— Этимъ объясняется его обладаніе этою землею… Но жива ли еще эта сестра? Вотъ вопросъ не сентиментальный, а чисто юридическій. Затмъ не была ли она замужемъ и не оставила ли по себ ребенка? Если да, то этотъ ребенокъ долженъ получить въ наслдство все.

Молчаніе, послдовавшее за этимъ вопросомъ, длилось такъ долго, что Артуръ, наконецъ, взглянулъ на свою прекрасную собесдницу немного нетерпливо, она, очевидно, сдлала какой-то знакъ старух, потому что та наклонилась къ ней, вы слушала нсколько шопотомъ сказанныхъ словъ и оставила будуаръ.

— Вы правы, донъ Артуро, — продолжала донья Долоресъ, все еще скрываясь за веромъ.— Видите ли вы теперь, что я не даромъ пригласила васъ: вашъ совтъ тутъ необходимъ.

Артуръ утвердительно кивнулъ и опять придалъ своему лицу выжидательное выраженіе.

— Я, кажется, ужъ говорила, что настоящая наслдница, Грэсъ Конрой, исчезла? Но теперь вмсто нея явилась подложная Грэсъ Конрой…

— Простите, что васъ перебью! Почему вамъ извстно, что это подложная, а не настоящая Грэсъ Конрой?

— Почему мн это извстно?

— Да, какія имете вы на это доказательства?

— Мн просто сообщено это.

— О!.. Такъ!

— Доказательства?.. Гмъ! Не довольно ли того, что она вышла замужъ за этого Гэбріеля Конроя, кому она называлась до того времени сестрою?

— Это, дйствительно, очень сильное и въ нравственномъ, и въ юридическомъ отношеніи доказательство, но тмъ не мене оно не достаточно опровергаетъ ея прежнее показаніе,— сказалъ Артуръ хладнокровно.— Потрудитесь продолжать!

— Я все сказала,— отвтила донья Долоресъ, нетерпливо поднимаясь съ дивана.

— Хорошо. Если я не ошибаюсь, то дло вотъ въ чемъ: вы имете дарственную запись на землю, которою завладлъ Гэбріель Конрой отъ имени своей жены или сестры,— а именно въ силу даннаго полномочія со стороны Деваржа, въ рукахъ котораго тоже была дарственная запись на это недвижимое имущество… Вдь такъ?

— Такъ!

— Хорошо! Такимъ образомъ все это сводится къ спору между вами и докторомъ Деваржемъ, слдуетъ только доказать, кому изъ васъ прежде была дана дарственная запись… Все сказанное вами мн ничуть не измняетъ дла… Да, позвольте васъ спросить, откуда вамъ извстны эти новыя подробности?

— Изъ одного письма.

— Отъ кого?

— Письмо было безъ подписи, но писавшій вызвался предоставить мн доказательства его словъ.

Артуръ всталъ, на губахъ его играла насмшливая улыбка.

— Осмлюсь еще спросить: неужели вы хотите отказаться отъ своихъ правъ на довольно цнное недвижимое имущество единственно вслдствіе какого-то анонимнаго письма?

— Вовсе не вслдствіе анонимнаго письма, — отвтила донья Долоресъ, усиленно обмахиваясь веромъ.

— Ну, хорошо, взглянемъ же на это дло съ нравственной точки зрнія, если вы ужъ разъ оказали мн честь, избравъ меня совтникомъ… И такъ, вы чувствуете симпатію къ какой-то сирот, настоящее существованіе которой очень сомнительно?

— У нея есть братъ.

— Гмъ! Который не задумался стать сообщникомъ обманщицы и жениться на ней? Да къ тому же, какую имете вы гарантію тому, что и онъ не обманщикъ, а дйствительно Гэбріель Конрой?

— Да и то правда, я этому не имю никакихъ доказательствъ,— отвтила донна Долоресъ задумчиво.

— Впрочемъ, это все будетъ извстно, если явятся настоящіе наслдники доктора Деваржа и притянутъ его къ суду!.. Однимъ словомъ, становясь даже на вашу точку зрнія, я не вижу ничего такого, почему бы вамъ не заявить вашихъ правъ: сирота, пользующаяся вашею симпатіей, кажется, не иметъ никакого активнаго участія въ этомъ дл, брата же, поступившаго нечестно противъ сестры, вамъ нечего жалть, и такимъ образомъ ваша похвальная доброта никому не принесетъ существенной пользы. Мой совтъ — смло приняться за дло.

— Вы очень мудры, донъ Артуро, но въ томъ-то и дло, что адвокаты ужъ черезчуръ холодны и расчетливы… Простите, я не хотла оскорбить васъ!.. А что бы вы мн посовтовали, если бы на мст Гэбріеля была сама Грэсъ?

— То же самое, а если бы я былъ ея адвокатомъ, то также энергично принялся бы за дло и употребилъ бы вс свои силы, чтобы побдить васъ… Но какимъ образомъ не позаботился Гэбріель о выправк себ документа на землю? Не извстна ли вамъ эта причина? Вдь это обстоятельство служитъ въ вашу пользу.

— Вы забываете, что наша дарственная запись найдена очень недавно.

— Да,— такъ! такимъ образомъ обоюдныя притязанія равны передъ закономъ. Но отсутствіе Грэсъ Конрой зато вполн полезно для васъ.

— Почему?

— Да, хотя бы только потому, что господа судьи обыкновенно весьма сочувствуютъ хорошенькимъ сироточкамъ.

— А вамъ откуда извстно, что она была недурна собою?— спросила донья Долоресъ торопливо.

— Я такъ предполагаю, красота — привилегія всхъ вообще сиротъ,— отвтилъ онъ, холодно и вжливо кланяясь ей.

— Да, вы очень мудры! Дай Богъ вамъ много лтъ здравствовать!

На этотъ разъ Артуръ не могъ не замтить, что эти слова были проговорены съ сильною степенью ироніи. Въ немъ зашевелилось его природное упрямство. Таинственная сила ея красоты, своенравный тонъ, принятый ею или вслдствіе сознанія своей власти надъ нимъ, или же вслдствіе знанія его прошлаго,— все это злило его до-нельзя. Онъ вспомнилъ, что донья Долоресъ была извстна своимъ сильнымъ религіознымъ и нравственнымъ чувствомъ, но помимо этого ршился хладнокровно и безъ всякой попытки на самозащиту выслушать ее въ случа, если бы она начала упрекать его въ измн бдной Грэсъ и въ полусозрвшемъ въ его ум намреніи приволокнуться за доньей Маріею, онъ ршился на это, хотя очень хорошо зналъ, что тогда долженъ будетъ проститься навсегда съ добрымъ мнніемъ доньи Долоресъ, которымъ онъ все-таки дорожилъ. Что жъ длать, если онъ не могъ поступить иначе, какъ только ‘измнить самому себ’.

Онъ съ почтительностью приблизился къ донь Долоресъ и спросилъ:

— Не потрудитесь ли вы сказать мн, на что вы ршились: желаете ли вы начать тяжбу и поручить мн защиту вашихъ правъ, или же вы хотите уступить ихъ противной сторон?

— Какъ вы мн посовтуете?

— Я, кажется, ужъ имлъ честь объявить свое мнніе, что было бы лучше всего, если бы вы заявили ваши права.

— Bueno! Увидимъ, что дальше будетъ, время еще не ушло… Сядьте же, донъ Артуро, надюсь, что вы не откажетесь переночевать у меня въ усадьб?

— Едва ли я буду въ состояніи воспользоваться вашимъ любезнымъ предложеніемъ, мн слдовало бы сегодня же отправиться въ Санъ-Франциско, гд меня съ нетерпніемъ ждутъ.

— Пусть ждутъ!.. Можете написать, что васъ задержали важныя дла, Діего отвезетъ ваше письмо на почту, завтра поутру оно ужъ будетъ въ надлежащихъ рукахъ.

Прежде чмъ Артуръ усплъ возразить, она ужъ позвонила.

— Но, донья… началъ онъ было торопливо.

— Понимаю, что вы хотите сказать,— перебила она его.— Діего, готовься сейчасъ же хать на почту, когда окончишь свои приготовленія, то дай мн знать… Pardon, донъ Артуро! вы хотли сказать, что отъ вашего присутствія зависитъ очень многое, что фирма ваша потеряетъ большую сумму денегъ, быть-можетъ?.. Хорошо! пишите, что я вознагражу вс убытки… Никто не въ состояніи платить за услуги лучше меня… Пишите же, что вы принуждены остаться здсь!

Артуръ кусалъ себ губы съ досады, хотя удивлялся ея энергіи въ этомъ вопрос, къ тому же во всей ея особ было что-то неотразимое, такъ что отказать ей было весьма трудно.

Она прочла на его лиц, что въ немъ происходило — глаза ея сверкнули злобою, она сердито топнула ножкой, но затмъ быстро овладла собою.

— Простите, я виновата!.. Я избалованная женщина, не знающая другой воли кром собственной, по крайней мр, въ теченіе послднихъ пяти лтъ… Я слишкомъ легко забываю, что посторонніе не обязаны подчиняться моему капризу… Идите съ Богомъ, я не имю права распоряжаться вами.

Она въ изнеможеніи опрокинулась на спинку дивана и снова совсмъ закрылась веромъ.

Артуръ все еще колебался.

— Примите мою признательность за то, что вы даете мн возможность исполнить свою обязанность, не отказываясь и отъ удовольствія, если Діего расторопенъ и надеженъ, то такъ и быть, я остаюсь.

Она взглянула на него и улыбнулась такою улыбкою, какою, кажется, не часто озарялись ея чудные меланхолическіе глаза, улыбкою, которая зажгла всю кровь Артура.

— Потрудитесь пройти въ сосднюю комнату, вы тамъ найдете вс необходимыя письменныя принадлежности, да и Діего придетъ туда… А меня ждите, сказала она, протягивая ему свою маленькую, смуглую ручку.

Артуръ поцловалъ эту хорошенькую ручку и съ сильно бьющимся сердцемъ удалился въ указанную ему комнату.

Когда дверь за нимъ затворилась, донья Долоресъ позвала старуху Мануелу, которая, торопливо прибжавъ нашла свою госпожу въ обморок.

XXI.
Страничка изъ прошлаго.

Письмо Артура содержало краткое объясненіе задержавшихъ его будто бы длъ и оканчивалось слдующими словами.

‘Постарайтесь отыскать дарственный или передаточный документъ доктора Деваржа’.

Онъ едва усплъ запечатать письмо, какъ явился Діего, отправивъ его, Артуръ сталъ нетерпливо ждать донью Долоресъ и былъ крайне удивленъ, когда вмсто нея неслышно вошелъ торжественнаго вида майордомъ и знаками пригласилъ его слдовать за нимъ въ приготовленный для него покой. Это была длинная, узкая, низкая и темная комната, убранная довольно роскошно коврами, дорогими занавсями, двумя большими зеркалами въ позолоченныхъ рамахъ и порядочными картинами, въ глубокой ниш стояла прекрасная кровать краснаго дерева, простыни и блыя атласныя подушки были обшиты настоящими брюссельскими кружевами, одяло было изъ желтаго атласа, съ богатою вышивкою.

Вскор Артуру былъ поданъ очень вкусный и обильный обдъ, при чемъ донья Долоресъ прислала Мануелу съ извиненіемъ, что она, по нездоровью, не можетъ принять участія въ обд.

Артуръ лъ безъ аппетита, ему было досадно, зачмъ онъ выказалъ такую слабость, оставшись здсь,— и онъ ужъ началъ было подумывать, какъ бы улизнуть хоть къ донь Маріи, когда Мануела вторично явилась съ приглашеніемъ пожаловать къ ея госпож.

Артуръ чувствовалъ, какъ вся кровь бросилась ему въ лицо и сердце сильно забилось, ему не хотлось бы явиться такимъ взволнованнымъ, но все же онъ послдовалъ за старухою, которая ввела его въ ту же комнату, въ которой онъ былъ передъ тмъ.

Донья Долоресъ опять полулежала на диван:

— Боюсь, что вы будете меня презирать,— начала она,— за то, что я такая слабая, а вмст съ тмъ и лнивая, сейчасъ былъ со мною одинъ изъ моихъ обычныхъ припадковъ… Мн кажется что они происходятъ отъ бездйствія: я лежу вотъ здсь по цлымъ днямъ, не двигаясь съ мста… Это ужасно! все ждать чего-то и никогда не дождаться!

Она проговорила это такимъ трогательнымъ голосомъ, что у Артура выступили на глазахъ слезы, онъ отвернулся отъ нея на мгновеніе.

— Не приходило ли вамъ на умъ поправить ваше разстроенное здоровье перемною климата? Если да, то отчего же бы вамъ не сдлать этого, вдь, вы щедро надлены благами міра сего, независимы и, кажется, не можете имть никакой особенной причины вчно оставаться на одномъ мст,— сказалъ онъ совершенно спокойно.

— Быть можетъ, вы правы, — отвтила она неопредленно.

Она махнула рукой Мануел, которая тотчасъ же удалилась.

— Я должна сказать вамъ одну вещь, о которой мн бы не слдовало умалчивать нынче утромъ, донъ Артуро, хотя это и чужая тайна, я колебалась до сихъ поръ между вопросами: имю я право сообщить вамъ эту тайну или не имю?.. Дло вотъ въ чемъ. Лтъ пять тому назадъ, къ моему отцу въ Санъ-Херонимо явилась молодая, безпомощная американка, она говорила, что убжала изъ какой-то горной долины, въ которой друзья ея и родные умирали съ голоду, убжала за помощью… Престранная исторія, не такъ ли?

Артуръ молча кивнулъ головою.

— Оказалось, что она назвалась фальшивымъ именемъ, отецъ мой, еще раньше ея посщенія, узналъ о тхъ несчастныхъ и послалъ къ нимъ на помощь цлый отрядъ, который, однако, нашелъ всхъ мертвыми, а между ними и ту особу, за которую выдавала себя помянутая молодая двушка, Грэсъ Конрой.

Лицо Артура оставалось совершенно спокойнымъ, и онъ не сводилъ взгляда съ разсказывавшей.

— Еще странне было то, что двушка сначала назвалась Грэсъ Ашлей, потомъ она объяснила, что это имя принадлежало тому молодому человку, съ которымъ она убжала и за сестру котораго она сперва выдала себя… Отецъ мой былъ добрый, мягкосердечный человкъ, донъ Артуро, что ему было за дло до того, какъ она называлась — Грэсъ-ли Конрой, или же Грэсъ Ашлей? Онъ думалъ лишь о томъ, что она безпомощна, обижена и больна, и такимъ образомъ пріютилъ ее въ своемъ дом, вопреки совту окружающихъ, ожидая возвращенія ея брата, этого самаго Филиппа Ашлея, но онъ уже больше не вернулся къ ней. Мсяцевъ шесть спустя, она сильно заболла, очень сильно… Она произвела на свтъ ребенка, донъ Артуро… Но въ то же мгновеніе оба, и мать и ребенокъ, скончались на моихъ рукахъ!

— Это очень грустно, — проговорилъ Артуръ хладнокровно.

— Какъ вы изволили сказать?

— Я говорю, что это очень грустно, потому что я твердо убжденъ въ тождественности этой двушки съ Грэсъ Конрой.

Донья Долоресъ взглянула на него съ величайшимъ недоумніемъ.

— Почему это вы убждены?

— Потому что опознаніе труповъ происходило черезчуръ поспшно, а потому и было не врно,

— Откуда вамъ это извстно?

Артуръ придвинулъ свой стулъ ближе къ дивану.

— Вы были такъ добры, что доврили мн эту тайну, позвольте же мн теперь отвтить вамъ тмъ же: я знаю, что опознаніе было не правильно, потому что самъ присутствовалъ при немъ. Если вы еще не имли случая прочесть отчетъ экспедиціи, то потрудитесь прочесть его теперь, и вы тогда найдете въ немъ имя поручика Артура Пойнсета, имя вашего покорнаго слуги.

Донья Долоресъ быстро приподнялась.

— Отчего вы молчали объ этомъ до сихъ поръ?

— Во-первыхъ, я предполагалъ, что вамъ извстно мое прежнее званіе, во-вторыхъ, я не ожидалъ, чтобы вамъ было извстно мое тождество съ Филиппомъ Ашлеемъ.

— Я васъ ршительно не понимаю,— произнесла она медленно твердымъ, металлическимъ тономъ.

— Я — Артуръ Пойнсетъ, бывшій поручикъ арміи Соединенныхъ Штатовъ, который увелъ Грэсъ Конрой, назвавшись Филиппомъ Ашлеемъ, изъ Голоднаго Лагеря, я — отецъ ея ребенка!

Онъ вовсе не стыдился своего признанія, а, напротивъ, принялъ весьма гордую и хладнокровную мину.

Донья Долоресъ онмла отъ удивленія.

Артуръ очень развязно подошелъ къ ней.

— Вы теперь можете обсудить, донья Долоресъ, стою ли я вашего доврія, достоинъ ли быть вашимъ адвокатомъ, вашимъ законнымъ защитникомъ… Потрудитесь же твердо взвсить, стоитъ ли вамъ начинать извстное дло, и подъ моимъ руководствомъ, или же нтъ… Когда ршеніе ваше будетъ твердо установлено, то потрудитесь увдомить меня, а до тхъ поръ прощайте!

Онъ съ достоинствомъ поклонился, сдлалъ изящное движеніе рукою и исчезъ.

XXII.
Быки изъ усадьбы св. Троицы.

Безпредльная свобода громадной пустыни, яркій блескъ знойныхъ солнечныхъ лучей и возбуждающее дйствіе сильнаго втра, заставлявшаго напрягать мускулы, такъ благодтельно подйствовали на Артура, что, черезъ нсколько минутъ, онъ сбросилъ съ себя бремя таинственныхъ чаръ, опутавшихъ его въ ранчо св. Троицы, и поставилъ между собою и мрачными ея башнями значительное матеріальное пространство. Окружающая его мстность, до тхъ поръ казавшаяся унылой, однообразной и безсмысленной, теперь получила въ его глазахъ глубокое значеніе, въ отдаленныхъ, невысокихъ, съ круглыми вершинами горахъ, какъ бы выросшихъ изъ земли отъ пламеннаго дыханія давно потухшаго вулкана, онъ видлъ первообразъ архитектуры миссіонерскихъ зданій. Въ безграничной, ровной пустын онъ призналъ олицетвореніе спокойной, мирной жизни, наложившей свою печать на серьезныхъ, терпливыхъ обитателей этой мстности. Въ сильномъ, безпокойномъ втр, свирпствовавшемъ здсь до такой степени часто, что вся растительность, за исключеніемъ нсколькихъ чахлыхъ изъ на берегу высохшаго потока, скрывалась въ ущельяхъ и защищенныхъ горными скатами уголкахъ, онъ видлъ изображеніе своей безпокойной расы и не удивлялся, что пришельцамъ мстная жизнь представлялась только безплодной, мрачной, пустынной. ‘Вроятно,— думалъ онъ,— гд-нибудь въ ущельяхъ нравственной натуры туземцевъ процвтаетъ роскошная флора, которой мы никогда не увидимъ. Можетъ-быть, и донья’… Но тутъ онъ съ сердцемъ прервалъ нить своихъ мыслей, недовольный и, надо сознаться, немного испуганный упорствомъ, съ которымъ донья Долоресъ примшивалась ко всмъ его чувствамъ и мыслямъ.

Впрочемъ, и нчто другое заставило его на время забыть о ней. Идя быстрыми шагами по равнин, онъ замтилъ, какъ случайную, но нисколько не существенную черту унылаго пейзажа, громадныя стада, медленно двигавшіяся безъ всякой видимой цли. Но теперь онъ, мало по малу, началъ сознавать, что эти стада не двигались безцльно туда и сюда, но, повинуясь опредленному закону притяженія тлъ, стягивались отовсюду къ одной опредленной цли. И этой цлью былъ онъ!

Куда онъ ни смотрлъ, впередъ, назадъ, по сторонамъ, на сверъ, югъ, западъ или востокъ, на обнаженныя вершины горъ, на мрачные ихъ скаты, по сю и по ту сторону высохшаго потока, медленно сходившіеся ряды живыхъ существъ подвигались къ одному фокусу — къ нему. Хотя онъ шелъ быстро, но, казалось, представлялъ одну неизмнную, неподвижную точку въ безпредльной пустын, которая какъ бы ожила, заколебалась и пришла въ движеніе. Все, что возвышалось надъ ея мертвой, обнаженной поверхностью, медленно, инстинктивно, неудержимо влеклось къ одному общему центру — къ нему. Одинъ, вдали отъ всякой человческой помощи, онъ былъ безсознательнымъ ядромъ отовсюду собиравшейся безпредльной, могучей силы.

Сначала это зрлище показалось ему забавнымъ, потомъ живописнымъ, дале серьезнымъ, вызывающимъ на практическія соображенія, и, наконецъ… но, съ непреложнымъ инстинктомъ сильной воли, онъ не далъ себ времени почувствовать страхъ, который могъ бы парализовать его физическія силы, и, остановившись, обернулся назадъ. Ферма св. Троицы исчезла! Провалилась ли она сквозь землю, или онъ сбился съ пути? Ни то, ни другое: онъ просто перешелъ черезъ небольшое возвышеніе въ равнин близъ скотнаго двора и находился уже въ двухъ миляхъ разстоянія отъ ранчо.

Но не это одно обстоятельство изумило его: обернувшись, чтобы итти назадъ въ усадьбу, онъ встртился лицомъ къ лицу съ сотней быковъ, находившихся отъ него не боле, какъ въ пятидесяти шагахъ. Они также остановились и, какъ бы повинуясь его таинственной сил, повернули назадъ, за первымъ рядомъ послдовалъ второй, третій и, наконецъ, вся живая масса повторила это движеніе какъ бы по военной команд. Успокоившись отъ минутнаго, не успвшаго принять опредленную форму страха, Артуръ прибавилъ шагу, ближайшій къ нему быкъ пошелъ тогда маленькой рысцой, и съ той же математическою врностью послдовала его примру вся громада, начавшая извиваться по равнин, какъ волны на океан. Такимъ образомъ онъ перешелъ черезъ русло засохшаго потока и оставилъ за собою скотный дворъ, наконецъ, облака пыли, поднимаемыя копытами двигавшихся впереди стадъ, заставили его остановиться. Позади раздавался глухой шумъ, какъ бы отъ землетрясенія, Артуръ невольно обернулся. Въ двадцати шагахъ за нимъ виднлся первый валъ другого бушующаго моря роговъ и волнистыхъ спинъ. Онъ и не замтилъ, какъ былъ окруженъ со всхъ сторонъ.

Ближайшіе отъ него быки находились такъ недалеко, что онъ могъ ихъ разсмотрть поодиночк. Это не были большія, могучія, дикія, озлобленныя животныя, напротивъ, худыя, изнуренныя, привыкшія къ голоду и продолжительнымъ засухамъ, они выражали въ своихъ выпученныхъ глазахъ только удивленіе и любопытство. Когда же онъ съ громкимъ крикомъ побжалъ къ нимъ навстрчу, то они, въ ту же минуту, повернули фронтъ и быстро ретировались. Но его побда была только минутная, обернувшись снова, чтобы продолжать путь къ ферм, онъ увидалъ передъ собою массу роговъ прежнихъ его противниковъ, которые, воспользовавшись диверсіей арьергарда, вновь произвели наступленіе.

Съ своей обычной быстротою и присутствіемъ духа, Артуръ сразу понялъ всю безвыходность своего положенія. Неминуемая смерть была только вопросомъ времени. Могъ ли онъ успть достигнуть фермы? Нтъ. Могъ ли онъ добраться до скотнаго двора? Можетъ-быть. Между нимъ и этой послдней цлью находилось боле тысячи головъ скота. Станутъ ли они отступать по мр его наступленія? По всей вроятности. Но не настигнетъ ли его та живая масса, которая идетъ за нимъ по пятамъ?

На этотъ вопросъ онъ отвтилъ фактически и, вынувъ изъ кармана единственное орудіе самозащиты, бывшее при немъ, маленькій пистолетъ, выстрлилъ въ ближайшаго быка. Пуля попало въ плечо животнаго, и оно грохнулось на колни. Какъ ожидалъ Артуръ, другіе быки первой шеренги остановились и стали обнюхивать своего раненаго товарища. Но Артуръ не предвидлъ, что масса, напиравшая сзади, опрокинетъ несчастное животное и растопчетъ его подъ ногами въ поспшномъ движеніи впередъ. Мгновенно сообразивъ, что такова будетъ и его участь, Артуръ обернулся къ скотному двору и побжалъ со всхъ ногъ.

Онъ вполн сознавалъ, что это дйствіе только ускоряло неизбжную катастрофу, но онъ не могъ придумать ничего лучшаго. Онъ чувствовалъ по сотрясенію земли, что за нимъ слдовала вся масса его враговъ, и видлъ, что передній ихъ отрядъ ретировался съ такою же быстротою. Въ эту критическую минуту онъ думалъ только объ ожидавшей его страшной судьб, и эта мысль удесятеряла его силы. Я уже старался дать понять читателю, что Артуръ не былъ подверженъ той физической слабости, которую называютъ трусостью. Для защиты того, что онъ считалъ истиной въ интересахъ своего самолюбія или въ минуту страсти, онъ встртилъ бы смерть мужественно и спокойно. Но сдлаться жертвой случайности, безъ всякой причины или цли, своей смертью ничего не доказать, ничего не достигнуть, умереть подъ ногами глупыхъ животныхъ, которыя дйствовали даже не въ пылу злобы или мести, было такъ нелпо, такъ дико смшно, что этотъ гордый, самонадянный, умственно развитой человкъ поддался чувству всепожирающаго страха и бжалъ отъ опасности, какъ самый низкій трусъ. Къ тому же въ голов его блеснула суеврная мысль:— не была ли эта роковая смерть достойной карой за нчто, о чемъ онъ теперь и помыслить не смлъ?

При этой мысли, силы неожиданно стали ему измнять. Въ глазахъ у него помутилось, дыханіе сперлось, ноги задрожали. Ему казалось, что среди глухого шума тысячи копытъ, несшихся за нимъ, слышался женскій голосъ. Онъ подумалъ, что сходитъ съ ума, громко вскрикнулъ и упалъ, потомъ вскочилъ, сдлалъ еще нсколько шаговъ и снова грохнулся на землю. Все было кончено! Онъ сознавалъ только, что дкая пыль наполняла его ротъ и глаза, что какое-то странное благоуханіе примшалось къ этой пыли — и больше онъ уже ничего не сознавалъ. Для него наступило блаженное, безсознательное состояніе.

Когда онъ очнулся, въ ушахъ его звучало слово ‘Филиппъ’, виски его страшно стучали и изъ всего, что происходило въ послднія минуты, онъ сохранилъ воспоминаніе только о странномъ благоуханіи. Онъ лежалъ въ русл засохшаго потока, на берегу виднлась лошадь, подл него стояла донья Долоресъ, нагнувъ къ нему темное смуглое лицо.

— Постарайтесь встать и ссть на лошадь,— сказала она.

Передъ Артуромъ находилась женщина, и, съ инстинктивнымъ, присущимъ всмъ мужчинамъ страхомъ выказать физическую слабость передъ слабымъ поломъ, онъ хотлъ подняться безъ ея помощи, но, увидавъ ея протянутую ручку, схватилъ ее и даже крпко пожалъ, несмотря на свое смущеніе.

— Вы явились ко мн на помощь одн?— спросилъ онъ, поднявшись но ноги.

— Отчего же нтъ? Мы теперь равны, донъ Артуро,— сказала донья Долоресъ съ очаровательной улыбкой,— я увидала васъ изъ окна. Вы поступили слишкомъ смло, извините меня, просто глупо. Самый старый вачеро никогда не пойдетъ пшкомъ по этой равнин. Не было времени сдлать другую лошадь, и я думала, что вы не захотите разгласить ваше приключеніе. Права я?

Въ глазахъ и въ очертаніи ея рта виднлась легкая иронія, но Артуръ схватилъ ея руку и почтительно поднесъ къ губамъ.

— Вы такъ же умны, какъ и храбры, донья Долоресъ,— произнесъ онъ.

— Мы это увидимъ,— отвчала она,— а теперь вы должны меня слушаться. Сядьте на лошадь, если вы слишкомъ слабы, то я вамъ помогу… и оставьте мн мсто за вами.

Артуръ поспшно вскочилъ на лошадь. Ему казалось, что если бы у него были даже сломаны кости, то онъ для этого нашелъ бы достаточно силы. Черезъ мгновеніе донья Долоресъ очутилась на сдл сзади него.

— Ну, теперь домой и поскорй, мы вернемся прежде, чмъ кто-нибудь догадается о нашемъ отсутствіи,— сказала она, охвативъ его одной рукой за талію съ гордой небрежноностью.

Артуръ пришпорилъ лошадь, и черезъ пять минутъ, которыя показались ему самыми короткими въ жизни, они уже были въ усадьб св. Троицы.

XXIII.
Домашняя жизнь мистера и миссисъ Конрой.

Принятіе обитателями Одноконнаго Стана извстія о брак Гэбріеля Конроя вполн характеризовало эту откровенную и чистосердечную общину. Не касаясь вопроса объ его предъидущемъ безстыдномъ ухаживаніи за миссисъ Маркль (до чего оно дошло, не было вообще извстно въ стан), они ограничили свои возраженія противъ этой женитьбы тмъ, что невста была чужестранка, слдовательно подозрительная личность, и что полезная филантропическая дятельность Гэбріеля отъ этого сильно пострадаетъ. Кратковременность его ухаживанія не удивила никого въ мстности, гд, благодаря климату, жатва быстро слдуетъ за посвомъ, а узнанный всми фактъ спасенія имъ своей невсты въ Черномъ Ущель былъ признанъ достаточной причиной для объясненія его успха. Быть-можетъ, нкоторые завидовали Габріелю, завидовали его преимуществу если не въ храбрости, ловкости и сил, то въ счасть, которое навело его на такой удачный случай.

— Подумайте только,— говорилъ Джо Бригсъ,— я долженъ былъ въ это самое время итти въ Черное Ущелье охотиться за дичью и не пошелъ по глупости или право, не знаю почему, а Гэбъ, которому тамъ и длать было нечего, подвернулся и поймалъ хорошенькую двочку и славную жену.

— Все — случай,— отвчалъ Баркеръ,— вотъ, напримръ, Дудлей,— у него денегъ куча, и ему такъ хочется жениться, что онъ завтра детъ въ Сакраменто для пріисканія жены, сколько разъ онъ ходилъ взадъ и впередъ по этому ущелью и никогда плотина не прорывалась. Да вотъ и со мной было: на прошлой недл, фидльтаунскій дилижансъ опрокинулся на дорог, я первый подскочилъ и помогъ выйти пассажирамъ. Кто же они оказались? Шесть китайцевъ, чортъ возьми! и толстый мясникъ. Ужъ такая удача!

Для свадьбы не требовалось почти никакихъ приготовленій. Согласіе Олли не трудно было получить. Она была очень рада, что миссисъ Маркль можно такъ скоро отомстить. Преимущество надъ нею приличной чужестранки и поспшность сватовства казались Олли достойной карой за легкомысліе миссисъ Маркль. Что же касается до нея самой, то она не могла дать себ точнаго отвта, нравится ли ей будущая невстка: конечно, это была добрая, тихая женщина и, повидимому, любила Гэбріеля, но Олли по временамъ смутно сознавала, что миссисъ Маркль была бы лучшей женой для Гэбріеля, и съ чисто женской непослдовательностью она тмъ сильне ее ненавидла. Можетъ-быть, она еще безсознательне чувствовала разочарованіе отъ неудавшагося сватовства.

По всей вроятности, миссисъ Деваржъ никому не открыла, кром своего стряпчаго, тайны принятія ею имени Грэсъ Конрой.

Но насколько она ему въ этомъ отношеніи доврилась, зналъ только онъ одинъ: сохраняя эту тайну, онъ выслушалъ извстіе объ ея предполагавшемся брак съ Гэбріелемъ съ снисходительной улыбкой человка, который считаетъ прекрасный полъ способнымъ на все.

— Теперь, вступая въ фактическое пользованіе землею,— сказалъ мистеръ Максвель,— я полагаю, вы больше не будете нуждаться въ моихъ услугахъ.

— Надюсь, что нтъ, — отвчала миссисъ Деваржъ, слегка покраснвъ и съ искренностью, удивившей даже адвоката.

Насколько ея благоврный супругъ раздлялъ это довріе къ будущему, я не могу сказать. Въ краткую эпоху своего ухаживанія онъ съ гордостью говорилъ, что его невста была вдова знаменитаго доктора Деваржа, и его знакомство съ первымъ ея мужемъ объясняло отчасти въ глазахъ общества поспшность его брака.

— Подумать только, какой это хитрый человкъ,— говорила Салли конфиденціально миссисъ Маркль,— онъ возбуждалъ во всхъ сочувствіе къ своимъ страданіямъ въ Голодномъ Лагер, а въ то же время велъ интрижку со вдовой одного изъ погибшихъ тамъ. Неудивительно, что онъ такой странный. То, что вс принимали въ невинности своей души за застнчивость, были укоры совсти. Я вамъ никогда не говорила, миссисъ Маркль, но всегда замчала, что Гэбъ не могъ смотрть мн прямо въ глаза.

Злые языки могли бы замтить, что такъ какъ у миссъ Сары глаза всегда болятъ, то физически было трудно мняться съ нею взглядами, но злые языки никогда не пользовались довріемъ этой здоровенной молодой особы.

Однажды, черезъ мсяцъ посл свадьбы Гэбріеля, миссисъ Маркль сидла одна въ своей гостиной посл ужина, какъ вдругъ дверь отворилась и вошла Салли. Было воскресенье, и Салли пользовалась праздникомъ для болтовни съ сосдками или кокетничанья съ молодежью Одноконнаго Стана, какъ сказали бы злые языки.

— Ну, Салли, какъ поживаетъ молодая чета?

Салли слишкомъ хорошо знала всю цну принесенныхъ ею извстій, чтобы ихъ сразу повдать, и потому прикинулась, что не понимаетъ своей хозяйки. Только, когда та повторила свой вопросъ, она отвтила съ саркастическимъ смхомъ:

— Я не знаю, о какой молодой чет вы говорите, вдь ей-то лтъ за сорокъ.

— Нтъ, Салли, вы ошибаетесь, — замтила миссисъ Маркль съ упрекомъ, не лишеннымъ, однако, нкоторой доли самодовольства.

— Ну, если блила, чужіе волосы и другія хитрости,— продолжала Салли, — могутъ обмануть людей, то я не изъ ихъ числа. Я, слава Богу, давно живу у женщины, которая открыто говоритъ, что ей тридцать три года несмотря на то, что ея плечи и руки не уступятъ шестнадцатилтней двушк, и мн ли не узнать, когда сорокалтняя старуха выдаетъ себя за двадцатилтнюю красавицу.

Миссисъ Маркль слегка покраснла отъ комплимента Салли и замтила:

— Она многимъ нравится.

— У всякаго свой вкусъ,— отвчала Салли.

— Какъ они живутъ?— спросила миссисъ Маркль посл минутнаго молчанія, принимаясь снова за вязанье.

— Ну, не лучше того, что я ожидала. Большой любви въ нихъ не замтно. По моему мннію, она ему уже надола. Она управляетъ всмъ домомъ и, напримръ, заставила бднаго Гэба разрывать весь горный скатъ. Онъ, дуракъ, бросилъ свою работу и принялся за это нелпое дло изъ угожденія жен, которая все же недовольна. Поврьте мн, Сюзанна Маркль, у нихъ что-то не ладно. Вотъ и Олли…

Миссисъ Маркль поспшно подняла глаза и оставила работу.

— Олли!— повторила она съ одушевленіемъ,— бдная маленькая Олли! Что вы узнали о ней?

— Я, право, никогда не видла ничего хорошаго въ этой дерзкой двчонк, — отвчала Салли, нетерпливо качая головой,— особенно для женщины, у которой есть собственный ребенокъ. Вы не поврите, что за день до свадьбы она подошла ко мн и сказала: ‘Салли, скажите миссисъ Маркль, что мой братъ Гэбъ женится на настоящей лэди, въ нашемъ дом нтъ мста для дряни’. А этой двчонк только восемь лтъ!

Къ чести женскаго пола надо сказать, что миссисъ Маркль не разсердили эти слова ребенка, и она спокойно спросила:

— Что же вы узнали объ Олли?

— Ей нтъ мста въ дом, и Гэбъ, по своему крайнему слабоволію, позволяетъ жен длать, что она хочетъ. Неудивительно, что двочка плакала, когда я ее встртила въ лсу.

Миссисъ Маркль сильно покраснла и глаза ея блеснули гнвомъ.

— Мн бы хотлось имть ее…— Она запнулась и вопросительно взглянула на Салли.— Мн непремнно нужно видть Олли,— сказала она торопливо.

— Что-о?

Это слово имло множество значеній въ лексикон Салли, миссисъ Маркль знала это и потому отвтила сухо:

— Олли!.. Мн нужно сейчасъ же видть Олли!

— Что-о?— повторила Салли.

— Да! я должно видть ее, хоть здсь, хоть въ другомъ мст… Если можно, то приведи ее сюда.

— Но она не согласится притти.

— Тогда я сама къ ней пойду, — отвтила миссисъ Маркль ршительно, вслдствіе чего Салли сочла нужнымъ замолчать и отправиться въ кухню къ немытой посуд.

Въ одинъ прекрасный вечеръ, нсколько дней спустя посл вышеприведеннаго разговора, Гэбріель Конрой сидлъ одинъ у камина своего новаго дома, выстроеннаго по иниціатив госпожи Конрой. Домъ этотъ былъ гораздо больше, гораздо дороже перваго, но, кажется, мене уютенъ. Кром спаленъ онъ имлъ еще порядочную гостиную, особенно украшавшуюся въ данную минуту присутствіемъ въ ней миссисъ Конрой, весело болтавшей съ нкоторыми мужчинами, которые, подъ вліяніемъ ея чаръ, почти постоянно просиживали у нея далеко заполночь.

Когда гости, наконецъ, удалились, миссисъ Конрой удостоила войти въ жилую комнату.

— Ну! Ты здсь, Габріель?— спросила она весело

— Здсь,— отвтилъ онъ серьезно.

Юлія подошла къ нему и скользнула своими тонкими пальцами по его голов, онъ схватилъ эти когтевидные пальцы и продержалъ ихъ нсколько секундъ, улыбаясь своею полунжною, полуробкою улыбкою, которой жена его терпть не могла.

Она быстро отдернула свою руку.

— Отчего ты не пришелъ въ гостиную?— спросила она съ любопытствомъ.

— Я сегодня не былъ расположенъ занимать гостей, да къ тому же я былъ увренъ, что ты справишься съ ними одна,— сказалъ онъ просто.

Въ его голос не было ни малйшаго слда желчи или раздражительности, но все-таки миссисъ Конрой взглянула на него очень пристально: ей показалось, будто въ его словахъ звучитъ ревность, хотя она тотчасъ же должна была убдиться, что этотъ спокойный, серьезный мужчина совершенно не способенъ ревновать.

Онъ тоже взглянулъ на нее, и ему показалось, будто она чмъ-то недовольна, онъ схватилъ ее и привлекъ къ себ. Ей это опять не понравилось, она рзко оттолкнула его отъ себя и сла по другую сторону камина, чему онъ, по своей кротости и терпнію, не сталъ противодйствовать.

Она улыбалась какъ-то жестоко, при чемъ узкій, прямой носъ ея казался птичьимъ.

— Теб, кажется, нездоровится?— спросила она.

— Да, я что-то нехорошо себя чувствую.

Наступило молчаніе, оба смотрли на пылавшій въ камин огонь.

— Неужели ты не можешь добыть хоть что-нибудь изъ своей горы?— спросила она съ досадою.

— Не могу.

— Ты хорошо изслдовалъ ее?

— Хорошо, насколько возможно.

— И ничего не нашелъ?

— Ничего, положительно ниче… т. е.— добавилъ онъ осторожно-ничего, стоющаго особеннаго вниманія. Если тамъ есть золото, то оно дальше внизу, около того мста, гд я обыкновенно искалъ его…. Но вдь я началъ изслдовать гору по твоему желанію,— добавилъ онъ тономъ извиненія.

Страшная мысль блеснула въ ней внезапно: не ошибся ли докторъ Деваржъ? Не въ бреду ли онъ писалъ объ этомъ золот? Или секретарь, быть-можетъ, ошибся въ его мстонахожденіи?…

Да, мысль, что она ничего не пріобрла, слдуя своему плану, кром мужа, который къ тому еще не любилъ ее такъ, какъ она того ожидала, была для нея ужасна. Она теперь старалась уврить себя, что вышла за него не по расчету, а по любви, и поэтому постаралась взглянуть на него, какъ можно ласкове и даже съ оттнкомъ покорности.

— Это былъ только капризъ съ моей стороны, милый Гэбріель… глупый капризъ, но онъ теперь прошелъ… Забудь его!

— Нтъ, не забуду.

Юлія вздрогнула.

— Почему ты вдругъ принялъ такой смущенный видъ?— спросила она, немного спустя.

— Я думалъ объ Олли.

Покорность женщинъ тоже иметъ свои границы.

— Конечно!— воскликнула она желчно.— Конечно, ты только и думаешь, о ней… одна Олли у тебя на ум, мн слдуетъ помнить это.

— Ну да,— отвтилъ Гэбріель спокойно.— Я сейчасъ думалъ о томъ, что ты съ нею и она съ тобою никогда не уживетесь и что вамъ поэтому необходимо жить врозь. Вдь такъ нельзя продолжать… Главное, Олли совсмъ испортится отъ всхъ этихъ дрязгъ и непріятностей… Я всегда настаивалъ отдать ее въ закрытое учебное заведеніе, но она объ этомъ и слышать не хочетъ: она настолько глупа, что не можетъ разстаться со мною… Да, кажется, и я настолько глупъ, что не могу отпустить ее отъ себя… Остается одно средство, чтобы уладить все…

Миссисъ Конрой молча вперила въ него свои срые глаза.

— Теб слдовало бы оставить насъ на время,— договорилъ Гэбріель спокойно.— Мн извстно, что приличіе требуетъ, чтобы новобрачная създила къ своей матери… У тебя нтъ матери? а?— сказалъ Гэбріель задумчиво.— Это плохо… Но ты, кажется, упоминала, что у тебя есть дла въ Санъ-Франциско… Не лучше ли было бы, если бы ты ухала туда на два или на три мсяца, пока я пристрою куда-нибудь сестру?

Кажется, что Гэбріель былъ единственный мужчина, который могъ сдлать миссисъ Конрой подобное предложеніе, не будучи прерываемъ съ негодованіемъ.

Она только истерично засмялась.

— Зачмъ ограничивать мое отсутствіе двумя-тремя мсяцами?

— Можешь пробыть тамъ и четыре, это будетъ еще удобне для насъ,— отвтилъ онъ просто.

Миссисъ Конрой встала и быстро подошла къ мужу.

— Что будетъ, если я откажусь хать?— спросила она хриплымъ голосомъ.

По лицу Гэбріеля было видно, что онъ ожидалъ этого, но онъ молчалъ.

— Что ты скажешь, если я попрошу тебя самого убраться, да, конечно, вмст съ этою мерзкою двчонкою?— продолжала она еще боле хрипло.

Гэбріель все молчалъ.

— Что ты скажешь,— голосъ ея сдлался визгливымъ,— если я вздумаю выгнать васъ обоихъ изъ этого моего дома, если я сгоню васъ съ моей земли, а? а?

Она положила свои руки на его плечо и длала невроятныя усилія, чтобы потрясти этого гиганта.

— Тутъ кто-то стоитъ за дверью, Юлія,— произнесъ онъ хладнокровно, вставая и медленно выходя въ сни.

Несмотря на дикій крикъ миссисъ Конрой, чуткое ухо его разслышало легкій стукъ въ дверь.

Онъ отперъ дверь, и на порог показалась Олли, въ сопровожденіи Салли.

Разумется, Салли прежде всего воспользовалась даромъ слова.

— Содрогаясь и едва дыша, провели мы пять минутъ за дверью,— пять минутъ, показавшіяся мн часами,— начала она. И вс эти пять минутъ мы провели въ томъ, что неистово стучали въ дверь… ‘Ты длаешь скверно, Салли, безпокоя молодыхъ въ такое позднее время’, сказала я себ, ‘ты не имешь права мшать ихъ дружескимъ изліяніямъ, но вдь ты идешь по длу, Сара Кларкъ’, сказала я, ‘а если бы у тебя не было этого дла, то ты не имла бы права притти сюда.’ Но я захотла проводить къ вамъ вашу сестру, миссисъ Конрой,— продолжала Салли, направляя свои шаги къ камину,— и…

Она остановилась, миссисъ Конрой въ комнат не оказывалось.

— Мн показалось… Я слышала,— начала Салли опять, совсмъ потерявшись отъ этой неожиданности.

— Да это Гэбъ тутъ шумлъ отъ нечего длать,— солгала Олли безъ малйшаго зазрнія совсти.— Вдь, я говорила теб, Салли, что онъ иногда замчательно шалитъ… Ему, вроятно, захотлось развить голосъ… Спасибо теб, Салли, что довела меня до дому!… Спокойной ночи, Саллинька! Съ этими словами она ловко подвела Салли къ двери, слегка вытолкнула ее изъ комнаты и заперла ее, прежде чмъ Салли могла опомниться. Потомъ она спокойно сняла шаль, шляпку, подошла къ брату, стоявшему въ нмомъ удивленіи, схватила его за руку и подвела къ камину, затмъ она притащила скамейку и услась попрежнему у его ногъ.

— Милый, дорогой Гэбъ!— произнесла она, гладя его руку и нжно смотря ему въ лицо.

Улыбка, озарившая при этомъ Гэбріеля, показалась бы миссисъ Конрой еще обидне его давешнихъ словъ.

— Что такое случилось, Гэбъ? О чемъ она тутъ кричала?

Онъ обдумывалъ слова жены съ самой минуты появленія Олли, но никакъ не могъ понять ихъ смысла.

— Я ужъ забылъ, Олли… Она разсердилась на что-то… Право, не понимаю.

— Но что она хочетъ сказать тмъ, будто этотъ домъ принадлежитъ ей?— настаивала двочка.

— Мужъ и жена иногда шутятъ между собою очень странно,— сказалъ онъ небрежнымъ тономъ стараго практика.— Такъ какъ ты не замужемъ еще, то, конечно, не можешь этого понять… ‘Я отдаю въ твое владніе все, что имю’,— вотъ что она хотла сказать, Олли… Весело теб было сегодня?

— Весело.

— Теб скоро и здсь будетъ хорошо, Олли.

Она недоврчиво взглянула на дверь миссисъ Конрой.

— Можешь быть уврена, миссисъ Конрой детъ въ Санъ-Франциско къ своимъ друзьямъ: это ея собственное желаніе, а если она что задумаетъ, то ничмъ не отговоришь ее… Да это, впрочемъ, привычка всхъ женщинъ. Къ тому же она дама свтская и непремнно хочетъ слдовать мод… Она удетъ мсяца на три, на четыре… Непремнно удетъ, Олли!

Двочка подозрительно взглянула на брата.

— Ужъ не изъ-за меня ли она узжаетъ, Гэбъ?

— Вотъ выдумала! Что ты?!… Откуда это у тебя явилась подобная нелпая мысль? Она, дйствительно, что-то сердилась на тебя, но сегодня она даже безпокоилась, что ты долго не идешь,— отвтилъ онъ съ притворною веселостью.

Какъ будто въ подтвержденіе его словъ, въ это мгновеніе вошла миссисъ Конрой съ очень благосклонною улыбкою и яснымъ взглядомъ, она прямо подошла къ Олли и поцловала ее въ щечку.

Гэбріель едва врилъ своимъ глазамъ.

— Я услышала твой голосокъ и не могла удержаться, чтобы не взглянуть на тебя, хотя я ужъ готовилась лечь въ постель,— добавила она, указывая на свой блый вышитый капотъ.— Разскажи же, пожалуйста, гд ты была сегодня… Ужъ не у миссисъ ли Маркль? Нужно сказать теб, что я серьезно начинаю ревновать тебя къ ней. Ты должна мн разсказать все, что длала у нея… Пойдемъ ко мн., ты эту ночь будешь спать у меня… Идемъ же, чтобы братъ твой ничего не узналъ изъ нашихъ секретовъ.

Прежде чмъ Гэбріель могъ оправиться отъ своего изумленія, она ужъ увела полу-обрадованную, полу-испуганную двочку, а онъ опять остался одинъ.

Имъ овладлъ какой-то необъяснимый страхъ, который исчезъ только тогда, когда Олли просунула свою кудрявую головку въ дверь и шаловливо воскликнула: ‘Прощай, милый Гэбъ, до самаго утра’, посл чего она захлопнула дверь и заперла ее на ключъ.

Габріель простоялъ нсколько минутъ, какъ окаменлый.

Не ошибся ли онъ? Не шутила ли Юлія и въ самомъ дл, когда кричала и топала ногами? Да дйствительно ли Олли чувствовала къ ней отвращеніе?

На вс эти вопросы былъ только одинъ отвтъ: что женщины — существа странныя, непонятныя.

— Гд жъ мн понять женщинъ?!— докончилъ Гэбріель, входя въ свою одинокую спальню.— Это дло умныхъ людей, а я за ними не могу угнаться.

XXIV.
Найдено и потеряно.

Въ отношеніяхъ миссисъ Конрой къ Олли и обратно произошла большая перемна: он сдлались неразлучными друзьями, чмъ вполн подтверждали выводъ Гэбріеля, что женщины — загадочныя существа.

— Послушай, Гэбъ,— начала Олли однажды, воспользовавшись сномъ Юліи.— Ты обращаешься крайне несправедливо съ Юліей.

Гэбріель широко раскрылъ глаза.

— Если ты намекаешь на то, что я мало бываю вмст съ нею, то это длается потому, что я считаю себя лишнимъ между вами, если же ты говоришь о недостатк у насъ провизіи, то я вдь потерялъ много времени, изслдуя гору, такъ что не могъ добыть денегъ. Но успокойся! это скоро будетъ приведено въ порядокъ, скоро, Олли!

— Да я вовсе не о провизіи говорю, Гэбъ, я говорю о… о… о… томъ, что ты поступаешь съ нею вовсе не какъ мужъ съ женою… вотъ я о чемъ говорю!

— Ты, пожалуй, права,— отвтилъ онъ кротко.— Я вдь женатъ еще недавно и поэтому не умю ухаживать за женою, какъ другіе давно женатые. Да къ тому же она мною никогда не будетъ довольна: вдь, первый мужъ ея былъ ученый.

— Ты ничуть не хуже его, и, если я не ошибаюсь, то она любитъ тебя гораздо больше, чмъ когда-либо любила этого ученаго,— возразила Олли горячо…

Гэбріель вспыхнулъ и смшался.

— Но ты самъ ее мало любишь,— продолжала она.— Вотъ на-дняхъ жила молодая парочка у миссисъ Маркль, такъ конца не было ухаживаніямъ молодого за своею женою, и сидли-то они вотъ такъ,— и Олли обхватила талію брата.

— Неужели они сидли такъ на глазахъ у людей?— спросилъ онъ стыдливо.

— Ну, да, конечно, вдь они непремнно хотятъ всмъ показать, что они женаты.

— Олли,— вскрикнулъ Гэбріель дико.— Моя жена слишкомъ образована и серьезна, чтобы такъ дурачиться, и если бы я началъ длать подобныя глупости, то она обидлась бы.

— Попытайся!— отвтила она лукаво.

Къ счастію Гэбріеля, Юлія никогда не давала повода къ особеннымъ нжностямъ съ его стороны, хотя она ни слова не напоминала о прошедшихъ ссорахъ, но тмъ не мене, держала себя съ нимъ чрезвычайно холодно и застнчиво, что сильно поколебало его вру въ непогршимость сужденія сестры.

Какъ-то онъ гулялъ съ женою по поселку и вздумалъ обнять ее за талью, она состроила презрительную гримасу и ловко выскользнула изъ его объятій, съ тхъ поръ онъ ужъ больше не длалъ подобныхъ попытокъ.

— Вотъ видишь, Олли, я послушался тебя и потерплъ пораженіе, да и мальчишки вс засмялись мн въ глаза,— докончилъ Гэбріель свой разсказъ объ этомъ происшествіи.

— Когда это было, Гэбъ, и гд?

— Въ прошлое воскресенье, на улиц!

— Господи!… Онъ производилъ подобные опыты на улиц!… Послушай, Гэбъ, если существуютъ на свт двуногіе ослы, то ты, наврное, самый глупый изъ нихъ.

— Это врно,— согласился онъ незлобиво.

Какъ бы то ни было, но между воевавшими сторонами было заключено пока перемиріе, и миссисъ Конрой не ухала по дламъ въ Санъ-Франциско. Зато она завела дятельную переписку, вслдствіе которой явилась въ Одноконный Станъ въ одинъ прекрасный день одна немаловажная личность, а именно Питеръ Думфи.

Онъ вышелъ изъ почтовой кареты, при возгласахъ всеобщаго энтузіазма. Бхавшіе вмст съ нимъ были ослплены не только тмъ фактомъ, что онъ первый банкиръ и капиталистъ въ Санъ-Франциско, но и его загадочными разговорами и грубымъ обращеніемъ, что нкоторыми считается за признакъ величія. Онъ усплъ всхъ своихъ спутниковъ обратить къ матеріализму, проповдуемому имъ не столько силою своей логики, сколько разсказами о своихъ громадныхъ успхахъ въ финансовомъ мір. Теоріи радикализма и матеріализма воспринимаются нами скоре отъ пропагандиста, хорошо одтаго и находящагося въ блестящихъ обстоятельствахъ, чмъ отъ человка, оборваннаго и голодающаго.

Побродивши около получаса по поселку онъ узналъ все, что ему только нужно было, не разспрашивая особенно ни о чемъ, вс были уврены, что онъ пріхалъ лишь съ цлью учредить что-либо особенное въ этомъ городк, и поэтому старались наперерывъ сообщить ему всевозможныя свднія. Между прочимъ, узналъ онъ и всю подноготную о Гэбріел Конро, даже то, гд его можно застать въ настоящую минуту.

— Благодарю! прошу васъ сегодня въ три часа ко мн на обдъ,— сказалъ онъ, наконецъ, величественно своимъ провожатымъ и прямо направился къ указанной ему земл Гэбріеля.

Чрезъ нсколько минутъ онъ дошелъ до огромной кучи красной глины, груды кирпичей и различныхъ орудій рудокопа. Пройдя еще нсколько шаговъ, онъ увидлъ какого-то человка, выходящаго какъ будто изъ внутренности земли и опирающагося на громадную мотыку. Широкая атлетическая фигура этого мужчины, его густая, окладистая, русая борода и серьезные голубые глаза не позволяли видвшему его хоть разъ сомнваться въ его тождественности съ Габріелемъ Конроемъ.

Думфи быстро подошелъ къ нему и протянулъ свою руку, которую Гэбріель машинально пожалъ.

— Какъ поживаете?— спросилъ Думфи.— Вы не узнаете меня, а? Онъ коротко засмялся и нетерпливо вперилъ въ Гэбріеля свои хитрые глаза.

— Питеръ Думфи!— произнесъ Гэбріель съ удивленіемъ, боровшись нсколько минутъ съ сомнніемъ и даже нкотораго рода суевріемъ.— Это вы, Питеръ Думфи?

— Я, я… Насилу вспомнили обо мн!… Ужъ пять лтъ прошло съ тхъ поръ, если не больше, какъ мы видлись… Скверныя времена были тогда, а?… Но у васъ теперь очень хорошій видъ!… И обстоятельства ваши не дурны, а?— Я пріхалъ сюда по дламъ, и мн хотлось бы кстати узнать, что вы думаете предпринять въ извстномъ дл… На что вы теперь ршились, а?… Пойдемте-ка со мною, я хочу сдлать вамъ одно предложеніе, которое, наврно, понравится вамъ… Во-первыхъ, скажу, что я вполн увренъ въ вашихъ правахъ на эту землю, а, можетъ быть, я ошибаюсь, а?

Гэбріель все еще не пришелъ въ себя отъ изумленія, встртившись внезапно съ Думфи, такъ что ршительно не понималъ, на что онъ намекаетъ.

Думфи замтилъ это.

— Я говорю о присланныхъ вами мн пробахъ руды, добавилъ онъ поспшно.

— О какихъ-такихъ пробахъ?— спросилъ Гэбріель, какъ бы во сн.

— О тхъ, которыя прислала мн ваша жена… вдь это все равно, что вы сами.

— Нтъ, не все равно,— отвтилъ Гэбріель съ своею обычною откровенностью.— Впрочемъ, если она прислала вамъ пробы, то можете переговорить о нихъ съ нею… Я начинаю припоминать, что она говорила мн о какихъ-то, отосланныхъ ею въ Санъ-Франциско, пробахъ, но я не обратилъ на это вниманія… Вамъ лучше всего обратиться къ ней,— добавилъ онъ задумчиво.

Думфи, въ свою очередь, сталъ втупикъ, не понимая характера Гэбріеля, онъ подумалъ, что онъ только прикрывается маскою невднія, въ виду какихъ-либо соображеній. Къ тому еще онъ вспомнилъ, что когда имлъ комиссіонерскую контору въ компаніи съ Доненкинсомъ, то имлъ обыкновеніе отсылать тхъ постителей, съ которыми не хотлось разговаривать, къ Доненкинсу, точно такъ какъ Гэбріель теперь отсылалъ его къ миссисъ Конрой.

— Ну, да,— сказалъ онъ быстро,— я дйствительно долженъ бы обратиться къ вашей супруг, но увидлъ васъ и подошелъ, думая уладить все съ меньшею тратою времени… Мн едва ли придется зайти къ ней… Но не бда: мы можемъ покончить это дло перепискою.

— Ну, да это все одно, если вы сами не желаете видть ее… я разскажу ей, что вы прізжали сюда… Да, кстати, вы ничего не слышали о Грэсъ?.. Вы не встрчались съ нею?

Этотъ вопросъ заставилъ Думфи предположить, что миссисъ Конрой сдлала Гэбріеля своимъ сообщникомъ, признавшись ему во всемъ, чтобы вести дло съ большимъ успхомъ, и что онъ теперь долженъ быть на-сторож.

Эта мысль привела его въ негодованіе.

— Вы спрашиваете о той, которая удрала съ какимъ-то подлецомъ?— спросилъ онъ грубо.— Едва ли вы когда-нибудь увидите ее, можете вычеркнуть ее изъ списка живыхъ, да и не велика бда!

Хотя Думфи былъ увренъ, что Гэбріель только притворялся интересующимся судьбою Грэсъ, но тмъ не мене онъ надялся уколоть его этимъ замчаніемъ.

Онъ готовился уйти.

— Не проводите ли вы меня до моего дома? Мы поговорили бы о прежнихъ временахъ, — сказалъ Гэбріель, чувствуя къ Думфи, подъ вліяніемъ прежнихъ воспоминаній, нкоторую дружбу и не обращая вовсе вниманія на послднія его слова.— Олли была бы весьма рада повидаться съ вами… помните вы Олли?… Она теперь превратилась въ прехорошенькую двочку… Пойдемте же, Думфи!

— Нтъ, нтъ!… Я очень занятъ… Я зайду въ другой разъ… Прощайте!…

Онъ поспшно удалился.

Дойдя до горы, онъ оглянулся и, убдившись, что Гэбріель не можетъ его видть, смло отправился къ его дому.

Миссисъ Конрой или ждала его, или же увидла его, когда приближалась къ дому, потому что встртила его на крыльц съ очаровательною улыбкою, разодтая въ пухъ и прахъ.

— Вотъ уже не ожидала такой чести, что увижу васъ лично, — сказала она.— Вдь, мн извстно, что вы постоянно такъ заняты.

— Да я и то пріхалъ всего на нсколько минутъ… Но я привезъ хорошія новости, пробы ваши осмотрны спеціалистами, он годятся, въ нихъ хотя и нтъ золота, но зато восемьдесятъ процентовъ серебра… Вы, вроятно, этого и ожидали, а?

Испуганное лицо мистрисъ Конрой ясно доказало ему, что она этого не ожидала.

— Серебро?… восемьдесятъ процентовъ?— произнесла она, задыхаясь.— И только?

— И то хорошо,— отвтилъ онъ равнодушно.

Онъ внутренно торжествовалъ, было очевидно, что она ни съ кмъ еще, помимо его, не совтовалась.

— Что мн теперь длать?— спросилъ онъ.

— Не знаю, я объ этомъ еще не подумала.

— Такъ!… Еще ни на что не ршились?

Онъ взглянулъ на часы.

— Виноватъ! мн должно хать… А восемьдесятъ процентовъ — это очень много, но извстно ли вамъ, что серебряными рудниками невозможно пользоваться, не имя цлыхъ горъ золота. Вдь тутъ нужны громадные предварительные расходы, барышъ будетъ лишь тогда, когда дороются до самой руды… Ну, а затмъ плавка руды… это будетъ стоитъ двадцать процентовъ… Вотъ что я вамъ предложу: передайте все это дло въ руки одного извстнаго мн акціонернаго общества съ пятимилліоннымъ капиталомъ, въ ста акціяхъ, вы можете взять пятьдесятъ акцій, я возьму двадцать пять… остальныя двадцать пять какъ-нибудь да сбудемъ. Что вы на это скажете, а? Вы еще не можете ничего сказать, а?… Ну, такъ подумайте объ этомъ.

Но миссисъ Конрой могла только думать о двухъ съ половиною милліонахъ, которые она могла, чего добраго, нажить, куда она ни смотрла, везд представлялись они ея разгоряченному воображенію: они бгали по стнамъ, по потолку, по лицу Думфи, везд, въ вид огромныхъ золотыхъ цифръ.

— Но эти деньги еще либо будутъ у насъ, либо нтъ,— обратилась она къ Думфи.

— Вся сумма будетъ переписана на насъ, десять минутъ спустя посл покупки акцій. Дло врное.

— Я… я… посовтуюсь… съ… мужемъ,— отвтила она. Думфи почти дерзко улыбнулся.

Миссисъ Конрой замтила эту улыбку и покраснла, она испугалась, не замтилъ ли онъ равнодушія къ ней Гэбріеля.

— Она покраснла отъ того, что я угадалъ ея хитрость, — подумалъ Думфи.

— Я ужъ видлъ вашего мужа,— сказалъ онъ вслухъ. Миссисъ Конрой поблднла.

— Ему ничего не извстно?— произнесла она слабымъ голосомъ.

— Конечно, не извстно,— отвтилъ Думфи полупрезрительно.— Онъ самъ признался мн въ этомъ и просилъ итти къ вамъ… Да иначе и не можетъ быть: постороннихъ людей не слдуетъ вмшивать въ подобныя дла.

— Надюсь, что вы не ршились намекнуть ему…— начала она, въ сильнйшемъ волненіи, но была остановлена крайне подозрительнымъ взглядомъ Думфи.

Онъ всталъ и плотно притворилъ дверь.

— Послушайте, неужели вы хотите этимъ сказать, что мужу вашему, дйствительно, ничего не извстно? что онъ даже не знаетъ, зачмъ вы пріхали сюда?— спросилъ онъ, пристально смотря на нее.

— Ничего! клянусь вамъ,— сказала она такъ искренно, что Думфи поневол долженъ былъ поврить.

— Но какъ же вы объяснитесь съ нимъ теперь насчетъ рудниковъ? Нужно вамъ замтить, что вы безъ него ничего не можете начать.

— Да, вдь, ему ничего лишняго и не слдуетъ знать: онъ открылъ рудникъ и потому иметъ полное право владть имъ, безъ всякаго согласія съ моей стороны… Выдавая себя за его сестру, я имла претензію лишь на его землю, но не на рудникъ, такъ какъ не могла же я знать объ его существованіи… Вы знаете ли, что, если бы явилась даже настоящая сестра его, и то она не могла бы, по открытіи рудника, отнять у него землю?

— Хорошо сказано! это врно!— воскликнулъ онъ, почти невольно.

Да, это врно! Эта женщина, которую онъ считалъ такой глупенькой, оказалась умне всхъ. Несмотря на то, что онъ остался въ дуракахъ, онъ не могъ не отдать ей справедливой дани удивленія.

И вотъ эта умница, эта пронырливая авантюристка, эта Anonyma Victrix, начала плакать и умолять его ничего не говорить ея мужу!

При этомъ проявленіи общей женской слабости, Думфи опять пріободрился.

— Гд доказательства тому, что вашъ мужъ первый открылъ рудникъ?— спросилъ онъ сухо.— Не доказываетъ ли документъ доктора Деваржа, данный имъ сестр мистера Конроя, что именно онъ былъ открывателемъ рудника?

— Положимъ, что такъ, но Деваржъ умеръ, а документъ въ моихъ рукахъ.

Онъ снова посмотрлъ на часы.

— Я посвящу вамъ еще пять минутъ… Хорошо! Я не смю отрицать, что вы вели это дло замчательно тонко, и я увренъ, что и теперь даже можете, если захотите, обойтись безъ меня… Слышите ли?.. Признаюсь, что я взялся помочь вамъ, не безъ надежды на барышъ, но все-таки говорю, что вы можете обойтись безъ меня… Но позвольте мн обратить ваше вниманіе на одно: если бы я отказался участвовать дале въ этомъ дл, то вы, конечно, обратитесь къ другимъ и найдете дюжину людей въ Санъ-Франциско, которые, быть-можетъ, предложатъ вамъ еще боле выгодный оборотъ, но зато, не забудьте, имъ не будетъ интереса подавлять каждое непріятное вамъ воспоминаніе о прошломъ… Понимаете?

Она кивнула головой.

— Ну, такъ не лучше ли будетъ продолжать со мною дло?

Миссисъ Конрой протянула ему руку.

— Хорошо, но только съ тмъ, чтобы вы свято хранили мою тайну, какъ предъ чужими, такъ и предъ мужемъ.

— Будьте покойны, я не выдамъ вашей тайны!

Тутъ оба плута пожали другъ другу руки съ такимъ искреннимъ удивленіемъ и такою доврчивостью, что честные люди могли бы взять съ нихъ примръ. Мистеръ Думфи удалился.

Когда миссисъ Конрой заперла наружную дверь, съ балкона прибжала Олли, Юлія схватила ее въ свои объятія и начала покрывать ее поцлуями, но Олли поспшно вырвалась изъ этихъ непрошенныхъ объятій.

— Пусти меня!— сказала она сердито.— Мн надо видть его.

— Кого?… Мистера Думфи, что ли?— спросила Юлія, истерично захохотавъ.

— Да, да!.. Гэбъ мн говорилъ, что онъ здсь… Пусти же меня!

— На что онъ теб понадобился?— спросила Юлія полувесело, полу-сердито.

— Гэбъ сказалъ… Пустишь ты меня или нтъ?… Гэбъ сказалъ, что этотъ человкъ знаетъ… мою милую, дорогую сестру, Грэсъ!.. Ну, вотъ!… Я не хотла причинить теб боли… но мн надо его видть!..

Она убжала, оставивъ будущую обладательницу двухъ съ половиной милліоновъ одну, подозрвающую, смущенную.

XXV.
М-ръ Думфи встрчаетъ стараго пріятеля.

Думфи оказался вренъ своей кліэнтк. Нсколько дней спустя по своемъ прізд въ Санъ-Франциско, онъ письменно пригласилъ къ себ для переговоровъ Рамиреца.

Хотя Викторъ и лишился надежды сдлаться со временемъ обладателемъ руки Юліи, а вмсто съ тмъ и серебряной руды въ Одноконномъ Стан, но тмъ не мене Думфи находилъ нужнымъ замазать ему ротъ, какъ сообщнику обмана миссисъ Конрой.

Думфи съ нетерпніемъ ожидалъ его, когда одинъ изъ клерковъ вручилъ ему визитную карточку съ именемъ Артура Пойнсета.

Несмотря на то, что мистеръ Думфи считалъ себя неограниченнымъ самодержцемъ въ дловыхъ кружкахъ Санъ-Франциско, но все-таки это имя имло въ Калифорніи такое значеніе, что онъ не смлъ не знать его.

— Просите!— приказалъ онъ клерку.

Дверь отворилась, и въ контору вошелъ молодой элегантный мужчина, не показывавшій ни малйшаго смущенія, какъ то длали прочіе постители этой конторы. Это былъ Артуръ Пойнсетъ.

Съ свойственною ему элегантною небрежностью положилъ онъ шляпу на столъ, подошелъ спокойно къ камину, обратился спиной къ огню и сталъ ждать, когда Думфи будетъ угодно отложить читаемую имъ бумагу.

Думфи былъ, наконецъ, принужденъ обратиться къ нему.

— Вы очень заняты, какъ я вижу,— обратился Артуръ, звая.— Прошу не безпокоиться въ такомъ случа… Вашъ клеркъ, вроятно, ошибся, говоря, что вы свободны, а можетъ быть, и я его не понялъ.

Мистеръ Думфи всталъ съ очевидною неохотою.

— Вы не узнаете меня по имени,— продолжалъ молодой человкъ, улыбаясь,— такимъ образомъ выгода на моей сторон, что касается до узнанія въ лицо… Кажется, прошло пять лтъ съ тхъ поръ… да, именно пять лтъ, какъ я васъ видлъ въ послдній разъ, вы тогда желали куска бычачьей шкуры, чтобы избгнуть голодной смерти.

— Филиппъ Ашлей!.. Онъ и есть!— воскликнулъ мистеръ Думфи, осторожно оглядываясь и подходя къ Артуру.

— Угадали, это было мое nom de guerre. Но ваше имя, видно, все одно и то же.

Если бы Думфи и имлъ намреніе сказать Артуру, что онъ, вроятно, говоритъ о какомъ-нибудь однофамильц, то онъ теперь могъ бы спокойно снять маску, но первое не приходило ему въ голову. Помимо всхъ своихъ усилій казаться величественнымъ, онъ все-таки чувствовалъ себя теперь передъ своимъ постителемъ въ томъ же подчиненномъ положеніи, въ какомъ находился пять лтъ тому назадъ.

Онъ старался думать о своемъ богатств, о своемъ вс въ обществ, о своей роскошной обстановк — ничто не помогало! онъ униженно ожидалъ здсь, въ своей собственной банкирской контор, что Артуру будетъ угодно приказать.

Онъ сдлалъ еще отчаянную попытку озадачить его.

— Вы, конечно, пришли сюда по дламъ, Пойнсетъ?— спросилъ онъ.

Онъ началъ эту фразу съ притворнымъ высокомріемъ, а докончилъ съ притворною же фамильярностью.

— Разумется,— отвтилъ Пойнсетъ, равнодушно перемняя свою позу передъ каминомъ.— Поврьте, что я иначе и не подумалъ бы безпокоить такого занятого человка… Я слышалъ, что вы участвуете въ одномъ рудник, недавно открытомъ въ Одноконномъ Стан. Одна изъ моихъ кліэнтокъ иметъ дарственную грамоту на ту землю, въ которой найденъ этотъ рудникъ.

— Кто это?— живо спросилъ Думфи.

— Такъ какъ грамота ея еще не предъявлена и не утверждена, то я не буду настолько глупъ, чтобы сообщить вамъ это имя,— возразилъ Артуръ спокойно.

Думфи сдлалъ нетерпливую мину.

— Впрочемъ,— сказалъ Артуръ, подумавъ немного,— пусть назовутъ меня глупцомъ, не будетъ никакого вреда длу, если я удовлетворю вашему любопытству… Имя этой госпожи: миссъ Долоресъ Сальватіерра.

Мистеръ Думфи вздохнулъ свободне.

— Это не иметъ никакого вліянія на…

— На право лица, открывшаго рудникъ?— перебилъ Артуръ.— Никакого! Я пришелъ не за тмъ, чтобы защищать наши права, мы, быть-можетъ, даже не позаботимся о дарственной грамот на землю. Но зато моей кліэнтк очень хотлось бы знать кое-что о настоящихъ ‘владльцахъ’ рудника. Сколько мн извстно, владльцы эти — мужъ и жена, жена дебютировала подъ именемъ какой-то миссъ Грэсъ Конрой, на которую, будто бы, была переведена дарственная грамота на извстный участокъ земли… Надюсь, вы понимаете, что это такого рода фактъ, который не произвелъ бы благопріятнаго впечатлнія передъ судомъ, если бы мы вздумали довести его до свднія этого полезнаго учрежденія, чего, однако,— можете быть уврены,— до сихъ поръ еще не случилось.— Намъ нужно знать только вотъ что (я обратился именно къ вамъ, Думфи, такъ какъ знаю, что вы можете лучше всхъ отвтить на этотъ вопросъ): дйствительно ли настоящая жена Гэбріеля Конроя ему сестра? братъ ли онъ ей? или они оба обманщики? Законнымъ ли бракомъ они внчаны?… Если вы отвтите на эти вопросы, вашъ интересъ ничуть не пострадаетъ.

Къмистеру Думфи отчасти вернулась его прежняя дерзость.

— Вамъ это лучше извстно, вдь это вы убжали съ Грэсъ Конрой,— сказалъ онъ, сунувъ об руки въ карманы брюкъ.

— Серьезно?.. Значитъ, это не настоящая, если я врно понялъ васъ?… Благодарю за свдніе!… А братъ…

— Настоящій Гэбріель Конрой, если я не ошибаюсь,— быстро перебилъ Думфи, чувствовавшій, что онъ въ-половину ужъ измнилъ тайн, и не желавшій остаться на полдорог.— Не лучше ли будетъ, если вы сами удостовритесь своими глазами въ правдивости моихъ словъ?

— Къ чему? вдь, вы были такъ добры, что избавили меня отъ этого труда,— сказалъ Артуръ, улыбаясь.— Я вовсе не сомнваюсь въ сказанномъ вами, я слишкомъ опытный адвокатъ, чтобы не доврять тому свидтелю, котораго самъ избралъ для допроса… Но кто же эта.госпожа?

— Вдова доктора Деваржа.

— Настоящая?

— Кажется, что такъ.

— Имете ли вы доказательства, что она вдова? Если имете и если будетъ доказано еще, что докторъ мало заботился о ней, скверно обращался съ нею, то это можетъ много повредить моей кліэнтк, въ томъ отношеніи, что она симпатизируетъ чрезвычайно настоящей Грэсъ Конрой и настоящему Габріелю Конрой… А propos! Кажется, у него есть еще другая сестра?

— Да, маленькая двочка.

— Довольно! Очень вамъ благодаренъ! Не хочу больше мшать вашимъ занятіямъ… До свиданія!

Онъ взялъ свою шляпу со стола и подошелъ къ двери.

Думфи сознавалъ, что ничего не выигралъ отъ этой бесды, каковы бы ни были намренія Артура, онъ ршился поэтому измнить все дло смлымъ оборотомъ и сказалъ:

— Позвольте еще минуточку! Извстно ли вамъ: жива Грэсъ Конрой или нтъ? что съ нею сталось?

— Если бы я это зналъ, то, наврное, не былъ бы здсь,— отвтилъ Артуръ хладнокровно.

Въ манерахъ Пойнсета было что-то такое, что помшало Думфи причислить его къ категоріи лгуновъ.

— Гд и когда вы видли ее въ послдній разъ?— спросилъ онъ тономъ ниже.

— Я оставилъ ее у одного семейства вблизи Нортъ-Форта, между тмъ какъ самъ вернулся туда, съ цлью дать помощь бдствующимъ. Я опоздалъ, раньше меня прибыла экспедиція и нашла всхъ оставшихся мертвыми. Я всегда былъ увренъ, что эта экспедиція вытащила васъ изъ когтей смерти.

Настала пауза, во время которой оба хитреца пытливо глядли другъ другу въ глаза.

Пусть читатель вспомнитъ, что они оба обманули экспедицію относительно своихъ отношеній къ найденнымъ мертвецамъ, никто изъ нихъ, однако, не предполагалъ, чтобы противнику было извстно объ этомъ обстоятельств. Мене интеллигентный изъ двухъ хитрецовъ боялся предложить еще вопросъ, который могъ бы открыть его собственный обманъ, а между тмъ этотъ вопросъ сильно смутилъ бы Артура.

А такъ какъ онъ не зналъ причины, по которой Думфи молчалъ, то считалъ его ничего не знающимъ и покинулъ поле битвы побдителемъ.

Онъ снисходительно кивнулъ Думфи головою и удалился.

Выходя изъ конторы, онъ встртился лицомъ къ лицу съ маленькимъ, коренастымъ мужчиною, инстинктъ взаимнаго отвращенія заставилъ обоихъ взглянуть другъ на друга. Пойнсетъ увидлъ блдное, чахоточное лицо (хотя оно и принадлежало дюжей фигур), узкія челюсти, полуоткрытыя губы, блые, большіе зубы и ротъ человка, съ которымъ ему когда-то приходилось сталкиваться по дламъ

Незнакомецъ, очевидно, узнавшій его, оскалилъ еще больше свои огромные зубы и кивнулъ ему головою. Артуръ отвтилъ легкимъ, небрежнымъ поклономъ и поспшно ушелъ.

Незнакомецъ вошелъ къ Думфи.

Этотъ усплъ вполн овладть собою, принять свой обычный и высокомрный видъ.

— Что вы имете мн сказать?— спросилъ онъ.

— Ваша очередь говорить, вы пригласили меня сюда,— отвтилъ незнакомецъ.

— Да, да… До меня дошло, что еще одна особа иметъ претензію на рудникъ… Что это все значитъ, Рамирецъ?

Викторъ поднялъ глаза къ потолку и повелъ плечами.

— Quien sabe? {Кто знаетъ?} Тутъ существуетъ множество дарственныхъ грамотъ,— отвтилъ онъ.

— Кажется, что такъ. Но извстно ли вамъ, что у насъ есть теперь кое-что получше всякой дарственной грамоты?.. У насъ есть рудникъ.

Викторъ поклонился и пробормоталъ сквозь зубы — ‘У насъ’, вы говорите?

— Да, ‘у насъ’! Я намренъ организовать одну компанію для ея мужа.

— Для ея мужа?… Хорошо!

Думфи строго взглянулъ на сообщника, его обращеніе показалось ему подозрительнымъ.

— Да, для ея мужа,— повторилъ онъ.— И что вы скажете на это?… Ничего не скажете?… Ну, такъ слушайте. Я послалъ за вами, чтобы сказать вамъ, что, такъ какъ теперь все въ порядк, то для васъ будетъ чрезвычайно полезно, если вы станете молчать о прежнихъ отношеніяхъ миссисъ Конрой и о вашемъ первоначальномъ план… поняли?… Вамъ слдуетъ забыть о миссъ Грэсъ Конрой.

— Значитъ, сестра больше не существуетъ, а?… есть только жена, а?

— Точно такъ!

— Хорошо!

— Вы, конечно, получите вознагражденіе за свои труды, хотя они были совершенно напрасны, понимаете? Ну, а затмъ вы не можете имть больше никакихъ претензій… Къ ея настоящему успху выне имете ни малйшаго отношенія, разв только вамъ вздумается потребовать плату за то, что вы служили чмъ-то въ род свахи, хотя и не непосредственно для нея.

Послднія слова Думфи произнесъ съ злобою.

Губы Виктора еще боле поблднли.

— Ха-ха-ха!.. Славная шутка!— засмялся онъ.— Нтъ, за это я не приму платы даже отъ васъ…

Если бы Думфи зналъ, что въ настоящую минуту происходитъ въ душ мексиканца, то наврное подвинулся бы поближе къ дверямъ, но такъ какъ онъ этого не могъ знать, то спокойно продолжалъ.

— Мы платимъ только за ваше молчаніе… Поговоримте объ этомъ пункт откровенно. Молчаніе будетъ очень полезно, особенно для васъ, мы имемъ отъ него выгоды лишь настолько, насколько имется въ виду соціальное положеніе миссисъ Конрой, слдовательно, если вы проболтаетесь, то повредите себ гораздо больше, чмъ намъ… Мн завтра же по-утру выплатили бы всю сумму, на которую Гэбріель разсчитываетъ, обрабатывая рудникъ, если бы вся исторія стала извстна нынче вечеромъ. Единственное доказательство тому, что рудникъ былъ раньше открытъ, заключается въ бумаг, которую вы имете въ рукахъ… Быть-можетъ, мы заплатимъ вамъ за нее, можете разсчитывать на это. Поймите, что если бы вы захотли потребовать его назадъ судебнымъ, или еще другимъ порядкомъ, то это повело бы лишь къ его уничтоженію… Ну, что вы на это скажете? Какъ только компанія вернетъ свой капиталъ, я согласенъ буду выдать вамъ чекъ… Быть-можетъ, желательне будетъ получить акціями?

— Чистыми денежками бы лучше, — отвтилъ Викторъ. Думфи, не обративъ вниманія на сарказмъ этихъ словъ.

— Вы правы,— сказалъ онъ, подходя къ своему письменному столу.— Не полагайтесь на акціи… Прощайте!

Рамирецъ собирался уходить, но Думфи остановилъ его.

— А propos, Викторъ! если вы знакомы съ владльцемъ второй дарственной грамоты, то передайте ему, что онъ проиграетъ процессъ въ случа, если затетъ его. Это же самое я только-что сообщилъ его адвокату.

— Пойнсету?— спросилъ Викторъ ужъ на порог.

— Да… Такъ какъ онъ вмст съ тмъ и Филиппъ Ашлей, тотъ, который убжалъ съ Грэсъ, то будетъ недурно, если вы разыщете его, быть-можетъ, онъ принесетъ вамъ больше пользы, чмъ я. Прощайте!

Онъ гордо повернулся спиною къ остолбенвшему Виктору и далъ звонокъ, чтобы ввели слдующаго постителя.

XXVI.
Джекъ Гамлинъ отдыхаетъ.

Мистеру Гамлину нсколько недль сильно нездоровилось. Знаменитый докторъ Дюшенъ, отставной полковой врачъ, внимательно осмотрлъ его, предложилъ ему множество самыхъ различныхъ, довольно нескромныхъ вопросовъ, которые разсмшили Джека, и сказалъ затмъ очень серьезно:

— Вы измняете своему ремеслу игрока, Гамлинъ: вашъ пульсъ показываетъ 75, а это не хорошо для человка, постоянно играющаго въ ‘фараошку’… Вамъ, кажется, въ послднее время необыкновенно везло и вы жили на хорошую ногу, не такъ ли?.. Вы слишкомъ отважно и подъ слишкомъ высокимъ давленіемъ пустились въ путь, вамъ слдуетъ уменьшить топку и хать лишь съ половиною паровыхъ силъ… Въ теченіе слдующихъ двухъ мсяцевъ я пріучу васъ вести правильный образъ жизни, а то вы живете ужъ черезчуръ не по-христіански…

Лицо Джека выразило ужасъ, докторъ замтилъ это и добавилъ поспшно:

— Я хотлъ этимъ сказать только то, что вамъ слдуетъ ложиться до полуночи, а вставать пораньше утромъ, хотя бы вамъ еще ужасно хотлось спать, вамъ слдуетъ больше сть, вамъ не слдуетъ играть, а какъ можно больше скучать… Если вы послдуете этому совту, то въ короткое время будете совершенно здоровы… Вы прежде пли постоянно, Джекъ, садитесь-ка къ роялю и спойте что-нибудь: мн очень хочется послушать вашъ голосъ… Ну, вотъ! довольно!.. Я такъ и думалъ… Вашъ голосъ слишкомъ попорченъ, къ тому же вы отвыкли пть, пойте въ теченіе недли каждый день понемногу, тогда вамъ легче будетъ пть, чмъ теперь… Да, я долгое время наблюдалъ, какъ вы ежедневно разговаривали съ маленькою двочкою… А что сталось съ вашимъ крошечнымъ чистильщикомъ сапогъ, надъ которымъ вы все потшались? Мн страхъ какъ хотлось бы послать васъ въ воспитательный домъ, вы тамъ принесли бы громадную пользу не только дточкамъ, но и себ… Отыщите какого-нибудь бднаго фермера, имющаго цлую дюжину дтей, вы будете обучать ихъ пнію… Все равно, что вы будете сть, но только вы должны сть въ опредленное время… Я имлъ бы больше надежды на васъ, если бы вытащилъ васъ изъ Голоднаго Лагеря въ горахъ, чмъ теперь, видя васъ въ такой роскошной обстановк… Я шесть лтъ тому назадъ вывезъ одного оттуда, и онъ очень скоро поправился… Слдуйте подобросовстне моимъ совтамъ, тогда эта слабость скоро пройдетъ, вы тогда живо избавитесь отъ всякихъ страданій и будете такъ же бодры, какъ рыба въ вод.

Читатель можетъ понять изъ этой тирады, что нравственныя понятія этой знаменитости ограничивались лишь тми результатами, которыхъ онъ желалъ достичь у своихъ больныхъ. Онъ вовсе не обращалъ вниманія на отвлеченную нравственность Гамлина, какъ игрока, но только на способность его къ выполненію этой профессіи.

Объ этомъ предмет онъ выражался такъ откровенно, что нсколько дней спустя сказалъ одному духовному лицу: ‘Мн слдуетъ поступать съ вами точно такъ же, какъ съ Джекомъ Гамлиномъ… знаете вы его? Онъ отчаянный игрокъ, что вовсе не мшаетъ ему быть превосходнымъ парнемъ. Онъ былъ очень нездоровъ, но я вылчилъ его тмъ, чмъ теперь хочу лчить васъ’. Онъ сдержалъ слово.

Послдствіемъ его совтовъ было то, что Джекъ Гамлинъ, по истеченіи двухъ недль, страшно сталъ скучать. Но, исполняя данное доктору общаніе, онъ безцльно принялся бродить за городомъ. Въ Санъ-Луи-Ре онъ присутствовалъ при бо быковъ и чуть было не поддался искушенію держать большое пари за успхъ нкоторыхъ быковъ, однако онъ во-время вспомнилъ о своемъ общаніи и устоялъ противъ искушенія. На слдующій день онъ слъ въ прозжавшій мимо старый дилижансъ и очутился въ Санъ-Антоніо. Измученный дорогою, онъ предоставилъ своему врному чернокожему слуг, Питу, переговорить о всемъ нужномъ съ хозяиномъ испанско-калифорнской гостиницы, въ которой остановился, а самъ тотчасъ-же легъ въ постель.

— Ну, каковъ онъ на видъ, Питъ?— спросилъ онъ, звая когда слуга вернулся къ нему.

Питъ зналъ, что тутъ рчь идетъ о город, и отвтилъ съ комическою важностью:

— Нужно сказать по правд, масса, что вы здсь найдете мало развлеченія. Внизу играютъ въ карты, но играютъ безчестно, такъ что я вамъ не совтовалъ бы играть съ ними, это только взволновало бы васъ понапрасну… На двор стоитъ лошадь, которою владлецъ не уметъ управлять… Если бы вы были здоровы, то могли бы итти туда и держать пари съ однимъ изъ мексиканцевъ, но въ такомъ состояніи вамъ нельзя итти… Рядомъ съ этимъ домомъ есть училище, въ которомъ поютъ, молятся и славятъ Господа.

— Какой сегодня день?— спросилъ Джекъ съ внутреннимъ содроганіемъ.

— Воскресенье, масса.

Джекъ громко застоналъ и перевернулся на другой бокъ.

— Дай одному изъ дтей четверть доллара и скажи ему, чтобы онъ пришелъ сюда за другою такою же монетою,— сказалъ онъ, немного спустя.

— Сегодня вамъ не достать дитяти для вашего развлеченія, масса Джекъ, если бы кто пошелъ къ вамъ, то его больно выскли бы посл розгами. Здшніе жители ужасно строго обращаются съ своими дтьми по воскресеньямъ, масса Джекъ, а вдь сегодня какъ разъ воскресенье.

Отчасти для того, чтобы помучить своего Пита, который былъ очень набоженъ, Джекъ началъ проклинать религію, удерживающую дтей развлекать его по праздникамъ.

— Открой окно и придвинь къ нему кровать,— простоналъ Джекъ.— Вотъ такъ! Ну, теперь подай мн вонъ тотъ романъ… Теб сегодня не надо читать мн вслухъ, можешь докончить ‘Развалины Вольнея’ въ другой разъ.

Замтимъ здсь, что Джекъ всегда почти заставлялъ Пита читать вслухъ. Такъ какъ онъ запасся книгами такого рода, которыя сильно противорчили убжденіямъ строго врующаго Пита, понимавшаго ихъ превратно, да кром того Джекъ все заставлялъ его повторять самыя трудныя слова, то этотъ несчастный чтецъ крайне былъ обрадованъ объявленіемъ своего господина.

— Теперь можешь итти,— сказалъ Джекъ, когда Питъ уложилъ подушки, какъ можно удобне для него,— ты мн сегодня больше не нуженъ… Возьми съ собою денегъ… Ты наврядъ ли найдешь здсь церковь твоего вроисповданія… Если тебя кто обидитъ, то пробери ему хорошенько шкуру, если не успешь въ этомъ, то замть себ, гд онъ живетъ, и тогда сообщи мн… Веселись сегодня, Питъ, но только не напейся пьянымъ: здшняя водка хуже яда.

Посл этого наставленія мистеръ Гамлинъ отвернулся и принялся читать, но не усплъ онъ еще прочесть дюжины строкъ, какъ буквы начали сливаться предъ его глазами въ одно, и онъ былъ принужденъ отложить книгу въ сторону при чемъ серьезне прежняго ршился исполнять предписанія доктора. Онъ долженъ былъ сознаться, что имъ овладла особенная слабость и что онъ сталъ чувствовать весьма сильныя боли.

Ему пришла мысль, что онъ можетъ ослпнуть, или же что его разобьетъ параличъ, онъ предложилъ себ вопросъ, нельзя ли ему будетъ играть въ карты и безъ здоровыхъ ногъ, которые не имютъ ршительно никакого дла съ картами, и нельзя ли придумать для слпыхъ выпуклыя карты, какъ ужъ придуманы выпуклыя буквы. Мысль о томъ, что придется, быть-можетъ, ощупывать карты руками, немало забавляла его. А потомъ онъ вспомнилъ о бдномъ Гордон, который былъ разбитъ параличомъ и съ горя застрлился. ‘Онъ лучше ничего не могъ сдлать’, подумалъ онъ.

Вс эти размышленія подйствовали, однако, на него такъ скверно, что онъ счелъ необходимымъ выпить глотокъ коньяку, но тутъ онъ опять вспомнилъ совтъ доктора и съ громаднымъ усиліемъ удалилъ отъ себя мысль о коньяк, а вмст съ тмъ и вс прочія думы.

Чтобы хоть немного разсяться, онъ посмотрлъ въ окно, которое выходило на пыльный дворъ, за которымъ виднлись дв блыя четырехугольныя колокольни миссіонерской церкви, за ними темно-зеленая листва сада, а тамъ дальше — голубоватое блестящее море.

Было очень жарко и тихо, въ этотъ день отдыхалъ пассатный втеръ, почти всегда бушевавшій вокругъ Санъ-Антоніо, и плакучая ива, росшая подъ окномъ и обыкновенно колебавшаяся и трясшая своими длинными втвями, теперь казалась окаменлой, даже море имло какой-то дремлющій видъ. Оно почему-то напоминало Джеку ротъ одного мужчины, съ которымъ онъ однажды имлъ ссору въ Санъ-Франциско и котораго недавно встртилъ въ Сакраменто… И что же? Вотъ тутъ, на двор, стоялъ этотъ самый мужчина и глядлъ вверхъ, въ окна гостиницы. Джекъ почувствовалъ страшное негодованіе, если бы Питъ былъ дома, то онъ непремнно веллъ бы его прогнать этого человка… но тутъ внезапно донеслись до него звуки, которые мигомъ уничтожили въ немъ всякую злобу.

То были звуки органа, страстно любимаго Джекомъ.

Слдуетъ замтить, что онъ одно время служилъ органистомъ во второй пресвитеріанской церкви Сакраменто, пока тамъ не нашли, что это праздничное ремесло вовсе не согласуется съ его будничнымъ ремесломъ, и главный дьяконъ (торговавшій очень выгодно ликерами) не настоялъ на смщеніи этого ‘еретика’.

Хотя онъ потомъ пристрастился и къ піанино, но все-таки никогда не измнялъ своей первой любви.

Онъ оперся на локоть и внимательно слушалъ, онъ взглянулъ по тому направленію, откуда слышались звуки, и замтилъ, что домъ, сосдній съ гостиницею, сообщался съ другой стороны съ зданіемъ духовной миссіи, и что одно изъ оконъ было ему видно.

Заплъ хоръ свжихъ голосовъ. Гамлинъ внимательне прислушался, шла одна изъ моцартовскихъ мессъ, хорошо извстная ему.

На нсколько мгновеній онъ забылъ свою слабость и свою боль и задумчиво началъ подпвать сперва потихоньку, а затмъ во всю силу своего прекраснаго тенора. Странно было видть что этотъ плутъ, доведшій себя своимъ позорнымъ ремесломъ до края могилы, увлекался духовнымъ пніемъ, лежа на кровати въ испанской грязной гостиниц.

Онъ бодро продолжалъ пть, пока не замолкли голоса и органъ. Тогда онъ оперся о подоконникъ и ждалъ появленія маленькихъ пвчихъ, чтобы бросить имъ горсть мелкой серебряной монеты и проговорить нсколько изъ тхъ шутливыхъ похвалъ, которые длали его такимъ популярнымъ между дтьми, однако онъ разочаровался въ своихъ ожиданіяхъ. ‘Должно-быть, ученіе еще продолжается’, подумалъ онъ и ужъ намревался опуститься на подушки, какъ вдругъ у ршетчатаго окна училища показалось женское личико.

Гамлинъ притаилъ дыханіе, и блдное его лицо покрылось густою краскою: онъ былъ очень воспріимчивъ къ женской красот, а лицо, плнившее его вниманіе, принадлежало молодой, прекрасной индіанк. Онъ готовъ былъ поклясться что никогда не видалъ женщины, даже на половину такой красивой.

Можно было бы принять ее за сверхъестественное существо, если бы глаза ея не блестли весьма земнымъ любопытствомъ, которое, вроятно, было вызвано пніемъ Гамлина. Скрывшись за занавской, онъ не опасался быть открытымъ, между тмъ какъ могъ безпрепятственно любоваться этимъ чуднымъ видніемъ, пока оно не исчезло, при чемъ ему показалось, что она унесла съ собою и блескъ моря, и сіяніе солнца.

Когда Питъ вернулся вечеромъ къ своему господину, то не мало былъ удивленъ, увидавъ его вполн одтымъ и сидящимъ у окна, съ сильнымъ румянцемъ на щекахъ и лихорадочно блествшими главами, что очень обезпокоило врнаго слугу.

— Смю надяться, что вы не забыли предписаніе доктора, масса Джекъ?— спросилъ онъ.

— Можешь освидтельствовать винную фляжку, старый лицемръ: она не тронута,— отвтилъ Джекъ весело, понявши, откуда происходитъ безпокойство слуги.— Я одлся потому, что хочу вечеромъ итти въ церковь, а веселъ я оттого, что добродтеленъ… Достань-ка ‘Развалины Вольнея’ и читай вслухъ, а то ты, вроятно, уже разучился читать… Не принимаю никакихъ возраженій, Питъ! Неужели ты думаешь, что я обращу вниманіе на то, что кому нравится, или не нравится?… Ступай сперва въ кухню, закажи тамъ ужинъ… Стой! чортъ возьми, куда ты торопишься? Разв я не давалъ теб назадъ тому три часа порученія? Что жъ ты бжишь, не сказавъ, выполнилъ ли ты его?

— Порученіе, масса?— пробормоталъ негръ.

— Ну, да! разв я не приказывалъ теб узнать, что тутъ за церковь? Не веллъ ли я теб особенно разузнать, такова ли здшняя католическая церковь, чтобы бывшій сакраментскій органистъ могъ войдти въ нее, не красня? Готовъ держать пари, что ты вовсе и не былъ тамъ.

— Я вдь не папистъ, масса, если я думалъ…— пролепеталъ Питъ.

— Чортъ возьми! Неужели ты воображаешь себ, что я спокойно буду ждать, пока теб заблагоразсудится заказать ужинъ и выслушивать твои рчи о католической….

Испуганный Питъ исчезъ, прежде чмъ Гамлинъ могъ докончить свою фразу.

Заблаговстили къ вечерн, и немного спустя Гамлинъ вошелъ въ старинную миссіонерскую церковь. Онъ замтилъ нсколько черныхъ колнопреклоненныхъ фигуръ. Руководствуясь больше инстинктомъ, чмъ слабымъ свтомъ горвшихъ на алтар восковыхъ свчей, онъ тотчасъ же понялъ, что той особы, ради которой онъ пришелъ сюда, нтъ между молящимися. Онъ сталъ въ тнь большой колонны и сталъ ожидать ея появленія.

Прошло около получаса. Вошла толстая женщина и стала напротивъ него на колни. Затмъ явился желтый вачеро, котораго Гамлинъ видлъ еще по дорог въ Санъ-Антоніо и удивлялся его вольнодумству, онъ теперь молился Пресвятой Дв съ истинно итальянскимъ краснорчіемъ, какъ будто никогда и не думалъ вольнодумничать. Потомъ пришли двое мужчинъ и начали жаловаться на свою неудачу въ карточной игр.

Вдругъ пульсъ и сердце Гамлина сильно забились, онъ вздрогнулъ всмъ тломъ и невольно оглянулся: невдалек стоялъ мужчина, котораго онъ призналъ за того, котораго видлъ давеча изъ окна гостиницы, а именно — Рамиреца.

Если бы онъ встртился съ нимъ въ другомъ мст, то непремнно завелъ бы съ нимъ ссору, поэтому онъ ршился ждать его выхода изъ церкви и затмъ послдовать за нимъ чтобы выместить на немъ свою злобу, которая увеличивалась тмъ сильне, чмъ больше онъ убждался, что напрасно ожидаетъ прекрасную незнакомку.

Но вотъ на паперти показались дв фигуры, до слуха Джека долетло шуршанье шелковаго платья, а до обонянія какой-то чудный, тонкій ароматъ.

Сердце Гамлина дрогнуло.

Это была та, которую онъ такъ страстно ждалъ.

Она оглянулась, откинула вуаль съ прекраснаго лица и стала посреди обоихъ игроковъ. Джеку хотлось подбжать къ ней, чтобы просить ее не оскверняться близостью этихъ людей, однако онъ удержался, между тмъ какъ лицо его снова покрылось багровымъ румянцемъ — онъ въ первый разъ еще устыдился своей профессіи.

Заигралъ органъ, задымилось кадило,— Джекъ погрузился въ мечты. Ему казалось, что онъ занялъ мсто этого холоднаго, бездушнаго органиста и извлекаетъ изъ органа страстный гимнъ въ честь красавицы изъ красавицъ! Онъ чувствовалъ себя вознесеннымъ далеко отъ здшняго грховнаго міра въ, рай… но только магометанскій.

Наконецъ онъ очнулся и внимательно началъ всматриваться въ очаровавшую его особу, все, начиная съ дорогой кружевной вуали и кончая блымъ атласнымъ башмачкомъ, было вполн изящно.

Служба кончилась, и прекрасная незнакомка поднялась съ колнъ. Нсколько минутъ тому назадъ онъ готовъ былъ слдовать за нею хоть на край свта, чтобы только удостоиться одного ея взгляда, но теперь онъ почувствовалъ такую робость, какой еще никогда не испытывалъ, онъ даже отодвинулся дальше въ тнь, когда она приблизилась къ чаш съ святою водою, придланной къ той колонн, возл которой онъ стоялъ сначала. Она сняла перчатку, нагнулась впередъ такъ, что ея горячее дыханіе коснулось Джека, и опустила свои нжные пальчики въ освященную воду. Когда она перекрестилась, Джекъ вздрогнулъ: нсколько капель святой воды брызнули съ ея руки ему на лицо.

XXVII.
Викторъ длаетъ неожиданно открытіе.

Къ счастію, молодая красавица не обратила вниманія на это обстоятельство, а медленно направилась къ паперти.

Джекъ смиренно и робко послдовалъ за нею, какъ вдругъ она быстро обернулась и поспшила назадъ, мимоходомъ задвая своимъ платьемъ Гамлина. Прекрасные глаза ея выражали испугъ и изумленіе, пунцовыя губки были полуоткрыты, по всему можно было видть, что она чмъ-то сильно взволнована. Она прислонилась къ колонн и судорожно охватила ее руками, трясясь всмъ тломъ.

Гамлинъ постоялъ въ нершительности, но потомъ приблизился къ ней не смло и самоувренно, какъ онъ обыкновенно подходилъ къ женщинамъ, а съ явнымъ замшательствомъ.

— Не могу ли я чмъ быть вамъ полезенъ, миссъ?— пробормоталъ онъ, красня.— Вамъ, кажется, нездоровится?… Не подать ли вамъ стулъ?… здсь очень жарко…. Не угодно ли стаканъ воды?… карету?

— Ничего не надо,— отвтила она съ такимъ достоинствомъ, которое изумило его не меньше ея недавняго волненія,— мн сдлалось немного дурно отъ жары и духоты, по теперь все прошло,— добавила она съ такимъ прямымъ и открытымъ взглядомъ, съ такимъ хладнокровіемъ, что Гамлинъ сталъ втупикъ.

— Позвольте,— началъ онъ…

— Мн ничего не нужно.

Она хотла выйти, но сочла нужнымъ объяснить свое странное поведеніе.

— На паперти столпилось очень много людей, и мн стало дурно… Еще мн показалось, что какой-то мужчина толкнулъ меня сильно… можетъ-быть, я и ошиблась.

Она взглянула на паперть, гд стоялъ все еще мужчина.

Гамлинъ понялъ значеніе этихъ словъ и этого взгляда, онъ быстро направился къ незнакомцу, стоявшему къ нему спиной, и, смло заглянувъ ему въ лицо, узналъ Рамиреца.

Гамлинъ не сталъ вступать ни въ какія объясненія, однимъ ловкимъ движеніемъ руки и ноги онъ толкнулъ его съ паперти такъ, что тотъ покатился кубаремъ по ступенькамъ. Потомъ онъ оглянулся на причину своего дерзкаго поступка. Та оказалась ловкой не мене его: съ быстротою, нисколько не согласной съ ея недавней боязливостью, она шмыгнула мимо обоихъ мужчинъ и вскочила въ ожидавшую ее карету, поблагодаривъ Гамлина очаровательною улыбкою. Какое ему теперь было дло до того, что ему предстояло выдержать сцену съ Рамирецомъ? Онъ, вроятно, даже былъ радъ этому случаю.

Чья-то рука дотронулась до его плеча, онъ оглянулся и увидлъ искаженное злобою лицо Рамиреца.

Гамлинъ весело улыбнулся.

— Вотъ, вдь, какъ!— воскликулъ онъ съ притворною простотою.— Это ты, Джонни? Не ожидалъ!.. Неужели это твой домъ? А я еще толкнулъ тебя отсюда, заставилъ тебя пересчитать ребрами твоими вс ступеньки… это ужасно съ моей стороны!.. Вдь я долженъ быль узнать тебя по принятой тобою поз!.. Вдь такъ, Джонни?

— Меня зовутъ вовсе не Джонни, caramba! {‘Caramba’ испанское слово и значитъ — ‘проклятіе’.} — съ усиліемъ прошиплъ Викторъ, задыхаясь отъ бшенства.

— Ахъ, вотъ какъ!.. Значитъ, васъ зовутъ Карамбой? Быть-можетъ, вы родственникъ Карамбовъ изъ Дчъ-Флетса?.. Скверное же у васъ имя: ‘Джонни’ гораздо лучше… Успокойся, Джонни! Сегодня воскресенье, и я вовсе не намренъ драться теперь, совтую и теб не выходить изъ себя, ступай себ домой и выски какого-нибудь шалуна мальчишку, чтобы утишить свои взволнованныя чувства… Я бы на твоемъ мст оставилъ свой ножъ въ поко: можно имъ обрзаться, да и испугать проходящихъ… Завтра же по-утру зайди въ ту гостиницу, спроси Джека Гамлина, занимающаго 29 No, и прямо войди къ нему, тамъ ужъ я не сталъ бы стсняться, а залилъ бы всю комнату кровью…

Два-три мексиканца встали около Виктора, какъ бы желая за него заступиться.

Викторъ воспользовался этимъ.

— Разв мы собаки какія, земляки,— сказалъ онъ съ горечью,— что мы позволяемъ издваться надъ нами такому подлецу?

Мистеръ Гамлинъ понялъ слова Виктора, хотя они были сказаны по-испански.

Мексиканцы выразили свое участіе къ этимъ словамъ громкимъ крикомъ ‘caramba’, но все-таки трусили особеннаго выраженія глазъ Гамлина, а еще боле того, что могло быть скрыто въ его карманахъ.

Мистеръ Гамлинъ, однако, все еще былъ расположенъ къ шуткамъ.

— Это, вроятно, все родственники?— обратился онъ къ Виктору,— все Карамбы?.. Можетъ-быть, ты завтра придешь ко мн вмст съ ними?… Впрочемъ, можетъ-быть, они заняты и спшатъ куда-нибудь? Если имъ нельзя ждать до утра, и если вамъ моя комната покажется слишкомъ мала, то тутъ вблизи есть большая, свободная, нелюдимая площадь, называемая Plaza de los Toros, если не ошибаюсь… Что вы сейчасъ сказали?… Я вдь немного глуховатъ…

Онъ приблизился къ близстоявшему мужчин, которой праздновалъ при этомъ труса и убжалъ, какъ только могъ скоре.

Гамлинъ разсмялся, но все таки счелъ за лучшее окончить эту сцену, такъ какъ вокругъ собралось ужъ порядочно звакъ. Онъ снялъ шляпу, съ комическою важностью поклонился противникамъ и пошелъ домой, оставивъ поле битвы за этими сомнительными побдителями.

Возвратясь въ номеръ, онъ разбудилъ Пита и пустился съ нимъ въ религіозный споръ, доказывая, къ ужасу методиста, что католическая церковь первая въ мір, въ особенности для благо племени.

Пита удивляло то обстоятельство, что господинъ его во время этого диспута тщательно осматривалъ свои пистолеты.

Между тмъ и Викторъ прощался съ друзьями.

— Онъ убжалъ, подлецъ!— говорилъ онъ,— онъ чувствовалъ, что ему невыгодно будетъ вступить съ нами въ рукопашный бой. Замтилъ ты, какъ онъ трусилъ, Тибурій? Онъ испугался твоего отважнаго вида.

— Нтъ, Викторъ, онъ струсилъ предъ тобою.

— Онъ испугался храбрыхъ, непобдимыхъ мексиканцевъ,— сказалъ тотъ, который было убжалъ, но снова вернулся, замтивъ издали, что Джекъ ушелъ.— Опразднуемъ же эту побду стаканомъ aguardiente!

Викторъ, только думавшій о томъ, какъ бы избавиться отъ остальныхъ, воспользовался этимъ предложеніемъ и повелъ его въ ближайшій винный погребъ, раскланявшись съ прочими.

Въ одномъ углу комнаты сидло двнадцать игроковъ около грязнаго стола, въ сторон стоялъ арфистъ, извлекавшій изъ своего страшно разстроеннаго инструмента раздирающіе уши звуки. Игроки были такъ углублены въ свою ‘монте’, что не обращали вниманія ни на арфиста, ни на арфу.

Лицо одного изъ игроковъ показалось Виктору знакомымъ, онъ вглядлся въ него и призналъ въ немъ того страннаго переводчика, съ которымъ встртился однажды, посщая дона Педро. Онъ на этотъ разъ былъ одтъ очень прилично. Проигравъ вс лежавшія предъ нимъ деньги — раньше чего не поднималъ даже головы — онъ всталъ, коротко поклонился прочимъ игрокамъ и удалился, не говоря ни слова.

— Онъ проигралъ свои пять долларовъ, какъ обыкновенно, ни больше ни меньше, — сказалъ Викторъ своему спутнику.— Въ этотъ вечеръ онъ ужъ больше не будетъ играть.

— Ты знаешь его?— спросилъ Винцентъ, удивляясь освдомленности своего друга.

— Si. Это гончая собака американцевъ, онъ хвастается знаніемъ нашего отечественнаго языка, нашей отечественной исторіи, если вамъ какое слово покажется темнымъ, или какое-нибудь техническое названіе непонятнымъ, то можете обратиться къ нему за объясненіемъ… Вотъ каковы эти еретики!… Caramba!

— Caramba!— повторилъ Винцентъ съ патріотизмомъ, который подогрлся отъ выпитаго имъ вина.

Викторъ старался развязать ему языкъ.

— Вотъ такъ-то все на свт, шиворотъ на выворотъ,— сказалъ онъ съ таинственною миною.— Часто бываютъ здсь американцы?

— А ты знаешь знаменитаго американскаго авдоката, нашего друга, донъ Артура Пойнсета?— спросилъ Винцентъ.

— Знаю,— отвтилъ Викторъ нетерпливо.— Бываетъ онъ здсь?

— О, Господи! Бываетъ ли онъ?— разсмялся Винцентъ.— Бываетъ постоянно, вчно! У него здсь есть кліентка, красивая вдовушка, одной съ нимъ національности.

— А! ты очень умный человкъ, Винцентъ!

Винцентъ разсмялся.

— Боже мой, это давно всмъ извстно!— сказалъ онъ.

— И кто же эта прекрасная кліэнтка?

— Донья Марія Сепульвида, — съ трудомъ проговорилъ опьяненный Винцентъ.

— Какъ?… Ты, кажется, говорилъ что она одной съ нимъ національности?

— Ну, да, она американка… Но это было ужъ давно… Она была очень молода, когда пріхала сюда съ первыми американцами, сама будучи еще ребенкомъ, она давала уроки двочк вдовца дона Хозе Сепульвиды… Повторилась старая исторія: она была молода, хороша, бдна, донъ — старъ, безобразенъ, богатъ… и женился на ней. Онъ проявилъ еще больше доброты, потому что черезъ два года оставилъ ее богатою вдовою… Caramba!

Если Винцентъ не совсмъ находился подъ вліяніемъ Бахуса, то могъ бы замтить, съ какою жадностью Викторъ ловилъ его слова.

— И она хороша?… большаго роста, стройная?… большіе глаза, хорошенькій ротикъ?

— Она прелестна, какъ ангелъ!

— И донъ Артуро не только ея авдокатъ, но и обожатель?

— Говорятъ, что такъ. Но мы-то съ тобой знаемъ, Викторъ, что любовь нельзя получить по исполнительному листу… Поврь мн, это прежняя страсть…— Викторъ ловилъ каждое слово своего друга, онъ напалъ не только на слдъ пропавшей Грэсъ Конрой, но, такъ сказать, прямо наткнулся на нее… Онъ разгадалъ, наконецъ, всю тайну, въ которой участвовали трое, разгадалъ, по разсказу пьянаго болтуна, кто была молодая американка.

— Мн кажется, будто я видлъ эту героиню въ церкви,— сказалъ Викторъ.

— Едва ли! Она католичка, а донъ Артуро протестантъ, она рдко посщаетъ церковь, когда онъ бываетъ здсь.

— Но сегодня она была въ церкви.

— Нтъ, не можетъ быть!

— Ты ошибаешься,— возразилъ Викторъ.— Я сегодня самъ былъ въ церкви и видлъ ее тамъ.

— Невозможно, Викторъ, невозможно, поврь мн!

— Говорю теб, что я самъ видлъ ее,— воскликнулъ Викторъ въ сильномъ волненіи.— Borrachon!… Она была въ церкви! Она стояла на колняхъ возл колонны, передъ выходомъ она окропила себя aqua benedita… У нея большіе глаза, овальное лицо, черное платье и черный бурнусъ.

Винцентъ засмялся и закачалъ головою, какъ китайская кукла.

— Неправду говоришь, ты ее не видалъ… Ты видлъ донью Долоресъ, но не сеньору Сепульвида… У этой доньи большіе глаза, маленькій ротъ и овальное лицо, она очень смугла.

— Ночью вс кошки сры!— вскрикнулъ Викторъ съ досадою.— Кто же эта Долоресъ?— спросилъ онъ, стараясь подавить зарождавшееся въ немъ тайное опасеніе.

— Она плодъ любви Санта-Изабелльскаго коменданта и какой-то индіанки, отецъ былъ настолько глупъ, что оставилъ ей все наслдство, она очень богата и стала недавно обладательницею дарственной грамоты на цнное недвижимое имущество,— понялъ, другъ Викторъ?… Что ты такъ вытаращилъ на меня глаза?… Она не связана брачными узами, она всецло принадлежитъ церкви, Викторъ… Какъ это ты могъ счесть эту монашенку, эту донью Долоресъ за кокетливую маленькую американку?… Ну, Викторъ!… ты дуракъ!…

Викторъ и самъ признавалъ себя дуракомъ, по милости собственной поспшности. Если эта отшельница дйствительно, какъ онъ предполагалъ, исчезнувшая Грэсъ Конрой, то какой же это демонъ шепнулъ ему передать именно ей фальшивую дарственную запись, посредствомъ которой она снова длалась обладательницею отнятаго у нея обманомъ имущества?… Или, можетъ-быть, донъ Педро игралъ роль измнника?

Не были ли они вс, кром него, освдомлены объ этомъ обстоятельств — донъ Педро, Пойнсетъ, Думфи и Юлія Деваржъ? И они, разумется, потшались теперь надъ нимъ!

Онъ готовъ былъ сойти съ ума! Онъ бормоталъ тысячу проклятій и угрозъ и, оттолкнувъ опьянвшаго Винцента, выбжалъ вонъ.

XXVIII.
Экспертъ.

Холодный срый туманъ густо закуталъ весь городъ. Въ особенности онъ былъ непроницаемъ въ ранчо ‘святой Троицы’,— въ помстьи доньи Долоресъ, такъ что мистеръ Перкинсъ, англичанинъ-переводчикъ, хавшій въ это утро туда, былъ принужденъ нсколько разъ останавливаться, боясь сбиться съ дороги, пока не достигъ, наконецъ, своей цли.

Хотя метаморфозы мистера Перкинса были хорошо извстны его друзьямъ, но малознакомому съ нимъ было бы весьма трудно узнать въ этомъ дэнди, хавшемъ такъ гордо въ кабріолет, грязнаго оборванца изъ Тихоокеанской улицы въ Санъ-Франциско.

Несмотря на его эксцентричную наружность, его очевидно ожидали въ усадьб и считали за весьма важную особу, потому что, когда онъ въхалъ во дворъ, то передъ нимъ явился величественный маіордомъ и ввелъ его въ гостиную, куда тотчасъ же пришла и донья Долоресъ.

Съ тонкимъ пониманіемъ образованной женщины, она сразу угадала въ Перкинс качества, достойныя уваженія, и поэтому обошлась съ нимъ съ изысканною вжливостью. Онъ отвтилъ на ея поклонъ чрезвычайно формально и почтительно. Онъ былъ пріятно пораженъ ея пріемомъ, очарованъ ея красотою, но, подобно всмъ людямъ, не имющимъ опредленнаго положенія въ обществ, онъ былъ немного подозрителенъ и потому велъ себя осторожно.

Донья Долоресъ изящнымъ движеніемъ указала на стулъ: но гость ея предпочелъ вести разговоръ стоя.

— Я для васъ посторонняя, сеньоръ, но вы для меня — нтъ,— начала она, съ вызывающею довріе улыбкою.— Прежде, чмъ пригласить васъ къ себ, я знала васъ, по общимъ отзывамъ, за человка умнаго и добросовстнаго. Считайте же меня съ этой минуты вашимъ другомъ.

Мистеръ Перкинсъ снова поклонился, покраснвъ отъ смущенія.

Долоресъ замтила это и подошла къ письменному столу, чтобы дать гостю оправиться.

Она вынула изъ стола сложенную бумагу, придвинула къ столу два стула и сла на одинъ изъ нихъ.

Перкинсъ занялъ другой.

— Боюсь,— сказала донья Долоресъ,— что мое дло покажется вамъ страннымъ. Эта бумага — дарственная грамота, будто бы выданная моему умершему отцу дону Хозе Сальватіерр. Потрудитесь разсмотрть ее внимательно и отвтьте тогда, какъ можете, на вопросъ, который я вамъ задамъ… Прежде чмъ вы отвтите ‘да’ или ‘нтъ’, я должна сказать вамъ, что у меня нтъ въ виду никакихъ матеріальныхъ интересовъ, поэтому прошу васъ отвтить мн, какъ вы отвчали бы передъ судомъ, хотя послднее и никогда не случится. Каковъ бы вэшъ отвтъ ни былъ, я сохраню его въ тайн, такъ что васъ онъ ни къ чему не обяжетъ.

— Въ чемъ заключается вашъ вопросъ?— спросилъ мистеръ Перкинсъ, но уже безъ смущенія

— Не фальшивый ли этотъ документъ?

Онъ взялъ у нея бумагу, взглянулъ на подпись, бгло освидтельствовалъ печать и снова возвратилъ ее донь Долоресъ.

— Подпись подлинная,— сказалъ онъ и добавилъ потомъ:— я еще раньше видлъ этотъ документъ.

Донья Долоресъ нетерпливымъ движеніемъ отодвинула стулъ, что не ускользнуло отъ вниманія Перкинса и не мало удивило его, онъ въ первый еще разъ видлъ женщину, недовольную тмъ, что иметъ право на владніе цннымъ имуществомъ.

Онъ съ любопытствомъ взглянулъ на нее.

— Документъ, значитъ, правиленъ!— сказала она грустно.

— А вы имете поводъ считать его подложнымъ?

— Да, онъ недавно найденъ въ бумагахъ отца, а между тмъ существуетъ и другой такой же.

Мистеръ Перкинсъ снова взялъ бумагу, разсмотрлъ ее повнимательне, подержалъ противъ свта и спросилъ:

— Могу васъ уврить, что эта бумага не поддльная. Гд другая?

— Не въ моихъ рукахъ.

Перкинсъ повелъ плечами.

— Какъ же я могу сдлать сравненіе, когда у васъ ея нтъ?

— Не надобно и сравнивать, разъ этотъ документъ подлинный.

— Можетъ-быть, тутъ ошибка. Кто владетъ другимъ? Кому онъ первоначально выданъ, и какъ?

— Онъ былъ данъ пять лтъ тому назадъ нкоему доктору Деваржу…

Перкинсъ, при имени Деваржа, пытливо уставилъ на нее глаза.

— Вы… сказали… доктору Деваржу?

— Да. Вы его знали?

Долоресъ смутилась въ свою очередь. Оба нсколько времени молчали.

— Я слышалъ это имя,— съ усиліемъ отвтилъ Перкинсъ.

— Да, это знаменитое въ ученомъ мір имя. Онъ умеръ, но передъ смертью передалъ эту запись молодой двушк… Грэсъ Конрой.

Она пытливо взглянула на Перкинса, но онъ совершенно овладлъ собою.

Долоресъ продолжала уже съ спокойнымъ духомъ.

— Да, онъ передалъ ей дарственную запись. Пять лтъ впустя, явилась женщина и заявила, подъ именемъ Грэсъ, права на эту запись. Но такъ какъ выполненіе ея плана показалось ей слишкомъ тяжелымъ, то она пріобрла себ — Богъ-всть какими способами — любовь брата этой Грэсъ и вышла за него замужъ, какъ за ближайшаго наслдника.

Долоресъ остановилась, смуглыя щеки ея вспыхнули.

Мистеръ Перкинсъ, казалось, ничего не видлъ. Все его существо внезапно измнилось, мысли его очевидно блуждали вдалек, и лицо постарло.

— Такъ, такъ,— проговорилъ онъ съ чрезвычайнымъ усиліемъ.— Все это доказываетъ, что тотъ документъ несомннно фальшивый. Значитъ, вы сомнваетесь въ подлинности вашего документа, потому что онъ поздно отысканъ?— Ну, это не иметъ никакого значенія, можете быть покойны.

Онъ всталъ, какъ бы считая разговоръ поконченнымъ, и спшилъ удалиться, чтобы скрыть свое волненіе. Долоресъ тоже встала.

Еще одно мгновеніе, и эти два существа, пришедшія въ соприкосновеніе такимъ страннымъ образомъ, разстались бы опять. Но случаю угодно было остановить Перкинса, чтобы предложить вопросъ, отъ котораго зависла судьба ихъ обоихъ.

— Я понялъ изъ вашихъ словъ, что настоящая Грэсъ Конрой пропала безъ всти, а этотъ…. докторъ…. Деваржъ умеръ. Но какимъ же образомъ обманщица получила возможность предъявлять какія бы то ни было права?

— О…. она вышла за Гэбріеля Конроя подъ именемъ вдовы доктора Деваржа.. Пресвятая два!.. что съ вами?.. Вамъ дурно?..

Онъ прислъ на мгновеніе и, когда она хотла позвать прислугу, удержалъ ее за руку.

— Не безпокойтесь, сеньорита, со мною часто бываютъ подобные минутные припадки…. Я осмлюсь просить только дать мн стаканъ воды…. Вотъ, благодарю васъ, этого достаточно.

Вмсто того, чтобы выпить этотъ стаканъ воды, онъ вылилъ его себ на голову.

— Приливъ крови,— сказалъ онъ,— я еще утромъ предчувствовалъ его. Теперь все прошло, я всегда избавляюсь отъ этихъ припадковъ холодною водою… Надюсь, что я не испортилъ вашего ковра… Но обратимся снова къ вашему длу.

Онъ уже безъ смущенія подвинулся къ Долоресъ.

— Покажите еще разъ документъ….

Онъ вынулъ изъ кармана увеличительное стекло и навелъ его на подписи и печать документа.

— Подписи несомннны, печать — также, у васъ все въ порядк, а у миссисъ Деваржъ, очевидно, документъ фальшивый.

— Я съ вами не согласна,— сказала Долоресъ спокойно.

— Почему?

— Предполагая, что тотъ документъ схожъ съ этимъ въ подробностяхъ…

— Но это ничего не доказало бы,— перебилъ онъ ее.— Выслушайте меня: въ то время, когда былъ выданъ этотъ документъ, лежали въ таможн цлыя стопы подобныхъ грамотъ, уже подписанныхъ губернаторомъ, только нуждавшихся въ заполненіи нкоторыхъ пробловъ, чтобы получить законную силу. Эта Деваржъ могла достать такой же документъ, такъ же какъ и многіе другіе — со времени владычества американцевъ, но она поступила очень неосторожно,— мн извстны руки всхъ переписчиковъ и клерковъ, такъ какъ я долгое время находился между ними… Выставьте меня свидтелемъ, я, донна Долоресъ…

— Вы забываете,— прервала она хладнокровно,— что я не желаю утверждать этотъ документъ законнымъ порядкомъ… Онъ можетъ быть и поддльный, если всякій могъ фабриковать подобную бумагу… Вы говорите, что вамъ знакомь, руки переписчиковъ, такъ укажите, кто писалъ эту бумагу?

Перкинсъ схватилъ бумагу и пробжалъ ее.

— Странно!— пробормоталъ онъ.— Это писано какимъ-то новымъ клеркомъ… Почеркъ совершенно мн незнакомый. А это что такое?… поправка числа… и совсмъ другою рукою… я видлъ этотъ почеркъ… Но гд, въ какой именно контор?

Онъ остановился и провелъ рукою по волосамъ, какъ бы припоминая что-то.

— Но почему вы думаете, что бумага фальшивая?— спросилъ онъ внезапно.

— Потому, что, если та женщина пріобрла свой документъ преступнымъ путемъ то могъ найтись человкъ, который подсунулъ фальшивый документъ въ бумаги умершаго человка, чтобы помшать ей добиться успха, не подвергая ее въ то же время тяжкой отвтственности.

— Но кто же могъ это сдлать?

— Быть-можетъ, братъ или мужъ… вообще не врующій въ то, что настоящая… Грэсъ Конрой пропала навсегда.

— Ну, нтъ, изъ одной гуманности врядъ ли бы кто-нибудь рискнулъ поддлать бумагу. И почему же ее подсунули именно вамъ?

— Потому, что меня знаютъ за богатую и… и справедливую женщину,— добавила она съ замшательствомъ, но и съ гордостью, поразившею Перкинса.

— Но разв можно допустить, чтобы эта женщина не обсудила заране все pro и contra?.. Едва ли!— возразилъ онъ.

— Это, можетъ-быть, месть отвергнутаго обожателя,— сказала Долоресъ съ загадочнымъ выраженіемъ лица.

Перкинсъ быстро вскочилъ.

— Да, это можетъ быть,— пробормоталъ онъ,— я бы самъ такъ поступилъ… Сюда кто-то идетъ… Поручите мн все дло… или по крайней мр, доврьте на время хоть эту бумагу, я узнаю вс подробности и сообщу ихъ вамъ… Благодарю васъ!.. Я тоже сильно заинтересовался этой путаницею,— добавилъ онъ съ странною улыбкою, — Adios, dona Dolores!

Ей хотлось предложить ему еще вопросъ, но въ это мгновенье за окномъ раздался стукъ экипажа, и Перкинсъ удалился.

Вслдъ за тмъ вошла въ комнату смющаяся, кокетливая донья Марія Сепульвида.

— Ну,— сказала она, протягивая руку Долоресъ, ты — невста Христова — принимаешь больше постителей, чмъ свтская дама, возл воротъ стоятъ молодые мужчины, а отъ тебя сейчасъ вышелъ препротивный селадонъ… Кто это? адвокатъ?.. Ну, это ужъ черезчуръ!.. У меня, по крайней мр, только одинъ.

— За то этотъ одинъ, вроятно, дльне моихъ многихъ,— отвтила Долоресъ, обмахивая веромъ раскраснвшіяся щеки доньи Маріи.

— О, конечно!— возразила она, прищуривая глаза.— И вотъ я привезла теб послднюю новость… Но скажи сперва, кто этотъ дерзкій юноша у тебя на двор?— Ужъ не клеркъ ли этого стараго адвоката?

— Можетъ-быть, что его и дожидался, клеркъ,— отвтила она.— Разскажи скоре новость.

Но донья Марія подбжала къ окну.

— Нтъ, адвокатъ узжаетъ одинъ, а франтикъ еще здсь. Долоресъ овладлъ внезапный страхъ: Викторъ осмлился явиться! Она выглянула изъ-за оконной занавси, но это былъ не Викторъ.

Глаза ея встртились съ черными глазами Гамлина.

— Я не знаю кто это такой,— сказала Долоресъ.

— Ну, врю теб… Значитъ, это меня преслдуютъ.

— Ну, что же?— спросила Долоресъ съ любопытствомъ.

— Что такое — что же?— произнесла донья Марія полувесело, полусмущенно.

— Разсказывай же свою новость!

— Ахъ, да!— проговорила донья Марія немного насмшливо. Дло покончено.

— Серьезно?

— Да, онъ былъ сегодня у меня.

— И просилъ твоей руки?— спросила донья Долоресъ, открывая веръ и отворачиваясь къ окну.

— Да…

— И ты отвтила?

— Да, отвтила…

— Что же?

— ‘Нтъ!’

XXIX.
Гэбріель разсуждаетъ о приличіяхъ.

Посл визита къ нимъ Думфи, жители Одноконнаго Стана больше уже ничему не удивлялись. Онъ, этотъ знаменитый аферистъ, удостоилъ односельчанъ своимъ присутствіемъ,— разв могло еще быть счастіе больше этого?! Посл этого распространилась всть объ учрежденіи компаніи, съ цлью добыванія серебра изъ открытаго въ Конроевой гор рудника.

Въ теоріяхъ относительно этого открытія не было недостатка.

Одна половина жителей поселка утверждала, что это предпріятіе затяно Думфи, что сей великій мужъ задался мыслію возвести поселокъ на степень второй столицы Калифорніи и поэтому ‘выдумалъ’ рудникъ и устроилъ, при громадныхъ издержкахъ, вс нужныя машины и плавильни, что этотъ планъ созрлъ уже пять лтъ тому назадъ и что тогда уже Думфи выбралъ Гэбріеля своимъ орудіемъ, назначивъ ему пожизненную пенсію въ тысячу долларовъ за разршеніе пользоваться его именемъ — и поэтому всякій долженъ ловить случай выгодно сбыть свои полевыя угодья, прежде чмъ лопнетъ этотъ грандіозный мыльный пузырь.

Другая же партія увряла, что вся эта афера — только дло случая, что мистеръ Думфи прізжалъ въ Одноконный Станъ съ совершенно иной цлью, что онъ нечаянно встртился съ Габріелемъ на прогулк, нечаянно увидалъ страннаго вида камень и сказалъ: ‘это похоже на кусокъ серебряной руды’, Гэбріель засмялся, а Думфи тогда серьезно спросилъ: ‘не продадите ли вы мн эту землю за семнадцать милліоновъ?’ Гэбріель же, дуракъ, принялъ его предложеніе и продалъ за безцнокъ рудникъ, стоимостью въ 150 милліоновъ.

Какъ бы то ни было, а посщеніе мистера Думфи имло то же дйствіе на колонію, какъ плодотворный дождь, это вызвало въ ней неусыпную дятельность, и новыя постройки стали расти какъ грибы.

У подножія горы былъ заложенъ фундаментъ громадной Конроевской плавильни. Скромная кухмистерская миссисъ Маркль уже не могла больше удовлетворять требованіямъ увеличивавшейся колоніи, и тогда была выстроена большая гостиница.

Слдуетъ упомянуть о другомъ еще признак прогресса въ поселк, а именно: объ ежедневной въ немъ газет, въ которой сообщались вс новости, среди которыхъ было напечатано и упомянутое происшествіе.

Въ виду всхъ этихъ нововведеній и все боле утончавшагося вкуса, оказалось нужнымъ измнить неблагозвучное названіе колоніи ‘Одноконный Станъ’ на боле громкое и пріятное для слуха — ‘Сильверополь’, что одно только и не было еще приведено въ исполненіе.

Должность главнаго управляющаго полуоткрытаго рудника — самая главная и отвтственная — была передана Гэбріелю, который, однако, поставилъ вмсто себя какого-то молодого, хитраго, бойкаго парня, самъ являясь начальникомъ лишь въ случа нужды, а въ остальное время работая вмст съ прочими рудокопами.

Компанія не очень-то довряла его административнымъ способностямъ, но не могла игнорировать его громадное нравственное вліяніе на рабочихъ, пріобртенное имъ своими демократическими воззрніями и своею любовью къ труду. Больше же всего нравилось знавшимъ его прежде рудокопамъ то, что онъ нисколько не перемнился оттого, что ему повезло. Съ не малою гордостью они указывали не этого скромнаго, безпритязательнаго богатыря всмъ постителямъ и разсказывали, что онъ работаетъ съ ними заодно, хотя и иметъ семнадцать милліоновъ, да кром того и половину рудника. Богатство, доставшееся ему такъ неожиданно, казалось, подавляло его своею тяжестью, такъ что онъ чувствовалъ себя облегченнымъ и свободнымъ только тогда, когда работалъ попрежнему безъ отдыха. Онъ всегда старался избгать разговора объ этомъ богатств, что еще боле подтверждало догадку тхъ людей, которые видли въ немъ лишь орудіе Питера Думфи.

Въ особенности бросалось въ глаза то, что населеніе Одноконнаго Стана приписывало Гэбріелю только самое небольшое участіе въ увеличивавшемся благоденствіи колоніи, оно даже не признавало и жену его участницей. ‘Нтъ никакого сомннія, что власть ея надъ Гэбріелемъ происходитъ вслдствіе женской хитрости и красоты ея’, такъ говорили про нее. Никто не сомнвался въ томъ, что эта бабочка, согртая солнцемъ счастія, станетъ теперь перелетать съ цвтка на цвтокъ, вмст съ съ милліонами Гэбріеля, а затмъ совершенно скроется съ ними изъ виду всего поселка и своего дурака-супруга.

Гэбріель неоднократно слышалъ это пророчество, но относился къ нему совершенно равнодушно, на что смотрли съ полупрезрительною, полусожалющею улыбкою, его абсолютную нечувствительность къ ея двусмысленной репутаціи сочли за безнадежность сознательнаго рогоносца. Даже м-съ Маркль, не имвшая успха въ своихъ попыткахъ умиротворить Олли, держалась того мннія, что въ домашнемъ быту Гэбріеля безусловно властвуетъ миссисъ Конрой.

Однако, по мимо этихъ мрачныхъ предсказаній, миссисъ Конрой не обнаруживала никакого желанія улетть. Съ обычною въ той стран быстротою, былъ выстроенъ по ея желанію еще новый домъ, стны котораго наполняли всю окрестность сладкимъ смолистымъ запахомъ. Вкусъ миссисъ Конрой убралъ его воздушными кисейными занавсками и красивыми коврами, а братская любовь Гэбріеля доставила сюда піанино для Олли, вмст съ чмъ была приглашена и учительница.

Сюда приходили лучшіе граждане округа, чтобы удостовриться въ любезности и прелестяхъ хозяйки: почетный гражданинъ мистеръ Бланкъ обдалъ у нея проздомъ, его высокородіе, судья Бислинджеръ, разсказывалъ въ ея гостиной свои анекдоты, полковникъ Старботтль красовался у ея стола своею мощною грудью и, простившись съ нею, увезъ съ собою не только пріятное воспоминаніе объ ея красот, но и высокое мнніе о своей собственной притягательной сил.

Гэбріеля можно было встртить дома не иначе, какъ во время обда и ночью, если же Олли иногда и случалось упросить его остаться еще на часокъ посл обда, то онъ постоянно садился на балконъ, боясь закоптить обои и занавски своею трубкою.

Самымъ любимымъ мстомъ Гэбріеля была его прежняя хижина, стоявшая теперь пустою и быстро приближавшаяся къ полному разршенію, тмъ не мене онъ упорно отказывался ее срыть. Онъ часто сидлъ по вечерамъ у покинутаго очага и въ раздумьи курилъ свою трубку, просто вслдствіе силы привычки къ одиночеству.

Онъ пришелъ въ это время къ тому убжденію, что нкоторое различіе въ образ мыслей и во вкусахъ, замчаемое имъ еще прежде, неминуемо должно будетъ привесть его къ разлук съ Олли — для ея же пользы. Съ свойственною ему откровенностью, онъ часто высказывалъ это ей, хотя ему при этомъ было ужасно больно на душ. Когда ея учительница музыки однажды вжливо пригласила его удостовриться лично въ успхахъ двочки, то онъ просто отвтилъ ей: ‘Мн кажется, миссъ, что я не долженъ въ это вмшиваться, пусть она продолжаетъ, не спрашивая моего мннія, которое не можетъ имть для нея никакой цны’. Въ другой разъ онъ встртилъ Олли, шедшую вмст съ подругами, пріхавшими къ ней изъ Сакраменто, въ немъ вдругъ пробудилось сознаніе, что его неуклюжая фигура и неповоротливый умъ могутъ лишь компрометировать сестру, и онъ далеко обошелъ эту веселую компанію.

Съ другой стороны казалось, что и Олли, ослпленная новымъ положеніемъ и тмъ всеобщимъ уваженіемъ, которое дается богатству, все меньше и меньше стала обращать вниманія на брата. Она удовлетворялась тмъ сознаніемъ, что и онъ пріобрлъ себ значеніе, хотя и поверхностное, въ сред товарищей и знакомыхъ.

При ея страшномъ честолюбіи и все боле расширявшемся умственномъ кругозор, не было ничего удивительнаго въ томъ, что простые пріемы необразованнаго брата сильно начали ее раздражать, между тмъ какъ прежде они вовсе не задвали ее. Такимъ образомъ пропасть, начавшая раздлять брата и сестру, увеличивалась между ними съ каждымъ часомъ, пока миссисъ Конрой не была пріятно поражена сообщеніемъ Гэбріеля, что онъ нашелъ возможнымъ отдать Олли въ одинъ пансіонъ въ Сакраменто, при чемъ еще намекнулъ, что посл того выполнитъ свое данное ей — жен — общаніе прохаться съ нею по Европ.

Такъ какъ такому простяку, каковъ былъ Гэбріель, положительно было невозможно держать что-либо въ тайн, то Олли знала хорошо его намренія и ждала только ихъ формальнаго объявленія съ его стороны. Начавъ разъ критиковать его, она злилась на него за серьезный тонъ, которымъ онъ обыкновенно начиналъ объяснять то, что давно ужъ было всмъ извстно, но о чемъ онъ постоянно забывалъ.

Однажды Гэбріель прогуливался съ нею въ лсу, и наконецъ они дошли до брошенной хижины, тутъ онъ остановился, Олли оглянулась и пожала плечами.

Гэбріель, наблюдавшій и понимавшій каждое ея движеніе, замтилъ и это.

— Здсь очень некрасиво, Олли,— началъ онъ, потирая руки:— но мы провели въ этой дрянной хижин очень счастливые дни. Ты не помнишь больше о тхъ вечерахъ, когда я приходилъ съ работы и чинилъ твои платья, между тмъ какъ ты уже спала? Не помнишь больше, какъ я штопалъ твои чулки?

При этихъ словахъ онъ громко, но не безъ нкотораго смущенія, разсмялся.

Олли тоже засмялась, но какъ-то принужденно, и скользнула взглядомъ по своей фигурк. Гэбріель поймалъ этотъ взглядъ. Да, теперь трудно было узнать въ ней ту бдную сироту, которая еще такъ недавно — а ему казалось, что съ тхъ поръ протекли столтія!— сидла въ этой хижин у его ногъ и слушала его сказки.

Всматриваясь теперь въ ея лицо, онъ замтилъ, что еще одна давно лелянная надежда исчезаетъ,— та надежда, что она со временемъ будетъ похожа на Грэсъ и такимъ образомъ поддержитъ память объ этой пропавшей сестр.

Олли не хотла помнить о тхъ временахъ, на которыя намекалъ Гэбріель, но видъ этой хижины пробудилъ въ ней совершенно другое воспоминаніе:

— А ты помнишь еще, Гэбъ,— проговорила она торопливо,— когда сестра Юлія внезапно явилась въ первый разъ на порог этой двери? Боже! какъ мы тогда оробли!.. Если бы мн въ ту минуту кто сказалъ, что ты женишься на ней, то… то я убила бы его,— брякнула она, посл напрасныхъ попытокъ подыскать боле приличное выраженіе.

Гэбріель, которому это сочетаніе мыслей не понравилось, перескочилъ вдругъ отъ сентиментальности къ теоріямъ приличій.

— Молодой двушк не слдуетъ говорить, будто она способна убивать людей,— сказалъ онъ немного рзко, но тотчасъ же добавилъ мягче: для меня-то это ничего, но если бы твои учительницы и благовоспитанныя подруги услышали отъ тебя подобныя слова, то это было бы не очень красиво… Сядь на минутку, Олли, мн надо теб сказать одну вещь.

Онъ взялъ ее за руку и усадилъ вмст съ собою на огромный камень, прежде служившій его старой хижин крыльцомъ.

— Надюсь, что ты еще помнишь,— началъ онъ, играя ея рукою,— какъ я теб говорилъ, что я намренъ сдлать въ случа, если найду рудникъ: первое было — дать теб хорошее воспитаніе, второе — отыскать Грэсъ, если только она еще находится въ живыхъ. Послднее можно было начать еще раньше и различными путями, но между ними не было ни одного удобнаго, и моментъ не былъ подходящій. Я всегда предполагалъ, что она сама найдетъ меня, если только она узнаетъ какимъ-либо образомъ, гд я живу… Я могъ бы обратиться за помощью къ другимъ людямъ, которые очень опытны въ подобнаго рода длахъ, но я не захотлъ и этого, а знаешь ли, почему?

Олли нетерпливо покачала головой.

— Потому, что она всегда дичилась и боялась чужихъ, ты этого не можешь знать, Олли, такъ какъ ты была слишкомъ молода, чтобы это замтить, да и понять ея ты не можешь, потому что ты никогда не робла и не боялась никого и ничего… А она, къ тому же еще, имла много причинъ быть застнчивой,— причинъ, которыхъ важность теб показалась бы сомнительною.

— Ты думаешь, Гэбъ,— брякнула она опять,— что она была застнчива, потому что убжала съ любовникомъ?

Даже боле опытные знатоки человческой натуры, чмъ Гэбріель, нердко бывали приводимы въ смущеніе быстрою понятливостью дтей, такъ что нечего удивляться ужасу, овладвшему имъ при этихъ словахъ. Онъ положительно не зналъ, что сказать.

— Ну, что же ты предпринялъ?— спросила Олли нетерпливо

Гэбріель глубоко вздохнулъ.

— Такъ какъ Грэсъ имла основательныя причины быть застнчивой,— причины, имвшія отношеніе къ наслдству нашихъ родителей,— продолжалъ онъ смло и не особенно логично, не обращая вниманія на замчаніе Олли,— то я былъ того мннія, что я самъ, а не кто-нибудь чужой, долженъ ее розыскать. Мн было извстно, что она не въ Калифорніи, а то непремнно должно бы было ей попасть на глаза хоть одно изъ множества разосланныхъ мною повсюду объявленій,— такъ что же я сдлалъ?— Въ Нью-Іорк издается газета, называемая ‘Herald’, въ этой газет печатаются тоже объявленія, но только для людей, живущихъ гд-нибудь очень далеко. Эти объявленія пишутся отцами къ сыновьямъ, мужьями къ женамъ и братьями къ сестрамъ, если они какъ-нибудь потеряли другъ друга изъ вида.

— А двочки пишутъ ихъ къ своимъ милымъ дружкамъ,— перебила Олли живо.— Я знаю.

Гэбріель опять онмлъ отъ ужаса.

— Ну, да, это называется вовсе не объявленіями, а личными замтками… О, я знаю ихъ наизусть. Двушки пріобртаютъ себ черезъ нихъ любовниковъ, Гэбъ!

Гэбріель поднялъ глаза къ голубому своду небесъ, къ его величайшему изумленію, сводъ этотъ не рухнулъ на эту гршницу, даже не помрачился… Стоило ли еще продолжать? Могъ ли онъ еще сообщить что-либо этой странной двочк, чего она не знала бы лучше его?

— Я напечаталъ одну изъ такихъ замтокъ,— продолжалъ онъ все-таки, хотя и неохотно,— въ такомъ род…

Онъ снова остановился, долго рылся въ своихъ карманахъ, вытащилъ, наконецъ, вырзку изъ газеты и началъ читать замтку медленно и тихо:

‘Если Г. К. намрена извстить своихъ глубоко огорченныхъ родныхъ о своемъ мстопребываніи, то она очень обрадовала бы этимъ стараго Гэба. Я тогда пріду за ней и привезу ее къ Олли, которая ей очень обрадуется. Если Г. К. больна или не хочетъ пріхать къ своимъ роднымъ, то просятъ ее написать, по крайней мр. Г. К.— Г. К. здоровъ и бодръ, какъ всегда, Олли также. Все обстоитъ благополучно. Просятъ адресовать Г. К. въ Одноконный Станъ въ Калифорніи’.

— Мн кажется, что эта замтка не очень хорошо написана, въ особенности же смыслъ ея затемняется частымъ повтореніемъ ‘Г. К.’,— сказала Олли.

— Не безпокойся: она пойметъ ее,— торопливо возразилъ Гэбріель.— Юлія была того же мннія, какъ и ты, когда я показалъ ей эту замтку, но я сказалъ ей то же самое, что говорю и теб, что Грэсъ пойметъ эти слова, она вдь знаетъ, что у насъ съ нею одинаковыя начальныя буквы именъ. А если чужіе посмются надъ этою замткою, то что же за бда?.. Она, впрочемъ, ужъ достигла своей цли,— добавилъ онъ доврчиво, притягивая сестру къ себ.— Я получилъ отвтъ.

— Отъ Грэсъ?

— Нтъ,— отвтилъ онъ, смутившись немного.— Не прямо отъ Грэсъ… то-есть… да, вотъ, читай лучше сама…— и онъ подалъ ей другую газетную вырзку.

Олли жадно схватила бумажку и прочла слдующее:

‘Г. К. Не жди больше пропавшую, она никогда больше не вернется. Заботься объ оставшейся. Будь счастливъ. Ф. А.’

Олли перевернула бумажку во вс стороны и спросила, наконецъ, запальчиво и вся покраснвъ:

— И это все?

— Все. Такой короткій отвтъ совершенно въ ея манер.

— Хорошая манера!— воскликнула Олли, сжавъ свой крошечный кулакъ и ударивъ имъ о камень.— Манера эта доказываетъ страшную безсердечность, и я готова повторить это мнніе этому ‘Ф. А’… этому Филиппу Ашлею, если бъ я увидла его!

Странное выраженіе, которое рдко замчалось на добродушномъ лиц Гэбріеля, исказило его черты, когда онъ спокойно протянулъ руку и взялъ бумажку обратно.

— А я узжаю,— произнесъ онъ коротко.

— Узжаешь?— спросила Олли.

— Да, на востокъ, въ Нью-Іоркъ. Юлія детъ со мною. Юлія говоритъ, а она умная женщина, что этотъ мальчишка наврное находится въ Нью-Іорк, гд проживаютъ вс, подобные ему… Вотъ объ этой-то поздк я и хотлъ переговорить съ тобою, Олли… Насъ съ тобою разлучаетъ моя обязанность къ Грэсъ и также къ теб. Было бы очень несправедливо, если бы я сталъ таскать тебя съ собою, не давъ теб образованія, поэтому я отдамъ тебя въ пансіонъ въ Сакраменто, пока не вернусь… Слышишь, Олли?

— Слышу,— отвтила она, устремивъ свои ясные глаза на брата.

— Ты не должна тосковать обо мн, когда я уду… И скажу еще, что хорошо было бы, если бы ты забыла весь Одноконный Станъ и всхъ живущихъ въ немъ… Я хочу сдлать изъ тебя лэди, и мн было бы весьма непріятно, если бы кто изъ здшнихъ попрекнулъ тебя прошлымъ… Я хочу сказать тому мальчишк: ты не смй судить о всхъ Конрояхъ по мн, потому что мужскіе члены этой фамиліи только велики ростомъ, а пусты вотъ здсь (онъ указалъ на лобъ), но въ Калифорніи есть у насъ маленькая леди, которая теперь то, чмъ могла бы быть Грэсъ, если бы она тоже получила хорошее воспитаніе, ступай, поговори съ этою маленькой леди, тогда ты увидишь, что я не солгалъ теб… Вотъ что я скажу ему, Олли, надюсь, разумется, что ты не сдлаешь своего стараго Гэба лгуномъ, и что ты будешь свдуща въ разныхъ тамъ астрономіяхъ и философіяхъ или какъ ихъ тамъ называютъ… кажется, что такъ.

— Но, скажи-ка, Гэбъ, стоитъ ли гнаться за Грэсъ, если она сама не желаетъ вернуться къ намъ?— спросила Олли рзко.

— Ты не должна буквально понимать эти личныя замтки, он похожи на загадки. Въ той хотя и сказано, что Г. К. никогда не вернется, но вдь можетъ же быть, что это совершено другая Г. К.— поняла?— или, можетъ-быть, она ужъ носитъ другое имя,— поняла?

— Послднее можетъ быть,— она, наврное, замужемъ.

— Ну, да,— отвтилъ Гэбріель, покраснвъ немного.

— Но если это серьезно другая Г. К.?

— Нтъ, едва ли… Я сначала такъ подумалъ, но теперь вижу, что это глупая мысль… Юлія тоже такъ говоритъ,— отвтилъ онъ, снова смутившись.

Олли все еще казалась неубжденною.

— Но что же означаютъ слова: ‘Заботься объ оставшейся’?

— То, что я долженъ заботиться о теб,— отвтилъ онъ живо.— Грэсъ всегда думала больше о другихъ, чмъ о себ, и, наврное, теперь то же длаетъ.

— Ну, хорошо, я останусь, а ты удешь, но что же ты предпримешь безъ меня?

Гэбріель промолчалъ. Заходящее солнце прямо ударяло ему въ лицо и ослпляло его до того, что онъ былъ принужденъ закрыть себ глаза кудрями Олли, крпко держа ея голову обими руками.

Посл продолжительной паузы онъ сказалъ:

— Хочешь знать,— почему я такъ люблю эту старую хижину и этотъ холодный очагъ?

— Да, — отвтила Олли, глаза которой были полны слезъ — вроятно, тоже вслдствіе яркаго солнечнаго свта — и которая поэтому была рада, что нашелся предлогъ отвернуться отъ брата, чтобы глядть на хижину.

— Люблю не потому, что провелъ въ этой хижин такъ много счастливыхъ часовъ… не будемъ больше объ этомъ думать… нтъ, но потому что именно въ этомъ мст я сдлалъ первый ударъ заступомъ, люди говорятъ, что я началъ сперва работать тамъ, гд затмъ открылъ рудникъ, но это ложь… Мн часто кажется, Олли, будто первый ударъ заступомъ принесъ мн больше счастія, чмъ я когда-либо дождусь отъ всего своего богатства… Однако пойдемъ, Олли, пойдемъ! Юлія, наврное, ужъ безпокоится о насъ… Боже! вотъ тамъ идетъ какой-то господинъ… онъ приближается сюда, мн почти совстно итти въ такомъ костюм рядомъ съ тобою.— Слушай, Олли, ему не надо знать, что мы братъ и сестра… Пойдемъ!

Несмотря на поспшность Гэбріеля, незнакомецъ увидлъ его и прямо подошелъ къ нему.

— Скажите, пожалуйста, гд тутъ Большая Конроевская гостиница?— спросилъ онъ вжливо.

Этотъ господинъ вполн былъ способенъ возбудить въ Одноконномъ Стан и уваженіе и любопытство: Гэбріель въ его присутствіи съ особенною силою почувствовалъ всю непредставительность своей наружности. Незнакомецъ былъ одтъ весьма элегантно, хотя и не по послдней мод.

При вопрос незнакомца, Гэбріель съ ужасомъ замтилъ, что Олли старается освободиться отъ его руки, которою онъ крпко держалъ ее.

— Идите все впередъ по этой тропинк, тогда вы очутитесь на Главной улиц, которая доведетъ васъ до гостиницы. Я бы съ удовольствіемъ проводилъ васъ, но мн поручили вотъ эту барышню,— сказалъ Гэбріель, при каждомъ слов сжимая до боли руки Олли,— а такъ какъ она принадлежитъ къ весьма благородному семейству, то мн зададутъ жаркую баню, если я не приведу ее домой во-время… Виноватъ, миссъ, но вдь я говорю правду.

Опасаясь дать Олли поводъ обличить его во лжи, онъ поспшно удалился съ нею и вскор исчезъ въ тни сосенъ, покрывавшихъ Конроеву гору.

XXX.
Неожиданные постители большой Конроевской гостиницы.

Большая Конроевская гостиница имла ту особенность, что содержалась достаточно опрятно. Въ ней было очень тихо, даже административная дятельность миссисъ Маркль и ея помощницы совершалась безъ всякаго шума, ихъ даже рдко было видно, такъ какъ он показывались только нкоторымъ изъ особенно почетныхъ и старинныхъ постителей. Тутъ была общая зала съ зеркалами и картинами въ богато вызолоченныхъ рамахъ, съ изящною обитою краснымъ плисомъ мебелью, съ таковыми же драпри и съ мягкими пушистыми коврами, заглушавшими каждый шагъ, страннымъ образомъ жители Одноконнаго Стана чувствовали себя крайне стсненными въ этомъ роскошномъ салон, и они заглядывали въ него лишь на самое короткое время.

Миссисъ Маркль и Салли имли и свою приватную гостиную, въ которую имли доступъ лишь самые избранные гости. Между этими немногими счастливцами находился и адвокатъ Максвеллъ. Онъ былъ вдовцомъ и питалъ, какъ говорили знавшіе его, самое циническое недовріе къ прекрасному полу, вслдствіе чего часто подвергался опасности.

Миссисъ Маркль было извстно, что Юлія Конрой была его кліэнткой, и что ее свелъ съ Гэбріелемъ несчастный случай въ дорог, когда она хала къ Максвеллу по дламъ, но все-таки она никакъ не могла избавиться отъ мысли, что между супругами существовало знакомство еще гораздо раньше, несмотря даже на то, что мистеръ Максвеллъ уврялъ ее, что этого не было, а знакомство началось именно во время того случая. Онъ смло могъ уврять въ этомъ кого хотлъ, не рискуя быть обвиненнымъ въ нескромности относительно своей прежней кліэнтки, такъ какъ онъ во всемъ остальномъ былъ весьма молчаливъ и говорилъ только, что она пользовалась его совтами въ дл какого-то давнишняго наслдства со стороны умершаго въ Европ дяди. Однажды онъ проговорился и назвалъ ее Грэсъ Конрой, въ присутствіи все той же миссисъ Маркль. Она пытливо взглянула на него.

— Я хотлъ сказать — миссисъ Конрой,— поправился онъ торопливо.

— Грэсъ… Гмъ!.. Кажется, пропавшую его сестру звали Грэсъ, не такъ ли?— спросила она.

— Да,— отвтилъ онъ, немного смутившись — Разв онъ разсказывалъ о ней?

— Нтъ,— отвтила она откровенно:— мы съ ними разговаривали только о самыхъ обыденныхъ предметахъ, но мн говорила о ней Олли, и, судя по ея словамъ, эта сестра была единственнымъ женскимъ существомъ, когда-либо любимымъ имъ.

— Но мн кажется,— замтилъ адвокатъ,— что миссисъ Конрой вполн замняетъ ему сестру.

— Никогда! эта хитрая эгоистка вовсе ему не пара,— отвтила она торопливо.

— Опасаюсь, что вы слишкомъ несправедливы къ ней,— возразилъ онъ.— Впрочемъ, нельзя удивляться тому, что дв красавицы не могутъ правильно оцнить одна другую.. Позвольте узнать, почему вы считаете ее хитрою эгоисткою?

— Хитрою я называю ее потому, что она вышла замужъ за этого простяка Конроя, который, нврное, не женился бы на ней, если бъ она сама не кинулась ему на шею, ну, а эгоизмъ ея проглядываетъ во всей ея особ, если только взглянуть на нее повнимательне.

Мистеръ Масквеллъ приписалъ это невыгодное мнніе миссисъ Маркль о Юліи Конрой не только общей женской слабости, но и ревности ея къ соперниц, поэтому онъ отвтилъ довольно рзко:

— Ну, а что скажете вы на то, что эта простота, быть можетъ, не что иное, какъ маска? И что, напротивъ, онъ обошелъ ее?

— Онъ?!— повторила она съ гнвомъ,— Гэбріель! Полноте. Вы, адвокаты, имете глупую привычку подозрвать всхъ, не подающихъ повода къ подозрніямъ… Что вы, однако, хотли сказать? Зачмъ говорить все загадками? Что вамъ извстно о немъ?

— О, ничего!… Да разв я выразился о немъ хуже, чмъ вы объ его жен?… Я хотлъ только сказать, что здсь, въ Одноконномъ Стан, существуетъ одинъ дуракъ и невжа…

— Онъ вовсе не невжа!— перебила миссисъ Маркль съ живостью.

Мистеръ Максвеллъ улыбнулся.

— Ну, такъ назовемъ его хоть просто простякомъ… Этотъ простякъ открылъ громадный рудникъ и сумлъ уговорить тончайшаго перваго плута — капиталиста во всей Калифорніи — управлять этимъ рудникомъ, сумлъ сдлать все это, напередъ заручившись богатою наслдницею женою, не давъ даже никому взглянуть на нее, пока не обвнчался. Неужели онъ поступилъ такъ по простот? Я знаю, однако, по опыту, что простякамъ чрезвычайно рдко достается подобное счастье.

— Еще не доказано, что онъ считаетъ это для себя счастьемъ,— отвтила миссисъ Маркль съ торжествующею миною, оставляя мистера Максвелла одного.

Вроятне всего, что нелюбовь миссисъ Маркль къ жен Гэбріеля имла своимъ главнымъ источникомъ сплетни Салли, которая посвятила себя шпіонству за Конроями, одиночество Гэбріеля, его частыя посщенія старой хижины, число и, если можно такъ выразиться, качество постителей миссисъ Конрой, даже нкоторые отрывки разговоровъ ея съ этими постителями — все это было хорошо извстно Салли, разумется, она передавала эти подробности миссисъ Маркль всегда съ прибавленіями и прикрасами. Откровенность ея дошла до того, что когда одинъ изъ постителей навелъ, во время завтрака, разговоръ на Конроя, то она передала ему все, что только знала о немъ и объ его семейств, хотя видла разспрашивавшаго только въ первый разъ.

Говорятъ, будто что-то особенное въ наружности и манерахъ этого господина повліяло на впечатлительную натуру цломудренной Салли и развязало ей языкъ, но едва ли это предположеніе основательно. Если она и старалась угождать ему больше, чмъ другимъ постителямъ, то это скоре можно приписать тому обстоятельству, что онъ повидимому былъ столичный житель и принадлежалъ къ высшему кругу. Салли ршила, что въ немъ есть что-то италіанское.

Рискуя даже быть обвиненными въ нескромности, мы все-таки не можемъ удержаться, чтобы не сообщить читателю часть разговора его съ Салли.

— Я не люблю ни пышекъ, ни яблочныхъ пирожковъ,— началъ Викторъ (это былъ онъ), но чашку кофе, подслащеннаго вашими небесными взорами и поданнаго этими прелестными ручками, которыя я почтительно цлую, я выпью съ удовольствіемъ… Такъ вы серьезно думаете, что миссисъ Конрой несчастна?… О, вы умная, очень умная и дальновидная миссъ! Я бы ни за что въ мір не желалъ быть предметомъ вашей критики.

— Ну, если Господь даровалъ намъ глаза, чтобы ими видть, такъ намъ гршнымъ не подобаетъ пренебрегать этимъ даромъ,— отвтила Салли растерявшись отъ любезности Виктора и обливая сидвшаго тутъ же за столомъ судью Бислинджера соусомъ.— Нельзя же предполагать, что та женщина счастлива съ мужемъ, когда говоритъ ему: ‘это мой домъ и моя земля, можешь убраться отсюда!’ Если бъ я не слышала этого случайно своими собственными ушами, то не поврила бы, что она гнала его какъ собаку… А еще говорятъ, что она леди! Хороша леди, которая смотритъ съ пренебреженіемъ на другихъ людей, ничуть не хуже ея и которымъ нтъ необходимости выходить замужъ, хотя имъ и длали тысячу предложеній…

— Вы совершенно правы,— сказалъ Рамирецъ,— это дйствительно печально, но тс… кто это?

Восклицаніе Рамиреца относилось къ господину, который встртился вечеромъ съ Гэбріелемъ и выходилъ теперь изъ столовой, между тмъ какъ до этого сидлъ въ сторон отъ Виктора, почему раньше и не былъ имъ замченъ.

Взглянувъ на него, Викторъ съ неудовольствіемъ узналъ въ немъ англичанина переводчика, но успокоился, когда Салли шепнула, что это приглашенный кмъ-то свидтель въ какомъ-то процесс.

— Что же касается до богатства Конроя,— продолжала она прежній разговоръ,— то о немъ говорятъ различно. На прошлой недл у насъ останавливались господа, которые осматривали рудникъ Гэбріеля и нашли, что онъ истощится меньше, чмъ черезъ мсяцъ, я же прибавлю, что Думфи недаромъ продалъ свою половину, и что Конрой также недаромъ узжаетъ.

— Гэбріель узжаетъ, миссъ Кларкъ? Не можетъ быть!— воскликнулъ Викторъ, скаля зубы и быстро мняясь въ лиц. Во всякое другое время волненіе незнакомца не ускользнуло бы отъ вниманія Салли, но его огромные зубы такъ ее плнили, что она не могла оторвать отъ нихъ глазъ.

‘Этотъ итальянецъ улыбается, какъ ангелъ’, увряла она посл миссисъ Маркль.

— Ужъ не думаете ли, что я лгу?!— отвтила она съ притворнымъ негодованіемъ!— Ну, что же?— это благодарность за мою откровенность!.. Доказательствомъ моихъ словъ служитъ то, что маленькую Олимпію Конрой отдали на шесть мсяцевъ въ пансіонъ, и что явился на его мсто новый главный управляющій, тотъ самый, который давеча сидлъ рядомъ съ вами,— въ сромъ сюртук… Ну, что вамъ еще угодно: яблочное или клюквенное пирожное — нашего собственнаго издлія?.. Ни того ни другого? Неужели вы ужъ сыты?

Но Викторъ швырнулъ на столъ деньги и поспшно ушелъ, чмъ возбудилъ въ Салли опасеніе, что она обидла его какимъ-либо неосторожнымъ словомъ.

— Не слдовало бы такъ откровенничать съ нимъ,— думала она.— Бдный молодой человкъ! Онъ, кажется, принялъ очень близко къ сердцу то, что я сказала про себя — что никогда не лгу!

Съ твердымъ намреніемъ помириться съ этимъ ‘интереснымъ итальянцемъ’ въ слдующій разъ, подавъ ему какое-нибудь особенно деликатное блюдо, Салли печально ушла въ кладовую.

Немного позже она замтила, что коридоръ, возл номера, занятаго Викторомъ, не чисто выметенъ, и принялась сама мести его съ величайшимъ стараніемъ, пока не замтила къ своему величайшему неудовольствію, что номеръ хотя и отпертъ, но Виктора въ немъ нтъ. Еще немного спустя, она сообщила миссисъ Маркль часть своего разговора съ нимъ и добавила, что жалетъ теперь, отчего она не обошлась съ нимъ строже, когда онъ позволилъ себ говорить ей различнаго рода любезности.

Такимъ образомъ Салли хотла показать, будто возбудила къ себ постыдную страсть въ пылкой южной натур. Но затмъ она замолкла и глубоко задумалась.

Очень вроятно, что теорія о поздк Гэбріеля первоначально развилась не въ ея мозгу, везд въ Одноконномъ Стан, начиная съ рудниковъ и кончая общею залою Конроевской гостиницы, отзывались объ этой поздк весьма невыгодно. Въ короткое время Гэбріель лишился своей пріобртенной съ такимъ трудомъ популярности, большая часть его прежнихъ товарищей сильно сомнвалась въ томъ, имлъ ли онъ право оставлять Одноконный Станъ раньше, чмъ приведенные имъ въ колебаніе финансовые интересы этой мстности снова были возстановлены по-прежнему. Газета ‘Сильверопольскій Встникъ’ обращала общее вниманіе на опасность, которая могла произойти отъ смны главноуправляющихъ, а именно — что акціи компаніи могутъ потерять половину своей цнности. Въ другомъ журнал — оказалось, что въ виду интересовъ города необходимъ еще органъ, не находящійся подъ вліяніемъ компаніи — явилась длинная передовая статья, въ которой строго осуждались люди, разбогатвшіе въ Одноконномъ Стан и намревавшіеся теперь промотать это богатство въ другихъ странахъ.

Скромный же предметъ этой дкой критики, даже не знавшій, что публика интересуется всми его дйствіями и намреніями, между тмъ совершенно ужъ приготовился къ отъзду. Онъ отклонилъ предложеніе новаго управляющаго, желавшаго снять его домъ за высокую цну, а нанялъ для присмотра надежную женщину, такъ какъ онъ ожидалъ, что во время его отсутствія можетъ вернуться Грэсъ.

— Если меня будетъ спрашивать молодая, робкая, скромная двушка, — сказалъ онъ по секрету этой женщин, — спроситъ меня, то не надодайте ей разспросами, а немедленно отведите ей лучшую комнату и дайте мн знать по экстренной почт. Жен моей… слышите ли?… не слдуетъ объ этомъ говорить.

Гэбріель замтилъ при этомъ на лиц своей экономки — довольно красивой женщины, которую ревность мужа заставила разойтись съ нимъ — извстнаго рода подозрительность и счелъ поэтому нужнымъ добавить.

— Эта весьма благородная двица, запутанная въ судебное дло и желающая скрыть это отъ всхъ, исключая меня — друга ея умершаго отца.

Такимъ образомъ ему удалось окончательно убдить свою экономку въ полнйшей преступности своихъ дйствій. Затмъ онъ — тоже тайкомъ отъ жены — постилъ Олли, собралъ вс оставшіяся посл матери вещи, отрзалъ нсколько лоскутковъ — Богъ всть для чего!— отъ старой одежды, которую нкогда носила Грэсъ и которая сохранялась, какъ драгоцнность, и положилъ ихъ въ записную книжку. Потомъ онъ отправился въ покинутую хижину и провелъ тамъ нсколько часовъ, думая о томъ времени, когда онъ былъ такъ счастливъ въ этихъ простыхъ четырехъ стнахъ.

XXXI.
Отдыхъ мистера Думфи.

Былъ замчательно жаркій день, подобнаго которому не помнили даже самые старые люди. Пассатный втеръ казался уснувшимъ, и весь берегъ какъ будто находился въ объятіяхъ смерти, туманъ также совершенно исчезъ, океанъ былъ неподвиженъ и имлъ какой-то нестерпимый для глазъ стеклянный блескъ.

Песокъ, не охлаждаемый ни малйшимъ дуновеніемъ втра, жегъ пшеходамъ ноги.

При подобныхъ обстоятельствахъ оказывали большія услуги балконы, піаццы и веранды: вс, кто только могъ, сидли на нихъ безъ верхняго платья, отдуваясь и проклиная жару. Окна, прежде бывшія постоянно закрытыми отъ сильнаго втра, теперь стояли вс настежь.

Быстрая, энергичная походка жителей Санъ-Франциско, спшившихъ, кто куда, по своимъ дламъ, теперь была вяла и медленна до-нельзя.

Цлый день катились экипажи всевозможныхъ родовъ по направленію къ морю.

Все увеличивавшаяся жара и духота сильно повліяла на мннія, воззрнія и убжденія множества людей, кой гд начали даже сомнваться въ превосходств калифорнскаго климата надъ всми прочими.

Однако, мистеръ Думфи, сидя въ своей контор, не выказывалъ ни малйшаго расположенія поддаться разслабляющему вліянію необыкновенной погоды. Единственную уступку, съ его стороны составляла разстегнутая рубашка безъ воротничка, что лишало его въ извстной степени его обычнаго величія. Но все же его вншній видъ былъ попрежнему внушительный, и вошедшіе въ его кабинетъ двое постителей, видя великаго финансиста въ dshabill, поспшили разстегнуть свои жилеты и развязать галстуки.

— Жарко!— произнесъ мистеръ Пильчеръ, извстный подрядчикъ.

— Да,— отвчалъ Думфи:— на берегу Атлантическаго океана должно быть невыносимо. Тамъ люди умираютъ сотнями отъ солнечныхъ ударовъ. Но здсь нтъ ничего подобнаго, и можно вычерпать гораздо больше, чмъ на восток.

Защитивъ, такимъ образомъ, превосходство калифорнскаго климата, Думфи прямо перешелъ къ длу, по которому, какъ онъ очень хорошо зналъ, пришли оба постителя.

— Дурныя всти изъ Одноконнаго Стана,— сказалъ онъ поспшно:— что вы имете предложить?

Пильчеръ, имвшій большое количество акцій въ компаніи конроевой руды, отвчалъ нершительно:

— Мы слышали, что дло идетъ плохо.

— Чортъ знаетъ, какъ плохо!— во окликнулъ Думфи:— что вы имете предложить?

— Я полагаю, — продолжалъ мистеръ Пильчеръ:— что намъ остается только продать свои акціи прежде, чмъ распространится непріятная всть.

— Нтъ,— отвчалъ Думфи ршительно.

Оба постителя взглянули другъ на друга въ изумленіи.

— Нтъ,— продолжалъ онъ съ отрывочнымъ, сухимъ смхомъ, походившимъ скоре на логическое выраженіе мысли, чмъ на проявленіе веселости:— нтъ, мы должны удержать наши акціи. Мы съ вами знаемъ боле дюжины людей, которымъ мы могли бы хоть завтра спустить вс наши акціи. Но что изъ этого произойдетъ? Сдлавшись компаніонами на 400.000 долларовъ, они, конечно, захотятъ узнать, какъ обстоитъ дло. и въ двадцать четыре часа убдятся, что ихъ провели. Это будетъ неладно и для меня, и для васъ.

Эти слова не были внушены мистеру Думфи никакими высокими чувствами благородства, правдивости или совстливости, но произвели впечатлніе на обоихъ слушателей, какъ нчто очень честное и благородное.

— Нтъ,— продолжалъ онъ:— мы должны увеличить капиталъ компаніи. Это дастъ намъ возможность удержать все дло въ нашихъ рукахъ, и, если впослдствіи правда обнаружится, то, кром насъ, еще съ полдюжины людей будетъ заинтересовано въ ея сокрытіи. Черезъ полгода можно будетъ подумать о продаж акцій, теперь надо покупать. Вы не врите? Ну, Викъ, я куплю ваши акціи по той цн, которую вы заплатили. Что вы на это скажете?

Викъ былъ очень смущенъ, но поспшилъ объявить, что онъ оставляетъ свои акціи за собою. Пильчеръ громко засмялся, а Думфи, обернувшись къ конторк, промолвилъ:

— Я даю вамъ сроку три мсяца, вы можете во всякое время получить деньги. Вы не желаете? Нтъ. Ну, значитъ, дло кончено.

Понявъ изъ послднихъ словъ Думфи, что они могутъ удалиться, Пильчеръ и Викъ вышли изъ комнаты.

— Дьявольски ловкій человкъ, — промолвилъ первый, очутившись на улиц.

— Честный человкъ,— отвчалъ второй.

Оставшись одинъ въ кабинет, Думфи позвонилъ.

— Сходите къ мистеру Дженсу,— сказалъ онъ вошедшему писцу:— и попросите его немедленно явиться ко мн. Бгите скоре, такъ чтобъ поспть къ нему ране Вика.

Черезъ нсколько минутъ въ дверяхъ показался мистеръ Дженсъ, очень юный на видъ, но ловкій и смышленый маклеръ.

— Мистеръ Викъ захочетъ купить обратно акціи, которыя онъ вамъ передалъ сегодня утромъ, Дженсъ,— сказалъ Думфи:— я считаю нужнымъ васъ предупредить, что он теперь дороже на 50 долларовъ.

Смышленый юноша знаменательно улыбнулся и вышелъ изъ комнаты.

Въ тотъ же день, около полудня, распространился слухъ, что, несмотря на неблагопріятныя извстія изъ Одноконнаго Стана, одинъ изъ компаніоновъ конроевой руды купилъ только-что проданныя имъ акціи съ преміей въ 50 долларовъ. Кром того, разсказывали, что Думфи подъ шумокъ скупаетъ акціи.

Такимъ образомъ, несмотря на нестерпимую жару, въ промышленномъ мір произошло большое волненіе.

Обрадованный этимъ или поддаваясь вліянію неожиданной перемны въ атмосфер, Думфи покончилъ въ два часа вс дла и взялъ себ день отдыха, отказавшись даже принять полковника Старботля, карточку котораго ему подали. Черезъ полчаса, онъ уже халъ по направленію къ Тихому Океану въ избранномъ обществ мужчинъ и женщинъ. Блестящій экипажъ, уносившій это общество къ отдаленному, прохладному берегу, возбуждалъ въ прохожихъ невольную зависть, вроятно, потому, что среди пассажировъ находились дв хорошенькія женщины и знаменитый финансистъ Ролингстонъ, соперникъ Думфи. Онъ славился сельскими праздниками въ своей приморской вилл и въ настоящее время везъ на одинъ изъ подобныхъ праздниковъ представителей лучшаго общества въ Санъ-Франциско, съ прибавленіемъ восторженнаго туриста изъ Бостона.

Дорога шла по движущимся, песчанымъ дюнамъ, ярко блествшимъ подъ свтлымъ, безоблачнымъ калифорнскимъ небомъ, только мстами однообразная картина прерывалась отдаленными проблесками голубого океана и странными, словно выброшенными на берегъ, строеніями. Среди зыбучаго песка возвышалась одинокая, довольно значительная гора, усянная могильными памятниками, воздвигнутыми въ честь почтенныхъ піонеровъ, которые заплатили жизнью за свою преданность ‘самому здоровому климату на свт’. Это обширное кладбище, распространившееся и у подножія горы, представляло для всхъ пикниковъ страшное ‘memento mori’, и виднлось даже съ балконовъ многихъ домовъ въ Санъ-Франциско, на которыхъ веселые и легкомысленные граждане ли, пили и веселились. Наконецъ, экипажъ остановился на самомъ берегу, передъ великолпнымъ павильономъ, возвышавшимся на скал, у подножія которой разбивались морскія волны.

Ролингстонъ любезно ввелъ своихъ гостей въ большую, прохладную комнату, выходившую окнами на море, гд уже ихъ ожидали другіе гости, прибывшіе ране. Среди комнаты стоялъ большой накрытый столъ, украшенный громадными фруктами и колоссальными розами.

— Ну, вотъ мы и пріхали!— воскликнулъ Думфи добродушно, ударяя по плечу сосда, который былъ очень доволенъ этой фамильярностью милліонера: — какъ скоро! я никогда этого не ожидалъ.

— Ну,— произнесъ Ролингстонъ, оглядываясь по сторонамъ:— вы вс, кажется, знакомы: мистеръ Думфи, мистеръ Пойнсетъ, мистеръ Пильчеръ, мистеръ Дайсъ, мистеръ Викъ, миссисъ Сепульвида, миссъ Роза Ринграундъ, мистеръ и миссисъ Рейноръ, изъ Бостона. Вотъ представленіе и кончено! Обдъ готовъ. Садитесь, гд желаете. Пожалуйста, безъ церемоній, здсь Калифорнія.

Пользуясь предложенной хозяиномъ свободой, гости размстились, какъ кто хотлъ: Артуръ Пойнсетъ слъ подл миссисъ Сепульвида, а Думфи рядомъ съ миссъ Ринграундъ, хорошенькой блондинкой, немного похожей на школьника но блестяще одтой, по послдней мод.

Обдъ былъ обильный и роскошный, но не изысканный. Дичь была безвкусна, фрукты чудовищной величины, но сухіе несочные, громадные персики были жестки, а колоссальныя груши водянисты, только одинъ виноградъ отличался столько же качествомъ, какъ и величиной. Впрочемъ, большая часть гостей, повидимому, была очень довольна банкетомъ и вторила восторженнымъ похваламъ американскаго туриста мистера Рейнора

— Удивительно! Удивительно!— восклицалъ онъ:— если бъ я не видалъ собственными глазами, то никогда не поврилъ бы. Эти груши вчетверо больше нашихъ.

— Да, вотъ какъ мы здсь орудуемъ,— замтилъ Думфи, какъ бы считая себя лично прикосновеннымъ къ небывалой величин фруктовъ.

Въ эту минуту Артуръ Пойнсетъ устремилъ на него проницательный взглядъ, и Думфи замолчалъ, опустивъ руку съ костью тетерева, которую онъ, за мгновеніе передъ тмъ, съ удовольствіемъ глодалъ. Но въ глазахъ Пойнсета онъ ясно прочелъ воспоминаніе о чемъ-то для него крайне непріятномъ, и потому онъ быстро отвернулся. Что же касается до Пойнсета, то онъ небрежно продолжалъ разговоръ съ миссисъ Сепульвида, которая была очень хорошенькой, но далеко не умной женщиной.

— Чтобы быть послдовательной, природа должна была бы населить эту мстность великанами,— произнесъ онъ и прибавилъ понизивъ, голосъ:— а, кажется, донъ-Хозе былъ небольшого роста.

— Какого бы роста онъ ни былъ, но онъ любилъ и уважалъ меня.— отвчала миссисъ Сепульвида, надувъ губки.

Пойнсетъ хотлъ замтить, что, если любовь и уваженіе къ ней могутъ прибавить роста, то онъ вскор сдлается великаномъ, но его перебила миссъ Роза Ринграундъ:

— Что это вы говорите о великанахъ? Здсь ихъ нтъ. Они какъ большія деревья, не встрчаются на берегу, а ихъ надо искать въ горахъ. Вотъ я такъ недавно видла до-историческаго человка, колоссальнаго атлета. Въ немъ семь футовъ, тяжелъ онъ, какъ тюлень, плечистъ, какъ Томъ Гайер, а глаза нжные, голубые, и волосы, какъ у Самсона. Онъ храбръ, какъ левъ, и смиренъ, какъ агнецъ. Онъ краснетъ, какъ умли въ старину краснть двушки. Что бы я дала за подобный румянецъ!

Все общество громко разсмялось: мужчины искренно и весело, а женщины ядовито.

— Гд вы видли это чудо?— спросила миссисъ Сепульвида покровительственнымъ тономъ.

— Не трудитесь наводить справки: онъ женатъ,— отвчала миссъ Роза:— я его видла не въ цирк и не въ звринц, а въ женской школ.

Снова раздался взрывъ хохота, обыкновенно сопровождавшій слова молодой двушки.

— Я видла его въ пансіон мадамъ Эклеръ въ Сакраменто,— продолжала она совершенно спокойно:— онъ привезъ туда свою маленькую сестру. Его зовутъ Габріелемъ, онъ живетъ въ горахъ въ какомъ-то рудник и такъ же силенъ, какъ скроменъ и невиненъ.

— Ужь это не нашъ ли другъ-распорядитель!— воскликнулъ Дайсъ, взглянувъ на Думфи.

— Конечно онъ, — отвчалъ Пильчеръ: — а какъ вы думаете, Дайсъ,— вдь онъ, возможно, не очень невиненъ?

Вс мужчины разсмялись, а дамы взглянули другъ на друга и на миссъ Ринграундъ, которая ничуть не смутилась.

— Скажите прямо, что вы знаете дурного о моемъ миломъ великан?— воскликнула она.

— Ничего,— отвчалъ Пильчеръ:— только вашъ невинный, скромный другъ выкинулъ такую тонкую штуку, какую не запомнятъ на бирж въ Санъ-Франциско.

— Продолжайте,— сказала миссъ Роза.

— Разсказывать?— спросилъ Пильчеръ, обращаясь къ Думфи, который отвчалъ, смясь:

— Разсказывайте.

— Ну, милостивыя государыни и государи, началъ Пильчеръ, съ развязностью краснорчиваго разсказчика:— скромный и невинный другъ миссъ Розы состоитъ распорядителемъ и компаньономъ въ товариществ по разработк богатой серебряной руды, въ которой и Думфи сильно заинтересованъ. Узжая отсюда и желая реализировать свой капиталъ, онъ запродалъ сто акцій по 1000 долларовъ нашему общему пріятелю мистеру Дайсу. Передача акцій должна была совершиться десять дней тому назадъ, но въ назначенное утро, вмсто акцій, Дайсъ получилъ отъ Конроя письмо, удивительный образецъ ловкой хитрости въ самой простой, полуграмотной форм. Въ немъ Конрой извщалъ, что, такъ какъ руда оказалось не столь обильной, какъ того ожидали, то онъ освобождаетъ Дайса отъ обязательства купить акціи. Дайсъ уже, съ своей стороны, продалъ ихъ другому лицу съ значительной выгодой, а потому немедленно бросился къ маклеру Думфи, который ему объявилъ, что у него есть для продажи двсти акцій по 1200 долларовъ. Предвидя повышеніе акцій, Дайсъ тотчасъ увдомилъ Гэбріеля, что онъ настаиваетъ на покупк акцій, и, кром того взялъ двсти штукъ у маклера, въ надежд на чистый барышъ. Но ни повышенія, ни барыша ему не дождаться. Вскор оказалось, что акціи у маклера принадлежали также Гэбріелю, какъ можетъ удостоврить Думфи. Вотъ вамъ и невинная простота вашего друга великана. Она ему принесла 100.000 долларовъ.

Эти слова были покрыты общимъ хохотомъ, и никто не смялся искренне Пойнсета. Не анализируя своихъ чувствъ, онъ только испытывалъ инстинктивное удовольствіе при этихъ ясныхъ доказательствахъ хитрости Гэбріеля. Когда же миссисъ Сепульвида спросила его: тотъ ли это рудокопъ, который владетъ землею по подложному акту? то онъ отвчалъ многозначительно и нимало не сознавая, что поступаетъ неблагородно:

— Да.

— Такъ я врю страшной исторіи, которую мн разсказывала донья Долоресъ объ его женитьб на самозванк, назвавшейся его сестрой,— сказала она.

— Вотъ и письмо,— произнесъ Пильчеръ, вынимая изъ кармана свернутую бумагу:— это просто диковина. Если вы хотите убдиться въ невинной простот вашего друга, то не угодно ли прочесть?— прибавилъ онъ, обращаясь къ миссъ Ринграундъ.

Та взяла письмо и развернула его, остальное общество окружило ее, а Думфи, воспользовавшись удобнымъ случаемъ, облокотился фамильярно на ручку ея кресла. Письмо было очень неграмотное, и нершительный, неровный почеркъ доказывалъ, что писавшій часто останавливался, затрудняясь продолжать. За исключеніемъ грамматическихъ ошибокъ, мы приводимъ его цликомъ.

Одноконный Станъ, 10 августа.

‘Любезный сэръ,

У насъ дло идетъ неладно, и руда истощилась, поэтому я пишу къ вамъ, надясь, что вы здоровы. Руда совершенно насъ разочаровала и оказалась далеко не такой, какъ мы ожидали. Вы ожидаете отъ меня исполненія нашего условія и доставки вамъ ста акцій по 1000 долларовъ, но он теперь далеко этого не стоятъ. Поэтому я ршился вамъ написать и считаю, что съ моей стороны было бы нехорошо взять съ васъ такія деньги. Я разорвалъ наше условіе и освобождаю васъ, мистеръ Дайсъ, отъ вашего обязательства, надясь, что это не доставитъ вамъ никакой непріятности. Вотъ что я хотлъ вамъ сказать и остаюсь преданный вамъ Г. Конрой.

‘P. S. Вы, можетъ-быть, не разсердитесь, если я вамъ скажу, что у меня пропала сестра въ 1849 году. Если вы узнаете что-нибудь о ней во время моего отсутствія, то напишите на имя Вельса Фарко и К^о въ Нью-Йорк, за что я вамъ буду очень благодаренъ и уплачу все, что это будетъ стоить’.

— Несмотря на вс ваши толки, это — честное, благородное письмо!— воскликнула миссъ Роза ршительнымъ тономъ, котораго въ ней никто не подозрвалъ:— честне и благородне этого никто никогда не видывалъ.

Вс молчали, мужчины переглянулись съ улыбкой сознательнаго превосходства, а миссисъ Сепульвида пожала плечами и бросила знаменательный взглядъ на Пойнсета. Но, къ ея величайшему изумленію, онъ протянулъ руку, взялъ письмо, прочелъ его и сказалъ положительнымъ, твердымъ тономъ:

— Вы правы, миссъ Роза, эти строки совершенно искренны.

Неожиданная защита Гэбріеля со стороны Пойнсета была также искренна, какъ и его недавнее порицаніе — такъ непослдовательна была его натура. Взявъ письмо, онъ мгновенно убдился въ невиновности Гэбріеля и вспомнилъ, что дйствительно онъ былъ такой простой, честный человкъ. Онъ даже узналъ въ его откровенныхъ, безкорыстныхъ словахъ благородную натуру Грэсъ, которую Гэбріель, очевидно, до сихъ поръ любилъ и помнилъ. Пойнсетъ даже легко себ объяснялъ его женитьбу на женщин, выдававшей себя за его сестру, но онъ не призналъ необходимымъ оправдать передъ всми человка, котораго онъ незадолго передъ тмъ оклеветалъ. Однако, онъ ничего не отвчалъ на вопросительный взглядъ миссисъ Сепульвида и, отойдя къ окну, сталъ смотрть на море.

— Впрочемъ, вы, можетъ-быть, и правы,— сказалъ Думфи, понимая инстинктомъ ревнивца, что Пойнсетъ согласился съ миссъ Розой только для того, чтобъ заслужить ея расположеніе:— Джо! наливай шампанское.

Дайсъ и Пильчеръ посмотрли вопросительно на Думфи, а тотъ взглядомъ указалъ на мистера Рейнора, который былъ вн себя отъ изумленія при этой неожиданной перемн общаго мннія.

— Позвольте, сказалъ онъ:— если это письмо искренное, то вы, господа, потеряли 100.000 долларовъ. Если его слова справедливы и акціи не стоятъ…

Пильчеръ и Дайсъ перебили его громкимъ хохотомъ.

— Да, да, эта дьявольская шутка для Дайса,— замтилъ первый:— но, такъ какъ и я попался, то мн нельзя смяться надъ нимъ.

— Но разв вы подозрваете, что сообщаемое имъ извстіе справедливо?— спросилъ мистеръ Рейноръ.

— Да,— отвчалъ спокойно Пильчеръ.

— Да,— повторилъ Дайсъ холодно.

Пораженный туристъ взглянулъ на обоихъ собесдниковъ съ изумленіемъ и восторгомъ, потомъ обернулся къ жен и сказалъ въ полголоса, хотя такъ, что вс слышали.

— Понимаешь, эти люди также легко переносятъ потерю четверти милліона, какъ мы — почтовой марки! Какое величавое хладнокровіе! Какое благородное равнодушіе! Какое безусловное довріе въ силы! Это дйствительно — страна боговъ.

— Да, господа,— продолжалъ Пильчеръ:— нельзя обращать вниманія на подобныя случайности. Вчера выпало счастье ему, завтра выпадетъ намъ. Въ нашемъ климат нтъ возможности предаваться отчаянію. Здсь человкъ рождается каждый день сызнова. Сдлайте одолженіе, передайте мн бутылку.

Но что это? Стекла въ окнахъ и посуда на стол зазвенли, какъ при прозд экипажа — и больше ничего. Почему же вс присутствующіе вскочили блдные, испуганные? Эти вопросы инстинктивно задавали себ мистеръ и миссисъ Рейноръ, не сознавая никакой опасности, но видя выраженіе ужаса на лицахъ тхъ самыхъ людей, которые за минуту передъ тмъ казались столь спокойными и хладнокровными. Отъ чего вс они бросились къ окнамъ, и одна женщина упала въ обморокъ въ сняхъ?

Артуръ первый опомнился и произнесъ съ принужденной улыбкой:

— Ничего, прошло, ударъ шелъ съ востока на западъ. Вы не испугались?— прибавилъ онъ, обращаясь къ миссисъ Сепульвида:— вдь, для васъ это — не новость. Позвольте мн предложить вамъ стаканъ вина.

Миссисъ Сепульвида, блдная отъ испуга, взяла стаканъ съ нервнымъ смхомъ. Мистеръ Пильчеръ оказалъ ту же услугу миссисъ Рейноръ, но, наливая шампанское, онъ самъ дрожалъ всмъ тломъ. Къ всеобщему удивленію, Думфи очутился въ дверяхъ, и только черезъ нсколько минутъ возвратился на свое прежнее мсто, подл миссъ Розы, которая прежде всхъ засмялась.

— Это — небесная кара за вашу клевету на благороднйшаго изъ людей,— сказала она, грозя пальцемъ Думфи.

Ролингстонъ, также возвратившійся къ столу, громко захохоталъ.

— Но что же это такое было?— спросилъ Рейноръ, не понимая въ чемъ дло.

— Землетрясеніе,— отвчалъ спокойно Артуръ.

XXXII.
Думфи получаетъ извстіе о своей жен.

— Землетрясеніе,— повторилъ мистеръ Ролингстонъ, обращаясь къ своимъ гостямъ:— теперь вы видли все, чмъ мы можемъ похвастаться. Не пугайтесь, сударыня,— прибавилъ онъ, видя что мистрисъ Рейноръ готова была упасть въ обморокъ:— землетрясенія не приносятъ никому вреда.

— Въ теченіе двухсотъ лтъ въ Калифорніи убито землетрясеніями людей не боле, чмъ на вашемъ берегу молніей въ одно лто,— замтилъ Думфи.

— Они у насъ никогда не бываютъ сильне этого,— прибавилъ мистеръ Пильчеръ, успокоительно намекая, что на берегахъ Тихаго Океана природа умряетъ свои вспышки.

— Какъ вы видите, землетрясеніе продолжается не боле минуты,— сказалъ Думфи:— но что это еще?

Въ ту же минуту, вс присутствующіе вскочили на ноги, блдные, едва переводя дыханіе. Но оказалось, что только прохалъ мимо экипажъ.

— Пойдемте на террасу,— сказалъ мистеръ Думфи, беря подъ руку миссисъ Рейноръ, словно онъ всталъ только для этого.

За Думфи поспшно послдовали вс остальные. Одна миссисъ Сепульвида осталась на минуту въ столовой съ Артуромъ.

— Отвезите меня домой, какъ можно скоре, — сказала она шопотомъ.

— Неужели вы серьезно испугались?

— Море здсь слишкомъ близко, — отвчала миссисъ Сепульвида, бросая взглядъ на воду и слегка вздрагивая:— не задавайте мн никакихъ вопросовъ. Вы видите, что нью-йоркцы перепугались до-смерти, и они могутъ услыхать ваши слова.

Миссисъ Сепульвида не пришлось долго ждать отъзда, потому что несмотря на замчанія Пильчера, Дайса и Думфи, что землетрясенія были не только безвредны, но и положительно полезны въ санитарномъ отношеніи, терраса оказалась пустою. Вс ея обычные постители удалились, и даже краснорчивые защитники землетрясеній обнаружили нетерпливое желаніе скоре вернуться въ городъ. Быстрая зда вскор возвратила всмъ прежнюю веселость, и мистеръ Рейноръ съ женою снова стали всмъ восхищаться.

Миссисъ Сепульвида и Пойнсетъ хали позади всхъ, въ открытомъ кабріолет. Пользуясь тмъ, что они были наедин, Артуръ спросилъ, почему она такъ боялась моря.

— Разсказываютъ,— отвчала донья Марія:— что Сосновый Мысъ — вы его знаете, мистеръ Пойнсетъ — былъ въ древности залитъ громадной волной, набжавшей съ моря посл землетрясенія. Но лучше скажите мн: дйствительно ли вы полагаете, что письмо Конроя подлинное?

— Да, я въ этомъ увренъ,— отвчалъ поспшно Артуръ.

— И вы полагаете, что акціи могутъ понизиться въ цн?

— Да, очень вроятно.

— Если я вамъ скажу, что у меня въ этомъ предпріятіи вложено много денегъ, то вы все же будете настаивать на томъ, о чемъ вы мн говорили нсколько дней тому назадъ?

— Да,— отвчалъ Артуръ, перебрасывая возжи въ лвую руку, съ цлью освободить правую руку неизвстно для чего:— я, во всякомъ случа, сказалъ бы, что вамъ необходимо найти для себя защитника и покровителя.

То, что послдовало за этой замчательной рчью, такъ сильно противорчило словамъ миссисъ Сепульвида въ ея разговор съ доньей Долоресъ, переданномъ въ одной изъ предыдущихъ главъ, что я лучше замолчу. Достаточно будетъ сказать, что кабріолетъ подъхалъ не вмст съ шарабаномъ, а гораздо поздне, къ роскошному дому Думфи на Ринконовой Гор, гд былъ приготовленъ богатйшій ужинъ. Думфи былъ, повидимому, очень въ дух и настолько преодоллъ свое обычное недовріе и недавнюю ревность къ Артуру, что, посл отъзда дамъ, подошелъ къ нему съ веселой фамильярностью, изумившей Артура, который въ эту минуту, быть-можетъ, имлъ боле причинъ, чмъ когда-нибудь, поднимать носъ. Онъ зналъ или подозрвалъ, что миссъ Рингвудъ только кокетничала съ мистеромъ Думфи назло другимъ, боле самолюбивымъ представительницамъ прекраснаго пола, и потому нашелъ очень смшнымъ, что Думфи говорилъ съ нимъ по секрету именно о ней.

— Вотъ видите, Пойнсетъ, — сказалъ онъ:— я — человкъ занятой и не посщаю общества такъ много, какъ вы, но она мн кажется славной, прямой двушкой. Какъ вы думаете?

Излишне упоминать, что Артуръ разсыпался въ искренныхъ похвалахъ миссъ Рингвудъ. Думфи, по какому-то таинственному умственному процессу, принялъ часть этихъ похвалъ на свою долю и, сіяя удовольствіемъ, дозволилъ себ лишнюю бутылку шампанскаго. Вскор у него всякая тнь недоврія къ Пойнсету исчезла, и, крпко пожимая ему руку, онъ сказалъ:

— Вотъ видите, Пойнсетъ, если я могу быть вамъ полезенъ, то просите смло всего, чего хотите. Я вижу… не бойтесь ничего… я вижу вашу игру съ вдовою. Конечно, она много всадила денегъ въ конроеву руду, но я помогу ей и вамъ высвободить деньжонки, чортъ возьми! Это — дло хорошее, Пойнсетъ, надо его реализировать. Мы понимаемъ другъ друга, не правда ли? Вы увидите, Пойнсетъ, я стою за своихъ друзей. Послушайтесь моего совта — не пропускайте этого случая. Женитесь поскоре на вдов. Она этого стоитъ, и вы пріобртете хорошій капиталецъ. Мы съ вами, такъ сказать — старые пріятели. Вы помните старинку? Ну, ну! я не буду васъ задерживать, она васъ врно ждетъ. А вотъ посмотрите, Пойнси, у меня въ петлиц цвтокъ. Это Роза мн дала, ей Богу, Роза! Ха, ха, ха! Гурія!

Эта невнятная, пьяная болтовня сначала забавляла Артура, но подъ конецъ возбудила въ немъ такое отвращеніе, что, бросивъ великаго финансиста, онъ поспшно бжалъ, а Думфи нершительными шагами направился въ гостиную, гд на порог его встртилъ слуга и подалъ карточку.

— Этотъ джентльменъ говоритъ, что ему непремнно надо васъ видть сегодня вечеромъ по очень важному длу,— сказалъ слуга скороговоркой, боясь, чтобъ Думфи не перебилъ его бранью:— дло ваше, а не его. Онъ ждетъ уже давно: съ тхъ поръ, какъ вы вернулись.

Думфи взялъ карточку, на ней было написано карандашомъ: ‘Полковникъ Старботль, изъ Сискіу, по важному длу’. Банкиръ задумался, магическія слова ‘важное дло’ мгновенно его отрезвили.

— Проведите его въ контору,— сказалъ онъ рзко и пошелъ встрчать гостя.

Всякій, не столь практичный человкъ, какъ Питеръ Думфи, назвалъ бы большую, красивую комнату, куда онъ направился, не конторой, а библіотекой. Богатыя, краснаго дерева полки были заставлены многочисленными, новыми, неразрзанными книгами въ блестящихъ переплетахъ, а на стнахъ висли длинными рядами всевозможныя газеты и биржевые листки. Въ роскошной витрин, обитой внутри бархатомъ, лежала коллекція минераловъ, образцовъ золотой и серебряной руды. Убранство комнаты довершали: большая карта какого-то острова, принадлежавшаго Думфи, морской видъ съ пароходомъ на первомъ план, также собственностью Думфи, и громадная, плохо нарисованная картина тропическаго лса, въ которомъ Думфи арендовалъ сахарную плантацію. Вс эти предметы, очевидно, продавались, еслибъ только нашелся покупщикъ по выгодной цн.

Незнакомецъ, вошедшій въ эту комнату, былъ высокаго роста и склонный къ дородности, которую сдерживалъ въ извстныхъ предлахъ узкій, синій фракъ, туго сидвшій въ таліи. Зато, воротникъ фрака былъ очень широкій, внушительный, черный, шелковый галстукъ едва касался его длиннаго горла и большимъ бантомъ полускрывалъ рубашку опускаясь концами на блый жилетъ съ золоченными пуговицами. Надъ всмъ этимъ возвышалось красное лицо полковника, съ длиннымъ горбатымъ носомъ, хитрыми глазами и добродушнымъ ртомъ. Онъ вошелъ поспшно на цыпочкахъ, какъ всегда ходятъ люди, желающіе скрыть свою тучность. Въ одной рук онъ держалъ большой блый платокъ, а въ другой — шляпу съ широкими полями, и подъ мышкой у него виднлась толстая трость. Засунувъ платокъ за пазуху и положивъ шляпу на конторку, за которой сидлъ Думфи, онъ спокойно опустился въ кресло безъ всякаго приглашенія и, облокотившись на свою трость, сталъ молча ожидать привтствія хозяина.

— Вы говорите, что у васъ важное дло?— сказалъ Думфи:— Надюсь, что такъ. Ну, разсказывайте. Я не теряю времени. Ну, живе. Что вамъ угодно?

Рзкое обращеніе Думфи, дошедшее теперь до отталкивающей грубости, нисколько не подйствовало на Старботля. Онъ преспокойно вынулъ платокъ, медленно высморкался и произнесъ хладнокровно:

— Я пришелъ сюда, сэръ, два часа тому назадъ, и мн сказали, что вы пируете. Я отвчалъ слуг: ‘не мшайте вашему барину, никто не. любитъ, чтобъ его прерывали въ минуту поклоненія Вакху и Венер’. Я зналъ человка въ Луизіан — его звали Ганкъ Пинкей — который убилъ слугу, негра, стоившаго, по крайней мр, 1000 долларовъ, за то, что тотъ вошелъ въ комнату во время его выпивки. И еще тамъ не было дамъ, а слуга объявилъ о пожар на завод. Можетъ-быть, вы скажете, что это былъ исключительный случай, но, чортъ возьми! я знаю десятки подобныхъ исторій. Вотъ я потому и сказалъ вашему слуг: ‘не мшайте барину, но, когда дамы удалятся и ни красота, ни веселье боле не будутъ украшать банкетнаго стола, то скажите ему обо мн. За пустымъ столомъ и полуопустошенной бутылкой мы съ нимъ отлично обдлаемъ наше дло’.

Съ этими словами, Старботль всталъ и прежде, чмъ изумленный Думфи усплъ открыть ротъ, онъ подошелъ къ столу, взялъ стоявшій на поднос графинъ съ виски и, наливъ себ полрюмки, преспокойно выпилъ, кивнувъ головою хозяину.

Впервые Думфи пожаллъ, что его манеры не отличались гордымъ достоинствомъ. Очевидно, что на полковника не дйствовало его обычное, грубое обращеніе, и что, доведенное до крайности, оно могло возбудить рукопашную расправу. Полковникъ принадлежалъ къ тому классу хорошо извстныхъ въ Калифорніи людей, съ которыми Думфи избгалъ имть дло, и потому онъ прикусилъ губу, молча глотая свою безпомощную злобу. Его радовало только, что никто изъ его недавнихъ гостей не присутствуетъ при этой унизительной сцен, и надо прибавить, что стыдъ и негодованіе уничтожили въ немъ всякій слдъ винныхъ паровъ.

— Да, сэръ,— продолжалъ Старботль, усвшись снова въ кресло и чмокая губами:— я ждалъ въ передней, пока вы проводили всхъ гостей и простились съ одной прелестной нимфой. Чортъ возьми! я одобряю вашъ вкусъ, а поврьте, я — компетентный судья въ этомъ дл. Видя васъ въ ту минуту, я сказалъ себ: ‘Нтъ, Старъ, ты не станешь мшать человку провожать красавицу и накидывать шаль на алебастровыя плечи’. Ха, ха, ха! Я хорошо понимаю, что въ Уашингтон, въ 1843 году, у Тома Бентона я былъ точно въ такомъ положеніи. ‘Что жъ вы, Старъ, никогда не наднете на меня шаль?’ спросила она, первйшая красавица сезона 1843 г. Мн нечего вамъ объяснять, почему я отвчалъ: ‘Если бъ это зависло отъ меня, то я никогда не закрылъ бы этихъ чудныхъ плечъ’. Однако, длать нечего, пришлось ихъ закрыть. Но вы ничего не пьете, мистеръ Думфи. Сдлайте одолженіе, сэръ, выпейте хоть рюмку для нашего перваго знакомства.

Не ршаясь, по прежнему, произнести ни слова, Думфи нетерпливо покачалъ головой. Старботль всталъ и, вытянувшись во весь ростъ, медленно, съ достоинствомъ подошелъ къ Думфи.

— Если вы, мистеръ Думфи,— сказалъ онъ, величественно махая рукой:— считаете, что я нарушилъ ваше уединеніе, если, судя по вашему нежеланію быть просто вжливымъ со мною, сэръ, вы недовольны моими замчаніями о молодой дам, которую я имлъ удовольствіе видть въ вашемъ обществ, то вы скажите прямо, и, чортъ возьми! я не останусь здсь доле ни минуты, а завтра дамъ вамъ всякое удовлетвореніе, въ которомъ ни одному джентльмену никогда не отказывалъ Кольпеперъ Старботль. Моя карточка, сэръ, у васъ, а живу я въ гостиниц св. Карла, гд я и мой пріятель будемъ васъ ожидать.

— Пожалуйста, мистеръ Старботль,— отвчалъ Думфи въ испуг,— не обижайтесь. Я не пью водки, потому что уже много пилъ. Я ждалъ только, чтобы вы объяснили, по какому важному длу вы пожаловали, и уже потомъ хотлъ потребовать бутылку коньяку, за которой мы основательне повели бы разговоръ. Садитесь, полковникъ, пожалуйста. Эй, проклятый! принеси бутылку шампанскаго и два стакана.

Когда же слуга исполнилъ его приказаніе, онъ, подъ предлогомъ запереть дверь, пошелъ за нимъ до порога и шопотомъ сказалъ ему:

— Постой за дверьми и минутъ черезъ десять войди съ извстіемъ, что меня требуютъ по крайне необходимому длу въ контору.

Возвратясь къ столу, онъ налилъ два стакана вина и очень любезно произнесъ:

— Радъ съ вами познакомиться, полковникъ. За ваше здоровье.

Старботль кашлянулъ, какъ бы съ цлью освободиться отъ взятаго на себя строгаго тона, и, съ достоинствомъ кивнувъ головой, чокнулся съ хозяиномъ.

— Если бъ цль моего посщенія была обыкновенная,— началъ онъ, усаживаясь снова въ кресло:— то я искалъ бы васъ сэръ, въ вашей контор, въ дловой атмосфер, а не среди ларовъ и пенатовъ, въ блестящей банкетной зал. Въ такомъ случа я искалъ бы васъ въ храм, выстроенномъ вами богин Фортун, однимъ изъ баловней которой вы считаетесь. Но, имя постоянныя сношенія съ даровитымъ Джономъ Кольхуномъ, я никогда не мшалъ его дятельности на гладіаторской арен сената, а бесдовалъ съ нимъ за стаканомъ вина въ его частной квартир. Въ нашемъ ремесл, сэръ, мы отличаемся умніемъ обращаться съ людьми.

— А какое ваше ремесло?

— До выбора въ члены законодательнаго собранія гражданами Сискіу я былъ адвокатомъ. Съ тхъ поръ я продолжаю иногда вести важныя, деликатныя дла. Мои услуги, смю сказать, цнятся въ сложныхъ, трудныхъ длахъ, гд замшаны самолюбіе и любовь, политическія интриги и щекотливыя отношенія половъ. Мн удавалось, сэръ, помочь честолюбивому всаднику перескочить черезъ вс препятствія на его пути и утереть слезы плачущей красавицы. Если бъ меня не удержала адвокатская честь, то я вамъ назвалъ бы по именамъ нкоторыхъ изъ кліентовъ Кольпепера Старботля. Это — самыя блестящія красавицы и первые дятели страны.

— Я очень сожалю, но если вы думаете прибавить меня къ числу вашихъ кліэнтовъ, то…

— Это немыслимо, сэръ,— перебилъ его очень хладнокровно полковникъ, какъ бы не замчая ироніи Думфи:— я — адвокатъ противной стороны.

Улыбка мгновенно исчезла съ лица Думфи, и онъ съ изумленіемъ произнесъ:

— Что вы хотите сказать?

Старботль пододвинулъ свое кресло къ конторк, фамильярно облокотился на нее и началъ, выбивая тактъ перомъ по рук Думфи:

— Замтьте, сэръ, что, хотя я — адвокатъ противной стороны, но это не мшаетъ мн благородно относиться къ отвтчику и стараться покончить дло миролюбиво, какъ подобаетъ джентльменамъ.

— Но, чортъ возьми! въ чемъ же дло?— воскликнулъ Думфи, вн себя отъ гнва:— кто вашъ истецъ?

— Гм! конечно, женщина. Не думайте, чтобъ я васъ обвинялъ въ политическомъ честолюбіи. Ха, ха, ха! Нтъ, сэръ, вы похожи на меня! Дло идетъ о женщин, о прелестной женщин. Такіе люди, какъ мы съ вами, не живутъ на свт пятьдесятъ лтъ безъ подобающей мысли о милыхъ существахъ. Я презираю человка, не думающаго о нихъ. Это — слабость великихъ людей.

— Послушайте, полковникъ Старботль,— отвтилъ Думфи съ ршимостью человка, измрившаго силы своего противника и рискнувшаго вступить съ нимъ въ бой:— я не знаю и не хочу знать, кто ваша истица. Мн ршительно все равно, какъ ее обманули, обошли или надули, но вы, какъ человкъ, знающій свтъ, должны понять, что я, въ моемъ положеніи, никогда не ставлю себя въ зависимость отъ женщинъ. Я не думаю, что я лучше всхъ, но я — не дуракъ. Вотъ какое различіе между мною и вашими кліентами.

— Да въ этомъ и есть различіе. Въ другихъ случаяхъ, дло идетъ о прелестномъ восхитительномъ созданіи, часто скромномъ и набожномъ, какъ монахиня, но отношенія истицы къ отвтчику — незаконныя. А, въ вашемъ дл, чортъ возьми, истица… ваша жена.

— Моя жена умерла,— промолвилъ Думфи, поблднвъ, но все же стараясь скрыть свое волненіе подъ презрительной улыбкой.

— Вы ошибаетесь, сэръ, очень ошибаетесь!.. Поймите меня: я не говорю, что она не должна умереть. Судя по тому взгляду, который на васъ бросила прелестная нимфа, нсколько минутъ тому назадъ, я полагаю, что здсь не мсто другой женщин, но что же длать… она жива! Вы думали, что она умерла и бросили ее въ снгу. Она даже увряетъ — вы знаете Думфи, какъ клевещутъ женщины на мужчинъ — что не ваша вина, если она осталась въ живыхъ. Что это?

— Изъ конторы пришли, сэръ, требуютъ васъ немедленно,— произнесъ слуга, отворяя дверь.

— Убирайся къ чорту!— заревлъ Думфи.

— Очень нужно…

— Уберешься ли ты?— еще страшне закричалъ Думфи, и дверь поспшно затворилась.

— Это — ошибка,— продолжалъ Думфи:— вс умерли голодною смертью, пока я искалъ помощи. Я самъ читалъ докладъ вспомогательной экспедиціи.

Старботль молча вынулъ изъ кармана измятую бумагу и сказалъ:

— Вотъ онъ, этотъ докладъ. Въ немъ прямо сказано, что вс мужскіе и женскіе трупы были признаны, за исключеніемъ тла вашей жены. А почему? Очень просто: потому что тла ея и не было налицо.

Думфи почти безъ чувствъ опустился на спинку кресла. Судьба нанесла ему тяжкій ударъ устами Старботля.

XXXIII.
Миссисъ Конрой получаетъ неожиданный визитъ.

Жары стояли не въ одномъ Санъ-Франциско. Заливъ Санъ-Пабло тоже уснулъ подъ палящими лучами солнца, и желтыя волны ркъ Сакраменто казались медленно текущею, расплавленною лавою. Не было ни малйшаго втерка. Дымъ горящихъ на восток лсовъ все боле и боле сгущался, огромныя поля, засянныя пшеномъ, были засыпаны пылью и золою. Столбъ красной пыли днемъ и ночью провожалъ здившую между Виндгамомъ и Одноконнымъ Станомъ почтовую карету, и истомленные пассажиры съ тоскою обращали взоры къ дальнимъ снговымъ горамъ.

Было страшно жарко и въ Одноконномъ Стан, жарко на берегу рки, жарко и на Конроевой гор, жарко на веранд Конроевскаго коттэджа. Быть-можетъ, эта жара была причиною, что миссисъ Конрой — тотчасъ же по уход мужа, несмотря на ранній часъ — убжала изъ душнаго дома подъ тнь великолпныхъ сосенъ, росшихъ на противоположномъ склон холма. Опасаемся однако, что таинственная записка, которую она получила вечеромъ и теперь перечитывала, сидя на обросшемъ мхомъ пн, больше, чмъ жара, принудила ее итти сюда.

Записка эта содержала слдующія строки:

‘Ожидаю васъ въ десять часовъ у большой сосны на холм. Если я не ошибаюсь въ васъ, то вы придете ко мн.

‘Берегитесь! Я — обиженъ, а потому и силенъ!

‘Викторъ’.

Миссисъ Конрой улыбнулась и тщательно спрятала записку въ карманъ. Потомъ она сложила руки на колняхъ и терпливо стала ждать.

Она прождала около четверти часа и затмъ взглянула на часы, они показывали пять минутъ одиннадцатаго. Было очень тихо, лишь изрдка слышалось карканье вороны. Бойкая блочка спускалась по стволу сосдней сосны, но внезапно увидла раскрытый зонтикъ мистрисъ Конрой, стоявшій на земл, и пугливо вцпилась въ кору, боясь двинуться съ мста. Потомъ подбжалъ длинноухій заяцъ и почувствовалъ, при вид того же зонтика, такое сильное сердцебіеніе, что чуть чуть не распростился съ жизнью. Ну, а потомъ ужъ раздался трескъ ломавшихся подъ чьими-то шагами сучьевъ,— трескъ, возвщавшій приближеніе того, кого ждали.

Миссисъ Конрой раскрыла свой наводившій ужасъ на всхъ лсныхъ жителей зонтикъ и подняла его надъ головою.

Какая-то мужская фигура медленно и небрежно всходила на холмъ, на разстояніи десяти шаговъ миссисъ Конрой замтила, къ своему величайшему изумленію, что это вовсе не Викторъ. Когда же фигура подошла еще ближе, она внезапно поблднла и, съ восклицаніемъ ужаса, вскочила на ноги. Это былъ мистеръ Перкинсъ. Она хотла-было бжать, но въ это мгновеніе и онъ отскочилъ съ крикомъ, онъ, очевидно, былъ не мене удивленъ, увидвъ ее, чмъ она при его вид.

— Деваржъ!— произнесла миссисъ Конрой едва внятно:— Деваржъ!… Боже!

— Да, Деваржъ!— сказалъ онъ, горько смясь.— Деваржъ, который бжалъ съ тобою! Деваржъ, твой обольститель! Деваржъ, обманувшій твоего мужа!… Взгляни хорошецько на меня!… Ты, вдь, хорошо знаешь меня — Анри Деваржа, брата твоего мужа… я твой любовникъ… твоя жертва!

— О, замолчи!— умоляла она, испуганно озираясь по сторонамъ,— ради Бога, замолчи!

— А ты кто?— продолжалъ онъ неумолимо.— Которую изъ госпожъ Деваржъ вижу я предъ собою?.. Или ты теперь носишь фамилію того офицера, съ которымъ ты скрылась, насытившись мною?… Или онъ кинулъ тебя, какъ ты того и стоишь? Или ты теперь жена и сообщница этого слабоумнаго Конроя? Какимъ именемъ долженъ я назвать тебя?… Говори же скоре! О, я имю много сказать, но я хочу быть вжливымъ, madame! Съ кмъ же я имю честь говорить?

Помимо искренности его злости, было столько смшнаго и искусственнаго въ его наружности — въ его старомодномъ костюм, въ его крашеныхъ волосахъ, въ его фальшивыхъ зубахъ, въ его тоненькихъ ножкахъ, въ его толстомъ пальто,— что хладнокровная мистрисъ Конрой теперь желала бы со стыда провалиться сквозь землю, она стыдилась не своего преступленія, но этого товарища ея порока

— Тише!— сказала она:— называй меня своимъ другомъ, я всегда была и буду твоимъ другомъ, Анри… Зови меня, какимъ именемъ хочешь, но только уйдемъ отсюда… Слышишь ли? Не говори, ради Бога, такъ громко!… Въ другое время и въ другомъ мст я готова буду слушать тебя…

Она, съ этими словами, медленно пошла, куда глаза глядятъ, и очутилась, сама не зная какъ, вмст съ нимъ на дорог къ старой хижин.

— Какимъ образомъ ты очутился здсь? Какъ ты нашелъ, меня? Гд ты находился въ продолженіе всхъ этихъ лтъ? спросила она торопливо.

Въ теченіе этихъ послднихъ минутъ, она понемногу пріобрла ту власть, которою она всегда покоряла всхъ мужчинъ, исключая одного Гэбріеля Конроя. Мистеръ Перкинсъ, или врне — Деваржъ, помедлилъ немного, а потомъ отвтилъ тономъ не столько горькимъ, сколько безнадежнымъ:

— Я пріхалъ въ Калифорнію тому назадъ шесть лтъ,— разоренный, обезчещенный, убитый горемъ. Я только желалъ скрыться отъ всхъ знавшихъ меня,— отъ брата, котораго жену я обольстилъ, котораго счастіе я разстроилъ, отъ тебя, Юлія! отъ тебя и отъ твоего новаго любовника, который занялъ мое мсто! Убжать отъ воспоминанія о твоей двойной измн!

Онъ проговорилъ послднія слова очень громко, но твердый взглядъ и предостерегающее движеніе руки миссисъ Конрой заставили его невольно обуздать себя.

— Когда ты покинула меня въ Санъ-Луи, мн остался выборъ только между смертью и второю ссылкою. Въ Швейцарію я не могъ вернуться, я не могъ больше жить тамъ, гд я совершилъ преступленіе и вкусилъ его сладкіе и горькіе плоды, вотъ я и пріхалъ сюда. Мое образованіе, мое знаніе языковъ здсь пригодились мн, однако я, вмсто того, чтобы добиваться высокаго положенія и почестей, удовольствовался тмъ, что принялъ должность, обезпечивающую мн лишь кусокъ хлба и возможность забыть свое горе у зеленаго стола, днемъ я былъ поденщикомъ, а ночью — записнымъ игрокомъ… Ты, вдь, знаешь, что я по природ джентльменъ, поэтому меня хоть и считали сумасшедшимъ, но, все-таки, уважали. Хотя я и былъ измнникомъ, но никто не осмливался подозрвать мою честь въ требующихъ доврія длахъ, никто не смлъ предлагать мн что-либо безчестное… Но что теб до этого за дло? теб?

Онъ ужъ хотлъ отвернуться отъ нея съ презрніемъ, но встртилъ ея взглядъ, въ которомъ выражалось сочувствіе и удивленіе, этотъ взглядъ снова покорилъ его. Несмотря на то, что она дйствительно была достойна презрнія, она все-таки гордилась теперь этимъ человкомъ, которому такъ подло измнила, она гордилась его мужествомъ, тмъ, что онъ не палъ подъ бременемъ несчастій, а остался вренъ себ.

— Я уже готовъ былъ побороть свое отчаяніе, Юлія, продолжалъ онъ грустно:— готовъ былъ забыть даже тебя, когда до моего свднія дошло, что братъ палъ жертвою голода… Слушай, Юлія!— Однажды мн поручили перевесть документъ, возвщавшій страшную смерть… голодную смерть твоего мужа… моего брата… слышишь?… Стыдъ, безчестіе, причиненное ему нами, изгнали его изъ родины… побудили его, такъ же какъ и меня, скитаться по свту… Онъ эмигрировалъ вмст съ мужиками, съ подонками западнаго общества… онъ, джентльменъ, мужъ науки — раздлялъ ихъ горькую участь, умеръ между ними… неузнаннымъ, неоплаканнымъ!

— Онъ умеръ, какъ жилъ!— воскликнула мистрисъ Конрой съ сверкающими глазами.— Онъ умеръ лицемромъ, измнникомъ!.. Онъ умеръ въ объятіяхъ любовницы, необразованной подлой двки, которой онъ отказалъ все свое имущество… этой… Грэсъ… Конрой!.. Слава Богу, документъ очутился въ моихъ рукахъ!… Тише, что это?!..

Что бы это ни было: обломившійся ли сукъ, или зайчикъ зашелестилъ сухими листьями, — но только теперь все было тихо, вокругъ царствовала могильная тишина.

— Да,— продолжала она спокойне.— Тамъ повторилась та исторія, которая въ Базел свела насъ съ тобою, которая сдлала насъ друзьями, Анри, которая превратила нашу симпатію во всесокрушающую страсть…. та исторія обмана и измны… Ты страдалъ, но и я страдала,— мы квиты!

Анри Деваржъ пристально взглянулъ на свою спутницу, голосъ ея дрожалъ, гнвъ, до того сверкавшій въ ея глазахъ уступилъ мсто слезамъ. Онъ пришелъ сюда съ сознаніемъ, что она измнила ему такъ же, какъ и мужу, она и не отрекалась отъ своей вины. Онъ пришелъ за тмъ, чтобы упрекнуть ее подлымъ обманомъ, но теперь онъ проклиналъ брата и готовъ былъ врить всмъ ея словамъ, всмъ ея страданіямъ. Даже больше того — онъ готовъ былъ сознаться, что его собственныя страданія были ничтожны въ сравненіи съ тмъ, что перенесла эта необыкновенная женщина. Женщина, старающаяся оправдаться предъ своимъ любовникомъ, иметъ всегда союзникомъ его самолюбіе, и поэтому Деваржъ начиналъ склоняться къ тому мннію, что, если онъ и лишился ея любви, то все-таки она никогда его не обманывала, и что ни онъ, ни братъ его не сумли достаточно оцнить любовь этой женщины

Миссисъ Конрой замтила, что въ немъ происходило, хотя мысли ея были заняты опасеніемъ, что Викторъ вдругъ могъ явиться предъ ними, она знала, что эта встрча могла бы повести къ чрезвычайно непріятному результату.

— Зачмъ ты разыскалъ меня? неужели только за тмъ, что бы бранить меня?— спросила она съ очаровательною улыбкой.

— Затмъ я пришелъ, чтобы сказать теб, что существуетъ еще другая дарственная грамота на землю, на которую ты предъявляешь права, отвтилъ онъ дловымъ тономъ:— документъ, выданный раньше того, который былъ выданъ брату. Владлица этой грамоты подозрваетъ тутъ обманъ и поручила мн узнать, въ чемъ дло.

Глаза миссисъ Конрой снова засверкали.

— А чмъ возбуждено это подозрніе?— спросила она.

— Анонимнымъ письмомъ.

— Видлъ ты это письмо?

— Видлъ, оно писано тою же рукою, которою писана грамота.

— И знакома теб эта рука?

— Да! она принадлежитъ одному мексиканцу, находящемуся въ настоящее время здсь, его зовутъ — Викторъ Рамирецъ.

Онъ пытливо взглянулъ на нее, но она твердо встртила этотъ взглядъ, улыбаясь все тою же улыбкою.

— Но знаетъ ли твой кліэнтъ, что право моего мужа неоспоримо, если бы даже документъ былъ фальшивымъ?

— Знаетъ, можетъ-быть, но этотъ кліэнтъ, какъ ты говоришь, симпатизируетъ только Грэсъ.

— Ахъ, да, вдь это кліэнтка!— отвтила она едва замтно вздыхая.— Понимаю: это, вроятно, молодая, красивая, хорошая женщина, ради которой ты ршился прибыть сюда… И ты, разумется, уврялъ ее, что обличишь эту обманщицу — миссисъ Конрой?… Такъ затмъ только ты и пріхалъ? Ну, вдь это понятно, ты мужчина… Можетъ-быть, оно и лучше такъ!…

— Юлія, выслушай меня!— перебилъ онъ тревожно.

— Ни слова больше!— сказала она, махнувъ рукою.— Я вдь не принимаю этого въ худую сторону… Мн больше нечего ждать… я лучшаго не заслужила!.. Ступай къ своей кліэнтк и скажи ей, что видлъ обманщицу… Посовтуй ей предъявить свои права и предложи свои услуги! Скажи ей, чтобы она благодарила Бога за то, что ей даны такіе друзья, какихъ Юлія Деваржъ никогда не имла — даже въ дни своей молодости и красоты!.. Иди и будь счастливъ!.. Нтъ, пусти меня, Анри!.. пусти меня къ мужу, который одинъ сумлъ простить гршниц и дать ей пріютъ!

Не усплъ изумленный Деваржъ овладть собою, какъ она ужъ вырвалась изъ его рукъ и убжала, еще нсколько мгновеній слдилъ онъ за нею взоромъ, пока она не исчезла за поворотомъ тропинки.

Хорошо было, что она удалилась, потому что минуту спустя явился распаленный гнвомъ, пыхтящій Викторъ и, въ своей слпой ярости, чуть не наткнулся на Деваржа.

Молча взглянули они другъ на друга.

— Сегодня неудобно гулять: слишкомъ жарко,— проговорилъ Деваржъ съ плохо скрытою насмшкою.

— Venganza de Dios!— прошиплъ Викторъ:— вы — правы, но что вы тутъ длаете?

— О, я билъ мухъ, — произнесъ спокойно Деваржъ.— Честь имю кланяться!

XXXIV.
Габріель Конрой отъ всего отрекается.

Лицо миссисъ Конрой теперь вовсе не согласовалось съ высказаннымъ Деваржу раскаяніемъ и огорченіемъ, когда она вспрыгивала на веранду своего дома, губы ея искривились злою, язвительною насмшкою, вдругъ она почувствовала дурноту и поспшно прошла въ будуаръ, гд и кинулась на софу, досадуя на свою физическую слабость.

Испугъ, испытанный ею при внезапной встрч съ Деваржемъ, уступилъ мсто сознанію, что она еще можетъ имть надъ нимъ вліяніе, и что ей не трудно будетъ завербовать его въ союзники противъ Рамиреца, котораго она серьезно начала опасаться. До сихъ поръ его ревность проявлялась лишь въ хвастовств и важничань, она хотя и знала, что онъ способенъ употребить физическую силу, но не этого собственно боялась: его тонкая измна была для нея хуже, чмъ если бъ онъ кинулся на нее съ смертоноснымъ оружіемъ въ рукахъ. Ей теперь хотлось бы опять видться съ Деваржемъ, чтобы описать ему въ самыхъ мрачныхъ краскахъ все, что она претерпла, будто бы, отъ перваго мужа — посл того, какъ разсталась съ нимъ — съ Анри, это, наврное, возбудило бы его раскаяніе въ самой сильной степени, и тогда ужъ не трудно было бы заставить его обуздать Рамиреца и предупредить полное обличеніе ея до тхъ поръ, пока она не успетъ убжать съ глазъ долой, конечно, вмст съ Гэбріелемъ. Тогда-то она посмется надъ обоими дураками! тогда-то она изо всхъ силъ будетъ стараться добиться любви Гэбріеля, безъ которой, какъ ей казалось, ей теперь и жизнь не въ жизнь!.. Нужно скоре заставить Гэбріеля ухать, между тмъ какъ онъ отложилъ поздку на неизвстное время, пока не окажется, что рудникъ оправдаетъ вс возложенныя на него надежды. Она скажетъ ему, что Думфи желаетъ его удаленія, она даже намревалась принудить Думфи написать ему это, вдь въ ея власти сдлать все, что она сочтетъ нужнымъ… Ей хотлось бы сейчасъ же привести этотъ планъ въ исполненіе, но физическая немощь мшала этому. Она заскрежетала зубами при мысли, что неспособна дйствовать въ такую критическую минуту, — но вдругъ у нея блеспула почти геніальная мысль, она даже закрыла глаза, чтобы вполн у баюкаться этою мыслію… Вдь можетъ же быть, что достаточно будетъ повліять на его чувства, на его сердце, призвавъ на помощь все обаяніе!.. И если бъ это удалось, о тогда!..

Внезапный шумъ въ совершенно тихомъ до того дом заставилъ ее встрепенуться и прислушаться. Что бы это могло быть?… Теперь она явственно различила тяжелые мужскіе шаги въ одномъ изъ верхнихъ помщеній, въ которомъ складывались дрова. Изъ прислуги никого не было дома… Вотъ опять послышались шаги… А! это были шаги того, кмъ мысли ея были заняты въ предыдущую минуту,— шаги ея мужа.

Но что онъ тамъ длалъ? Во все время ихъ брачной жизни, онъ никогда не приходилъ домой въ этотъ часъ… Ахъ, да!— вмст съ дровами лежали его прежнія орудія, когда онъ еще занимался золотопромышленностію, быть можетъ ему теперь понадобились эти ‘disjecta membra’… Кром того, тамъ еще находится старый мшокъ съ платьемъ его умершей матери… На что ему эти платья?.. Въ другое время онъ еще могъ вспомнить о нихъ, но никакъ не въ самый рабочій часъ… Ею начиналъ овладвать понемногу суеврный страхъ, котораго она раньше никогда не испытывала… Чу! Вотъ шаги послышались въ верхнемъ коридор и теперь медленно спускались по лстниц… Сердце ея сильно билось… Онъ остановился въ сняхъ… Теперь онъ тихо приблизился къ двери и снова остановился… Ей хотлось вскрикнуть, но голосъ отказывался служить… Вотъ дверь медленно отворилась — и показался Гэбріель. Она окинула его быстрымъ подозрительнымъ, взглядомъ и — прочла свою судьбу… Ему все извстно! Печальныя, грустныя глаза его не выражали ни гнва, ни негодованія, они только смотрли пристальне и смле прежняго. Онъ перемнилъ свое обычное платье на грубую одежду рудокопа, въ одной рук онъ держалъ такой же грубый мшокъ, въ другой — лопату и мотыку. Онъ сложилъ все это на полъ и, замчая, что глаза жены устремлены на эти предметы съ напряженнымъ вниманіемъ, произнесъ извиняющимъ тономъ:

— Въ этомъ мшк, сударыня, нтъ ничего, кром стараго одъяла и кой-какого тряпья, принадлежащаго собственно мн.. Я даже готовъ развязать мшокъ, если пожелаете, сударыня, но полагаю, что вамъ нечего опасаться, чтобы я взялъ что-либо непринадлежащее мн.

— Вы уходите?— спросила она едва внятно, такъ что сама спрашивала себя: дйствительно ли она произнесла эти слова вслухъ.

— Да. Если хотите знать — почему, то можете услышать это отъ того же человка, отъ котораго я все узналъ… Я хотлъ только сказать вамъ, что ухожу не по своей вин, и не по его… Я былъ утромъ въ хижин… Я услышалъ голоса за дверью и, взглянувъ въ окно, увидлъ васъ въ обществ какого-то незнакомца. Насколько вы, сударыня, знаете меня и мой характеръ, вамъ должно быть извстно, что я не имю привычки подслушивать, и вы могли бы пробыть тамъ до сихъ поръ, а я все же не сталъ бы ни на что обращать вниманія., если бъ я не увидлъ человка, спрятавшагося за деревомъ и наблюдавшаго за вами. Я узналъ въ немъ того бднаго мексиканца, котораго я лчилъ годъ тому назадъ… у него болли ноги… Ну, я, незамтно для васъ, подошелъ къ нему, увидя меня онъ хотлъ бжать, но я схватилъ его за плечо и онъ остался.

Онъ говорилъ съ такимъ неподдльнымъ, хотя и безсознательнымъ величіемъ, что миссисъ Конрой, въ сердц которой возставала сильная злоба противъ него, невольно оробла.

— Что этотъ человкъ, котораго я чуть не задушилъ, чтобы удержать его отъ крика, чмъ онъ могъ испугать васъ и вашего спутника, говорилъ мн, о томъ считаю, лишнимъ сообщать вамъ. Зная его дольше, чмъ меня, вы и безъ словъ поймете, о чемъ шла между нами рчь. Что онъ говорилъ правду, въ томъ удостовряетъ меня теперь ваше лицо, и мн кажется, что я давно могъ бы узнать это, если бъ не былъ такимъ слабымъ и нершительнымъ.

Онъ провелъ своею широкою лодонью по лбу, какъ бы желалъ согнать непріятныя мысли, омрачившія его, потомъ онъ вынулъ изъ кармана какую-то бумагу.

— Я написалъ тутъ одну бумагу, которую вручу адвокату Максвеллу, въ этой бумаг я уполномочиваю васъ получить обратно все то, что вы нкогда дали мн… Я не согласенъ съ мексиканцемъ въ томъ, что принадлежавшее когда-то Грэсъ теперь должно принадлежать мн… Она сама суметъ распорядиться своимъ имуществомъ, если вернется, но насколько я ее знаю, она не будетъ настаивать на своихъ правахъ, коль скоро ими завладли чужіе… Мы всегда были простыми людьми, сударыня. Я не говорю о себ: я ужъ слишкомъ простъ и невжливъ, но еще не было на свт такого Конроя, который гнался бы за богатствомъ, а не довольствовался бы кускомъ хлба и самымъ грубымъ платьемъ

Онъ наклонился за мшкомъ и орудіями и обернулся къ выходу.

— Не забыли ли вы чего?— спросила мистрисъ Конрой. Онъ твердо взглянулъ на нее.

— Нтъ, ничего не забылъ,— отвтилъ онъ просто.

О, если бъ она могла говорить!.. О, если бъ она осмлилась сказать ему, что онъ оставляетъ нчто, чего даже не можетъ взять съ собою, это остановило бы его, заставило бы его снова быть добрымъ и всепрощающимъ… Но она не могла произнести ни одного слова больше, ей недоставало теперь того краснорчія, которымъ она только что передъ тмъ покорила того человка, которому она измнила, котораго вовсе не любила. Охваченная первою, но безнадежною любовью, эта ловкая авантюристка теперь совершенно опустила руки

Онъ остановился въ дверяхъ, медленно обернулся и снова робко и смущенно вошелъ въ комнату. Сердце ея сильно забилось и потомъ замерло.

— Вы спрашиваете,— сказалъ онъ заикаясь,— не забылъ ли я чего?.. Собираясь узжать съ вами, я нанялъ экономку и тайкомъ отъ васъ далъ ей денегъ и одно порученіе… Я сказалъ ей, что если прідетъ моя милая Грэсъ, то чтобъ она приняла не, позаботилась бы о ней, какъ я самъ сталъ бы заботиться, и увдомила бы меня объ этомъ… Я, можетъ-быть… требую слишкомъ… многаго… но если вы… готовы исполнить… мое послднее желаніе… то будьте добры… не гоните ее изъ того… дома… который она сочтетъ моимъ… Она вдь ничмъ… не… виновна предъ… вами… Примите ее и пошлите потомъ… ко мн. Адвокатъ Максвеллъ сообщитъ вамъ мои адресъ.

Миссисъ Конрой истерично разсмялась.

— Ваше желаніе будетъ исполнено, если…— она на мгновеніе остановилась:— если я еще буду здсь,— дополнила она.

Но его ужъ не было. Послднія ея слова пропали даромъ.

XXXV.
Что было подъ сосной.

Месть Рамиреца не достигла желаемаго результата, онъ слишкомъ рано взорвалъ подкопъ, будучи ослпленъ яростью. Гэбріель не умеръ на мст, даже не слишкомъ сильно разстроился, узнавъ весь обманъ, всю подлость жены. Судя по тому спокойствію, съ которымъ онъ выслушалъ слова Рамиреца, можно даже было сомнваться, чтобы онъ притянулъ ее къ отвту. Онъ бгалъ теперь въ своемъ номер, какъ сумасшедшій, мучимый сознаніемъ, что не повредилъ ни Гэбріелю, ни Юліи, ни этому противному Перкинсу, котораго онъ ненавидлъ, какъ бывшаго соперника.

Да, будь что будетъ, но онъ долженъ сейчасъ же видть ее, чтобы сказать, что узналъ объ ея прежнихъ отношеніяхъ къ этому переводчику, и что онъ написалъ то анонимное письмо, что онъ поддлалъ дарственную запись, что…

Стукъ въ дверь привелъ его въ себя, наконецъ дверь отворилась, и вошла Салли, смущенная, стыдливая, очевидно волненіе молодого ‘итальянца’ она приписывала безнадежной, пожирающей страсти къ ней.

— Обдъ ужъ давно оконченъ,— сказала эта лукавая двица,— но я сберегла для васъ кое-что… Вы вчера вечеромъ освдомлялись о Конрояхъ, могу только сообщить вамъ, что Гэбріель давеча спрашивалъ адвоката Максвелла, ухавшаго въ Сакраменто, хотя онъ интимнйшій другъ Сюзанны Маркль.

Но Рамирецу теперь не было дла ни до Гэбріеля, ни до адвоката, ни до миссисъ Маркль

— Скажите, пожалуйста, миссъ Кларкъ, гд находится сейчасъ этотъ мистеръ Перкинсъ?— спросилъ онъ, отдуваясь и показывая вс свои зубы.

— Этотъ старый допотопный дуракъ, котораго я такъ ненавижу,— сказала она, намекая, что Рамирецу нечего смотрть на него, какъ на соперника.— Не знаю, гд онъ и даже не забочусь знать объ этомъ… Онъ ушелъ ужъ съ утра… Думаю что онъ на Конроевой гор, или гд-нибудь около… Знаю только, что онъ прислалъ сюда мальчика съ приказаніемъ, отослать его чемоданъ на почту… Разв вы узжаете съ нимъ?

— Нтъ,— отвтилъ Рамирецъ коротко.

— Прошу извинить меня за нескромный вопросъ, но я узнала, что онъ записался на два мста, и подумала, что вы, вроятно, соскучились у насъ и хотите ухать вмст съ нимъ, — сказала она, кинувъ на него полулукавый, полуупрекающій взглядъ.

— Записался на два мста?— прошиплъ Викторъ.— Ахъ! быть-можетъ, съ нимъ детъ какая-нибудь дама, а? Миссъ Кларкъ, вы какъ думаете, а?

— Дама?— вспыхнула Салли.— Вотъ еще! Какая это дама снизойдетъ до подобнаго человка!.. Но вы опять уходите?…— Вдь обдъ вашъ простынетъ… Вы, должно-быть, влюблены, мистеръ Рамирецъ!.. Я слышала, что влюбленные всегда страдаютъ отсутствіемъ аппетита, но по опыту мн это не извстно, хотя я въ послдніе дни мъ очень мало, и то только тогда, когда меня насильно заставляютъ…

Не успла еще Салли докончить своей фразы, какъ Рамирецъ пробормоталъ нсколько извиненій, схватилъ шляпу и выбжалъ изъ комнаты

Салли снова предалась огорченію, что ея кокетство производило слишкомъ сильное вліяніе на впечатлительную натуру ‘итальянца’.

Рамирецъ опять направился, несмотря на жару и страшную пыль, къ Конроевой гор и не останавливался, пока не достигъ ея вершины. Тутъ онъ прислъ, чтобы собраться съ мыслями, утишить непомрно сильное біеніе сердца, причиненное скорою, трудною ходьбою, отереть потъ, катившійся ручьями съ лица и, главное, придумать планъ дйствій. Онъ долженъ былъ видть ее немедленно, но какъ и гд? Итти прямо къ ней, значило встртиться лицомъ къ лицу съ Гэбріелемъ, а это было бы не очень пріятно, а если тотъ сидитъ у нея, то она велитъ сказать прислуг, что ея нтъ дома, Но если онъ скроется гд-нибудь возл дома, то, быть-можетъ, увидитъ ее, когда она выйдетъ изъ дома, да, кром того, удастся, пожалуй, подслушать что-нибудь.

Онъ выбралъ себ, по странному случаю, прежнее любимое мстечко Гэбріеля, гд тотъ бесдовалъ съ своею трубкой… т.-е. предавался своимъ размышленіямъ за трубкою. Это была огромная ель, наклонившаяся вершиною на бокъ, какъ будто слдуя какому-то таинственному влеченію. Викторъ подошелъ къ ней и слъ на рядомъ стоящій пень. Тутъ произошло замчательное обстоятельство, охватившее его сначала суеврнымъ ужасомъ: платокъ, которымъ онъ теръ потъ, и сорочка вдругъ казались обрызганными кровью. Потомъ онъ замтилъ, что этотъ кровавый цвтъ былъ слдствіемъ красной пыли, смшавшейся съ потомъ, все еще лившимся съ него.

Солнце медленно заходило. Длинная тнь падала на Конроеву гору и какъ будто разрзывала высокую ель на дв части. Хлопанье бичей и рзкіе свистки здившихъ по большой дорог возчиковъ мало-по-малу замолкли, работники направлялись домой. Тни ложились все гуще и гуще на засыпающую землю.

Съ наступленіемъ темноты Рамирецъ становился все внимательне и дятельне. Кто бы увидлъ его теперь бродящимъ вокругъ одинокой ели, съ выпученными глазами и блестящими оскаленными зубами, тотъ счелъ бы его за дикаго звря, ожидающаго ночной добычи.

Вдругъ онъ остановился, нагнулся впередъ и пристально устремилъ глаза въ темную даль. Изъ города шла какая-то женщина, даже при дальнемъ разстояніи и темнот, Рамирецъ узналъ щегольскую шляпку и неуклюжую походку Салли… Чертъ возьми! Хоть бы земля поглотила ее, прежде чмъ она до него дойдетъ! Къ счастію, она взяла вправо и пошла по тропинк, ведущей къ хижин Гэбріеля. Викторъ вздохнулъ свободне… Вотъ раздался поблизости отъ него голосъ, производившій на него магическое вліяніе, онъ вздрогнулъ и быстро обернулся. Предъ нимъ стояла миссисъ Конрой, выпрямившись во весь ростъ, съ дерзкимъ, непокорнымъ видомъ.

— Что вы тутъ длаете?— спросила она рзко.

— Т-с-с-ъ!..— произнесъ воспаленный любовью Рамирецъ.— Тише! тутъ кто-то приближается къ намъ.

— Что мн за дло до того, слышитъ ли меня кто, или нтъ? Вы сдлали вс предосторожности излишними,— отвчала она горько:— весь свтъ знаетъ про насъ теперь!.. Итакъ, спрашиваю васъ еще разъ: что вы здсь длаете?

Онъ хотлъ приблизиться къ ней, но она отступила назадъ, обертывая длинный шлейфъ своего благо платья вокругъ руки какъ бы отъ опасенія, что Рамирецъ можетъ осквернить его своимъ прикосновеніемъ.

Викторъ тревожно засмялся.

— Вы пришли на назначенное свиданіе, я не виноватъ, если пришелъ слишкомъ поздно.

— Я пришла сюда потому, что ужъ боле получаса наблюдала за вами, сидя на веранд, какъ вы бгали здсь подъ деревомъ, словно гончая собака… Но мн, дйствительно, нужно сказать вамъ нсколько словъ.

Стоя предъ нимъ, озаренная блднымъ свтомъ восходившей луны, гордая, повелительная, съ разгорвшимися отъ внутренняго волненія щеками, съ сверкающими глазами, со всмъ своимъ обаяніемъ,— она такъ много пріобрла власти надъ этимъ рабомъ страсти, что язвительныя слова ея только еще боле распаляли его, и онъ готовъ былъ пасть предъ нею въ прахъ, лишь бы она позволила ему дотронуться до своихъ тоненькихъ пальчиковъ, которыми грозила ему.

— Вы несправедливы ко мн, Юлія, клянусь Богомъ, несправедливы!… Я сегодня по утру былъ взбшенъ въ высшей степени, не помнилъ себя, потому что увидалъ васъ съ другимъ!.. Я имлъ основательную причину прійти въ ярость, основательную причину, но я теперь пришелъ съ миромъ, Юлія, съ миромъ!

— Съ миромъ!— возразила она презрительно.— Ваша записка тоже была написана подъ вліяніемъ мирныхъ чувствъ?

— Ахъ! Я не зналъ, чмъ еще заставить васъ выслушать меня… Я вдь хотлъ сообщить вамъ весьма важное извстіе… извстіе… слышите ли?.. извстіе, которое могло бы спасти васъ, такъ какъ я пріхалъ отъ той, которая иметъ вторую дарственную грамоту… Ахъ, неужели вы не хотите выслушать меня?.. Только одну еще минуту посвятите мн, Юлія — и потомъ я исчезну!

Миссисъ Конрой прислонилась къ дереву, безсознательно глядя впередъ.

— Говорите!— проговорила она холодно.

— Ахъ! значитъ, вы согласны, хотите выслушать меня?— спросилъ онъ обрадованно.— Это хорошо!— Итакъ, во-первыхъ: я узналъ, что повреннымъ той женщины состоитъ тотъ самый человкъ, который обольстилъ и бросилъ Грэсъ Конрой, тотъ человкъ, который назвался Филиппомъ Ашлеемъ, но котораго настоящее имя — Пойнсетъ.

— Какъ вы сказали?— спросилъ вдругъ мистрисъ Конрой, отходя отъ дерева и вперяя въ него свои холодные, блестящіе, какъ ледъ, глаза.

— Артуръ Пойнсетъ — бывшій солдатъ, офицеръ… Ахъ, вы мн не врите?… Клянусь Богомъ, что я не лгу!

— Да что мн до него за дло?— сказала она насмшливо, снова прислоняясь къ дереву.— Продолжайте, или вы, быть-можетъ, не имете больше ничего сказать?

— Нтъ — имю, и даже многое… Вотъ видите ли: онъ теперь женихомъ одной богатой южной вдовы, понимаете? Вдь, тамъ никто не знаетъ о его прошломъ…. О, я вижу, что вы начинаете понимать меня! Онъ не осмливается разыскать настоящую Грэсъ Конрой и поэтому же не можетъ начать дла своей кліэнтки.

— Это все?

— Все?!— о, нтъ! Я еще имю нчто сообщить, но я тутъ опасаюсь говорить,— сказалъ онъ, пугливо озираясь.

— Такъ пусть это остается тайною,— проговорила миссисъ Конрой холодно:— вдь мы видимся въ послдній разъ.

— Но, Юлія!

— Вы кончили?— спросила она тмъ же тономъ.

Было ли ея равнодушіе притворнымъ или нтъ, но, во всякомъ случа, оно производило свое дйствіе на Рамиреца. Онъ снова оглянулся и сказалъ потомъ угрюмо:

— Подойдите ближе, я тогда скажу вамъ эту тайну… Ахъ, вы не довряете мн? не довряете?… Будь же по-вашему!

Видя, что она не двигается съ мста, онъ приблизился къ ней и шепнулъ:— нагните вашу головку, я скажу вамъ на ухо.

Миссисъ Конрой оттолкнула его простертую руку, но все-таки нагнула голову. Онъ шепнулъ ей нсколько словъ на ухо.

— Вы говорили это ему — Габріелю?— спросила она, пытливо глядя на него, но все же съ прежнимъ спокойствіемъ.

— Нтъ, Юлія, клянусь вамъ, что не говорилъ! Я бы ничего не сказалъ ему, но вдь я былъ взбшенъ, вн себя!… А онъ поступилъ по-медвжьи: онъ держалъ меня… вотъ здсь, такъ что я не могъ даже пошевельнуться, мое признаніе было вынуждено, вынуждено силою, клянусь Богомъ!

Къ счастію Виктора, темнота мшала ему замтить презрніе, отразившееся на лиц женщины, при этомъ сознаніи слабости того мужчины, который стоялъ предъ нею, и признанія имъ же силы ея мужа.

— И это все, что вамъ нужно сообщить мн?— спросила она.

— Все!… Клянусь вамъ, Юлія, что все!

— Такъ выслушай же ты теперь меня, Викторъ Рамирецъ!— сказала она, быстро подходя къ нему и сверкая своими гнвными глазами.— Каково бы ни было ваше намреніе, когда вы сюда шли,— оно имло успхъ! Вы сдлали все, что намревались, и даже больше этого. Тотъ человкъ, которому вы отравили душу, котораго хотли возстановить противъ меня, удалился!… покинулъ меня… навсегда!… Онъ никогда не любилъ меня!… Обличивъ меня, вы сдлали его чрезвычайно счастливымъ, дали ему поводъ осыпать меня бранью, насмшками, оскорбленіями…. поводъ — совершить давно задуманную измну!

Даже въ темнот она видла самодовольную улыбку, озарившую его лицо, могла слышать его учащенное дыханіе, когда онъ быстро нагнулъ къ ней голову, и замтила, что онъ жадно простеръ свою руку къ ея рук, онъ схватилъ бы ее и покрылъ бы поцлуями, если бъ она не спрятала ихъ об за спину.

— Ну, вотъ вы и довольны!… Вы сказали все, что имли сказать, теперь я тоже скажу, что должно… Неужели вы думаете, что я пришла къ вамъ темною ночью, чтобы поздравить васъ съ побдою?.. Нтъ, я пришла за тмъ, чтобы сказать вамъ, что, несмотря на поруганіе, которое мн нанесъ Гэбріель Конрой, несмотря на то, что онъ обидлъ, оттолкнулъ, бросилъ, осрамилъ меня, несмотря на все это — я люблю его!… Люблю его, какъ до сихъ поръ никого еще не любила, люблю его, какъ больше никогда никого не буду любить, люблю такъ же сильно, страстно, безгранично, какъ — ненавижу васъ!… Люблю его до такой степени, что послдую за нимъ, куда бы онъ ни пошелъ… готова ползти за нимъ на колняхъ… Его ненависть мн дороже вашей любви! Слышите вы это, Викторъ Рамирецъ?… Вотъ это я хотла сообщить вамъ, но это еще не все… слушайте дальше! Тайну, которую вы мн объявили — ложная ли она, или нтъ — я передамъ ему. Я помогу ему отыскать сестру… Я добьюсь его любви, хотя бы даже цною вашей жизни, жизни другого, даже — моей собственной!… Слышали вы это, Викторъ Гамирецъ? Подлецъ! Незаконный сынъ!.. О, скальте зубы, сколько хотите!… я васъ не боюсь!… скрипите зубами въ безсильной злоб, какъ тогда, когда вы изгибались подъ рукою Гэбріеля!.. Это было великолпное зрлище, Викторъ… достойная награда мужественному секретарю, укравшему бумаги умирающей двушки… храброму солдату, поручившему свой гарнизонъ разносчику… О, я знаю, кого имю предъ собою, милостивый государь! знала васъ и въ тотъ день, когда выбрала васъ своимъ орудіемъ, своимъ шутомъ!… Продолжайте, сэръ, вытаскивайте ножъ, продолжайте, прошу васъ…. Я васъ, труса, не боюсь!.. Я не буду кричать, увряю васъ!.. Подходите же!…

Крикнувъ отъ бшенства, кинулся онъ на нее съ ножомъ въ рук, но въ это мгновеніе она увидла протянувшуюся въ темнот руку, схватившую Рамиреца за плечи, она увидла, какъ онъ обернулся съ страшнымъ проклятіемъ и началъ биться въ рукахъ Деваржа — и, не дожидаясь результата вмшательства своего деверя, даже не поблагодаривъ его за избавленіе, она быстро прошмыгнула мимо обоихъ.

Подъ вліяніемъ овладвшей ею внезапно мысли, она бросилась въ свой будуаръ, торопливо набросала на клочк бумаги нсколько строкъ и позвала одного изъ своихъ китайцевъ-служите лей.

— Возьми это, А-фи, и передай мистеру Конрою, ты найдешь его у адвоката Максвелла, а если его тамъ нтъ, то адвокатъ скажетъ теб, куда онъ пошелъ. Ты долженъ отыскать его во всякомъ случа, если онъ уже оставилъ городъ, то послдуй за нимъ, и постарайся догнать его. Если отыщешь его въ теченіе часа, то я удвою это (она сунула ему въ руку золотой). Иди скоре!…

Несмотря на ограниченныя познанія А-фи въ англійскомъ язык онъ все-таки понялъ свою госпожу, по ея движеніямъ, а потому, кивнувъ головою, сказалъ: ‘я будить многи сколо’, опустилъ золотой и записку въ рукавъ и быстро побжалъ, куда ему было приказано. Шумъ борьбы въ кустахъ и зовъ на помощь побудили его пробормотать: ‘твой много идетъ къ челту, нтъ мой дла’, и затмъ онъ пустился бжать быстре прежняго. Черезъ полчаса онъ достигъ конторы адвоката, но свднія, полученныя имъ тамъ, были неблагопріятны: Гэбріель ушелъ тому назадъ часъ, никто не зналъ куда. А-фи колебался немного, затмъ рысцою сбжалъ съ горы, по направленію ко рву, въ которомъ работало нсколько его соотечественниковъ, тутъ онъ остановился и громко проговорилъ рядъ такихъ странныхъ словъ, что работавшіе вблизи американцы съ изумленіемъ вытаращили на него глаза. Дйствіе этихъ словъ было магическое: въ одно мгновеніе лопаты и мотыки полетли въ сторону, и вся толпа китайцевъ бросилась по различнымъ направленіямъ на вс дороги ведущія изъ Одноконнаго Стана.

Одну изъ нихъ избралъ самъ А-фи. Черезъ полчаса или около того, онъ, къ счастью, наткнулся на предметъ своихъ поисковъ, который сидлъ на большомъ камн и преспокойно курилъ трубку, возл него лежали мшокъ, мотыка и лопата.

А-фи не сталъ терять драгоцннаго времени на длинныя объясненія, онъ просто вручилъ своему господину записку, тотчасъ же повернулся и ушелъ обратно. Опять черезъ полчаса вс китайцы находились во рву и работали такъ усердно, будто бы ничего и не происходило.

Гэбріель вынулъ трубку изо рта и нершительно завертлъ запискою. Открывъ ее, наконецъ, онъ узналъ при первомъ же, взгляд, мелкій почеркъ жены, и имъ овладло нчто въ род сожалнія о ней, затмъ онъ громко, но медленно и заикаясь, прочелъ слдующее: ‘Я была неправа. Ты оставилъ нчто,— тайну, которую долженъ, если дорожишь своимъ счастіемъ, взять съ собою. Ты узнаешь все, если вернешься на Конроеву гору, черезъ два часа, но не позже, я покидаю домъ этотъ въ эту же ночь, навсегда. Я не прошу тебя вернуться ради твоей жены, но ради той, за которую она себя прежде выдавала. Ты придешь, потому что любишь Грэсъ, а не потому, чтобы заботишься о своей Юліи’.

Гэбріель понялъ изъ этой записки только одно, — то, что тутъ намекалось на Грэсъ. Этого было достаточно. Онъ спряталъ трубку въ карманъ, взялъ свои драгоцнности на плечи и медленно пошелъ по направленію къ городу, достигнувъ его, онъ старался избгнуть главной улицы, что, однакоже помшало двумъ-тремъ человкамъ замтить его, когда онъ всходилъ на гору по неудобной, рдко посщавшейся тропинк. Онъ недолго находился на гор, десять, а по словамъ другихъ пятнадцать минутъ спустя, его опять видли сходящимъ по той же тропинк внизъ и исчезающимъ въ кустахъ.

Съ закатомъ солнца понизилась и температура, сухая тропическая жара обратилась въ бгство предъ поднявшимся сильнымъ втромъ, но съ ночью исчезъ и втеръ, и солнце взошло надъ спокойною и охлажденною землею, коснулось, сперва по привычк, высокой вершины великанши-ели на Конроевой гор, затмъ скользнуло по ея стволу до земли и освтило тутъ — трупъ Виктора Рамиреца съ ножомъ въ груди!

XXXVI.
Продолженіе отдыха м-ра Гамлина.

Когда донья Долоресъ не замтила больше Джека Гамлина подъ своимъ окномъ, посл отъзда сеньоры Сепульвида, она предположила, что онъ отправился ее провожать. Она весьма удивилась бы, если бъ кто сообщилъ ей, что онъ въ эту минуту преспокойно сидитъ въ одномъ изъ ея покоевъ и потягиваетъ виски, въ сообществ ея дяди — дона Хуана Сальватіерра. Съ свойственною ему смлостью, Джекъ пробрался въ домъ, добился гостепріимства дона Хуана,— не объявляя даже этому церемонному господину своего имени и званія — великолпно провелъ съ нимъ два часа и, наконецъ, покинулъ его пьянымъ до-нельзя и въ совершенномъ невдніи относительно своей собственной личности. Почему Джекъ не простеръ свою смлость дале и не постарался увидться съ таинственною доньей, очаровавшей его,— того мы не можемъ сказать, да едва ли можетъ объяснить и онъ самъ. Можно предположить, что это случилось вслдствіе вдругъ овладвшаго имъ сознанія, что онъ дерзостью ничего не достигнетъ у этой госпожи.

Донья Долоресъ ничего не знала о пребываніи этого гостя подъ ея кровлею, раньше истеченія трехъ дней, потому что во все это время была нездорова и не выходила изъ комнаты, но странно было то, что когда ей доложили объ этомъ, то впала въ такую ярость, что донъ Хуанъ сильно струсилъ, а прислуга страшно перепугалась.

— Отчего меня не увдомили о томъ, что онъ здсь?— кричала она гнвно, топая ножкою:— неужели меня считаютъ за неразумное дитя и не даютъ мн исполнять мои обязанности, какъ хозяйк усадьбы св. Троицы?… Или вы, донъ Хуанъ, приняли на себя роль моей дуэньи?… Принять, какъ лакея какого-нибудь, храбраго кабаллеро, который — я угадываю, что это онъ самый — спасъ меня отъ обиды въ прошлое воскресенье!… О, Боже!.. гд же у васъ голова была?.. въ отсутствіи, что ли?.. И вы даже не знаете, какъ его звать?

Напрасно донъ Хуанъ клялся, чмъ только могъ, что незнакомецъ вовсе не выказывалъ желанія видть ее, и что ей нельзя же было притти къ нему, помимо его воли, что она, повидимому, готова была сдлать, если бъ ей доложили о немъ.

— Лучше было бы, если бъ я оказалась дерзкою — чего не случилось бы, дядя, потому что американцы не имютъ нашихъ глупыхъ предразсудковъ — чмъ допустила обезчестить усадьбу св. Троицы такимъ пріемомъ благороднаго человка,— отвтила она запальчиво.

Какъ бы то ни было, но мистеръ Гамлинъ нашелъ, что въ Санъ-Антоніо онъ не можетъ пользоваться такимъ спокойствіемъ, какой ему прописалъ докторъ, почему и ухалъ оттуда на другой же день посл посщенія св. Троицы.

Три дня изъ самыхъ жаркихъ онъ провелъ въ Сакраменто, а на четвертый поспшилъ въ горы и очутился на пятый день — когда жара спала — въ Виндгам.

— Нтъ ли тутъ кого-нибудь изъ знакомыхъ мн?— спросилъ онъ своего врнаго Пита, когда тотъ принесъ ему утромъ заново вычищенное платье.

— Нтъ, масса, никого нтъ

— Да мн никого и не нужно, какъ ты думаешь, а?— сказалъ Джекъ, вставая.

Питъ задумался, потомъ сообщилъ.

— Внизу, въ гостиной сидятъ двое путешественниковъ, то-есть мужчина съ женщиною, они пришли изъ лсу. Я предполагаю, что они принадлежатъ къ той компаніи, которую собралъ около себя Питеръ Думфи, они кажутся страшно неопытными..

— Хорошо, я буду завтракать внизу вмст съ ними,— сказалъ Джекъ.

Эти путешественники были никто иные, какъ мистеръ Рейноръ съ супругою, только-что любовавшіеся великанами-деревьями, подъ руководствомъ одного любезнаго санъ-францискскаго газетнаго издателя, приставленнаго къ нимъ мистеромъ Думфи.

Они очень удивились, увидя входившаго въ гостиную — или, врне, просто въ общую залу — молодого, красиваго блднаго господина, въ сопровожденіи слуги, онъ преспокойно занялъ мсто напротивъ ихъ. Видя, какъ изящно онъ одтъ, мистрисъ Рейноръ тотчасъ же вспомнила, что она еще не закончила своего туалета и торопливо удалилась, пробормотавъ извиненіе. Мистеръ Рейноръ, изумленный видомъ элегантнаго незнакомца, выразилъ редактору-издателю свое любопытство относительно этой особы, толкнувъ его подъ локоть, но редакторъ не счелъ нужнымъ удовлетворить этому любопытству по извстнымъ ему одному причинамъ. Быть-можетъ, онъ узналъ въ черноокомъ незнакомц знаменитаго Джека Гамлина и поэтому остерегался сообщать кому-либо, въ его присутствіи, ходившіе о немъ слухи, а можетъ-быть, онъ промолчалъ просто по разсянности.

Мистеръ Гамлинъ, дождавшись ухода мистрисъ Рейноръ, преспокойно вынулъ изъ кармана револьверъ и кинжалъ, положилъ эти предметы небрежно по сторонамъ тарелки, такъ же небрежно взглянулъ на своихъ сосдей и позвалъ Пита.

— Скажи, кому слдуетъ, чтобы мн подали боле крупнаго картофеля, чмъ вотъ этотъ, стоящій предъ моимъ носомъ… Да пусть поторопятся… Заряжена твоя винтовка?

— Да, масса!— быстро отвтилъ Питъ, не шевельнувъ ни однимъ мускуломъ своего чернаго лица.

— Непремнно же. возьми ее съ собою.

Но тутъ изумленіе и любопытство мистера Рейнора — только-что удивлявшагося огромному картофелю, который показался Гамлину малымъ — положительно взяли верхъ надъ приличіемъ, не получая на свои толчки отвта отъ спутника, углубившагося между тмъ въ чтеніе газетъ, онъ прямо обратился къ незнакомцу.

— Прошу извинить меня, милостивый государь,— сказалъ онъ самымъ вжливымъ тономъ,— не ослышался ли я, или вы серьезно изволили потребовать себ еще боле крупнаго картофеля? Неужели есть еще крупне?

— Это въ первый еще разъ мн предлагаютъ такой крошечный картофель,— отвтилъ Джекъ серьезно.— Возможно, что въ здшней мстности овощи въ этомъ году задержаны въ своемъ рост какою-нибудь метеорологической причиной, впрочемъ, не знаю этого наврное, такъ какъ я здсь чужой, подобно вамъ, если только я не ошибаюсь относительно васъ.

— Такъ!— произнесъ заинтригованный Рейноръ.— Смю ли предложить вамъ еще вопросъ:— вы простите, если я покажусь дерзкимъ — я слышалъ, что вы приказали вашему слуг взять съ собою въ кухню винтовку, позвольте же узнать, что побудило васъ отдать подобное приказаніе?

— Питъ!— отвтилъ Гамлинъ вяло.— Питъ очень хорошій слуга, и я не желалъ бы его лишиться. Быть-можетъ, и я слишкомъ ужъ остороженъ, но мн кажется, что поневол будешь осторожнымъ, когда приходится видть убитыми двухъ своихъ слугъ въ теченіе какихъ-нибудь трехъ мсяцевъ.

Полнйшее равнодушіе Гамлина, молчаніе редактора, а главное, сообщенные ему факты переполнили мру удивленія мистера Рейнора.

— Боже праведный, какіе ужасы! Я слышу подобную вещь въ первый разъ!— воскликнулъ онъ, обращаясь къ своему спутнику.

Мистеръ Гамлинъ тоже взглянулъ на редактора.

— Вашъ другъ — калифорнецъ и знаетъ, какъ мы ненавидимъ ложь и избгаемъ малйшаго повода къ сомннію въ правдивости нашихъ словъ,— сказалъ онъ для чего-то.

Редакторъ поспшилъ подтвердить замчаніе Гамлина и, немного спустя, ушелъ, оставивъ съ нимъ своего протеже одного. Какъ Джекъ воспользовался этимъ, чтобы помистифицировать несчастнаго туриста, все боле и боле разсказывая ему самымъ серьезнымъ тономъ басни о растительности Нижней Калифорніи, о богатств страны и о полномъ пренебреженіи калифорицевъ къ жизни и имуществу — считаемъ лишнимъ подробно передавать читателю: скажемъ только, что онъ въ конц-концовъ то того очаровалъ туриста, что получилъ настоятельное приглашеніе раздлить съ нимъ компанію, чмъ и воспользовался бы, если бы не помшалъ одинъ замчательный случай.

Во время разговора, любопытство Гамлина было возбуждено появленіемъ незнакомца, скромно и нершительно занявшаго мсто у двери. Эта скромность и недостатокъ самоувренности до того показались Джеку несогласными съ громаднымъ ростомъ и замчательной силой, проявлявшейся въ каждомъ мускул незнакомца, что ему хотлось подойти къ нему и спросить, что ему нужно, и не находится ли онъ въ опасности быть пойманнымъ полиціей за какую-нибудь продлку. Однако онъ этого не сдлалъ, но зато безцеремонно намекалъ туристу и вновь появившемуся редактору, что считаетъ робость незнакомца только маскою, пригодною ввести однихъ дураковъ въ заблужденіе, что онъ удивляется его способности играть роль и что мужчина подобнаго тлосложенія не долженъ бы быть такимъ скромнымъ, если бъ не имлъ на то особенныхъ причинъ.

Предметъ всей этой критики былъ одтъ, какъ одваются южные рудокопы, быть-можетъ — немного почище, у него была густая темно-русая борода, длинные пепельные кудри, ниспадавшіе по сторонамъ низкаго, но широкаго лба, лицо его было весьма блдно — отъ болзни или отъ большого горя, это предположеніе подтверждалось тмъ, что онъ лъ очень мало. Глаза его большею частью были потуплены, а если онъ и подымалъ ихъ, то такъ робко, что даже не ршался повнимательне оглядть присутствующихъ. Несмотря на все это, въ его наружности было столько небудничнаго — если можно такъ выразиться — что онъ не только обратилъ на себя вниманіе Гамлина, но и возбудилъ нкоторый энтузіазмъ въ мистер Райнор, а редактора заставилъ указать на него, какъ на типъ рудокопа. Совершенно смутившись, наконецъ, отъ безцеремонныхъ взглядовъ и замчаній, которые градомъ сыпались на него, онъ всталъ и вышелъ на веранду, на которой оставилъ, предъ входомъ въ залу, свой мшокъ и свои орудія. Мистеръ Гамлинъ, почувствовавъ, что ему слдуетъ уважать скромность незнакомца, ушелъ вслдъ за его уходомъ самъ въ билліардную. Какъ только дверь за нимъ затворилась, редакторъ счелъ нужнымъ разсказать мистеру Райнору, что ему было извстно о Джек — котораго онъ, дйствительно, узналъ — и затмъ постарался возстановить репутацію Калифорніи, пострадавшую отъ его басенъ.

— Что касается здшней безопасности,— говорилъ редакторъ съ негодованіемъ:— то здсь такъ же безопасно, какъ въ Нью-Іорк или Бостон… Я не отрицаю, что было время, когда страна терпла очень много отъ подобныхъ авантюристовъ, каковъ, напримръ, этотъ же самый Гамлинъ, но позвольте мн указать вамъ на этого рудокопа, которымъ вы только-что восхищались, какъ на лучшее опроверженіе клеветы. Это, сэръ, типъ нашихъ рудокоповъ: мужественный, сильный, честный, скромный, безпритязательный. Мы гордимся подобными людьми, сэръ, и признаемся въ этомъ… А?.. О, это ничего особеннаго, пріхалъ, вроятно, почтовый дилижансъ.

Редакторъ ошибался: случилось кое-что важне. На веранд мигомъ собралась цлая толпа взволнованныхъ людей и съ какимъ-то необъяснимомъ страхомъ глядла одинъ черезъ плечи другого на среднюю группу, въ которой возвышалась надъ всми геркулесовская фигура интереснаго рудокопа. Вотъ Билль, почтальонъ, продрался сквозь толпу и вошелъ въ ближайшій шинокъ.

— Что тутъ произошло, Билль?— спросили нсколько голосовъ…

— Ничего особеннаго,— отвтилъ Билль угрюмо, съ трудомъ снимая свои огромныя рукавицы.— Случилось только то, что калаверасскій шерифъ, хавшій съ нами, нашелъ того кого ему было нужно.

— Когда, Билль?

— Вотъ здсь, на веранд гостиницы. Это былъ первый человкъ, на котораго взглядъ его упалъ при выход изъ кареты.

— Почему?.. Кого взяли?.. За что? Кто онъ такой?.. Что онъ сдлалъ?— кричали вс хоромъ.

— Убилъ прошлою ночью въ Одноконномъ Стан одного человка,— сказалъ Билль, хватаясь за бутылку, которую половой подалъ ему безъ требованія съ его стороны.

— Кого же именно онъ убилъ, Билль?

— Маленькаго мексиканца изъ Санъ-Франциско, по фамиліи Рамиреца.

— Какъ зовутъ того человка, который его убилъ?— вдругъ спросилъ чей-то голосъ.

Этотъ голосъ принадлежалъ Джеку Гамлину. Билль живо обернулся, поставилъ стаканъ на столъ, отеръ себ ротъ своимъ широкимъ рукавомъ и, оскаля зубы, протянулъ руку.

— Будь я проклятъ, если это не Джекъ Гамлинъ,— сказалъ онъ.— Ну, какъ дла, а?.. Вы что-то немного блдны, но дерзки и безсовстны попрежнему… Половой, подай ему бутылку яду, то есть, виски!.. пью за ваше здоровье, незабвенный другъ… радъ васъ видть!

Толпа глядла на этихъ двухъ людей, затаивъ дыханіе, съ уваженіемъ и страхомъ. Джекъ Гамлинъ и Юба Билль были для нихъ божествами, и никто не осмливался, въ виду ихъ, даже пошевелиться на мст.

Наступила пауза, которая была прервана Гамлиномъ.

— Ну,— сказалъ онъ небрежно, хотя съ немного раскраснвшимся лицомъ,— какъ же зовутъ того молодца, который отправилъ на тотъ свтъ мексиканца?

— Его зовутъ Гэбріель Конрой,— отвтилъ Билль съ большой важностью.

XXXVII.
Содйствіе Гамлина.

Арестъ Гэбріеля совершонъ былъ тихо, къ великому удивленію шерифа, Гэбріель не оказалъ ни малйшаго сопротивленія, но предалъ себя въ руки правосудія съ такою готовностью, какъ будто это было первымъ необходимымъ шагомъ къ скорйшей развязк дла, которое казалось ему загадкою. Вмст съ тмъ, однако, въ немъ замчалась совершенно несвойственная ему осторожность: онъ требовалъ, чтобы ему показали приказъ объ его арест, спрашивалъ, гд и когда найденъ убитый, и воздержался отъ всякихъ объясненій, которыя всякій, знавшій его характеръ, ожидалъ услышать отъ него, былъ ли онъ правъ или нтъ, поэтому его осторожность сочли за обыкновенную хитрость, свойственную всмъ преступникамъ и, такимъ образомъ, за явное подтвержденіе его виновности.

Онъ спокойно далъ себя обыскать, при чемъ не было найдено ршительно ничего подозрительнаго. Только когда его начали заковывать въ цпи, онъ поблднлъ, и близстоящіе могли видть, какъ высоко подымалась его грудь, будто онъ съ великимъ усиліемъ удерживался отъ протеста, замтивъ это, шерифъ, человкъ съ быстрымъ соображеніемъ и пониманіемъ человческаго сердца, хладнокровно приказалъ унести цпи

— Предполагаю, что он лишнія,— сказалъ онъ Гэбріелю,— если вы захотите рискнуть, то и я могу тоже.

Гэбріель взглянулъ съ благодарностью на шерифа и встртился съ его взглядомъ, въ которомъ выражалась тихая угроза, что онъ будетъ безжалостно преданъ смерти, при первой попытк бжать. Ршено было дождаться слдующаго дилижанса, а до тхъ подъ Гэбріеля отвели подъ сильнымъ карауломъ въ верхнюю комнату. Тутъ онъ снова сдлался прежнимъ скромнымъ, добродушнымъ, простымъ Гэбріелемъ: попросилъ позволенія выкурить трубку, что не мене добродушный сторожъ сейчасъ же и позволилъ ему, и преспокойно растянулся на кровати. Усилившійся втеръ врывался съ шумомъ въ полуоткрытое окно и образовывалъ самыя разнообразныя формы изъ носившихся по комнат клубовъ дыма, выпускаемаго Габріелемъ изо рта. Сторожъ, смущавшійся больше своего плнника, все думалъ, чмъ бы развлечь его, и завелъ съ нимъ, наконецъ, разговоръ, который Гэбріель, однако, остановилъ въ самомъ начал.

— Вы напрасно заботитесь о моемъ развлеченіи,— сказалъ онъ:— это излишній трудъ. Если вамъ самому скучно, то можете позвать сюда стоящихъ за дверью и болтать съ ними, не обращая вниманія на меня.

Приходъ шерифа Джона Голла положилъ конецъ смущенію сторожа

— Васъ спрашиваетъ одинъ господинъ,— сказалъ онъ Гэбріелю:— онъ можетъ пробыть у васъ до нашего отъзда. Ты, сторожъ, можешь тоже выйти за дверь, господинъ, который придетъ сюда, защитникъ плнника.

Гэбріель поднялъ голову и увидлъ входившаго въ это мгновеніе адвоката Максвелла, привтливо, хотя и съ серьезнымъ лицомъ, простиравшаго къ нему руку, въ немъ замчалось отсутствіе его обычной веселости, ея и не могло быть въ немъ при вид плнника.

— Не ожидалъ, что увижу васъ такъ скоро, Гэбріель! Но какъ только я узналъ объ этомъ случа, и мн сообщили, что Голлъ получилъ приказъ арестовать васъ, я въ ту же минуту отправился за нимъ слдомъ. Я явился бы раньше, но моя лошадь очень устала.

Онъ остановился, пытливо взглянулъ на Гэбріеля и лаконически спросилъ:

— Ну, что?

Гэбріель, съ своей стороны, тоже взглянулъ на него, но ничего не отвтилъ.

— Я предполагалъ, что вамъ нуженъ защитникъ,— продолжалъ Максвеллъ, немного погодя:— я думалъ, что вы выберете меня… такъ какъ… я знакомъ со всми… обстоятельствами.

— Какими обстоятельствами?— спросилъ Гэбріель съ тою же осторожностью, какую уже усплъ проявить незадолго передъ тмъ.

— Ради Бога, Гэбріель,— сказалъ адвокатъ,— нетерпливо подымаясь съ мста:— не будемте повторять той ошибки, которую мы сдлали во время первой нашей бесды! Теперь дло очень серьезное и можетъ сдлаться еще боле серьезнымъ для васъ… Вы подумайте сами: вчера вы избрали меня посредникомъ для передачи всего вашего имущества вашей жен, говоря, что вы оставляете Одноконный Станъ навсегда… Я теперь не спрашиваю васъ, зачмъ вы такъ поступили, я прошу васъ только принять къ свднію, что я единственный человкъ, которому извстно это обстоятельство, которое къ тому еще — говорю вамъ это въ качеств адвоката — очень важно съ точки зрнія приписываемаго вамъ преступленія.

Максвеллъ ждалъ отвта Гэбріеля, проводя рукою по лицу, чтобы согнать обычное нервное подергиваніе губъ, какъ будто онъ сгонялъ улыбку. Но Гэбріель все еще молчалъ.

— Гэбріель Конрой! Неужели вы не можете, или не хотите понять меня?— спросилъ онъ нетерпливо: — неужели вы такой — дуракъ?

— Должно-быть,— отвтилъ Гэбріель серьезно:— должно быть, что такъ, самъ сознаю это.

— Не удивляюсь, что вы сознаетесь чортъ возьми!— воскликнулъ запальчиво Максвеллъ, но тотчасъ же устыдился своей грубости и продолжалъ боле спокойно — Слушайте, Гэбріель, если вы не хотите покаяться мн, то я долженъ признаться вамъ кое-въ-чемъ: шесть мсяцевъ тому назадъ, я считалъ васъ за обманщика, меня уврила въ этомъ ваша теперешняя жена, она говорила, что вы присвоили себ имя и права, далеко не принадлежащія вамъ, утверждала, что хотя вы и называетесь Габріелемъ Конроемъ, но она не можетъ признать васъ имъ,— какъ сестра настоящаго Конроя. Она имла даже фактическія доказательства на каждое свое слово. Эхъ, проклятая исторія!— проворчалъ онъ, напрасно прождавъ отвта отъ Гэбріеля, — ни одинъ адвокатъ въ мір не отказался бы вести ея дло, которое казалось такимъ справедливымъ. При такихъ-то обстоятельствахъ я и пришелъ тогда къ вамъ, — результатъ того свиданія, вамъ, конечно, еще памятенъ. Могу только сказать, что если какой-либо человкъ и признавался въ своей вин, не будучи нисколько виноватъ, то это были вы… Хорошо! Посл того, какъ Олли разъяснила мн ваше загадочное поведеніе, ко мн пришла эта женщина и объяснила, что не желаетъ доводить свою жалобу до суда въ благодарность за то, что вы именно — какъ она узнала — спасли ее во время потопа. Когда же она впослдствіи сообщила мн, что благодарность ея къ вамъ превратилась въ боле нжное чувство, и что она готова выйти даже замужъ за васъ, чтобы совершенно скрыть вашу вину, то я, чортъ возьми! считалъ это очень естественнымъ, зная натуру женщинъ, и все еще ничего не подозрвалъ. Я врилъ ей вполн, врилъ, что она могла бы завести тяжбу, если бы захотла. Да, Гэбріель, я васъ считалъ предметомъ ея безумнаго великодушія! Я видлъ что она была въ васъ влюблена, и воображалъ, что это вы сумли вскружить ей голову — изъ хитрости! Ей-Богу, я былъ такъ глупъ, что врилъ этому! Слдовательно, если вы считаете себя глупцомъ, то я долженъ сознаться, что въ тысячу разъ глупе васъ!

Онъ замолкъ на минуту, провелъ рукою по лицу и потомъ снова продолжалъ.

— Я опять началъ сильно подозрвать васъ, когда вы вчера пришли ко мн и объявили, что уходите и оставляете ей все, что имете. Подозрніе мое, понятное дло, увеличилось, когда я узналъ объ убійств того мексиканца — одного изъ свидтелей вашей жены,— совершонномъ близъ вашего дома, о томъ, что васъ видли вечеромъ, и что затмъ вы опять скрылись, и, наконецъ, объ исчезновеніи также и вашей супруги, когда же, сверхъ того, мн еще попалось письмо миссисъ Конрой, найденное сегодня по утру возл убитаго, тогда мое подозрніе вполн окрпло.

При этихъ словахъ онъ вынулъ изъ бумажника записку и вручилъ ее Гэбріелю, который машинально развернулъ ее,— это была та самая записка, которую ему вчера вечеромъ передалъ А-Фи. Онъ преспокойно принялся выбивать золу изъ трубки, потомъ указалъ на записку и осторожно спросилъ:

— А какимъ образомъ она попала къ вамъ?

— Нашла ее Сара Кларкъ, а передала мн миссисъ Маркль. Значитъ, существованіе этой записки извстно только троимъ, и вс они — ваши друзья.

Гэбріель все возился со своею трубкою, Максвеллъ наблюдалъ за каждымъ его движеніемъ и удивлялся его хладнокровію.

— Ну, что же вы не оправдываетесь?— спросилъ онъ.

Гэбріель привсталъ съ кровати и сильно ударилъ трубкою о стну, чтобы удалить изъ нея послдній атомъ золы.

— Какъ?— произнесъ онъ серьезно’.— Что вы называете оправданіемъ? Я спрашиваю васъ, какъ опытнаго адвоката, которому заплачу за каждое его слово: что же вы считаете оправданіемъ?

Онъ снова развалился на кровати и готовился внимательно слушать.

— Мы надемся доказать,— сказалъ Максвеллъ, улыбаясь,— что, когда вы въ первый разъ вышли изъ дому и пришли ко мн, то убитый еще былъ живъ и находился въ гостиниц, что онъ пошелъ на гору, посл того какъ вы уже оставили городъ, что вы вернулись лишь по совершеніи убійства — что видно изъ этой записки вашей жены, въ которой она упоминаетъ о какой-то тайн,— что въ ея планъ входило — по той или другой причин — кинуть на васъ подозрніе, и что она намекаетъ въ своей записк на фактъ, неизвстный вамъ…

— На что-то такое, извстное ей, что для меня было тайною,— перебилъ Гэбріель.

— Врно!.. Ну, теперь вы понимаете, что вы могли бы оправдать себя на основаніи этой записки?

Гэбріель молча и медленно всталъ съ кровати, подошелъ къ окну и, разорвавъ записку на мельчайшіе клочки, разметалъ ихъ по втру.

— Теперь эта записка не иметъ значенія,— сказалъ онъ спокойно, занимая прежнее мсто.

Пришла очередь Максвелла онмть отъ изумленія, онъ вытаращилъ глаза на Гэбріеля, какъ на невиданное до сихъ поръ морское чудовище.

— Если вы хотите выслушать меня, то я готовъ изложить вамъ планъ другого способа защиты,— сказалъ Гэбріель, закуривая трубку,— хотя я и предполагаю, что вы лучше меня знаете толкъ въ этихъ длахъ… Ну, вотъ, положимъ, вы стоите предъ судьями и завязываете нить въ слдующемъ род: вотъ я стою, скажете вы… или говорю хоть я самъ… я играю очень высокую игру, борюсь съ лютыми зврями, когда только представляется случай… это извстно не многимъ, а моя жена… то-есть, моя — бывшая жена вовсе не знаетъ этого… Вотъ я и игралъ съ этимъ Викторомъ Рамирецомъ… игралъ отчаянно, и эта игра кончилась очень скверно: мы поспорили изъ-за картъ… слово за слово… тотъ называетъ меня лжецомъ, и я одинъ убиваю его… Нтъ, стой!— прервалъ себя Гэбріель внезапно,— это не годится, не такъ ли?.. Вдь онъ былъ такой же крошечный парень, какъ и вы… Нтъ, такъ нельзя, это будетъ скверная защита. А вотъ что можно будетъ сказать: явилась полиція, вмшалась въ нашу ссору, его друзья бросаются на меня, я сбрасываю одного наземь, другого, и такъ дале въ продолженіе цлаго часа, пока меня не прижимаютъ къ стн. Тутъ я ужъ въ отчаяніи вытаскиваю ножъ и, не помня себя, ударяю имъ Виктора… Вотъ какъ это произошло. Ну, а бжалъ я вотъ почему: я вспомнилъ, что долженъ итти по чужому длу въ Сакраменто — и бросаюсь со всхъ ногъ, чтобы сдержать слово. Если же спросятъ, почему Юлія исчезла, то я скажу, что она сошла съ ума, видя, что я такъ долго не являюсь домой, и бжала, изъ ревности, вслдъ за мною.— Вотъ какова моя мысль, вамъ слдуетъ только не много округлить ее и прикрасить тамъ и сямъ жалкими словами, чтобы произвести впечатлніе на судей.

Максвеллъ съ недовольнымъ видомъ пожалъ плечами.

— Я заключаю изъ вашей путаницы, что вы намрены сознаться…

— Въ своемъ преступленіи?— перебилъ Гэбріель, лукаво моргнувъ глазами:— конечно!.. Я сдлалъ это поневол, защищая собственную жизнь… вдь на меня напала цлая ватага… Я никого не назову изъ нихъ: не могъ разглядть ихъ въ темнот.

Максвеллъ подошелъ къ окну и нкоторое время серьезно глядлъ на улицу.

— Гд Олли?— спросилъ онъ вдругъ, обернувшись къ Габріелю съ веселымъ выраженіемъ лица.

Гэбріель повсилъ голову.

— Я какъ разъ шелъ къ ней. Она въ Сакраменто, въ пансіон,— отвтилъ онъ нехотя.

— Пошлите сейчасъ же за нею: мн надо съ ней поговорить!

Гэбріель положилъ свою тяжелую руку на плечо адвоката.

— Ей — вдь она еще ребенокъ — не слдуетъ знать объ этомъ, слышите?— проговорилъ онъ угрожающимъ тономъ.

— Какъ же вы хотите скрыть это отъ нея?— Завтра же все это происшествіе будетъ напечатано во всхъ газетахъ… съ добавленіями и комментаріями,— отвтилъ адвокатъ. Лучше будетъ поэтому, если она услышитъ объ этомъ отъ васъ самихъ,— добавилъ онъ убдительнымъ тономъ.

— Но я не могу видть ее теперь — именно теперь,— сказалъ Гэбріель едва внятно.

— Да вамъ и не надо видть ее,— предоставьте мн переговорить съ нею, а потомъ ужъ, когда все будетъ объяснено, какъ слдуетъ, тогда я приведу ее къ вамъ. Не бойтесь, я не поврежу вамъ въ ея глазахъ… Дайте мн ея адресъ!.. Скоре!— понукалъ онъ, слыша раздающіеся въ коридор шаги и голоса.

Гэбріель сообщилъ ему адресъ.

— Еще одно слово!— шепнулъ онъ торопливо и уже держась за ручку двери.

— Ну?

— Если вы дорожите своею жизнію и счастіемъ Олли, то — держите языкъ за зубами.

Гэбріель кивнулъ головою… Отворилась дверь и вошелъ мистеръ Джекъ Гамлинъ, онъ съ дерзкимъ, самоувреннымъ видомъ кивнулъ адвокату и подошелъ къ Габріелю, протягивая ему свою блую руку, которую послдній, какъ бы поддаваясь магнетическому вліянію, крпко пожалъ своими грубыми пальцами.

— Радъ васъ видть, товарищъ,— сказалъ изящный джентльмэнъ, улыбаясь и ударяя его свободною рукою по плечу:— радъ видть тебя, дружокъ!… радъ, хотя ты и предупредилъ меня, вырвалъ изъ моихъ рукъ добычу, которую я давно ужъ подстерегалъ. Рано или поздно, но я, наврное, добрался бы до этого проклятаго мексиканца, если бъ ты не занялъ моего мста и не повелъ бы мою игру.— О, не безпокойся, Макъ!— прибавилъ онъ, уловивъ быстрый предостерегающій взглядъ, который адвокатъ кинулъ на своего кліэнта:— мы здсь вс друзья между собою. Если ты нуждаешься въ моемъ свидтельств, Макъ, то я готовъ показать, что, въ продолженіе послднихъ шести мсяцевъ, не проходило ни одного дня, чтобы я не слдилъ за мексиканцемъ Рамирецомъ, какъ гончая собака… Мн даже и теперь кажется, будто я самъ покончилъ съ нимъ.

Онъ замолкъ отчасти для того, чтобы насладиться очевиднымъ неудовольствіемъ Максвелла, отчасти за тмъ, чтобы полюбоваться великолпнымъ тлосложеніемъ Гэбріеля.

Максвеллъ воспользовался этою минутою.

— Вы могли бы оказать вашему другу большую услугу,— сказалъ онъ тихо.

Джекъ засмялся.

— Нтъ, Макъ, чего вы хотите, того нельзя, мн никто не поврилъ бы: судей и присяжныхъ невыгодно дурачить.

— Вы не поняли меня,— возразилъ адвокатъ съ полусмущенною улыбкою:— я не то хотлъ сказать, Джекъ, что вы думаете. Этотъ человкъ шелъ въ Сакраменто, чтобы постить свою сестру…

— Дальше!— сказалъ Джекъ серьезно, видя, что Максвеллъ запнулся:— конечно, онъ шелъ только за этимъ… ‘Милый братецъ, милый дружокъ, пойдемъ теперь домой!’.. Понятное дло! Я тоже только что хотлъ постить подобное невинное существо — семнадцати лтъ, съ голубыми глазами, растрепанною кудрявою головкою. Каждую недлю посщаю ее. Она говоритъ: онъ долженъ сегодня притти!..— Онъ не докончилъ шутки, кинувъ взглядъ на смущенное лицо Гэбріеля и его грустные глаза, глядвшіе на него съ грустной укоризною.— Ну!— обратился онъ запальчиво къ Максвеллу:— посмотримъ, чего вы хотите въ самомъ дл, а?

— Я ничего не хочу, кром того, что сказалъ,— отвтилъ тотъ живо.— Гэбріель шелъ къ своей сестр — маленькой двочк.

— Разумется, ему теперь нельзя итти къ ней, но ему необходимо видть ее. Нужно только привести ее сюда. Не можете ли вы устроить это для него?

Джекъ снова окинулъ Гэбріеля бглымъ взглядомъ.

— Разсчитывайте на меня!— отвтилъ онъ услужливо.— Когда же мн за ней отправиться?

— Теперь, сію минуту!

— Хорошо! Сюда привести ее?

— Нтъ, сюда она уже не успетъ прибыть, а пошлите или сами привезите ее въ Одноконный Станъ.

— Великолпно!.. Завтра она будетъ тамъ, — сказалъ Джекъ, съ быстротою молніи подбгая къ двери, но снова обернулся и подозвалъ адвоката.

— Слушайте,— шепнулъ онъ, мигнувъ своими красивыми глазами и легкимъ движеніемъ головы указывая на узника:— я прошу васъ не говорить шерифу, что я ему — Габріелю — другъ, мы съ Голломъ поссорились въ прошломъ году — кажется въ Морисвилл — обмнялись пулями и съ тхъ поръ, понятное дло, мы еще довольно косо смотримъ одинъ на другого. Голлъ человкъ хорошій, но не безъ предразсудковъ, и поэтому онъ могъ бы счесть знакомство со мною дурною рекомендаціей.

Максвеллъ кивнулъ головою, и Джекъ стрлою вылетлъ изъ комнаты.

Лицо его было такъ красно и онъ весь казался такимъ взволнованнымъ, что Питъ тревожно взглянулъ на него, когда онъ вошелъ въ свой номеръ.

— Боже, спаси насъ гршныхъ! Масса Джекъ, неужели вы пили посл всего того, что вамъ наговорилъ докторъ о вред виски?!— воскликнулъ негръ тономъ глубокаго огорченія, всплеснувъ руками.

Этого замчанія было достаточно, чтобы возбудить въ Гамлин насмшливый зудъ и желаніе пошутить надъ Питомъ. Онъ страшно началъ икать, подошелъ, сильно шатаясь, къ Питу, толкнулъ его такъ, что несчастный старикъ повалился на полъ, схватилъ его одною рукою за волосы, другою за горло и пьянымъ голосомъ потребовалъ ‘еще бутылку’! Затмъ онъ расхохотался, но минуту спустя, принялъ сюмый серьезный видъ и строго спросилъ:

— Что это значитъ, что ты тутъ валяешься на полу, какъ пьяная скотина?

— О, Боже мой, масса Джекъ, вы меня ужасно перепугали, я ужъ подумалъ, что путешественники наугощали васъ до такой степени.

— Нтъ, меня не угощали, и я не пьянъ, какъ ты, старое животное!.. Если бъ ты поприлежне читалъ ‘Развалины Вольнея’ или т прекрасныя правила приличія, которыя я никакъ не могу вдолбить теб въ голову, то мн не приходилось бы такъ часто подбирать тебя съ полу… Уложи мои вещи и найди какого-нибудь извозчика… Поскоре!

— Мы демъ въ Сакраменто, масса Джекъ?

— Мы?— Нтъ дружокъ, я ду одинъ. То, что я теперь предпринимаю, явилось слдствіемъ долгаго размышленія, я проводилъ за этими думами цлыя ночи, обсуждая каждый шагъ. И вотъ я дошелъ до того убжденія, что намъ съ тобою должно разстаться… Да, ты уничтожилъ все, что было во мн хорошаго, высокаго, святого!.. Пять лтъ тому назадъ,— продолжалъ онъ,— подходя къ зеркалу и расчесывая свои черные кудри:— я попался въ твои святотатственныя руки, я былъ тогда еще юношей, только начиналъ входить въ мужественный возрастъ, былъ несвдущъ во всемъ томъ, что узналъ потомъ только подъ твоимъ пагубнымъ вліяніемъ, тогда я еще былъ честолюбивъ и шелъ прямою дорогою. Ну, а куда я теперь захалъ!.. Эхо отвчаетъ: ‘куда’?— но это вдь не что иное, какъ повтореніе моего вопроса… Нтъ, Питъ, я долженъ бжать отъ тебя — и бгу!.. Жалкій обольститель моей молодости, старый резиновый человкъ съ красными глазами — прощай на вки вковъ!

Очевидно, подобнаго рода тирады были не новостью для Пита, а потому онъ преспокойно укладывалъ чемоданъ, ничуть не обращая вниманія на Гамлина. Только докончивъ свою работу, онъ взглянулъ на Гамлина, въ то время какъ тотъ плъ раздирающимъ душу голосомъ: ‘Да, да, мы должны разстаться, Питъ!’ и варіировалъ эту жалостную псню на всевозможные голоса и мотивы, кидая при этомъ самые лукавые взгляды на Пита. Но тотъ уже поднялъ чемоданъ на плечи и спросилъ:

— Масса Джекъ, ужъ не замшана ли тутъ опять женщина, какъ въ Санъ-Антоніо?

— Твой намекъ, Питъ,— возразилъ Джекъ тономъ обиженнаго достоинства,— доказываетъ только то, что твое нравственное чувство совершенно подавлено вашими братскими обдами и митингами, происходящими въ открытомъ пол — и что разумъ твой совершенно ослабъ отъ частаго употребленія рома и виски… Прощай, черная саламандра! Ты остаешься здсь, пока я не вернусь, если же я черезъ два дня не вернусь, то прізжай въ Одноконный Станъ, когда будешь здсь расплачиваться, не бери себ больше семидесяти процентовъ за трудъ. Надюсь, что этого будетъ для тебя достаточно и что ты сумешь воспротивиться сильнйшему искушенію — присвоить себ больше, вдь ты знаешь, что я ужъ старъ и слабъ, а ты еще молодъ и имешь предъ собою блестящую будущность. Прощай!

Онъ кинулъ горсть золота на кровать, тщательно надлъ шляпу и гордо вышелъ изъ комнаты.

Спустившись въ первый этажъ, онъ прошелъ въ общую залу, гд все еще обртался мистеръ Рейноръ, и попросилъ этого господина простить ему то, что онъ сегодня по утру увеличилъ размръ описываемой имъ громадной ели — въ дупл которой онъ однажды видлъ пировавшимъ цлое племя индйцевъ — на два фута. Потомъ онъ вжливо раскланялся съ мистеромъ и мистрисъ Рейноръ, не обращая вниманія на тутъ же присутствовавшаго редактора, выбжалъ изъ залы и черезъ минуту ужъ халъ въ Сакраменто.

— Интересный человкъ!— произнесъ мистеръ Рейноръ, слдя взорами за узжавшимъ Гамлиномъ.

— И какой вжливый!— добавила мистрисъ Рейноръ, улыбаясь весьма тонко.

Но журнальный наблюдатель калифорнскихъ нравовъ состроилъ весьма кислую и серьезную мину, доказывавшую, что эта ничтожная похвала ухавшему вовсе ему не по нутру.

— Подобные люди — олицетворенное проклятіе нашей страны. Они презираютъ законы, подаютъ скверный примръ своею расточительностью, мотаютъ деньги, пріобртенныя самымъ нечестнымъ образомъ, и кидаютъ самую мрачную тнь на страну — въ глазахъ тхъ, которые принимаютъ ихъ за представителей народонаселенія.

— Ахъ, Боже мой!— воскликнула мистрисъ Рейноръ, надувъ губки.— Я ужъ право не знаю, въ какомъ смысл принять ваши слова, видя, что ваши игроки и развратители общества такъ привлекательны, а ваши честные рудокопы — убиваютъ людей, а потомъ преспокойно садятся чуть ли не рядомъ съ нами, какъ будто ничего и не случилось.

Остроумный журналистъ не тотчасъ же отвтилъ. Но потомъ онъ намекнулъ своими краснорчивыми замчаніями — которыя отличались высокой нравственностью, но которыхъ мы не можемъ передать читателю за недостаткомъ мста — что, слава Богу!— еще существуетъ гласность, не связанная никакими оковами, ‘все освщающая, открывающая, бичующая, срывающая покрывало съ всхъ пороковъ и постоянно стоящая на страж’…

— Что сдлали съ убійцей?— перебилъ его очень невжливо мистеръ Рейноръ, съ трудомъ скрывая звоту.

— Его повезли, тому назадъ полчаса, обратно въ Одноконный Станъ. Я слышалъ, какъ одинъ изъ стоявшихъ возл него, когда его сажали въ почтовую карету, сказалъ, что ему, вроятно, было бы пріятне, еслибы его оставили здсь. Кажется, что съ нимъ недолго будутъ возиться, а постараются поскоре прикончить.

— Что вы хотите этимъ сказать?— спросилъ Райноръ съ любопытствомъ.

— А то, что давеча отправились вслдъ за нимъ трое изъ комитета общественной безопасности, который учрежденъ для того, чтобы вшать безъ суда, а по закону Линча всхъ убійцъ, разбойниковъ и азартныхъ игроковъ, — отвтилъ редакторъ.— Можетъ-быть, его преспокойно повсятъ на первомъ попавшемся дерев и — дло съ концомъ,— добавилъ онъ, вызывая испуганное выраженіе на лицахъ своихъ слушателей.

XXXVIII.
Думфи довряетъ свои тайны Пойнсету.

Перемна погоды на другой день посл бесды мистера Думфи съ полковникомъ Старботлемъ не мало способствовала возстановленію душевнаго спокойствія капитана, которое сильно было поколеблено.

Онъ вспомнилъ теперь, что просилъ полковника бывать у него какъ можно чаще, и содрогался при той ужасной мысли, что ему придется бывать съ этимъ человкомъ, дерзость котораго равнялась его собственной, въ обществ другихъ. Свжій воздухъ, подобострастность клерковъ и постители, однако, успокоили его и дали ему возможность зрло обдумать, что ему предпринять. Посл часового размышленія, онъ написалъ Пойнсету, приглашеніе пріхать къ нему по частному длу.

Пойнсетъ послдовалъ этому приглашенію и аккуратно явился въ назначенный часъ, при чемъ весьма удивился, когда Думфи тотчасъ же позвалъ одного изъ клерковъ и отдалъ строгое приказаніе никого больше не пускать и ничмъ не мшать бесд.

Затмъ онъ приступилъ къ изложенію Артуру всего своего разговора съ полковникомъ, въ мельчайшихъ подробностяхъ и такъ ясно, что Артуръ не могъ не удивиться снова.

— Вы теперь должны помочь мн выкарабкаться изъ бды. Я затмъ васъ и пригласилъ. Вдь вы можете понять, что это дло не удобно предложить постоянному адвокату биржевыхъ дятелей… Что вы мн посовтуете?

— Сперва позвольте мн предложить вамъ слдующій вопросъ: врите ли вы тому, что супруга ваша еще жива?

— Нтъ!— отвтилъ Думфи быстро.— Но понятно, что я не могу знать этого наврное.

— Ну, такъ я могу успокоить васъ, увряя, что ея нтъ больше между живыми.

— Вы знаете это наврно?

— Да. Трупъ, признанный за тло Грэсъ Конрой, принадлежалъ вашей жен. Я знаю это потому, что въ то время, когда трагедія достигла своей высшей точки, Грэсъ Конрой тамъ уже не было.

— Почему же вы не исправили своевременно этой ошибки?

— Это ужъ мое дло,— отвтилъ Артуръ высокомрно.— Вы, кажется, призвали меня только за тмъ, чтобы я помогъ вамъ совтомъ? Итакъ, ваша жена, дйствительно, умерла.

— Ну, въ такомъ случа,— сказалъ Думфи, вставая,— если вы согласны быть моимъ свидтелемъ относительно этого факта, то намъ больше не о чемъ говорить.

Артуръ не послдовалъ его примру, а преспокойно остался на своемъ мст и пристально слдилъ за Думфи. Немного спустя и этотъ снова слъ и взглянулъ на Артура вызывающимъ, хотя и неспокойнымъ, взглядомъ.

— Ну?— произнесъ онъ наконецъ.

— Это все? Вы намрены подтвердить этотъ фактъ судебнымъ порядкомъ?

— Не понимаю, что вы хотите сказать,— притворился Думфи, что хорошо было замчено Артуромъ.

— Такъ слушайте, мистеръ Думфи. Вы очень ловкій и умный человкъ, неужели вы думаете, что особа — кто бы она ни была — приславшая къ вамъ полковника Старботля, надется единственно на то, что вы не будете въ состояніи доказать смерть вашей жены законнымъ порядкомъ? Не надется ли она скоре на ваше нежеланіе сдлать это?.. На то, что вамъ невыгодно будетъ предать это дло гласности?

Мистеръ Думфи молчалъ и кусалъ себ губы.

— Конечно,— это дало бы моимъ друзьямъ великолпный поводъ къ всевозможнымъ сплетнямъ,— сказалъ онъ, наконецъ, злобно: — они начали бы раззванивать по всему міру, что я кинулъ жену…

— И ребенка,— добавилъ Артуръ, сухо.

— И ребенка,— повторилъ Думфи тмъ же тономъ.— Все дло явилось бы на столбцахъ здшнихъ газетъ, если бъ я не купилъ ихъ молчанія дорогою цною… Да, впрочемъ, что за бда?! Покинутая мужемъ жена не новость для калифорнцевъ.

— Очень справедливо сказано,— отвтилъ Артуръ саркастично, хотя очень хорошо сознавалъ, что смется самъ надъ собою.

— Но что же теперь длать?— спросилъ Думфи нетерпливо.— Надо же ршиться на что-нибудь!

— Такъ какъ намъ теперь извстно, что вашей жены нтъ въ живыхъ, то намъ необходимо узнать — кто прячется за полковникомъ Старботлемъ. Очевидно, что эта особа знаетъ вс обстоятельства такъ же хорошо, какъ и мы сами, если не лучше. Но кто бы это могъ быть? Кто же еще остался въ живыхъ тогда? Посмотримъ-ка: — вы, я, да, можетъ-быть, Грэсъ.

— Неужто эта проклятая Грэсъ Конрой еще жива?— торопливо перебилъ Думфи.

— Неизвстно. А впрочемъ — во время катастрофы ея налицо не было,— отвтилъ Артуръ равнодушно.

— Такъ, можетъ-быть, это Гэбріель шутитъ надо мною?

— Едва ли, вдь онъ съ вами въ дружескихъ отношеніяхъ.

— Ужъ не…

Думфи запнулся, лицо его выражало сильную тревогу. Артуръ это замтилъ.

— Что вы хотли сказать?— спросилъ онъ спокойно.

— О, ничего!.. Я только подумалъ, что Гэбріель или еще кто другой разсказалъ про ту мерзкую исторію какому-нибудь подлецу.

— Едва ли, а если и разсказалъ, то безъ особенныхъ подробностей.

— Ну,— сказалъ Думфи съ своимъ противнымъ смхомъ:— если ужъ я долженъ развязать кошелекъ, чтобы приличнымъ образомъ схоронить мистрисъ Думфи, то вы должны позаботиться о томъ, по крайней мр, чтобы она не воскресала изъ мертвыхъ. Если платить необходимо, то я хочу сдлать это сейчасъ же, чтобы купить себ абсолютное молчаніе. Такъ вотъ вы и позаботьтесь, чтобы все было улажено.

Онъ опять всталъ, показывая этимъ, что желаетъ избавиться отъ постителя.

— Думфи,— сказалъ Артуръ, не обращая вниманія на этотъ намекъ:— есть два призванія, которыя часто сильно страдаютъ отъ того, что люди, пользующіеся ихъ услугами, слишкомъ скрытны и осторожны, я говорю о призваніяхъ доктора и адвоката. Еще можно понять, почему человкъ иногда старается ввести въ заблужденіе доктора, такъ какъ онъ тутъ самъ себя обманываетъ, но почему длаютъ то же самое съ адвокатомъ — это необъяснимо. Вы не составляете исключенія изъ общаго правила. Вы скрываете отъ меня, отъ человка, у котораго просите совта, одно весьма важное обстоятельство — причину, по которой вы желаете, чтобы вся исторія, происходившая въ Голодномъ Лагер, была, такъ сказать, похоронена разъ навсегда.

— Опять не понимаю, чего вы хотите,— сказалъ Думфи сухо, садясь, однако, снова въ кресло.

— Такъ слушайте внимательне, быть-можетъ, намъ и удастся объясниться ясне. Мое знакомство съ умершимъ докторомъ Деваржемъ началось нсколько мсяцевъ раньше знакомства съ вами. Онъ часто говорилъ со мною о своихъ научныхъ открытіяхъ, которыми я очень интересовался, припоминаю также, что я между его бумагами видлъ много плановъ и описаній нкоторыхъ мстностей, содержащихъ, по его мннію, большое количество драгоцнныхъ металловъ. Въ то время я считалъ его теоріи и спекуляціи фантастичными, а документы — ничего не стоящими. Между тмъ онъ попросилъ меня — когда почувствовалъ, что смерть быстро приближается — зарыть его бумаги и коллекціи въ землю, чтобы они не пропали для потомства, я такъ и сдлалъ. Возвращаясь посл извстной катастрофы въ лагерь, я нашелъ, что весь кладъ былъ разбросанъ по снгу. Мы — я и мой спутникъ — сочли это дломъ рукъ миссисъ Браккетъ, которая, по нашему мннію, какъ-нибудь узнала, что я зарывалъ что-то въ землю, подумала, что это провизія, нашла то мсто, разрыла его и умерла отъ яда, которымъ были препарированы чучела, которыя она съла, чтобы утолить голодъ.

Пойнсетъ остановился и пристально взглянулъ на Думфи, тотъ молчалъ.

— Подобно всмъ калифорнцамъ,— продолжалъ Артуръ,— и я слдилъ за вашими замчательными успхами съ величайшимъ интересомъ и удивленіемъ. Подобно всмъ, я съ удовольствіемъ замчалъ, какимъ счастіемъ увнчивались вс ваши предпріятія съ рудниками, и тщательно наблюдалъ, въ какихъ именно мстностяхъ вы воспользовались успхомъ. Меня при этомъ поразило одно обстоятельство, которое другимъ не могло броситься въ глаза, а именно то, что — вслдствіе, должно-быть, страннаго совпаденія — почти вс эти мстности согласовались съ планами доктора Деваржа!

— Такъ-то?— воскликнулъ Думфи злобно.— Такъ вотъ вы куда мтите?.. Видно, я замчательно счастливъ, что прямо къ вамъ попалъ въ лапы! Теперь не нужно и этой женщины отыскивать. Продолжайте, продолжайте! Исторія становится интересною! Продолжайте! Узнаемъ, что вы еще имете сказать! Говорите ваши условія. А что, если я ихъ не приму?

— Первое мое условіе,— сказалъ Артуръ, кидая на капиталиста холодный взглядъ,— это то, что я требую, чтобы вы сейчасъ же взяли ваши слова обратно и извинились бы предо мною! Если вы откажетесь, то я задушу васъ на мст, клянусь душою!

На одно мгновеніе дикая животная натура взяла верхъ въ Думфи, и онъ инстинктивно приблизился на нсколько шаговъ къ Артуру, послдній не двинулся съ мста, а въ слдующій моментъ Думфи ужъ вернулъ свою осторожность и холодную расчетливость: рукопашный бой — разсудилъ онъ — привлекъ бы постороннихъ людей, которые могли бы увидть тутъ нчто побольше обыкновенной ссоры, если онъ даже останется побдителемъ, то Артуръ, если останется живъ, непремнно отомститъ, разблаговстивъ всю его исторію. Онъ опустился въ кресло. Если бъ Артуръ зналъ, какое низкое мнніе Думфи иметъ объ его чести, то онъ не сталъ бы радоваться своей побд.

— Я вдь не имлъ намренія обидть васъ,— произнесъ капиталистъ наконецъ, стараясь улыбнуться,— надюсь, что вы простите меня за вспыльчивость: я знаю, что вы дружески рае положены ко мн. Что же касается тхъ бумагъ, Пойнсетъ, то вы находитесь въ страшномъ заблужденіи, увряю васъ! Сознаю, что это совпаденіе можетъ казаться очень страннымъ, но кому до этого дло?.. Я смотрю съ юридической точки зрнія.

— Никому, положимъ, нтъ дла, разв только докторъ Деваржъ оставилъ по себ наслдниковъ или просто родныхъ.

— Онъ никого посл себя не оставилъ.

— У него была жена.

— Ба! онъ былъ съ ней въ развод!

— Такъ ли? Мн кажется, вы называли ее его вдовою?

— Не въ томъ дло!— отвтилъ Думфи нетерпливо.— Вамъ извстно такъ же, какъ и мн, что открытія Деваржа не стоятъ ни полушки, такъ какъ онъ не началъ еще разработку ни въ одномъ рудник.

— Дло вовсе не въ этомъ, Думфи, никто и не подаетъ на васъ жалобу, но легко могутъ попытаться доказать, что вы совершили преступленіе, и объявить разрытіе клада преднамреннымъ воровствомъ.

— Но чмъ же они могутъ доказать это?

— Мало ли чмъ! Слушайте — и не будемъ удаляться отъ главнаго пункта. Существенный вопросъ таковъ: является обманщица, выдающая себя за вашу жену, вы и я знаемъ это и можемъ доказать. Ей это извстно, но извстно и то, что вы черезъ эти доказательства подвергаетесь опасности быть обличеннымъ ею.

— Значитъ,— перебилъ Думфи,— намъ сперва нужно узнать: кто она, и чего она хочетъ?

— Нтъ, прежде всего мы должны доказать, что ваша жена дйствительно умерла, для этого же должно доказать, что Грэсъ Конрой еще была жива, когда нашли трупъ, который по ошибк сочли за ея трупъ, между тмъ какъ это былъ трупъ вашей жены. Какъ скоро вамъ удастся выяснить этотъ фактъ, вы опровергнете достоврность отчета экспедиціи и можете быть спокойны, что не послдуетъ открытія относительно пропавшихъ бумагъ — единственнаго источника, изъ котораго можно бы было почерпнуть доказательства противъ васъ. А такъ какъ я принималъ участіе въ составленіи отчетовъ, то вамъ, конечно, будетъ невыгодно выставить меня свидтелемъ.

Несмотря на свое уныніе, Думфи не могъ не удивиться ловкости, съ которою Артуръ отстранялъ отъ себя непріятность. Вмшиваясь въ дло Думфи, онъ самъ могъ быть открытымъ.

— Вамъ не трудно будетъ доказать, при помощи другихъ свидтелей, что Грэсъ избгла голодной смерти, — добавилъ Артуръ хладнокровно.

Думфи вспомнилъ о Рамирец, который лично видлъ Грэсъ, когда она пришла къ коменданту съ просьбою о помощи и энергично старалась опровергнуть слухъ объ ея смерти, лучшаго свидтеля нельзя было представить. Но чтобы имть возможность пользоваться его услугами, ему — Думфи — необходимо было довриться Артуру, разсказавъ ему, какъ m-me Деваржъ выдавала себя за Грэсъ. Онъ колебался. Въ послднее время имъ овладло подозрніе, что г-жа Деваржъ участвовала въ заговор, составившемся противъ него, и онъ ршился доврить Артуру только часть тайны. Онъ разсказалъ ему, какъ госпожа Деваржъ играла роль сестры Гэбріеля Конроя, пока не сдлалась его законной женою, а о себ онъ смолчалъ.

Артуръ внимательно слушалъ. Когда Думфи замолчалъ, онъ погрузился въ раздумье.

— Ну?— спросилъ Думфи нетерпливо.

Артуръ встрепенулся.

— Прекрасно!.. Ваша откровенность избавила меня отъ излишняго труда,— сказалъ онъ, вставая и надвая шляпу.

— Къ какомъ отношеніи?

— Намъ не нужно больше безпокоить себя догадками относительно особы, которая выдаетъ себя за вашу жену. Это не кто иная, какъ настоящая миссисъ Конрой, alias г-жа Деваржъ, alias Грэсъ Конрой. Рамирецъ можетъ быть вашимъ свидтелемъ.

— Слдовательно, мое подозрніе оправдалось?

— Не знаю, на чемъ вы его основали. Я хотлъ только сказать, что эта госпожа иметъ неограниченную власть надъ мужчинами, особенно же надъ Гэбріелемъ, единственнымъ человкомъ, знающимъ, кром насъ двоихъ, что ваша жена умерла въ Голодномъ Лагер, и что я зарывалъ бумаги доктора Деваржа въ землю, ему также извстно, что вы знали о клад и о мст, гд онъ былъ зарытъ. Знаетъ онъ это потому, что присутствовалъ въ хижин въ ту ночь, когда докторъ Деваржъ сообщилъ мн свою послднюю волю — виноватъ, Думфи, но насъ теперь можетъ спасти одна только откровенность!— и вы, подслушивая у двери, испугали Грэсъ,— она все разсказала мн. Вы пріобрли въ эту ночь т свднія, которыми посл сумли такъ ловко воспользоваться… Ваше присутствіе заставило Грэсъ ршиться на тайный побгъ со мною.

Оба поблднли. Артуръ подошелъ къ двери.

— Я завтра буду у васъ,— сказалъ онъ задумчиво,— я надюсь придумать для васъ хорошій планъ защиты. Мы имемъ дло съ очень умною женщиною, которая можетъ надлать большого вреда… Не забудьте, что главная наша точка опоры — Рамирецъ, до свиданья!

Едва Артуръ вышелъ изъ комнаты, какъ вбжалъ клеркъ.

— Хотя вы и приказали, сэръ, чтобы никто не тревожилъ васъ, но пришла важная телеграмма изъ Вингдама, сказалъ онъ.

Мистеръ Думфи машинально взялъ ее, прочелъ первую строку и обратился къ клерку.

— Постарайтесь догнать господина, который только-что ушелъ, и верните его… Скоре!… Нтъ, постойте!… Не надо.

Клеркъ ушелъ, Думфи слъ къ бюро и прочелъ еще разъ телеграмму.

‘Вингдамъ, 7, 6.— Викторъ Рамирецъ убитъ вчера ночью на Конроевой гор. Гэбріель Конрой арестованъ. Миссисъ Конрой исчезла. Всеобщее волненіе и страшное ожесточеніе противъ Гэбріеля. Жду инструкцій. Фиттъ.

Послдніе слова Артура: ‘Рамирецъ — наша главная точка опоры!’ все еще звучали въ ушахъ Думфи. И вотъ, этотъ единственный свидтель убитъ Гэбріелемъ! Что теперь длать? Нужно сейчасъ же послать за Пойнсетомъ, планъ защиты долженъ быть измненъ, завтра ужъ будетъ поздно… Стой!… Одинъ изъ его обвинителей находится въ острог. Жена его — настоящая убійца, по предположенію Думфи, Гэбріеля же онъ считалъ только ея орудіемъ — бжала отъ рукъ правосудія! Для чего же еще нуженъ свидтель? Ударъ, поразившій этихъ трехъ заговорщиковъ, уже спасъ его отъ петли.

Думфи почувствовалъ вдругъ необычайный порывъ благодарности къ Высшему Существу, вступившемуся за него. Совершалось торжество добродтели (Думфи) надъ порокомъ (Гэбріель съ компаніей).

Скверно то, что впереди предстоитъ неизбжный гласный процессъ, способный вывести многое на чистую воду, вдь человкъ, судящійся за убійство, не остановится ни передъ чмъ… И можно ли разсчитывать на неявку миссисъ Конрой, или на ея нейтральность? Она была боле расположена къ мужу, чмъ Думфи предполагалъ сначала и, пожалуй, ршится на все, чтобы его спасти… И нужно же было, чтобы этотъ Гэбріель остался живъ! Но вотъ ему блеснула другая мысль, и онъ сталъ быстро писать.

Въ эту минуту мистеръ Думфи казался не плутомъ, прикосновеннымъ къ преступленію, а просто дловымъ человкомъ, углубленнымъ къ какой-нибудь коммерческій расчетъ, на лиц его не было сатанинской улыбки, во всей его особ не было ничего лихорадочнаго, онъ писалъ методично, но безъ нервной торопливости. Написавъ нсколько писемъ, онъ запечаталъ ихъ и отнесъ въ контору. Извстіе объ убійств, должно-быть, уже было извстно всему городу, потому что вс клерки говорили о немъ, но робко замолкли, когда хозяинъ подошелъ къ нимъ.

— Джемсъ,— сказалъ мистеръ Думфи одному изъ клерковъ,— вы съ Джудсономъ и Фиттомъ отправитесь сегодня вечеромъ въ Одноконный Станъ по ближайшей дорог. Не теряйте времени, не жалйте издержекъ. Отдайте эти письма по адресамъ и дождитесь инструкцій отъ этихъ господъ. Постарайтесь узнать малйшія подробности извстнаго происшествія и сообщите мн ихъ.

— Не прикажете ли, сэръ, освдомиться о вашемъ управляющемъ?— спросилъ Джемсъ почтительно,

— Вы получите инструкціи отъ моихъ корреспондентовъ, мистеръ Джемсъ, а до тхъ поръ вамъ не нужно ничего предпринимать. Мы не отвчаемъ за личныя отношенія кого бы то ни было. Конрой во всякомъ случа свое получитъ, намъ нечего объ этомъ заботиться.

XXXIX.
Гамлинъ находитъ свою старую любовь.

Гамлинъ страшно торопился въ Сакраменто. Онъ остановился въ гостиниц, привелъ въ порядокъ туалетъ и быстро пошелъ по адресу, который далъ ему Максвеллъ. Дойдя до угла улицы и увидвъ передъ собою массивную блестящую дощечку на подъзд пансіона m-me Эклеръ, онъ остановился съ восклицаніемъ ужаса, быстро обернулся и пошелъ обратно.

Чтобы объяснить загадочное поведеніе Гамлина, мы должны раскрыть его тайну: получивъ адресъ Олли, онъ бгло взглянулъ на него и, только дойдя до пансіона, вспомнилъ, что въ немъ обртается молодая двица, съ которою онъ, нсколько мсяцевъ тому назадъ, велъ страстную переписку — къ негодованію строго нравственной директриссы. Показаться здсь, propria persona, было невозможно: его бы не впустили, или же предубдили бы Олли противъ него до такой степени, что нечего было бы и думать объ исполненіи порученія.

Онъ не имлъ намренія освободиться отъ принятой на себя обязанности,— но измнилъ тактику, направилъ шаги къ главной улиц города, постилъ парикмахерскую, оптическій магазинъ, и черезъ часъ опять стоялъ передъ пансіономъ, въ зеленыхъ очкахъ и уже безъ усовъ.

Стоитъ вспомнить, какъ онъ тщеславился своими прекрасными усами, чтобы вполн оцнить его громадную жертву.

Тмъ не мене онъ былъ порядочно смущенъ, когда вступилъ въ пріемную и передалъ m-me Эклеръ свидтельство, подписанное Максвелломъ, что Олли требуютъ домой по важнымъ домашнимъ обстоятельствамъ. Онъ вовсе не опасался быть узнаннымъ по фамиліи, проставленной въ свидтельств, потому что былъ извстенъ въ пансіон подъ именемъ Кларенса Стефлингтона. Судьба ему благопріятствовала, служанка вернулась съ отвтомъ, что миссъ Конрой сейчасъ придетъ въ пріемную. Мистеръ Гамлинъ взглянулъ на часы. Каждая минута была ему дорога. Прошло пять минутъ, и Олли вошла въ комнату.

Такъ какъ она была хорошенькою двочкою, съ тонкими, правильными чертами лица, прямымъ, открытымъ взглядомъ, то Гамлинъ, любитель всхъ дтей вообще, сейчасъ же ею очаровался.

Она съ большимъ трудомъ удержалась отъ смха, взглянувъ на Гамлина, а когда онъ простеръ къ ней руки, она погрозила бленькимъ пальчикомъ и шепнула ему:

— Она придетъ сюда, какъ только ей удастся пробжать незамтно мимо двери классной дамы

— Кто она?— спросилъ ее Джекъ.

— Софайя.

— Какая Софайя?— спросилъ онъ серьезно.

Онъ вовсе не зналъ имени своей дульцинеи, а всегда звалъ ее голубою стрекозою — по цвту ея платья.

— Не притворяйтесь!— воскликнула Олли, увертываясь отъ поцлуя Гамлина,— если бъ я была на ея мст, то не пожелала бы больше васъ и знать. Она видла васъ изъ окна, когда вы подходили къ подъзду два раза. А вы говорите, что не знаете ея? Фи! стыдитесь!.. Что ваши усы опять вырастутъ, или нтъ?

Джэкъ былъ изумленъ. Стараясь успокоить маленькую дуэнью, онъ забылъ совершенно о своей дульцине!

— А! ее зовутъ Софайею,— отвтилъ онъ небрежно.— Однако я долженъ передать вамъ письма, прелестное дитя.

И, съ этими словами, онъ передалъ ей т строки, которыя Гэбріель написалъ второпяхъ.

Притаивши дыханіе, онъ наблюдалъ за ней, пока она читала, но, къ его удивленію, она преспокойно положила записку и замтила вскользь:

— Это очень похоже на Гэба!..

— Надюсь, что вы исполните его желаніе?

— О, нтъ! Я не поду! Вы его мало знаете, мистеръ Гамлинъ, онъ каждую недлю присылаетъ за мною и все изъ-за пустяковъ. Недавно онъ просилъ меня выйти къ нему на улицу, между тмъ какъ иметъ право видть меня, когда только захочетъ… И онъ думаетъ, что я поду въ Виндгамъ?

— Но, положимъ, что онъ самъ не можетъ пріхать?

— Что можетъ ему помшать? Увряю васъ, что все это вздоръ и глупая застнчивость. Если онъ могъ пріхать въ Виндгамъ, то отчего же и не сюда?

— Смю прочесть записку?

— Можете. Онъ пишетъ гадко и не хочетъ брать у меня уроковъ, старый медвдь!— сказала она, передавая ему записку.

Гамлинъ прочелъ вслухъ слдующее:

‘Милая Олли!— Если это не помшаетъ твоему ученію и директрисса не разсердится, то мн хотлось бы видть тебя въ Вингдам. И такъ до свиданія. Цлуетъ тебя

Гэбъ’.

Гамлинъ былъ въ затрудненіи, въ его планъ не входило объяснять Олли причину просьбы Гэбріеля. Опасеніе, что она расплачется и этимъ созоветъ весь пансіонъ въ пріемную, желаніе имть въ ней веселую спутницу и увренность, что онъ можетъ выручить Гэбріеля, убждали его скрыть отъ нея правду.

— Такъ вы серьезно думаете, что Софайя хочетъ видть меня?— спросилъ онъ лукаво.

— Разумется, хочетъ!— отвтила Олли, улыбаясь.— Съ вашей стороны было очень умно познакомиться съ братомъ и заставить его написать это, впрочемъ, онъ такой дуракъ, что всякій можетъ вертть имъ, какъ угодно… Однако я слышу ея шаги на лстниц, прощайте!.

Она ушла такъ же тихо, какъ и вошла, въ это же мгновеніе вплыла въ пріемную высокая, стройная дама въ голубомъ плать.

Мы не ршаемся передавать читателю бесду Гамлина съ Софайей. Ему удалось уврить ее въ своей неизмнной врности.

Дошло до того, что Гамлинъ проговорилъ трогающимъ душу тономъ:

— При помощи нкоторыхъ друзей, которымъ я насказалъ турусы на колесахъ, я добился записки къ маленькой миссъ Конрой, но игра наша испортится, и мы подвергнемъ себя большимъ непріятностямъ, если она откажется хать со мною. Если ты говорила мн правду, Софайя, то ты уговоришь ее похать со мной, не говоря ужъ о томъ, что твоя репутація можетъ пострадать. Ты должна исполнить мою просьбу.

Краснорчіе Гамлина подйствовало, Софайя побжала къ Олли и съ негодованіемъ потребовала, чтобы она хала съ нимъ.

— Разъ ты такъ поступаешь, нехорошая двочка, посл того, какъ мы вс избрали тебя своею довренною, то никто больше не будетъ считать тебя подругою!— сказала она.

Эта угроза подйствовала на Олли, она показала записку Гэбріеля m-me Эклеръ и, получивъ разршеніе постить брата, полчаса спустя ужъ хала съ Гамлиномъ по дорог въ Одноконный Станъ.

XL.
Три голоса.

Освободившись отъ чарующаго обаянія Софайи и сознавая, что исполнилъ, какъ слдуетъ, свое общаніе, Гамлинъ развеселился до такой степени, что Олли, приписавшая эту перемну бесд съ Софайей, сочла нужнымъ слегка оклеветать ее — отчасти чтобы отомстить ей за ея давешнюю угрозу, а отчасти по общей женской слабости.

Но, къ ея изумленію, это не повліяло на веселость Гамлина.

Онъ слушалъ со вниманіемъ и спросилъ ее вдругъ:

— Была ты когда-нибудь на юг Калифорніи, Олли, въ Санъ-Антоніо, чтобы постить какихъ-либо родныхъ или друзей?

— Нтъ.

Гамлинъ молчалъ нкоторое время и перенесъ свое вниманіе на лошадь, которой вдругъ вздумалось бжать во всю рысь.

— Тамъ живетъ одна дама, Олли,— продолжалъ онъ, сладивъ, наконецъ, съ лошадью.

— Хорошенькая?

— Слово хорошенькая обозначаетъ слишкомъ мало…

— Такая красивая, какъ Софайя?— перебила Олли лукаво.

— Ну ее къ чорту, твою Софайю.

Гамлинъ принужденъ былъ обуздать, кром лошади и самого себя,

— То-есть,— добавилъ онъ:— я говорю единственно о цвт.

— Понимаю,— сказала Олли:— Софайя — пиковой масти, а та — бубновой.

— Бубновой!— сказалъ Гамлинъ.— Ты врно угадала!.. Но что ты понимаешь въ картахъ?

— Все! Мы, двушки, узнаемъ по нимъ свою судьбу… Я — тоже бубновая, а Софи пиковая… Вы — пиковый тоже. Знаете что,— шепнула она,— я гадала въ прошлую ночь, и мн вышло письмо, дорога, извстіе о чьей-то смерти и пиковый король — это вы.

— Я думаю, что ты часто слыхала объ ангелахъ?— произнесъ Гамлинъ задумчиво.

— Конечно, слыхала и даже видла ихъ — на картинахъ…

— Какой у нихъ цвтъ лица? не смуглый?

— Никогда!— отвтила Олли увренно.— Всегда только блый!

Они нсколько минутъ хали молча. Потомъ Гамлинъ заплъ народную псню, а Олли стала ему своимъ пріятнымъ голоскомъ подпвать.

Потомъ Олли начала предлагать Гамлину вопросы относительно семейной жизни Гэбріеля.

Оказалось, что Гамлинъ съ этимъ совершенно не знакомъ.

— Значитъ, вы не видли Юліи?

— Юліи?— спросилъ Джекъ задумчиво.— Какой она масти?

— Не могу опредлить — червонной или трефовой.

Джекъ помолчалъ немного, а потомъ началъ описывать наружность миссисъ Конрой такъ врно, что поразилъ двочку.

— Какъ же вы говорите, что не видли ея?

— И не думалъ ее видть, а знаю,— отвтилъ онъ смясь.

Наступила ночь и становилось очень прохладно, такъ что Олли дрожала отъ холода, несмотря на толстый плэдъ, которымъ ее закуталъ Гамлинъ. Замтивъ это, онъ досталъ фляжку и заставилъ ее выпить изъ нея глотокъ.

— Но почему вы сами не пьете?

— Въ моей молодости я далъ обтъ — одному старому, больному родственнику — не употреблять спиртуозныхъ напитковъ, разв только тогда, когда пропишетъ докторъ, я беру съ собой фляжку только для другихъ.

Пять минутъ спустя, Гамлинъ произнесъ:

— Ну ужъ, Олли, это и женщина! Подобной не скоро найдешь.

— Вы про ту, которая живетъ въ Санъ-Антоніо? Разскажите мн о ней все, что знаете!

— Знаю-то я очень немного… Ахъ, Олли, какъ она божественно поетъ!

— Подъ фортепіано?

— Нтъ — подъ органъ.

Олли, не имвшая понятія о другомъ орган, какъ только о томъ, на которомъ играютъ на улицахъ, слегка звнула.

Мистеръ Гамлинъ началъ описывать ей настоящій органъ, замтивъ, что она не знаетъ его.

— Я въ одно время былъ органистомъ въ церкви, Олли. Говорили, что я умлъ увлекать слушателей…. это было давно, я въ особенности хорошо игралъ одну изъ піесъ Моцарта…. ту самую, которую пла она…. Вотъ послушай, я теб спою ее.

И онъ началъ пть съ полнымъ забвеніемъ всего его окружающаго.

Рессоры скрипли, колеса — тоже, легкій экипажъ кидало изъ стороны въ сторону, а Гамлинъ все плъ и не замчалъ ничего.

Когда онъ кончилъ, то взглянулъ на Олли. Она спала.

Хотя Джекъ былъ артистомъ, но въ немъ не было обидчивости.

— Это дйствіе виски,— пробормоталъ онъ. Онъ тихо взялъ вожжи въ лвую руку, а правою обнялъ качавшуюся маленькую фигурку Олли и притянулъ ее къ своей груди. Въ этомъ положеніи, не шевелясь, они дохали до Фидльтона. Тутъ онъ перемнилъ лошадь и такъ тихо перепрягъ ее, что Олли, завалившись въ подушку, не проснулась при этомъ.

Начали подниматься на гору и достигли вершины за часъ до разсвта. Въхали, наконецъ, въ рощу, перескавшую дорогу. Вокругъ было тихо. Гамлинъ даже не могъ слышать таговъ лошади, увязавшей въ песк, но зато сзади послышались голоса и звукъ мексиканскихъ шпоръ. Гамлинъ догадался, что дутъ по тропинк, параллельной шоссе. Онъ погналъ лошадь и достигъ перекрестка. Тутъ онъ остановился подъ тнью огромныхъ деревьевъ, чтобы пропустить впередъ незнакомцевъ, которые, какъ казалось, тоже остановились.

— Здсь, кажется, шоссе,— произнесъ одинъ голосъ.

— Да, очевидно, такъ. Это хорошо, мы выиграли цлый часъ,— сказалъ другой.

Раздался третій, повелительный голосъ:— Оставайтесь на прежней дорог! Если Джо Голлъ пронюхаетъ о нашемъ намреніи, то повезетъ его въ Сакраменто, а другой дороги нтъ. Поняли?.. И мы встртимся съ нимъ.

Джекъ Гамлинъ притаилъ дыханіе и слушалъ.

— Мы потеряемъ часъ!— сказалъ второй голосъ.

— Нужды нтъ!— отвчалъ повелительный голосъ, потомъ раздался смхъ, бряцанье шпоръ, и невидимая кавалькада двинулась дальше.

Мистеръ Гамлинъ не тронулся, пока голоса не замолкли въ дали. Онъ взглянулъ на двочку, она еще спала, несмотря на таинственные голоса, разжегшіе всю кровь въ ея спутник. Онъ задумался: если хать въ Вингдамъ, то ему придется тихонько слдовать за этими ‘мстителями’, и тогда онъ не успетъ во время обогнать ихъ, если продолжать хать по шоссе въ Одноконный Станъ, то онъ разъдется съ шерифомъ, везущимъ узника, и не сможетъ сообщить имъ о грозящей имъ опасности. Если бъ не было маленькой спящей фигурки, онъ прямо поскакалъ бы черезъ хавшую шайку, но теперь нужно было дохать до Вингдама, оставить тамъ двочку и тогда ужъ кой-какъ добраться до Одноконнаго Стана. Онъ держалъ ее, боясь даже дышать, чтобы спящей передать ее съ рукъ на руки Питу, иначе она не отпуститъ его и задержитъ его вопросами. Къ тому же онъ въ первый разъ усомнился въ себ, боясь проговориться ей объ опасности, которой подвергается Гэбріель, онъ до сихъ поръ ни разу еще не интересовался такъ человческой жизнью.

Онъ свободне вздохнулъ, когда, при первыхъ лучахъ солнца, измученная лошадь споткнулась объ ухабистую мостовую Вингдама. Еще легче вздохнулъ онъ, увидвши трехъ вооруженныхъ всадниковъ, слзающихъ съ коней и входящихъ въ гостиницу. Онъ совсмъ успокоился, когда вынулъ все еще спящую Олли изъ кабріолета, и понесъ въ свою комнату.

Минуту спустя, онъ разбудилъ Пита и привелъ его къ кровати, на которой была уложена двочка.

— Вотъ какъ, масса Джэкъ!.. Слава Богу!.. Это дитя,— произнесъ Питъ, отскочивши съ испугомъ.

— Прикуси свой проклятый языкъ!— шепнулъ Джэкъ злобно:— ты разбудишь ее! Слушай! если хочешь, чтобы твой дряхлый скелетъ остался цлымъ на пользу докторовъ, то не буди ее! Когда она проснется сама и спроситъ меня, то скажи ей, что я у ея брата. Чего она потребуетъ, того подай ей. Что ты длаешь, старый болванъ?..

Питъ сталъ снимать съ Олли груду лежавшихъ на ней платковъ и одялъ.

— Дитя задохнется, ей Богу, масса Джекъ!

Джэкъ остался доволенъ этимъ изъявленіемъ безсознательной нжности.

— Приведи другую лошадь!— приказалъ онъ мягче.

— Лошадей нтъ, масса Джекъ, — вс конюшни пусты. Весь день все здили въ Одноконный Станъ.

— У шинка стоятъ три лошади, — сказалъ Джекъ съ выразительнымъ жестомъ.

— Если любите Бога, то не длайте этого, масса Джэкъ!— воскликнулъ Питъ,— они не терпятъ подобныхъ шутокъ, могутъ страшно отомстить вамъ.

— Я еще не ршился, которую изъ трехъ выберу себ!— сказалъ Джекъ хладнокровно,— но ты это узнаешь отъ владльца ея. Скажи ему, что Гамлинъ приказалъ ему кланяться и оставилъ вмсто его лошади — другую съ кабріолетомъ въ придачу. Ни слова! Прощай.

Онъ поцловалъ Олли, погрозилъ Питу кулакомъ и скрылся.

Негръ внимательно слушалъ, раздался стукъ копытъ.

— Онъ ухалъ!— воскликнулъ онъ.— Сохрани его Богъ! Они отомстятъ ему.

А Гамлинъ между тмъ стрлою летлъ въ Одноконный Станъ.

XLI.
У Думфи является стремленіе къ недвижимой собственности.

Самоувренность мистера Думфи возросла до того, что онъ принялъ участіе во множеств проектовъ, задуманныхъ его знакомыми, которые просили его дать свое имя этимъ проектамъ, чтобы они имли больше успха.

Онъ только-что подписался подъ уставомъ общества покровительства эмигрантамъ и выдалъ ей чекъ, ршился провести воду изъ Тангоскаго озера въ Санъ-Франциско, учредилъ два банка, омнибусную линію и баню съ минеральными водами и еще проектировалъ маленькую колонію, которая должна была носить его имя.

Онъ вернулся домой въ хорошемъ расположеніи духа и началъ разбирать присланныя ему газеты, телеграммы и письма.

Тутъ же было письмо отъ сеньоры Сепульвида, сообщавшей ему о падеж рогатаго скота — за недостаткомъ воды, такъ какъ вс источники изсякли на юг. Она освдомлялась о состояніи Конроева рудника и кончала словами: ‘я, вроятно, посщу васъ на-дняхъ въ Санъ-Франциско. Кончо говоритъ, что вода въ залив поднимается такъ высоко, какъ никто и не помнитъ. Скверно! прсная убываетъ съ каждою минутою, а соленая прибываетъ. Чувствую себя не въ безопасности здсь и хочу на будущій годъ переселиться’.

Думфи засмялся. Онъ вспомнилъ, что завидовалъ Пойнсету, но что теперь ему не въ чемъ завидовать, невста его находилась, по своей легкомысленной беззаботности, на краю гибели.

Вотъ если Пойнсетъ попадетъ впросакъ, то онъ будетъ принужденъ обратиться къ нему — Думфи — за совтомъ и помощью!… Думфи злорадно потиралъ свои руки.

Когда же, нсколько минутъ спустя, ему доложили о полковник Старботл, радость его усилилась, галантный полковникъ пришелъ за отвтомъ, Артуръ, очевидно, не видлся съ нимъ и ничего не зналъ объ его кліэнтк. Насталъ удобный случай побдить этого человка безъ помощи и безъ вдома Пойнсета.

Чтобы лучше подготовиться къ встрч и кстати наказать немного полковника, онъ заставилъ его ждать слишкомъ пять минутъ.

Онъ сидлъ у бюро, какъ будто въ раздумьи, когда приказалъ впустить къ себ полковника. Онъ поднялъ голову только тогда, когда полковникъ приблизился къ нему и важно положилъ на бюро свою шляпу. Лицо его было страшно красное, онъ тяжело дышалъ.

— Прошу васъ посвятить мн, милостивый государь, одну только минуту, сказалъ онъ сухо, но вжливо:— позвольте, прежде всего, объясниться относительно одного обстоятельства: лежащая предъ вами визитная карточка моя вручена вашему лакею десять минутъ назадъ — передана ли она была вамъ тотчасъ же?

— Да,— отвтилъ Думфи нетерпливо.

Полковникъ хладнокровно дернулъ сонетку. Лакей мистера Думфи тотчасъ же явился.

— Я позвалъ васъ,— сказалъ онъ слуг, чтобы взять обратно мои выраженія и угрозы относительно васъ, я узналъ, что виновенъ только вашъ господинъ, который, я надюсь, извинится предо мною. Тмъ не мене я готовъ дать вамъ удовлетвореніе,— конечно, получивъ сперва свое отъ вашего господина.

Думфи было неловко, онъ знакомъ отослалъ смущеннаго лакея.

— Сожалю, полковникъ, но я былъ очень занятъ, такъ же, какъ и теперь. Я не имлъ намренія васъ оскорбить. У каждаго длового человкъ свои дловые часы.

Онъ откинулся на спинку кресла и засмялся гадкимъ, неблагозвучнымъ смхомъ.

— Радъ слышать ваше извиненіе!— сказалъ полковникъ весело.— Чортъ меня возьми, если я не угадалъ, что у васъ было такое же дло, какъ у меня съ старымъ Майе Толливеромъ. Я пріхалъ къ нему въ Вашингтонъ, во время засданія конгресса въ 1848 году. Отдалъ мальчику карточку, жду десять минутъ — нтъ отвта! Я послалъ своего друга, бднаго Джеффа Бомеранга, съ вызовомъ. ‘Чортъ меня возьми!— крикнулъ Майе, лежа съ пулею въ легкихъ и отчаянно глотая воздухъ:— все произошло отъ недоразумнія, Старботль. Лакей не приносилъ мн карточки, выски его хорошенько, я самъ не успю этого сдлать,— и посл этихъ словъ онъ умеръ, ей-Богу!’

— О чемъ вы хотли со мною говорить?

— Насколько мн помнится, то вы въ первой нашей бесд не давали мн большой вры относительно одного факта, ну, я считаю себя отвтственнымъ за ошибку, если таковая существуетъ,— отвтилъ онъ гордо.

Думфи доврчиво хлопнулъ полковника рукою по плечу.

— Вы свтскій человкъ, Старботль, я тоже… Поняли? Вы человкъ чести, я тоже,— проговорилъ онъ быстро.— Но я тоже и опытный длецъ, а вы нтъ… Поняли? Объяснимтесь же откровенно: женщина, выдающая себя за мою жену,— обманщица, я это узналъ изъ врныхъ источниковъ. Я васъ не обвиняю… Но я говорю вамъ, какъ человкъ свтскій, благородный и дловой: все кончено! Чортъ возьми, все! Вотъ прочтите это!— онъ швырнулъ ему телеграмму, полученную наканун. Мужъ уже повшенъ, а жена исчезла!

Полковникъ прочелъ телеграмму безъ изумленія.

— Конрой? Гмъ! Не знаю его. Зналъ одного Конроя изъ Сентъ-Джо, но онъ едва ли способенъ на подобную выходку… Нтъ, милостивый государь, это на него не похоже!

— И миссисъ Конрой вамъ не знакома?— спросилъ мистеръ Думфи, пристально глядя на полковника.

— Миссисъ Конрой? Жена управляющаго? Какъ же ее не знать! Это одна изъ самыхъ хорошенькихъ женщинъ! Жаль мн ее. Но какое это иметъ отношеніе къ нашему длу? О, понялъ!— Полковникъ захохоталъ, вынулъ платокъ и граціозно замахалъ имъ по воздуху.— Вздоръ, сударь. Это сплетни! Прекраснйшая женщина! Чортъ возьми, если Старботль не былъ готовъ попріударить за нею!… Она сдлала то, что и всякая женщина. Вы понимаете, Думфи?.. Исторія оглашается. Мужъ ревнуетъ, убиваетъ невиновнаго, люди думаютъ, что она бжала съ полковникомъ Старботлемъ? Ха-ха-ха! Нтъ, милостивый государь,— сказалъ онъ вдругъ съ достоинствомъ,— исторія безсовстно оклеветала полковника Старботля. Какъ бы ни было велико мужское хвастовство, я защищу честь женщины цною своей жизни!

Думфи понялъ изъ этого, что не миссисъ Конрой кліэнтка полковника, что искусственная теорія его рухнула, а съ нею вмст и его надежда, что онъ все еще во власти этого хвастуна и опасной таинственной силы.

Онъ не былъ суевренъ, однако чувствовалъ необъяснимый страхъ предъ своимъ преслдователемъ и ршился, во что бы то ни стало, узнать его. Ужъ не серьезно ли это его жена? Не перехитрили ли надменнаго Пойнсета, или онъ, быть-можетъ, захотлъ перехитрить Думфи? Нельзя ли подкупить Старботля, чтобы онъ сказалъ фамилію своей кліэнтки?

— Я давеча сказалъ,— началъ онъ,— что вы ошиблись въ вашей кліэнтк, теперь я нахожу, что самъ ошибся въ той особ, которая, по моему предположенію, обманывала васъ. Моя жена, можетъ-быть, и вправду еще жива, готовъ признать это. Привезите ее завтра ко мн, и я приму это за fait accompli.

— Вы забываете, что она не желаетъ видться съ вами, пока не утвердитъ своихъ правъ судомъ,— отвтилъ полковникъ.

— Такъ, мы понимаемъ другъ друга. Ну, а положимъ, что мы, дльцы, предпочитаемъ вести дло съ главными личностями, а все-таки не отказываемся благородно вознаградить агента за труды… Понимаете? Дадимъ даже экстренную награду… Вы вдь хорошо понимаете это? Ну, вотъ я и прошу васъ: приведите мн свою кліэнтку, а все дло я устрою съ вами. Я знаю, вы скажете, что дали слово и прочее. Я понимаю это и уважаю — и васъ не выдамъ. Скажите мн, по крайней мр, гд я могу найти ее. Я не скажу никому ни слова: я даже отвчаю за то, что вы получите слдуемый вамъ куртажъ отъ вашей кліэнтки, и съ своей стороны готовъ выдать вамъ чекъ на 5000 долларовъ, въ вид залога, что ли, чтобы успокоить васъ.

Полковникъ въ сильномъ волненіи пожалъ руку Думфи.

— Позвольте мн,— сказалъ онъ,— поздравить себя съ счастіемъ, что я имю дло съ честнйшимъ изъ людей. Ваши чувства… я горжусь знакомствомъ съ вами! Но, къ величайшему сожалнію, я все-таки не могу дать вамъ требуемаго свднія, я самъ не знаю ни имени, ни мста жительства моей кліэнтки.

Взглядъ презрительнаго довольства, озарявшій лицо Думфи въ начал словъ полковника, сталъ вдругъ пытливъ и злобенъ.

— Это замчательная неосторожность, съ вашей стороны!— крикнулъ онъ грубо.

Полковникъ, очевидно, не замтилъ этой грубости, потому что доврчиво положилъ руку на плечо Думфи.

— Ваша доврчивость вызываетъ меня на откровенность, мистеръ Думфи, — сказалъ онъ.— Чортъ меня побери, если я способенъ хитрить предъ вами! Если я говорю, что не знаю ни имени, ни жительства моей кліэнтки, то едва ли кто потребуетъ отъ меня повторенія сказаннаго. Я вынужденъ назвать ту особу, которая сообщила мн факты. Даю честное слово, она вамъ неизвстна — занимаетъ неважное положеніе въ свт, но весьма уважаемая — и только повренная моей кліэнтки. Когда мн передали дло, то вмст съ тмъ вручили и запечатанный конвертъ, въ которомъ обозначено имя кліэнтки и главнаго свидтеля, требуя, чтобы я не распечатывалъ его, пока не окажется необходимымъ прибгнуть къ помощи законовъ. Потрудитесь взглянуть: я не вскрывалъ конверта.

Думфи безсознательно протянулъ руку къ письму, но полковникъ вжливо отклонилъ руку и положилъ письмо предъ собою на письменный столъ.

— Пока еще я не считаю необходимымъ раскрыть письмо, процессъ, еще, можетъ-быть, и не состоится. Но если бы я нечаянно обронилъ у васъ письмо и получилъ его на слдующій день въ цлости, то я вдь не измнилъ бы своему слову.

— Понимаю,— отвтилъ Думфи, улыбнувшись.

— Простите мн, если я попрошу васъ исполнить одну формальность и написать нсколько словъ подъ мою диктовку.

Думфи взялъ перо. Полковникъ тихо началъ расхаживать по комнат, обдумывая что-то.

— Вы готовы?— спросилъ онъ.

— Начинайте!— отвтилъ Думфи нетерпливо.

— ‘Симъ обязуюсь, въ случа если я употреблю довріе полковника Старботля во зло, дать ему извстнаго рода удовлетвореніе, предоставляя оному полковнику выборъ мста, времени и оружія, при чемъ не буду ждать формальнаго вызова. Если же я не исполню этого обязательства, то готовъ публично назвать себя лгуномъ, трусомъ, безчестнымъ подлецомъ’, продиктовалъ полковникъ.

Онъ не замтилъ презрительной улыбки, игравшей на губахъ писавшаго бумагу.

— Чекъ вы потрудитесь выдать уже совсмъ оформленный,— сказалъ онъ, взявъ бумагу.

Думфи подумалъ, но все-таки исполнилъ требованіе полковника.

— Попрошу васъ еще передать этотъ чекъ одному изъ вашихъ клерковъ, онъ получитъ по немъ слдуемую сумму, съ передачею мн,— добавилъ полковникъ.

Думфи позвонилъ, устремивъ нетерпливый взглядъ на конвертъ, и передалъ вексель явившемуся клерку.

Полковникъ сожаллъ всю жизнь, что не взялъ прямо чекъ, потому что въ это же мгновеніе полъ началъ колебаться, при чемъ его отбросило съ страшною силою къ камину, онъ обернулся къ Думфи, который тоже судорожно уцпился за качавшееся бюро, между тмъ какъ лицо его сдлалось блдне смерти. Въ слдующее мгновеніе рухнула съ страшнымъ трескомъ этажерка съ книгами и раздались отчаянные крики клерковъ и прислуги, домъ страшно затрещалъ, и оба мужчины бросились къ дверямъ. Он открылись на два вершка, не боле. Съ ревомъ дикаго звря, Думфи кинулся къ окну и выскочилъ на улицу. Въ то же мгновеніе и полковникъ очутился на тротуар, потомъ волнующаяся толпа раздлила ихъ, общее дло, общіе интересы, связывавшіе ихъ за минуту передъ тмъ, были забыты, погружены во мракъ. Остался лишь инстинктъ, побуждавшій ихъ бжать, спастись отъ смерти.

Вся улица была наполнена толпою испуганныхъ, смертельно блдныхъ лицъ. Тутъ были истерично хохотавшіе мужчины, тутъ были и люди онмвшіе и остолбенвшіе отъ ужаса, преспокойно стоящіе подъ дождемъ сыпавшихся на нихъ кирпичей и бревенъ. Другіе, позабывъ вовсе чувство приличія, выбжали изъ бани, не заботясь даже о своей нагот. Были люди, изъ боязни смерти, прямо бросавшіеся ей въ объятія, одинъ прыгнулъ на улицу изъ пятаго этажа. Тутъ были люди, извстные своею неустрашимостью, и теперь трусливо дрожавшіе, одинъ, проводившій всю свою жизнь среди опасностей, бгалъ, какъ сумасшедшій. Иные увряли, что опасность миновала, другіе же говорили, что насталъ день Страшнаго Суда. Жители домовъ на отдаленныхъ улицахъ стояли поодаль, боясь выстроенныхъ собственными руками зданій, боясь даже какъ бы небо тоже не обрушилось на нихъ.

Настоящая опасность была такъ мала, сравнительно съ паническимъ страхомъ людей, что, полчаса спустя, вс ужъ начали смяться другъ надъ другомъ.

Думфи былъ первымъ, возвратившимъ себ присутствіе духа. Люди становились смле, видя что этотъ великій человкъ строго приказалъ своимъ служащимъ приняться за дла и самъ вернулся домой.

Первый шагъ его былъ направленъ къ письменному столу. Конверта уже не было! Онъ торопливо обшарилъ вс бумаги, полъ, подоконникъ — но все было напрасно.

Мистеръ Думфи далъ звонокъ, явился клеркъ.

— Вы выдали деньги по чеку?

— Нтъ, сэръ, мы только-что начали считать ихъ, когда…

— Довольно, принесите мн чекъ обратно!

Чекъ принесли.

— Ступайте къ мистеру Пойнсету и попросите его притти сюда немедленно!

Клеркъ вернулся черезъ нсколько минутъ.

— Мистеръ Пойнсетъ ухалъ, тому назадъ четверть часа въ Санъ-Антоніо.

— Въ Санъ-Антоніо?

— Да, сэръ, говорятъ, что онъ получилъ оттуда весьма дурныя всти.

XLII.
Упадокъ правосудія.

Слдующій день посл убійства Рамиреца былъ проведенъ жителями Одноконнаго Стана въ страшномъ волненіи. Убійства въ этой мстности вовсе не были новостью: многіе изъ уважаемыхъ согражданъ были найдены убитыми, а теперь жертвою преступленія былъ чужой человкъ, не пользовавшійся особенною симпатіею, но интересъ этого преступленія состоялъ въ томъ, что совершителями его были — по общему мннію — мистеръ и миссисъ Конрой, и, безъ того всегда обращавшіе на себя вниманіе всхъ.

Преступленіе было открыто Салли, которая утромъ споткнулась о трупъ Рамиреца, проходя по гор. Злыя языки утверждали, что она ходила туда, чтобы разыскать его, такъ какъ онъ съ вечера ушелъ изъ гостиницы и не пришелъ обратно, говорили еще, что онъ ршился на самоубійство, чтобы избгнуть преслдованія этой цломудренной двы, пылавшей къ нему страстью. Но насмшки замолкли, при всти о побг Конроя съ женою. Одинъ рудокопъ разсказывалъ, что онъ видлъ, какъ Гэбріель таскалъ Рамиреца за воротъ, миссъ Кларкъ показала, что видла вечеромъ миссисъ Конрой съ убитымъ, потомъ А-Фи заявилъ, что когда онъ бжалъ за Гэбріелемъ съ письмомъ, то слышалъ крикъ о помощи. На это показаніе не обратили вниманія при слдствіи, на основаніи любопытнаго калифорнскаго закона, гласящаго, что язычникъ есть лгунъ, публика тоже мало врила, такъ какъ не могла согласовать это показаніе съ вторичнымъ побгомъ Гэбріеля и думала, что китаецъ ошибся во времени. Были выслушаны и показанія людей, видвшихъ Гэбріеля ночью на гор. Только существованіе записки — самое важное доказательство — не было извстно ни публик, ни слдователямъ.

Больше дюжины теорій относительно мотива преступленія занимали умы жителей въ продолженіе цлыхъ двухъ дней.

Первая теорія была та, что Гэбріель наткнулся на любовника жены въ то самое мгновеніе, когда тотъ хотлъ бжать съ нею, и убилъ его просто рукой, эта теорія дополнялась тмъ, что Гэбріель пригласилъ его въ домъ, написалъ ему записку подъ почеркъ жены и затмъ ужъ вымстилъ на немъ давно затаенную злобу. Говорили, что Гэбріель съ женою давно ужъ ршили избавиться отъ прежняго любовника, грозившаго раскрытіемъ какой-то тайны. Позже стали уврять, что Рамирецъ былъ настоящимъ владльцемъ рудника, и поэтому-то и былъ убитъ Конроемъ. Эта теорія казалась боле правдоподобною, она согласовалась съ общепринятымъ мнніемъ, что Гэбріель не могъ найти рудника, а прямо воспользовался чужими правами, часа два спустя, ужъ говорили, что Рамирецъ былъ весьма опаснымъ свидтелемъ въ какомъ-то дл противъ Конроевъ. Когда же, наконецъ, было сообщено кмъ-то, что Гэбріель Конрой былъ вовсе не Гэбріель Конрой, то и этому стали вс единодушно врить.

Лишь одна особа во всемъ Одноконномъ Стан не колебалась въ своей увренности, что Гэбріель вполн невиненъ. То была миссисъ Маркль. Она старалась убдить и адвоката Максвелла, и свою помощницу Салли въ томъ, что онъ сталъ жертвою заговора, главою котораго-была не кто иной, какъ миссисъ Конрой, сама совершившая преступленіе и взвалившая всю вину на своего супруга. Тмъ не мене миссъ Кларкъ не преминула дать показанія присяжнымъ въ самомъ глубокомъ траур.

Объ этомъ обстоятельств ‘Сильверопольскій Встникъ’ выразился такъ: ‘Показаніе миссъ Кларкъ произвело на присяжныхъ сильное впечатлніе естественнаго краснорчія особы, связанной съ убитымъ самыми нжными узами. Говорятъ, что Рамирецъ пріхалъ сюда, чтобы обвнчаться съ нею. И вдругъ рука убійцы превратила внокъ невсты въ траурную вуаль! Судя по нкоторымъ словамъ этой же свидтельницы, убійство было совершено изъ ревности Гэбріелемъ Конроемъ, отвергнутымъ ею’. Второй органъ печати — ‘Знамя Одноконнаго Стана’ — выражался немного иначе, а именно: ‘Если Салли намрена носить трауръ по каждомъ мужчин, которому ей приходилось подать тарелку супу, то предлагаемъ этой двицы скупить всю лавку Бригса и нанять карету, чтобы здить въ ней для свидтельскихъ показаній, а то, чего добраго, она умретъ, измученная этою бготнею… Замтимъ кстати, что намъ крайне интересно знать, что за надобность была редактору ‘Встника’ постить одного изъ агентовъ Думфи — вчера вечеромъ въ 10 часовъ. Онъ хотлъ, вроятно, проврить кассовую книгу Дуфми, да? Но ея кажется нтъ здсь, такъ что къ этому посщенію есть другая причина!’

Въ часъ пополудни, посл появленія этихъ двухъ образцовъ краснорчія въ свтъ, редакторъ ‘Встника’ стрлялъ въ редактора ‘Знамени’, но не попалъ въ него. Въ половин второго двое были ранены — по неизвстной причин — выстрлами возл лавки Бригса. Въ девять часовъ полдюжины людей собралось въ верхнемъ этаж Бригсова дома. Черезъ полчаса тамъ собралось около 50-ти человкъ, вс шли туда будто такъ себ — тихо и равнодушно, безъ всякой очевидной цли. Въ это же время собралась толпа предъ зданіемъ суда, въ которомъ содержался предполагаемый убійца. Въ десять часовъ къ городу подскакалъ какой-то всадникъ, лошадь пала измученная, а всадникъ тотчасъ бросился къ зданію суда. Это былъ Гамлинъ. Однако таинственные всадники ночи опередили его и теперь уже объявляли съ крыльца суда народный приговоръ.

Этотъ приговоръ былъ противъ одного человка — покинутаго своими друзьями даже своими спутниками — своимъ конвоемъ, но тмъ не мене лично сторожившаго своего узника въ продолженіе послднихъ 12 часовъ съ самымъ ршительнымъ и непокорнымъ видомъ — противъ Джо Голла, калаверасскаго шерифа! Онъ слушалъ этотъ приговоръ, стоя за забаррикадированными чмъ попало дверями съ револьверомъ въ рукахъ, но съ безнадежностью въ груди.

— Мы приказываемъ вамъ выдать Гэбріеля Конроя!— раздалось снизу.

Шерифъ остановился предъ Гэбріелемъ.

— Слышите, они близко!— произнесъ онъ почти дико.

Гэбріель склонилъ голову. Онъ былъ попрежнему спокоенъ и кротокъ.

— Готовы вы помочь мн въ оборон?— спросилъ шерифъ.

— Конечно, готовъ, но не совтую вамъ начинать, мы оба можемъ поплатиться за это… Да и не стоитъ труда! Быть-можетъ, даже лучше будетъ, если вы выдадите меня палачамъ, я вамъ наврное въ тягость, и вы сдлали что могли. Впрочемъ, если вы считаете своимъ долгомъ сохранить меня для суда присяжныхъ, то будь по-вашему! Я буду вамъ помогать.

Онъ всталъ. Шерифъ ободрился, видя, что такой гигантъ готовъ къ борьб.

Внизу наступила торжественная тишина, обыкновенно предшествующая бур. Снова раздался повелительный голосъ. Шерифъ вышелъ въ сни и отворилъ окно. Осажденные и осаждающіе измрили другъ друга взглядами.

— Убирайтесь отсюда, Голль! Ступайте къ своей матушк, она безпокоится!— сказалъ одинъ изъ осаждающихъ.

— Чортъ возьми!— отвтилъ шерифъ бойко.— Вотъ явилась старая баба… Надла платье, шляпу Александра Баркера и выдаетъ себя за него!.. Ступай домой, бабушка, и прими совтъ: не наряжаться мужчиною!

— Тутъ не шутка, Джо Голль! Зачмъ вы не сдаетесь? Здсь пятьдесятъ человкъ, число ихъ скоро удвоится. Сдавайтесь!

— Добровольно никто не сдастся!

— Охъ, ты, молочный супъ! держись!

— Самъ молокососъ! иди!

Раздался выстрлъ, захлопнулось окно, и осаждающіе кинулись къ дверямъ.

За нсколько часовъ передъ тмъ Голлъ перевелъ своего узника изъ нижнихъ камеръ наверхъ, въ залу суда, не имвшую оконъ и получавшую свтъ изъ стекляннаго свода. Главныя двери были хорошо забаррикадированы, для рекогносцировки оставалась боковая дверь. Въ эту залу вела узкая лстница, которую Гэбріель вполовину заставилъ столомъ.

Наружная дверь начала трещать подъ ударами наступающихъ. Шерифъ съ Гэбріелемъ стояли на верхней ступени, но замтивъ, что дверь подается, они ретировались къ боковой двери. Въ это мгновеніе дверь рухнула, Гэбріель кинулся впередъ и выстрлилъ.

Послышался топотъ, крикъ бшенства. Начали карабкаться на столъ. Вдругъ Гэбріель подлзъ подъ него, приподнялъ — и столъ внезапно полетлъ съ своею ношею на головы стоящихъ внизу. Наступающіе съ крикомъ отхлынули, между тмъ, какъ новый Самсонъ спокойно прошелъ въ залу. Мимо него шмыгнулъ одинъ изъ осаждающихъ, незамтно перешедшій Рубиконъ. Шерифъ вскрикнулъ, раздался еще выстрлъ — и ворвавшійся смльчакъ повалился на полъ. Въ слдующее мгновеніе онъ привсталъ съ усиліемъ на колни, простеръ руки и крикнулъ: ‘Стойте! Я пришелъ, помочь вамъ!’

Это былъ Джекъ Гамлинъ — оборванный, испачканный, въ изорванной сорочк, съ лихорадочно пылавшими глазами, съ раною на ног, а все сильный и храбрый.

Шерифъ съ Габріелемъ кинули револьверы и бросились подымать его.

— Посадите меня на стулъ…— сказалъ Гамлинъ хладнокровно.— Мы теперь квиты, Джо Голлъ! Этотъ выстрлъ прекратилъ всю нашу старую непріязнь, хотя онъ, быть-можетъ, лишитъ меня возможности быть вамъ теперь полезнымъ. Молчите и слушайте меня! Побгъ возможенъ лишь однимъ путемъ, черезъ этотъ сводъ. Эта стна выходитъ на Виндгамскій ровъ. Выбравшись на крышу, вы можете спуститься съ нея по этой веревк, которую вамъ придется снять съ меня… Можете вы достичь свода?

— На галлере стоитъ длинная лстница, — отвтилъ шерифъ.— Но насъ могутъ увидать. Они, можетъ-быть, ждутъ насъ съ этой стороны?

— Прежде чмъ они успютъ обойти ровъ, вы будете въ лсу… Чего ждать? Спшите, идите! Вы можете еще 10 минутъ пробыть здсь, если будутъ продолжать осаду съ прежняго пункта, но если они догадаются и приставятъ штурмовыя лстницы, то вы погибли!

Снова началась осада. Слышно было, какъ огромная толпа напирала на массивныя двери, рубила ихъ мотыками и другими орудіями. Нсколько выстрловъ пробили дверь и расшатали баррикаду.

А шерифъ все колебался. Но Гэбріель нагнулся, поднялъ Гамлина на руки и знакомъ пригласилъ шерифа принести лстницу.

— Постойте, на чердак есть слуховое окно, воспользуемся имъ!— вспомнилъ шерифъ.

— Великолпно! Впередъ!— отвтилъ Джекъ.

Едва Гэбріель прошелъ два шага, какъ пошатнулся и съ силою ударился о слдовавшаго по пятамъ Голла, который съ своей стороны схватился за ршетку. Громъ осады увеличился, дверь и окна задрожали, тяжелая люстра рухнула на полъ, а съ нею и перекладина, на которой она держалась, цлый дождь кирпичей пробилъ стеклянный сводъ, и съ улицы послышались другого рода крики.

Затмъ послдовала пауза, и послышался топотъ бжавшихъ съ лстницы людей. Настала тишина. Осажденные, блдные какъ смерть, переглянулись.

— Это землетрясеніе,— сказалъ шерифъ.

— Тмъ лучше!— отвтилъ Джекъ:— мы выиграемъ время… Впередъ!

Вс направились къ лстниц, ведущей на чердакъ. Гэбріель шелъ впереди съ своей ношею. Но вотъ снова повторился набгъ на дверь залы, однако дверь ужъ не подавалась, землетрясеніе крпко завалило ее!

Между тмъ какъ Гэбріель вошелъ на чердакъ, раздался второй подземный ударъ — и онъ опустился на колни, чтобы не упасть, дверь за нимъ захлопнулась сама собою. Гэбріель положилъ Джека наземь, чтобы отворить шерифу, но, къ ужасу его, дверь ужъ не отворялась, такъ что Джо Голлъ находился въ плну.

Гэбріель сталъ робть и нершительно взглянулъ на своего спутника, который смотрлъ изъ слухового окна.

— Нужно продолжать, Гэбріель, они… они добыли лстницу,— сказалъ онъ.

Гэбріель снова поднялъ его на руки и вылзъ на крышу, посреди которой находился куполъ съ грубо вырзаннымъ изъ дерева изображеніемъ богини правосудія. Гэбріель спрятался за этимъ изображеніемъ, когда крики съ улицы дали ему знать, что онъ замченъ. Одна пуля ударилась въ мечъ богини, а другая расшибла — какая горькая иронія!— одну чашку всовъ.

— Снимите съ меня веревку,— сказалъ Гамлинъ, и прикрпите одинъ конецъ къ труб или къ богин.

Но трубы ужъ не существовало вслдствіе землетрясенія, а богиня тоже колебалась весьма подозрительно на своемъ пьедестал, поэтому Гэбріель счелъ за лучшее прикрпить веревку къ желзнымъ периламъ, окружавшимъ куполъ, потомъ осторожно доползъ до фронтона и спустилъ свободный конецъ веревки внизъ, она была слишкомъ коротка для калки. Гэбріель поползъ обратно къ Гамлину.

— Вы первый должны спуститься,— сказалъ онъ спокойно:— я буду держать веревку, вы можете довриться мн!

Не ожидая отвта Гамлина, онъ отвязалъ веревку крпко обвязалъ ее вокругъ него и донесъ его до фронтона. Потомъ онъ легъ на животъ, крпко пожалъ руку Гамлина и осторожно спустилъ его внизъ. Онъ ужъ притянулъ веревку къ себ и намревался привязать ее опять къ периламъ, какъ надъ противоположной стороною крыши показалась лстница.

‘Мстителямъ’ надоло ждать отвта за дверью, и они ршились влзть въ слуховое окно. Они вс трое достигли крыши и повторили свое требованіе — выдать имъ Гэбріеля — но тутъ вдругъ, какъ показалось ихъ возбужденному воображенію, безжизненная фигура богини правосудія зашевелилась, какъ бы готовясь дать имъ отвтъ, она очнулась изъ своего оцпеннія, наклонилась впередъ къ вопрошавшимъ, вытянула мечъ, потрясла своими раздробленными всами и — всею своею тяжестью рухнула на нихъ, увлекая ихъ за собою внизъ по лстниц. Они умолкли навсегда. А на крыш стоялъ блдный, тяжело переводящій духъ, но торжествующій Гэбріель.

XLIII
IN TENEBRIS SERVARE FIDEM *).

*) Вру нужно хранить въ темнот.

Паденіе статуи, которое приписали землетрясенію, отвлекло на время вниманіе толпы отъ Гэбріеля, который благополучно спрыгнулъ къ едва дышащему Гамлину, поднялъ его опять на руки, спустился въ ровъ и черезъ десять минутъ находился уже на Конроевой гор, гд имлось нсколько пещеръ, извстныхъ одному ему. Къ счастію, одна изъ нихъ была закрыта оторвавшимся кускомъ скалы и, такъ какъ Габріель былъ убжденъ, что глазъ мене острый, чмъ его, не можетъ увидать, то и направился прямо въ эту пещеру. Пора было заняться Гамлиномъ, онъ почти истекалъ кровью и, стараясь что-то сказать, совершенно лишился памяти.

Гэбріель раздлъ его, замтилъ большую опасную рану у него на правомъ бедр и принялся оказывать ему помощь, насколько позволяли обстоятельства и его хирургическія познанія, пріобртенныя долголтнею практикою. Его крайне смутила истощенность Гамлина, чего никакъ нельзя было предположить въ немъ, видя его дятельность и отвагу. И откуда бралась сила въ этомъ изможденномъ до-нельзя тл? Гэбріель окинулъ свою собственную гигантскую фигуру взглядомъ презрнія, какъ будто она должна была казаться обидою этому блдному Адонису.

Съ безграничною нжностью, точно молодая мать, ухаживающая за новорожденнымъ младенцомъ, онъ унялъ текущую кровь и перевязалъ рану своего новаго друга, и съ такимъ искусствомъ, что больной даже не вздрогнулъ. Только однажды измнился Гэбріель въ эти минуты, а именно, когда послышались вверху чьи-то шаги и промелькнула тнь — быть можетъ блки или зайца,— при чемъ онъ прижалъ къ себ Гамлина съ бшенствомъ львицы, которой помшали кормить ея львенка. Живя самъ весьма просто и не будучи знакомъ съ привычками высшаго класса людей, онъ пораженъ былъ тонкостью и чистотою нижняго блья больного, когда онъ разстегнулъ грудь его, чтобы прислушаться къ біенію сердца, онъ увидлъ великолпную, массивную золотую цпочку съ множествомъ медальоновъ и осторожно положилъ ее въ сторону. Находившаяся въ одномъ медальон фотографическая карточка привлекла его вниманіе и въ высшей степени изумила его: онъ узналъ тонкія черты лица Грэсъ, но покрытыя такою тнію, что имъ овладло нчто въ род суеврнаго страха. Онъ вглядлся внимательне.

— Быть-можетъ, она снималась въ пасмурный день,— пробормоталъ онъ:— быть-можетъ, это происходитъ отъ темноты въ пещер, а быть-можетъ тоже, что это вліяніе сырости и жары.

Онъ остановился и взглянулъ на лежавшаго предъ нимъ человка.

— Нтъ, это противорчивъ здравому разсудку,— продолжалъ онъ свою новую мысль вслухъ:— она его никогда не знала. Только моя глупость и постоянная мысль о ней могли заставить меня счесть этотъ портретъ за ея, совершенно другая двушка… И теб, старый Гэбъ, вовсе не слдуетъ вникать въ тайны чужого человка, пользуясь его безчувственнымъ состояніемъ.

Онъ положилъ медальонъ на прежнее мсто и застегнулъ воротъ сорочки.

— Питъ!— воскликнулъ Джекъ въ бреду.

— Это, должно-быть, его товарищъ,— сказалъ Гэбріель про себя, а потомъ громко, успокоительнымъ тономъ отвтилъ:— Питъ сейчасъ придетъ, онъ раньше будетъ здсь, чмъ вы думаете.

— Питъ!— повторилъ Джекъ громче:— освободи мою ногу отъ лошади… она раздавитъ ее!… Разв ты не видишь?… Боже, она пала!… Скоре!… Я опоздаю… Боже… Они повсятъ его… раньше… чмъ я прибуду!

Сердце Гэбріеля екнуло. Если онъ постоянно такъ будетъ бредить, то они оба погибли. Къ счастію, это продолжалось не долго, Джекъ открылъ свои черные глаза и направилъ ихъ на Гэбріеля, который уже улыбался ему.

— Неужели я ужъ умеръ и погребенъ?— сказалъ Джекъ, озираясь въ темной пещер.

— Вамъ просто сдлалось дурно — вотъ и все, теперь вы опять въ порядк,— отвтилъ Гэбріель ободрительно и самъ чувствуя себя облегченнымъ.

Гамлинъ постарался приподняться, но тщетно.

— Это неправда,— сказалъ онъ спокойно:— но что же теперь длать?

— Если вы дадите мн говорить безъ перерыва, то я скажу вамъ, что длать. Видите ли: нужно достать вамъ доктора, прежде чмъ въ ран сдлается воспаленіе, а пока вы со мною, этого нельзя… Не горячитесь, а выслушайте меня хладнокровно! Положимъ, я выйду къ тмъ молодцамъ, которые преслдуютъ насъ, и скажу имъ: можете взять меня, если общаетесь не причинить никакого зла моему другу, а послать къ нему въ такую-то пещеру доктора. Вдь съ вами тогда ничего не можетъ случиться, я готовъ дать присягу въ томъ, что взялъ васъ въ плнъ, а Голлъ тоже не откажется засвидтельствовать, что ранилъ васъ,— сказалъ Гэбріель убдительнымъ тономъ.

Слова Гэбріеля какъ будто доставили удовольствіе Гамлину.

— Спасибо вамъ,— отвтилъ онъ съ слабою улыбкою:— но такъ какъ выданъ приказъ арестовать меня вслдствіе совершоннаго мною угона лошади, то едва ли будетъ для меня выгодно довриться этимъ господамъ. Вамъ они еще могутъ простить убійство маловажнаго мексиканца, но мн не подадутъ дружеской руки посл того, какъ я загналъ лошадь ихъ предводителя… Нтъ, сударь, это нейдетъ!

Гэбріель молча вытаращилъ на него глаза.

— Я прибылъ съ Олли очень поздно въ Вингдамъ и оказался вынужденнымъ промнять свой кабріолетъ съ лошадью на упомянутую лошадь, не имя даже времени объясниться съ владльцемъ ея относительно подробностей. Вовсе не удивляюсь, что вы поражены моимъ поступкомъ,— добавилъ Гамлинъ лукаво, притворяясь, будто не понимаетъ причину изумленія Гэбріеля:— но какъ же быть, если я ужъ таковъ?… Вотъ какого рода друга пріобрли вы себ, Гэбріель! Меня привели на этотъ скользкій путь — нершительность и недостатокъ аккуратности… Никогда не откладывай ничего до завтра… Прими за правило — никогда не опаздывать въ воскресную школу!

Странный человкъ этотъ Гамлинъ. Тяжело раненый и находясь въ величайшей опасности, онъ еще могъ шутить и смяться!

— Мн бы слдовало дать вамъ глотокъ виски, или чего-нибудь въ этомъ род, чтобы подкрпить васъ,— пробормоталъ смущенный Гэбріель.

— Я никогда не употребляю крпкихъ напитковъ безъ предписанія доктора,— отвтилъ Джэкъ серьезно:— они слишкомъ возбуждаютъ, а я долженъ удерживаться отъ всякаго волненія и возбужденія… Вотъ этотъ пріемъ свинца ужъ не возбудитъ меня, — добавилъ онъ, ударяя рукою по больной ног, при чемъ однако еще боле поблднлъ и невольно содрогнулся.

— Намъ придется пробыть здсь до темноты, а потомъ пробраться на Конроеву гору, — сказалъ Гэбріель:— тамъ вамъ будетъ удобне, и къ тому же мы будемъ въ безопасности до утра. Ну, а потомъ мы отыщемъ другую пещеру. Намъ не осталось другаго выбора,— извинился онъ.

Джекъ состроилъ гримасу и снова скользнулъ взглядомъ по стнамъ пещеры, этотъ избалованный роскошью бездльникъ почувствовалъ недостатокъ своей привычной обстановки. Онъ тяжело вздохнулъ.

— Хорошо!… Видно, намъ придется еще цлый часъ быть прилпленными къ этой скал, подобно улиткамъ… Хорошо,— продолжалъ онъ нетерпливо, когда Гэбріель устроилъ для него грубую и жесткую постель изъ прутьевъ, собранныхъ имъ у отверстія пещеры,— должно-быть, вы хотите воспользоваться тмъ, что я нахожусь въ вашей власти, и намрены замучить меня до смерти, сидя молча, точно филинъ… Отчего вы ничего не говорите?

— Что же мн говорить?— наивно спросилъ Гэбріель.

— Что хотите! Хоть лгите, только дайте мн послушать человческаго голоса!

— Мн бы хотлось предложить вамъ вопросъ, мистеръ Джэкъ,— сказалъ Гэбріель спокойно.— Допускаю, конечно, что вы можете и не отвтить мн — какъ вамъ будетъ угодно. Я вдь вовсе не желаю проникать въ ваши тайны, а думаю только о томъ, какъ бы провести время до ночи. Когда вы давеча лишились чувствъ, то я разстегнулъ вашу сорочку и увидлъ у васъ на ше медальонъ съ портретомъ. Я не спрашиваю, чей этотъ портретъ, а только хотлъ бы узнать: у этой… молодой дамы… такой же ли цвтъ лица въ натур, какъ и на портрет?

Джекъ немного покраснлъ.

— Она гораздо темне въ натур,— отвтилъ онъ:— портретъ кажется снжно-блымъ сравнительно съ нею.

Гэбріель сталъ втупикъ.

— Да, сэръ,— продолжалъ Гамлинъ:— но если я говорю, что она еще гораздо темне въ самомъ дл, то хочу этимъ сказать, что самая блолицая женщина въ мір только вполовину такъ хороша, какъ она!.. Нтъ даже ангела, который былъ бы лучше ея. Этотъ портретъ,— продолжалъ онъ, вытаскивая медальонъ и тщательно вытирая его носовымъ платкомъ, не даетъ понятія объ ея красот… Хотлось бы знать, что вы имете сказать относительно его?— спросилъ онъ вызывающимъ тономъ.

— Мн показалось, что онъ похожъ на мою сестру Грэсъ,— отвтилъ Гэбріель смиренно.— Вы не знаете ея, мистеръ Гамлинъ? Она исчезла безъ всти въ 1849 году.

Мистеръ Гамлинъ смрилъ Гэбріеля презрительнымъ взглядомъ съ головы до ногъ.

— На вашу сестру? Гмъ! Да разв у васъ можетъ быть такая сестра! Взгляните-ка хорошенько на нее!— крикнулъ онъ, сунувъ ему портретъ подъ самый носъ.— Вдь это благородная лэди!

— Вы не должны судить о Грэсъ по мн, или даже по Олли,— замтилъ Гэбріель кротко.

Однако Джекъ не успокоился.

— Поетъ ли ваша сестра, подобно ангелу, и говоритъ ли она по-испански, какъ самъ губернаторъ Альфарадо? Сродни ли она древнйшимъ испанскимъ фамиліямъ въ штат, владтельница ли она великолпнаго дома и 300 десятинъ земли и зовется ли она Долоресъ Сальватіерра? Похожъ ли ея чудный цвтъ лица на молодую кору мадроноваго дерева и прелестне ли она всякаго ангела, а?

— Нтъ,— произнесъ Гэбріель, вздохнувъ:— я знаю, что я неисправимый дуракъ… Но, когда я увидлъ портретъ, то…

— Я укралъ его,— перебилъ Гамлинъ откровенно:— я уьидлъ его въ ея пріемной и воспользовался тмъ, что тамъ никого не было. Она не дала бы мн его добровольно… Жаркую баню задали бы мн, если бъ она или родныя ея узнали объ этой покраж, кража лошади — ничто сравнительно съ этимъ преступленіемъ, Гэбріель!

Онъ рзко засмялся и потомъ съ тою же откровенностью описалъ свое первое и единственное свиданіе съ доньей Долоресъ.

Впрочемъ, о себ онъ при этомъ отозвался очень скромно, объ оказанной имъ услуг упомянулъ лишь слегка и вовсе умолчалъ о томъ, какъ Долоресъ благодарила его.

— Вы теперь можете,— докончилъ онъ,— понять мои чувства къ Рамирецу и то, почему я заинтересовался вами, когда узналъ, что. вы покончили съ нимъ. Но теперь разскажите мн по порядку всю эту исторію. Говорятъ, будто онъ ухаживалъ за вашей женою, и что вы только изъ ревности убили его… Говорите же — я слушаю и — добавилъ онъ, между тмъ какъ лицо его исказилось судорогою:— и я такъ сильно страдаю, что желалъ бы немного развлечься вашимъ разсказомъ с

Но лицо Гэбріеля было очень серьезно и губы крпко сжаты, когда онъ нагнулся надъ Гамлиномъ, чтобы поправить перевязку.

— Говорите же!— сказалъ Джэкъ мрачно:— иначе я сорву эти тряпки и истеку кровью предъ вами… Чего вы боитесь? Я все знаю о вашей жен, такъ что вы можете обойти ее молчаніемъ… Вдь я тоже ухаживалъ за нею въ Сакраменто — раньше, чмъ вы познакомились съ нею, когда она имла еще въ виду этого Джонни Рамиреца… Она, вроятно, точно такъ же водила его за носъ, какъ и васъ, а? Надюсь, что вы не настолько глупы, чтобы еще продолжать любить ее…

При этихъ словахъ Джекъ приподнялся немного на локт, чтобы лучше полюбоваться этимъ несообразнымъ дуракомъ.

— Вы упомянули о мексиканц Рамирец?— спросилъ Гэбріель, твердо и ясно взглянувъ на Джека.

— Конечно!— крикнулъ Гамлинъ нетерпливо.— А то о комъ же еще? Не о китайскомъ же император?

— Я его не убивалъ,— сказалъ Гэбріель спокойно,

— Разумется, нтъ!— сказалъ Джекъ торопливо.— Онъ, должно-быть, нечаянно наткнулся на вашъ ножъ, когда вы ковыряли имъ въ зубахъ… Продолжайте, говорите скоре, какъ это случилось. Какъ напали вы на него? Защищался ли онъ?

— Говорю вамъ, что не я убилъ его!

— Такъ кто же, если не вы?— вскрикнулъ Джекъ, бснуясь отъ боли и нетерпнія.

— Не знаю… я думаю… то-есть…

Гэбріель запнулся и кинулъ на своего спутника многозначительный взглядъ.

— Быть-можетъ, мистеръ Гэбріель Конрой,— проговорилъ Джекъ съ внезапною холодностью и злымъ выраженіемъ глазъ,— быть-можетъ, вы будете такъ добры, что объясните мн вашу шутку? Быть-можетъ, вы потрудитесь сообщить мн, вслдствіе чего я тутъ лежу калкою? Зачмъ вы сидли въ суд? Зачмъ взбсили народъ? Зачмъ обртаетесь теперь вмст со мною въ этомъ великолпномъ фамильномъ склеп? Быть-можетъ, вы даже объясните мн, для чего я предпринялъ экскурсію въ Сакраменто, а оттуда сюда? Ужъ не потому ли, что мн полезно подобное усиліе — да къ тому еще я вдь имлъ честь быть представленнымъ вашей сестр. Но неужели вы мн не скажете, почему и для чего все это происходило?

— Джекъ, я узналъ что она убила его… и думалъ… что если пойдутъ разспросы… то… то я приму все на себя!… Я васъ вовсе не хотлъ вмшивать… я думалъ… думалъ что меня повсятъ безъ дальнихъ церемоній… Да, Джекъ, это врно!

— Такъ это не вы убили Рамиреца?

— Нтъ.

— И вы подозрваете въ этомъ вашу жену?

— Да.

— И вы все взяли на себя?

— Взялъ.

Гамлинъ легъ на спину и засвисталъ псенку: ‘Разъ весной, моя Анета’, чтобы этимъ доказать все свое презрніе къ подобному поступку со стороны Гэбріеля.

Гэбріель тихо приподнялъ его, будто для того, чтобы опять поправить перевязку.

— Джекъ,— произнесъ онъ кротко,— если этотъ портретъ… эта смуглая женщина…

— Какая?— крикнулъ взбшенный Джэкъ.

— Я говорю, о томъ прекрасномъ существ… Если бы…. если бы она… была вашей женою, и вы бы случайно узнали, что она… надувала васъ… то вы, конечно, сознались бы… что тому виною… больше… ваша… ваша глупость, чмъ… ея хитрость… и….

— Та женщина — благородная лэди,— перебилъ его Джекъ вн себя:— а ваша жена онъ удержался отъ крпкаго словца, готоваго сорваться съ его языка и, взглянувъ на Гэбріеля, добавилъ:— ахъ, уйдите!… оставьте меня!… Я хочу быть ангеломъ и находиться вмст съ ангелами!

— И предположимъ, что у этой женщины есть тайна,— продолжалъ Гэбріель, не обращая вниманія на слова Гамлина:— и что этотъ человкъ поэтому не даетъ ей покоя… Ну, если эта женщина взбунтуется и убьетъ его… то неужели вы заставили бы ее, бдную, самое расплачиваться за это?… Нтъ, Джекъ, вы бы лучше лишили себя жизни… Вы не могли бы допустить ее до этого, да и я тоже не могу!

— Это все очень трогательно, мистеръ Конрой, и длаетъ честь вашему сердцу и вашей голов, и я даже чувствую, какъ ваши слова извлекаютъ пулю Голла изъ моей раны,— сказалъ Джекъ, устремляя глаза вверхъ, чтобы избгнуть взгляда Гэбріеля. Который же теперь часъ?… Не пора ли выбраться изъ этой проклятой могилы, старый дуракъ? Онъ застоналъ, а потомъ добавилъ дико:— Почемъ вы знаете, что ваша жена совершила преступленіе?

Гэбріель толково разсказалъ вс событія того дня, начиная съ встрчи своей съ Рамирецомъ по утру и кончая той минутой, когда онъ наткнулся на трупъ, возвращаясь домой, вслдствіе присланной ему женою записки.

— Зачмъ вы не сказали жен, что видли трупъ?— спросилъ Гамлинъ.

— Да я вдь тотчасъ же вернулся обратно, не повидавшись съ нею, я счелъ это лишнимъ не хотлъ ей показывать, что знаю о чемъ-нибудь.

Гамлинъ снова застоналъ.

— Но что же бы вы сказали, если бы увидли ее вмст съ тмъ человкомъ,— съ настоящимъ убійцею… Что, старый дуракъ?— спросилъ онъ.

— Съ какимъ человкомъ?— спросилъ Гэбріель.

— Съ тмъ, съ которымъ видли жену по утру, съ тмъ, которому мн теперь слдовало бы помочь, вмсто того чтобы валяться здсь.

— Не хотите ли вы этимъ сказать, что не врите, чтобы жена сдлала это?— спросилъ Гэбріель испуганно.

— Ну, да,— отвтилъ Джэкъ сухо.

— Въ такомъ случа, что же она хотла сказать своей запискою?— спросилъ Гэбріель съ внезапною прозорливостью.

— Не знаю… Но, вроятно, какъ и подобаетъ старому дураку, вы не поняли записки — дайте-ка мн ее!

— Я… я не могу.

— Не можете?

— Я ее изорвалъ.

— Вы и-зо-рва-ли ее?

— Изорвалъ.

— Бывали ли вы когда-нибудь въ докторскихъ рукахъ, вслдствіе подобныхъ поступковъ?— спросилъ Гамлинъ посл долгой, мучительной паузы.

— Люди всегда говорили, что я странный человкъ, — отвтилъ Гэбріель простодушно.

Снова пауза.

— Враждебно къ вамъ относится Питеръ Думфи?

— Нтъ, Джекъ.

— Гмъ! Я видлъ одного изъ его агентовъ въ Виндгам, какъ онъ стоялъ въ толп и возбуждалъ ее противъ васъ, онъ же взбунтовалъ и ‘мстителей’,— сказалъ Гамлинъ медленно.

— Мн кажется, что вы ошибаетесь,— возразилъ Гэбріель просто.— Думфи мн другъ, онъ далъ мн денегъ на разработку рудника, да къ тому еще я вдь его управляющій!

— О!

Опять длинная пауза

— Нтъ ли въ здшнемъ округ дома для умалишенныхъ, Гэбріель, чтобы принять двоихъ: одного неизлчимо сумасшедшаго, а другого съ огнестрльною раною, которую онъ пріобрлъ себ, играя револьверами?

— Вамъ не слдуетъ такъ много говорить, Джекъ,— отвтилъ Гэбріель съ глубокимъ вздохомъ.

Гамлинъ умолкъ наконецъ

Понемногу исчезъ слабый свтъ, проникавшій до сихъ поръ въ пещеру, а все боле сырвшій воздухъ охватывалъ обоихъ бглецовъ и заставлялъ ихъ вздрагивать, съ сырыхъ стнъ еще сильне закапала вода. Опытный взоръ Гэбріеля замтилъ еще давеча, что землетрясеніе открыло большія щели въ пещер и завалило одинъ изъ выходовъ. Онъ теперь доползъ до того отверстія, въ которое вошелъ днемъ, отдаленное жужжаніе голосовъ замолкло и всякая дятельность, какъ казалось, прекратилась, солнце садилось, черезъ нсколько минутъ стало такъ темно что имъ можно было оставить пещеру.

Вернувшись къ Гамлину, Гэбріель замтилъ косой лучъ свта, проникавшій изъ какой-то штольни. Взглядвшись повнимательне, онъ нашелъ, къ своему великому изумленію, что во время землетрясенія образовалась новая разслина, и подробное изслдованіе показало, что еще раньше существовало отвердніе въ горномъ хребт, надъ пещерой. Онъ вполн былъ знакомъ со всею горою, но эту разслину замтилъ только теперь въ первый разъ.

Между тмъ какъ онъ все смотрлъ внизъ, нога его дотронулась до какого-то предмета, онъ нагнулся и поднялъ его, это была маленькая коробка изъ-подъ сардинокъ, герметически закупоренная и спаенная, на крышк была выцарапана надпись, которой Гэбріель не могъ разобрать въ темнот. Въ той слабой надежд, что въ ней можетъ заключаться что-нибудь полезное для раненаго, онъ пошелъ къ отверстію и даже отважился совсмъ выйти изъ пещеръ, но вс попытки прочесть надпись были напрасны. Онъ открылъ крышку острымъ камнемъ, подъ ней ничего не оказалось, кром записной книжки и нсколькихъ бумагъ, онъ спряталъ ихъ въ карманъ своей блузы и вошелъ обратно въ пещеру. Онъ пробылъ въ отсутствіи меньше пяти минутъ, но, подойдя къ мсту, на которомъ лежалъ Гамлинъ, увидлъ, что на немъ никого не было.

XLIV.
Гекторъ появляется изъ рва.

Нсколько мгновеній Гэбріель стоялъ, какъ окаменлый, потомъ медленно и задумчиво началъ обыскивать пещеру шагъ за шагомъ. Не прошелъ онъ и ста шаговъ, какъ наткнулся на сидящаго въ одномъ углу Гамлина. Онъ находился въ страшно возбужденномъ лихорадочномъ состояніи, и его увреніе, что онъ не трогался съ мста, на которомъ оставилъ его Гэбріель, было принято послднимъ за бредъ больного.

— Пора итти,— сказалъ Гэбріель.

— Да… Вс мои… отношенія съ… съ убійцею… Рамиреца… теперь покончены… и я готовъ… готовъ… вступить… въ домъ… умалишенныхъ,— отвтилъ онъ дико.

Гэбріель торопливо взялъ его на руки и сейчасъ же вынесъ изъ пещеры. На свжемъ воздух силы обоихъ мужчинъ, казалось, увеличились, въ могучихъ рукахъ Гэбріеля Джекъ былъ не тяжеле перышка, онъ даже забылъ протестовать противъ того, что съ нимъ обращаются, какъ съ безпомощнымъ ребенкомъ, между тмъ какъ покровитель его смло шелъ вдоль знакомыхъ рвовъ, пока не дошелъ до рощи, на скат горы, гд тотчасъ же устроилъ для Гамлина мягкую постель изъ травы и листьевъ. Но тутъ, какъ онъ и ожидалъ, началась лихорадка: дыханіе раненаго участилось, и онъ безсвязно началъ бредить объ Олли, Рамирец, прекрасной незнакомк изъ Санъ-Антоніо, о Гэбріел и о какомъ-то неизвстномъ.

Разъ или два онъ громко крикнулъ и затмъ началъ пть какую-то народную балладу. Рка, протекавшая неподалеку отъ нихъ, аккомпанировала своимъ журчаніемъ ему, качавшаяся отъ втра ель стонала и кряхтла, терпливыя звзды безмолвно глядли на него съ вышины. Потомъ Гэбріель услышалъ повтореніе псни съ подошвы горы. На мгновеніе онъ задержалъ дыханіе и прислушивался съ смшаннымъ чувствомъ страха и радости.

Ужъ не бредитъ ли и онъ? Или это, дйствительно, голосокъ Олли? Гамлинъ заплъ другую строфу, ему снова отвчали. Сомнній не было больше никакихъ. Гэбріель съ лихорадочною поспшностью набралъ кучу еловыхъ шишекъ и зажегъ ихъ. Въ одно мгновеніе он ярко запылали, въ кустахъ что-то зашевелилось, и изъ нихъ вышли дв фигуры: одна — маленькая женская, а другая — высокая мужская, не усплъ Гэбріель разинуть рта, какъ ему на шею бросилась Олли, между тмъ какъ спутникъ ея, врный Питъ, запыхавшись, кинулся къ своему господину.

Олли первая заговорила.

— Почему ты намъ не далъ знать, гд находишься?— спросила она брата.— И зачмъ ты плъ?

Но Гэбріель только могъ выговорить, держа свою любимицу въ объятіяхъ:— Это моя миленькая сестренка пришла ко мн, къ своему старому Гэбу! Да хранитъ ее Господь!

Мистеръ Гамлинъ снова затянулъ псню.

— Онъ не въ своемъ разум, Олли! У него рана на ног, онъ получилъ ее, пытаясь меня спасти, а теперь появилась и лихорадка, это онъ давеча плъ, а не я… О! намъ нужно о немъ позаботиться!— добавилъ онъ какъ бы въ извиненіе.

Олли подбжала къ Гамлину.

— О, онъ раненъ, Гэбъ! Умретъ онъ, Гэбъ?

Питъ, доврявшій единственно только своей метод лченія, сомнительно покачалъ головою.

— Ему очень худо, миссъ Олли, это врно, но такъ какъ онъ теперь — благодаря Бога — находится въ моихъ рукахъ и есть кому ухаживать за нимъ, то будемъ ждать лучшаго. Вашъ братъ, миссъ, очень добрый и довольно опытный братъ милосердія, но онъ не иметъ необходимыхъ познаній…

Съ этими словами Питъ вынулъ изъ своей дорожной сумки маленькій ящикъ съ медикаментами и началъ рыться въ немъ съ важнымъ видомъ доктора, котораго позвали слишкомъ поздно.

— Какъ ты попала сюда, Олли?— спросилъ Гэбріель, покорно уступая Питу своего паціента.— Что побудило тебя предположить, что я нахожусь здсь? Какимъ образомъ принялась ты искать меня?

— Когда я проснулась въ Виндгам, гд меня оставилъ Джекъ, то увидла возл своей кровати Максвелла, который осыпалъ меня вопросами. Я вдь думала, что ты опять дуришь, Гэбъ, и поэтому заставила его разсказать мн все, что онъ зналъ о теб, прежде чмъ я ршилась сказать слово. И что же онъ разсказалъ за ужасы!— Будто тебя арестовали за убійство, между тмъ, какъ я хорошо знаю, что ты не можешь убить и мухи, а тмъ мене — этого противнаго мексиканца, котораго я терпть не могла… И если бъ ты лучше занялся мною въ то время, чмъ лчить его, то такой исторіи никогда и не вышло бы… И Максвеллъ все спрашивалъ о томъ, какъ съ тобою обходилась Юлія и не врагъ ли она теб… А я скажу теб, Гэбъ, что если ты когда-нибудь былъ любимъ женщиною, то только Юліею. Да, вотъ какія глупости придумалъ Максвеллъ! И когда онъ увидлъ, что отъ меня ничего не добьешься, то онъ милостиво разршилъ Питу вести меня къ теб, такъ какъ шелъ слухъ, что тебя хотли взять мстители по закону Линча, и онъ думалъ, что они не ршатся тронуть, если я буду съ тобою, между тмъ онъ хотлъ похлопать передъ властями, чтобы тебя перевели изъ этого округа въ другой. Посмотрла бъ я, какъ бы это мстители тебя тронули! Итакъ, онъ поручилъ Питу вести меня къ теб. И Питъ — лучше его нтъ негра на всемъ свт!— сказалъ, что разыщетъ сперва Джека, котораго сперва пришлось бы убить, чмъ взять тебя… и вотъ, мы и пришли сюда. И когда мы пришли въ зданіе суда, то не нашли ни тебя, ни шерифа, ни мстителей, изъ которыхъ старшій убитъ землетрясеніемъ. А мы дорогой и не замчали землетрясенія, а то я перепугалась бы,— землетрясеніе, это такъ страшно!— Ну, а потомъ одинъ китаецъ передалъ намъ твою записку…

— Мою записку?— перебилъ Гэбріель.— Я не посылалъ никакой записки.

— Ну, такъ это его,— сказала Олли нетерпливо, указывая на Гамлина.— Тамъ было написано, что мы найдемъ своихъ друзей на Конроевой гор… Какъ же ты этого не понимаешь, Гэбъ!— продолжала она, топнувъ ножкою, въ сердцахъ на брата за его медленное соображеніе.— И когда мы стали подходить сюда, то услышали пніе Джека… Съ его стороны было очень глупо пть… Ну, а теперь мы вотъ вс здсь!

— Но онъ не посылалъ никакой записки, Олли!

— Ахъ, Гэбъ, какой ты несносный! Не все ли равно, кто послалъ ее? Мы ее получили и васъ нашли. А вотъ и записка.

Она подала брату узенькую полоску бумаги съ написанными карандашомъ слдующими словами: ‘Ваши друзья ждутъ васъ вечеромъ на Конроевой гор’.

Почеркъ былъ незнакомъ Гэбріелю… Какъ могъ Джэкъ написать и отослать записку безъ его вдома? Онъ, вдь, не отходилъ отъ него во все время бгства, исключая одной какой-нибудь минуты.

Гэбріель совсмъ растерялся и въ отчаяніи ударилъ себя рукою по лбу.

— Но вдь у тебя все въ порядк теперь, Гэбъ!— сказала Олли, стараясь успокоить его:— мстители скрылись, шерифъ пропалъ куда-то! Землетрясеніе отвлекло всхъ отъ погони за тобой, только и толкуютъ теперь, что о землетрясеніи… Говорятъ даже, Гэбъ, — я забыла сообщить теб это — нашъ участокъ земли пострадалъ отъ землетрясенія и что рудникъ теперь ничего не стоитъ… Но это можно оставить до другого раза… Завтра по утру сядемъ въ карету, которую Питъ заказалъ для насъ… А тамъ мы можемъ,— говоритъ Питъ хать въ Стоктонъ, въ Санъ-Франциско и даже въ одно мсто, которое называется Санъ-Антоніо, тамъ и самъ чортъ не найдетъ насъ, и мы — Джэкъ, ты и я — можемъ остаться до тхъ поръ, пока не забудется вся исторія, не поправится Джекъ и не вернется Юлія!

Гэбріель все еще держалъ ее за руку и хотлъ было сказать ей, что Максвеллъ подозрваетъ Юлію въ убійств, а Джекъ — въ неврности, но не сказалъ, а зато произнесъ, посл небольшой паузы, съ таинственнымъ видомъ:

— Ну, а если Юлія не вернется?

— Слушай, Гэбріель, если ты опять начнешь болтать глупости, то я уйду отъ тебя!.. Какъ будто она можетъ тебя покинуть?! (Гэбріель глубоко вздохнулъ). Если она узнаетъ, въ какой опасности ты находишься, то ее ничмъ и не отгонишь отъ тебя… Не будь же осломъ, Гэбъ!

Гэбріель замолчалъ.

Между тмъ Гамлинъ успокоился, подъ вліяніемъ болеутоляющаго лкарства, которое Питъ насильно влилъ ему въ ротъ. Гэбріель, на желзную натуру котораго не могло дйствовать никакое волненіе, клевалъ носомъ уже во время разговора, но теперь совсмъ заснулъ и громко захраплъ. Вскор и Олли уснула на его широкой груди, укутавшись плэдомъ мистера Гамлина. Только одинъ Питъ бодрствовалъ надъ своимъ господиномъ, не поддаваясь ни слабости, ни усталости.

Около полуночи Олли приснился тревожный сонъ: ей снилось, что она детъ верхомъ, въ сопровожденіи Гамлина, чтобы разыскать брата, и вдругъ они назжаютъ на толпу людей, которые тащатъ Гэбріеля къ вислиц, она обернулась къ Гамлину, отчаянно прося его спасти брата, но въ это мгновеніе Гамлинъ превратился въ совершенно чужого человка,— стараго, морщинистаго, исхудалаго, съ пестрыми отъ слинявшей краски волосами, въ старомодномъ, оборванномъ костюм, сидвшемъ на немъ какъ мшокъ, съ криво повязаннымъ смшнымъ галстукомъ. Она въ ужас проснулась. Но сонъ ея продолжался и наяву, ей ясно видлось, что этотъ скверный старикъ нагнулся надъ нею, съ серьезнымъ и любопытнымъ видомъ, она громко вскрикнула.

Питъ явился не сейчасъ, но тмъ не мене онъ уврялъ, протирая себ глаза, что не спалъ во все это время и замтилъ бы, если бъ кто подходилъ къ Олли, вслдствіе чего она и убдилась, что бредила наяву.

Но она больше не могла спать, она слдила взглядомъ за мсяцемъ, какъ онъ тихонько скрывался за большими Конроевскими соснами, она прислушивалась къ шагамъ зайцевъ и блокъ, къ отдаленному стуку экипажа на Виндгамскомъ шоссе. Но вотъ на восток заалло, роща огласилась пніемъ и чириканіемъ птичекъ, а пары, подымавшіеся надъ ркою, блднли все боле и боле, вмст съ исчезавшею луною. Олли разбудила своихъ товарищей. Т простились каждый по-своему: Гэбріель — медленно и извиняясь, что долго спалъ, Гамлинъ — злобно, какъ будто кто смялся надъ его слабостью.

Онъ увидалъ Пита и вовсе не обрадовался, а скоре — напротивъ.

— А теб, чернобурому дураку, таки нужно было притащиться сюда и разыскивать меня?!— крикнулъ онъ, привставъ немного и опираясь на локти.— И какъ разъ въ то время, когда я въ Виндгам привелъ все въ порядокъ и ршился стать другимъ человкомъ?.. Какъ здоровье Олли? Извинись предъ нею, что я не могу встать!.. Подойди ко мн, Олли!.. Если мой негръ не угождалъ теб, то скажи мн, и я прогоню его къ… Ну, хорошо! Чортъ побери все! Ну, чего выпучилъ глаза, старый дуралей? Пора въ путь… карета дожидается за оврагомъ… Идемте же, дточки, пикникъ кончился!

Гэбріель нжно взялъ Гамлина на руки и пошелъ во глав комичнаго шествія, Гамлинъ, врояно, замтилъ всю комичность своего положенія, а потому и не насмхался надъ добрякомъ, который его несъ. Олли и Питъ слдовали за ними.

Они шли бодро, полные надеждъ, Гэбріель, несмотря на опасность, избгалъ даже наступать на кой-гд еще попадавшіеся цвточки. Птички весело пли, благоуханіе отъ травъ наполняло воздухъ. Къ нимъ часто долетали отдаленные полоса. Становилось все свтле, такъ что ужъ можно было различать вс предметы.

Олли отошла немного отъ тропинки, чтобы нарвать ягодъ шиповника — и вдругъ вскрикнула: въ нсколькихъ саженяхъ отъ нея двигалось что-то, чего она не могла разсмотрть.

— Не бойся, Олли, это наша карета!— крикнулъ ей Гэбріель.

Она радостно побжала впередъ.

Но человкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ. Не прошли они и двадцати шаговъ, какъ чей-то голосъ, словно выходившій изъ земли, приказалъ Гэбріелю остановиться. Гэбріель исполнилъ это безсознательно, прижимая къ себ Гамлина одною рукою, и другою обхвативъ сестру. Изо рва медленно поднялась какая-то темная фигура и преградила имъ путь.

Это былъ маленькій испачканный съ головы до ногъ грязью и оборванный мужчина, человкъ измученный, усталый, трясшійся отъ волненія, какъ въ лихорадк, но тмъ не мене стоявшій прямо и съ угрожающимъ видомъ. Въ этомъ человк Гамлинъ и Гэбріель тотчасъ же узнали, несмотря на его лохмотья, Джо Голла. Въ правой рук онъ держалъ револьверъ, а лвою старался обхватить дерево, стоявшее предъ нимъ. Бглецы инстинктивно замтили, что дуло револьвера было направлено на нихъ.

— Гэбріель Конрой, я васъ не пропущу!— произнесъ онъ.

— Оставь меня, кинь меня… бги, спасайся!— шепнулъ Гамлинъ.

Но Гэбріель быстро и съ ловкостью, непохожей на его обычную неповоротливость, взялъ Гамлина на другую руку и подставилъ свое свободное плечо пул.

— Гэбріель Конрой, я васъ арестую,— сказалъ Голлъ.

Гэбріель даже не пошевелился, но изъ-за его плеча выставился длинный блестящій стволъ любимаго пистолета Джека, а надъ нимъ виднлись горящіе, какъ уголья, глаза раненаго.

Оба противника прицливались, Джекъ въ шерифа, а тотъ въ Гэбріеля.

Стояла гробовая тишина.

— Что жъ ты медлишь?— произнесъ, наконецъ, Джекъ спокойно: — Одно теб скажу, Джо: если ты промахнешься въ него, то ты погибъ, а если и попадешь, то все равно не избгнешь моихъ рукъ!

Пистолетъ задрожалъ въ рукахъ владльца, но не отъ трусости, а отъ слабости: этотъ человкъ не роблъ даже передъ видомъ смерти.

— Прекрасно, Джекъ! Вы убьете меня, я это знаю, но вы все-таки не можете отрицать, что я исполнилъ свою обязанность, какъ шерифъ, принявшій присягу… Я васъ не пушу впередъ, пока буду живъ! Я стерегъ васъ всю ночь и готовъ теперь умереть ради исполненія своего долга… Вы не войдете въ карету иначе, какъ черезъ мой трупъ.

Онъ снова вытянулся во весь ростъ, что было, впрочемъ, не очень страшно, и опять прицлился въ Гэбріеля, но съ такимъ очевиднымъ несоотвтствіемъ между желаніемъ и полною невозможностью спустить курокъ, что нельзя было ему не сочувствовать.

Мистеръ Гамлинъ засмялся, но тутъ онъ вдругъ почувствовалъ, что державшія его руки теперь осторожно спускаютъ его на землю.

Посл этого Гэбріель спокойно подошелъ къ шерифу.

— Я готовъ слдовать за вами, мистеръ Голлъ,— сказалъ онъ кротко, поворачивая спокойно револьверъ въ другую сторону.— Но я имю къ вамъ просьбу: этого бднаго молодого человка — онъ указалъ на Гамлина, катавшагося по трав и въ безсильной злоб скрежетавшаго зубами — не слдуетъ арестовывать: онъ вдь нечаянно попалъ въ эту исторію… А я готовъ итти съ вами и чрезвычайно сожалю, что причинилъ столько непріятностей!

XLV.
Посл землетрясенія.

За четверть часа до того, какъ посланый Думфи пришелъ въ контору Пойнсета, послдній получилъ изъ Санъ-Антоніо телеграмму, немногія слова которой больше подйствовали на его живое воображеніе, чмъ пространное и краснорчивое описаніе.

Телеграмма гласила слдующее:

‘Миссіонерская церковь разрушена. Патеръ Фелипе спасенъ. Ганчо Св. Троицы разрушенъ и Долоресъ исчезла. Мой домъ уцллъ. Прізжай скоре. Марія Сепульвида’.

На слдующій день, въ четыре часа вечера, онъ прибылъ въ Санъ-Херонимо. Тутъ ему подтвердили телеграмму, хотя и не безъ преувеличеній.

— Призываю вселенную въ свидтели, что Санъ-Антоніо больше не существуетъ — уврялъ его содержатель ресторана.— Вы найдете на мст домовъ одн развалины. Ну, да на свт все такъ длается: сегодня есть, а завтра нтъ!… Выпейте для подкрпленія стаканчикъ французской водки или же американской виски. Это я могу вамъ предложить, но отъ Санъ-Антоніо ничего не осталось

Встревоженный Артуръ нанялъ верхового коня и поскакалъ дальше. Прохавъ не мене часа, онъ увидлъ съ облегченіемъ одну изъ миссіонерскихъ башенъ. ‘Куда же длась другая башня? спрашивалъ онъ себя? Донна Сепульвида писала, что церковь разрушена… а церковь то, кажется, стоитъ’. Подъзжая къ самому миссіонерству, онъ удостоврился, что церковь уцлла, но другая башня, восточный флигель и трапеза превратились въ груду камней. Къ его удивленію, церковь была освщена, несмотря на поздній часъ, онъ слзъ съ лошади и вошелъ въ нее.

Тутъ все было по-старому: картины вс висли на своихъ мстахъ, восковыя изображенія святыхъ стояли въ своихъ нишахъ, а службу совершалъ тотъ же патеръ Фелипе.

Пвчіе запли de profundis, — и Артуръ замтилъ, что алтарь задрапированъ чернымъ сукномъ, служилась панихида.

Мрачное предчувствіе овладло Артуромъ, онъ опустился на первую попавшуюся скамью и закрылъ лицо руками. Тихо заигралъ органъ и вмшался въ печальный хоръ пвчихъ, облака благовоннаго ладана наполнили церковь — и когда монотонный голосъ священника коснулся слуха Артура, онъ началъ погружаться въ дремоту.

Полчаса спустя онъ очнулся, когда патеръ Фелипе назвалъ его по имени и нжно дотронулся до его плеча.

Молящихся ужъ не было: свчи были погашены, исключая двухъ напрестольныхъ, въ первое мгновеніе Артуръ не могъ сообразить, гд находится.

— Я зналъ, что ты прідешь, сынъ мой,— сказалъ патеръ Фелипе:— но гд же она? Отчего ее нтъ съ тобою?

— О комъ вы говорите?— спросилъ Артуръ, стараясь привести въ порядокъ свои спутанныя мысли.

— О комъ?… Да будетъ надъ вами благословеніе Господне, донъ Артуро! Я спрашиваю о донн Маріи… Или вы не получали ея телеграммы?

— Да я только-что пріхалъ, увидлъ, что здсь освщено, и вошелъ сюда… Вы служили панихиду, патеръ Фелипе? Вы, вроятно, лишились кого-нибудь изъ своихъ близкихъ?

— Пресвятая Два!— воскликнулъ патеръ Фелипе, всплеснувъ руками.— Неужели вы не знаете, по комъ я служилъ панихиду? Не знаете, что донья Долоресъ теперь находится предъ Божьимъ престоломъ?

— Я слышалъ… то-есть, узналъ изъ депеши, что донья Долоресъ исчезла куда-то,— пробормоталъ Артуръ, чувствуя, что сильно блднетъ и голосъ измняетъ ему.

— Исчезла!— повторилъ патеръ Фелипе.— Да, она пропала и ее найдутъ провалившейся на 50 саженей въ землю въ усадьб Св. Троицы. Она исчезла, донъ Артуро, исчезла безвозвратно, навки!

Что-то особенное въ выраженіи лица Артура побудило на, тера Фелипе нарисовать ему картину катастрофы. Вачеро, находившіеся въ пол, видли, какъ развалился ранчо Св. Троицы и былъ поглощенъ разверзшеюся землею. Донъ Хуанъ, донья Долоресъ, Мануела, дворецкій Александръ и дюжина слугъ погибли… Множество людей разрываютъ развалины, но до сихъ поръ ихъ старанія безуспшны, быть-можетъ, тла найдутся черезъ нсколько недль, а впрочемъ — неизвстно!

— Но пойдемте, сынъ мой,— продолжалъ патеръ Фелипе, беря его за руку,— пойдемте ко мн! Благодаря Пресвятой Дв, я еще въ состояніи дать вамъ пріютъ… Ахъ, что это такое!— сказалъ онъ, проводя рукою по плащу Артура — вы совершенно пропитаны этимъ еретическимъ туманомъ. Холодныя руки, горячая голова… гмъ!

Онъ повелъ его черезъ ризницу и засыпанный обломками садъ въ пристройку, служившую недавно училищемъ, а теперь превратившуюся въ кабинетъ и молельню отца Фелипе. Яркій огонь пылалъ въ камин, по стнамъ висли картины религіознаго содержанія, въ одномъ углу стоялъ небольшой органъ, а прямо, противъ камина, находилось то окно, у котораго дв недли тому назадъ мистеръ Гамлинъ видлъ прелестную донью Долоресъ.

— Она большую часть своего времени проводила здсь, наставляя дтей добру, — она наша незабвенная, наша незамнимая!— сказалъ патеръ Фелипе, беря большую понюшку табаку и вытирая носъ и глаза большимъ пунцовымъ фуляромъ.— Это училище — ея лучшій памятникъ! Благодаря ея щедрости — а она была очень, очень щедра, донъ Артуро — здсь былъ основанъ монастырь… Вамъ, вроятно, ужъ извстно, въ качеств ея повреннаго, что она уже давно завщала все свое имніе святой церкви, а?

— Нтъ, не зналъ до сихъ поръ,— сказалъ Артуръ немного рзко, въ немъ вдругъ пробудилась протестантская ревность и какое-то еретическое негодованіе, которое было ему совершенно ново, но тмъ не мене заставило его кинуть на патера Фелипе — въ первый еще разъ — весьма подозрительный взглядъ.— Нтъ, патеръ Фелипе, я ничего подобнаго не слыхалъ отъ доньи Долоресъ. Напротивъ, она поручила мн…

— Виноватъ, простите меня, сынъ, мой!— перебилъ патеръ Фелипе, снова нюхая табакъ, — но только теперь не время объ этомъ говорить, всего двадцать четыре часа спустя посл блаженной кончины нашей дорогой благодтельницы, когда двственные останки ея только что успли охладть. (Онъ вдругъ сильно закашлялся). Всему свое время! Да, чуть не забылъ (онъ началъ рыться въ своихъ письмахъ и бумагахъ), тутъ есть кое-что для васъ важное, быть-можетъ, очень даже важное: телеграмма, полученная мною на ваше имя.

Онъ вручилъ Пойнсету желтый конвертъ, но глаза Артура пристально были устремлены на визитную карточку, лежавшую на письменномъ стол. На ней было написано: ‘Полковникъ Кольпеперъ Старботль изъ Сискіу’.

— Вы знакомы съ этимъ господиномъ?— спросилъ Артуръ, указывая нераспечатанною еще депешею на карточку.

Патеръ Фелипе опять закашлялся.

— Можетъ-быть, очень можетъ быть, что знакомъ… Мн помнится, что это тоже адвокатъ, да, да, такъ и есть! Онъ прізжалъ по длу о церковномъ имуществ, если не ошибаюсь, забылъ что-то!.. Но что же говорится въ вашей депеш, донъ Артуро? Надюсь, что она не заставитъ васъ тотчасъ же удалиться? Какъ? Неужели? Но вдь вы здсь не больше часа?!

Патеръ Фелипе остановился и встртился съ серьезнымъ испытующимъ взглядомъ Артура, онъ отвтилъ спокойнымъ, безстрастнымъ взглядомъ, чмъ и принудилъ Артура потупиться, хотя ни въ чемъ не устыдилъ и не убдилъ его. Онъ вызвалъ своими словами въ памяти Артура тысячу разсказовъ самаго скандальнаго свойства, ходящихъ о римской церкви, и о громадномъ вліяніи того хитраго ордена, къ которому принадлежалъ самъ патеръ Фелипе. Сознаніе, что ему слдуетъ таиться предъ тмъ, съ кмъ онъ всегда былъ такъ откровененъ, привело Артура въ замшательство.

Онъ наконецъ повернулся къ ламп и распечаталъ депешу, которая мигомъ навела его на совершенно другія мысли.

‘Гэбріель Конрой убилъ Виктора Рамиреца и арестованъ. Что длать? Жду немедленнаго отвта. Думфи’ — прочелъ онъ.

— Въ которомъ часу прозжаетъ почта изъ Санъ-Херонимо?— спросилъ онъ, стремительно вскочивъ со стула.

— Въ полночь, сынъ мой… Неужели вы намрены, сынъ мои…

— А теперь девять часовъ,— продолжалъ Артуръ, взглянувъ на часы.— Можете вы доставить мн свжую лошадь?.. Это дло дйствительно очень важное, падре,— добавилъ онъ съ прежнею откровенностью.

— Да? Очень важное? Въ чемъ же оно состоитъ, сынъ мой?— спросилъ патеръ Фелипе тономъ участія.

— Дло идетъ о жизни и смерти,— отвтилъ Артуръ весьма серьезно.

Отецъ Фелипе позвонилъ и приказалъ что-то явившемуся слуг, между тмъ какъ Артуръ снова слъ и написалъ Думфи отвтъ.

— Могу ли я попросить васъ послать это какъ можно скоре на телеграфную станцію?— сказалъ онъ, вручая патеру Фелипе написанное имъ.

Патеръ Фелипе тревожно взглянулъ на него.

— Но разв вы не задете къ донь Маріи — хоть на одну минуту, а? Вдь задете?— спросилъ онъ несмло.

— Едва ли я буду имть возможность захать,— отвтилъ Пойнсетъ, улыбаясь и надвая плащъ:— поручаю вамъ передать ей, что телеграмма отозвала меня обратно, и что поэтому я никакъ не могъ ее постить.

Вошелъ слуга съ докладомъ, что лошадь готова.

— Покойной ночи, патеръ Фелипе!— сказалъ Артуръ, пожимая ему руку съ такимъ дружелюбіемъ, которое доказало, что отъ прежняго его минутнаго подозрнія не осталось и слда.— Спокойной ночи! Тысячу разъ благодарю за лошадь! Давъ мн возможность слдовать призыву, вы больше сдлали для спасенія моей души, чмъ предполагаете… Покойной же ночи!

Прозвучалъ еще разъ его веселый смхъ, а потомъ — мигъ спустя — раздался стукъ копытъ быстро скачущей лошади. Патеръ Фелипе пробормоталъ какую-то короткую молитву, взялъ еще щепотку табаку и бросилъ карточку полковника Старботля въ пылавшій каминъ.

XLVI.

Пропавшій конвертъ.

По жестокой ироніи судьбы, слухи о томъ, что съ рудникомъ Конроя случилась бда, оказались основательными. Немногіе изъ акціонеровъ еще убаюкивали себя надеждою, что эти слухи распущены съ цлью понизить цнность акцій, но, тмъ не мене, фактъ ужъ былъ извстенъ публик. Акціи понизились до 35, до 30, до 10 — до 0. Часъ спустя посл землетрясенія весь Одноконный Станъ зналъ, что шахта опустилась, и что гранитный слой покрылъ ее и засыпалъ вс содержащіяся въ ней сокровища.

Думфи сталъ самоувренне и смле прежняго. При немъ никто не ршался говорить о своихъ потеряхъ или выказывать неудовольствіе.

— Положимъ, это скверно, но что же станешь длать?— говорилъ онъ въ предупрежденіе требованій вкладчиковъ — выдать имъ обратно вклады.

Въ такомъ розовомъ настроеніи духа и засталъ его Пойнсетъ по возвращеніи изъ Санъ-Антоніо.

— Должно-быть, и оттуда скверныя извстія,— сказалъ Думфи дловымъ тономъ:— предполагаю, что вдовушка не очень весела, а? Вдь она засла въ грязь глубже всхъ… Дьявольски сожалю о васъ, Пойнсетъ, хотя вы, какъ разумный мужчина, не можете отрицать, что дло сначала казалось врнымъ. Ну, имніе ея вдвое цнне ея заемныхъ писемъ. Она была не въ дух, а? Разумется, она говорила, что ее надули?.. Бабы всегда такъ говорятъ! Извстное дло!

Онъ засмялся и закивалъ головою.

Артуръ взглянулъ на него съ непритворнымъ изумленіемъ.

— О комъ вы говорите? Если о госпож Сепульвида, то могу васъ уврить, что я ея не видлъ, я былъ еще только на пути къ ней, когда ваша телеграмма позвала меня обратно. Я былъ по длу у патера Фелипе,— отвтилъ онъ холодно.

— Такъ вамъ еще не извстно, что Конроевъ рудникъ уничтоженъ землетрясеніемъ? Вдовушка потеряла при этомъ 56.000 долларовъ.

— Я не зналъ,— отвтилъ Артуръ такъ безучастно, что это произвело на Думфи больше впечатлнія, чмъ если бъ онъ выказалъ огорченіе и тревогу:— надюсь, что вы телеграфировали мн не ради этой причины?

— Нтъ, конечно, нтъ,— возразилъ Думфи, стараясь прочесть на лиц Артура разгадку такого замчательнаго безучастія къ тому, что женщина, на которой онъ хотлъ жениться, разорена.

— Хорошо!— произнесъ Пойнсетъ съ тмъ непоколебимымъ спокойствіемъ, которое было у него всегда признакомъ ршимости: — я теперь ду въ Одноконный Станъ предложить Конрою свои услуги въ качеств защитника. Вы разскажете мн подробности убійства, которое, конечно, совершено не Гэбріелемъ,— онъ не способенъ на преступленіе. Ну, а затмъ скажете еще, по какому длу вы телеграфировали мн, я увренъ что не изъ-за Конроя.

Мистеръ Думфи, подъ обаяніемъ твердой воли Пойнсета, разсказалъ ему все, что зналъ объ убійств. Но онъ не ршался разсказывать ему о Старботл, о чек и о конверт.

Пойнсетъ угадалъ, что въ немъ происходило, и принудилъ его ршиться простымъ вопросомъ:

— Видлись ли вы еще разъ съ полковникомъ?

Тогда Думфи разсказалъ все до мельчайшихъ подробностей.

Артуръ слушалъ его спокойно и внимательно, когда же Думфи упомянулъ о потер конверта, онъ кинулъ на него взглядъ, значеніе котораго не могло быть перетолковано.

— Вы говорите, что конвертъ, довренный вашей чести, пропалъ?— спросилъ онъ медленно и съ очень обиднымъ выраженіемъ въ голос,— пропалъ, прежде чмъ вы успли узнать содержаніе бумаги? Это большое несчастіе, мистеръ Думфи, большое не-счас-ті-е!

Мистеръ Думфи побагровлъ.

— Такъ онъ отрицалъ свое знакомство съ миссисъ Конрой?— продолжалъ Пойнсетъ.

— Вполн! онъ далъ мн понять, что получилъ инструкціи отъ другой мн неизвстной особы… Видите ли вы теперь, Пойнсетъ, что вы заблуждаетесь. Я не думаю, чтобы это была она.

Артуръ покачалъ головою.

— Ни у кого больше нтъ необходимыхъ свдній, чтобы оклеветать васъ, и никому нтъ въ этомъ интереса.

Вошелъ лакей съ карточкой.

Думфи нетерпливо взялъ ее и громко прочелъ:

‘Полковникъ Старботль изъ Сискіу’.

Онъ робко взглянулъ на Пойнсета.

— Хорошо,— отвтилъ тотъ спокойно: — введите его сюда. По уход лакея, онъ обратился снова къ Думфи.

— Вы, вроятно, нарочно устроили такъ, чтобы я встртился здсь съ этимъ человкомъ?

— Да,— отвтилъ Думфи коротко и рзко.

— Ну, такъ держите языкъ за зубами и предоставьте все мн!

Старботль былъ повидимому удивленъ, заставъ у Думфи постителя, но это нисколько не уменьшило въ немъ важности.

— Мой адвокатъ, мистеръ Пойнсетъ,— коротко отрекомендовалъ Думфи полковника Старботлю.

Полковникъ принужденно поклонился, но Артуръ подошелъ къ нему и подалъ руку съ очаровательно вжливою и почтительною улыбкою, удивившею Думфи и польстившею полковнику.

— Мн особенно пріятно встртить васъ здсь, полковникъ, — сказалъ Артуръ,— такъ какъ мой другъ и кліэнтъ, мистеръ Думфи, находится въ настоящую минуту именно въ такомъ положеніи, въ которомъ ему необходимо руководство и совтъ честнаго человка: дло въ томъ, что одна бумага, которую ему доврили для сохраненія, исчезла во время землетрясенія. Бумага эта въ запечатанномъ конверт не была еще открыта мистеромъ Думфи. Это очень деликатный случай, но я радъ, что джентльменъ, передавшій бумагу, не кто иной, какъ высокопочтенный полковникъ Старботль, а джентльменъ, имвшій несчастіе подвергнуться такой потер, мой личный другъ. Это даетъ мн возможность предложить свои услуги, въ качеств посредника, или же принять на себя, въ качеств друга и адвоката мистера Думфи, всю отвтственность въ этомъ дл на себя.

Старботль исподлобья взглянулъ на Артура.

— Долженъ ли я понять, что мистеръ Думфи владетъ довренною ему тайною и… что онъ…

— Виноватъ, полковникъ!— перебилъ его Артуръ, вставая и принимая важный видъ:— мн кажется, что совершенно достаточно сообщенныхъ мною фактовъ для того, чтобы понять, за что именно я принимаю на себя отвтственность. Я узналъ отъ своего кліэнта, что потеряна довренная ему запечатанная бумага. Я слышу, что бумага исчезла неизвстно куда, не будучи распечатанной имъ. Это дло двухъ честныхъ людей, но дло довольно серьезное.

— И бумага пропала вмст съ конвертомъ?— спросилъ Старботль, смотря на Артура.

— Пропала вмст съ конвертомъ,— отвтилъ Артуръ спокойно:— я уже сообщилъ Думфи, что этотъ непріятный случай ничуть не лишаетъ его — какъ человка чести и дла — обязанности исполнить общаніе или обязательство, которое онъ далъ вамъ тогда, онъ ждалъ васъ только для этого.

Артуръ подошелъ къ Думфи и положилъ ему руку на плечо, Думфи взглянулъ ему въ глаза и сейчасъ же досталъ свою чековую книгу. Написавъ дубликатъ чека, выданнаго въ томъ полковнику, онъ вручилъ его Артуру, который сейчасъ же позвонилъ.

— Такъ какъ мы не желаемъ задерживать полковника, то пусть кассиръ сейчасъ же сдлаетъ на чек надпись объ акцепт, чтобы полковникъ могъ получить деньги немедленно,— сказалъ Артуръ вошедшему клерку, передавая ему чекъ.

— Позвольте выразить мое полнйшее удовольствіе по поводу вашихъ объясненій,— произнесъ полковникъ, протягивая руку Артуру:— и прошу не безпокоиться о бумаг. Я увренъ, что она найдется, а если же нтъ, то я, сэръ, самъ сочту себя лично отвтственнымъ передъ моимъ кліэнтомъ, ей-Богу!— добавилъ полковникъ въ порыв великодушія.

— Не было ли на конверт знака, по которому бы можно было его узнать, не распечатывая?— спросилъ Артуръ.

— Ничего подобнаго не было, сэръ… Ахъ, постойте!— воскликнулъ полковникъ:— я вспомнилъ, что, во время нашей бесды съ Думфи, сдлалъ на немъ отмтку, поперекъ верхней стороны, простое имя… именно имя той особы, о которой шла рчь, имя Гэбріеля Конроя!

— Хорошо! Этого достаточно,— отвтилъ Артуръ.

Вошелъ клеркъ съ готовымъ чекомъ.

— Отдайте чекъ этому господину, — сказалъ Думфи коротко, указывая на полковника.

Старботль взялъ чекъ и положилъ въ портфель, посл чего обратился къ мистеру Думфи:

— Излишне говорить, что, насколько можетъ повліять мой совтъ на моего кліэнта, я позабочусь, чтобы это деликатное дло прошло безслдно, ей-Богу!.. Въ случа, если пакетъ отыщется, вы, разумется, перешлете мн его, потому что я лично за него отвчаю. Я бы былъ очень радъ если бъ могъ закончить это дло, въ которомъ вы вели себя такъ джентльменски, веселой трапезой, но я не могу: я черезъ часъ узжаю въ Одноконный Станъ.

— Въ Одноконный Станъ?— повторили Артуръ и Думфи.

— Да, я приглашенъ туда по длу объ одномъ убійств. Артуръ кинулъ на Думфи быстрый предостерегающій взглядъ и сказалъ:

— Я ду тоже туда. Я даже буду имть счастіе воспользоваться вашими совтами… Вы для чего же приглашены?

— Приглашенъ въ качеств обвинителя,— отвчалъ полковникъ,— родственниками убитаго. Я буду помогать казенному обвинителю, окружному атторнею, моему старому другу Неду Букторну.

Тревога Артура не проявлялась въ его голос, голосъ все еще звучалъ мягко и льстиво, когда онъ снова обратился къ полковнику, кинувъ на готоваго высказаться Думфи угрожающій взглядъ,

— И если судьба сдлаетъ насъ противниками на суд, то это не повліяетъ на наши дружескія отношенія, полковникъ. Мн съ вами по пути, выпьемте же на дорогу нсколько глотковъ хорошаго вина.

Взглянувъ выразительно на Думфи, Артуръ взялъ за руку полковника и вышелъ съ нимъ изъ кабинета.

XLVII
До суда.

Просьба Гэбріеля шерифомъ была уважена, раненаго положили въ карету и отвезли, помимо его воли, въ Конроевскую гостиницу, оставивъ его тамъ на попеченіи Пита. Полчаса спустя онъ ужъ былъ въ жару.

Шерифъ повелъ своего плнника, котораго сопровождала Олли, прямо въ Виндгамъ. Впрочемъ, слова Олли о перемн общественнаго настроенія въ виду боле интересныхъ событій оправдались на дл. Поимка Гэбріеля шерифомъ не возбудила любопытства. Нкоторые начинали даже сочувствовать Гэбріелю. Никто не оспаривалъ предложенія Максвелла взять его на поруки, и никого не удивило, когда Думфи выдалъ ему на это 50.000 долларовъ.

Сочли поступокъ Думфи знакомъ его вры въ хорошую будущность рудника, и акціи снова повысились.

Кончилось тмъ, что Думфи пріобрлъ еще больше поклонниковъ въ Одноконномъ Стан, а Гэбріель вошелъ въ роль мученика въ глазахъ населенія. Такъ какъ онъ все еще отказывался вступить въ домъ, переданный имъ жен, то его помстили вмст съ сестрою въ гостиниц.

Несмотря на то, что миссисъ Маркль такъ горячо защищала Гэбріеля въ разговорахъ своихъ съ Максвелломъ, она теперь обращалась съ нимъ крайне холодно, что и радовало и удивляло Гэбріеля.

Жизнь Гэбріеля въ этой гостиниц была не особенно пріятна. Нсколько дней спустя остановилась тамъ женщина со смуглымъ, грубымъ лицомъ, одтая въ глубочайшій трауръ и объявившая себя другомъ убитаго. Она пріхала для того, чтобы присутствовать при разбирательств дла, съ ней былъ пожилой мужчина.

То были Мануэла и донъ Педро.

Предполагали, что у нея есть какое-то таинственное, непреложное доказательство противъ Гэбріеля. Эта смуглолицая пара часто сходилась въ коридор и шепталась на иностранномъ язык.

Но, къ счастію, Гэбріель скоро освободился отъ этихъ мрачныхъ шпіоновъ — посредствомъ Салли Клеркъ. Эта особа, тоже облеченная въ трауръ, ненавидла Мануэлу, да и та отвчала ей тмъ же.

— Скажите мн, что это за дерзкая и тупоумная особа, и почему она такая?— спросила Мануэла дона Педро по поводу Салли.

— Ей-Богу, не знаю!— отвтилъ донъ Педро.— Вроятно, какая-нибудь убитая Богомъ, безпомощная идіотка, а быть-можетъ, она пьетъ очень много виски.

А миссъ Кларкъ выражалась въ разговор съ миссисъ Маркль слдующимъ образомъ:

— Господи! да есть ли еще на свт второй экземпляръ такой наглой мулатки?! Неужели ей позволятъ показывать подъ присягой и примутъ во вниманіе ея показаніе?

Это замчаніе миссъ Кларкъ осталось не безъ вліянія на общественное мнніе и даже на присяжныхъ.

— Если хорошенько поразмыслить, господа,— говорилъ одинъ изъ этихъ солидныхъ людей,— что главная свидтельница стоитъ на сторон обвинителей, судьи же ничего не знаютъ объ этой толстух и, вроятно, не примутъ даже ея свидтельства, то не будетъ ли это весьма комичнымъ дломъ?

Такимъ образомъ вс боле или мене оказались враждебно расположенными къ Мануэл, а сочувствіе къ Конрою все росло да росло.

А причина этого всеобщаго волненія и разногласія хранила такое же гробовое молчаніе, какъ ея мнимая жертва, мирно спавшая на Рундъ-Гильскомъ кладбищ.

Гэбріель говорилъ мало даже съ своимъ другомъ и совтникомъ Максвелломъ и съ своею обычною покорностью принялъ извстіе, что Думфи будто бы нанялъ для него знаменитйшаго адвоката, Артура Пойнсета.

Когда Максвеллъ добавилъ, что Пойнсетъ желаетъ видться съ Гэбріелемъ, то послдній отвтилъ простодушно:

— Мн нечего говорить ему, чего я не говорилъ бы вамъ, но я сдлаю, какъ онъ хочетъ.

На слдующій день въ три четверти 11-го Максвеллъ уступилъ Пойнсету свой кабинетъ, чтобы Артуръ переговорилъ въ немъ глазъ-на-глазъ съ Гэбріелемъ. Артуръ сталъ дожидаться Гэбріеля.

Оставшись одинъ, Артуръ чувствовалъ, при всемъ его самообладаніи, нкоторое волненіе, при мысли, что увидитъ того человка, любимую сестру котораго онъ обольстилъ и бросилъ, какъ, вроятно, думалъ Гэбріэль. Самъ Артуръ не сознавалъ себя виновнымъ. Однако, разбирая об стороны этого вопроса, онъ поневол долженъ былъ сознаться, что Гэбріель правъ, если онъ негодуетъ на него.

Но чтобы это былъ вопросъ нравственности, онъ ни за что не хотлъ этого признать, Грэсъ Конрой добровольно бжала съ нимъ, посл того какъ онъ далъ ей полную возможность обсудить положеніе,— то, что ее ожидало, если она останется, и что будетъ, когда она послдуетъ за нимъ (послднее онъ, разумется, описалъ ей въ самыхъ яркихъ краскахъ, и ужъ это она превратила ихъ въ мрачныя по собственному желанію), власть же надъ нею Гэбріеля онъ отрицалъ, а равно и то, чтобы братъ вообще имлъ право контролировать чувства сестры.

Артуръ былъ вполн увренъ, что онъ поступилъ честно и великодушно, и теперешнее его волненіе происходило только вслдствіе излишней чувствительности его души. Вдь онъ исполнялъ не только разумныя просьбы, но даже капризы Грэсъ, — отправился обратно въ Голодный Лагерь, не жаля себя, хотя предвидлъ, что это будетъ напрасный трудъ, вдь онъ вернулся къ ней, а она убжала отъ людей, которымъ онъ ее поручилъ.

— Не слдуетъ быть такимъ безхарактернымъ!— строго говорилъ онъ самъ себ.

Тмъ не мене сердце его сильно забилось, когда въ 11-ть часовъ на лстниц послышались тяжелые шаги Гэбріеля. И затмъ въ дверь раздался тихій и робкій стукъ.

— Войдите!— отвтилъ Артуръ веселымъ тономъ, и Гэбріель робко отворилъ дверь.

— Адвокатъ Максвеллъ говорилъ мн, — началъ онъ тихо, не поднимая глазъ на стоявшую предъ нимъ видную, элегантную фигуру.— Мн сказано, что мистеръ Пойнсетъ будетъ ждать меня здсь въ 11-ть часовъ… Вы — мистеръ Пойнсетъ?

Гэбріель взглянулъ на него.

— Вы… какъ?.. Боже праведный!.. Нтъ, это невозможно!..

Онъ узналъ Филппа Ашлея.

Артуръ не шевелился.

Гэбріель провелъ своею огромною рукою по лбу. Затмъ, не обращая вниманія на протянутую руку Артура, онъ подошелъ къ нему, но безъ признака нетерпнія, злобы или негодованія, и спросилъ спокойно и твердо:

— Гд Грэсъ?

— Не знаю, я ужъ нсколько лтъ не имю о ней никакого извстія,— съ того дня, какъ я оставилъ ее въ врныхъ рукахъ, а самъ пошелъ въ Голодный Лагерь, чтобы подать вамъ помощь. Когда я возвратился, ея уже не было. Я прослдилъ ее до Санъ-Херонимо, но тамъ ея слды затерялись.

Гэбріель молчалъ, а Артуръ продолжалъ:

— Она покинула найденный мною для нея пріютъ у дровоска, по собственному побужденію и по причинамъ, извстнымъ ей одной. Она покинула меня, и такимъ образомъ избавила меня отъ всякой отвтственности предъ ея родными. Она не оставила мн ни одного слова, ни одного намека… Быть-можетъ, ей надоло ждать меня цлыхъ дв недли, и она ушла отъ дровоска на десятый день посл моего ухода.

Гэбріель опустилъ руку въ карманъ и осторожно вытащилъ изъ нея драгоцнный газетный вырзокъ, который онъ когда-то показывалъ Олли.

— Такъ это написано не вами и Ф. А. не означаетъ Филппъ Ашлей?— спросилъ онъ тономъ полнйшей безнадежноности.

Артуръ бгло взглянулъ на бумажку и отвтилъ улыбаясь:

— Я въ первый разъ вижу это. Что побудило васъ думать, что это отъ меня?

— Юлія — моя бывшая жена — говорила, что Ф. А. означаетъ Филипъ Ашлей,— отвтилъ онъ откровенно.

— Ахъ, да — она это говорила!— снова улыбнулся Артуръ.

— Но кто же могъ это написать?

— Ужъ я право не знаю. Быть-можетъ, ваша жена. Посл всего того, что извстно о ней, это было очень невиннымъ обманомъ съ ея стороны.

Гэбріель потупился, и съ его лица исчезло выраженіе серьезности, уступивъ мсто робости.

— Я вамъ, мистеръ Ашлей, очень обязанъ за отвты на вс мои вопросы… Если я когда думалъ о васъ несправедливо, то прошу простить мн это, какъ брату, опечаленному потерею сестры, которая послдовала за вами… И вы не должны предполагать, чтобы эта встрча съ вами была преднамренною,— добавилъ онъ печально,— я только вошелъ сюда за тмъ, чтобы увидть г. Пойнсета, который веллъ мн быть здсь въ 11-ть часовъ…

— Моя настоящая фамилія Пойнсетъ,— сказалъ Артуръ, улыбаясь.— Имя и фамилія Филипа Ашлея, подъ которыми вы знали меня, были приняты мной только на время путешествія.

Артуръ произнесъ это такъ, какъ будто перемна имени и фамиліи необходима для подобнаго благороднаго путешественника, все равно какъ перемна костюма. Да и при взгляд на эту изящную фигуру, это казалось совершенно умстнымъ.

— Я просилъ васъ притти въ качеств санъ францискаго адвоката Пойнсета, но въ качеств вашего стариннаго друга Филипа Ашлея, я прошу васъ довриться мн и откровенно разсказать всю эту гадкую исторію. Я хочу помочь вамъ ради васъ самихъ и ради вашей сестры.

Онъ опять протянулъ руку, которую Гэбріель крпко пожалъ. Артуръ успокоился, потому что главное препятствіе къ его выступленію защитникомъ Гэбріеля было опять устранено.

Два часа спустя пришелъ Максвеллъ и нашелъ своего товарища задумчиво сидящимъ у окна.

— Онъ мн все разсказалъ,— началъ Артуръ,— и я врю ему. Онъ не причастенъ къ этому преступленію. Насколько онъ участвовалъ въ томъ, что было посл преступленія — это другой вопросъ. Но я опасаюсь, что присяжные и публика не удовлетворятся его словами: въ нихъ для незнающихъ его слишкомъ много невроятного. Надо придумать что-нибудь другое. Насколько я теперь могу судить, то его собственная идея относительно его защиты далеко не безсмысленна. Намъ придется признать, что убійство совершено въ состояніи самообороны. Я хорошо знаю здшнее общество и здшнихъ присяжныхъ: если бъ Гэбріель разсказалъ всмъ свою исторію, то его тотчасъ же повсили бы безъ дальнихъ церемоній. Къ несчастію, факты доказываютъ низость его жены. Очевидно, что онъ, изъ желанія защитить жену отъ обвиненія въ убійств, принялъ все на себя.

— Такъ вы и миссисъ Конрой не считаете виновною?— спросилъ Максвеллъ.

— Да, она способна на преступленіе, но въ данномъ случа невиновна. Настоящаго убійцу никто не подозрваетъ, потому что не знаютъ, что онъ теперь въ Одноконномъ Стан. Я долженъ еще разъ разспросить Гэбріеля и Олли, а вы отыщите мн того китайца А-Фи, который, по словамъ Гэбріеля, принесъ ему записку отъ его жены и теперь, когда нуженъ, куда-то скрылся.

— Но какое же значеніе можетъ имть предъ судомъ показаніе этого китайца?— спросилъ Максвеллъ.

— Положимъ, что не прямое, но я найду христіанъ, которые подтвердятъ его показаніе подъ присягою… Я узнаю все въ два-три дня, и мы тогда примемся оба за дло.

XLVIII.
Чего не зналъ А-Фи.

Посл бесды съ Пойнсетомъ, Гэбріель удалился въ свою хижину, гд курилъ трубку, размышляя о суетности прекраснаго пола.

Иногда онъ направлялся къ великанш-ели, все еще одиноко и величаво возвышавшейся надъ прочими деревьями, тутъ онъ садился на обнаженный корень и философствовалъ о своемъ положеніи, о непрочности счастья и всего земного.

Случалось и такъ, что онъ, по старой привычк и разсянности, вдругъ оказывался возл своего прекраснаго дома, къ которому сознательно не приближался со дня разлуки съ женою, замтивши это, онъ шелъ быстро назадъ изъ чувства деликатности и вдобавокъ суеврнаго страха.

Однажды, убгая отъ этого дома, онъ наткнулся на валявшуюся въ трав рабочую корзинку, въ которой узналъ женину. Онъ вспомнилъ, что Юлія въ жаркую погоду бывала здсь нердко.

Онъ прошелъ было мимо, но, минуту спустя, вернулся въ смущеніи. Ему казалось неделикатнымъ дотронуться до вещи своей бывшей жены, но и бросить ее въ добычу прохожимъ не согласовалось съ его чувствами. Онъ поднялъ корзинку съ твердымъ намреніемъ передать ее миссисъ Конрой черезъ Максвелла.

Въ ту минуту, когда онъ взялъ корзинку, изъ нея выпала часть бездлушекъ, лежавшихъ въ ней — къ испугу Гэбріеля, считавшаго нескромность громаднымъ преступленіемъ. Онъ нагнулся, чтобы собрать упавшее снова въ корзинку — и взоръ его упалъ на дтскую рубашечку.

Онъ сильно покраснлъ и положилъ ее въ карманъ своей блузы, корзинку же не отослалъ владлиц, даже избгалъ и намека о ней въ своихъ ежедневныхъ рапортахъ Олли.

Въ послдующіе дни онъ сталъ такимъ задумчивымъ, что Олли прочла ему нотацію за то, что онъ забываетъ вс свои обязанности.

За тобою приходили адвокаты для того, чтобы ты могъ разспросить китайца А-Фи, который исчезъ было, а теперь возвратился. Максвеллъ говорилъ, что онъ важный свидтель. А ты гд быть изволилъ? Няньчился съ груднымъ ребенкомъ миссисъ Вельчъ! Ну, какъ же теб, старому ослу, не совстно длать такія глупости? Ты имешь семью, о которой обязанъ заботиться! Находишься подъ подозрніемъ, что убилъ человка, а возишься съ чужими дтьми. Стыдно, стыдно, старый Гэбъ, старая баба!

Гэбріель вспыхнулъ и постарался возбудить женское чувство въ Олли.

— Ты бы посмотрла на этого ребенка, Олли… Это самое крохотное существо въ мір!… Вдь ему не больше двухъ недль.

Олли притворно злилась, но въ душ общала себ полюбоваться этимъ крошечнымъ чудомъ.

— Не болтай пустяковъ, а бги скорй къ Максвеллу и поговори съ китайцемъ.

Гэбріель пришелъ къ Максвеллу именно въ то время, когда тотъ вмст съ Артуромъ только что кончилъ безполезный допросъ А-Фи. Онъ надялся, что А-Фи докажетъ отсутствіе Гэбріеля во время убійства, но тогда онъ долженъ подтвердить свой несвязный разсказъ какимъ нибудь особеннымъ обстоятельствомъ, или же указать на какого-нибудь христіанина, который бы видлъ, когда онъ бжалъ за Гэбріелемъ, но такого не было, а выставлять самого китайца свидтелемъ не стоило труда, такъ какъ онъ начиналъ позабывать подробности, да и вообще не желалъ говорить.

— Къ сожалнію, мы очень мало узнали,— сказалъ Артуръ, протягивая Гэбріелю руку.— Поговорите сами съ А-Фи хотя это и не дастъ желанныхъ результатовъ.

Гэбріель кинулъ на китайца пристальный взглядъ. А-Фи отвтилъ такимъ же взглядомъ, но на лиц его было одно только выраженіе удивленія, присущаго маленькимъ дтямъ. Быть-можетъ, именно это выраженіе притягивало къ нему Гэбріеля. Однако вопросы послдняго вызывали самые неопредленные отвты съ стороны китайца.

Артуръ всталъ съ видомъ досады. Максвеллъ объявилъ съ худо скрытой улыбкой, что бесда окончена.

Они взялись подъ-руку и стали спускаться съ лстницы.

Гэбріель хотлъ выйти, но, взглянувъ на А-Фи, увидлъ, что тотъ страшно мигалъ глазами, кивалъ головою и длалъ такія эволюціи пальцами, какъ будто старался вывихнуть ихъ себ.

Гэбріель вытаращилъ глаза.

— Совсмъ мали!— произнесъ А-Фи, многозначительно… Твой иметъ совсмъ мали! Она говорилъ — совсмъ мали.

— Кто она?— спросилъ Гэбріель съ испугомъ.

— Твой милый женка… мисси Конлой!… она твой люблю мисси Конлой говолилъ — совсмъ мали! Твой былъ шелифъ?

— Кто?

— Шелифъ много шеловкъ душитъ дурной!

— Шерифъ — должно-быть?— замтилъ Гэбріель серьезно.

— Гмъ, шелифъ! Мошетъ быть, твой былъ съ нимъ одинъ день… Онъ душитъ дурной люди… душитъ, какъ шортъ!… А твой нтъ душитъ…

— Ага, понялъ!

— Она говолилъ,— продолжалъ А-Фи,— твой много говолилъ, она говорилъ, мой много говолилъ, вс много говолилъ… нтъ надо много говолилъ! Понялъ? Она говолилъ — белегись.. понялъ? Она говолитъ — совсмъ мали есть…понялъ?

— Но гд жъ она? Гд могу я увидть ее?— спросилъ Гэбріель.

Снова мигомъ исчезло всякое выраженіе съ лица А-Фи. Мокрая губка не могла бы лучше стереть съ аспиднаго его лица вс написанныя на немъ черты, чмъ это сдлалъ вопросъ Гэбріеля. Китаецъ отвтилъ на его настойчивый вопрошающій взглядъ ледянымъ равнодушіемъ, спряталъ пальцы въ длинные рукава блузы и, очевидно, ждалъ объясненій отъ самого Гэбріеля.

— Видишь ли,— сказалъ Гэбріель кротко и убдительно:— ты можешь оказать мн громадную услугу, если скажешь, гд Юлія, то есть миссисъ Конрой. Такъ какъ ты молишься дереву и камню, то не можешь имть понятія о христіанскихъ чувствахъ, но я заявляю теб, какъ брату, что ты не сдлаешь ничего дурного, если скажешь мн, гд находится теперь миссисъ Конрои. Признаюсь теб, она мой идолъ, скажи, гд она?

Слабая улыбка — такая безсмысленная, печальная и глупая, какъ будто ему слышалось дальная, непонятная музыка — промелькнула по лицу А-Фи. Затмъ онъ отвтилъ привтливо:

— Мой нтъ амеликанскій человкъ!.. Мои лубашки — полтала доллалъ за дюжину!

XLIX.
Уголовный процессъ.

Наступилъ день суда. Еще задолго до десяти часовъ утра судебная зала и вс коридоры зданія, подновленнаго посл землетрясенія, были полны народомъ. Вс толковали о томъ, что прибыли нкоторые изъ важнйшихъ сановниковъ Сакраменто, чтобы присутствовать при разбирательств дла, что подсудимаго будетъ защищать извстный адвокатъ, который получилъ за это гонораръ — по словамъ нкоторыхъ въ 50.000. а по словамъ другихъ въ 100.000 долларовъ, что знаменитый полковникъ Старботль изъ Сискіу будетъ вмст съ окружнымъ атторнеемъ поддерживать обвиненіе, и что между двумя, адвокатами произойдетъ сперва война на словахъ, а потомъ и дуэль. Ожидалось раскрытіе гршковъ нкоторыхъ высокопоставленныхъ лицъ. Однимъ словомъ, вс ждали чего-то необыкновеннаго.

Въ десять часовъ Гэбріель вошелъ въ залу въ сопровожденіи своего защитника. За ними слдомъ явился полковникъ Старботль. Судья Вутнойнтеръ, явившійся немного спустя, очень церемонно поклонился Артуру, а полковнику — очень дружески.

Спокойный критикующій взглядъ молодого адвоката смущалъ судью, хотя Артуръ былъ слишкомъ уменъ, чтобы рисоваться или задавать тонъ, но тмъ не мене судья чувствовалъ небольшое смущеніе и не слдовалъ на этотъ разъ обыкновенію — разстегивать мундиръ во время засданія.

Присяжные сейчасъ же прозвали Артура ‘его высоконосіемъ’ за то, что онъ былъ одтъ по-столичному и имлъ изящныя манеры.

По словамъ Старботля онъ еще никогда не находился въ подобномъ замчательномъ и деликатномъ положеніи.

— Положеніе, — не колеблюсь сказать и даже готовъ принять на себя отвтственность за это выраженіе,— иметъ глубочайшее политическое значеніе. Сознаю, что этому мннію можно противорчить… и оно даже можетъ вызвать наладки со стороны нкоторыхъ лицъ, но я все таки не беру своихъ словъ обратно, потому что нахожусь передъ господами присяжными, на лицахъ которыхъ читаю правосудіе, смшанное и перемшанное съ рыцарскимъ чувствомъ.

Въ это торжественное мгновеніе, когда почтенный полковникъ старался выпутаться изъ риторическаго лабиринта, изъ среды публики раздался гробовой голосъ и словами: ‘и съ водкой изъ Одноконнаго Стана!’ вывелъ полковника изъ затрудненія. Судья снисходительно улыбнулся, но предложилъ шерифу возстановить порядокъ.

Шерифъ исполнилъ приказаніе, громко крикнувъ надъ головами присяжныхъ: ‘Джонъ Виттъ можетъ убираться, если не желаетъ прикусить свой болтливый языкъ!’

Полковникъ спокойно продолжалъ,

— Я понимаю довріе господина защитника къ такимъ присяжнымъ. Имю поводъ думать, что онъ попытается мотивировать это убійство нкоторыми правилами чести, которыя должны быть защищаемы каждымъ джентльменомъ. Пожелаетъ доказать, что преступленіе было совершено при защит священныхъ правъ семейства и брака. Но я говорю, что онъ ошибается, мотивъ обвиняемаго былъ самаго низкаго сорта: тутъ былъ замшанъ чисто денежный интересъ. Могу доказать, что обвиняемый вполн лишился уваженія всхъ правдиво мыслящихъ людей — какъ за прежнія свои дянія, такъ и вслдствіе своего послдняго поступка. Я могу доказать это, зная неосторожность его жены. Онъ черезъ это лишился всякаго права на снисхожденіе. Постараюсь представить вамъ, господа, безыскусственную, грубую сущность преступленія, которую нельзя прикрыть плащомъ великодушія. Это преступленіе точно такъ же было бы совершено китайцемъ или негромъ. Прошу не перетолковывать моихъ словъ въ дурную сторону въ присутствіи красавицъ.

Полковникъ граціозно махнулъ платочкомъ по направленію, гд сидли бснующаяся Салли и толстая Мануэла, об он приписали себ лично любезность полковника и обмнялись между собой враждебными взглядами.

— Въ присутствіи всемогущаго прекраснаго пола, я не смю отзываться небрежно относительно вліянія женщины на мужчину. Но я могу доказать, что эта страсть къ женщин, превращающая въ рай не только роскошныя палаты, но и бдную хижину, никогда не касалась расчетливой души Гэбріеля Конроя. Взгляните на него, господа, и скажите по совсти, какъ люди опытные: способенъ ли онъ пожертвовать собою для женщины?

Глаза всхъ обратились на Гэбріеля, который дйствительно не имлъ вовсе сходства ни съ Адонисомъ, ни съ страстнымъ Отелло. Его серьезное, печальное лицо, на которомъ до сихъ поръ выражалась мольба о пощад, покрылось, при прямомъ указаніи на него обвинителемъ, яркою краскою стыда. Онъ медленно вытащилъ гребенку и очень неловко началъ ею приглаживать свои густые кудри, желая этимъ выказать свою невозмутимость.

— Да, милостивый государь, — продолжалъ полковникъ строго:— вы можете сколько угодно причесывать ваши волосы, но вы не передлаете сложившагося о васъ мннія.

Полковникъ принялся описывать Рамиреца самыми поэтическими красками. Это былъ житель юга, страстный, легко увлекающійся красотою, легко поддающійся — ‘какъ и мы вс’ слабости сердца. Онъ не могъ дальше продолжать описаніе, такъ какъ предъ нимъ находятся дв особы, къ которымъ убитый питалъ самыя святыя чувства. Ихъ присутствіе для него убдительне всякихъ словъ.

— Да, и вотъ этотъ человкъ, — продолжалъ полковникъ посл небольшой паузы: — представитель одной изъ старйшихъ испанскихъ фамилій — фамилій, напоминавшихъ намъ дни Сида и Донъ-Жуана — этотъ человкъ палъ жертвою измны миссисъ Конрой и глупой трусости Гэбріеля Конроя, жертвою чаръ женщины и скрытаго ножа мужчины!

Полковникъ старался затмъ доказать, какъ миссисъ Конрой, будучи г-жей Деваржъ, присвоила себ права и имя сестры обвиняемаго и прибгла къ помощи великодушнаго и легко увлекавшагося Рамиреца, чтобы онъ подтвердилъ ея мнимыя права на нкоторое недвижимое имущество, принадлежавшее обвиняемому, или, врне,— отнятое имъ хитростью у настоящей сестры.

Полковникъ не видитъ надобности объяснять мотивы ея замужества съ Гэбріелемъ: гг. присяжные сами поняли его.

— Вы, господа, конечно, поняли, что этотъ союзъ состоялся лишь съ цлью мистифицировать доврчиваго Рамиреца, а послдствіемъ его были обманы и убійство. Сообщникамъ необходимо было избавиться отъ единственнаго свидтеля. Жена нашла покорное орудіе въ муж. А какъ было совершено убійство? Открыто ли и въ присутствіи ли постороннихъ? Вызывалъ ли Гэбріель Рамиреца на поле чести, какъ оскорбленный мужъ?— Нтъ, нтъ, господа! Взгляните на убійцу и сравните его гигантскій ростъ съ стройною, изящною фигурою жертвы — и вы получите понятіе о чудовищности преступленія!

Посл этого предисловія полковникъ перешелъ къ фактамъ, которые онъ излагалъ, находя лучшимъ не слишкомъ обращать вниманіе на ихъ правдивость.

А затмъ ужъ,— посл того какъ слпой засвидтельствовалъ виднное имъ, а хромой разсказалъ, какъ онъ бгалъ и прыгалъ при этомъ — обвиненіе было окончено, и обвинитель уже предвкушалъ будущее свое торжество.

Онъ доказывалъ, что убитый умеръ отъ удара ножомъ, что Гэбріель имлъ передъ тмъ съ нимъ ссору и былъ на гор незадолго до убійства, что онъ ушелъ изъ Одноконнаго Стана и что жена его скрылась и что прежняя жизнь его свидтельствовала противъ него.

Многое изъ этого было опровергнуто допросомъ другихъ. Хирургъ, свидтельствовавшій трупъ, показалъ, что убитый могъ умереть въ ту же ночь отъ чахотки. Свидтель, уврявшій, что видлъ, какъ Гэбріель толкалъ предъ собою убитаго, не могъ дать въ этомъ присяги, а обманъ миссисъ Конрой тоже не могъ быть доказанъ фактически. Тмъ не мене въ публик усиленно держали пари за полковника противъ Пойнсета.

Когда Артуръ всталъ, чтобы начать защиту, слушатели смотрли на него враждебно, это подстрекнуло его къ энергичной защит.

Онъ объявилъ, что вовсе не находитъ разбираемое дло выходящимъ изъ ряда, какъ полагаетъ полковникъ Старботль.

— Это, напротивъ, очень обыкновенный случай,— говорилъ онъ,— принимая во вниманіе калифорнскіе нравы. Я готовъ признать за моимъ ученымъ собратомъ одну особенность, состоящую въ томъ, что онъ ведетъ обвиненіе вмсто того, чтобы стоять на моей сторон. Я поэтому смотрю съ снисхожденіемъ на неправильное обвиненіе, вполн естественное со стороны человка впечатлительнаго, поставленнаго въ ложное положеніе. Я готовъ выручить его изъ этой непріятности, доказать, что мотивъ преступленія былъ — самозащита. Чтобы не тратить времени, я сейчасъ вызову обвиняемаго на свидтельское мсто. Гэбріель Конрой!

Публика заволновалась.

Гэбріель всталъ и медленно вступилъ на свидтельскую трибуну. Онъ покраснлъ, сдлавшись предметомъ всеобщаго вниманія. Но лишь только онъ взглянулъ на Артура, то сейчасъ же успокоился.

Письмоводитель, пробормотавъ формулу присяги, снова слъ.

— Какъ ваше имя и фамилія?— спросилъ Артуръ.

— Вы, конечно, хотите знать мое настоящее имя и настоящую фамилію?— спросилъ Гэбріель.

— Ну, да, разумется,— отвтилъ Артуръ довольно нетерпливо.

Полковникъ Старботль навострилъ уши и поднялъ голову. На него блеснули глаза Гэбріеля, которые затмъ поднялись къ потолку.

— Мои настоящія имя и фамилія — Джонни Думбльдей…

Вс вздрогнули и затмъ, будто, окаменли.

Артуръ и Масквеллъ оба вскочили и въ одинъ голосъ спросили: ‘Что-о?’

— Джонни Думбльдей,— повторилъ Гэбріель увренно,— такъ меня въ дйствительности зовутъ. Я часто — онъ доврчиво обратился къ судь,— я часто говорилъ, что меня зовутъ Гэбріелемъ Конроемъ,— но это неправда. Женщина, на которой я женился, была Грэсъ Конрой… А ложь этого стараго безбожнаго лгуна — онъ указалъ пальцами на полковника — превосходитъ всякую мру! Грэсъ Конрой, а никто другая, стала моею женою! Господинъ судья и господа присяжные, я одинъ здсь обманщикъ и самозванецъ и больше никто. Примите это къ свднію! Самозванецъ и преступникъ здсь я одинъ и больше никто.

L.
Братъ и сестра.

Изумленіе, вызванное объясненіемъ Гэбріеля, до такой степени захватило всхъ слушателей, что никто не замтилъ волненія его защитниковъ.

Максвеллъ хотлъ протестовать противъ словъ подсудимаго, но Артуръ удержалъ его.

— Онъ положительно сошелъ съ ума!— сказалъ Артуръ.

— Это самоубійство!— шепнулъ взволнованный Максвеллъ,— намъ необходимо удалить его съ свидтельской трибуны, а затмъ вы должны поправить дло.

— Тсъ!— произнесъ Артуръ торопливо,— ни слова! Если вы дадите замтить ваше удивленіе, то мы пропали!

Въ это мгновеніе всеобщее вниманіе обратилось на Артура, стоявшаго гордо и неподвижно. Одна мысль овладла всей публикою: что раскроетъ слдующій вопросъ?

Царило гробовое молчаніе, когда Артуръ спокойнымъ взоромъ окинулъ всхъ присутствующихъ, какъ будто онъ хладнокровно взвшивалъ, какой эффектъ должны или могутъ произвести т слова, которыя онъ собирался сказать. Видя, что вс нагнулись впередъ и напрягли слухъ, онъ съ граціозной небрежностью обратился къ судь и сказалъ спокойно, хладнокровно:

— Мы не имемъ больше вопросовъ.

Съ эти словами онъ, какъ ни въ чемъ не бывало, слъ на свое мсто.

Дйствіе этихъ простыхъ словъ было замчательное. Среди многочисленныхъ тріумфовъ своей блестящей карьеры, Артуръ еще никогда не имлъ такого огромнаго успха, какъ въ этотъ разъ.

О Габріел забыли, но тотъ человкъ, который нсколькими словами далъ всему длу другой оборотъ, сдлался героемъ дня. Если бъ онъ захотлъ, то присяжные тотчасъ же, не сходя съ мста, вынесли бы вердиктъ въ пользу его кліэнта.

Въ публик стали держать пари за Артура — двое противъ одного.

Судья взглянулъ на Старботля. Полковникъ былъ сбитъ съ толку защитникомъ, онъ перелисталъ свои бумаги, откашлялся, вытянулся и началъ допросъ:

— Вы говорите, что васъ зовутъ Джонни… Джонни Думбльдей. Съ какой цлью назывались вы Гэбріелемъ Конроемъ?

Гэбріель покосился на него.

— А вы какую цль предполагаете?— спросилъ онъ добродушно.

Публика смется, а судья объясняетъ обвиняемому, что онъ не иметъ права задавать вопросовъ.

Гэбріель.— Ну, такъ дло вотъ въ чемъ: Гэбріель Конрой былъ холостой, узналъ я его въ Голодномъ Лагер, гд онъ умеръ. Я воспользовался его именемъ и фамиліей, чтобы успшне ухаживать за его сестрою, которая потомъ стала моею женою.

Вопросъ.— Подъ какимъ именемъ были вы извстны умершему: какъ Конрой, или какъ Думбльдей?

Артуръ.— Смю просить судъ обратить вниманіе на то, что вдь еще не доказано, что Гэбріель… то есть Джонни Думбльдей, былъ вообще знакомъ съ умершимъ. Мы, защитники, ограничились однимъ вопросомъ — объ имени и фамиліи обвиняемаго.

Судья, желавшій скоре кончить дло, согласился съ этимъ замчаніемъ — и Гэбріель былъ удаленъ съ свидтельской трибуны.

Пари — пять противъ одного за Пойнсета.

Руку Гэбріеля жмутъ люди, до сихъ поръ выказывавшіе къ нему равнодушіе или даже пренебреженіе.

Защитники совтуются между собою.

Старботлю передаютъ какую-то записку. Салли и Мануэла замчаютъ, что вслдъ затмъ входитъ въ залу дама подъ вуалью, и полковникъ Старботль усаживаетъ ее почтительно въ кресла.

Всеобщее нетерпніе и любопытство.

Судебное слдствіе возобновляется.

Показаніе Михаила О-Флаерти:

Родился въ Ирландіи, въ графств Кентъ. По ремеслу — рудокопъ. Встртилъ вечеромъ того дня, въ который совершилось преступленіе, убитаго на Конроевой гор, гд онъ прятался, какъ воръ, за соснами. Посл видлъ, какъ Гэбріель пошелъ къ адвокату Максвеллу. Не знаетъ того, что алиби Гэбріеля засвидтельствовано китайцемъ. Не знаетъ, кто такой алиби, а можетъ-быть, узнаетъ въ лицо, если увидитъ его. Думаетъ, что китайцы хуже негровъ. Замтилъ, что Гэбріель — лвша.

Показаніе Амедея Мише: Родился во Франціи. Занятіе — редактированіе журнала ‘Parfaite Union’. Часто гулялъ въ прекрасной Конроевой рощ. Пришелъ туда вечеромъ 15-го въ ту минуту, когда Гэбріель выходилъ изъ дома. Было семь часовъ, а можетъ-быть, и позже. Вечеръ былъ прекрасный. Этотъ господинъ поклонился и пошелъ на востокъ. Онъ смотрлъ вслдъ за Конроемъ потому, что тотъ казался очень огорченнымъ. Видлъ, какъ онъ вошелъ въ городъ. Немного спустя, услышалъ голоса мужчины и женщины. Женскій голосъ принадлежалъ миссисъ Конрой. Мужской голосъ былъ ему незнакомъ. Можетъ дать клятву въ томъ, что это не былъ голосъ Гэбріеля. Идя домой, онъ увидлъ женщину и мужчину, переходившихъ Виндгамское шоссе. Убжденъ, что женщина была — миссисъ Конрой. Не знаетъ, кто былъ ея спутникъ, во всякомъ случа не Гэбріель Конрой. Почему? Eh, mon Dieu! разв можно не узнать этого великана?! Тоже замтилъ, что Конрой былъ лвша.

Показаніе нмца Геллинга Дитмана: Знаетъ Гэбріеля, а убитаго не знаетъ. Встртилъ Гэбріеля вечеромъ 15-го по дорог въ Виндгамъ. Онъ говорилъ съ китайцемъ. Былъ девятый часъ. Замтилъ, что Гэбріель всегда дйствовалъ лвой рукой.

Показаніе доктора Приница: Свидтельствовалъ трупъ 16-го, въ девять часовъ вечера. Блье было испачкано кровью, и тло было влажное. Въ семь часовъ 15-го была сильная роса, сколько ему помнится. Велъ въ теченіе послднихъ трехъ лтъ метеорологическія наблюденія. Держится того мннія, что эта влажность произошла вслдствіе росы, упавшей на запекшуюся кровь. Такого дйствія не получилось бы, если бы кровь была свжая. Гигрометръ не дйствовалъ посл выпаденія росы. Ночь была втряная и сухая посл 8 часовъ. Увренъ, что трупъ занялъ свое положеніе раньше 8 часовъ. Можетъ дать присягу, что убійство совершено не позже этого часа. Убжденъ, что рана получена въ стоячемъ положеніи. Судя по ран, нельзя предполагать, чтобы она была нанесена лвою рукою.

Этимъ показаніемъ закончился допросъ свидтелей защиты. Вс находились въ сильномъ волненіи.

Старботль, вернувшій себ хорошее расположеніе духа посл бесды съ незнакомкою, всталъ на свои короткія ноги, граціозно оперся рукою о столъ и провозгласилъ, элегантно кланяясь дам подъ вуалью:

— Свидтельница Грэсъ Конрой!

Стройная, красивая фигура поднялась съ креселъ, нершительно постояла одно мгновеніе, проскользнула какъ тнь и очутилась на свидтельскомъ мст, раньше чмъ толпа могла притти въ себя отъ изумленія. Тутъ она быстрымъ движеніемъ откинула вуаль и открыла такое дивно-прелестное лицо, что даже Мануэла и Салли онмли отъ восторга.

Она произнесла присягу съ опущенными взорами и потомъ подняла глаза на Гэбріеля.

Старботль махнулъ рукою.

— Ваше имя и фамилія, сударыня?

— Грэсъ Конрой!

— Нтъ ли у васъ брата Гэбріеля Конроя?

— Есть.

— Оглянитесь,— быть-можетъ, вы узнаете его.

Свидтельница указала на Гэбріеля.

— Да, это, дйствительно, Гэбріель Конрой.

— Когда вы его видли въ послдній разъ?

— Въ горахъ, въ Голодномъ Лагер, шесть лтъ тому назадъ. Я оставила его, чтобы добыть помощь для него и для сестры..

— И съ тхъ поръ вы больше его не видали?

— Никогда.

— Извстно ли вамъ, что между несчастными погибшими находился трупъ, принятый за васъ?

— Извстно.

— Можете вы объяснить это обстоятельство?

— Могу. Я ушла, переодтая въ мужское платье, а свое оставила миссисъ Думфи. Ея-то трупъ и былъ принятъ за мой.

— Имете ли вы какое-либо фактическое доказательство на это?

— Объ этомъ знаютъ: мистеръ Думфи, мой братъ Гэбріель и…

— Если суду угодно,— заговорилъ Пойнсетъ спокойнымъ, холоднымъ, немного даже небрежнымъ тономъ,— то мы готовы поврить этой госпож на-слово и признать нашего кліэнта за Гэбріеля Конроя, а ее самое за сестру его Грэсъ Конрой. Судъ и присяжные, разумется, усмотрли въ показаніи подсудимаго относительно своего имени лишь неразумную, необдуманную попытку спасти репутацію горячо любимой жены. Мы, защитники, признаемъ, что все это еще не опровергаетъ того пункта обвиненія, въ которомъ говорится объ убійств Виктора Рамиреца Джонни Думбльдеемъ, alias Гэбріелемъ Конроемъ. Такъ какъ мы вримъ показанію свидтельницы Грэсъ Конрои, то не считаемъ нужнымъ допрашивать ее дальше.

Блдное лицо свидтельницы вспыхнуло, несмотря на ея самообладаніе, при взгляд на Пойнсета, который ничуть не смутился этимъ.

Судья вжливо пригласилъ свидтельницу удалиться съ свидтельскаго мста.

Старботль объявилъ на вопросъ судьи, что на его сторон нтъ больше свидтелей.

— Да будетъ извстно суду,— началъ Артуръ снова,— что мы принимаемъ показаніе сестры противъ брата потому, что надемся оправдать его другимъ путемъ, а именно — новымъ свидтелемъ, который не могъ раньше явиться, такъ какъ повстка была ему вручена лишь полчаса тому назадъ… Генри Перкинсъ!

Толпа слегка заволновалась, когда посреди ея прошла странная фигура пожилого мужчины, одтаго по-старомодному, съ блднымъ лицомъ и накрашенными волосами.

Взойдя на свидтельскую трибуну, онъ показалъ: Онъ учитель и переводчикъ. Онъ узнаетъ подсудимаго, хотя видлъ его всего разъ,— за два дня до убійства,— проходя по Конроевой гор. Онъ сидлъ тогда на порог покинутой хижины, а возл него была двочка. Убитаго же онъ видлъ въ первый разъ, когда тотъ приходилъ къ дону Педро, чтобы составить подложную дарственную запись и уничтожить при ея помощи законную силу той, которая находилась у жены подсудимаго. Второй разъ онъ его видлъ въ день убійства вмст съ миссисъ Конрой. Онъ казался взолнованнымъ и вдругъ напалъ на миссисъ Конрой съ ножомъ. Свидтель подбжалъ, чтобъ защитить ее, а убитый кинулся на него. Началась борьба, убитый звалъ на помощь. Свидтелю не удавалось вырвать ножа у убитаго, онъ самъ успвалъ съ трудомъ защищаться отъ ударовъ. Убитый услышалъ шаги и снова позвалъ на помощь, ему отвтили ломанымъ англійскимъ языкомъ, очевидно, это былъ китаецъ. Убитый вырвался изъ рукъ свидтеля, пробжалъ нсколько шаговъ, ударилъ себя ножомъ въ грудь и упалъ. Свидтель подбжалъ къ нему и тоже позвалъ на помощь. Рамирецъ обернулся съ искаженнымъ лицомъ и сказалъ: ‘Если вы позовете людей, то я объявлю васъ своимъ убійцей!’ Эта угроза принудила свидтеля молчать. Пока онъ стоялъ, къ нему подошла миссисъ Конрой. Онъ разсказалъ ей все происшествіе, включая сюда и угрозу. Она посовтовала ему убжать и сказала, что пойдетъ вмст съ нимъ. Свидтель досталъ экипажъ и похалъ за дожидавшейся его у горы миссисъ Конрой. Они отправились въ Морисвилль, гд миссисъ Конрой и осталась подъ чужимъ именемъ, а свидтель похалъ въ миссіонерство Санъ-Антоніо. Тутъ онъ узналъ отъ Грэсъ Конрой, что братъ ея арестованъ, по обвиненію въ убійств. Свидтель тотчасъ вернулся въ Одноконный Станъ. Такъ какъ тамъ расположились члены комитета общественной безопасности, а свидтель не хотлъ жертвовать жизнію, при невозможности спасти узника, то онъ скрылся въ туннел, куда случайно пришелъ и Гэбріель съ какимъ-то незнакомцемъ, успвъ убжать по случаю землетрясенія. Во время минутнаго отсутствія Гэбріеля, свидтель подошелъ къ его спутнику, Гамлину, и сказалъ ему, что готовъ выступить свидтелемъ, если Гэбріеля будутъ судить. Посл вторичной поимки Гэбріеля, свидтель снова вернулся въ Санъ-Франциско, чтобы отыскать доказательства противъ Рамиреца.

Старботль старается подорвать значеніе этого показанія, но ему, видимо, не удается убдить присяжныхъ.

— Защита больше не иметъ вопросовъ!— произнесъ Артуръ.

Грэсъ Конрой шепнула что-то полковнику. Тотъ всталъ съ чрезвычайно самодовольнымъ видомъ.

— По какой же причин миссисъ Конрой бжала и допустила арестъ мужа?— спросилъ онъ.— Почему она не вернулась съ вами, чтобы объяснить недоразумніе? Почему ея нтъ здсь?

— Потому, что она опасно занемогла въ Морисвилл. Волненіе вызвало у нея преждевременные роды.

Въ сторон, гд сидлъ обвиняемый, произошло движеніе. Полковникъ обмнялся быстрымъ взглядомъ съ Грэсъ и далъ свидтелю знакъ замолчать.

Поднялся Артуръ.

— Мы ходатайствуемъ о перерыв: подсудимый лишился чувствъ.

LI.
Родственная встрча.

Когда Гэбріель очнулся, то увидлъ себя лежащимъ на полу въ совщательной комнат. Олли держала его голову, а другая стройная, граціозная женская фигура стояла отъ него поодаль. Это была Грэсъ.

— Ну, вотъ теб и лучше,— сказала Олли, гладя руку Гэбріеля и не узнавая въ незнакомк сестру.— Попробуй встать, подержись за стулъ… такъ будетъ удобне!

— Это Грэсъ,— прошепталъ Гэбріель, не сводя глазъ съ элегантной дамы, небрежно прислонившейся къ косяку двери и холодно оглядывавшей его съ головы до ногъ.— Это Грэсъ, это твоя сестра, Олли!

— Если ты говоришь объ этой безбожной женщин, сдлавшей все, чтобы только тебя осудили, то она не можетъ быть моею сестрою!— воскликнула Олли, кидая убійственный взглядъ на изящный костюмъ сестры.

— Если вы говорите о двушк, у которой вы отняли наслдство, женившись на женщин, укравшей ея имя,— холодно проговорила Грэсъ,— если вы говорите о двушк, законно носящей имя, отъ котораго вы публично и торжественно отказались подъ присягой, то она ничего не можетъ имть съ вами общаго, кром фамиліи.

— Это правда!— произнесъ Гэбріель просто и грустно.

Онъ закрылъ лицо руками, и его громадная фигура судорожно задрожала.

— Не падай въ истерику передъ этимъ крокодиломъ,— шепнула Олли тревожно.— Не плачь, Гэбъ, не принимай ея словъ къ сердцу… По крайней мр, будь мужчиною передъ нею.

Сестры переглянулись. Вдругъ вошла третья женщина, съ состраданіемъ взглянувшая на Гэбріеля и съ ненавистью на обихъ сестеръ. То была миссисъ Маркль.

— Вдь все же кончилось, Гэбріель! Вы вполн освободились отъ подозрнія!— сказала она, не обращая больше вниманія на сестеръ.— Вотъ и мистеръ Пойнсетъ!

Быстро вошедшій Пойнсетъ остановился и покраснлъ подъ гордымъ взглядомъ Грэсъ. Но это продолжалось не больше мгновенія, онъ подошелъ къ Гэбріелю и проговорилъ привтливо:

— Поздравляю васъ, Гэбріель! Вы свободны! Обвинитель отказался отъ обвиненія, и дло прекращено.

— Значитъ, я могу итти?— спросилъ Гэбріель радостно.

— Можете. Вы теперь свободны, какъ воздухъ.

— А что же будетъ съ нею?— спросилъ еще Гэбріель торопливо.

— О комъ вы говорите?— переспросилъ Артуръ, невольно взглядывая на Грэсъ, которая гнвно отвернулась

— О моей жен… Юлія тоже свободна?

— Да.

— Ну, такъ я пойду,— сказалъ Гэбріель.

Онъ подошелъ къ двери, которая въ эту минуту впустила Максвелла, нершительно остановился и обернулся къ Грэсъ. Лицо его снова приняло печальное выраженіе.

— Извините, сударыня,— проговорилъ онъ, устремивъ на сестру свои грустные глаза,— что мн теперь нтъ времени провести васъ по вашимъ здшнимъ владніямъ. Здсь все ваше и все давно ждетъ васъ, что вамъ можетъ подтвердить Максвеллъ. Домъ тоже приготовленъ: можете спросить о томъ экономку. Я пошелъ бы съ вами, но долженъ сейчасъ же хать къ жен… Меня тамъ ждутъ… то-есть, не она меня ждетъ, но у меня долженъ родиться или даже уже родился ребенокъ,— вотъ такой маленькій (онъ указалъ на свой палецъ). Надюсь, дамы поймутъ, что мн, какъ отцу, слдуетъ быть тамъ.

А дамы только презрительно пожали плечиками. Пойнсетъ сказалъ ему съ участіемъ:

— Мы понимаемъ ваши чувства, Гэбріель! Не теряйте времени.

— Возьми меня съ собою!— умоляла Олли брата, сверкнувъ глазами на сестру.

Гэбріель обернулся къ ней, поднялъ ее на руки и со словами: ‘Ты всегда будешь со мною, моя дорогая двочка,’ — ушелъ.

Оставшіеся глядли другъ на друга, пока миссисъ Маркль не вывела ихъ изъ неловкаго положнеія, взявъ подъ руку Максвелла и уведя его. Артуръ и Грэсъ остались одни. Въ первый разъ въ жизни Артуръ лишился самообладанія, онъ видлъ, что тутъ неумстны какъ сантиментальныя воспоминанія о прошломъ, такъ ибанальная любезность.

— Я жду свою горничную,— холодно сказала Грэсъ.— Вы бы очень обязали меня, еслибы прислали ее сюда.

— Вашу горничную?— спросилъ онъ разсянно.

— Ну да, я полагаю, что вы ее знаете,— сказала Грэсъ, сдвинувъ брови.— Мануэлу!

Артуръ то краснлъ, то блднлъ.

— Впрочемъ, извините!.. Быть можетъ, я слишкомъ безпокою васъ. Я схожу сама,— прибавила она небрежно.

— Одну минуту, миссъ Конрой!— произнесъ Артуръ, преграждая ей дорогу:— вы, вроятно, будете мене жестоки къ вашему брату, если узнаете, что и я не могъ узнать васъ, не смотря на то, что не занятъ такъ исключительно другою, какъ онъ. Вы вполн сумли сдлать себя неузнаваемою… Подумайте объ этомъ — и вы должны будете простить хоть брата… если не меня!

Грэсъ вскинула на него свои темные глаза.

— Вы намекнули, что мой братъ исключительно занятъ женщиною, для которой готовъ пожертвовать всмъ: и мною и самимъ собою. Я могу это понять, какъ женщина! Но вы забыли, донъ Артуро — не думайте, я вовсе не упрекаю васъ, не имю на это права — но вы забыли — донью Марію Сепульвида.

Съ этими словами она быстро прошла мимо него, шурша шлейфомъ своего шелковаго платья. Онъ хотлъ броситься за нею, но въ самыхъ дверяхъ столкнулся съ полковникомъ Старботлемъ.

— Я отказался отъ обвиненія, сэръ,— сказалъ полковникъ,— и сознался въ своей ошибк. Кром того, вслдствіе открывшихся на суд обстоятельствъ, я отказываюсь и отъ возбужденія иска миссисъ Думфи противъ м-ра Думфи. Объ этомъ я пришелъ сюда вамъ сообщить. Остается только вопросъ о деньгахъ, которыя я получилъ за своей отвтственностью…

— Ихъ никто назадъ спрашивать не будетъ — съ улыбкой отвчалъ Артуръ,— въ этомъ я могу поручиться за м-ра Думфи. Да вотъ и онъ самъ.

LII.
Слды прошлаго.

Мистеръ Гамлинъ былъ очень плохъ. Приглашенный докторъ Дюшенъ шутилъ и смялся съ нимъ, бранилъ Пита за неловкость, но, оставаясь одинъ, принималъ чрезвычайно озабоченную мину. Онъ избгалъ вопросовъ Олли, хотвшей быть сидлкой у Гамлина.

Разъ онъ засталъ ее одну и спросилъ — не знаетъ ли она: есть ли у Гамлина друзья или родные, которымъ можно бы было написать о немъ. Она разсказала ему о таинственной красавиц въ Санъ-Антоніо.

Вечеромъ Олли осмотрла полу-зажившую рану больнаго, пришедшаго на время въ сознаніе.

— Думаю, что вы чувствовали бы себя гораздо легче, если бъ это случилось въ Санъ-Антоніо,— сказала Олли.

Джекъ вытаращилъ глаза.

— Вдь тамъ вмсто меня и Пита, около васъ сидла бы прелестная мексиканка,— добавила она лукаво.

Джекъ чуть не соскочилъ съ постели.

— Неужели ты думаешь, что я согласился бы навязываться ей?!.. Я — бродяга… ей… такой дам!— воскликнулъ онъ запальчиво, приподнявшись на локт.— Если ты воображаешь, Олли, что она одна изъ больничныхъ драконовъ, пляшущихъ вокругъ больного съ пилюлями и микстурами — ты сильно ошибаешься!….

Въ день разбирательства дла, Гамлинъ не выказывалъ особаго интереса, очевидно, онъ скрывалъ свое отвращеніе къ безхарактерности Гэбріэля, чтобы не огорчить двочку.

— Явится свидтель, Олли,— началъ онъ объяснять свое равнодушіе,— который сниметъ все подозрніе съ твоего брата. Тмъ стыдне Гэбріэлю. Этотъ свидтель и есть убійца Рамиреца. Я все-таки сочувствую этому молодцу, настоящему убійц. Если этотъ не явится, то явлюсь я самъ. Не плачь. Прими мой совтъ и не ходи въ судъ, авось адвокаты справятся одни. Если же нтъ, ты поспешь еще во время, когда пойдешь со мною.

— Но какъ же вы пойдете, при такой слабости?

— Питъ какъ-нибудь ужъ доставитъ меня туда, я теперь не тяжелъ,— сказалъ Джекъ грустно, взглянувъ на свои блыя, прозрачныя руки.— А если я не буду въ состояніи явиться, то пошлю туда мою записную книжку, которая докажетъ то же, что и мои слова.

Тмъ не мене Олли очень волновалась въ день суда. Ея тревога усилилась, когда Гамлину принесли письмо отъ Максвелла, который увдомлялъ, что Перкинсъ явится въ судъ, и звалъ туда Олли.

— Кто такой этотъ Перкинсъ?— спросила Олли, съ лихорадочною торопливостью надвая шляпку.

— Это не старая баба,— отвтилъ Джэкъ выразительно:— будь уврена. Теперь ужъ все равно, какъ будто онъ оправданъ. Бгите, миссъ Конрой! Стой! поцлуй меня сперва, Олли! Не безпокойся обо мн. Что, ты любишь ту сестру, о которой все бредитъ Гэбріель? да? Ну, такъ ты такая же сумасшедшая, какъ и онъ…

Онъ безсильно опустился на подушку, и въ его красивыхъ глазахъ сверкнула слеза.

Онъ остался одинъ. Въ дом царствовала гробовая тишина: вс были въ суд. Даже Питъ, понадявшійся на Олли, тоже тайкомъ улизнулъ туда. Гамлинъ почувствовалъ себя совершенно свободнымъ.

Это сознаніе было для такой дятельной натуры настоящимъ блаженствомъ. Онъ вскор почувствовалъ желаніе встать, одться и начать длать все то, что ему было запрещено. Онъ всталъ, физическія силы его далеко не соотвтствовали душевному возбужденію. Ему сдлалось дурно — онъ кое-какъ дотащился до открытаго окна и опустился въ кресло. Свжій воздухъ оживилъ его на мгновеніе, и онъ опять попытался встать. Дурнота и головокруженіе повторились, и ему показалось, будто онъ летитъ въ какую-то пропасть, это ощущеніе не было непріятнымъ: тамъ, внизу, было спокойно, тихо и темно. Потомъ послдовали различныя странныя виднія въ самомъ пестромъ безпорядк. Но изъ этого хаоса явственно выдавалась главная фигура, ни на минуту не оставлявшая его. Онъ то видлъ ее въ церкви, въ облак ладана, то ему казалось, что она наклонялась къ нему и подавала ему прохладительный напитокъ, то — что она сидитъ въ креслахъ, возл его кровати. И когда однажды періодъ сознанія продолжался дольше обыкновеннаго, Гамлинъ произнесъ съ усиліемъ: ‘донья Долоресъ!’

Видніе вздрогнуло, нагнуло надъ нимъ свое прелестное личико, облившееся чуднымъ румянцемъ, положило свою маленькую ручку на его горячія губы и произнесло на чистомъ англійскомъ язык: ‘Тсс! я сестра Гэбріеля Конроя!’

LIII.
Смерть Джека Гамлина.

Посл того какъ прелестное видніе зажало уста Гамлину, онъ снова впалъ въ бредъ. Очнувшись вторично, онъ увидлъ, что у его кровати сидитъ Олли, а Питъ возл окна, съ очками на носу, читаетъ какую-то книгу. Видніе исчезло.

— Олли!— произнесъ Гамлинъ слабымъ голосомъ.— Сколько времени я такой, то-есть давно ли я боленъ?

— Три дня,— отвтила она, понявъ въ чемъ дло.

— Не разсказывала ли ты мн нсколько дней тому назадъ о своей сестр?

— Да, она пріхала!— сказала Олли коротко.— Она вернулась къ намъ! Давно пора!

Странно то, что небрежное отношеніе Олли къ Грэсъ нравилось Гамлину, быть-можетъ, это согласовалось съ его мнніемъ о послдней, какъ о высшемъ существ, недоступномъ пониманію Олли.

— Гд она была все это время?— спросилъ онъ, бгло взглянувъ на Олли блуждавшими глазами.

— Богъ вдаетъ! Она говоритъ, что жила на юг въ какомъ-то семейств, вроятно, въ испанскомъ, потому что она ужъ черезчуръ кокетничаетъ и жеманничаетъ.

— Была она здсь, въ этой комнат?

— Конечно, была. Когда я похала съ Гэбріелемъ къ его жен, то она заняла его мсто. Вы были въ то время въ бреду. Я предполагаю, что она сидла здсь съ удовольствіемъ, потому что разсчитывала увидть здсь своего милаго… этого Ашлея, или что, то же, Пойнсета.

Такое загадочное выраженіе появилось на его лиц, и руки его сжали ея руку такъ крпко, что она поспшила разсказать ему все, что знала о Грэсъ и о всепоглощающей ея страсти къ Артуру.

— Она и сюда-то пріхала только для него. Она чуть не лишила брата жизни своею присягою, увряя, что длаетъ это для спасенія фамильнаго имени. Какъ будто ему-бы было легче, если бъ его повсили подъ настоящимъ именемъ! И она вдобавокъ обвиняетъ его въ томъ, что онъ хотлъ украсть ея имя въ пользу Юліи. Очень все это мило, не правда ли? И никто не видлъ ее цлыхъ семь лтъ. Даже этотъ Пойнсетъ. Она бранитъ меня за то, что я высказываю свое мнніе о немъ. Извиняетъ его, говоря, что сама скрывалась отъ него. Отказывается видть Юлію, которая лежитъ больная въ Морисвилл со своимъ новорожденнымъ…

— Но вдь она тогда убжала за помощью для тебя и для брата,— сказалъ Гамлинъ, желая заставить ее высказаться.

— Да? вы такъ думаете? Неужели она не могла доврить это дло своему милому дружку, чтобы онъ одинъ шелъ за помощью? Или она боялась, что онъ не вернется? Она покинула и меня, и Гэба ради него… И она еще сметъ говорить, что Гэбъ обезчестилъ свою фамилію, женившись на Юліи! Какъ будто она сама не обезчестила насъ всхъ!

— Перестань!— крикнулъ вдругъ Гамлинъ злобно.— Разв ты не видишь, что ты-сводишь меня съ ума?

Онъ замолкъ, видя, какъ сильно сконфузилась и опечалилась Олли.

— Ну, не сердись!— добавилъ онъ мягче.— Я сегодня чувствую себя скверно. Пришли ко мн доктора Дюшена, если найдешь его. Стой! поцлуй меня и спокойной ночи. Можешь теперь итти!

Будучи уврена, что съ Гамлиномъ произошла важная перемна, она тотчасъ же отыскала доктора. Должно-быть, она поразила его своимъ встревоженнымъ видомъ, потому что докторъ, немного спустя, опасливо вошелъ къ больному.

Онъ подошелъ къ кровати и хотлъ взять руку Гамлина, но тотъ спряталъ свой сильно бьющійся пульсъ подъ одяло и спросилъ, пристально глядя на доктора:

— Можно мн отсюда ухать?

Докторъ наклонился надъ нимъ. Посл быстраго осмотра онъ, должно-быть, прочелъ на лиц Гамлина нчто особенное, незамтное для другихъ.

— Вы можете хать хоть сейчасъ же, но только ваша жизнь подвергнется большой опасности!— отвтилъ онъ.

— Рискну!— сказалъ Гамлинъ.— Я игралъ въ отчаянную игру въ послдніе шесть мсяцевъ, и теперь ужъ поздно бастовать… Прикажите Питу снарядить меня въ путь!

— Куда вы хотите хать?— спросилъ докторъ спокойно, все еще наблюдая его.

— Куда глаза глядятъ!— бухнулъ Гамлинъ, но сознавая, что слдуетъ объяснить цль путешествія, когда дешь не одинъ, добавилъ.— Въ миссіонерство святого Антонія.

— Хорошо!— отвтилъ Дюшенъ серьезно.

Нельзя опредлить, вслдствіе чего силы Гамлина начали подкрпляться съ этой минуты: вслдствіе-ли лкарствъ, или твердой воли и желанія жить.

Приготовленіе къ поздк окончились скоро, и черезъ два часа онъ былъ снаряженъ въ путь.

— Я не желаю, чтобы около меня хныкали,— сказалъ онъ:— я покидаю сцену, но это не мшаетъ игр: она можетъ продолжаться и безъ меня.

Тмъ не мене Гэбріель цплялся до послдняго мгновенія за дверцы кареты, увозившей Гамлина.

— Я похалъ бы слдомъ за вами въ таратайк, Гамлинъ, но мн нельзя оставить жену, у которой родился такой крошечный малютка… она очень больна… вы не можете понять, не будучи отцомъ, этой любви къ дтямъ… Я думалъ, что вы останетесь довольны тмъ, что я взялъ на-поруки Перкинса, вдь, онъ не убилъ же Рамиреца, который самъ лишилъ себя жизни, какъ оказалось на суд. Удивляюсь вашему здоровому виду, Гамлинъ, и радуюсь, что Олли детъ съ вами. Грэсъ тоже похала бы, но ей слдуетъ быть по-осторожне съ чужими, такъ какъ она ужъ семь лтъ обручена съ Пойнсетомъ, который былъ моимъ защитникомъ.. Она и то ужъ ссорилась съ нимъ, но это дло обычное между влюбленными. Вы, конечно, не осудите ихъ.

— Позжай!— бшено крикнулъ Гамлинкучеру.— Какого чорта ты ждешь?!

Онъ въ сильномъ изнеможеніи опустился на подушки, между тмъ какъ Гэбріеля обдало облакомъ пыли изъ-подъ быстро отъхавшей кареты.

Чмъ дальше Гамлинъ узжалъ отъ Одноконнаго Стана, тмъ больше закрплялись его силы, такъ что онъ прибылъ въ Санъ-Антоніо съ прежнею самоувренностью и отвагою. Эта перемна возбуждала надежды во всхъ окружающихъ, исключая доктора.

Онъ тотчасъ освидтельствовалъ больного и сказалъ на ухо Питу:

— Онъ пробудетъ въ такомъ возбужденномъ состояніи около трехъ дней. Я сейчасъ ду обратно и возвращусь сюда черезъ три дня, если не получу отъ васъ телеграммы.

Весело простившись съ паціентомъ, онъ отправился предварительно къ патеру Фелипе.

— Я привезъ сюда больного, въ очень критическомъ положеніи,— сказалъ онъ — Гостиница неудобна для него. Нтъ ли здсь семейства, гд бы его приняли по вашей просьб? Онъ будетъ въ тягость не больше одной недли: онъ или поправится, или умретъ. Правда, онъ даже не протестантъ и ни во что не вритъ, по вдь вы умете обходиться также и съ язычниками, патеръ Фелипе.

Священникъ внимательно взглянулъ на доктора, слава котораго дошла и до Санъ-Антоніо.

— Это очень печальный случай, но я постараюсь исполнить вашу просьбу,— отвтилъ іезуитъ задумчиво.

На слдующій день Гамлинъ помстился въ дом сеньоры Сепульвида, бывшей въ отсутствіи. Явившись домой, она изумилась, потомъ разсердилась, но въ конц-концовъ осталась очень довольною, узнавъ въ Гамлин таинственнаго незнакомца, котораго видла однажды подъ окнами ранчо Св. Троицы. Джэкъ былъ еще красивъ, несмотря на болзнь, и носилъ на себ печать долгихъ страданій, всегда симпатичную женщинамъ.

Она стала заботиться о Гамлин, какъ нельзя усердне. Въ одинъ прекрасный вечеръ она лукаво спросила его:

— Если не ошибаюсь, я видла васъ прежде въ Св. Троиц въ дом доньи Долоресъ?

Гамлинъ былъ слишкомъ ревностный поклонникъ прекраснаго пола, чтобы думать о другой женщин, кром той, съ которою говорилъ. Онъ небрежно кивнулъ головою въ отвтъ.

Это убдило донью Сепульвида въ томъ, что онъ тогда прізжалъ въ ранчо только ради нея, и что теперешній его пріздъ къ ней давно задуманъ имъ. Болзнь же тутъ только предлогъ.

— Вы знаете, конечно, что бдная Долоресъ погибла страшною смертью,— произнесла она съ соболзнованіемъ.

— Когда?

— Во время землетрясенія, 8-го числа.

Гамлинъ сообразилъ, что онъ видлъ Грэсъ 10-го, и кивнулъ головою.

— Да, печальный конецъ!… А можетъ-быть, это и къ лучшему, она безнадежно любила своего адвоката… знаменитаго Пойнсета!… Для нея было легче умереть, чмъ знать, что онъ только хитрилъ… Вы врите въ предопредленіе, мистеръ Гамлинъ?

— Вы хотите сказать — въ случайности?

— Я имю причину врить въ предопредленіе,— продолжала донья Марія.— Бдняжка Долоресъ была дружна со мною… Но нкоторые позволяли себ сплетничать, будто его вниманіе было обращено исключительно на меня.

Она лукаво опустила голову и исподлобья взглянула на Гамлина.

— Питъ!— позвалъ Гамлинъ слабымъ голосомъ.

— Я здсь, масса Джекъ!

— Не пора ли мн принять лкарство?

Вернувшись, докторъ Дюшенъ спросилъ паціента:

— Вы ничего не имете противъ того, чтобы пригласить на консиліумъ доктора Мэкинтоша — замчательно хорошаго человка?

— Ничего не имю.

Мистеръ Мэкинтошъ былъ вызванъ въ тотъ же день телеграммой. Три часа говорили доктора на непонятномъ язык. А когда докторъ Макинтошъ удалился, то Дюшенъ слъ къ кровати больнаго.

— Джекъ, вы все приготовили, что слдуетъ?

— Все, сэръ!

— Джекъ, вы сегодня осчастливили стараго Пита.

Джекъ вопросительно взглянулъ на доктора.

— Вы уврили его, что вруете одинаково съ нимъ,— продолжалъ докторъ серьезно.

Лицо Гамлина озарилось легкою улыбкою.

— Онъ все читалъ мн проповди — ну, я и подумалъ: мн вдь ничего не стоитъ успокоить его,— сказалъ онъ.— Докторъ, этотъ старикъ былъ привязанъ ко мн — жилъ только для меня, а мн больше нечмъ отблагодарить его. Не равная игра.

— Значитъ, вы сами убждены, что скоро умрете?— спросилъ докторъ серьезно.

— Увренъ безусловно.

— Вамъ больше нечего сказать?

— Нтъ.

Настала мучительная тишина, слышался только стукъ маятника.

Раздался хохотъ одного изъ товарищей Джека въ сосдней комнат, пришедшаго его навстить и угощавшагося между тмъ ликеромъ.

— Скотти могъ бы вести себя поприличне въ дом порядочной женщины,— прошепталъ все боле и боле слабвшій Джекъ.— Скажите ему, что бы онъ убрался, а то… я — голосъ измнилъ ему.

Черезъ минуту онъ снова заговорилъ съ усиліемъ:

— Докторъ!

— Что, Джекъ?

— Не говорите Питу, что… я… обманулъ… его.

— Не скажу, Джекъ.

Настала тишина.

Дюшенъ, подождавъ немного, тихо взялъ блыя прозрачныя руки Гамлина, скрестилъ ихъ на его груди и отворилъ дверь въ сосднюю комнату, откуда на него взглянули дв-три личности.

— Питъ!— сказалъ онъ серьезно.— Мн нуженъ только Питъ, а больше никто.

Старый негръ шатаясь вошелъ и, увидвъ блдное лицо своего господина, истерично зарыдалъ и кинулся на колни позл кровати. Докторъ Дюшенъ печально взглянулъ на оба лица — блое и черное, лежавшія рядомъ на подушк. Оба были орошены слезами. Потомъ негръ всталъ, поднялъ глаза къ потолку, какъ будто видлъ голубое небо, (а можетъ быть, онъ и въ самомъ дл его видлъ) и сказалъ:

— Боже, Боже милостивый и правосудный! Теб вдь все равно: зачти мою вру и мои дла этому гршнику. Прими его въ лоно Авраамово, а меня предай вмсто него геенн огненной. Аминь.

LIV.
Въ старой хижин.

Не трудно было доказать права Грэсъ Конрой на Конроевскую землю по завщанію д-ра Деварже. Думфи съ удовольствіемъ удостоврилъ ея личность, такъ какъ черезъ это разршились вс сомннія относительно смерти его жены и она не претендовала на рудникъ, открытый ея братомъ.

Нсколько дней спустя по смерти Гамлина, Гэбріель и Олли опять находились въ старой хижин, ужъ почти разрушенной, они сюда пришли не для тайнаго совщанія, а для того, чтобы удостовриться — возможно ли еще сдлать эти стны годными для жилья, такъ какъ Гэбріель наотрзъ отказался жить въ новомъ дом. Миссисъ Конрой съ ребенкомъ жила пока въ гостиниц.

— Мн кажется, что нсколько досокъ и двухъ рабочихъ рукъ достаточно, чтобы исправить все,— сказалъ Гэбріель.— Мы здсь провели счастливое время, Олли!

— Да, — произнесла она также разсянно, глядя куда-то въ даль.

Гэбріель схватилъ ее за руку и слъ съ нею на порогъ.

— Ты вовсе не слушаешь меня, Олли?

Она вдругъ зарыдала безъ видимой причины и обхватила его руками. Со дня смерти Гамлина, она нердко плакала.

— Я думала о бдной Грэсъ, Гэбъ!— объяснила она.

— Въ такомъ случа она легка на помин, потому что, если я не слпъ, то это она идетъ.

Грэсъ дйствительно, подходила въ сопровожденіи Артура Пойнсета. Вс сначала молчали. Черезъ мгновеніе сестры лежали другъ у друга въ объятіяхъ. Мужчины сначала смотрли другъ на друга исподлобья, но потомъ началось общее обниманіе.

Когда Грэсъ высвободила свою прекрасную головку изъ рукъ Гэбріеля, Пойнсетъ сказалъ торжественно:

— Такъ какъ вы нашли снова вашу сестру, то позвольте представить вамъ ее въ качеств моей жены.

— Но ты вовсе не похожа на новобрачную,— замтила практичная Олли.— Нтъ на теб ни внка, ни покрывала…. одта въ черное….

— Да, вдь, мы уже семь лтъ какъ женаты, Олли,— отвтилъ находчивый Артуръ.

Началась оживленная болтовня, какъ будто эти люди никогда и не ссорились.

— Знаешь ли,— сказала Грэсъ брату,— что мы съ мужемъ завтра демъ на востокъ, но сперва мы хотимъ, чтобы ты согласился жить въ своемъ новомъ дом.

— Я долженъ сперва исполнить одну обязанность,— отвтилъ Гэбріель:— передать теб нкоторыя бумаги, попавшія ко мн въ руки. Вотъ эта бумага была прислана мн, неизвстно кмъ, по почт….

Онъ вручилъ Грэсъ желтый испачканный конвертъ.

Она быстро вскрыла его, прочла, покраснла и спрятала въ карманъ.

— А вотъ эту бумагу я нашелъ въ пещер,— продолжалъ Гэбріель, вытаскивая другую бумагу.— Это описаніе здшняго рудника, составленное д-ромъ Деваржемъ.

Артуръ взялъ эту бумагу, осмотрлъ ее внимательно и сказалъ:

— Врно!

— Остается еще и 3-я бумага, сказалъ Гэбріель, вынимая изъ кошелька мелко сложенную бумажку:— это дарственная запись доктора Деваржа на твое имя, которую убитый — Рамирецъ — передалъ Юліи, а та, — добавилъ онъ, красня, сохранила ее для тебя, Грэсъ.

Артуръ принялъ и эту бумажку и крпко пожалъ руку Гэбріеля.

— Ну, а теперь,— добавилъ послдній,— становится уже поздно, и намъ пора домой… Такъ какъ вы узжаете, то, врно, не откажетесь постить мою жену и маленькаго сына. Это замчательно крошечный ребенокъ, Пойнсетъ! Трудно даже поврить, что онъ такъ похожъ на меня.

Олли и Грэсъ отошли въ сторону и вели оживленную бесду.

— Вотъ такъ я взяла камень изъ огня,— говорила Грэсъ, беря съ очага камень, — онъ былъ такой же черный, но я потерла его сукномъ, и онъ заблестлъ, какъ чистое серебро, а докторъ Деваржъ сказалъ…

— Мы идемъ, Грэсъ,— перебилъ ее Пойнсетъ,— проститься, съ миссисъ Конрой.

Грэсъ колебалась, но Артуръ взялъ ее руку и пожалъ такъ убдительно, что она протянула другую руку Олли, и вс трое Дослдовали за Гэбріелемъ.

LV.
Прошедшее разъясняется.

Мы не знаемъ подробностей сцены примиренія миссисъ Конрой съ Гресъ и Пойнсетомъ, а потому перейдемъ къ дальнйшимъ происшествіямъ.

Какъ только вс простились, и Пойнсетъ съ женою ухали, Гэбріель нагнулся къ изголовью жены.

— Мн показалось, будто ты и Пойнсетъ были прежде знакомы, Юлія,— сказалъ онъ.

— Да, я видла его, только не здсь… Надюсь, что онъ не часто будетъ посщать насъ,— отвтила она, блеснувъ своими холодными, срыми глазами.— Но взгляни-ка на мальчика… онъ, право, смется, онъ узнаетъ тебя!

Гэбріель пришелъ въ восторгъ отъ необыкновенныхъ спо собностей своего ребенка и сейчасъ же перемнилъ разговоръ. Въ то же время происходилъ подобный же разговоръ между Грэсъ и Артуромъ.

— Скажи, пожалуйста, Артуръ, гд ты прежде видлъ Юлію Конрой?— спросила Грэсъ во время поздки съ мужемъ въ Виндгамъ.

— Я ее раньше никогда не видалъ, — отвтилъ Артуръ быстро,— и мн кажется, моя дорогая, что чмъ меньше мы будемъ видться съ нею, тмъ будетъ лучше.

— Почему такъ?

— Да, кстати, душа моя, я все забывалъ тебя спросить: что это за бумага, которую передалъ теб Гэбріель?— спросилъ онъ, уклоняясь отъ отвта.

Грэсъ достала бумагу, покраснла немного, обняла мужа, поцловала его и дала ему ее прочесть.

Содержаніе бумаги было слдующее:

‘Симъ удостовряю, что 18 мая 1848-го года ко мн въ Санъ-Херонимо явилась молодая двушка, назвавшая себя Грэсъ Конрой, и просила у меня помощи и покровительства. Такъ какъ я не имю родныхъ или друзей, то я усыновилъ ее, подъ именемъ доньи Долоресъ Сальватіерра. Полгода спустя, а именно 12-го ноября 1848-го года, она разршилась отъ бремени мертворожденнымъ сыномъ, прижитымъ ею съ ея нареченнымъ женихомъ Филипомъ Ашлеемъ. Желая сохранить эту тайну и не быть узнанной родственниками, она стала ежедневно мыться, по совту индіанки Мануэлы, сокомъ дерева іокато, придававшимъ ея кож бронзовый цвтъ. Посл этой метаморфозы я сталъ выдавать ее за свою дочь, прижитую съ индйской принцессою Никитой, и утвердилъ ее въ полныхъ правахъ наслдства ко всему моему движимому и недвижимому имуществу.

‘Санъ-Херонимо, 11 декабря 1848-го года, Хуанъ Гермензильдо Сальватіерра’.

— Какимъ образомъ могла эта бумага попасть въ руки Гэбріеля?— спросилъ Артуръ.

— Ну, ужъ этого я сама не знаю.

— Кому ты передала ее?

— Патеру Фелипе.

— Ахъ, да! теперь я понялъ: значитъ, это ты и была въ роли давно умершей жены мистера Думфи?

— Я не знаю, что сдлалъ патеръ Фелипе съ бумагою, я просто доврила ему свою тайну,— отвтила Грэсъ, нетерпливо покачавъ головою.

— Ты ему все разказала?

— О теб я не упоминала, дурашка!

Артуръ поцловалъ ее за это названіе.

— Но мн слдовало бы разсказать всю исторію донь Сепульвида, когда она похвасталась, что ты сватался за нее. Ты этого не длалъ?

И Грэсъ прямо взглянула ему въ глаза.

— Никогда даже и не думалъ!— отвтилъ смло этотъ примрный супругъ и правдивый юноша.

LVI.
Отрывокъ изъ письма Олимпіи Конрой къ Грэсъ Пойнсетъ.

‘…Мальчикъ растетъ не по днямъ, а по часамъ. Но, главное: мы опять стали богатыми людьми! Гэбріель снова нашелъ серебряную руду — и все по твоей милости. Помнишь, ты мн разсказывала, какъ докторъ Деваржъ далъ теб однажды камень, и ты стала его тереть, тереть и дотерла до того, что онъ заблестлъ, точно серебряный. И въ этотъ разъ въ нашей хижин ты тоже взяла обломокъ камня отъ старой печи и потерла его платкомъ. На другой день Гэбъ замтилъ, что обломокъ блеститъ, и сказалъ: ‘Значитъ, у насъ есть серебряная жила: камни для печи я бралъ съ сосдней горы’. Дйствительно, онъ пошелъ на то мсто, сталъ копать и опять нашелъ серебряную руду. Мы опять разбогатли и непремнно къ вамъ прідемъ на тотъ годъ, если только Гэбъ поумнетъ, а то онъ такой дуракъ, что его совстно и везти. Будь здорова и счастлива.

‘Любящая тебя сестра Олимпія Конрой’.

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙБРЭТЪ-ГАРТА.

ГАБРІЕЛЬ КОНРОЙ.

I.Снаружи.

II.Внутри.

III.Габріель.

IV.Природа указываетъ путь.

V.Изъ снга въ мракъ.

VI.Слды.

VII.Слды начинаютъ исчезать.

VIII.Слды все боле и боле исчезаютъ.

IX.Слды исчезли навки.

X.Одноконный Станъ.

XI.Г-жа Деваржъ.

XII.Миссисъ Маркль.

XIII.Габріель выдаетъ себя.

XIV.Простота и хитрость.

XV.Старый рудокопъ 49-го года.

XVI.Толпа свидтелей.

XVII.Прелестная миссисъ Сепульвида.

XVIII.Патеръ Фелипе.

XIX.Донья Марія производитъ впечатлніе.

XX.Два скорби.

XXI.Страничка изъ прошлаго.

XXII.Быки изъ усадьбы св. Троицы.

XXIII.Домашняя жизнь мистера и миссисъ Конрой.

XXIV.Найдено и потеряно.

XXV.М-ръ Думфи встрчаетъ стараго пріятеля.

XXVI.Джекъ Гамлинъ отдыхаетъ.

XXVII.Викторъ длаетъ неожиданно открытіе.

XXVIII.Экспертъ.

XXIX.Гэбріель разсуждаетъ о приличіяхъ.

XXX.Неожиданные постители большой Конроевской гостиницы.

XXXI.Отдыхъ мистера Думфи.

XXXII.Думфи получаетъ извстіе о своей жен.

XXXIII.Миссисъ Конрой получаетъ неожиданный визитъ.

XXXIV.Габріель Конрой отъ всего отрекается.

XXXV.Что было подъ сосной.

XXXVI.Продолженіе отдыха м-ра Гамлина.

XXXVII.Содйствіе Гамлина.

XXXVIII.Думфи довряетъ свои тайны Пойнсету.

XXXIX.Гамлинъ находитъ свою старую любовь.

XL.Три голоса.

XLI.У Думфи является стремленіе къ недвижимой собственности.

XLII.Упадокъ правосудія.

XLIIIIN TENEBRIS SERVARE FIDEM *).

XLIV.Гекторъ появляется изъ рва.

XLV.Посл землетрясенія.

XLVI.

Пропавшій конвертъ.

XLVIIДо суда.

XLVIII.Чего не зналъ А-Фи.

XLIX.Уголовный процессъ.

L.Братъ и сестра.

LI.Родственная встрча.

LII.Слды прошлаго.

LIII.Смерть Джека Гамлина.

LIV.Въ старой хижин.

LV.Прошедшее разъясняется.

LVI.Отрывокъ изъ письма Олимпіи Конрой къ Грэсъ Пойнсетъ.

Читайте также:

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БРЭТЪ-ГАРТА.

I.
Снаружи.

II.
Внутри.

III.
Габріель.

IV.
Природа указываетъ путь.

V.
Изъ снга въ мракъ.

VI.
Слды.

VII.
Слды начинаютъ исчезать.

VIII.
Слды все боле и боле исчезаютъ.

IX.
Слды исчезли навки.

X.
Одноконный Станъ.

XI.
Г-жа Деваржъ.

XII.
Миссисъ Маркль.

XIII.
Габріель выдаетъ себя.

XIV.
Простота и хитрость.

XV.
Старый рудокопъ 49-го года.

XVI.
Толпа свидтелей.

XVII.
Прелестная миссисъ Сепульвида.

XVIII.
Патеръ Фелипе.

XIX.
Донья Марія производитъ впечатлніе.

XX.
Два скорби.

XXI.
Страничка изъ прошлаго.

XXII.
Быки изъ усадьбы св. Троицы.

XXIII.
Домашняя жизнь мистера и миссисъ Конрой.

XXIV.
Найдено и потеряно.

XXV.
М-ръ Думфи встрчаетъ стараго пріятеля.

XXVI.
Джекъ Гамлинъ отдыхаетъ.

XXVII.
Викторъ длаетъ неожиданно открытіе.

XXVIII.
Экспертъ.

XXIX.
Гэбріель разсуждаетъ о приличіяхъ.

XXX.
Неожиданные постители большой Конроевской гостиницы.

XXXI.
Отдыхъ мистера Думфи.

XXXII.
Думфи получаетъ извстіе о своей жен.

XXXIII.
Миссисъ Конрой получаетъ неожиданный визитъ.

XXXIV.
Габріель Конрой отъ всего отрекается.

XXXV.
Что было подъ сосной.

XXXVI.
Продолженіе отдыха м-ра Гамлина.

XXXVII.
Содйствіе Гамлина.

XXXVIII.
Думфи довряетъ свои тайны Пойнсету.

XXXIX.
Гамлинъ находитъ свою старую любовь.

XL.
Три голоса.

XLI.
У Думфи является стремленіе къ недвижимой собственности.

XLII.
Упадокъ правосудія.

XLIII
IN TENEBRIS SERVARE FIDEM *).

XLIV.
Гекторъ появляется изъ рва.

XLV.
Посл землетрясенія.

XLVII
До суда.

XLVIII.
Чего не зналъ А-Фи.

XLIX.
Уголовный процессъ.

L.
Братъ и сестра.

LI.
Родственная встрча.

LII.
Слды прошлаго.

LIII.
Смерть Джека Гамлина.

LIV.
Въ старой хижин.

LV.
Прошедшее разъясняется.

LVI.
Отрывокъ изъ письма Олимпіи Конрой къ Грэсъ Пойнсетъ.