Г-жа Крюднер, Пыпин Александр Николаевич, Год: 1869 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 52 минут(ы)

Г-ЖА КРЮДНЕРЪ.

СТАТЬЯ ПЕРВАЯ.

Имя баронессы Крюднеръ довольно извстно всмъ, кто знакомъ съ исторіей царствованія императора Александра. Эта давность играетъ характеристическую роль именно въ тотъ критическій періодъ времени, когда въ идеяхъ императора, а затю и въ характер его дятельности и правленія совершился переломъ, довольно рзво раздлившій дв половины царствовавъ двумя различными направленіями. Именно въ это время баронесса Крюднеръ пользовалась вниманіемъ императора, и оказала на него извстное вліяніе, любопытное въ историческомъ смысл. Мы не хотимъ преувеличивать этого вліянія, — хотя одно время оно выражалось очень рельефно и рзко, — мы склонна скоре считать явленіе г-жи Крюднеръ случайностью, которая могла бы отсутствовать, не измнивъ хода вещей, могла бы быть замнена чмъ-нибудь другимъ подобнымъ, но во всякомъ случа, въ этой личности и въ ея отношеніи въ событіямъ весьма ясно сказался историческій духъ времени, такъ что въ ней мы имемъ наглядный образчикъ мистическихъ тенденцій эпоха.

Несмотря на этотъ интересъ исторіи г-жи Крюднеръ, No русской литератур до сихъ поръ очень мало извстны подробности ея біографіи, мы желали бы въ настоящемъ случа восполнить этотъ недостатокъ по тмъ матеріаламъ, какихъ значительное количество уже извстно въ литератур иностранной. Книга Эйнара {Vie de madame de Kiudener, par Charles Eynard, 3 vol. Paris, 1849.} представляетъ наиболе біографическихъ сидній о г-ж Крюднеръ, и несмотря на свою тенденцію, можетъ служить важнымъ источникомъ. Предположивъ написать біографію г-жи Крюднеръ, Эйнаръ старательно собиралъ свднія въ книгахъ, журналахъ, вступалъ въ сношенія съ лицами, которыя знали г-жу Крюднеръ и были ея друзьями, собиралъ ея переписку и т. д., и благодаря этому могъ во многихъ случаяхъ указывать неточности или положительныя ошибки прежнихъ ея біографовъ. Для исторіи религіознаго развитія г-жи Крюднеръ, составляющаго для насъ главный интересъ ея біографіи, книга Эйнара даетъ тмъ боле любопытныя данныя, что самъ авторъ вполн сочувствуетъ идеямъ своей героини, и хотя иногда указываетъ въ ея дяніяхъ нкоторыя ошибки, но вообще является самымъ ревностнымъ ея апологистомъ. Такимъ образомъ, мы можемъ вполн найти здсь одну сторону дла — изображеніе и защиту г-жи Крюднеръ въ смысл ея поклонниковъ. Если мы прибавимъ, что книга Эйнара посвящена г-дамъ де-Фаллу (извстному другу г-жи Свчиной, и благочестивому католическому писателю) и Рессетъе, это еще объяснитъ точку зрнія Эйнара.— Но отдливъ это исключительное освщеніе, мы встртимъ въ книг Эйнара много любопытныхъ данныхъ: собранныя имъ черты доставятъ довольно матеріала для характеристики г-жи Крюднеръ, хотя эта характеристика въ конц концовъ не совсмъ будетъ соотвтствовать планамъ ея панегириста. Къ фактамъ, сообщавшемъ у Эйнара, мы присоединимъ свднія, доставляемыя нкоторыми другими источниками — разсказами ея современниковъ и ея собственными писаніями {Указаніе сочиненій г-жи Крюднеръ и того, что было писано о ней въ прежнее время, см. въ Allgem. Schriftsteller- und Gelehrten Lexikon’ der Provinaen Livland, Kathland u. Kurland, von Becke und Hapiertky. Mitau. 1827—32. II, 653—558.— Другіе матеріалы мы укажемъ дальше.}.

I.
Молодость г-жи Крюднеръ.

Г-жа Крюднеръ была урожденная Фитингофъ. Эта извстная остзейская фамилія доставила въ XIV — XV столтіи двухъ гросмейстеровъ тевтонскому ордену, но потомъ пришла въ упадокъ и поднялась снова уже въ XVIII столтіи, когда одинъ изъ ея представителей, именно отецъ г-жи Крюднеръ, человкъ съ большой практической энергіей, пріобрлъ обширное состояніе промышленными предпріятіями. Онъ имлъ домъ въ Петербург, богатый домъ въ Риг, гд у него былъ свой театръ, который онъ продалъ потомъ городу, и много земель въ Лифляндіи, подъ конецъ онъ былъ тайнымъ совтникомъ и вендоромъ. Фитингофъ женился на послдней дочери фельдмаршала Миниха, у нихъ было нсколько дтей, изъ двухъ сыновей одинъ умеръ въ дтств, другой былъ Борисъ Ив. Фитингофъ, впослдствіи одинъ изъ усердныхъ членовъ Библейскаго Общества.

Варвара-Юлія Фитингофъ, впослдствіи баронесса Крюднеръ, родилась 21-го ноября 1764. По обычаю, она воспитана была на свтскій манеръ, съ дтства владла французскимъ языкомъ, но вообще ея образованіе было очень небрежное. Въ 1777 Фитингофы отправились за границу, они прожили нсколько времени на водахъ въ Спа, гд былъ тогда модный сборный пунктъ европейской аристократіи, молодая Фитингофъ — не очень красивая, но съ выразительной физіономіей, — тогда уже обращала на себя вниманіе какъ богатая наслдница. Изъ Спа на вину Фитингофы отправились въ Парижъ. ‘Ливонская аристократія вообще мало интересовалась литературными талантами’, замчаетъ біографъ г-жи Крюднеръ, и отвергаетъ извстіе, будто бы молодая двушка уже въ это время видла въ дом отца тогдашнія французскія знаменитости, напр. Бюффона, д’Аламбера, Дидро, Гримма и испытывала ихъ вліяніе, быть можетъ, говоритъ Эдгаръ, когда-нибудь они и были приглашены, въ подражаніе мод салоновъ, но двица Фитингофъ не извлекла отсюда ничего для своего развитія. Единственнымъ учителемъ ея былъ здсь знаменитый танцоръ Вестрисъ, притомъ она была еще ребенокъ. Общество Фитингофовъ состояло исключительно изъ придворной свтской аристократіи. Весной слдующаго года Фитингофы отправились въ Англію, и прожита тамъ нсколько времени у своихъ знакомыхъ, пріобртенныхъ въ Спа, вернулись въ Ригу. Образованіе двушки осталось на рукахъ обыкновенной француженки-гувернантки, которая учила ее хорошимъ манерамъ.

Восьмнадцати лтъ она вышла замужъ за барона Крюднера. Онъ былъ старше ея двадцатью годами. Получивъ прочное образованіе въ Лейпцигскомъ университет, онъ вступилъ на дипломатическое поприще, и состоялъ при Штакельберг, сначала въ Испаніи, потомъ въ Варшав. Проживъ нсколько времени въ Париж, онъ завязалъ дружескія отношеніе съ Руссо, теперь онъ былъ русскимъ министромъ въ Курляндіи, имя деликатную миссію приготовить сліяніе ея съ имперіей. Онъ уже былъ женатъ, но развелся съ первой женой, отъ которой у него осталась дочь.

Молодая Фитингофъ, кажется, вступила въ бракъ безъ особенно пылкаго чувства къ барону, но ей нравилась, конечно, перспектива блестящаго положенія въ обществ и жизни, общавшей длинный рядъ разнообразныхъ удовольствій. Баронъ Крюднеръ скоро увидлъ недостатки ея образованія и старался по возможности восполнить его прорхи — давая ей читать ‘избранные романы’, у нихъ устроивался домашній театръ и т. п. Первое время они жили, кажется, благополучно въ сред своей родни, въ начал 1784 у нихъ родился сынъ. Вскор баронъ Крюднеръ назначенъ былъ посланникомъ, въ Венецію. Жизнь въ Венеціи была опять рядомъ забавъ и удовольствій, г-жа Крюднеръ сохраняла привязанность къ мужу, достоинства котораго повидимому очень цнила, тмъ не мене, уже въ это время, посл трехъ-четырехъ лтъ замужества, отношенія стали измняться. Въ ней стала обнаруживаться сильне страстная натура, ея безпокойные сантиментальные порывы мало встрчали отвта въ серьезности барона Крюднера, слишкомъ занятаго заботами своего дипломатическаго положенія. Разница лтъ начала сказываться, и г-жа Крюднеръ охладвала къ мужу. Еще въ Венеціи, въ ихъ, дом былъ дружески принятъ одинъ молодой человкъ, секретарь посольства, уваженіе и любовь въ барону Крюднеру сблизили его съ г-жей Крюднеръ, еще сохранявшей къ мужу нжную привязанность, но потомъ къ этому дружескому присоединилось боле нжное чувство со стороны молодого человка, который однако скрывалъ свою страсть, наконецъ когда это стало превышать его силы, онъ добровольно удалился. Мы упоминаемъ объ этомъ эпизод потому, что на немъ основанъ романъ г-жи Крюднеръ ‘Валерія’, о которомъ мы упомянемъ дальше.

Черезъ полтора года (1786) баронъ Крюднеръ былъ назначенъ посланникомъ въ Копенгагенъ. Его предшественникъ Скавронскій жилъ съ большою роскошью, и Крюднеру надо было поддержать этотъ блескъ, тмъ боле еще, что когда Россія, объявила войну Швеціи, ему нужно было принимать каждодневно къ столу офицеровъ русскаго флота, сходившихъ на берегъ. Жизнь баронессы пошла какъ въ Венеціи Въ свтскихъ развлеченіяхъ, балахъ и домашнихъ театрахъ, не была забыта и литература: читали Мармонтедя, Бернардена де Сенъ-Пьера. Свтская жизнь оказывала свое дйствіе. ‘Пріобртая новыя средства нравиться,— говоритъ деликатный біографъ,— увеличивая развитіемъ увлекательность своего ума, г-жа Крюднеръ нечувствительно теряла свое наивное и граціозное незнаніе (sa naive et gracieuse ignorance). Сама того не замчая, она жертвовала желанію быть пріятной всмъ, — то, что помогло ей покорить одного’, etc. Самъ ея упомянутый поклонникъ находилъ, что ея кокетство и страсть къ развлеченіямъ ‘не отвчали обязанностямъ жены и матери’, и въ это-то время ршился удалиться. Посл своего отъзда, онъ написалъ барону Крюднеру письмо, въ которомъ высказалъ причину своего удаленіи. Крюднеръ показалъ письмо жен: онъ думалъ, что это произведетъ на нее полезное дйствіе. Но онъ ошибся: она увидла, что потеряла въ этомъ поклонник тотъ идеалъ нжной страсти, котораго потребность она чувствовала, и теперь стала отыскивать тотъ, же идеалъ между другими. Свтскій шумъ началъ утомлять ее, она скучала такъ, что это отражалось на ея здоровь. Ршено было, что она отправится въ южную Францію.

Она отправилась въ путь, съ ней были и двое ея маленькихъ дтей. По дорог она провела нсколько мсяцевъ въ Париж. Это было именно въ 1789. Въ обществ носились новыя идеи, возвышенныя надежды и ожиданія, во все это кажется не произвело на г-жу Крюднеръ особеннаго впечатлнія.

Біографъ ея говоритъ, что парижская жизнь была новымъ фазисомъ ея развитія, что, какъ въ Венеціи заговорило ея сердце, въ Копенгаген проснулось свтское тщеславіе, такъ теперь въ Париж началъ предъявлять свои права умъ. Но предъявленіе было покамстъ не велико. Она должна была замтить, что остается чужда интересамъ общества, въ которое теперь попала, и старалась дополнить свое литературное образованіе. Она читала ‘Путешествіе молодого Анахарсиса’, Бартелеми, тогда только что вышедшее, и свела дружбу съ Бернарденомъ де Сенъ-Пьеромъ, который ‘принялъ ее съ восторгомъ въ память ея дда’. Дло въ томъ, что Бернарденъ де Сенъ-Пьеръ былъ въ молодости большой авантюристъ, между прочимъ, онъ искалъ счастья и въ Россіи, въ шестидесятыхъ годахъ онъ былъ въ русской служб инженеромъ подъ начальствомъ Миниха. Бернарденъ де Сенъ-Пьеръ привтствовалъ революцію съ энтузіазмомъ, который раздляло тогда много достойныхъ людей, настроенныхъ на идеальныя ожиданія. Мы упоминали, что въ г-ж Крюднеръ это не нашло отголоска, вопросы, о которыхъ шло дло, были слишкомъ чужды и вроятно даже мало понятны свтской женщин — какъ бы она ни была умна — и у которой притомъ на первомъ план стояла личная потребность въ развлеченіяхъ. Одна черта тогдашней жизни и литературы пристала въ ней, кажется, крпко, и въ разныхъ формахъ сохранилась потомъ на всю ея жизнь. Это — преувеличенная сантиментальность и мечтательная экзальтація, задатки которой были впрочемъ ея врожденнымъ свойствомъ. Ей воображалось тогда, что ‘она любитъ только простыя и естественныя удовольствія, мирныхъ друзей, ровную жизнь, любитъ только то, что любили лучшіе изъ людей, изучаетъ жизнь достойныхъ людей, чтобы подражать имъ въ собственной жизни, любитъ только природу и себя самое — въ томъ порядк, какой она установила’. Въ другомъ мст она говоритъ: ‘я ощущала потребность быть почувствованной (j’avais besoin d’tre sentie), и среди роскоши и суетныхъ удовольствій, развлекавшихъ меня въ Копенгаген, я оставалась проста и истинна, и всегда близка къ природ‘. Эта близкая въ природ женщина, оставившая Копенгагенъ также для экономіи, чтобы не держать открытаго дона, въ три мсяца своей жизни въ Париж должна была заплатить своей модистк двадцать тысячъ франковъ.

Изъ Парижа она отправилась въ южную Францію, на воды въ Пиренеяхъ, болзни невидимому ее оставили, потому что она весело жила въ кружк нсколькихъ лицъ изъ французской и русской аристократіи. ‘Букетъ священныхъ привязанностей и суровыхъ обязанностей мало-по-малу развязался въ этой душ при дуновеніи испорченнаго свта. Чистоты мыслей уже не было здсь, чтобы гарантировать чистоту чувствъ, и соблазны нжности, очарованія лести обезоружили г-жу Крюднеръ’, разсказываетъ опять галантерейный біографъ. Другими словами, въ это время у нея завязались нжныя отношенія съ французскимъ графомъ Фрежвиллемъ. Ей нужно было хать въ Копенгагенъ, но она осталась въ Париж, пока должна была покинуть его по необходимости. Произошло извстное бгство короля. Г-жа Крюднеръ была знакома съ г-жей Корфъ, которая отдала свой паспортъ для путешествія королевской семь {Eynard, I, 48. ‘Р. Архивъ’ напечаталъ недавно нкоторыя подробности объ этой г-ж Корфъ.}, и когда король былъ остановленъ и возвращенъ въ Парижъ, г-жа Крюднеръ опасалась, что преслдованіе и подозрніе могутъ пасть и на нее. Вмст съ тмъ Фрежвилля потребовали въ его полкъ. Г-жа Крюднеръ выхала изъ Парижа, и графъ, сопровождавшій ее, эмигрировалъ переодвшись лакеемъ. Когда она встртилась съ мужемъ, онъ былъ опечаленъ этой исторіей, но предоставилъ ей отправиться жъ роднымъ въ Ригу. Фрежвилль разстался съ ней въ Берлин.

Г-жа Крюднеръ, конечно, скучала, она искала утшенія въ религіозныхъ размышленіяхъ, въ уединеніи и развлекалась чувствительными мечтаніями. Она вознамрилась впредь жить для своихъ дтей и ‘украсить жизнь’ своего мужа, въ тоже время въ письмахъ къ своему другу, г-ж Арманъ (прежней гувернантк ея падчерицы), жившей въ Швейцаріи, она мечтала о томъ, какъ он поселятся вмст, въ простой сельской обстановк, будутъ ‘трудиться какъ поселянки, длать добро, съ самоотверженіемъ переносить тягости жизни, и всегда благословлять благодтельнаго Творца природы за то, что онъ имъ пошлетъ’ (1792).

Въ 1792 Крюднеры жили въ одно время въ Петербург, но кровь, они имли конечно общихъ знакомыхъ. Однажды г-жа Крюднеръ услышала, что мужъ ея, дла котораго были разстроены, очень озабоченъ тмъ, чтобы возвратить ей ея приданое. ‘На другой же день она отправилась къ нему и между ними произошло трогательное примиреніе. ‘Желаніе загладить свою ошибку, сожалніе, что она разлучена съ сыномъ (который жилъ у отца), имли большую долю въ ршеніи г-жи Крюднеръ возвратиться въ семью, но мы не удивимся, если ея самолюбіе находило нкоторое удовлетвореніе въ благородномъ порыв, который побудилъ ее признать свою ошибку’, — такъ говоритъ даже ея почитатель. По прежнія отношенія все-таки не могли возвратиться, г-жа Крюднеръ отказывалась появиться въ Копенгаген, и дло ограничилось тмъ, что они вмст дохали до Берлина и нсколько времени остались тамъ, затмъ г-жа Крюднеръ начала свою прежнюю жизнь. ‘Когда здоровье ея поправилось, потребность въ сильныхъ ощущеніяхъ, свтъ и рядъ его нравственныхъ немощей снова взяли всю свою силу надъ г-жей Крюднеръ’. Она странствовала по равнымъ мстамъ Германіи, въ конц 1794 вернулась опять въ свое помстье въ Лифляндіи, доставшееся ей по смерти ея отца, гд между прочимъ пробовала филантропію съ своими крестьянами, потомъ снова отправилась на границу, и снова забывъ свои благоразумные планы уединенной добродтельной жизни, вела въ Швейцаріи прежнюю свтскую разсянную жизнь, наконецъ встртилась опять съ мужемъ и опять приняла благое ршеніе возвратиться въ домашнимъ пенатамъ. Баронъ Крюднеръ былъ тогда (около 1800) посланникомъ въ Берлин.

Но она мало принесла спокойствія и пользы въ домашнюю и оффиціальную жизнь барона Крюднера. По своему положенію онъ долженъ былъ вести извстную открытую жизнь, и г-жа Крюднеръ прежде всего должна была бы понять это, если она сколько-нибудь хотла ‘удовлетворить требованіямъ своего положенія’. Но оффиціальные пріемы и визиты, представленія во двору наскучили ей, и она своими капризами и причудами безпрестанно ставила мужа въ самыя неловкія положенія. Въ письмахъ къ своей пріятельниц, г-ж Арманъ, она жалуется на свою бдственную жизнь: ‘Vous savez combien la gne m’est funeste. Je regretterai toujours l’tt le plue mdiocre…. an brillant esclavage des cours…. J’ai eu des moments affreux et de poignante regrets d’avoir assujetti ma vie un semblable supplice, mais la religion m’а selle а sch les larmes am&egrave,res que je versais en secret: elle m’а prsent le charme secret des sacrifices pnibles’ и проч. Но на дл происходило совсмъ не то. ‘У себя дома она бывала иногда увлекательна, — разсказываетъ біографъ, — на дипломатическихъ обдахъ она раскрывала всю грацію своего ума. Ея оригинальный разговоръ, полный удачнымъ остроуміемъ и находчивостью, возбуждалъ общій интересъ, но едва мужъ ея усаживался за игру, она вознаграждала себя за любезность, ложилась на софу и вполн отдавалась дурному расположенію духа, которое производили въ ней скучный для нея Берлинъ и его жители. Это неблагоразумное поведеніе справедливо имъ не нравилось, на нерасположеніе они отвчали тмъ же, и это не было особенно полезно для длъ посольства’.

Иными словами, она несносно капризничала, и ея религія, на которую она ссылалась, была совершенно плоха и ни отъ чего ее не спасала: она была избалована, и прежняя жизнь конечно мало способна была воспитать ее для ‘тяжкихъ жертвъ’, которыми она хвалилась и которыхъ совсмъ не приносила.

Дурное расположеніе духа начинало усиливаться и тмъ, что время оказывало свое дйствіе на ея красоту. ‘Ей хотлось бы остаться молодой, и съ этой цлью она изобртала моды боле оригинальныя и странныя чмъ красивыя и граціозныя, которыя всмъ бросались въ глаза, не нравясь никому. Не умя довольствоваться тмъ, чтобы быть доброй, умной и любезной женщиной, она искала утшеній въ прошедшемъ, столь исполненномъ для нея прелестью и сожалніями, и любила окружать себя людьми, которые могли напоминать ей это прошедшее’ etc. Она все еще имла поклонниковъ, но потеряла уже прежнюю ‘простоту и тонкость вкуса’, которыя отличали ее десять лтъ назадъ. Все это конечно не способствовало мирному расположенію духа и домашнему счастію. Но г-ж Крюднеръ казалось, что она чрезвычайно помогла своему мужу даже въ дипломатическихъ длахъ. Въ это время баронъ Крюднеръ очутился однажды въ весьма затруднительномъ положеніи: императоръ Павелъ внезапно прислалъ ему повелніе объявить немедля Пруссіи войну. Повелніе получено было какъ разъ во время бала, который давало русское посольство и гд былъ самъ король. Крюднеръ затруднился исполнить повелніе, совершенно противорчившее его собственнымъ понятіямъ о положеніи вещей, и ршился не исполнить сто на свой рискъ — объяснивши императору вс свои основанія. Нсколько времени онъ провелъ въ мучительной неизвстности, пока наконецъ пришелъ отвтъ изъ Петербурга, оказалось, что императоръ одумался, онъ остался доволенъ поступкомъ Крюднера и осыпалъ его наградами. Понятно, что баронъ Крюднеръ держалъ это дло въ величайшей тайн, и по дипломатическимъ, и чисто личнымъ причинамъ, — онъ разсказалъ своей дочери эту исторію только по смерти Павла.

Г-жа Крюднеръ ‘была такъ ослплена на свой счетъ — говоритъ біографъ — что когда милости полились на ея мужа, она съ непонятнымъ тщеславіемъ воображала, что она не била чужда этому благополучію’. Она писала въ это время своей пріятельниц: ‘сказать ли вамъ — въ смиреніи моего сердца, потому что, вы знаете, у меня нтъ гордости, и можетъ я имть ее христіанинъ?— я думаю, что Богъ хотлъ благословить моего мужа съ тхъ поръ, какъ я вернулась къ нему. Онъ осыпанъ всевозможными’ милостями и наградами. Почему не подумать, что благочестивое сердце, которое съ простодушіемъ и врой проситъ небо содйствовать счастію другого, не достигаетъ этого?’

Г-жа Крюднеръ за это время еще далеко не была тмъ, чмъ она стала посл, но въ чертахъ ея характера, въ ея манерахъ, и привычкахъ отчасти уже проглядываютъ черты, крайнее развитіе которыхъ составило ея физіономію впослдствіи. Она уже въ это время обращается въ религіи, но эти обращенія были очень странны, ея религія слишкомъ близко стоитъ къ ея свтской жизни и ея домашнимъ ддамъ: она слишкомъ легко усматриваетъ дйствіе молитвы въ чинахъ и орденахъ своего мужа и въ устройств ея личныхъ длъ. Она уже съ этого времени рекомендуетъ своей пріятельниц: ‘Ah, remerciez le Ciel de m’avoir donn de la religion’, и ей кажется, что Провидніе въ особенности слдитъ за ней и именно ею интересуете!

Эта ея религія и добродтель не помшали ей опять бросать мужа, которому ея присутствіе по ея мннію приносило такія благословенія неба. Она отправилась на воды въ Теплицъ, гд проводила время въ свтскихъ развлеченіяхъ. Когда сезонъ кончился, она — вмсто Берлина, куда ждалъ ее Крюднеръ,— отправилась въ Швейцарію: правда, она хотла спроситься его мннія, но потомъ не нашла нужнымъ ждать его отвта. Она получила этотъ отвтъ, когда была уже въ Швейцаріи: Крюднеръ серьезно огорчался новой разлукой и не столько за себя, сколько за дтей, которымъ приходилось жить врозь, онъ желалъ, чтобы она прислала дтей въ Берлинъ, его старшую дочь (отъ первой жены) г-жа Крюднеръ увезла съ собой.

Въ Швейцаріи она проводила время въ обществ г-жи Сталь и имла нкоторый успхъ въ этомъ кружк: ея свтская находчивость и подвижной умъ совершенно подходили въ характеру этой котеріи, гд сохранялись вкусы старыхъ салоновъ прошлаго столтія. Г-жа Крюднеръ не могла конечно равняться съ г-жей Сталь своими литературными свдніями, которыя были гораздо ограниченне, но она нашла здсь новый интересъ, который потомъ завелъ и ее въ литературу. Изъ Швейцаріи она перехала въ Парижъ. Здсь таже г-жа Сталь познакомила ее съ Шатобріаномъ, который сталъ частымъ ея постителемъ. Шатобріанъ былъ моднымъ человкомъ въ то время: именно тогда появился ‘Духъ христіанства’, произведшій такое сильное впечатлніе, г-жа Крюднеръ была очень польщена тмъ, что Шатобріанъ далъ ей первый экземпляръ своей книги, за нсколько дней до ея выхода въ свтъ.

Свтская жизнь продолжалась по прежнему. ‘Ея салонъ — разсказываетъ біографъ — часто посщали нсколько избранныхъ друзей, но часто также и свтскіе люди, единственной рекомендаціей которыхъ были вншнія качества…. Г-жа Крюднеръ, уступая влеченіямъ сердца, вновь отдалась преходящимъ удовольствіямъ свта. Это сердце, которое такъ часто разочаровывалось обманчивыми свтскими привязанностями, почувствовало, что въ немъ, изъ самыхъ обломковъ его жизни, пробуждается та потребность любить, привязаться и страдать, которую она считала утихшей’, и т. д.

Въ Париж она узнала о смерти барона Крюднера (въ іюн 1802), она все еще собиралась выбрать время — ‘усладить его жизнь, облегчить бремя лтъ своей нжностью, заставить его забыть долгое одиночество, въ которомъ онъ жилъ’, по словамъ біографа, это было ея мечтой,— которую она однако не торопилась исполнить. Эта смерть должна была напомнить ей много несправедливостей и ошибокъ, ею сдланныхъ, — но кажется впечатлніе скоро изгладилось.

II.
Литературные труды.— ‘Валерія’.

Г-жа Крюднеръ возъимла литературныя наклонности еще до 1800, однажды при ней хвалили извстныя ‘максимы’ ЛаРошфуко, она замтила, что нтъ ничего легче какъ составлять подобныя изреченія, и стала импровизировать ихъ. Эти ‘максимы’ составили цлую тетрадь, которая и была нсколько разъ издана подъ заглавіемъ: ‘Penses d’une Dame Etrang&egrave,re’ или ‘Penses indites de Madame de Krdener’. Въ тоже время, кажется еще въ Берлин, она задумала и начала писать романъ, который сталъ потомъ ея главнымъ нравомъ на литературную извстность (‘Валерія’). Эти вкусы ея развились въ особенности въ то время, когда она свела знакомство съ литературными знаменитостями какъ г-жа Сталь, Шатобріанъ и др. Она ревностно принялась писать: до окончанія Валеріи она уже написала пьесы ‘Eliza’, ‘Alexis’ и ‘La Cabane de Lataniers’. Это были пасторали во вкус Бернардена де Сенъ-Пьера, въ томъ сантиментальномъ вкус, который особенно легко поддался подражанію и для котораго легкой фразы и нсколько воображенія стало потомъ совершенно достаточно. Нкоторые изъ ея друзей подшучивали надъ ея исторіями, въ которыхъ она гонялась за вншней эффектностью и звонкой фразой. По крайней мр она оставила ‘Cabane des Lataniers’ и стала отдлывать ‘Валерію’.

Жизнь г-жи Крюднеръ до сихъ поръ представляла не много содержанія, и трудно было бы предполагать, чтобы она имла многое сказать въ тхъ произведеніяхъ, какія она приготовляла. Самъ пристрастный къ ней біографъ объясняетъ ея литературныя побужденія такимъ образомъ:

‘Несмотря на то, что попеченія ея доктора возвратили ей здоровье и свжесть, она знала, что уже не долго сохранится привлекательность молодости (ей было около 38 лтъ) и она хотла пріобрсти себ боле прочныя преимущества, сдлавши себ имя въ литератур. Съ этой цлью ‘Валерія’ была подвергнута критик многихъ людей со вкусомъ, была старательно пересмотрна и исправлена’ и т. д. Такимъ образомъ, побужденіемъ ея было не внутренняя потребность высказаться, а чистое самолюбіе, желаніе какимъ-нибудь образомъ играть въ обществ роль, которая прежде основывалась исключительно на ея свтскихъ достоинствахъ, начинавшихъ теперь измнять ей. Мы упоминали, какъ это самолюбіе должно было еще боле возбуждаться въ кружк литературныхъ знаменитостей, которыхъ она видла въ Париж.

Авторское самолюбіе есть слишкомъ обыкновенная вещь, чтобы изъ него можно было сдлать особый упрек, оно можетъ соединяться съ дйствительнымъ талантомъ и не мшать глубин и достоинству самыхъ произведеній, первымъ и главнымъ основаніемъ для сужденія о писател все-таки должны оставаться самыя произведенія. Но въ настоящемъ случа это самолюбіе дйствовало особенно рзво. Г-жа Крюднеръ была конечно убждена, что ‘у нея нтъ гордости’ — ‘да и можетъ ли она быть у христіанина?’ — но въ этихъ литературныхъ затяхъ ея самолюбіе принимало такіе размры, что его кажется нельзя не принять въ соображеніе и при оцнк самыхъ произведеній.

Слдующія ниже подробности передаетъ самъ ея поклоннику Эйнаръ, который не скрываетъ ихъ — для того, чтобы показать впослдствіи, что это тщеславіе г-жи Крюднеръ, какъ и другіе ея недостатки были потомъ блистательно искуплены ея религіозными подвигами. Мы увидимъ дальше, насколько г-жа Крюднеръ впослдствіи была свободна отъ тщеславія, и здсь пока замтимъ, что, напротивъ, это качество г-жи Крюднеръ принадлежало не только ея грховному періоду, какъ думаетъ Эйнаръ, но и всей дальнйшей ея дятельности: оно было принадлежностью всего ея характера.

Исправляя и обдлывая всячески свой романъ, г-жа Крюднеръ — разсказываетъ біографъ — ‘не упускала изъ виду, что успхъ иметъ другіе элементы кром достоинства произведенія, а она слишкомъ желала успха, и потому желала обезпечить его всми возможными средствами. Не имя возможности эксплуатировать, такъ какъ ей хотлось, въ пользу своего авторскаго самолюбія свои безчисленныя знакомства и своихъ друзей, старыхъ и новыхъ, она выбрала изъ ихъ числа преданныхъ восхвалителей (prneurs) и патроновъ, которые должны были помогать ей своимъ усердіемъ…. Г-жа Крюднеръ поняла, что для того, чтобы имть успхъ, надо быть въ Париж (она жила въ это время въ Ліон, гд разсчитывала отдать выгодно замужъ свою падчерицу), и пылала нетерпніемъ возвратиться туда, но она хотла, чтобъ ее звали, желали, ожидали туда, и потому лущено было въ ходъ все, чтобы создать въ парижскомъ обществ эту потребность въ ея лиц или по крайней мр заставить думать, что эта потребность существуетъ’….

Для этого длается между прочимъ слдующее. Она поручаетъ одному изъ своихъ друзей въ Париж заказать кому-либо, хорошо владющему стихомъ, написать посланіе въ

‘Сидонія’ было имя героини въ ея ‘Cabane des Lataniers’, которое она длала своимъ псевдонимомъ. Эти стихи надо было помстить въ газет (заплативъ за это сколько нужно), чтобы заинтересовать публику личностью, къ которой обращалось бы посланіе. Самое посланіе должно было конечно соотвтствовать дли: это должны были быть восторженныя обращенія къ Сидоніи, панегирикъ ея талантамъ, патетическіе призывы и т. п. Напримръ:

‘Въ этихъ стихахъ — пишетъ г-жа Крюднеръ своему довренному другу, — которые, разумется само собою, должны быть въ лучшемъ вкус, будетъ простое заглавіе: къ Сидоніи. Ей надо сказать: зачмъ ты остаешься въ провинціи, зачмъ уединеніе похищаетъ у насъ твою увлекательность (les grces), твой умъ? Твои успхи не зовутъ ли тебя въ Парижъ? Твоя грація, твои таланты возбудятъ тамъ то удивленіе, какого они заслуживаютъ…. Намъ изображали твой очаровательный танецъ, но кто можетъ изобразить то, что обращаетъ на себя вниманіе’, и проч.

‘Очаровательный танецъ’, о которомъ здсь упоминается какъ о принадлежности г-жи Крюднеръ, есть какой-то особенный драматическій танецъ съ шалью (la danee du schall), кажется польскій, въ которомъ г-жа Крюднеръ производила большой эффектъ своимъ искусствомъ. Этотъ танецъ г-жа Сталь заставляетъ танцовать свою Дельфину, и подлинникомъ ея была въ этомъ случа г-жа Крюднеръ.

Г-жа Крюднеръ добивается, чтобы ей написалъ стишки Делиль, чтобы написалъ Дюси, и т. п., печатаетъ сама заказныя посланія своего друга, разсчитываетъ на Шатобріана, на Сенъ-Пьера, которые будутъ хвалить ея романъ и т. п. Правда, г-жа Крюднеръ прибавляла въ оправданіе: ‘le monde est si bte! C’est ce charlatanisme qui met en vidence, et qui fiait aussi qu’on peut servir ses amis’ — это послднее сказано къ тому, что въ поощреніе своего друга, исполнявшаго эти ея порученія, она неумренно восхваляетъ его собственные таланты (это былъ докторъ, не имвшій достаточно практики) и общаетъ ему въ перспектив, что будетъ устроивать, черезъ множество своихъ знакомыхъ, его собственную репутацію. По, какъ бы то ни было, это было дйствительное шарлатанство: она положила на него-столько усилій, что оно совершенно переходитъ границы позволительной шалости. Г-жа Крюднеръ потомъ серьезно считаетъ за собой репутацію и славу, пріобртенныя такими путями. Описывая г-ж Арманъ свои успхи, добываемые этими средствами, г-жа Крюднеръ находитъ возможнымъ писать ей такъ….. ‘On s’arrache un mot de moi comme une faveur, on ne parle que de ma rputation d’esprit, de bont, de moeurs. C’est mille fois plus que je ne mrite, mais la Providence se plait accabler ses enfans, mme des bienfaits qu’ils ne mritent pas’. Она какъ будто сама начинаетъ врить въ свой собственный обманъ или слишкомъ нагло имъ пользуется.

‘Валерія’ наконецъ вышла въ декабр 1803 (съ 1804 г. на заглавіи {Новое изданіе въ коллекція Шарпантье: Valrie, par madame de Krdener, avec une notice de М. Sainte-Beuve. Paris 1855.}). Интересъ къ ней дйствительно былъ возбужденъ, въ то время какъ шли толки о роман въ литератур и въ салонахъ, г-жа Крюднеръ придумала еще манёвръ: она отправилась по незнакомымъ магазинамъ спрашивать шляпъ, гирляндъ, лентъ и т. п. la Valrie, которыхъ не существовало, и требовала ихъ съ такой настойчивостью, что предупредительные купцы и модистки наконецъ подавали ей что-нибудь, что и получало это имя, гд не догадывались этого сдлать, она изъявляла сожалніе, что они не знаютъ моднаго романа и не имютъ послднихъ модныхъ вещей, и т. п.

Это была эпоха бюллетеней арміи — замчалъ біографъ, — ‘въ это время баронъ Порталъ полагалъ основаніе своей большой медицинской репутаціи, посылая людей отыскивать себя въ первыхъ салонахъ Парижа, отъ имени самыхъ знатныхъ паціентовъ, которые на дл вовсе не требовали его услугъ’. Нсколько позже, тотъ же способъ примнялъ извстный Бобъ Сойеръ у Диккенса. Этотъ способъ систематически приняла и г-жа Крюднеръ.

Біографъ замчаетъ, что г-жа Крюднеръ, принимая комплименты объ успх своего романа, внутренно смялась. Можетъ быть, но въ это самое время она писала г-ж Арманъ строки, приведенныя нами выше, и еще слдующія:

‘Le succ&egrave,s de Valrie est complet et inou…. Oui, mon ami, le ciel (!!) а voulu que ces ides, que cette morale plu’ pure se rpandissent en France o ces ides sont moins connues'(!!).

Читатель замтитъ, въ какую странную связь г-жа Крюднеръ уже съ этой поры вообще ставитъ ‘небо’ и ‘провидніе’ съ своими фантазіями и съ своимъ шарлатанствомъ….! 7» Какія же были эти идеи, мало извстныя Франціи, которыя г-жа Крюднеръ проповдовала ей въ своемъ роман?

Мы сказали прежде, что ‘Валерія’ отчасти основана была на дйствительномъ событіи. Это была та страсть, которую г-жа Крюднеръ возбудила въ первые годы замужества въ скромномъ молодомъ человк, секретар посольства, мы упоминали, что онъ скрывалъ свою любовь до послдней возможности, наконецъ покинулъ домъ Крюднера, гд былъ дружески принятъ, и въ заключеніе открылъ свои чувства — мужу. Въ роман повторены вс эти существенныя черты, и кром того много другихъ подробностей. Героиня романа должна конечно представлять самого автора, и посл того, что мы говорили о степени скромности, съ какой г-жа Крюднеръ пропагандировала свой романъ, естественно ожидать, что самое изображеніе героини представитъ не меньшую степень этой скромности. ‘Валерія’ — поразительная, небесная женщина, чистая до того, что будучи замужемъ и приготовляясь имть ребенка, она совершенно не понимаетъ бурной страсти молодого Гюстава, который изнываетъ у нея на глазахъ — неизвстно сколько времени, по повидимому года два. Развитіе этой страсти и составляетъ въ сущности содержаніе романа. Развязка — придуманная: герой, покинувши красавицу, умираетъ отъ любви и она только тогда узнаетъ о томъ, что была причиной его смерти. Дйствіе происходитъ въ Венеціи и обстановка безъ сомннія та самая, въ какой жила здсь сама г-жа Крюднеръ. ‘Мстный колоритъ’ сохраненъ до того, что Валерія также танцуетъ упомянутый ‘танецъ съ шалью’, который описывается какъ нчто безпримрно прелестное. Замтимъ, что г-жа Крюднеръ нисколько не молчала объ автобіографическомъ значеніи своего романа.

Г-ж Крюднеръ казалось, и она говорила другимъ, что своимъ романомъ она распространяетъ во Франціи идеи, мало тамъ извстныя. Въ письм къ одному изъ своихъ французскихъ друзей она говоритъ такимъ образомъ: ‘то, что есть хорошаго въ Валеріи, принадлежитъ религіознымъ чувствамъ, которыя дало мн небо и которымъ оно хотло покровительствовать, внушая любовь къ этимъ чувствамъ’. Она проводитъ параллель между ‘Валеріей’ и ‘Дельфиной’ (другими словами — между собою и г-жею Сталь) и находитъ, что мораль ея романа выше и лучше. Но успху ‘Валеріи’ она видитъ, что ‘благочестіе, любовь чистая и преодолваемая, трогательныя привязанности и все, что относится въ деликатности чувства и добродтели, производитъ во Франціи больше впечатлнія, чмъ гд бы то ни было въ другомъ мст’ и т. п. Однимъ словомъ, г-жа Крюднеръ желала поучать, давать людямъ уроки. Автобіографически, какъ мы видли, это не совсмъ ей подходило.

Роль моралиста слишкомъ скоро смнила у нея другую, прежнюю роль, и перечитывая романъ теперь, нельзя кажется не замтить скорости этого перехода. ‘Валерія’ не разъ вызывала одобрительные отзывы критиковъ, не только въ прежнія, но и въ новйшія времена. Въ ней дйствительно надо признать извстный талантъ, романъ написанъ легко и свободно, но искать въ немъ какой-нибудь глубины было бы странно. ‘Валерію’ сравнивали съ ‘Бартеромъ’, напр. Сенъ-Бёвъ, но сравненіе едва ли умстно даже по степени самостоятельности. ‘Валерія’ съ одной стороны навяна сантиментальными вліяніями времени, которыя давали уже готовое выраженіе для тхъ ‘идей’, какія хотла проповдовать писательница, съ другой стороны личные элементы, внесенные въ романъ, способны разв отталкивать, а не привлекать читателя. Г-жа Крюднеръ относилась въ Валеріи такимъ же способомъ, какимъ относилась къ Сидоніи: тотъ же червь самолюбіи грызъ ее и здсь, и мы думаемъ, что ‘благочестіе, религіозныя чувства’, который г-жа Крюднеръ восхваляетъ какъ достоинство своего произведенія, отчасти придуманы посл, а въ замнъ того въ процесс творчества носились скоре другія стремленія ея характера. Однимъ изъ такихъ стремленій было нарисовать портретъ очаровательной Валеріи, къ которой г-жа Крюднеръ чувствовала нжнйшую любовь: ma chrissime Valrie, называетъ она ее въ письмахъ къ своимъ друзьямъ,— въ ней она видла самое себя. Дале, эта Валерія — нжное, чистое, незлобивое, граціозное существо — способна была возбуждать самыя нжно-волканическія страсти. Изображеніе этой страсти, сначала тихой и возникающей, потомъ бушующей въ сердц чувствительнаго Гюстава, и умирающей только вмст съ нимъ, составляетъ всю сущность романа: Гюставъ конечно обнаруживаетъ ‘добродтель’, но эта добродтель есть вмст, съ тмъ любовное жертвоприношеніе самого себя въ честь этой Валеріи, — правда прискорбное, но все-таки лестное для героини. Романъ идетъ въ письмахъ, почти исключительно адресуемыхъ Гюставомъ своему другу, и этотъ дневникъ представляетъ въ сущности длинную исторію любовнаго изныванія, о которой мудрено сказать, чтобы она была написана съ цлями ‘благочестія’.

Разсказываютъ, что когда однажды г-жа Крюднеръ говорила о ‘Валеріи’, какъ эпизод ея собственной жизни, ей возразили, что однако обожатель ея, сколько извстно, еще вовсе не умиралъ.— ‘Тмъ хуже для него’, отвчала она. Это была конечно шутка, но изъ-за нея проглядываетъ какъ будто настоящая досада, что обожатель ея такъ противорчилъ ‘Валеріи’.

III.
Обращеніе.

Насладившись до-сыта блестящимъ успхомъ ‘Валеріи’, достигнутымъ какъ выше разсказано, г-жа Крюднеръ отправилась въ 1804 году въ Лифляндію, ей хотлось видться съ матерью и раздлить съ ней удовольствіе ‘своей знаменитости. Но дома она уже скоро стала скучать, мстное общество не удовлетворяло ея, — ‘она напрасно старалась избжать скуки чтеніемъ и занятіями, разсказываетъ біографъ, вліяніе климата, отсутствіе соревнованія и недостатокъ симпатіи парализировали ее’. Другими словами, ея новые вкусы были здсь неизвстны, литературой занимались гораздо меньше чмъ въ ея парижскомъ кружк, и тщеславію не представлялось никакой сцены.

Между тмъ въ ней готовилась перемна, которая рзко отдляетъ ея послдующую жизнь отъ прежней и выводитъ ее опять на совершенно новую дорогу. Біографъ съ особенной католической onction говоритъ объ ея обращеніи и о томъ полномъ переворот, который оно произвело во всей жизни и характер г-жи Крюднеръ. Мы видли, что она и прежде любила говорить о ‘неб’ и ‘провидніи’, которые, по ея мннію, принимали объ ней и объ ея свтскихъ успхахъ такое близкое участіе. Біографъ врно указываетъ это состояніе нравственно-религіознихъ понятій г-жи Крюднеръ: ‘Она пытается иногда возвыситься къ Богу, но скоре но внушеніямъ гордости, чмъ смиренія. Она пробуетъ замнить легкомысленныя удовольствія свта наслажденіями души, — но только потому, что разочарованная и упавшая въ своихъ собственныхъ глазахъ, она надется въ этой перемн найти больше счастія и больше достоинства. Словомъ, свтское тщеславіе, литературные успхи, опьянніе страстей, религіозная экзальтація были для нея только разными формами единственнаго культа, которому она посвящала вс свои способности и въ которомъ она была въ одно и тоже время храмомъ, поклонникомъ и идоломъ’. Но теперь, говоритъ біографъ, все это перемнилось: благодать внезапно оснила г-жу Крюднеръ, и она нравственно возродилась, ея религіозность стала теперь истинной врой, я жизнь ея стала постояннымъ стремленіемъ къ христіанской добродтели. Эта перемна была настоящимъ, полнымъ обращеніемъ и назидательнымъ примромъ божественнаго милосердія.

Мы не будемъ предупреждать фактовъ своими заключеніями, но считаемъ не лишнимъ сдлать замчаніе, которое по нашему мннію совершенно подтверждается дальнйшими дяніями г-жи Крюднеръ. Не споря вообще противъ возможности такого обращенія, какимъ біографъ считаетъ обращеніе г-жи Крюднеръ, мы думаемъ, что въ этомъ случа оно не было такъ полно и ршительно что напротивъ, дальнйшая исторія г-жи Крюднеръ была въ значительной степени просто продолженіемъ той формы ея религіозности, какую біографъ характеризуетъ въ приведенныхъ выше словахъ. Въ г-ж Крюднеръ слишкомъ развито было личное тщеславіе, которымъ она обманывала нердко и сама себя, она слишкомъ любила рисоваться и привыкла къ аффектаціи и самохвальной выставк, — чтобы эти свойства ея характера не высказались и въ новомъ направленіи ея суетливой жизни. Факты, сообщаемые тмъ же біографомъ, будутъ говорить сажи, и намъ кажется, они представятъ ту же двойственность, какую представляетъ ея жизнь и до сихъ поръ. Несправедливо было бы сказать, чтобы ея новая религіозность была однимъ чистымъ лицемріемъ. Что извстная доза лицемрія въ той или другой форм здсь была, это едва-ли сомнительно, но г-жа Крюднеръ тмъ и отличалась, что увлекалась и сама тми положеніями, какія она сама устроивала, восторгалась фразами, которыя говорила. Въ минуту полнаго энтузіазма, когда человкъ невидимому не можетъ думать о постороннемъ и весь уходитъ въ настроеніе минуты, она способна была думать объ эффект, приготовивъ роль, могла войти въ нее до такой степени, что увлекалась сама, и тогда въ состояніи была дйствовать на другихъ. Роль, отнын принятая ею на себя, была такова, что для нея требовалась постоянная экзальтація, и подъ конецъ, отъ долгой практики, эта экзальтація стала ея природой. Такъ, поддлавши, какъ фальшивую монету, успхъ своей ‘Валеріи’, она потомъ сама искренно воображала, что этотъ успхъ былъ весь настоящій, и хвалилась имъ даже передъ тми, кто могъ внять его исторію. Точно также она думала, что вся ея религіозность была чистая и возвышенная.

Г-жа Крюднеръ уже довольно давно, когда начинала входить въ лта, стала принимать то настроеніе, въ которомъ ‘обращеніе’ становилось возможнымъ. Ей казалось, что уже въ ‘Валеріи’ она только проповдуетъ религіозныя чувства и чистую мораль. Ей было уже за сорокъ лтъ, и наклонность поучать людей высшимъ истинамъ была уже предисловіемъ къ дальнйшей ея ‘миссіи’. Когда дорога была проложена, нуженъ былъ только поводъ, особенный случай, чтобы эта дорога была выбрана окончательно.

По разсказу біографа, этимъ поводомъ былъ слдующій случай. Однажды она смотрла въ окно и увидла одного изъ своихъ знакомыхъ, который шелъ мимо: онъ поклонился ей, потомъ зашатался и упалъ, пораженный апоплексіей у нея на глазахъ. Его подняли уже мертваго. ‘Это былъ одинъ изъ тхъ людей, которыхъ ея раздражающее кокетство (sa coquetterie agaante) отличало въ толп ея обожателей’.

Она была поражена этимъ случаемъ до страшнаго нервнаго разстройства. Ее преслдовалъ страхъ внезапной смерти и осужденія. Нсколько недль она была серьезно больна и впала въ меланхолію, изъ которой и вышла потомъ на путь религіозной экзальтаціи. Первое вліяніе въ этомъ смысл произвелъ на нее одинъ рижскій башмачникъ. Когда онъ снималъ однажды у нея мрку, она была удивлена спокойнымъ и веселымъ выраженіемъ его лица, это такъ противорчило ея собственному настроенію, что она спросила его — счастливъ ли онъ?— ‘О, я счастливйшій изъ людей’, отвчалъ тотъ. Отвтъ поразилъ ее, и на другой день она отправилась отыскивать его, чтобы узнать причину его счастья. Оказалось, что башмачникъ принадлежалъ къ общин моравскихъ братьевъ: онъ изложилъ г-ж Крюднеръ свою простую вру, и говорилъ съ такимъ убжденіемъ о божественномъ милосердіи, что произвелъ на нее чрезвычайное впечатлніе, подйствовавшее тмъ сильне, что въ словахъ геррнгутера мягкая, спокойная и любящая сторона религіи успокоивала и удаляла тотъ страхъ, подъ вліяніемъ котораго она до сихъ поръ оставалась.

Такъ разсказываютъ ея первыя впечатлнія, содйствовавшія ея обращенію. Она познакомилась потомъ и съ другими геррнгутерами, которыхъ не мало было въ Риг, вс они удивляли ее этимъ внутреннимъ удовлетвореніемъ, какое доставляла имъ непоколебимая вра. Она уже скоро переняла это чувство, ей казалось, что сама она точно также избавляется отъ вс’ своихъ тревогъ, обращаясь къ своимъ религіознымъ созерцаніямъ и молитв. Уже на первыхъ порахъ можно видть, каю ея прежнія представленія о Провидніи, обращающемъ на нее свои особенныя заботы, развиваются въ полный мистицизмъ, отличавшій ее впослдствіи,— въ это странное, фамильярное отношеніе къ Богу. На первыхъ же порахъ она бросается въ прозелитизмъ, хочетъ обращать своихъ друзей и знакомыхъ, руководить ихъ на путяхъ къ блаженству, и немедленно извщаетъ г-жу Арманъ:

‘Ch&egrave,re Armand, vous n’avez pas d’ide du bonheur que me donne cette religion sainte et sublime: je vais comme un enfant m’clairer, me consoler, me rjouir, me confier dans ce Sauveur bienfaisant. Quand j’ai des embarras, je le prie et il les dissipe, quand je suis mal juge, je vais lui, je pense comme il а souffert et il me console’, и проч.

Это ce Sauveur даетъ читателю понятіе о томъ, въ какое отношеніе она къ нему становилась.

‘Oh, mon amie!— писала она къ той же г-ж Арманъ, si les hommes savaient quel bonheur on gote dans la religion, comme ils fuiraient les soucis et les travaux que leur case la recherche des biens funestes!’

Мы увидимъ дальше, какъ она относилась къ этимъ ‘злополучнымъ благамъ’.

Въ 1806 г. доктора послали ее въ Висбаденъ. Это было начало ея новой страннической жизни, которая на этотъ разъ посвящена была цлямъ религіознаго совершенствованія, а затмъ и пропаганды. Въ Кёнигсберг она нашла прусскую королеву, знаменитую Луизу: — г-жа Крюднеръ была извстна ей еще съ Берлина, но въ то время мало понравилась королев, — за то теперь г-жа Крюднеръ, въ своемъ благочестиво-филантропическомъ настроеніи, возбудила въ ней большую симпатію. Он вмст заботились о жертвахъ войны и посщали госпитали. Затмъ она постила въ Саксоніи поселенія моравскихъ братьевъ, Клейнъ-Велькъ, Герригутъ, Бетельсдорфъ, завязала иного благочестивыхъ знакомствъ, поучалась сама и наставляла на истинный путь другихъ.

Но въ особенности ей хотлось теперь познакомиться съ Юнгомъ-Штиллингомъ. Это былъ тогда первый авторитетъ въ мистической религіи, и г-жа Крюднеръ должна была учиться у него, чтобы довершить свое новое воспитаніе. Юнгъ-Штиллингъ, въ то время 68-лтній старикъ, жилъ въ Карлсруэ, его извстность въ качеств счастливаго глазного врача и въ качеств теософа привлекала къ. нему множество постителей, г-жа Крюднеръ была имъ очарована и, чтобы вполн воспользоваться его мистической опытностью, поселилась въ сред его семейства. Это было около 1808 г. Въ Карлсруэ вмст съ тмъ она представилась ко двору маркграфини баденской, матери императрицы Елизаветы Алексевны, здсь встртилась она также съ королевой Гортензіей и вообще продолжала связи съ высшей аристократіей, въ сред которой, она являлась теперь уже въ новой роли: ею интересовались какъ авторомъ ‘Валеріи’, но рядомъ съ тмъ она заявляла и свои новйшія религіозно-филантропическія тенденціи. Изъ Карлсруэ она отправилась въ Вюртембергъ, но пребываніе ея здсь соединялось съ нкоторыми неудобствами: вюртембергская полиція уже въ это время подозрительно смотрла на ея дятельныя сношенія съ моравскими братьями и иными ея друзьями: ея письма читали на почт, даже останавливали и жгли ихъ.

Съ перваго знакомства г-жи Крюднеръ съ моравскими братьями, но особенно съ ея пребыванія въ дом Юнга-Штиллинга, она входитъ въ особый кругъ понятій и людей, которые въ большой мр опредлили ея дальнйшій образъ мыслей и образъ дйствій. Этотъ новый міръ былъ міръ мистическаго піэтизма. Намъ уже не разъ случалось говорить о немъ, здсь мы укажемъ въ нсколькихъ словахъ эту новую его сторону, возъимвшую несомннное вліяніе на исторію г-жи Крюднеръ. Одной изъ характеристическихъ личностей былъ здсь Юнгъ-Штиллингъ.

Урожденецъ Вестфаліи, сынъ бднаго деревенскаго портного. Юнгъ-Штиллингъ (1740—1817) былъ однимъ изъ главнйшихъ представителей религіознаго народнаго движенія въ Германіи. Его родина и сосднія земли были мстомъ особеннаго религіознаго возбужденія, распространявшагося здсь въ самыхъ низшихъ классахъ народа. Въ своей автобіографіи и въ своемъ полу-историческомъ роман ‘Теобальдъ мечтатель’,— и то и другое было въ свое время переведено на русскій языкъ {‘Жизнь Генриха Штиллинга, истинная повсть’, пер. съ нм. 2 части. Спб. 1816, ‘еобальдъ или мечтатели, истинная повсть Генриха Штиллинга’ (перев. . Лубяновскаго). 4 части. М. 1819.},— Шиллингъ самъ даетъ чрезвычайно оригинальную картину жизни, среди которой онъ выросъ и впослдствіи дйствовалъ. Піэтизмъ владлъ цлыми массами народа: здсь шла проповдь о возстановленіи чистаго христіанства, народные проповдники призывали своихъ слушателей строить новый Іерусалимъ и основывать тысячелтнее царство, крайне экзальтированный піэтизмъ, доходившій до вдохновеній и пророчествъ, смшивался съ суевріемъ, тайными знаніями и всякимъ шарлатанствомъ. Вдохновенные и пророки, расходясь съ ‘порядкомъ’ и предержащими властями, навлекали на себя преслдованія, но встрчали и ревностно преданныхъ приверженцевъ, а также и покровителей. Ихъ убжищемъ сталъ Берлебургъ, откуда вышла извстная берлебургская библія, истолкованная въ мистическомъ смысл и имвшая сильное дйствіе. Штиллингъ росъ среди вліяній этого движенія, зналъ его преданія и извстныя имена, и въ самой семь окруженъ былъ стихіей религіозной и мистической мечтательности: его дядя искалъ квадратуры круга, одинъ ддъ имлъ виднія, другой былъ алхимистъ, отецъ водился съ благочестивыми людьми и съ приверженцами Якова Бема и Парацельза. Молодость Юнга-Штиллинга прошла въ борьб съ нуждой и въ постоянно усиливавшемся піэтизм. Неясныя стремленія не давали ему покою, онъ длался школьнымъ и домашнимъ учителемъ, возвращался опять жъ ремеслу отца, бросалъ его и снова пускался странствовать: ему казалось, что ему предстоитъ иное, боле высокое поприще. Имъ овладла меланхолія. Однажды на прогулк ему показалось, что какая-то неизвстная сила охватила вдругъ его душу, — онъ былъ весь потрясенъ этой силой и почувствовалъ съ тхъ поръ неодолимое влеченіе жить и умереть для славы божіей и для любви въ ближнимъ. Онъ заключилъ съ Богомъ тсный союзъ, ршился вполн предоставить себя божественному водительству и длать только то, что будетъ непосредственно увязывать ему Провидніе. Съ тхъ поръ онъ понимаетъ свою жизнь не иначе, какъ исполненіе такихъ божественныхъ указаній: вс приключенія своей жизни, а ихъ было не мало, онъ считаетъ прямымъ дломъ Провиднія. Вншняя его біографія была то, что онъ, почти уже тридцати лтъ, поступилъ въ университетъ въ Страсбург, гд встртился съ Гёте, который побудилъ его написать свою автобіографію, а впослдствіи и напечаталъ ее, лотомъ Штиллингъ занялся медициной, хотя не совсмъ удачно, наконецъ дятельнымъ образомъ выступилъ на литературное поприще съ назидательными книгами и романами, имвшими большой успхъ, который произвела его особенная мечтательная поэзія въ публик, настроенной въ томъ же піэтистическомъ дух. Онъ написалъ также нсколько книгъ по сельскому хозяйству, лсоводству и т. п., которыя доставили ему профессуру камеральныхъ наукъ. Французская революція произвела на него самое тяжелое впечатлніе, онъ ршился всми силами противодйствовать неврію и проповдовать о Бог. Его сочиненія за этотъ періодъ времени, особенно ярко высказывавшія его идеи (‘das Heinaweh’ 1794 и ‘Schlssel’ къ нему 1797, ‘der graue Mann’ 1795—1816, переведенныя у насъ потомъ Лабзинымъ подъ названіемъ ‘Угроза Свтовостокова’, ‘Scenen aus dem Geisterreiche’ 1797), произвели большое впечатлніе и сдлали имя Штиллинга въ высшей степени популярнымъ въ кругахъ мистическаго и благочестиво-консервативнаго характера, отъ высшихъ и до низшихъ слоевъ общества. Въ 1803 году, герцогъ баденскій сдлалъ Штиллинга своимъ гофратомъ и призвалъ его въ Гейдельбергъ, чтобы онъ только продолжалъ свою борьбу противъ революціонныхъ идей, въ 1806 году, герцогъ призвалъ его въ Карлсруэ и оказывалъ ему самое дружеское расположеніе и покровительство. Штиллингъ сталъ важнымъ лицомъ, какъ защитникъ алтарей и престоловъ. Сочиненія его противъ революціоннаго духа принимали чмъ дальше, тмъ больше характеръ пророчествъ и духовидній, и къ тому времени, когда познакомилась съ нимъ г-жа Крюднеръ, эта новая точка зрнія въ немъ созрла совершенно: къ 1808 г. относится его ‘Theorie der Geisterkunde’.

Штиллингу не были неизвстны возраженія раціоналистовъ и скептиковъ, противъ которыхъ онъ уже издавна полемизировалъ, ему хотлось занять середину между крайностями вестфальскаго піэтизма и сомнніями раціоналистовъ, но природа и воспитаніе не дали ему занять этой середина. Чмъ данне, тмъ сильне развивалась у негр фантастическая сторона его религіи. Онъ уже давно привыкъ считать, что каждый шагъ своей жизни онъ длаетъ по чудеснымъ указаніямъ Провиднія: сила молитвы помогаетъ ему во всякой нужд, въ каждомъ неожиданномъ поворот своей судьбы, удачномъ или неудачномъ, онъ видитъ волю Промысла наградить или наказать его. Онъ стопъ въ личныхъ сношеніяхъ съ Богомъ и чувствуетъ личную привязанность во Христу, ‘Штиллингъ — говоритъ Гервинусъ — положительно ставилъ своего Бога на пробу относительно того положенія, что ни одинъ волосъ безъ его воли не можетъ погибнуть, и онъ выдерживаетъ пробу во множеств самыхъ удивительныхъ случаевъ’. Понятно, къ какимъ насиліямъ надъ здравымъ смысломъ вело подобное понятіе о Провидніи, которое такимъ образомъ замшивалось во, всякія мелочи обыденной жизни и которому навязывались и ея счастливыя случайности и всякія послдствія собственныхъ ошибокъ и легкомыслія. При этомъ надо было, конечно, совершенно не видть дйствительной жизни и блуждать въ фантастическихъ объясненіяхъ того, что объяснялось самымъ простымъ образомъ.

Къ этимъ взглядамъ легко примыкала и всякая иная фантастика. Довольно замтить нкоторыя черты ея, какія мы встртимъ и въ его послдователяхъ. Таковы были его понятія о сношеніяхъ съ духами въ его ‘Theorie der Geisterkunde’, гд онъ съ мнимо-научными объясненіями-проповдуетъ т самыя фантастическія представленія, которыя ставили эту мистическую литературу Шиллинговъ, Лафатеровъ, Сенъ-Мартеновъ и т. д. на одинъ уровень съ простымъ народнымъ суевріемъ — ихъ различала только форма выраженія, боле литературная и приглаженная на одной сторон и боле грубая и нескладная съ другой. И дйствительно, суевріе образованнаго класса, который учился теперь у Штиллинга, начало восторгаться проявленіями простонароднаго невжественнаго предразсудка.

Наконецъ, Штиллингъ, вслдствіе своихъ непосредственный связей съ божествомъ и вря въ дйствіе и внушенія духовъ, сталъ говорить пророческимъ тономъ и предсказывать второе пришествіе. По общему вкусу мистическихъ ‘піетистовъ, онъ съ особеннымъ пристрастіемъ останавливался въ Библіи на таинственномъ, туманно-поразительномъ и пророческомъ. Онъ написалъ свои толкованія на Апокалипсисъ {По свидтельству г. Сушкова, эти толкованія, въ нкоторыхъ частяхъ, находилъ замчательными и митрополитъ московскій Филаретъ, какъ въ прежнюю, такъ и въ позднйшую пору своей жизни.} — въ ‘Побдной повсти’ и предсказывалъ о близкомъ пришествіи ‘тысячелтняго царства’, прореченнаго въ Апокалипсис, поддерживая мнніе нмецкаго теолога XVIII-го столтія, Бенгеля, который назначалъ и самый годъ (1836), когда должно было совершиться это великое событіе. Замтимъ здсь кстати, что это ожиданіе тысячелтняго царства и второго пришествія (такъ-называемый хиліазмъ), весьма распространенное въ первые вка христіанства, и потомъ имвшее нердко своихъ приверженцевъ, съ особенной силой возродилось опять во времена реформаціи. Хиліасты были между чешскими гусситами, въ нмецкой реформаціи знаменитъ хиліастъ ома Мюнцеръ, затмъ въ XVII-мъ и XVIII-мъ стол. вра въ близкое тысячелтнее царство одушевляла нмецкихъ піэтистовъ, ‘вдохновенныхъ’ и ‘пробужденныхъ’, которые пробовали даже основать Новый Іерусалимъ. Для Юнга-Штиллинга, хотя онъ и желалъ отнестись критически къ вестфальскому народному піэтизму, вра въ близость тысячелтняго царства осталась догматомъ: эта вра увлекла вскор и народныя массы въ южной Германіи и подвергла страшнымъ бдствіямъ цлыя тысячи людей, отправившихся искать этого царства на гор Арарат.

Возвратимся къ г-ж Крюднеръ. Біографъ ея разсказываетъ, что въ то время, когда она поселилась въ Карлсруэ, ея благочестіе было простое, ясное и дятельное, т. е. практическое и свободное отъ мистики, но что потомъ — ‘она полюбила и поняла многія изъ тхъ особенныхъ идей, которыя были предметомъ ея разговоровъ съ Юнгомъ-Штиллингомъ. Она предчувствовала ихъ, и явилась въ Карлсруэ только за тмъ, чтобы познакомиться съ ученіями этого спиритуализма, привлекательнаго тмъ боле, что онъ отвчаетъ нашей чувствительности и нашему желанію проникнуть въ тайны божественной любви. Юнгъ Штиллингъ открылъ ей перспективу небесныхъ горизонтовъ (sic) и простеръ передъ ея глазами область безконечнаго, говоря ей объ отношеніяхъ этого міра съ невидимымъ твореніемъ’. Другими словами, онъ преподалъ ей свои идеи духовиднія, предвщанія о второмъ пришествіи и т. п., она перенимала все это очень успшно и вскор сама начала прилагать къ длу.

Въ этихъ сношеніяхъ съ Юнгомъ-Штиллингомъ, безпокойныя стремленія г-жи Крюднеръ принимаютъ тотъ сомнительный и странный характеръ самозваннаго посланничества и предвщательства, какой отличаетъ всю ея остальную жизнь. Біографъ ея не находитъ здсь, впрочемъ, ничего сомнительнаго, и даже беретъ мистику, или по французскому выраженію ‘иллюминизмъ’, подъ свою защиту, видитъ въ немъ высшую, не многимъ доступную, степень благочестія, возстаетъ только противъ ‘злоупотребленій и крайностей’ иллюминизма, противъ людей, которые пользовались иллюминизмомъ для удовлетворенія ‘грязнаго честолюбія или святотатственнаго любопытства’, и (исключивъ нкоторыя частныя слабости) отдаетъ великое уваженіе Сведенборгу, Юнгу-Штиллингу, Сенъ-Мартену. Дйствительно, была разница между этими мечтателями и наглыми шарлатанами, которые одвались въ ихъ костюмъ, — но если мы предоставимъ имъ полную свободу убжденія, составляющаго дло личной совсти, и признаемъ ихъ искренность, едва ли можно считать ее достаточнымъ оправданіемъ ихъ общественной роли: какъ скоро они вмшиваются въ общественную жизнь и вдаются въ пропаганду, — они отвчаютъ за ея содержаніе и тенденціи. Въ этомъ смысл Юнгъ-Штиллингъ и его школа не находятъ себ оправданія. Въ виду скептическихъ противниковъ Юнгъ-Штиллингъ чувствовалъ, что его мистическая профессія нуждается въ защит и оправданіи, и защищалъ ее такимъ образомъ: ‘Почему — спрашиваетъ онъ — вы считаете великимъ геніемъ человка, душа котораго блуждаетъ въ области фантазія и поэтизируетъ? Вы этого не порицаете, но за то, если человкъ съ богатой фантазіей считаетъ достойнымъ предметомъ религію и иметъ объ ней романическія, вы хотите изгнать его?’ — ‘И конечно справедливо — замчаетъ на это Гервинусъ,— потому что одинъ, въ самомъ обыкновенномъ случа, есть фантастъ на свой страхъ, а другой есть мечтатель, который собираетъ и фанатизируетъ толпу, и переноситъ фантазію въ такія отношенія и въ среду людей, гд ей нтъ мста. Вестфальскіе піэтисты, послдователи Гохманна, утверждали, что скоро будетъ страшный судъ, и что они знаютъ врный доступъ въ городъ свободы,— и еслибы мы, вслдъ за Юнгомъ, стали считать эту мономанію за самую сладкую мечтательность, это значило бы слишкомъ далеко простирать чувство поэзіи’. А здсь, въ дятельности Штиллинга, и особенно въ дятельности г-жи Крюднеръ, это самое и происходило,— какъ ниже увидимъ. Она также принималась пророчествовать, возбуждать массы, быть можетъ, она не разумла, что творитъ, — но это еще хуже, потому что она имла бы возможность уразумть.

Кром Штиллинга, г-жа Крюднеръ вообще нашла въ южной Германіи цлое гнздо мистицизма, куда она и примкнула. Она познакомилась здсь съ извстнымъ въ свое время пасторомъ Оберлиномъ. Одинъ изъ первыхъ на континент и ревностнйшихъ приверженцевъ открывшагося незадолго передъ тмъ британскаго Библейскаго Общества, Оберлинъ усердно распространялъ Библію и отличался, какъ говорятъ, искренней, глубокой религіозностью, любовью къ людямъ, и свой мистицизмъ соединялъ съ дятельной практической филантропіей. Но въ то же время г-жа Крюднеръ тсно сблизилась съ другимъ человкомъ, пасторомъ Фонтэнемъ, который имлъ большую репутацію въ піэтистическихъ кругахъ, и которому даже приписывали одно чудо. На самомъ дл это былъ просто пошлый шарлатанъ, для котораго репутація святости, пріятная сама по себ, доставляла еще средство для выгодныхъ спекуляцій. Фонтэнъ около этого времени познакомился съ экстатической поселянкой, которая показалась ему весьма пригодной для эксплуатаціи легковрія. Эта женщина, уже немолодая и очень ограниченная, по имени Марія Куммринъ, приходила по временамъ въ экстатическое состояніе, въ которомъ говорила съ духами и ангелами и получала ихъ пророческія приказанія. Сближеніе г-жи Крюднеръ съ Фонтэнемъ біографъ ея разсказываетъ такимъ образомъ. Она слышала о Фонтэн и желала съ нимъ познакомиться, съ другой стороны Марія Куммринъ объявляла въ своихъ откровеніяхъ о скоромъ прибытіи г-жи Крюднеръ и о великомъ дл, которое предстоитъ ей совершить. Когда г-жа Крюднеръ дйствительно прибыла въ ту мстность, гд жилъ пасторъ, Фонтэнъ встртилъ ее мистическимъ текстомъ, услышавъ о предсказаніяхъ Куммринъ, г-жа Крюднеръ была поражена ими: предвщательница казалась такой простой женщиной, и Фонтэнъ — человкомъ, неспособнымъ къ хитрости. Эта проба духовиднія, — о которомъ она столько наслышалась отъ Штиллинга и Оберлина,— положила начало ея новой карьер. По увренію біографа, г-жа Крюднеръ, увлекаясь предсказаніями Маріи Куммринъ, не имла никакой мысли о личномъ возвышеніи, но не могла-де отказаться отъ содйствія исполненію великихъ намреній Бога: правда, она, какъ женщина съ умомъ и опытнымъ свтскимъ взглядомъ, скоро замтила въ Фонтэн недостатки, не совсмъ отвчавшіе его христіанско-проповднической роли, но она ‘боялась отвергнуть повелнія Бога, отвергая того, кто ей передавалъ ихъ’.

Нтъ сомннія, что Фонтэнъ намуштровалъ Марію Куммринъ должнымъ образомъ, и если г-жа Крюднеръ позволила грубо обмануть себя, то, кажется, этому содйствовали именно наклонности ея крайняго и жалкаго самолюбія, присутствіе которыхъ біографъ здсь отвергаетъ. Въ самомъ дл, обманъ былъ слишкомъ грубый, но онъ могъ очень льстить тщеславію. Марія Куммринъ на первыхъ же порахъ предвщала ей высокое призваніе въ царств Божіемъ и указывала именно на этого Фонтэна, какъ на апостола, назначеннаго трудиться съ неі для обращенія міра. Роль была такъ возвышенна, что г-ж Крюднеръ не хотлось отказаться отъ нея, а усумниться въ предвщаніи — значило лишить самое себя слишкомъ эффектнаго пролога при вступленіи на сцену. Быть можетъ, мы ошибаемся, объясняя такимъ образомъ ея роль въ этомъ дл, но по крайней мр она долго и потомъ приписывала Фонтэню и Куммринъ сверхъестественные дары, когда уже вс нсколько разсудительные люди стали считать обоихъ просто наглыми обманщиками.

Посл сказаннаго, читатель ясно представитъ себ, на какой степени находилось обращеніе г-жи Крюднеръ, когда она писала той же своей пріятельниц, г-ж Арманъ, посл предвщанія Куммринъ (въ іюн 1808):

‘Милый другъ, самый блаженный изъ опытовъ заставляетъ меня сказать, что я — счастливйшее изъ созданій. Я только на словахъ могу пересказать вамъ все, что я испытала, въ ожиданіи этого, я молюсь за васъ и думаю, что вы также станете блаженны на этой земл. Милый другъ, подумайте, что я испытала въ настоящемъ смысл слова чудеса, что я была посвящена въ глубочайшія тайны вчности, и что я могла бы сказать вамъ многое о будущемъ блаженств, нтъ, вы не имете понятія о счастіи, ожидающемъ всхъ тхъ, кто отдается вполн Іисусу Христу. Будьте постоянны, приходите къ нему каждый день…. Ахъ, если бы вы знали, какъ онъ насъ любитъ. Времена приходятъ, и величайшія бдствія будутъ тяготть надъ землей, не бойтесь ничего, оставайтесь врны ему. Онъ соберетъ всхъ своихъ врныхъ, посл того настанетъ его царство. Онъ придетъ самъ царствовать тысячу лтъ на земл. Отдайтесь ему и просите только вры и любви къ нему и къ его небесному Отцу. Поклоняйтесь Отцу и просите у него его! святаго Духа’ и т. п.

Ревность такъ овладла ею, что она отправилась въ Швейцарію лично обращать свою пріятельницу,— эта послдняя была такой усердной наперсницей ея съ давнихъ поръ, что конечно обратилась. Въ Женев г-жа Крюднеръ открыла цлый кругъ людей, сочувствовавшихъ ея воззрніямъ. Она встртилась опять и съ г-жей Сталь, и здсь мы опять видимъ ту постороннюю черту, которая, повидимому, вовсе несовмстна съ энтузіастическимъ увлеченіемъ и однако постоянно, и теперь, и посл, сопровождаетъ религіозную экзальтацію г-жи Крюднеръ. При встрч съ г-жей Сталь — разсказываетъ біографъ — ‘она говорила ей о своемъ счасть, о своемъ спокойствіи, о радостяхъ молитвы, разсказывала свою жизнь, но не упоминала о необыкновенныхъ фактахъ, которые, быть можетъ, удивили бы г-жу Стахъ, не доставивъ ей назиданія. Г-жа Крюднеръ имла высокое мнніе объ искренности г-жи Сталь и считала ее способной и предназначенной къ тому, чтобы найти истину…. и, увренная въ успх борьбы (съ ея тогдашнимъ настроеніемъ), она не торопила ее неловкимъ усердіемъ‘. Другими словами: она опасалась, что ея чудеса могутъ быть подняты на смхъ, и среди своего миссіонерства не забывала салонныхъ нравовъ и свтской ловкости, которую теперь употребляла на службу ‘этому Спасителю’.

Между тмъ предсказательство Куммринъ продолжалось и г-жа Крюднеръ устроивала по немъ свою жизнь, не сомнваясь находить въ немъ непосредственныя указанія самого Бога. Страннымъ образомъ эти указанія направлялись къ устройству личныхъ длъ пастора Фонтэна. Сначала неясно, потомъ ясне Куммринъ внушила г-ж Крюднеръ, что небо повелваетъ ей основать въ Вюртемберг (кажется, родина Куммринъ) христіанскую колонію, замчательно, что небо указало даже мсто и домъ, которые надо было для этого купить. Г-жа Крюднеръ и купила ихъ, и отписала потомъ г-ж Арманъ: ‘мы взяли этотъ домъ по повелнію Господа’. Въ дом кром самой г-жи Крюднеръ поселился Фонтэнъ со всей своей семьей и, конечно, Марія Куммринъ. Но они не долго наслаждались своимъ общежительствомъ. Въ прежнія времена Куммринъ длала какія-то предсказанія на ‘четъ короля Вюртембергскаго, которыя ему не нравились. Теперь, узнавши, что Куммринъ снова появилась въ его владніяхъ и привлекаетъ толпы постителей, король веллъ посадить ее въ тюрьму, а г-ж Крюднеръ объявить, чтобы она оставила Вюртембергъ въ 24 часа. Съ г-жей Крюднеръ должна была конечно удалиться и вся колонія. Въ тяжелыхъ обстоятельствахъ г-жа Крюднеръ, кажется, не понадялась, что ‘небо’ уничтожитъ ея житейскія затрудненія, потому что обратилась къ своимъ аристократическимъ знакомымъ съ просьбами о заступничеств: друзья были у нея въ аристократіи старой и новой, между прочимъ и въ числ наполеоновскихъ агентовъ {Биньонъ, Норвенъ.}.

Она поселилась въ герцогств баденскомъ, куда явилась черезъ нсколько времени и Куммринъ, выпущенная изъ тюрьмы и продолжавшая пророчествовать. ‘Времена приближаются съ каждымъ днемъ,— отписывала г-жа Крюднеръ въ своей пріятельниц (это было въ 1809—1810 г.): — бдствія, угрожающія Европ, уподобятся ночи ужасовъ, но заблещетъ также и заря счастья и мира’. Между тмъ Фонтэнъ начиналъ тревожить и самое г-жу Крюднеръ, потому что его нравы и способъ дйствій далеко не соотвтствовали той миссіи, какую ему приписывала Куммринъ. Но г-жа Крюднеръ ‘не поколебалась въ своей христіанской любви’. Она переносила это какъ испытаніе, была довольна, потому что ‘счастлива душа, покрытая презрніемъ, клеветами и посмяніемъ’, и она была слишкомъ убждена въ томъ, что находится подъ спеціальнымъ покровительствомъ неба. Ея письма къ благочестивымъ ея корреспондентамъ уже скоро доходятъ до послднихъ предловъ экзальтаціи. Въ свои наиболе возвышенныя (или фантазерскія) минуты, она ищетъ страданій, потому что ‘любовь (?) утшитъ насъ своей нжностью’, она считаетъ непозволительнымъ имть какія-нибудь житейскія заботы, принимать какія-нибудь мры, даже просить помощи у Бога:— ‘я едва молюсь, — пишетъ она въ это время къ одному единомыслящему другу, почитателю г-жи Гюйонъ, — я знаю что сердце Отца совсмъ подл меня (tout pr&egrave,s de moi), я знаю его глубокіе виды, или по крайней мр часть ихъ… Я вику только мракъ и однако радуюсь. Онъ всегда приходитъ, Онъ всегда помогаетъ мн. Никогда, никогда Онъ не покидалъ меня въ затрудненіи (?)… Да, мой другъ, часто, очень часто, я имла радость получать его внушенія, его ясныя приказанія: пошли, или пойди туда, или туда — къ людямъ, которыхъ Онъ приготовилъ (!!), и я получала деньги, много денегъ, тамъ, гд не видла никакой надежды’…

Это былъ тотъ квіетизмъ, тотъ странный видъ пассивной религіозности, которымъ отличалась знаменитая г-жа Гюйонъ. ‘Божественная любовь’ обнаруживалась въ самыхъ экстравагантныхъ мнніяхъ и выходкахъ:

‘Эта любовь должна обратить въ пепелъ въ нашихъ сердцахъ все, что въ нихъ есть нечистаго, личнаго и эгоистическаго. Она. противна всякой собственности (!) и считаетъ ее воровствомъ у Бога (!). Она хочетъ все получать отъ него, чтобы все отдавать Ему… Она составитъ славу церкви искупленной и призванной царствовать съ Христомъ на земл тысячу лту’

Теперь для царства этой любви еще не пришло время: врные слуги Христа, которыхъ онъ избираетъ своими исполнителями, теперь преслдуются, они должны терпть страданія, нести тяжелый крестъ, идти неисповдимыми путями,— ихъ часто не признаютъ даже настоящіе христіане.— Эту обычную сектаторскую программу принимаетъ и г-жа Крюднеръ и ссылкой на ‘неисповдимые пути’ впередъ оправдываетъ всякія странности и нелпости, какія ей вздумалось бы проповдовать и длать. Ея самоотрицаніе доходило наконецъ до геркулесовыхъ столовъ. Она совершенно забывала о томъ уваженіи, которое ей оказывали въ свт. ‘Когда ей случалось,— говоритъ біографъ, встрчаться съ простыми существами, которыя буквально понимали ея признанія въ неспособности, она радовалась этому и говорила: мн пріятно находить себя глупой и неспособной, — любовь поглощаетъ все и оживотворяетъ все’, и проч. Иногда, разсказываетъ тотъ же біографъ, ‘объятія божественной любви, наполнявшей ея сердце, были такъ сильны, что она не могла удержать этой любви въ границахъ неба и земли. Она прорывалась въ словахъ: ‘Я испытываю такое счастіе, что не могу удержаться, чтобы не желать, чтобы адъ присоединился къ этому Богу (que l’enfer vienne ce Dieu), который такъ добръ, который такъ нженъ, который такъ глубоко хочетъ счастія всхъ своихъ созданій» (!!). Еще одна черта. ‘Въ своей молитв, которая на этотъ разъ гршила тмъ, что отдляла милосердіе Бога отъ его справедливости, ей случалось даже просить у Бога обращенія сатаны (!). Мы не осмлились бы однако судить ‘строго ( la rigueur) это чувство, потому что она обращала ‘его къ Тому, кому мы всегда можемъ поврять самыя сокровенныя наши мысли’, и проч. Можно спросить, что бы вообще осталось отъ героини этой біографіи, еслибы ея дянія судить la rigueur?

Понятно, что эти идеи и соотвтственныя имъ дйствія легко вызывали противъ себя если пока не преслдованіе, то насмшки’ Біографъ съ прискорбіемъ замчаетъ, что общественное мнніе высказывалось противъ г-жи Крюднеръ, что ей приходилось выносить униженіе, и объясняетъ это тмъ, что ‘г-жа Крюднеръ (возвышенностью своихъ стремленій) слишкомъ видимо переходила ту мру христіанства, которую свтъ согласился терпть‘. Хорошо еще, еслибъ дйствительно г-жа Крюднеръ виновата была только тмъ.

Такимъ образомъ г-жа Крюднеръ все больше и больше вступала на ту дорогу, которая впослдствіи доставила ей ея странную знаменитость. Она все больше и больше воображала, что ей предстоитъ великое дло, что самъ Богъ поручаетъ ей высокую миссію — обращать неврующихъ и приготовить тысячелтнее царство. Если прежде ей нравилось поучать ‘Францію’ въ своемъ роман, то теперь задача была неизмримо громадне,— въ ея рукахъ были ключи отъ царствія божія. Мотивы ея религіознаго фантазерства развиваются до чрезвычайныхъ странностей. Вншніе факты біографіи г-жи Крюднеръ были т, что въ половин 1810 года она отправилась въ Россію, т. е. въ Лифляндію, чтобъ видться съ матерью. Она встртилась конечно и съ старыми знакомыми въ моравской общин, сообщила имъ свои религіозные успхи, обратила нсколькихъ къ ученію, о чистой любви. У нихъ начались собранія, гд они молились, исповдывали другъ друга и т. п. Въ числ обратившихся былъ и братъ г-жи Крюднеръ, баронъ Фитингофъ, впослдствіи членъ комитета русскаго Библейскаго Общества. Продолжая свои экспериментъ!, г-жа Крюднеръ налагала на себя новыя испытанія и лишенія, взявъ въ руководство эксперимента г-жи Гюйонъ {Для оцнки этихъ экспериментовъ необходимы конечно объясненія медиковъ. Опытъ подобной оцнки сдлалъ Гейнротъ, въ своей ‘Исторіи Мистицизма’ (Geschichte des Mysticismus, Leipzig 1832). Книга эта, далеко не полная относительно фактовъ, любопытна между прочимъ и потому, что авторъ ея — медикъ, спеціалистъ по психіатріи.}.

Въ ноябр 1811 г. она отправилась въ Баденъ. Туда именно призывали ее прореченія Куммринъ, которая вмст съ тмъ заказала ей привезти изъ Россіи сестру Фонтэна: она жила тамъ уже много лтъ и теперь, по указанію того же ‘неба’, должна была присоединиться къ ихъ длу. По дорог въ Баденъ г-жа Крюднеръ уже начала проповдовать передъ многочисленными слушателями, такъ было въ Кенигсберг, Бреславл, Дрезден.

Въ Карлсруэ она встртила Фонтэна, который между тмъ приготовилъ ей новый подвигъ, указанный небомъ черезъ посредство Куммринъ. Біографъ говоритъ, что не могъ получить объ этомъ таинственномъ подвиг отчетливыхъ свдній, но сущность этой новой выдумки Фонтэна состояла въ томъ, что г-жа Крюднеръ должна была вступить въ какой-то мистическій союзъ съ братомъ Фонтэна, — человкомъ, который, по словамъ біографа, не отличался выгодно ни наружностью, ни умомъ, ни нравственными качествами, и кром того имлъ еще какіе-то недостатки. Союзъ былъ повидимому заключенъ, — хотя черезъ нсколько времени этотъ ‘четвертый’, какъ обозначала его Куммринъ въ своихъ пророчествахъ, былъ отправленъ на излеченіе въ Женеву, гд онъ получалъ отъ г-жи Крюднеръ щедрую помощь. Въ этомъ послднемъ безъ сомннія и заключалась вся цль мистическаго союза.

Въ 1812 году, г-жа Крюднеръ продолжала жить въ южной Германіи, боялась за существованіе Россіи, утверждала при этомъ, что нисколько не заботится о томъ, если судьба война лишитъ ее достоянія (потому что ‘небо’ должно же будетъ о ней позаботиться), но впрочемъ имла довольно средствъ въ своемъ распоряженіи. Въ октябр этого года она сдлала экскурсію въ Страсбургъ, гд ревностно занималась обращеніями и устроивала религіозныя собранія — для нмцевъ и для французовъ.

Въ 1813 г., г-жа Крюднеръ отправилась въ Женеву. Здсь у нея были друзья, между прочимъ г-жа Арманъ, она встртила еще новыхъ, изъ которыхъ одинъ сталъ потомъ ея правой рукой. Въ Женев была маленькая община моравскихъ братьевъ! Одинъ изъ братьевъ возъимлъ мысль основать общество друзей для чтенія Библіи, въ которое дйствительно собралось нсколько молодыхъ людей, большею частью студентовъ теологіи (это было въ 1810 г.). Въ числ ихъ былъ и Анри Эмпейтазъ. Еще задолго до этого, Эмпейтазъ почувствовалъ въ себ религіозныя наклонности и налагалъ на себя аскетическія испытанія,— постъ, покаяніе и умерщвленіе плоти. Теперь, черезъ общество ‘друзей’ онъ сблизился съ моравскими братьями и вскор убдился въ ихъ принципахъ. Между тмъ оффиціальная женевская церковь обратила вниманіе на это движеніе, и нашла нужнымъ остановить его. ‘Друзья’ разошлись въ конц 1812 г., но Эмпейтазъ и его товарищъ Герсъ остались врны своимъ убжденіямъ, и продолжали вести воскресную школу, основанную ими въ новомъ дух. Въ половин 1813 года явилась въ Женев г-жа Крюднеръ. Она поселилась у г-жи Арманъ и конечно тотчасъ же вступила въ сношенія съ маленькой церковью, къ которой ея пріятельница уже принадлежала, она познакомилась конечно и съ Эмпейтазомъ, и услышавъ о тхъ притсненіяхъ, какимъ онъ подвергается вслдствіе своихъ новыхъ связей, она убждала его не покоряться и не слушать тхъ, которые уговаривали его уступить хотя на время, до посвященія въ пасторы. Въ основаніе она приводила то, что ‘Господу нужно соединить свой народъ въ этомъ город’, и напоминала ему правило, что ‘человческое благоразуміе есть яpва христіанства’,— котораго сама она твердо держалась. Онъ послушался ея, какъ увидимъ. Въ Женев г-жа Крюднеръ также принимала многочисленныхъ постителей, которыхъ назидала своими поученіями.

Затмъ, она ‘покинула Женеву, осыпанная благословеніями своихъ многочисленныхъ друзей’, ей нужно было вернуться въ Карлсруэ, ‘куда призывали ее другія обязанности’.

По дорог она остановилась еще въ Базел, гд у нея также нашлись друзья, занимавшіеся распространеніемъ Библіи: здсь было свое библейское (и также миссіонерское) общество, она приняла участіе и въ распространеніи благочестивыхъ трактатовъ: ‘мы напечатали много небольшихъ сочиненій, гд солдаты призываются къ Спасителю и къ чувствамъ благочестія’.

Между тмъ Эмпейтазъ находился въ очень затруднительныхъ обстоятельствахъ: ему пришлось наконецъ разорвать съ оффиціальной церковью или съ ‘обществомъ пасторовъ’, и въ половин 1814 г. оно ршило не давать ему посвященія. Этотъ колецъ былъ до значительной степени дломъ г-жи Крюднеръ, потому что все время она не переставала убждать и его и вообще своихъ женевскихъ друзей — не уступать. Письма ея преисполнены увреніями, что именно такъ хочетъ Богъ, и предвщаніями: ‘Церковь явится, народъ Вчнаго соберется… Буря приближается и школы закроются, не будетъ больше священниковъ по образу людей. Священство пріятное Господу будетъ возстановлено, и будетъ преподаваться служеніе чистой любви’. Въ другомъ письм: ‘Скоро бдствія заставятъ серьезно подумать тхъ, которые васъ преслдуютъ. Какъ страшенъ судъ божій! Молитесь ревностно Богу за этихъ несчастныхъ, они слпы’. Дальше: ‘Монахи преклоняются къ земл. Многочисленныя обращенія совершились въ прусской арміи и уже свтитъ заря этой достопамятной эпохи. 1816 г. будетъ очень замчателенъ’, и т. д. Кончилось тмъ, что Эмпейтазу нечмъ было жить и нечмъ кормить старуху мать. Г-жа Крюднеръ поспшила поздравитъ его съ этимъ, потому что ‘это такъ и должно быть’ по ея теоріи. Но впрочемъ она сообразила, что у него не было такихъ доходовъ, какъ у нея, и пригласила его пріхать къ себ. Онъ поселился пока у Оберлина, съ которымъ и раздлилъ его пастырско-филантропическіе труды.

Вмсто 1816 года въ другихъ предсказаніяхъ г-жи Крюднеръ называется 1815-й. Годы ставились конечно на угадъ, я заниматься предвщательствомъ было довольно удобно. Г-жа Крюднеръ жила въ Карлсруэ и Баден, при баденскомъ двор соединялись тогда весьма различные элементы, на которыхъ отражалось тревожное положеніе вещей. Здсь была въ то время дочь маркграфини баденской, императрица Елизавета Алексевна, которая отсюда должна была отправиться въ Вну, гд собирался конгрессъ, здсь была королева шведская, дале великая герцогиня Стефанія, адоптивная дочь Наполеона, королева Гортензія. Понятно, что тогдашнія политическія треволненія чувствовались здсь особенно сильно, и при разгоряченной фантазіи, какою отличалась г-жа Крюднеръ, ей не мудрено было вообразить себя прорицательницей. Самъ біографъ, принимающій серьезно ‘откровенія’ г-жи Крюднеръ, пишетъ объ этомъ времени: ‘Событія, быстро смнявшіяся одн другими (рчь идетъ о 1813 г. и первой половин 1814 года), казалось, предсказывали новые ужасы и новые перевороты’. Г-жа Крюднеръ и воспользовалась этимъ. Ея предсказанія были того же качества, какъ у Маріи Куммринъ: он были достаточно темны, чтобъ ихъ можно было ловить на слов, он затрогивали всеобщее тревожное чувство и потому дополнялись собственными соображеніями тхъ, кому высказывались, наконецъ, он вовсе не оправдывались.

Ей какъ будто представлялось нчто въ род свтопреставленія, или именно начала тысячелтняго царства. ‘Приближается великая эпоха — писала она нсколько поздне г-ж Арманъ:— все будетъ низпровержено, школы человческія науки, государства, троны (!!!). Дти божіи будутъ собраны. Просите великой ревности, любезная и драгоцнная подруга’… Біографъ смотритъ на эти прорицанія, какъ на нчто дйствительно сверхъестественное. Правда, впослдствіи ей случилось мене двусмысленно говорить объ император Александр, но остальное оказалось совсмъ неловко: нкоторые (Наполеоновскіе) троны дйствительно попадали, но возстановились на ихъ мсто старые, школы и человческія науки остались цлы совершенно, ‘священники по образу человческому’ господствовали по прежнему, ‘собравшееся стадо’ совсмъ разбрелось, свтопреставленія не произошло, и 1816 годъ, если и былъ замчателенъ, то вовсе не въ томъ смысл, какъ ожидала г-жа Крюднеръ. Онъ былъ началомъ ея послдней, ршительной неудачи.

IV.
Первая встрча съ императоромъ Александромъ.

‘Обязанности’, которыя требовали присутствія г-жи Крюднеръ въ Карлсруэ, были, какъ видно, обязанности придворнаго свойства. Расходясь съ обществомъ и съ церковью, г-жа Крюднеръ оставалась въ самыхъ мирно-любезныхъ отношеніяхъ къ придворной сфер, и удачно ладила со всми взаимно враждебными сторонами: она поддерживала отношенія съ королевой Гортензіей и была въ дружб съ ея довреннымъ лицомъ, m-lle Кошле, но въ тоже время нашла союзниковъ и на другой сторон.

Въ Карлсруэ жила тогда, какъ мы замтили, императрица Елизавета Алексевна, ненавидвшая все, что имло отношеніе въ Наполеону, и потому холодная въ Гортензіи и Стефаніи. Біографъ разсказываетъ, что г-жа Крюднеръ ‘быстро отличила въ числ дамъ императрицы одну изъ тхъ избранныхъ душъ, встрча съ которыми слишкомъ рдко освщаетъ наше странничество въ этомъ мір’. Эта избранная душа была фрейлина императрицы Елизаветы, m-lle Стурдза.

Надо думать, что г-жа Крюднеръ имла особыя причины ‘быстро’ сблизиться съ г-жей Стурдза. Роксандра (Александра) Скарлатовна Стурдза, сестра извстнаго Александра Стурдзы, по отзывамъ современниковъ, женщина замчательно умная и любезная, была любимой фрейлиной императрицы Елизаветы Алексевны. Одаренная пылкимъ воображеніемъ, она увлеклась въ мистицизмъ, господствовавшій тогда эпидемически, и находилась въ тсныхъ дружескихъ отношеніяхъ съ княземъ А. Е. Голицынымъ, также съ извстнымъ мистикомъ Род. Алекс. Кошелевымъ (гофмейстеромъ и членомъ государственнаго совта) и кн. С. С. Мещерской. ‘Вс сіи лица — разсказываетъ одинъ ихъ почитатель, — вели жизнь сокровенную въ Бог, и время разв раскроетъ потомству подвижничество ихъ, угодное Благословенному государю, Александру I’. Съ самимъ императоромъ фрейлина Стурдза сблизилась особенно, кажется, уже въ Вн, но положеніе ея и въ это время, наканун внскаго конгресса, было уже таково, что сближеніе съ ней могло доставить свиныя придворныя связи. Впослдствіи, въ 1816 г., Роксандра Стурдза вышла замужъ за веймарскаго министра, графа Эделинга, и жила въ Веймар. Во время греческаго возстанія, она вмст съ своимъ братомъ принимала дятельное участіе въ судьб грековъ, спасавшихся тогда въ Россію, при содйствія князя Голицына успла устроить сборъ по всей Россіи пособій для грековъ, приходившихъ въ Россію, и для выкупа другихъ изъ турецкаго плна. Въ 1824 г. она убдила мужа переселиться въ Россію и основалась въ Одесс {См. ‘Краткое свдніе объ А. С. Стурдз’, въ ‘Чтеніяхъ М. Общ.’, 1864, II, 198, ‘Надгробное слово кн. А. Н. Голицыну’, А. Стурдзы, Спб. 1869, стр. 4, 5, 19, ‘3ап. Вигеля’, III, ч. V, стр. 66, Pertz, Stein’s Leben, V, 51.}.

Г-жа Крюднеръ завязала съ ней самую дружескую связь, цль которой едва ли ограничивалась одной евангельской любовью. При ея содйствіи, конечно, г-жа Крюднеръ сблизилась и съ самой императрицей. Объ этомъ важномъ дл она извщала своихъ друзей такъ (въ сентябр 1814 г.):

‘Меня постоянно задерживали (отъ поздки къ Оберлину, у котораго жилъ и Эмпейтазъ) важныя вещи, и я чувствовала въ душ, что я еще не кончила. Господь удостоилъ, привязать душу императрицы въ пламеннымъ желаніямъ моей души, я не одинъ разъ работала (j’ai eu plus d’un travail) съ этой ангельской женщиной, и въ послднее время, когда она узжала, я считала себя свободной и стремилась присоединиться къ вамъ въ любезной моему сердцу долин, но внутренній голосъ говорилъ мн: дло еще не кончено‘.

‘Работа’, о которой говоритъ г-жа Крюднеръ, были конечно бесды съ императрицей, въ которыхъ она вела свою пропаганду, вроятно молитвы вмст, которыя тогда уже входили въ программу ея ‘церкви’.. Дальше она дйствительно упоминаетъ, что проповдовала Христа императриц, королев голландской и пр., ‘возвщая имъ великія событія’.

Отправившись наконецъ къ своимъ друзьямъ, г-жа Крюднеръ ревностно проповдовала, они длали молитвенныя собранія, на которыя собиралось множество постителей, г-жа Крюднеръ давала религіозно-наставительные сеансы желающимъ, въ числ обращенныхъ былъ между прочимъ полицейскій генералъ-коммиссаръ въ Майнц, Беркгеймъ: онъ оставилъ полицейскую ‘службу, къ великимъ сожалніямъ своего семейства ‘отказался отъ всякихъ повышеній (!), чтобы посвятить себя царству божію’, по словамъ біографа. Съ тхъ поръ онъ состоялъ при г-ж Крюднеръ и впослдствіи женился на ея дочери.

Между тмъ, когда г-жа Стурдза отправилась съ императрицей въ Вну, г-жа Крюднеръ продолжала вести съ ней дятельную переписку. Письма ея заняты конечно тми же предметами, которые составляли ея ‘ученіе’, совтами предаться Христу, обратиться въ ‘океану любви’, и т. д. Предвщанія ни этотъ разъ начинаютъ ближе касаться императора Александра.

По словамъ біографа, г-жа Крюднеръ ‘снимала для г-жи Стурдза повязку, закрывавшую глаза дипломатовъ’, проводившихъ время въ увеселеніяхъ и не видвшихъ хода событій. Она дйствительно (въ письм отъ 27 октября 1814 г.) возстаетъ противъ этихъ ‘печальныхъ удовольствій’, грозитъ бдствіями, утверждаетъ, что ‘ангелъ, отмчающій предохранительной кровью двери избранныхъ, проходитъ, и свтъ не видитъ его, онъ считаетъ головы, судъ приближается, онъ близокъ, а люди волнуются на волкан’. Въ письм говорилось также о Франціи: ‘буря приближается, эти лиліи… явились, чтобы исчезнуть’. Дальше она говоритъ объ император Александр:

‘Вамъ хотлось бы говорить о столькихъ великихъ и глубокихъ прекрасныхъ качествахъ души императора. Мн кажется, что я уже много знаю о немъ. Я уже давно знаю, что Господь дастъ мн радость его видть. Если я буду жива, это будетъ одной изъ счастливыхъ минутъ моей жизни… Я имю множество вещей сказать ему, потому что я испытала многое по его поводу (j’ai d’immenses choses lui dire, car j’ai beaucoup prouv son sujet): Господь одинъ можетъ приготовить его сердце къ принятію ихъ, я не безпокоюсь объ этомъ,, мое дло быть безъ страха и безъ упрека, его дло преклониться передъ Христомъ, истиной’.

Г-жа Стурдза была поражена этими предсказаніями, и показала письмо императору Александру, онъ получилъ сильное желаніе видть г-жу Крюднеръ.

Не трудно объяснить себ, почему экзальтація г-жи Браднеръ обращалась въ эту сторону. Біографъ утверждаетъ, что ‘г-жа Крюднеръ, по образу своею учителя (!), имла симпатію ко всмъ классамъ, всмъ положеніямъ и возрастамъ, она любила дтей’, и такъ дале. Но кажется еще больше она любила придворную сферу, и успхи въ этой сфер были особенно ей интересны. Личность императора Александра стояла въ это время такъ высоко, что примкнуть въ ней такъ иначе могло быть достаточнымъ предметомъ честолюбивыхъ исканій. А теперь именно представлялась возможность этого съ той стороны, которую г-жа Крюднеръ считала своей спеціальностью. Ей не трудно было знать о тогдашнемъ настроеніи императора, ей конечно были извстны факты, изъ которыхъ обнаруживалось, что прежняя наклонность къ сантиментальности теперь принимала у императора все больше и больше характеръ религіознаго мистицизма. Ей были извстны, напр., его участіе ку русскому Библейскому Обществу, его покровительство Юнгу Шиллингу {Въ упомянутомъ письм къ г-ж Стурдза: ‘князь Голицынъ прислалъ ме тысячу гульденовъ (экю) для нашего стараго Юнга. Я угадываю руку, которая посылаетъ ихъ, но молчу. Да благословитъ Всевышній эту руку’ и пр.}, его бесда съ квакерами во время посщенія имъ Лондона, одного изъ этихъ квакеровъ она встртила вскор посл того, такъ что могла знать вс подробности (ce cher Grellet le quaker, que nous aimons bien), много подобныхъ подробвостеі могла сообщить ей теперь же г-лка Стурдва. Словомъ, въ тонъ настроеніи, въ какомъ находился тогда императоръ Александра и которое было ей извстно, г-жа Крюднеръ находила достаточно поводовъ и надеждъ на сближеніе, къ которому она теперь такъ пламенно стремилась.

Въ это время она вообще была очень занята: ‘ея ревность въ обращенію гршниковъ получила новую силу. Она уже основала общество молитвъ, члены котораго обязались молиться спеціально за большое число лицъ. Разсянные отъ Балтійскаго до Средиземнаго моря, они приняли имена діаконовъ и діакониссъ: согласіе ихъ горячихъ молитвъ было источникомъ великихъ благодатей’. Все время ея было занято ея ‘обязанностями’. Пасторъ Фонтэнъ, между прочимъ, опять сталъ просить г-жу Крюднеръ купить землю въ Вюртемберг, гд онъ хотлъ основать что-то въ род прежней христіанской колоніи,— и усплъ, въ этомъ, хотя, казалось бы, его патронша должна была наконецъ понять, съ кмъ иметъ дло. Біографъ разсказываетъ, что среди своихъ трудовъ, г-жа Крюднеръ почти не имла отдыха, и должна была отказаться отъ дружеской переписки: ‘до такой степени посщенія и дла царства божія (les affaire du r&egrave,gne de Dieu) занимали все ея время’.

Но конечно она не отказалась отъ переписки съ г-жей Стурдза. Отъ 4-го февраля 1815 г., г-жа Крюднеръ писала ей между прочимъ: ‘Величіе миссіи императора въ послднее время било еще открыто мн такъ, что мн непозволительно въ ней сомнваться. Я преклонялась передъ щедротами Господа, который далъ столько благословеній, этому орудію милосердія. Ахъ, какъ мало міръ знаетъ о всемъ томъ, что ожидаетъ его, когда священная политика возьметъ въ бразды все, и когда солнце правосудія покажется для самыхъ слпыхъ. Да, милый другъ, я убждена, что я имю множество вещей сказать ему, и хотя князь тьмы длаетъ все возможное, чтобы удалить и помшать тмъ, кто можетъ говорить съ нимъ о божественныхъ вещахъ, Всемогущій будетъ сильне его. Богъ, который любитъ пользоваться тми, кто въ глазахъ свта служитъ предметомъ униженія и насмшекъ, приготовилъ мое сердце къ тому смиренію, которое не ищетъ одобренія людей. Я только ничтожество. Онъ все, и земные цари трепещутъ передъ нимъ’, и проч.

Въ феврал 1815 г., г-жа Крюднеръ, ‘по откровенію свыше’, какъ серьезно говоритъ ея біографъ, поселилась близь Шлуктерна, въ курфиршеств гессенскомъ, она принялась проповдовать въ тамошнемъ населеніи, которое впрочемъ и безъ тога уже возбуждено было до послдней степени піэтистами и Юнгомъ Штиллингомъ. Экзальтація доходила до того, что цлыя общины продавали свое имущество, чтобы отправиться искать тхъ странъ, гд должно быть въ скоромъ времени основано царства Христово на земл. Штиллингъ указывалъ это мсто за Кавказомъ, у горы Арарата, куда многія тысячи этихъ несчастныхъ послдователей его (въ особенности изъ Вюртемберга и Баваріи) и дйствительно отправились {См. разсказъ объ ихъ печальной судьб въ книг Пинкертона, Russia, стр. 148—162.}. Біографъ утверждаетъ, что г-жа Крюднеръ ‘старалась удерживать эти увлеченія воображенія, проповдуя повиновеніе и покорность, покаяніе и возрожденіе св. Духомъ’. Можетъ быть, но ея проповдь дйствовала однако именно въ томъ же, безплодно возбуждающемъ род, и производила далеко не полезное волненіе простодушныхъ людей.

Наконецъ, Наполеонъ ушелъ съ острова Эльбы. Почитатели г-жи Крюднеръ были убждены, что она это и предсказывала. Сама она, въ письм къ г-ж Стурдза (въ апрл 1815), положительно говоритъ, что они ‘были врно объ этомъ извщено милосердіемъ Бога’, она говоритъ, что въ послднее время много длаетъ путешествій, и такъ какъ многимъ кажется, что ей бываютъ извстны впередъ политическія событія, то считаютъ, иго она принимаетъ участіе въ политическихъ длахъ. Она говоритъ объ этомъ съ большимъ пренебреженіемъ: ‘увы! еслибъ я знала только то, что происходитъ въ кабинетахъ, я знала бы очень мало и оставалась бы въ мрак’. Въ слдующемъ письм (въ ма), она проситъ свою пріятельницу молиться о ней, чтобы она могла выполнить свои великія обязанности и не осталась виновной за недостатокъ любви къ Богу, который ‘осыпаетъ ее благодяніями и слышитъ каждую ея молитву’.

Когда императоръ Александръ отправился изъ Вны къ дйствующей арміи, г-жа Крюднеръ поджидала его въ Гейльбронн, на пути къ Гейдельбергу. Здсь произошла ихъ первая встрча, которая потомъ завязала между ними на нсколько времени тсныя религіозно-мистическія отношенія.

Эти любопытныя отношенія еще не были достаточно разъясняемы въ нашей исторической литератур. Религіозная сторона характера императора Александра, какъ и другія стороны этого сложнаго и обильнаго противорчіями характера, еще ждутъ своего опредленія. Въ настоящемъ случа мы ограничиваема нсколькими подробностями, какія обнаруживаются въ отношеніяхъ императора къ г-ж Крюднеръ.

По различнымъ разсказамъ {Cp. Scknitzler, Histoire intime de la Russie, 1847, — Pinkerton, Russia, стр. 366 и слд. (разсказъ княгини С. С. Мещерской), — (Empaytaz) Notice sur Alexandre, empereur de Russie. Par. H. L. E., ministre du Saint Evangile. Gen&egrave,ve 1828 (46 стр.) и др.}, религіозное настроеніе въ первый разъ сильно овладло императоромъ Александромъ въ 1612 г. Кн. Мещерская разсказываетъ, что около половины 1812 г. императоръ, узжая изъ Петербурга и уже простившись съ семействомъ, удалился въ, свой кабинетъ и оканчивалъ нкоторая дла передъ отъздомъ. Въ это время къ нему вошла женская фигура, которой онъ сначала не узналъ, потому что комната была мало освщена. Удивленный такимъ необычнымъ посщеніемъ, онъ подошелъ къ ней и узналъ графиню Толстую, она, извинившись въ своей смлости, сказала, что хотла пожелать ему счастливаго пути, и подала ему бумагу. Императоръ, всегда снисходительный, поблагодарилъ ее и простился съ ней: бумагу онъ спряталъ въ карманъ, предполагая, что это какая-нибудь просьба и что онъ займется ею на досуг. На первомъ ночлег, онъ вспомнилъ объ этой бумаг и желая развлечься отъ тяготившихъ его заботъ, вынулъ ее и сталъ читать. Но въ изумленію своему онъ увидлъ, что въ ней заключался 91-й псаломъ’ Онъ прочелъ его и это чтеніе успокоило его.

Потомъ, черезъ значительный промежутокъ времени, онъ былъ въ Москв, въ одинъ изъ критическихъ періодовъ своей жизни. Однажды, оставаясь одинъ въ кабинет, онъ перебиралъ у себя на стол книги, и одна изъ нихъ при этомъ упала — и раскрылась, и когда Александръ поднялъ и взглянулъ на нее, онъ увидлъ тотъ же псаломъ, который одинъ разъ уже доставилъ ему утшеніе. ‘Онъ прочелъ его, и нашелъ, что каждое слово псалма примнялось къ нему самому, и даже впослдствіи, до послдней своей минуты, онъ всегда имлъ при себ этотъ псаломъ, выучилъ его наизусть, и каждое утро и вечеръ читалъ его при молитв’.

Есть другіе варіанты этого разсказа съ другими подробностями, между прочимъ въ брошюр Эмпейтаза и въ біографіи г-жи Крюднеръ. Мы не будемъ останавливаться на нихъ и разбирать, который точне, достаточно замтить тотъ общій фактъ, что это религіозное настроеніе началось съ особенной силой въ тотъ моментъ, когда императоръ Александръ подвергался наибольшимъ и дйствительно тяжелымъ испытаніямъ. По различнымъ разсказамъ объ его религіозномъ характер (разсказамъ, большей частью идущимъ отъ людей піетистическаго настроенія), до этого времени религіозное чувство дремало въ немъ: ‘онъ пренебрегалъ источникомъ всякой благодати, онъ не уразумвалъ его — онъ былъ совершенно лишенъ истинной вры’ (по словамъ княгини Мещерской), при всхъ благородныхъ и истинно христіанскихъ стремленіяхъ, которыя были ему врождены, онъ не имлъ настоящаго религіознаго чувства, и хотя часто ршался исправить свою жизнь, но ‘его планы исправленія падали при самомъ начал, благодать божія, которая одна можетъ измнять человка, еще не касалась этого невозрожденнаго сердца’ (по словамъ женевскаго методиста). Теперь, когда стало совершаться это возрожденіе, въ направленіи мыслей и чувствованій императора произошла перемна, увлекшая его въ религіозный мистицизмъ. Кн. Мещерская приводитъ слова, которыя говорить онъ впослдствіи: ‘я чувствовалъ себя ребенкомъ, опытъ показалъ мн мою несостоятельность, вра побудила меня отдаться Тому, кто говорилъ во мн въ псалм, и внушила мн увренность и силы, совершенно для меня новыя. При каждой новой трудности, которую нужно было преодолть, при каждомъ ршеніи, которое нужно было принять, и при каждомъ вопрос, который надо было ршить, я преклонялся въ ногамъ моего небеснаго Отца — или, углубляясь въ себя на нсколько минутъ, я взывалъ къ нему изъ глубины моего сердца, и все чудеснымъ образомъ улаживалось, ршалось и исполнялось, вс затрудненія исчезали передъ Господомъ, который шелъ впереди меня. Я непрестанно читалъ его слово’, и т. п. {Pinkerton, Russia, 369.}

Не останавливаясь на дальнйшихъ подробностяхъ религіозной исторіи императора Александра, укажемъ еще нкоторыя общія черты. Прежде всего надобно замтить, что его стремленія не удовлетворились обычными церковными формами, и это довольно понятно. Воспитаніе не привязало его къ нимъ, напротивъ, содержаніе его понятій было чуждо этимъ формамъ, юно исполнено было гуманистическими идеалами, въ которыя церковность входила очень мало, или не входила вовсе, въ немъ было вроятно извстное скептическое отношеніе къ формальной религіи. При этомъ общемъ характер его идеальныхъ стремленій, какъ скоро въ немъ пробудилась религіозная потребность, она естественно должна была удовлетворяться только извстными идеальными формами религіозности, въ которыхъ входили бы черты его прежнихъ представленій, въ его религія должны были заключаться сантиментальная романтика и гуманистическіе идеалы. Поэтому онъ и былъ такъ склоненъ въ внушеніямъ піетистовъ и мистиковъ. Съ этого времени его занимаетъ и мысль о наилучшей церковной форм въ современномъ христіанств. Онъ конечно признавалъ ту ‘внутреннюю церковь’, которую въ то же время проповдовали его приближенные піэтисты, противорчіе ея съ ‘вншней’ церковью, на которое указывала библейско-мистическая школа, было замтно Юму самому и должно было увеличивать его колебанія. Съ своего перваго религіознаго порыва Александръ былъ очень впечатлителенъ къ возбужденіямъ піэтистическаго характера, внутренняя борьба и неудовлетворенность заставляли его даже искать ихъ. Когда наполеоновскія воины перешли за предлы Россіи, и Александръ отправился за границу, для такихъ возбужденій открывалось широкое поле. На первыхъ же порахъ онъ раздляетъ свои религіозныя мечтанія съ королемъ прусскимъ, онъ посщаетъ въ Силезіи общины моравскихъ братьевъ, которые поразили его и вншнимъ благоустройствомъ своего быта и характеромъ своей религіозности, въ Баден онъ бесдуетъ съ Юнгомъ Штиллингомъ, въ Лондон онъ оказываетъ большую благосклонность къ квакерамъ, выражаетъ сочувствіе депутаціи британскаго Библейскаго Общества, и т. д.

Фарнгагенъ фонъ-Энзе въ своихъ ‘Воспоминаніяхъ’ приводитъ любопытный-разсказъ Юнга Штиллинга объ одномъ его разговор съ императоромъ. Этотъ разговоръ не лишенъ интереса, какъ образчикъ религіозныхъ вопросовъ, тогда занимавшихъ императора.

‘Юнгъ Штиллингъ разсказывалъ, что императоръ Александръ однажды, посл продолжительнаго религіознаго разговора, самымъ настоятельнымъ образомъ вызывалъ Штиллинга сказать ему, какая изъ христіанскихъ партій, по его мннію, всего больше согласуется съ истиннымъ, чистымъ ученіемъ Христа? Вопросъ не былъ поставленъ такъ сурово, какъ тотъ, на который Наеанъ долженъ былъ отвчать Саладину у Лессинга, и Юнгъ не прибгнулъ въ сказк, но откровенно признался, что у него нтъ отвта на этотъ вопросъ, что во всхъ христіанскихъ исповданіяхъ и сектахъ есть свое хорошее, что ни одна изъ христіанскихъ формъ не закрываетъ пути въ блаженству, что все дло заключается въ самомъ человк, въ его настроеніи и его дйствіяхъ. Императоръ не довольствовался этимъ и думалъ, что должно же быть гд-нибудь больше или меньше, и что такой изслдователь, какъ Юнгъ, долженъ былъ увидть, куда склоняются всы. На новыя настоянія императора и посл нкотораго размышленія, не можетъ ли онъ какъ-нибудь уступить ему, Юнгъ опять могъ только сказать ему, что его совсть не позволяетъ ему допустить здсь какое-нибудь предпочтеніе. Наконецъ императоръ сказалъ, что для него самого это дло почти ршенное, что ему хотлось только видть свое мнніе подтвержденнымъ и другими, что, по его мннію, всего больше отвчаютъ этому первообразу геррнгутеры. ‘О, да, прибавилъ Юнгъ, геррнгутеры отличные люди и конечно я люблю ихъ, но и здсь дло опять не въ форм, и если только человкъ есть человкъ хорошій, онъ во всякой форм можетъ преуспвать’. Императоръ не могъ добиться отъ него ничего больше {Denkwrdigkeiten des eignen Lebens, 2 изд., Leipz. 1843, III, 360—361. Юнгъ Штиллингъ, кажется, не имлъ особеннаго дйствія на мысли императора. Эмпейтазъ, съ своей стороны, говоритъ, что Штиллингъ не имлъ яснаго представленія о простыхъ евангельскихъ истинахъ и не могъ дать Александру истинныхъ утшеній религіи (Notice, стр. 8). Это конечно предоставлено было по его мннію, ни кому иному какъ г-ж Крюднеръ.}.

Мы разскажемъ въ другомъ мст о сношеніяхъ императора Александра съ другимъ, хотя близкимъ, разрядомъ религіозныхъ энтузіастовъ, съ квакерами, въ которыхъ ему опять сочувственно было духовное пониманіе религіи и доведеніе религіознаго принципа до степени единственнаго руководства жизни.

Вс эти оригинальныя сближенія показываютъ, какъ сильна -была тогда въ Александр религіозная впечатлительность, и какъ внутренняя неудовлетворенность искала себ отвта въ развалъ видахъ крайняго религіознаго увлеченія. При этомъ настроенія ‘его понятно и то впечатлніе, какое произвела на него г-жа Крюднеръ.

Въ 1814, во время пребыванія въ Лондон, Александръ бесдовалъ съ квакерами, и біографъ г-жи Крюднеръ, быть можетъ не безъ основанія, думаетъ, что его разговоръ съ квакерами о религіозной дятельности женщинъ, которую квакеры признавая во всей сил — не остался безъ вліянія на императора, и что при встрч съ г-жей Крюднеръ онъ уже не имлъ никакого предубжденія, которое бы мшало ея роли. Кром того императоръ тмъ легче могъ признать за нею ея проповдническую роль, что въ женскомъ обществ,— которое Александръ вообще очень любилъ,— онъ встрчалъ въ это время примры усиленнаго благочестія, отъ которыхъ переходъ къ г-ж Крюднеръ уже не имлъ въ себ ничего особенно рзкаго (напр. кн. Мещерская, гр. Толстая, г-жа Стурдза и пр.),— притомъ онъ зналъ о ней уже впередъ и именно отъ лицъ, которыя преклоняла предъ ея святостью.

Онъ слышалъ чтеніе одного письма г-жи Крюднеръ къ г-ж* ‘Стурдза, и патетическій тонъ письма нальется произвелъ на него впечатлніе. Внская жизнь во время конгресса легко могла развлечь императора отъ его религіозныхъ влеченій, и дйствительно рядъ праздниковъ и всевозможныхъ удовольствій не давалъ времени и повода для благочестивыхъ разсужденій. Но полученное внезапно извстіе о томъ, что Наполеонъ оставить островъ Эльбу и уже двигается въ Парижу, произвело крайнее смятеніе, и самъ Александръ не могъ скрыть тревожнаго волненія. Обстоятельства въ самомъ дл были таковы, что только человкъ съ очень твердой энергіей могъ не смутиться передъ ними: Александръ имлъ случай разочароваться въ своихъ союзникахъ, а между тмъ ему предстояла теперь новая борьба съ страшнымъ противникомъ, имя котораго распространяло энтузіазмъ во Франціи…. Александръ отправился въ дйствующей арміи, полный безпокойнаго чувства. Передъ нимъ опять вставали мрачныя мысли о своей грховности, о ничтожеств человческихъ плановъ передъ волей Провиднія, неизвстность тяготила его,и ему вспомнились назиданія и предвщанія г-жи Крюднеръ. На пути къ арміи онъ остановился въ Гейльбронн, не дозжая, недалеко до Гейдельберга {Упомянутые нами разсказы (у Пинкертона, Шиндлера, Эйнара и др.) нсколько разнятся въ подробностяхъ относительно происшедшей здсь встрчи императора съ г-жей Крюднеръ. Но въ главномъ они сходны.}. Утомленный дорогой, онъ удалился въ свою комнату, когда ему доложили, что его настоятельно желаетъ видть г-жа Крюднеръ. Онъ былъ пораженъ неожиданнымъ ея появленіемъ въ ту самую минуту, когда онъ именно вспоминалъ о ней, и когда у него являлось желаніе видть ее: онъ тотчасъ принялъ ее.

‘Въ этомъ первомъ свиданіи,— разсказываетъ близкій свидтель событій {Notice sur Alexandre etc., стр. 12—14.} — г-жа Крюднеръ старалась побудить Александра углубиться въ самого себя, показывая ему его грховное состояніе, заблужденія его прежней жизни и гордость, которая руководила имъ въ его планахъ возрожденія.

— Нтъ, государь, рзко сказала она ему, вы еще не приближались въ Богочеловку какъ преступникъ, просящій о помилованіи. Вы еще не получили помилованія отъ того, кто одинъ на земл иметъ власть разршать грхи. Вы еще остаетесь въ своихъ грхахъ. Вы еще не смирились предъ Іисусомъ, не сказали еще какъ мытарь, изъ глубины сердца: Боже, я великій гршникъ, помилуй меня! И вотъ почему вы не находите душевнаго мира. Послушайте словъ женщины, которая также была великой гршницей, но нашла прощеніе всхъ своихъ грховъ у подножія креста Христова.

‘Въ этомъ смысл г-жа Крюднеръ говорила къ своему государю въ теченіи почти трехъ часовъ. Александръ могъ сказать только нсколько отрывочныхъ словъ, опустивъ голову на руки, онъ проливалъ обильныя слезы. Вс слова, имъ слышанныя, были, по. выраженію Писанія, какъ обоюдуострый мечъ, проникающій до раздленія души и духа и судящій чувствованія и помышленія сердечныя. Наконецъ г-жа Крюднеръ, испуганная тмъ тревожныхъ состояніемъ, въ какое слова ея повергли Александра, сказала ему: государь, я прошу васъ простить мн тонъ, какимъ я говорила. Поврьте, что я со всей искренностью сердца и передъ Богомъ сказала вамъ истины, которыя еще не были вамъ сказаны. Я только исполнила священный долгъ относительно васъ…. Не бойтесь, отвчалъ Александръ, вс ваши слова наши мсто въ моемъ сердц: вы помогли мн открыть въ себ самомъ вещи, которыхъ я никогда еще въ себ не видлъ, я благодарю за это Бога, но мн нужно часто имть такіе разговори и я прошу васъ не удаляться’.

На другой день, 5 іюня, Александръ отправился въ главную квартиру. Тотчасъ по прізд онъ написалъ г-ж Крюднеръ, чтобы она пріхала также, потому что ему хотлось подробне говорить о томъ, что давно занимало его мысли. Г-жа Крюднеръ отправилась, и 9-го была въ Гейдельберг. Она поселилась въ простомъ крестьянскомъ домик, на лвомъ берегу Неккара, въ десяти минутахъ отъ того дома, гд жилъ (за городомъ) императоръ. Сюда онъ приходилъ обыкновенно черезъ день, по вечерамъ, и проводилъ по нскольку часовъ въ душеспасительныхъ бесдахъ, чтеніи Писанія и въ молитвахъ съ г-жей Крюднеръ, и ея спутникомъ и сотрудникомъ Эмпейтазомъ. Императоръ обнаруживалъ величайшее смиреніе, говорилъ съ своими собесдниками о состояніи своей души, о своихъ прежнихъ грхахъ м заблужденіяхъ, и о томъ спокойствіи, которое пріобрталъ онъ теперь…. Мы не будемъ подробно разсказывать этихъ бесдъ. Довольно привести нсколько частностей. Императоръ больше м больше проникался убжденіемъ въ своей грховности, въ сил покаянія и смиренной молитв. Однажды, когда бесда шла объ этомъ предмет, онъ сказалъ: ‘и я могу уврить васъ, что часто, когда мн случалось бывать въ скабрезныхъ (такъ онъ выразился) положеніяхъ, я выходилъ изъ нихъ молитвой. Я скажу вамъ вещь, которая чрезвычайно удивила бы свтъ, еслибъ была извстна: когда въ совщаніяхъ съ моими министрами, далеко не имющими моихъ принциповъ, они бываютъ противоположныхъ мнній, я, вмсто того чтобы спорить, творю внутренно молитву, и они мало-по-малу приходятъ къ принципамъ человколюбія и справедливости’. Онъ уже давно принялъ обыкновеніе каждый день читать св. писаніе, теперь это чтеніе получало для него еще больше мистическаго значенія, и онъ искалъ въ немъ непосредственныхъ отвтовъ на свои сомннія. 19-го іюня, — разсказываетъ Эмпейтазъ, — онъ читалъ 35-й псаломъ, вечеромъ онъ сказалъ намъ, что этотъ псаломъ разсялъ въ его душ вс остававшіяся у него безпокойства относительно успха войны, онъ былъ убжденъ, что дйствовалъ согласно съ волей Божіей’.

Эти посщенія императоромъ г-жи Крюднеръ не могли не обратить на себя вниманія, и имъ приписывали политическую причину. Эмпейтазъ отвергаетъ эти толкованія. Онъ говоритъ, что г-жа Крюднеръ и онъ, призванные особой волей Провиднія успокоить душу императора и дать ему утшенія вры,нарушили бы самыя священныя обязанности, если бы дали мсто какимъ-нибудь постороннимъ планамъ, и что люди разныхъ партій, окружавшіе ихъ, никогда не могли воспользоваться ими для своихъ цлей. ‘Нтъ, нтъ, когда есть убжденіе, что за смертью слдуетъ судъ и притомъ судъ, ршающій на всю вчность, когда знаешь, что человкъ, умирающій вн общенія со Христомъ, умираетъ, также какъ родился, въ осужденіи, тогда невозможно занимать того, кто ищетъ истинъ Евангелія, какими-нибудь иными предметами кром этихъ неизмнныхъ истинъ’.

Эмпейтазъ конечно говорилъ искренно, — хотя въ конц концовъ эти посщенія имли и политическое значеніе: люди, окружавшіе императора, должны были понимать, что піэтизмъ, въ который императоръ увлекался, естественно можетъ подйствовать и на его политическую систему, какъ это впослдствіи и случилось. Что у г-жи Крюднеръ (а у сотрудника ея еще меньше) не было никакихъ особенныхъ политическихъ плановъ, этому можно поврить: для ея самолюбія знаніе небесныхъ путей Провиднія было боле лестно, чмъ земная политика, или другими словами, г-ж Крюднеръ казалось, что она пріобртаетъ вліянія на императора несравненно больше, чмъ какіе-нибудь дипломаты.

25-го іюня императоръ Александръ отправился изъ Гейдельберга, чтобы вступить во Францію. Онъ просилъ г-жу Крюднеръ послдовать за нимъ. Она выждала нсколько времени, пока очистятся дороги, и 14 іюля была въ Париж.

А. Пыпинъ.

‘Встникъ Европы’, No 8, 1869

Г-ЖА КРЮДНЕРЪ.

СТАТЬЯ ПЕРВАЯ.

I.Молодость г-жи Крюднеръ.

II.Литературные труды.— ‘Валерія’.

III.Обращеніе.

IV.Первая встрча съ императоромъ Александромъ.

Читайте также:

I.
Молодость г-жи Крюднеръ.

II.
Литературные труды.— ‘Валерія’.

III.
Обращеніе.

IV.
Первая встрча съ императоромъ Александромъ.