Г. Д. Асланова
Г. Д. Асланова
‘Кажется, Теккерей…’
‘Кажется, Теккерей…’
Г. Д. Асланова. ‘Кажется, Теккерей…’, Фет Афанасий Афанасьевич, Год: 1989
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Уильям Мейкпис Теккерей. Творчество, Воспоминания, Библиографические разыскания
М., ‘Книжная палата’, 1989
Составитель Е.Ю. Гениева, кандидат филологических наук, при участии М.Н. Шишлиной
Восемнадцатилетний Афанасий Фет был первым читателем русских переводов произведений Диккенса и Теккерея. Было это в 1838 г., когда он жил вместе с Иринархом Введенским в пансионе профессора Московского университета М. П. Погодина. В мемуарах ‘Ранние годы моей жизни’ Фет пишет: ‘Сколько раз, уходя поздно вечером из комнаты Введенского, мы с Медюковым изумлялись легкости, с которою он, хохоча и по временам отвечая нам, сдвинув очки на лоб, что называется, строчил с плеча переводы из Диккенса и Теккерея, которые затем без поправок отдавал в печать’ (No 480, с. 137).
Фет не был слишком усердным студентом и университетские занятия предпочитал обществу Введенского, с которым сблизился с первого знакомства. Разумеется, он не мог оставить без внимания увлеченную переводческую работу своего друга.
О чтении Фетом романов Диккенса и Теккерея в более поздние годы сведений в его биографических материалах нет. И, на первый взгляд, совершенно неожиданно в письме от 7 июня 1890 г. к графу Алексею Васильевичу Олсуфьеву, филологу-дилетанту, помогавшему Фету в эти годы в его переводах латинских поэтов, появляются следующие строки: ‘…вчерашнее любезное письмо Ваше напомнило мне роман, кажется, Теккерея, в котором герой пишет прекрасный роман, но в то же время подвергается значительному неудобству: среди течения рассказа перед ним вдруг появляется король Эдуард и вынуждает автора с ним считаться, видя, что король положительно не дает ему окончить романа, автор прибегает к следующей уловке: он заводит для короля особую тетрадку, и как только он появляется в виде тормоза среди романа, он успокоит его в отдельной тетрадке и снова берется за работу.
Нельзя ли и нам точно так же поступить с нашим трудом, в воззрении на который мы никогда с Вами не сойдемся’ (No 981).
О каком романе Теккерея и почему вспоминает здесь Фет?
Прежде всего, библиографические разыскания показали, что ситуация, о которой он пишет, связана вовсе не с романом Теккерея, а с историей мистера Дика из романа Диккенса ‘Дэвид Копперфильд’. Переводы этого романа с оригинала в 1851 году печатались в журналах ‘Современник’ и ‘Отечественные записки’. Безусловно, Фет читал ‘Дэвида Копперфильда’ в переводе Введенского, опубликованном в ‘Отечественных записках’.
Из всех героев Диккенса именно мистер Дик должен был особенно запомниться поэту. Сопоставим историю мистера Дика и некоторые события жизни Фета.
На вопрос Дэвида о фамилии мистера Дика бабушка говорит: ‘…он терпеть не может этого имени. Это одна из его странностей. Впрочем, и то сказать, в этом ничего нет удивительного, он был сильно обижен человеком, который носит это имя’ {Здесь и далее текст романа цитируется по переводу И. Введенского.}. Теперь вспомним, какой тяжелой травмой, перевернувшей всю его жизнь, было для мальчика Афанасия Шеншина превращение его в Афанасия Фета, как ненавидел он это имя. Рассказывая о мистере Дике, бабушка говорит Дэвиду, что она не могла остаться равнодушной к ‘судьбе бедного и беззащитного мистера Дика, от которого отказался весь свет’. Многие годы Фет ощущал себя ‘отверженным’, по его словам, ‘человеком без имени’. С большим трудом, только в 53 года он добился возвращения себе фамилии Шеншина и права наследования.
Образ мистера Дика был интересен Фету и еще в одном отношении. В 1851 году, когда он читал роман Диккенса, уже вполне расцвел его ‘дар безумных песен’ (к этому времени вышли два его поэтических сборника). Эпитет ‘безумный’, столь охотно применявшийся Фетом к своему лирическому дару, был синонимом той бессознательно-стихийной творческой силы, которая в своем ‘безумном парении’ помогает поэту прорвать плен будничной действительности.
И конечно же, внимание Фета не могла не привлечь творческая манера ‘сумасшедшего’ писателя из романа. Рассказывая о ней, Диккенс очень оригинально говорит о самой сущности поэтического выражения мироощущения, понятного далеко не всем. ‘Такой способ выражения не всегда нравится толпе, привыкшей ощупью ходить по земле’, — говорит бабушка Дэвида, и она советует мистеру Дику ‘освободиться от загадочного способа выражения о собственном своем лице’. Интуитивно-лирическое, неподвластное рассудку начало творчества, которое предстает перед мистером Диком в образе казненного короля Чарльза Первого (так в переводе И. Введенского), диктующего ему свои мысли, было воспринято Фетом как родственный ему способ творческого самовыражения.
Много лет спустя Фет вспомнил о приеме мистера Дика отделаться от собственных мыслей при работе над ‘заказным’ произведением. Назойливого короля он, правда, называет Эдуардом: очевидно, остались в памяти английские короли Эдуарды, а придуманный Введенским Чарльз Первый забылся. Интересно, что манера работы мистера Дика над мемуаром удивительно точно проецируется на занятия Фета в последние годы его жизни. Он много переводит на русский язык и комментирует произведения римских поэтов. Постоянным его помощником с осени 1886 года стал А. В. Олсуфьев. При подготовке к изданию эпиграмм Марциала не все у них шло гладко, и Фет в шутку предлагает для случаев разногласия завести особую тетрадь, как это делал мистер Дик.
Вообще же, сам процесс перевода другого поэта, видимо, представлялся Фету своеобразной ‘заказной’ работой, где он не имеет права на выражение собственных мыслей. Это опять было похоже на то, чем занимался мистер Дик.
Можно предположить, что этими соображениями Фет делился с Толстыми. Как продолжение такого разговора воспринимаются строки из его письма от 31 марта 1887 г. к Софье Андреевне: ‘…жена моя, по прочтении последнего письма Вашего, воскликнула: ‘какая прелесть — письма графини: точно побываешь у них и видишь все собственными глазами!’ Вы не поверите, до какой степени я в этом отношении Вам завидую, но увы! неисцелимо похож на того сумасшедшего английского романиста, у которого выскакивающий внезапно король Эдуард заслоняет самое дело. К счастью, самый род труда моего заставляет меня прибегать к тому же спасительному средству. Перевод оригинального текста идет во всей девственной чистоте, а король Эдуард разгуливает по предисловию и примечаниям’. И далее в этом же письме: ‘…но если бы тяжкая неурядица моих экономических дел могла, хотя бы отдаленно, переходя в порядок, приблизиться к блестящим результатам Вашего неусыпного труда, то гордости моей не было бы и пределов.
Кстати о гордости. Господи! опять король Эдуард!’ (No 981).
Почему Фет ошибся, называя автором романа Теккерея? Представляется убедительным мнение Е. Ю. Гениевой (см. стр. 8 настоящего издания).
В этой связи можно вспомнить еще один пример подобной ошибки Фета. Среди любимых его поэтических изречений было следующее:
А в том, что как-то чудно
Лежит в сердечной глубине,
Высказываться трудно.
Неоднократно цитируя его, старик Фет упорно приписывает его Лермонтову, хотя нашел его некогда в стихотворении Огарева ‘Исповедь’.