С. Мельгунов
Г. А. Лопатин
Из цикла ‘Встречи’
‘Глубокоуважаемый и дорогой
Герман Александрович,
Елизавета и Василий Семевские.’
15 июля 1920 года
КОММЕНТАРИИ
Г. А. Лопатин, Мельгунов Сергей Петрович, Год: 1920
Время на прочтение: 6 минут(ы)
‘Наше наследие’, 1989, No 2
Предисловие, подготовка текста и комментарии М. Филина
OCR Бычков М. Н.
Всегда увлекательно веселый и подвижный, всегда остроумный и занимательный, неподражаемый рассказчик, поражавший знаниями, памятью, — таким рисуется мне неизменно Герман Александрович Лопатин при наших довольно многочисленных встречах в Петербурге у В. И. Семевского и в Москве у В. Д. Лебедевой.
Впервые я встретился с Лопатиным у Семевских. Он был одним из самых аккуратных посетителей традиционных воскресных обедов, на которые сходился узкий кружок друзей В. И. и Е. Н. Семевских1. Сотрапезники оставались и на вечер, когда у Семевских собиралась довольно многочисленная и разнообразная публика, я бы сказал — народовольцы, литераторы и ученые.
Г. А. после вкусного и сытного обеда с вином никогда не мог выдержать искуса до конца и с обеда непосредственно перейти на журфикс. Незаметно он куда-то исчезал на часок, что давало повод Е. Н. над ним постоянно подтрунивать. Он отправлялся соснуть в соседнюю комнату, хотя никогда в этом не признавался в дамском обществе и хотя также несомненно все это знали, так как подобное скрывание происходило каждое воскресение и уже в течение ряда лет.
‘Дамы’ были слабостью Г. А., как и сам он был слабостью дам. Его всегда окружали какие-то дамы, всегда ему назначались какие-то деловые свидания в дамском обществе, всегда он хлопотал о каких-то девицах, что служило поводом для бесконечных добродушных подсмеиваний во время воскресных обедов. Г. А. смущался от нападок, но своим успехом был доволен.
Два народовольца, резко отличные друг от друга, выйдя из долголетней тюрьмы, как бы переживали вторую молодость: Н. А. Морозов2 и Г. А. Лопатин.
Г. А. было уже за шестьдесят лет, когда я с ним познакомился, но в нем столько было именно жизненной энергии, что, казалось, он хотел использовать все, что могли только дать жизнь и свобода. Легко представить его себе молодым. Эта кипучая энергия, исключительно богатые дарования, тонкий наблюдательный ум, остроумие, смелость, мужество — одним словом, действительно черты истинного героя. Я думаю, что все женщины всегда немного были влюблены в этого рыцаря семидесятых годов, всегда относились к нему с некоторым восхищением и обожанием. И его сверстницы переживали в его присутствии свою вторую молодость, вспоминая далекие дни прекрасной юности. Когда у В. Д. Лебедевой, этого друга шлиссельбуржцев, встречались Морозов, Фигнер3 и Лопатин, чувствовались своеобразные отношения хозяйки к своим знаменитым друзьям. Если перед В. Н. Фигнер чувствовалось поклонение с некоторою даже боязливостью, если в отношении Н. А. сквозили добродушие и дружба, то в отношении Г. А. чувствовались ноты именно непроизвольного восхищения и нежности, прикрытые несколько иронической внешностью. И мне кажется, такое отношение было не только у В. Д. Лебедевой.
Известно, что вся жизнь Г. А. — вихрь эпизодов и случайностей. Какова была бы его судьба в нормальных условиях жизни, трудно сказать. Такие люди с исключительными дарованиями или становятся великими людьми или остаются талантами, не сумевшими найти должное применение своим слишком широким возможностям. Это был прирожденный вождь революции, но революции карбонарской, я бы сказал — второй Желябов, но только с еще более чуткой и нежной душой.
В годы своей старости, несмотря на всю жизненность, Г. А. не мог уже быть политическим работником, каким была В. Н. Фигнер, не мог заниматься наукой, как неустанно продолжал это делать Н. А. Морозов. Г. А., может быть, один из самых крупных народовольцев, мог только доживать свой век.
Во всей громадной фигуре Г. А., сквозь эти насупленные брови, сквозила та нежная доброта, то благородство человека, который видит в другом действительно брата. Это — не доброта от слабости и простодушия, это доброта величия, умеющая снизойти, объяснить и простить. Недаром такой суровый ригорист, по внешности такой нетерпимый, а в действительности обладавший золотым, любвеобильным сердцем, как В. И. Семевский, относился к Г. А. с исключительной нежностью. Об этом отношении можно судить по небольшому приветствию Семевских, написанному Г. А. в день его семидесятилетия.
Вот оно:
Позвольте нам, самым преданным Вашим друзьям и почитателям Вашей общественной деятельности, сердечно приветствовать Вас в день Вашего 70-летия. Ваша жизнь полна, с одной стороны, смелыми подвигами общественного служения, с другой — многолетними страданиями в русских Бастилиях. Эти Бастилии еще не разрушены, но Вы много поработали для их разрушения, и, когда эта цель будет достигнута, обаятельный образ милого, доброго, так много пожертвовавшего собой на пользу русского народа Германа воссияет еще в большей славе, чем теперь, и в тогдашних святцах Вы наверное будете причислены к лику святых.
Горячо любящие Вас
У Семевских Г. А. всегда был центром. Обладая исключительным даром образного рассказчика, он в сущности был замечательным мемуаристом. Жизнь его полна была встреч, и при своей наблюдательности Г. А. подмечал черты, которые ярко иногда характеризовали людей и события. Слушать его было наслаждение. Надо было только суметь навести его на соответствующую тему. Обычно воспоминания шли непроизвольно, попутно темам, около которых вертелась беседа. Эти короткие эпизоды, штрихи и характеристики иногда удивительно передавали сущность. Мне редко приходилось бывать на воскресных обедах у Семевских, — только в тех случаях, когда я три, четыре раза в год приезжал в Петербург. Во время этих обедов обычно и вспоминал прошлое Г. А. К этому удивительно умел его всегда побудить Н. С. Русанов4. Сам живой собеседник, он что-нибудь говорил из своих заграничных встреч, упоминал о Лаврове и других вождях русской мысли. И это вызывало ту или иную реплику Лопатина или оспаривание им рассказанного факта.
Всякий хороший рассказчик — немного выдумщик, говорят, что этот элемент был и в рассказах Г. А. о своих необычайных похождениях. Может быть. Но в характеристиках людей и событий он был необычайно точен. Это была революционная энциклопедия, которая вводила бесконечные поправки к рассказам современников. <,…>,
Он смеясь рассказывал, что Амфитеатров5 записал за ним целых четыре тома, когда Лопатин жил у него в Италии. Самого Г. А. невозможно было заставить написать. Единственные воспоминания его, появившиеся в ‘Голосе минувшего’, вызваны были рассказом Сажина6, затрагивавшим П. Л. Лаврова. Лопатин счел своим нравственным долгом опровергнуть неверные, пристрастные, по его мнению, отзывы о его учителе и друге.
В портфеле редакции нашего журнала имеется несколько стихотворений, написанных Г. А. При жизни его нам так и не удалось их напечатать, несмотря на настойчивые и многократные просьбы, Г. А. откладывал их опубликование. ‘По просьбе В. И. Семевского, — писал он мне 1 января 1917 г., — я написал те стихотворения, которые я читал ему на память. Но когда он спросил моего согласия напечатать их в ‘Голосе минувшего’, я отвечал, что сейчас сделать этого не могу. А вот когда получу оставленный мною в Париже сборник моих шлиссельбургских стихотворений, представляющий нечто вроде дневника тамошней жизни, то я выберу из него то, что считаю удобным для печати, проверю редакцию, вставлю даты, сделаю нужные примечания и передам все ему’. Умер Семевский, умер Лопатин, и проект этот так и не осуществился. Сохранился ли, по крайней мере, этот дневник шлиссельбургского узника, вылившийся в форме стихотворных откликов?
У Г. А. совершенно не было личного честолюбия. Всякого рода овации, поклонение, чествования только его смущали. Он совершенно не стремился к популярности, поэтому крайне не любил показываться в обществе в роли знаменитого человека. У этого смелого революционера была какая-то детская застенчивость.
Он скромно, скромно жил в Доме литераторов на те маленькие денежные средства, которыми располагал.
Как велика была скромность этого замечательного представителя старой русской интеллигенции, этого великого революционера, достойного быть причисленным ‘к лику святых’, показывает письмо Г. А., обращенное к нам, к членам редакции ‘Голоса минувшего’, по поводу нашего юбилейного его приветствия. ‘Искренно благодарю сотрудников и друзей ‘Голоса минувшего’ за их поздравления и добрые пожелания, -писал Г. А. 15 ноября 1911 г., — но не могу не прибавить по этому поводу нескольких слов, которые я не раз повторял моим доброжелателям при подобных случаях. Конечно, я сердечно благодарен всем, почтившим своими приветствиями наступление моего 70-летия, но говорю по совести, что все такие приветствия не только трогают меня до глубины сердца, но и причиняют мне непритворное душевное страдание вследствие искреннего сознания их незаслуженности. Ведь все мы — я и мои многочисленные друзья и единомышленники левого лагеря давно минувших, стародавних времен — были подхвачены когда-то идейным течением нашего времени, которое и несло нас вперед и вперед, пока на разбило о встречные скалы… Только могучему стихийному движению столичного пролетариата и сельских масс удалось добиться в 1905 г. частичного осуществления кое-каких из наших стремлений и вернуть жизнь тех из нас самих, которые не были убиты насмерть… И вот наши современные единомышленники и доброжелатели чествуют нас теперь по разным подходящим поводам не за заслуги — не за осуществление благих целей, к которым мы стремились, но не достигли, — а, так сказать, за ‘дожитие’, выражаясь языком страховых обществ… Как же тут не смущаться и не сжиматься сердцу от внутренних уколов собственного сознания своей малоценности… Но, конечно, — повторяю, это смущение и болезненное стеснение сердца при всех таких незаслуженных овациях не мешают мне ощущать сердечную признательность к тем, которые чествуют в моем лице старого слугу тех идеалов, которым служат ныне они сами’.
1 Елизавета Николаевна Водовозова-Семевская (1844-1923) — педагог, писательница.
2 Николай Александрович Морозов (1854-1946) — революционер, писатель, ученый.
3 Вера Николаевна Фигнер (1852-1942) — революционерка, писательница.
4 Николай Сергеевич Русанов (1859-1939) — революционер, публицист.
5 Александр Валентинович Амфитеатров (1862-1938) — писатель.
6 Михаил Петрович Сажин (1845-1934) — революционер, мемуарист. Имеются в виду его воспоминания о П. Л. Лаврове (‘Голос минувшего’, 1915, No 10).