Н. А. Бердяев
ФУТУРИЗМ НА ВОЙНЕ
КОММЕНТАРИИ
Футуризм на войне, Бердяев Николай Александрович, Год: 1914
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Интересы прошлогоднего сезона в значительной степени стояли под знаком футуризма. Неисчислимое количество публичных лекций, публичных статей и частных разговоров было посвящено шумихе футуризма. Как и всегда бывает, значение модной темы было преувеличено. Все слишком шумное и крикливое не может рассчитывать на длительное существование. Когда разразилась мировая катастрофа и люди были поставлены перед истинными вопросами жизни и смерти, тема о футуризме оказалась естественно снятой, как и многое наносное и второстепенное. Но в менее шумном и внешнем, в более глубоком и внутреннем смысле слова проблема футуризма продолжает стоять перед нами и с совершенно неожиданной стороны являет себя миру, переходит в массовую историческую жизнь. Футуризм проявился в безобразной форме и на войне в качестве Послушного слуги отживающего реакционного прошлого. В методах и приемах, которыми германцы ведут войну, есть очень много футуристического, но дух, которому служат эти футуристические методы и приемы, конечно, глубоко пассеистский1. Идеалы прусского юнкерства2 обращены назад, а не вперед. Но германский милитаризм есть новейшее явление новой истории: Это милитаризм не только модернистический, но и футуристический. Тщетно было искать в нем следов древнего рыцарства. В милитаризме новейшей Германской империи не осталось и следов рыцарского духа, свойственного старым германцам. Это — явление XX века, вооруженное всеми методами и приемами новейшей техники и промышленности. Германский милитаризм есть типически футуристическая механизация и автоматизация человеческой массы и человеческой жизни. Германский милитаризм есть милитаризм капиталистический, неразрывно связанный с германской промышленностью.
Германская промышленность в последнее время стала во главе мирового капитализма, в ней сильнее всего пульсировала капиталистическая инициатива и капиталистическое развитие. Она обогнала Англию. Но промышленный капитализм Германии очень своеобразен в силу своего соединения с юнкерским милитаризмом. На промышленном капитализме Германской империи лежит милитаристическая печать, на милитаризме — печать промышленно-капиталистическая. Иначе и не может быть в государстве, которому дано быть великой империей лишь через захват и насилие, которому не написано на роду величие в силу естественного его положения.
Свободное сочетание милитаризма и промышленного капитализма придает германскому империализму футуристический оттенок. Сколько бы ни разыгрывал Вильгельм роль Зигфрида3, как бы ни симулировал древнее рыцарство, не скрыть ему того, что Германская империя не священная, а буржуазная промышленная империя. И сила армии Вильгельма есть прежде всего сила промышленно-капиталистическая, сила футуристической техники, а не рыцарского духа, не героизма, не массового энтузиазма. И роковое будущее футуристической техники сказывается в том, что она готова служить какому угодно духу, не только духу будущего, но и духу прошлого. Чудовищные капиталистические предприятия Круппа, изготовляющие футуристические пушки, есть, конечно, явление футуризма в военном деле. Автоматические массы войска, превращенные в совершенный механизм, вооруженные совершенной техникой и в совершенстве дисциплинированные, — это футуризм в войне. Техника побеждает человеческий дух, внешняя годность затмевает внутреннюю ценность, движение истребляет существенное. Германская армия являет миру технические чудеса. Все в ней бронировано, все блиндировано4, все автоматизировано, автомобили- зировано. Ее цеппелины5 — футуристические чудовища. Все устрашает в германской армии своим бездушием. Война Германцев напоминает романы Уэллса. ‘Зигфрид’-Вильгельм, желающий разыграть собою средневекового императора, не только пользуется как орудием футуристической техникой и промышленным автоматизмом, но и находится во власти этого футуризма и автоматизма — он орудие роковой силы. В сущности Вильгельм как император — pervenue6. За ним нет древних преданий и традиций, нет священных воспоминаний. Он не является наследником Священной Римской империи, как вырождающиеся Габсбурги. Его империя чисто промышленная, буржуазная. И притязание Германской империи на мировое господство не есть древнее притязание Священной Римской империи — империи мировой, сверхнациональной, это притязание германского промышленного капитализма господствовать над миром. Военный, юнкерский характер Германской империи есть лишь прикрытие, маскарад и не меняет сущности дела, так как германский милитаризм — совершенно промышленный, капиталистический, технологический. Остаются только жесткие и громкие слова Вильгельма, имитирующие то, что было священно в средние века.
Футуристическая война германцев уже дала свои плоды. Часть футуристической программы Маринетти германские войска уже осуществили, они разрушают старую культуру, истребляют старые города, храмы, произведения искусства7. Немецкие газеты пишут в оправдание германского варварства, что нечего особенно грустить о гибели старых архитектурных памятников, так как Германия призвана создавать новые, более прекрасные. Совершенно футуристическое настроение, которого трудно было ждать именно от Германий. В Германии всего менее был представлен футуризм в литературе и искусстве. Колыбелью футуризма были латинские страны, пожелавшие освободиться от тяжелого бремени своего великого прошлого.
Но в Германии назревал футуризм другого рода, гораздо более существенный и грозный, жизненный футуризм — в ее милитаризме и ее промышленности. Этот футуризм незаметно угашал человеческий дух, превращал человека в средство для чудовищного, бездушного механизма. Дуализм духа и материи в Германии сильнее чем где бы то ни было. Поэтому историческая, массовая воплощенная жизнь там особенно не одухотворена, она автоматизируется все более и более. Жизнь органическая, стихийная жизнь во плоти и крови там превращается в автоматический ‘автомобильный’ механизм, подчиняется механической дисциплине. В футуризме есть какое-то Истинное предчувствие, что человечество обречено на то, чтобы пройти через механизацию и автоматизацию плотской органической жизни. Футуризм есть нервное и повышенно чувствительное восприятие неотвратимых результатов технического прогресса… Этот технический прогресс, в котором движение времени все более ускоряется, разрушает органическую цельность жизни, органическую связь духа и материи. Это процесс дифференцирующий, раздробляющий, разрывающий. Он заменяет связь органическую связью механической, цельность духа цельностью автомата. Нынешняя футуристическая война колеблет органическй-священные основы жизни. Ближайшим результатом этого сотрясения органических традиций, культурных навыков является частичная варваризация человечества. Эта варваризация в полной мере сказалась у немцев, обладающих самой ‘передовой’ и усовершенствованной армией, технически наиболее вооруженной. Мы присутствуем при знаменательном явлении варварства на почве роста ложной цивилизации. У германцев исконная варварская грубость, присущая их расе, соединилась с варварством от цивилизации. Цивилизованное есть духовное варварство. Этот роковой процесс нельзя предотвратить и победить каким-либо охранением органических устоев жизни. Ему можно противопоставить лишь свободу духа. И я верю, что в славянстве, в России есть та свобода духа, которая может быть противопоставлена футуристической войне с ее автоматическими чудовищами.
Этот иной дух должен сказаться и в ином духе нашей армии, в преобладании у нее факторов духовных над факторами механическими и автоматическими. А это должно чувствоваться и в ином отношении к человеку, будь он даже врагом нашим. Славянство должно явить миру более высокий тип, чем германство, не потому, что оно технически отстало, менее цивилизовано и держится за старые устои, а потому, что в нем есть более высокие духовные потенции, обращенные к грядущему, а не к прошедшему. Славянство — раса будущего, а не прошлого, и в расе этой невозможно варварство от ложной цивилизованности. У нас может быть жестокость от дикости, но не может быть жестокости цивилизованной, самой беспощадной и самой бездушной. Мы призваны творить новую жизнь, так как старая приходит к концу. Футуризм терминологически связан с будущим, с грядущим. Но в сущности он отрицательно связан с прошлым и настоящим, он внутренне скован реакцией на прошлое и старое, в нем нет внутренней свободы. Само слово ‘футуризм’ очень неопределенно и применяется оно к разнообразным явлениям. За именем ‘футуризм’ скрываются действительно новые искания в поэзии и живописи и новые, не выявленные еще мироощущения. Симптоматическое значение футуризма огромно. Но в ‘футуризме’ как обозначившейся уже философии автомата, движущегося с ускоряющейся быстротой, нет ничего творческого, создающего новую жизнь — его роль разрушительная. Милитаристический футуризм германцев в эту войну изобличил, что футуристические автоматы и механизмы служат не только будущему, но и прошлому, не только прогрессу, но и реакции. В автоматизме и механизме не может быть заключено никаких творческих целей, связанных с грядущей жизнью. Это — будущая сила, в которой культура перерождается в варварство, — самое отвратительное варварство, более страшное, чем исконное, древнее варварство человечества. От прикосновения этой силы погибает красота природы и красота искусства.
Биржевые ведомости. 1914, No 14456, 26 октября.
1 См. прим. 3 на с. 1074.
2 См. прим 10 на с. 1065.
3 Зигфрид — герой германо-скандинавской мифологии, в юности победивший дракона и, согласно одной из версий мифа, убитый в лесу во время охоты. Н.А. Бердяев имеет в виду стихотворение В.С. Соловьева ‘Дракон (Зигфриду)’ (1900), которое заканчивается словами:
Полно любовью Божье лоно,
Оно зовет нас всех равно…
Но перед пастию дракона Ты понял: крест и меч — одно.
(Соловьев В.С. ‘Неподвижно лишь солнце любви…’
Стихотворения. Проза. Письма. Воспоминания современников. М., 1990, с. 129).
4 То есть бронировано, покрыто броней (от фр. blinder—бронировать).
5 Цеппелины — дирижабли жесткой системы с металлическим каркасом и обтянутые тканью, сконструированные немецким изобретателем Фердинандом Цеппелином (1838-1917). Первый ‘цеппелин’ совершил свой полет 2 июля 1900 г., к 1914 г. в Германии было 25 аппаратов (из них 6 гражданских), которые применялись в Первой мировой войне. Последний гражданский цеппелин (‘Гинденбург’) совершил 63 полета и сгорел в 1937 г.
6 См. прим. 9 на с. 1065.
7 В ‘Первом манифесте футуризма’ (1909), написанном Ф. Маринетти, есть такие пункты:
‘9. Да здравствует война — только она может очистить мир. Да здравствует вооружение, любовь к Родине, разрушительная сила анархизма, высокие Идеалы уничтожения всего и вся!..
10. Мы вдребезги разнесем все музеи, библиотеки. Долой мораль, трусливых соглашателей и подлых обывателей.
…Тащите огня к библиотечным полкам! Направьте воду из каналов в музейные склепы и затопите их!.. И пусть течение уносит великие полотна! Хватайте кирки и лопаты! Крушите древние города!’
(Называть вещи своими именами. Программные выступления мастеров западно-европейской литературы XX века. М., 1986, с. 160-162).