В. и Д. Корсаковы.
Фукс, Карл Федорович, Корсакова Варвара Дмитриевна, Год: 1901
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Фукс, Карл Федорович, профессор и ректор Казанского университета, род. 6 сент. 1776 г. в Нассауском городе Герборне, умер 24 апр. 1846 г. в Казани. Высокопочтенная просветительная деятельность этого многосторонне образованного ученого и истинного друга человечества всецело принадлежит Казани, куда он заброшен был судьбою из Германии. Отец его был профессором богословия и ректором Герборнской академии. Детство Фукса протекло при весьма благоприятных условиях для его умственного развития, так как в числе его родственников было немало ученых и профессоров, дед, со стороны матери, Гофман, был известным ботаником, а тетка (родная сестра его матери), по мужу Альмендинг, славилась своею ученостью не только в семейном кругу, но вообще в Германии. С юных лет Ф. пристрастился к естествознанию, в особенности к ботанике, и к древнеклассическим языкам и литературе, поэзия и музыка особенно были свойственны его натуре. Вероятно, так же еще в родительском доме Ф. изучил новые языки, по словам профессора Казанского университета Н. Н. Булича, знавшего его лично, он, кроме своего родного немецкого языка, в совершенстве владел языками английским, французским и итальянским, а впоследствии, по приезде в Казань, усвоил и русский язык. В 1793 г. Ф. поступил студентом в Герборнскую академию и в течение двух лет слушал сперва общеобразовательные предметы, а затем общие курсы по разным отраслям естествознания и медицины. В 1795 г., окончив курс академии, Ф. поступил в Геттингенский университет, славившийся в то время профессорами по разным отраслям знаний, в особенности по филологии и естествознанию. Пюттер, Шлецер (основатель исторической критики), Гейне, Михаэлис, Галлер, Блюменбах, Лихтенберг и др. привлекали в Геттинген массу слушателей. В литературе, философии и политике года, проведенные Фуксом в Герборне и Геттингене, были знаменательной порой не только для всей Германии, но и для целой Европы. То было время разгара французской революции, с первых извержений которой прошло всего пять — шесть лет. Вся политическая и военная Германия боролась с конвентом и консульством во Франции, а Германия эстетическая и ученая увлекалась художественными образами, создаваемыми гигантами тогдашней германской поэзии — Шиллером и Гете и философскими абстракциями Канта и Фихте. Для даровитого немецкого юноши, с широкой домашней подготовкой, каким был Ф., все эти политические и умственные течения не могли пройти бесследно. Но он, как два его старшие земляка, — Гете и Шлецер, — по свойствам своей натуры, не увлекся революцией, а предался идеальному служению науке и искусству. Тихо протекли для него студенческие годы в Геттингене, вдали от политических распрей и праздной и шумной жизни студентов. Кроме естествознания и медицины Ф. слушал историю литературы у профессора Эйхгорна, известного своими исследованиями по языкознанию и литературе Востока. Из всех профессоров оказал, по-видимому, наибольшее влияние на развитие, взгляды и направление Фукса замечательный ученый и писатель, профессор физики Лихтенберг, стоявший во главе противников обскурантизма Циммермана и мечтательности Лафатера. Окончив курс в Геттингене в 1797 г., Ф. в следующем году защитил в Марбургском университете диссертацию на степень доктора медицины, посвященную изложению ученых трудов и заслуг Андрея Цезальпинского (Andreas Caesalpinus), одного из замечательнейших натурфилософов эпохи возрождения. В первом из пяти тезисов к диссертации говорится о необходимости изучения медиками литературы древних греков и римлян, ввиду невозможности быть хорошим врачом без основательного и широкого общего образования. Ф. доказал потом на деле, что идеал, внушенный ему ‘изучением древних’, действительно способен вести врача к совершенству, к славе, к благословениям страждущего человечества. Здесь будет уместно припомнить слова проф. Казанского университета Китера, сказанные им при погребении Фукса: ‘В жилище больного при первом звуке его голоса все оживало, все приходило в восторг, боли уменьшались, упадший дух воскресал’. Проф. Аристов тогда же сказал между прочим: ‘Самый блестящий луч в ореоле священной памяти Карла Федоровича — это его деятельная любовь к ближнему. Его сердце не знало различия между людьми, и равною, неугасною любовию теплилось ко всем’.
После защиты диссертации Ф. в течение двух лет занимался медицинской практикой на родине, а в 1800 г. отправился в Петербург и несколько времени был там полковым врачом. Таким образом 24-летнему идеалисту-медику, возросшему в интеллигентной сфере ученой Германии, привелось впервые вступить на русскую почву при очень неблагоприятных условиях: тяжела была обязанность русского полкового врача при императоре Павле I, и непросвещенна и дика была в то время военная среда, куда попал Ф. В 1801 г. ему удалось предпринять путешествие в восточную Poссию с естественно-научными, преимущественно ботаническими целями. Вернувшись в Петербург, Ф. осенью 1805 г. был назначен профессором естественной истории и ботаники в только что открытый Казанский университет, это назначение произошло по рекомендации министра народного просвещения и попечителя Московского учебного округа М. Н. Муравьева, находившегося в постоянных сношениях с Геттингенскими учеными, среди которых имя молодого Фукса пользовалось уже заслуженной славой. В декабре 1806 г. Ф. прибыл в Казань, где нашел по собственным его словам, ‘почти дикарей’, грубость нравов, приводившая в отчаяние Фукса, была поразительна: на каждом шагу встречались здесь злоупотребления, притеснения слабых, разного вида жестокости, даже пытки. Общество относилось равнодушно к науке и к новорожденному университету, и Фуксу пришлось впоследствии преодолеть немало затруднений, чтобы выйти победителем из борьбы против многолетних неустройств этого рассадника высших знаний. Профессора-немцы ехали в Казань по большей части неохотно, относились к студентам свысока и презрительно, читали лекции по-немецки, по-французски или по-латыни, нисколько не намереваясь изучить русский язык, а потому естественно не могли расположить к себе молодежь. Совершенно в ином положении был Ф., с любовью вступивший на профессорскую кафедру и притом настолько владевший русским языком, что в случае крайности мог пользоваться им для объяснений со студентами, которые несколько затруднялись первое время, пока он читал лекции по-французски. Ф. скоро сумел возбудить в своих слушателях интерес к естественной истории, а когда пришла весна — ‘Руководство по естественной истории’ Геттингенского профессора Блюменбаха, переведенное на русский язык (П. Наумовым и Андр. Теряевым, СПб., 1796), сделалось положительно их настольной книгой. Прогулки со студентами по полям для собирания растений и бабочек входили в программу лекций Фукса, причем ботанические коллекции располагались по системе Блюменбаха, служившей основанием для студенческих экзаменов. С. Т. Аксаков подробно и с увлечением описывает в ‘Семейной хронике’ и ‘Воспоминаниях’, как он вместе со своим товарищем по университету В. И. Панаевым ловил бабочек и учился расправлять их и сушить под руководством Фукса. В 1819 г., по смерти профессора по разным медицинским наукам и первого ректора Казанского университета Брауна, Фуксу была впервые поручена кафедра патологии, терапии и клиники, а в следующем году на него же возложено чтение анатомии, физиологии и судебной медицины. Первые пятнадцать лет своей службы в Казанском университете Ф. был только профессором, а с 1812 г. также практическим врачом, и на этом поприще оставил по себе неизгладимую память истинного друга человечества. Участие Фукса в ученой администрации начинается лишь с 1820 г., после суровой ревизии Казанского университета М. Л. Магницким, который вслед за тем был назначен попечителем Казанского учебного округа. С 1820 по 1824 год Ф. был избираем на должность декана врачебного отделения (теперешнего медицинского факультета), а затем ректора университета, в каковой должности он оставался до 1827 года. Но широко образованная и любознательная натура Фукса не могла удовлетвориться только университетской деятельностью. Талантливого ученого влекло к научному изучению в различных отношениях неведомого, ‘дикого’ Казанского края. С самого своего приезда в Казань он обращает внимание на невозможное ее санитарное положение и кладет начало изучению Поволжья в медико-топографическом отношении. С 1812 г. он начинает печатать в ‘Казанских Известиях’ краткие заметки о показаниях барометра и термометра, о направлении и свойствах ветров, о болезнях, господствовавших в Казани, а также и свои наблюдения о прилете птиц, о появлении бабочек, растительности и т. д. Не менее важны в научном отношении исследования Фукса в областях этнографии, археологии и истории Поволжья. Он изучает религиозные обряды, праздники, обычаи и семейную жизнь татар и поволжских инородцев финского племени, причем пользуется иногда своим влиянием в качестве врача в татарских домах, чтобы присутствовать при таких обрядах, зрелище которых оставалось недоступно для посторонних. Результаты своих изучений татар Ф. изложил главным образом в двух монографиях: ‘Краткая история г. Казани’, напечатанная в ‘Казанских Известиях’, 1817 г., в NoNo 67, 68 и след. (есть и отдельные оттиски), и ‘Казанские татары в статистическом и этнографическом отношениях’, Казань, 1844. Эти монографии написаны живо, читаются с интересом и до сих пор не утратили значения, проф. Булич находил, что ‘Краткая история г. Казани’ остается лучшею, несмотря на то, что имела продолжателей’. В 1821 г. Ф. женился на казанской дворянке Ал. Андр. Апехтиной. Увлеченная этнографическими работами Фукса, она стала помогать ему собирать материалы об инородцах Казанской губернии, разъезжая по чувашским и черемисским деревням. Ф. указывал, о чем следовало спрашивать, на что обращать внимание, а сам дополнял потом труд своей жены заметками, составленными на основании литературных источников, личных наблюдений и статистических материалов, так возникла книга ‘Записки о чувашах и черемисах’. Ф. исследовал также вотяков и мордву. Имея возможность наблюдать вотяков во время частых поездок в имение тетки своей жены, он, вероятно, готовил о них статью для печати, но, к сожалению, не успел ее написать, появились лишь письма его жены ‘Поездка к вотякам Казанской губернии’. Для знакомства с мордвою Ф. ездил в Чистопольский уезд и напечатал свои заметки о мордве в ‘Журн. Мин. Вн. Дел’ 1839 г. Изучая современный быт татар и записывая предания, Ф. обращал внимание и на вещественные памятники, а потому стал собирать рукописи и монеты и в короткое время приобрел замечательную коллекцию древних восточных монет. Известный ориенталист Френ, незадолго до своего отъезда из Казани, занялся исследованием и приведением в порядок этого собрания, которое, по его словам, было составлено ‘с достохвальною ревностию и с успехом необыкновенно счастливым’. В 1823 г. Ф. продал свою нумизматическую коллекцию Казанскому университету. В следующие годы Ф. продолжал собирать редкие монеты и неустанно пополнял минералогическую, ботаническую и зоологическую (главным образом энтомологическую) коллекции своего музея, как собственными трудами, так и выпиской разных предметов из-за границы. В 1823 г. Ф. совершил путешествие на Урал, результатом этой поездки, кроме коллекции минералов, явилось несколько статей, напечатанных в ‘Казанском Вестнике’, в них говорится о топографических особенностях края, его растительном и минеральном богатстве и организации Уральского горного промысла. Профессор Казанского университета Рыбушкин сказал, между прочим, в речи при гробе Фукса: ‘Он первый открыл, что хребет Уральский есть неисчерпаемое дно благородных металлов, что не достанет рук к его разработке и что богатством своим он едва ли не превосходит Америку. Эта мысль Фукса была уже схвачена и усвоена знаменитым Гумбольдтом, но существенно принадлежит Фуксу’. В обширной библиотеке его были почти все сочинения иностранцев, путешествовавших по России, а также много сочинений по истории, топографии и этнографии России. Ему удалось собрать значительное количество не только русских и татарских рукописей, но даже раскольничьих, благодаря близости с раскольничьим начетчиком и разными старицами скитов. Приводим интересный отзыв об отношениях Фукса к раскольникам одного из его биографов, ректора и профессора Казанского университета Н. Н. Булича: ‘Как протестанта и человека вообще в высшей степени чуткого на все, заслуживающее изучения, Фукса интересовало религиозное состояние народа, посреди которого он жил и действовал, многочисленные казанские раскольники не могли уйти от его просвещенного внимания. Ф. умел с ними сближаться, совершенно по-человечески изучал их разномыслия в вере, и они были доверчивы к нему. Он собирал их рукописи, старопечатные книги, не имея никаких других целей, кроме ученого любопытства. Мало того, в те темные годы, когда раскольников подозрительно преследовали, Ф. был, вероятно, единственным в губернии ходатаем за них. Пользуясь уважением властей, он не раз заступался за них и помогал им, даже в их кровном деле. Мы знаем это по лежащим перед нами письмам Фукса’. Говоря о Фуксе, как историке и археологе, следует упомянуть о его попытке спасти от истребления архив Казанского губернского правления, в котором хранились грамоты чуть ли не времен Иоанна Грозного. Он обратился к губернатору Б. А. Мансурову (&dagger, в Казани 16 окт. 1814 г.) за разрешением списать копии с грамот и актов, но был принят им очень грубо и не получил никакого определенного ответа. В сентябре 1815 г. в Казани произошел сильный пожар, и хотя присутственные места сгорели лишь на третий день, тем не менее архив погиб, потому что начальство не распорядилось заблаговременно вывезти его из крепости, а когда Ф. бросился в губернское правление, туда невозможно уже было проникнуть.
Слава Фукса, как врача, особенно возросла в 1812 г., когда в Казани сильно распространились болезни, вследствие наплыва жителей средних губерний, бежавших в Приволжский край от французов. Несмотря на то, что Ф. был первой медицинской знаменитостью в городе, его приглашали к себе люди всех сословий и состояний и никогда не получали отказа. Проф. Булич говорит: ‘Душу полную любви и участия вносил Ф. в жилища бедных. При обширной своей практике, при том всеобщем уважении, которым он пользовался за свое знание дела и действительное множество счастливых случаев излечения, Ф. мог бы нажить большое состояние, но он принадлежал к редким и в ту пору врачам бескорыстным, не жалел для бедняков своего времени, и ту плату, которую он часто неохотно брал с людей зажиточных, раздавал людям неимущим’. Зная, что простолюдины относятся с предубеждением к аптечным медикаментам, он лечил их по возможности домашними средствами и имел для этого большой запас лекарственных трав. Запас постоянно пополнялся приношениями его пациентов-крестьян, выражение ‘благодарности’ коих он допускал лишь в виде сбора нужных ему лекарственных растений. Когда в 1816 г. открылся в Казани местный комитет Императорского человеколюбивого общества, Ф. был избран в члены-попечители и обязался вносить в кассу ежегодно по 50 руб. и бесплатно лечить всех бедных, состоящих в ведении попечительства. В 1830 г., во время ‘первой холеры’, Ф. лечил очень успешно и напечатал в ‘Казанском Вестнике’ свои наблюдения о ходе болезни и о способах ее лечения, примененных как им, так и другими врачами, о санитарных мероприятиях и обо всем, что могло послужить материалом для дальнейших исследований по этому вопросу.
При такой разносторонней и просветительной деятельности неудивительно, что Ф. стал центральным лицом интеллигентной Казани, казанскою знаменитостью, в действительном, серьезном значении этого слова. ‘Он пользовался самою широкою популярностью среди всех классов общества казанского населения, — говорит Н. Н. Булич, — к нему обращались за справками и указаниями все, кому нужно было узнать о Поволжье в каком-либо отношении. К Фуксу первому в Казани спешили иностранцы и люди заезжие, несмотря на различие их целей и предметов изучения. К Фуксу обращались за сведениями и указаниями и барон Гакстгаузен, изучавший русскую сельскую общину, и Кастрен, знакомившийся с финскими инородцами, и Гумьбольдт, и Пушкин. Почти в каждой книжке заезжего в Казань туриста, а таких было немало в годы деятельности Фукса, можно найти описание его гостеприимного дома и сочувственный отзыв о его привлекательной личности’. Граф М. М. Сперанский, проездом через Казань из Пензы в Сибирь, куда он был назначен генерал-губернатором, посетил Фукса и оставил краткую, но меткую его характеристику: ‘Профессор один, Фукс — чудо! — пишет Сперанский в своем дневнике. — Многообразность его познаний. Страсть и знание татарских медалей. Знание его в татарском и арабском языке. Благочестивый и нравственный человек. Весьма деятелен. Большое его влияние на татар по медицине’ (бар. Корф, ‘Жизнь гр. Сперанского’, II, 190). После женитьбы Фукса дом его сделался положительно центром умственной жизни в Казани. Литературные вечера, устраиваемые у него, с удовольствием посещались любителями просвещения и высокопоставленными лицами и предпочитались вечерам с картами и танцами в других домах. По дороге в Оренбург в 1833 г. Пушкин остановился в Казани, желая познакомиться с Фуксом и разузнать от него о пребывании в Казани Пугачева. Ф. не занимался этим вопросом и мог поделиться сравнительно немногим, но обещал собрать более подробные сведения. Не успев исполнить этого при жизни великого поэта, Ф. счел своею обязанностью сдержать данное слово и после смерти его, а потому в течение четырех лет собирал все сведения, рукописи и изустные сказания казанских старожилов, бывших очевидцами происшествий при Пугачеве. Собранные сведения послужили жене его материалом для большого романа ‘Зюлима, или Пугачев в Казани’, но этот роман неизвестно как и куда исчез. Подробный рассказ Александры Андреевны Ф. о знакомстве с Пушкиным напечатан в ‘Каз. губ. вед.’, 1844 г., No 2. В одном из своих писем к ней Пушкин просит ‘засвидетельствовать глубочайшее почтение Карлу Феодоровичу, коего благосклонность и любезность будут вечно памятны’. В письме же к своей жене из Казани Пушкин говорит о Фуксе: ‘умный и ученый немец одолжил меня очень, и я рад, что с ним познакомился’.
В 1842 г., вскоре после большого пожара, начавшегося вблизи дома Фукса и сильно его взволновавшего, с Фуксом сделался апоплексический удар. Хотя через несколько времени состояние его здоровья настолько улучшилось, что он мог по-прежнему посещать больных, расположение духа его заметно изменилось: в осенние и зимние дни на него нападала хандра, являлись ‘мрачные мысли’, как он сам признавался жене, и только солнце, в особенности весеннее, заставляло проясниться лицо Фукса и разгоняло его мрачные думы. Весной 1846 г. он серьезно заболел и мирно скончался рано утром 24 апреля. Весть о его смерти быстро разнеслась по городу, повсюду слышались сожаления, благословения, проливались искренние слезы, всякий желал отдать ему последнюю честь, а потому неудивительно, что при погребении его присутствовали не только губернатор, все начальство университета с попечителем во главе и учащиеся, но и громадные толпы разнообразных обитателей Казани: купцы, ремесленники и множество раскольников и татар, шедших без шапок. Ф. погребен в Казани, в лютеранском отделении Арского кладбища.
Кроме уже приведенных сочинений, перу Фукса принадлежат следующие: ‘Prodromus florae Rossicae Cisuralensis’, до 1805 г., ‘Заметки медико-топографические’ (‘Каз. Изв.’, 1812 г., NoNo 5, 9, 14, 19 и 22), ‘Museum Orientale Fuchsianum’, Casani, 1815—1817 (собрание отдельных таблиц, литогр. в Казани), ‘О болезнях горных и заводских работников на Уральских заводах’ (на лат. яз.), перепеч. в ‘Каз. Вестн.’, 1824 г., No 1, под заглавием ‘О политическом состоянии золотого промысла по хребту Уральских гор’. В ‘Казанском Вестнике’ помещены: ‘Об Уральских золотосодержащих песках’, ‘Уральские леса’, ‘О г. Екатеринбурге’ (1824), ‘Поездка из Казани в Нижегородскую губ.’ (1828), ‘Замечания о холере, свирепствовавшей в г. Казани в течение сент. и окт. месяцев 1830 г.’ (1830, апрель), ‘Путешествие по Башкирскому Уралу’ (1832 г., кн. VIII и IX), ‘Поездка из Казани в Чебоксары, письма А. А. и К. Ф. Фукс’, (‘Заволжский Муравей’, 1834 г., т. I и II), статья эта вошла впоследствии в ‘Записки о чувашах и черемисах’, ‘Сказание казанского купца Л. Ф. Крупеникова о пребывании Пугачева в Казани’ (‘Каз. губ. вед.’, 1843 г., No 51), предварительно помещалось в виде отдельных статей в ‘Каз. Изв.’, 1814—1815 гг. и в ‘Заволжск. Муравье’, 1834 г.
Х. М. Френ: ‘De Numorum Bulgharicorum fonte antiquissimo’. 1815. — Его же: ‘Die MЭnzen der Chane vom Ulus Dschutschi’s’. St. Ptb., 1832, pycский перевод Волкова: ‘Монеты ханов улуса Джучиева’, 1832. — А. А. Фукс: ‘Вечер на даче июля 13-го 1831 г.’ (‘Заволжск. Муравей’, 1832 г., т. II, характеристика К. Ф. Фукса). — ‘Письма хана Букеевской орды Дхангира к проф. Фуксу’, с прим. ‘об учтивости киргизского хана’ (ibid., idem). — Н. А. Скандовский: ‘Воспоминания’ (‘Каз. губ. вед.’, 1843 г., No 19). — Н. И. Второв: ‘Описание литературных вечеров Фукса’ (Ibid., 1844 г., NoNo 48 и 50). — Надгробные речи, сказанные профес. Аристовым, Камбеком, Китером и Рыбушкиным (‘Заволжск. Мурав.’, 1846, 21, 22). — Барон Гакстгаузен: ‘Исследование народной жизни в России’. 1847 (русский перевод Л. И. Рагозина, СПб., 1870). — С. Т. Аксаков: ‘Воспоминания’ и ‘Семейная Хроника’, М., 1856, и ‘Полн. собр. соч. С. Т. Аксакова’, СПб., 1886, т. I. — В. И. Панаев: ‘Воспоминания’ (‘Вестн. Евр.’, 1867 г., т. III). — В. Владимиров: ‘Историч. записка о 1-й казанской гимназии’, Казань, 1867. — М. Ф. ДеПуле: ‘Отец и сын’ (‘Pyc. Вестн.’, 1875 г., No 8). — К. В. Лавровский и П. А. Пономарев: ‘К. Ф. Фукс и его время’, (‘Казанск. литературн. сборник’, 1878 г., стр. 223—538). — Н. Н. Булич: ‘Из первых лет Казанского университета (1805—1819)’, Казань, 2 тома, 1887 и 1891. — ‘Записки Вигеля’, 2-ое полн. изд. П. И. Бартенева, Москва, 1892—1893, т. I.
Источник текста: Русский биографический словарь А. А. Половцова, том 21 (1901): Фабер — Цявловский, с. 243—249.