Friedrich Fiedler. Gedichte vom Nikolai Alexeiewitsch Nekrasow. Im Versmass des Originals. Leipzig.
Friedrich Fiedler. Gedichte vom Nikolai Alexeiewitsch Nekrasow. Im Versmass des Originals. Leipzig.
‘Русское Богатство’, No 12, 1902
Friedrich Fiedler. Gedichte vom Nikolai Alexeiewitsch Nekrasow. Im Versmass des Originals. Leipzig, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1902
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Въ двадцатипятилтней годовщин смерти Некрасова г. Фидлеръ посвящаетъ памяти поэта одно изъ наиболе умстныхъ и желательныхъ приношеній, какія возможны въ этомъ случа: работу надъ его произведеніями.
Некрасова не знаютъ на запад, и любимымъ поэтомъ онъ тамъ не будетъ, но лирика его нуждается въ переводахъ. Какъ ни законенъ интересъ къ новой русской литератур, вспыхнувшій въ послдніе годы на запад, его нельзя не признать одностороннимъ и подчасъ случайнымъ. Ближайшіе предшественники и учителя тхъ, кмъ зачитывается европейскій читатель, ему неизвстны, и онъ невольно то переноситъ на индивидуальность отдльнаго писателя черты, свойственныя цлому направленію, школ, а то и всей литератур, то, наоборотъ, принимаетъ за національныя особенности случайныя свойства писательской личности. Людямъ, выросшимъ въ атмосфер непрерывной литературной традиціи и сравнительно увренно разбирающимся въ ея новыхъ явленіяхъ, даже трудно себ представить, какъ глубока можетъ быть непониманіе даже посвященнаго европейца въ этой области. Да, Европа знаетъ теперь кой что въ русской литератур: она читаетъ трехъ классиковъ русскаго романа и трехъ-четырехъ молодыхъ беллетристовъ, но за этимъ ограниченнымъ кругомъ — бездна незнанія. Виновато здсь не одно отсутствіе переводовъ. ‘Господа Головлевы’ переведены давно на нмецкій, а кто говоритъ и знаетъ о нихъ въ Германіи? Виновата въ значительной степени мода, переводчики жадно набрасываются на Леонида Андреева — съ Успенскимъ и опыта никто не сдлаетъ, а можно бы.
Съ этой стороны систематичность и послдовательность г. Фидлера заслуживаетъ полнаго сочувствія. Постепенно, шагъ за шагомъ, онъ передаетъ нмецкому читателю вс сокровища нашей лирики, отъ ея классиковъ до poetae minores, отъ парнассцевъ до философовъ, отъ безыдейныхъ жрецовъ красоты до страстныхъ печальниковъ народнаго горя, отъ Пушкина до Фофанова, отъ Майкова до Некрасова, отъ Никитина до П. Я. Не все удается ему въ равной степени и, быть можетъ, лучшей его работой остаются его старые переводы изъ Кольцова, но онъ сохраняетъ формы подлинника и вренъ его букв. Было бы пріятно, если бы русская лирика нашла такихъ же внимательныхъ истолкователей и въ другихъ европейскихъ литературахъ.
Переводы изъ Некрасова удовлетворятъ читателей мене, чмъ прежнія работы г. Фидлера Прежде всего ихъ удивитъ выборъ переводчика. Конечно, поэтъ-переводчикъ иметъ право и обязанность считаться съ прихотями своего вдохновенія. Но надо, чтобъ это было въ самомъ дл вдохновеніе, проявленное въ томъ, что переведено. Затмъ, когда иностранному читателю представляютъ собраніе переводовъ изъ Некрасова, гд есть такія, сравнительно, второстепенныя вещи, какъ ‘Огородникъ’, ‘Нравственный человкъ’, ‘Филантропъ’, ‘Что думаетъ старуха, когда ей не спится’, ‘Каллистратъ’ и т. п., а взамнъ этого нтъ ни ‘Власа’, ни ‘Школьника’, ни ‘Крестьянскихъ дтей’, ни ‘Желзной дороги’, ни ‘Орины’, ни ‘Дядюшки Якова’, ни ‘Эй Ивана’, то мы вправ задать себ вопросъ: да вынесетъ ли иностранецъ изъ этого сборника надлежащее и достаточно полное впечатлніе о Некрасов? Не желая предъявлять къ переводчику слишкомъ тяжелыя требованія, мы лишь мимоходомъ отмтимъ, что ему пришлось оставить въ сторон такія капитальныя произведенія, какъ ‘Коробейники’, ‘Моровъ — Красный носъ’, ‘Ддушка’ (изъ поэмъ переведена одна ‘Саша’). Но невозможно считать полно представленной лирику Некрасова въ сборник, гд нтъ такихъ популярныхъ и первостепенно важныхъ для его характеристики стихотвореній, какъ ‘ду ли ночью’, ‘Памяти пріятеля’, ‘Элегія’ (посв. Еракову) ‘Праздникъ жизни — молодости годы’, ‘Горящія письма’, ‘…одинокій, потерянный’, ‘Неизвстному другу’, ‘Что ни годъ уменьшаются силы’, ‘Не рыдай такъ безумно надъ нимъ’. Конечно, эти пропуски не такъ ужъ значительны, если сопоставить ихъ съ тмъ, что переведено, здсь есть — упоминаемъ только о самомъ важномъ — и ‘Рыцарь на часъ’, и ‘Размышленіе у параднаго подъзда’, и ‘Убогая и нарядная’ и многое другое. Но переведено это, надо сказать правду не по прежнему. Если причина этого въ томъ, что поднялись наши требованія, то заслуга этого воспитанія вкуса принадлежитъ г. Фидлеру, такъ или иначе новая книжка его переводовъ производитъ не былое удивительное впечатлніе. Переводчикъ какъ будто усталъ, выборомъ его, очевидно, руководитъ не столько сочувственное переживаніе настроеній переводимаго поэта, сколько случайности выраженія формы, ритма, такъ онъ охотне всего переводитъ вещи, написанныя римованными двустишіями, потому что они ему сподручне, иначе онъ, конечно, предпочелъ бы ‘Саш’ что-нибудь боле яркое. По сил выраженія онъ ужъ не сравнивается съ подлинникомъ, всегда ослабляя его впечатлнія и давая общія мста вмсто его конкретныхъ образовъ. Онъ остается на уровн добросовстности, не подымаясь до вдохновенія. Здсь былъ бы особенно правъ нмецкій критикъ, который Недавно — по случаю второго изданія ‘Русскаго Парнаса’ г. Фидлера,— говорилъ, что вс стихотворенія разнообразныхъ русскихъ поэтовъ отъ Ломоносова до Мережковскаго, переведенныя здсь, ослаблены въ своемъ своеобразіи — ‘haben mehr oder minder fiedlersches Blut in sich’.
Точность также заставляетъ желать. Не говоря о постоянномъ преклоненіи предъ буквой и формой, которое мы не разъ ужъ должны были ставить въ упрекъ переводчику, о томъ, что онъ слишкомъ часто жертвуетъ тономъ и духомъ подлинника удобству,— онъ измняетъ его въ деталяхъ тамъ, гд въ этомъ нтъ внутренней потребности. ‘Какъ женщину, ты родину любилъ’ произвольно передано ‘Die Heimat bot dir fr das Weib Ersatz’ (родина замняла теб женщину), ‘Покорись, о ничтожное племя* переведено ‘Сдайтесь и отдайте оружіе, знаменоносцы позора’ (‘Ergebt euch und strecket die Waffen, ihr, Bannertrger der Schmach’), къ характеристик матери поэта въ ‘Рыцар на часъ* переводчикъ прибавляетъ Ein Engel in Menschengestalt (ангелъ въ образ человческомъ), образъ небитый, едва-ли умстный въ передач Некрасова. Нсколько разъ переводчикъ, вводя новые образы, вводитъ съ ними противорчія, которыхъ у Некрасова нтъ. ‘Въ ‘Отрывк’ словамъ ‘Предаваться мечтамъ и страстямъ* у него соотвтствуетъ ‘Schlafen auf des Lebens berauschendem Fest’ (спать на упоительномъ пиршеств жизни), ну, кто-же спитъ на пиршеств? Въ стихотвореніи ‘Замолкни муза мести и печали’ у Некрасова небо омрачаетъ путь ненастьемъ и грозою, въ перевод небо также темно, но при этомъ сверкаютъ молніи.
‘Нарядная’ у Некрасова ‘нагло торгуетъ чувствомъ матери’, у переводчика попроще — ‘mit den heiligen Mutterbrtisten’, ея ‘брилліанты, цвты, кружева’ (въ перевод неопредленныя Pais и Geschmeide), лишь ‘доводящія умъ до восторга’, могутъ — такъ кажется переводчику — ‘разбудить мертвыхъ’. Некрасовъ говоритъ объ ‘убогой’ — ‘разспросимъ ее’, переводъ прибавляетъ ‘просто, съ состраданіемъ’, у Некрасова отъ нея попросту ‘отхлынули прочь’, у переводчика — ‘mit Ekelgebrden’. У Некрасова ‘черноморская волна уныло въ берегъ славы плещетъ’, въ перевод ‘so blutig rot, so schwer, so dunkel’. Наконецъ, знаменитая характеристика поэта-обличителя
Онъ проповдуетъ любовь
Враждебнымъ словомъ отрицанья —
получила въ перевод совсмъ превратное истолкованіе:
Und feindliche Verneinung spricht
Ans seiner Liebe reinen Lehren.
Мы привыкли думать, что отрицаніе въ бичующей поэзіи есть форма, въ которой проповдуется любовь, въ перевод ‘враждебное отрицаніе говоритъ изъ его чистыхъ ученій любви’, Нельзя оказать, чтобъ это было тоже самое. Значеніе этихъ примровъ не должно быть преувеличиваемо — многое въ книжк не вызываетъ такихъ замчаній, но желательно, чтобы и этого не было, если ужъ жертвовать кой чмъ важнымъ буквальной точности, то надо ее соблюдать со всею возможной строгостью.