ФРИЧЕ И ПЕРЕВЕРЗЕВ
ФРИЧЕ И ПЕРЕВЕРЗЕВ
С. ДИНАМОВ
‘Литературная Газета’, No 39, 1930
Фриче и Переверзев, Динамов С., Год: 1930
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Меринг, Воровский, Фриче — вот три имени, представляющие большевистское литературоведение. Меринг — это немецкий Плеханов, обогативший марксизм трудами в таких областях, к которым Маркс и Энгельс почти не обращались. Воровский создал образцы партийной (публицистической и в то же время научной) критики, литература эпохи реакции впервые получила у пего марксистскую оценку и вне этой оценки не может быть правильно понята. Фриче, как и Воровский, есть следующий этап в развитии марксизма в России. Он развил положения Плеханова, он не только применил их к новому материалу, но создал и вполне самостоятельные работы исключительного значения (‘Социология искусства’, ‘Очерк развития западных литература ‘Проблемы искусствоведения’). Особое место Фриче в развитии марксизма определяется его учением об истории литературы как истории стилей, его учением об основных принципах развития искусств и, наконец, его учением о конкретной методологии искусствознания (марксистская поэтика). Трудно переоценить эти три стороны научного творчества Фриче. Ни у Плеханова, ни у Меринга, ни у Воровского не находим мы развернутой системы взглядов на литературное развитие в пределах феодальной или капиталистической общественно-экономической формации, — Фриче дает эту систему, он в своих исторических работах развертывает грандиозную картину смены стилей, жанров и направлений на протяжении нескольких веков — от песни о Роланде до Пьера Ампа, от времен рыцарства до эпохи империализма. Мы не имеем развернутой марксистской системы взглядов на развитие искусства с момента его зарождения до эпохи капитализма, не установлены общие принципы этого развитии, не обобщено бесчисленное множество фактов, не объединено бесконечное разнообразие явлений. Плеханов только начал эту работу, Фриче ее продолжил и завершил первый ее этап. Уже из беглого перечня поставленных и в общей форме решенных в ‘Социологии искусства’ проблем можно судить об исключительном значении для марксизма этого труда.
В третьей области — в марксистской поэтике Фриче является подлинным пионером. Энгельс в письме Мерингу в июле 1893 г. ставит задачу установления того ‘рода и способа’, каким создаются ‘политические, правовые и прочие идеологические представления’. Необходимость решительного поворота именно к таким проблемам марксизма — к конкретной методологии — Фриче прекрасно понимал и в этом направлении многое сделал (помимо ‘Социологии искусства’ см. также ‘Проблемы искусствоведения’). Учение о стиле как общем искусства, учение о жанре как особенном искусства и как о конкретно-историческом проявлении стиля, учение о произведении как единичном искусства и, наконец, учение об образе как о воспроизведенном общественном отношении — таковы те принципы, которые лежат в основе конкретной методологии в понимании Фриче. Линия Белинский — Чернышевский — Плеханов получила у Воровского и Фриче свое дальнейшее развитие… Это бесспорно. Однако, до последнего времени мы не имели действительной оценки работ этого большевика-ученого. Наоборот, было враждебное отношение и упорное замалчивание его трудов с одновременным ‘выдвижением’ В. Ф. Переверзева как единственного продолжателя Плеханова в наше время. Например, в своей книжке ‘Современное состояние литературоведения в СССР’ (Москва—Алма-Ата, 1929 г.) Фатов совершенно не упоминает работ В. М. Фриче, он, видите ли, не хочет замечать этого большевика науки, этого революционера-ученого с мировым именем, но он считает своим долгом заявить, что ‘мы (кто это ‘мы’, проф. Фатов? Путаники и эклектики вроде вас?) уже вступили на путь развития плехановских положений’. И дальше проф. Фатов развязно продолжает: ‘Укажу хотя бы на труды одного из крупнейших учеников Плеханова, сейчас кандидата в академики, В. Ф. Перереверзева, создавшего уже значительный кадр молодых ученых, своих учеников’. Мы оставим на совести проф. Фатова честь открытия новой ученой степени (‘кандидат в академики’), мы позволим себе даже согласиться с тем, что Переверзев действительно создал ‘кадр молодых ученых’, но мы обязаны уличить проф. Фатова в полном извращении действительного положения на литературоведческом фронте, мы обязаны констатировать, что проф. Фатов не случайно не замечает большевика Фриче и выдвигает немарксиста Переверзева в прямые наследники Плеханова. Подобную же фальсификацию производит и немарксист У. Р. Фохт в своей книжонке под громким, в данном случае чисто рекламным названием ‘Марксистское литературоведение’ (1930 г.). У. Р. Фохт значительно скромнее проф. Фатова — он согласен зачислить т. Фриче в последователи Плеханова, но при одном ‘маленьком’ условии: рядом с ним ставит и В. Ф. Переверзева (Фохт отказался впоследствии от этого своего ‘труда’, но ему нужно также отказаться и от других своих собственных произведений, чуждых марксизму и являющихся апологией переверзианства, как, напри. мер, ‘Проблематика марксистского литературоведения’). Но дело не только в Фохте, а во всей переверзианской школе. Нет необходимости доказывать, что Переверзев не есть продолжатель Плеханова, нет необходимости возвращаться к тому, что стало после дискуссии в Комакадемии и появления книги т. Щукина ‘Две критики’ вполне очевидным: Переверзев есть продолжатель Плеханова — ревизиониста, а не Плеханова — пролетарского революционера. Но нужно поставить другой вопрос: в каком отношении находятся методологи, веские концепции т. Фриче и В. Ф. Переверзева? Ответ может быть только один — по всем основным вопросам т. Фриче и В. Ф. Переверзев расходятся, по всем основным вопросам большевик Фриче и представитель ревизионизма в литературоведении Переверзев противостоят один другому.
Переверзев — объективист. Он, якобы, не выносит своей критикой приговора он прячется за внешней беспартийностью своих оценок, он сводит задачу критика лишь к описанию и классификация. ‘Процесс всякого познания и изучения сводится к сравнительному анализу и задача его сводится к классификации явлений по сходству и различию’ (‘Творчество Достоевского’, стр. 15).
Переверзев выхолащивает боевой характер плехановской критики, он выступает как ‘классификатор’ явлений, он остерегается классово — партийных оценок, ему чужда диалектика марксизма, он видит непрерывность там, где есть скачкообразное развитие, он находит лишь эволюцию там, где марксист видит диалектику. Переверзев — представитель той критики, которую Белинский называл психологической в отличие от философской. ‘Психологическая критика ограниченнее в своих условиях и доступнее для усилий, посвящающих себя критике, — писал он в статье о Фонвизине и Загоскине в 1838 г. — Ее цель — уяснение характеров, отдельных лиц художественного произведения’ (сравните след. место из Переверзева: ‘Анализ художественного творчества Достоевского, с моей точки зрения, сводится к анализу созданных им характеров’), Фриче был чужд такой ‘психологической’ критики, он никогда не вставал на безопасные позиции объективизма. Не только в своих основных трудах он всегда был партийным критиком, но даже в ранних своих статьях в начале текущего столетия он всегда выступал с разящим оружием критика-марксиста. Его статьи в ‘Курьере’ в 1900—1901 г. были до краев насыщены отрицанием капитализма, и не случайно огромное большинство их Фриче посвятил тем художникам, которые показывали разложение буржуазии. Фриче связывал литературу с политической жизнью, он вооружал свой класс своей критикой. А вооружала ли пролетариат критика Переверзева? Вооружал ли он рабочий класс, когда утверждал, что толь, ко у ‘беспартийных’ беллетристов ‘подлинные завоевания литературы’ й брал самое слово — пролетарская литература— в презрительные кавычки, в то время как Фриче за 4 года до этой статьи Переверзева (‘На фронте текущей беллетристики’) уже напечатал свою книгу ‘Пролетарская поэзия’?
Переверзев выступает как ‘сверхматериалист’, когда выводит надстройки непосредственно из производственного процесса, игнорируя классовые отношения, понимая и производственные процессы как технические. ‘Закономерность образной системы определяется закономерностями производственного процесса’ (‘Родной язык в школе No 1—1928 г.). По Переверзеву выходит что базис есть ‘основная и единственная причина исторического развития’ (‘Лит, и марксизм’, кн. первая, 1929 г.) Фриче, говоря о базисе, о производственных отношениях, всегда обращается и к классовым отношениям, в борьбе классов, а не только в отношении человека к природе, ищет он объяснения явлениям искусства. Но когда Переверзев даже и говорит о классах, когда он утверждает, что стиль — это класс, то и тогда он механически лишь оперирует классовыми категориями, понимание массовой борьбы ему органически чуждо. Так, в своем ‘Творчестве Гоголя’ он утверждает, что развитие капитализма в России не имеет никакого отношения к Гоголю, что толковать в книге о нем по поводу имевшихся тогда 5.261 фабрики ‘было бы просто ни к селу, ни к городу’. Переверзев самый базис понимает как базис одного класса вне всякой связи с другими классами, он изолирует бытие одного класса от бытия общества в целом. Фриче противостоит этим утверждениям Переверзева всей своей практикой и, в частности, своим учением о стиле общественно-экономической формации, в связи с которым лишь и может быть понят стиль отдельного класса. Фриче здесь требует полноты и многосторонности анализа, он в отдельном находит общее, в единстве видит различие, а не сводит сложное к простому, как Переверзев. Классовые, отношения по Переверзеву — это пустые категории, у Фриче же они содержательны и действительны.
Переверзев утверждает, что ‘политическими фактами не создаются факты литературные, а литературными фактами не создаются факты политические’ (дискуссия). Фриче на это отвечает установлением теснейшей связи между политикой и искусством. Он делает это не только в своих основных работах, но и в небольших произведениях. Так, в статье о Метерлинке он устанавливает влияние на этого художника революции 1905 г. (сборник ‘Синяя птица’, статья ‘Метерлинк на рубеже двух миров’, 1908 г.). Так, в своей статье ‘От марксизма к идеализму’ (‘Правда’, август, 1905 г.) он связывает развитие немецкой литературы с развитием социал-демократии, и этот метод помогает ему установить ряд глубоко значительных обобщений.
Теория образа у Фриче находится в столь же решительном противоречии с теорией образа как социального характера у Переверзева. С точки зрения Переверзева, образ есть содержание искусства, ибо он растворяет мышление в бытии (Ленин называл реакционными те теории, в которых общественное мышление об’являлось тождественным с общественным бытием). Фриче настаивает на том, что искусство есть особая форма идеологии: ‘Всякая идеологическая надстройка есть форма, есть особая форма для выражения определенного содержания’ (‘Содержание и форма в поэзии’).
Переверзев утверждает, что надстройки не находятся в причинной связи и не воздействуют на базис. Фриче дает огромное количество примеров, подтверждающих причинную связь — воздействие,— и в своей статье ‘Что такое искусство’ обобщает это в четкой формуле: ‘Порожденная ‘базисом’ данная ‘надстройка’ обратно влияет на ‘базис’ — следствие становится причиной’. Как далека эта формула от механистического упрощенства и вульгаризаторства Переверзева. Нет необходимости умножать примеры того, что известно каждому, знающему произведения Фриче. Безусловно одно, что методология Фриче противостоит методологии Переверзева так же решительно, как марксизм всегда противостоял ревизионизму.
Но необходимо ответить на другой вопрос: почему Фриче при жизни не выступил против Переверзева? Этот вопрос имеет свою историю, на которой мы кратко и остановимся.
Открытые разногласия между Переверзевым и Фриче стали обнаруживаться в 1927 г. В феврале 1927 г. Влад. Макс. выступает с критикой положений переверзианской шкоды об образе (в связи с докладом Фохта ‘Проблематика современной марксистской истории литературы’), в своем выступлении т. Фриче подчеркнул, что нельзя проводить резких границ между психологией а идеологией и что нельзя образ-характер превращать в структурный центр произведения (на примерах лирики и творчества Ампа и Ж. Ромена т. Фриче доказал эту свою мысль). В феврале 1928 г. тов. Фриче делал доклад на ячейке Института языка и литературы Ранион, и тогда же теми аспирантами, которые позднее тесно соединялись вокруг Влад. Макс, был поставлен вопрос о необходимости борьбы с Переверзевым. Зимой 1928/1929 г. т. Фриче об’единяет вокруг себя группу молодежи и начинает готовиться к борьбе с Переверзевым. План его был следующий: нужно издать методологический сборник, состоящий из статей молодежи под его общей редакцией и со вступительной статьей о связи философии л литературоведения, одновременно Влад. Макс, начал работу и над своим трудом по методологии, который должен был носить безусловно антипереверзианский характер (об этом можно судить по печатаемым в настоящем номере отрывкам из него). Вот что пишет Л. А. Фриче по этому поводу в своем письме от 13 августа с. г. в журнал ‘На литературном посту’ (в ответ на запрос редакции, не имеется ли в бумагах т. Фриче каких-либо материалов о Переверзеве): ‘Отсутствие статей о Переверзеве в бумагах Влад. Макс, обгоняется тем, что он намеревался написать книгу по методологии литературы (направленную против Переверзева), для чего собирался взять отпуск с октября 1929 года. Издание этой книги он считал крайне необходимым, неотложным и существеннейшим делом. Осуществить эту работу он не мог, так как всю зиму 1928—29 года был страшно занят, а 4 апреля 1929 г. захворал и только к 1 июня выписался из больницы. Последние же месяцы своей жизни он как раз тщательно обдумывал эту работу’. Мы имеем и другой документ, который свидетельствует о том, что т. Фриче неизбежно выступил бы против Переверзева, если бы не роковая дата 4 сентября 1929 г. Вот что пишет одна из бывших непримиримых последовательниц Переверзева в своем заявлена от 8 января 1930 г. по поводу своих методологических ошибок, направленном в бюро ячейки Института языка и литературы Ранион:
‘В. М. Фриче весьма осторожно и тактично приступил к разработке методологических вопросов, связанных с критикой В. Ф. Переверзева… Организация вокруг т. Фриче такой группы (аспирантов-противников Переверзева. С. Д.) была правильной и необходимой’. Но эта группа была крайне немногочисленной. Да и среди этой наиболее ‘левой’ в Ранион молодежи тоже чувствовалось влияние Переверзева (примером может служить автор этих строк, никогда не пользовавшийся научными советами Переверзева, но писавший некоторые статьи под его прямым влиянием, например, статья об Э. Синклере, некоторые замечания о Драйзере). Затем нужно учитывать то огромное влияние, которое имело в научно-исследовательских учреждениях (Ранион, Комакадемия, ИКП) ‘партийные друзья Переверзева’ (термин т. Ральцевича). Огромное значение имела и болезнь т. Фриче, которая все время мешала ему выполнить задание ячейки о докладе по вопросам методологии. Думается, что неверным был и самый план борьбы через серьезные труды и сборники, которые могли быть созданы лишь в течение длительного относительно времени. Влад. Макс, со свойственной ему скромностью недооценивал ни своих собственных сил, ни своего авторитета. Как бы то ни было, случилось так, что Влад. Макс, и его немногие ученики безусловно запоздали с критикой Переверзева. Но из этого отнюдь не вытекает, что система взглядов т. Фриче не противостоит системе взглядов Переверзева. Именно на Фриче и придется во многом опираться для преодоления ревизионизма в литературоведении, для дальнейшего развития взглядов Плеханова, для дальнейшего углубления марксистской теории. На дискуссии о Переверзеве не звучал голос Владимира Максимовича. Но остались его труды. Остались его книги. Осталось его богатое творческое наследие. Практика подтверждает правильность слов т. Горева, сказанных им на траурном заседании в Коммунистической академии:
— Враги т. Фриче всегда впоследствии оказывались ревизионистами!