Гарем
Гарем
Книга стихов
Книга стихов
Книга посвящена Виктору Гюго.
Фрейя, Д-Эрвильи Эрнст, Год: 1874
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Эрнест д’Эрвильи
20. Фрейя*
(Вольный перевод с французского).
Посвящено Камиллу Пеллетану**
В полярных областях, в студёном небе звёздном —
алмазные глазки, вкраплённые в гагат.
Там родина богов, и в воздухе морозном
аркады из огней сияние струят.
Там странствует луна, глядясь во все зерцала
бесчисленных озёр арктических равнин,
и никогда зимой там солнца не бывало.
Там торжество и блеск немых снегов и льдин.
Над гребнем ближних гор, их пиков и ущелий —
пожарище небес, горячих, как зола.
Внизу зубастый ряд из лиственниц и елей
кусает горизонт, как длинная пила.
Расширивши зрачки, бесшумно, вроде тени,
пускается в полёт за дичью соколок.
Торопится медведь, учуяв след оленя,
где тот копытил снег, ища зелёный клок.
И вновь бежит олень, не зная передышки.
Вверху горят огни — ему не до потех.
Сосульки вместо слёз, вокруг груди ледышки,
в сиянии с небес искрится мёрзлый мех.
В суровой красоте покоя пребывала
та северная ночь, когда раздался глас:
‘Эй, Один*! Будь блажен. Открой мне дверь Вальхаллы!’.
И крик нарушил сон, царивший в этот час.
‘Мне больше не видать, как три старухи-норны*
поют и воду льют под ясень Иггдрасиль*.
Из рога мне не пить по-прежнему задорно,
не поминать вином кровавую кадриль.
Увы, теперь я мёртв! Я вышел из сражений,
где дрался до конца, где рухнуть довелось.
Мне зубров уж не бить и не стрелять в оленей,
и рыбы не ловить. Возрадуйся, лосось.
Два ворона-гонца*! Всезнающие птицы!
Бог Один* ждёт вестей. Поведайте ему,
что я погиб в бою за русую девицу.
Был ею ослеплён. Теперь ушёл во тьму.
Мне помнятся слова певцов сладкоголосых,
что честные бойцы хранят и чтут обет,
красавицам — Увы! — подобной веры нет.
Их женские сердца кочуют на колёсах.
За хижиной моей колючая чащоба.
Меня туда влекли охотничьи дела.
Там встретилась Она и сердце забрала.
Оно в её руках усохло от хворобы.
О Фрейя! Ты ведёшь с собой двух кошек белых.
Ты плачешь золотой текучею слезой.
Прислушайся к словам речей моих несмелых,
когда идёшь своей божественной стезёй.
Великая Вдова! Не ты ли — Мать влюблённых.
Ты беспощадней всех и всех грозней в борьбе.
Когда закончен бой, тогда из всех сражённых
часть Одину идёт и столько же — тебе.
Твой сказочный дворец* потряс моря и сушу.
В нём блещет молодёжь и лучший цвет богинь.
Внемли моей мольбе! Послушай — не преминь:
прими туда мою израненную душу!’.
Но скорбный голос смолк, и вскоре глаз орлиный
мог различить внизу, как кровью истекал
недвижимый предмет, сраставшийся со льдиной,
уже лишь только труп среди снегов и скал.
Норвежский берег стал ему покойным ложем.
Кровь мёртвого текла, дымясь, с его овчин,
и каждый сгусток был, застынувши, похожим
на ужасавший взор пылающий рубин.
В точь так, как умолял охотник цепенея,
к нему доставил конь на пальчатых ногах*
богиню из богинь блистательную Фрейю,
нежнейшую из всех, внушающую страх.
Богиню не страшил суровый холод ночи.
Кроваво-красный плащ вздувался за спиной.
С Полярною Звездой могли поспорить очи.
Звенела чешуя брони её стальной.
‘Охотник! Смерть твоя, — ему сказала Фрейя, —
предсказана давно и ведома из рун.
И это я была возлюбленной твоею,
пришедшею к тебе в одну из прежних лун.
Тебя я обрекла страдать, о сын Идуны*.
Жестокая любовь живёт в моей груди,
зато ты прибыл в край, где души вечно юны.
Тот временный удел остался позади.
Ты радость обретёшь, красавец белолицый,
когда предстану я в повязке золотой
в лазоревом дворце, что реет над столицей,
как молния слепя своею красотой.
Под крышей из щитов красуется Вальхалла,
где сладостный приют все павшие нашли.
В кругу валькирий там, в богатом блеске зала,
как сможешь ты потом не презирать Земли ?
Валькирии, смеясь, все в длинных белых шарфах
устроят хоровод и заведут игру
под сладостный напев, исполненный на арфах.
И скальды будут петь на праздничном пиру.
Так возродись теперь, извечно мной любимый!
Целуй меня скорей! Хочу, чтоб ты приник.
Хочу, чтоб утолил мой трепет нестерпимый.
Услышь сердечный жар. Настал желанный миг.
При Одине сидят два ворона* и волки* —
вернейшие друзья. Он пьёт вино, сердит.
‘Где ж Фрейя ? — говорит и гладит волчьи холки.
Богини молча ждут, а стол уже накрыт’.
Закончив эту речь, нагнулась ниже Фрейя
и, как голодный волк, стремительно и зло,
обнявши труп бойца за ноги и за шею,
легко втащила вверх на алое седло.
Затем скакун взбрыкнул, фырча и стервенея,
хватая удила кусачками резцов,
и в нежности своей, пугая страстью, Фрейя
помчалась в пустоту дорогой мертвецов.
Ernest d’Hervilly Freya*
A Camille Pelletan**
Au Nord, sejour des Dieux, ou les etoiles semblent
De larges diamants incrustes dans le jais,
L’Aurore sans soleil, arc de flammes qui tremblent,
S’irradiait dans l’air pure et calme, par jets.
Les innombrables lacs aux rives crevassees
Ou vient chercher la lune un reflet fraternel,
S’illuminaient au loin dans les plaines glacees
Que le silence habite, immense et solennel.
En haut des monts abrupts, pareils а des falaises,
On voyait sur le ciel, rouge ainsi qu’un tison,
La ligne des grands bois de pins et de melezes,
Mordre, comme une scie enorme, l’horizon.
Dilatant tout а coup leurs prunelles sereines,
Les legers faucons blancs reprenaient leur grand vol ,
Les vieux ours galopaient, etonnes, pres des rennes,
Trouant sans bruit la neige amere jusqu’au sol.
Les glacons suspendus а leurs poitrails robustes,
Les ruisseaux congeles, les larmes de cristal
Que pleurent dans l’hiver les branches des arbustes,
S’irisaient aux rayons d’or du feu boreal.
Telle etait cette nuit polaire aux heures rudes.
Quand, soudain, une voix humaine qui troubla
Le repos ecrasant des vastes solitudes,
S’ecria : ‘ Bienheureux l’hote du Valhalla*!
‘ Moi, je ne verrai point les trois antiques Nornes*
Arroser en chantant le grand frene Iggdrasel*!
Et je ne boirai pas dans les coupes de cornes,
Apres les jeux sanglants, la biere et l’hydromel!
‘ Lache, je me soustrais par la mort а nos luttes,
J’ai trop souffert! — Adieu, torrents, plaines et rocs!-
Je ne pecherai plus le saumon dans les chutes,
Je ne chasserai plus l’elan ni les aurochs!
‘ Hagen*! Munen*! Corbeaux qui parcourez le monde!
Volez pres d’Angagud*, le Pere-des-pendus*,
Dites-lui que je meurs pour une fille blonde
Que ne peuvent plus voir mes regards eperdus!
‘ Pour une femme aux yeux d’azur, aux roses joues!
Helas! le skalde a dit : ‘ O credules amants,
‘ Le coeur de toute femme est monte sur des roues, ‘
‘ Mais quel homme loyal peut douter des serments!
Pres des genevriers qui bordent ma cabane,
Un matin, je La vis , Elle emporta mon coeur ,
Maintenant, loin de moi, dans ses mains il se fane
Ainsi que, dans un vase ou l’eau manque, une fleur!
‘ Deesse aux larmes d’or, o Deesse que traine
Un couple de chats blonds, pendant les belles nuits,
Confidente sacree, o Freya, noble reine,
Prete ta douce oreille а mes sombres ennuis :
Viens me prendre, Freya, Veuve а la haute taille,
O Mere des amours, Guerriere sans pitie,
Qui des ames des morts, le soir d’une bataille,
Au sublime Allfader* reclame la moitie,
‘ O Tres-belle, parmi les plus belles Asesses,
Qui daignes ecouter, au palais de Folkvang*,
Les joyeux chants d’amour que chantent nos jeunesses,
Prends mon ame qui rampe ici, rouge de sang! ‘
Mais bientot s’eteignit cette voix desolee ,
Et l’aigle qui passait sous le ciel inclement
Eut pu voir un cadavre au fond d’une vallee,
Qui saignait dans la nuit, silencieusement.
Or, pendant que dormait pres des mers la Norwege,
Le sang du mort coulait, fumant, sur ses habits,
Et le vent glacial, sur son linceul de neige,
Egrenait, un par un, de sinistres rubis!
O stupeur! — Pres du corps du chasseur, froid а peine,
Brusquement apparait, ainsi qu’il l’en pria,
Sur un cheval aux pieds humains, couleur d’ebene,
L’Asesse а la fois tendre et cruelle, Freya!
Freya, dont l’oeil ressemble а l’etoile du pole!
Elle avait son armure aux ecailles de fer,
Et son manteau de pourpre effrayante а l’epaule.
Le froid mordait en vain а sa robuste chair!
Ta mort, dit-elle, etait ecrite dans les Runes,
O chasseur chaste et fier. — Ta maitresse, c’est moi!
Moi dont l’oeil flamboyait sous mes paupieres brunes
Dans les genevriers, un matin, pres de toi!
Fils d’Iduna*, je t’ai rendu la vie amere,