О переводчике
А. В. Федоров
Франковский А. А.: биографическая справка, Франковский Адриан Антонович, Год: 1992
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Пруст Марсель. В поисках утраченного времени: В сторону Свана: Роман / Пер. с фр. А. А. Франковского.— СПб.: Сов. писатель, 1992.
OCR Бычков М. Н.
Среди русских мастеров перевода западноевропейской классической прозы видное место принадлежит Адриану Антоновичу Франковскому.
Сохранившиеся биографические сведения о нем чрезвычайно скудны. Родился он в 1888 году в местечке Лобачев Киевской губернии. В 1911 году окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. Преподавал в средних учебных заведениях и в Учительском институте Ленинграда, преобразованном в 1918 году во 2-й Педагогический институт. С 1924 года — профессиональный литератор. Заслуженную известность ему принесли переводы, сохраняющие и доныне свою художественную ценность. Жил он все время в Ленинграде.
Франковского как художника слова привлекали произведения масштабные и трудные для перевода. Он в полной мере владел искусством передавать своеобразие манеры иностранного писателя, колорит времени и места. Выступал он и как автор вступительных статей к своим переводам и комментариев — отличала его и огромная эрудиция.
Из английских прозаиков XVII—XVIII веков он переводил Дж. Свифта, Г. Филдинга, Л. Стерна, из французов XVIII века — Д. Дидро, из авторов уже нашего столетия — Р. Роллана, Андре Жида, М. Пруста. Именно инициатива перевода Марселя Пруста — важная заслуга Франковского: еще в конце 1920-х годов он опубликовал в своем переводе первую часть романа-эпопеи ‘В поисках утраченного времени’ — ‘В сторону Свана’. А в 1930-х годах с участием Франковского и как переводчика и как редактора начало выходить Собрание сочинений Пруста. Первый и третий тома (‘В сторону Свана’, 1934, и ‘Германт’, 1936) вышли в переводах Франковского.
К работе над изданием он привлек и автора этих строк: я перевел том второй (‘Под сенью девушек в цвету’, 1935) и четвертый (‘Содом и Гоморра’, 1938).
Насчет принципов перевода расхождений у нас не было. Мы считали невозможным упрощать, сглаживать, облегчать стиль Пруста, делать его более ‘приятным’, чем он есть, и, прежде всего, старались нигде не нарушать единство больших по объему и сложных по сочетанию частей, предложений, часто — необычных для французского языка, но составляющих неотъемлемую черту оригинала и отражающих характер творческого мышления: каждое из них соответствует целостному комплексу мыслей, деталей, образов, конкретной ситуации — определенному отрезку действительности. А суждения писателя всегда отчетливы и логичны.
Я бывал у Адриана Антоновича дома. У него не было семьи, жил он один — в большой коммунальной квартире в центре города. Обстановка в его комнате ограничивалась самым необходимым: вместо письменного стола — старинная конторка, за которой работать приходилось стоя, диван, стулья, книжные полки — все строго и просто.
Франковский, насколько я себе представляю, всецело поглощён был своим трудом переводчика и комментатора, но не был он ни отшельником, ни затворником. Он посещал музеи, выставки, концерты, появлялся в Доме писателя. Хотя внешне он производил впечатление человека мрачноватого, вроде бы и нелюдимого, был немногословен, но общение любил.
Однажды — в конце 1930-х — дома у себя он мне читал отрывки из перевода пятой части прустовского романа — ‘Пленница’, над которым тогда работал. Здесь он достиг исключительного совершенства: фраза лилась как-то особенно гармонично — при всей своей амплитуде. Этому переводу не суждено было тогда увидеть свет. Книга была набрана и заматрицирована незадолго до войны, но типографский экземпляр и матрицы были утрачены. Все издание осталось незавершенным. И все же — чудом — сохранилась машинопись ‘Пленницы’ {Эта работа А. Франковского в настоящее время готовится к печати нашим издательством.— Ред.}.
А погиб сам Адриан Антонович так, как в первую блокадную зиму погибали сотни тысяч ленинградцев. В книге-справочнике В. Бахтина ‘Ленинградские писатели-фронтовики’ (Л., 1985) в разделе о ‘штатских’ блокадниках датой смерти Франковского назван 1942 год без указания месяца и числа. Можно уточнить: 13 февраля. В сильный мороз он возвращался из Дома писателя после скудного обеда и, потеряв силы, упал на углу Литейного проспекта и улицы Салтыкова-Щедрина. Случилось так, что в тот момент мимо проходила жена Б. М. Энгельгардта, известного ученого-литературоведа. Она, сама предельно истощенная, подняла Франковского и довела до своей квартиры — тут же неподалеку (ул. Салтыкова-Щедрина, 8). В тот же день — 11 февраля, как указано в упомянутом справочнике, скончался Энгельгардт, через два дня — то есть 13-го — Адриан Антонович, а еще через несколько дней — жена Энгельгардта. Так ушли они из жизни. Этот страшный рассказ я услышал в конце февраля 1942 года от профессора Н. Я. Берковского, заходившего иногда в ту спецредакцию Политуправления Ленинградского фронта, в которой я тогда служил.