В. В. Воровский
Французская борьба и государственная дума
Мухомор
Французская борьба и государственная дума, Воровский Вацлав Вацлавович, Год: 1910
Время на прочтение: 5 минут(ы)
В. В. Воровский. Фельетоны
Издательство Академии наук СССР, Москва, 1960
Тургенев сказал по поводу Рудина, что легче всего увлекаются люди бесстрастные. Это правильно не только по отношению к рудинским типам, это, кажется, можно сказать и обо всей нации, породившей бесстрастного, но легко увлекающегося Рудина. По крайней мере, об интеллигентных классах ее.
Мы проявили достаточное бесстрастие в достижении своих целей. С увлечением, которому легко было позавидовать, бросались мы к осуществлению поставленных нами задач, но с плачевным бесстрастием отступались при первой неудаче и перебрасывались к новым увлечениям совершенно другого жанра, нередко прямо противоположным прежним.
Увлечение и страстность относятся друг к другу, как мгновенная вспышка и длительное горение. ‘Одна, но пламенная страсть’ — определяет Лермонтов. Натуры страстные целиком уходят в свою ‘пламенную страсть’. Как Азра, ‘полюбив’, они ‘умирают’.
Напротив, натуры, увлекающиеся легко и быстро, переносят свои чувства с одного предмета на другой, и, перебрасываясь на новый предмет, они скоро забывают свое вчерашнее увлечение.
Страстные натуры постоянны, и, если они меняют объект своей страсти, то новый обыкновенно бывает схож, родственен, однороден с прежним. Натуры же увлекающиеся в состоянии переходить от данного увлечения к совершенно противоположному. В основе их увлечений нет постоянного настроения, длительных переживаний, прочных привязанностей.
Таковы они и в личной жизни и в общественной.
В личной жизни они способны подавлять своими восторгами и симпатиями, а завтра разочаровывать холодным безразличием. Сегодня вспыхнуть ярким огнем, а назавтра превратиться в еле тлеющую, не холодную, не горячую головню.
Такими бесстрастными, но легко увлекающимися людьми заявила себя масса так называемого интеллигентного общества, особенно за последние годы. Всем еще памятно то неистовое увлечение общественными вопросами, которое она проявила четыре-пять лет тому назад, всем памятно также и характерное бегство от этих вопросов после ряда неудач. С одного полюса публика с поразительной стремительностью перескочила на другой полюс.
Увлечение политикой заменилось новыми увлечениями: литературой, потом ‘модернистской’ литературой, потом порнографической литературой, потом спортами, вплоть до французской борьбы.
Это увлечение французской борьбой особенно характерно. Во-первых, потому, что из всех спортов борьба — спорт наиболее элементарный, с наименьшей примесью интеллигентности, т. е. дальше всего отстоящий от борьбы общественной. А во-вторых, потому, что как раз на этом спорте нагляднее всего выступает весь нелепый комизм увлечений, играющих роль гашиша, средства самоодурманивания.
Чтобы показать, в чем именно заключается этот спортивный самообман, предоставим слово ‘Утру России’, делающему довольно незавидные для увлекающихся спортом россиян разоблачения. »Дядя Ваня’ (т. е. г. Лебедев) не поладил с Шемякиным1,— рассказывает эта газета,— начались разоблачения. Публика узнала, что знаменитые ‘грифы’ Саракики не что иное, как приманка. Фактически их не существовало, и борцы, корчившиеся от боли и ложившиеся под Саракики, разыгрывали комедию. Далее обиженные Лебедевым борцы в своих письмах в редакции газет обнаружили всю истину, рассказав, как им приказывали ложиться под Шварца и других фаворитов, устроителя чемпионата, создавшего им имя ‘чемпионов мира’, и затем, по своему капризу, низводившего в ряды обыкновенных борцов. Говорили даже, что происходят репетиции, в какое время и на каком приеме должна лечь жертва фаворита’2.
Бесстрастный, но увлекающийся пошехонец рад, что, наконец, обрел душевный покой во французской борьбе после всех треволнений ‘бездумных’ лет, требовавших не простой легкомысленной увлеченности, а длительной пламенной страсти. Он весь ушел в ‘брарулэ’, в ‘мосты’, в ‘передние’ и ‘задние’ пояса,— и вдруг оказывается, что его морочат самым издевательским образом.
Именно про этого бесстрастного пошехонца сказано было: mundus vult decipi ergo decipiatur, т. е. мир хочет быть обманываем, пусть же его обманывают. Всегда найдется какой-нибудь благодетель ‘Дядя Ваня’, который так ловко подделает ‘чемпионат’, что только сиди и увлекайся. И действительность ли это или фальсификация — не все ли равно в конце концов, раз она дает увлекающемуся те же эмоции, что и действительность? Тем более, что увлечения его хватит ненадолго, а стоит ли из-за этого ‘ненадолго’ затевать нечто прочное, основательное, подлинное?
При увлекающемся субъекте всегда имеется такой благодетельный Дядя Ваня. Он ему и чемпионат борьбы наиболее интересно обставит, он ему и политический чемпионат в случае надобности инсценирует.
Положим, что наш бесстрастный субъект упорно хочет увлекаться политикой, но такой политикой, которая была бы и политикой и в то же время не требовала бы доподлинной ‘пламенной страсти’, давала бы все увлечения, всю ‘видимость’ настоящей политики, но вместе с тем не требовала бы порывов, лишений, жертв, вообще не требовала бы, чтобы, ‘полюбив’ ее, пришлось ‘умереть’.
Можно-с,— ответит Дядя Ваня,— и — глядишь — уже сорганизовал всероссийский чемпионат в Таврическом саду3. И все по той же программе, разоблаченной ‘Утром России’. Выступают борцы всех фракций и всех национальностей — чемпионы Москвы и Петербурга, Варшавы и Одессы, Кавказа и Прибалтийского края и т. д. и т. д.
Борются, бросают друг друга, устраивают ‘мосты’, пытаются сделать ‘захват головы’, и после более или менее продолжительной борьбы один кладет другого ‘на лопатки’. И Дядя Ваня, с важным видом человека, делающего серьезное дело, каждый раз провозглашает: чемпион Курской губернии положил чемпиона Петербурга в 10 мин. 17 сек. приемом ‘большинство октябристов и правых’.
И бесстрастный, но увлекающийся, и увлекающийся, конечно, вполне бесстрастно, пошехонец негодует или восторгается, рукоплещет или свищет в полной и глубокой уверенности, что именно чемпион такой-то на самом деле положил чемпиона такого-то. И ему в голову не приходит — а может быть, он не позволяет таким мыслям приходить в голову — что весь этот чемпионат искусно и ловко инсценирован Дядей Ваней, что чемпион Петербурга, пожалуй, на деле сильнее чемпиона Курской губернии, но что опытный Дядя Ваня, знающий свою публику, заставил петербужанина ‘лечь под курянина’, допустив его на чемпионат по особому нотариальному договору, составленному 3 июня 1907 года4.
Увы, действительно, мир любит, чтобы его обманывали. Он всеми неправдами открещивается от ‘тьмы низких истин’, в том числе от самой низкой из всех, от той истины, что глупее всего обманывать самого себя и закрывать глаза на действительное положение вещей, утешаться всякими химерами и приятными во всех отношениях фантазиями.
Посмотрите только на этого милого, столь типичного Дядю Ваню, устроителя утешительных увлечений и увлекательных утешений. Посмотрите на эту толстую фигурку в поддевке, напоминающую не то замоскворецкого купчика, не то церковного старосту, не то председателя провинциального отдела некоего союза. Он господствует над слабой, увлекающейся психикой бесстрастного пошехонца, он герой дня, он маг, дающий волшебные средства алчущим утешения. А каковы эти средства, действительно ли содержат они исцеляющие или утешающие вещества, или же приготавливаются по рецепту: Sacchari albi — NN, aquae distillatae — NNN {белый сахар и дистиллированная вода (лат.), т. е. сладкая вода.},— это уже вопрос десятый, о нем не спрашивают, о нем стараются не спрашивать, о нем просто не любят спрашивать. Напротив, мысль о возможном подвохе сама является для пошехонца источником новых приятных эмоций и увлечений. Действительно ли так? Действительно ли Кондукторов5 — любитель, а не профессионал? Действительно такой-то ‘лег под’ такого-то по требованию Дяди Вани? Все эти новые вопросы дают новую пищу бледному, холодному, бесстрастному любопытству серого, скучного увлекающегося пошехонца.
Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало,— говорит Дядя Ваня и устраивает для дитяти чемпионаты то французской, то швейцарской, то истинно русской борьбы — на поясах, без поясов, на запросах, на поправках, на проектах и т. д.
А дитя в самом деле тешится и ведет себя паинькой. Но действительно ли оно искренно тешится и увлекается, или оно обманывает Дядю Ваню, или же обманывает самого себя, или, наконец, все это вместе,— тут сам черт не разберет.
‘Наше слово’,
31 января 1910 г.
Перепечатывается впервые.
1 Шемякин — известный в 900-е годы борец. Лебедев — антрепренер, находившийся в январе 1910 г. в Одессе.
2 Выдержка из статьи ‘Лебединая песня’ (к характеристике так называемых ‘чемпионатов’), опубликованной в московской газете ‘Утро России’ 27 января 1910 г.
3 В Таврическом саду, в здании дворца заседала Государственная дума.
4 3 июня 1907 г. по манифесту царя была разогнана II Государственная дума. Этот день знаменовал начало разгула столыпинской реакции.
5 Кондукторов — известный в Одессе борец.