Франциск Ассизский, Мережковский Дмитрий Сергеевич, Год: 1891 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 21 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Дмитрий Мережковский

Франциск Ассизский
Легенда

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Это было в Средние века.

На высотах Умбрии лесистой,

Где смолою пахнет воздух чистый,

И в затишье сонном городка

Только ласточки поют в карнизе

Вековых бойниц, поросших мхом, —

Бернадоне Пьетро жил в Ассизи.

Торговал он шелком и сукном.

У него был сын. Веселый, нежный,

В темной лавке старого купца

Мальчик рос, мечтательный, небрежный

К деньгам, счетам строгого отца.

Он не мог понять его заботы

О товарах, ценах и в тоске

Всё следил, как Пьетро сводит счеты

С важным видом мелом на доске.

Скучно! Он глядит из-за прилавка,

Улыбаясь, в глубину небес…

Поскорей бы за город и в лес,

На поля, где зеленеет травка!..

Иногда про сына своего

Думал Пьетро, хитрый, скопидомный:

‘Мой Франческо — мальчик добрый, скромный,

Но купца не выйдет из него:

Слишком нежен, слишком ручки белы.

Всё б ему наряды и духи,

Всё б ему романы да новеллы

И стихи, проклятые стихи!

Ох, уж эти мне поэты — манят

Грезы славы. Признавался сам,

Что однажды, глупой рифмой занят,

Он едва не продал господам

Из Кремоны мне в убыток полку

Лучших свитков голубого шелку.

Надо меры строгие принять!’

И на сына Пьетро негодует.

А меж тем его, как прежде, мать,

Потихоньку от отца, балует.

Мальчик вырос, деньгам не узнал

Он цены: чтоб только видеть вечно

Радостные лица, он бросал

Золото пригоршнями беспечно.

Он любил веселье, жизнь, людей

И родную зелень сосен, воду,

Пиршеств шумную свободу.

За столом, когда в кругу гостей

Он смеялся и шутил, бывало —

В шутках что-то детское звучало

И такое милое, что всех

Побеждал невольно этот смех.

По лугам росистым, полным мира,

Шли друзья однажды утром с пира.

Вдруг они Франциска у Креста

В брошенной часовне увидали,

Бледного, поникшего в печали.

Он у ног распятого Христа

Горько плакал. В праздничной одежде

В дни веселья, роскоши и нег

Никогда таким он не был прежде:

Перед ними — новый человек.

‘Что с тобой, о чем ты плачешь?’ —

‘Братья, Плачу я о Господе моем!..

Бедный!.. Посмотрите на Распятье,

Он страдает!.. Слез моих о Нем

Не стыжусь пред целым миром, всюду

О Христе я громко плакать буду!..’

И, обняв подножие Креста,

Он припал к нему еще любовней:

В это утро, в брошенной часовне

Понял он страдания Христа.

III

Собиралось в лавке у Франциска

Много знатных рыцарей и дам.

Шляпу сняв, он кланялся им низко:

‘Есть обновки, заходите к нам!’

И встречал их ласково у двери.

Подражая ловкому купцу,

Он развертывал куски материй,

Говорил: ‘Вот это вам к лицу!’

Своему усердью сам не верил,

Думал об итогах барыша,

Торговался, ткань аршином мерил,

И волною мягкою шурша,

Падал желтый шелк под блеском солнца.

Дамы деньги вынули. В луче

Заиграло золото червонца.

У одной был сокол на плече.

Пахло тонкими духами. Метки

Их остроты, легок разговор,

И ласкаются у ног сеньор

С острой мордой белые левретки.

Но Франциск на улицу взглянул:

Там, под знойным солнцем, у порога

Робко нищий руку протянул

И сказал: ‘Подайте, ради Бога!’ —

‘Бог подаст’, — рукой он сделал знак.

Но как только отошел бедняк,

Сердце сжалось от стыда и боли.

‘Что я сделал!’ — бледный, он умолк,

И не в силах притворятся доле,

Он за полцены им отдал шелк.

И потом он днем и ночью видел

Бедняка молящий, кроткий взор

И скорбел, и золото с тех пор

Он еще сильней возненавидел.

Для отца он сделать всё готов:

Взял из лавки сукон разноцветных

И товар навьючил на ослов.

Мимо бедных сел, долин приветных,

Сосен, виноградников и скал

Он ослов на ярмарку погнал.

Смотрит важно, говорит он с весом,

На базар торопится купец

И тюки, как опытный делец,

Разложил на рынке под навесом.

Он в делах выказывает жар,

Сердится и спорит. Весь товар

Продан выгодно. Но от заботы

Он всю ночь в гостинице не спал.

В голове — итоги, цифры, счеты…

Утром возвращается домой,

Он ушел бы в лес дышать прохладой

И смотреть, как блещет мох росой.

Но в лесу ограбить могут: надо

Торопиться, — в страхе и тоске

Щупает он деньги в кошельке…

Он бы лег в траву под эти клены,

Чтоб над ним был листьев свод зеленый,

Только страшно деньги потерять,

И едва лишь вспомнил их — опять

Всё померкло…

Нищие толпою

За вожатаем идут. У них

Лица неподвижны, словно тьмою

Взор подернут. Он узнал слепых

И смутился, и скорбел душою, —

Совести почувствовал упрек:

‘Нет ли медных денег?’ В кошелек

Руку опустил, червонец вынул,

Думал спрятать вновь — и нищим кинул.

Вот второй и третий, и дождем

Сыплются монеты золотые.

Он кидает с радостным лицом.

Спор и драку подняли слепые.

Отдал всё Франциск, и у него

Вместе с деньгами с души усталой

Словно бремя тяжкое спадало,

И в улыбке доброй — торжество.

Едет дальше: каждая былинка,

Небо, птицы, резвый мотылек,

И смолы янтарная слезинка

На сосне, и трепетный цветок —

Полны радости великой, снова

Встретили Франциска, как родного.

Он с доверьем смотрит в небеса,

Господу поет хвалу простую.

И долины, горы и леса

Повторяют песнь его святую.

‘Где червонцы? Где мои товары?..

Нищим роздал, нищим сто монет!..

Так не сын же ты мне больше, нет!

Будь ты проклят!..’ Бернадоне старый

Палку в ярости схватил: ‘Ты вор,

Изверг, роду нашему позор!’

Истощив угрозы и упреки,

Подал в суд отец его жестокий.

Но Франциск, когда его зовут

К городским старейшинам на суд,

Отвечает, кроткий и спокойный:

‘Я пред Богом — грешник недостойный…

Вы простите мне, но признаю

Одного я в мире Судию.

Над людьми поставлен Он от века,

И во всем я дам Ему ответ:

Человек не судит человека,

Между мной и Богом судей нет!’

И его к епископу призвали.

Долго с жаром говорил отец

И не мог утешиться в печали

О своих червонцах. Наконец

Он умолк, тогда Франциск смиренный,

Перстень сняв, пред стариком кладет:

‘Это матери подарок. Вот —

Долг мой отдан: камень драгоценный

Стоит больше денег, взятых мной!’

Так Франциск, исполненный надежды,

Обручился с бедностью святой:

Снял с себя он обувь и одежды,

Положил на землю пред отцом

И воскликнул с радостным лицом:

‘Всё земное, всё, что я имею, —

Даже ризу прежнюю мою

Я отцу земному отдаю.

Больше здесь ничем я не владею!

Одного хочу любить Христа,

Одному хочу служить я Богу:

Я избрал тернистую дорогу, —

И теперь душа моя чиста,

И мечты мои свободней ветра!

Я могу воскликнуть наконец:

Не отец мой — Бернадоне Пьетро,

А Господь — Небесный мой Отец!

Будьте же свидетелями, братья,

Я хочу быть бедным, и таким,

Как родился — слабым и нагим,

Кинуться Спасителю в объятья!’

VII

У него ни палки, ни мешка.

Опоясанный веревкой, нищий,

Он в одежде грубой мужика

Просит именем Христовым пищи

По глухим селеньям, городам,

По большим дорогам и полям

Ходит, проповедуя народу:

‘Вы найдете в бедности свободу:

Прежде ваших просьб Создатель сам

Знает, братья, всё, что нужно вам.

Для чего ж печетесь вы без меры

Об едином хлебе, маловеры?

Вы не лучше ль лилий полевых?

А меж тем не ткут они, не сеют,

Но цари одеться не умеют,

Как одета каждая из них.

В Божьем мире — людям места много.

Что ж вы спорите — ‘мое’, ‘твое’?

Не тому учил Спаситель: всё,

Что прекрасно, нам дано от Бога.

Не одна ли общая земля,

Как один небесный свод над нами?

Для чего ж вы делите межами

Господа цветущие поля?

Кто же в тени путнику откажет,

На чужую ниву не прикажет

Падать росам, кто про золотой

Солнца луч дерзнет сказать: ‘он мой’?

У тебя Создатель твой на лозах

Наливные гроздья позлатил,

У тебя Он в благодатных грозах

Твой поникший колос напоил,

Он скорбит о бедном и богатом,

Воздает за зло тебе добром,

Отчего ж и ты не хочешь с братом

Поделиться хлебом и вином?

О, помиримся, окончим битву,

Пусть навеки общим будет всё,

И сольем сердца в одну молитву:

‘Да приидет царствие Твое!»

VIII

Жил Сильвестр в горах, на дикой круче,

Словно зверь, в расщелине скалы.

Вкруг него ходили только тучи,

Да летали с клекотом орлы.

На полу пергаментные книги,

Бич железный, цепи и вериги.

Вдоль стены уступ гранитных скал

По ночам подушку заменял.

Не согнувшись, встать нельзя, так низко

В тесной келье… В бездне, глубоко,

Лишь поток гремит, — и далеко

Всё земное, только небо близко.

И Франциск мечтает: ‘Не уйти ли

От людей, от шумных городов,

От тревоги, суеты и пыли

В свежесть и безмолвие лесов?

Там, в горах, где не было доныне

И следа людского, — в тишине

Жить и умереть наедине

С Господом лицом к лицу в пустыне’.

Говорил Сильвестр Франциску: ‘Плоть,

Плоть проклятую смири цепями

И бичом железным, и постами,

Чтоб простил грехи твои Господь.

У тебя, мой сын, в уме лишь радость,

Песенки веселенькие, смех?..

Словно пчелки на цветы — на грех

Мы летим и пьем мирскую сладость!..

Смехом люди бесов лишь зовут.

И, внимая радостному кличу,

Дьяволы на грешника бегут,

Как борзые в поле на добычу…

А потом, когда умрет он — в ад

Крючьями да вилами влачат

Господом отринутую душу,

И коптят, и жарят над огнем,

Как на святках мы свиную тушу

На железном вертеле печем:

Вельзевул углей обложит грудой,

Уксусом и желчью обольет,

И на стол он лакомое блюдо

Самодержцу ада подает.

Люцифер на троне лучезарен

За роскошной трапезой сидит

И, отведав грешника, кричит

Повару сердито: ‘Недожарен!’

Бесы вновь в огонь его влекут

И, крутя на вертеле, пекут.

Прежде радость ты любил земную,

Прежде песни пел ты на пирах,

Подожди ж — у дьявола в когтях

Запоешь ты песенку другую!’

И умолк отшельник. Замирал

На устах его зловещий хохот,

В тишине пустыни отвечал

Лишь потока дальний вечный грохот…

От него Франциск в раздумье шел:

Он жалел монаха всей душою.

Темный свежий бор и ясный дол

Манят к счастью, миру и покою.

Понимал он всё, о чем в листве

Радостные птицы щебетали,

Понимал, о чем в сырой траве

Мошки в солнечном луче жужжали,

Всё, что ключ шептал на ложе мха,

Сердце чисто, дух его свободен,

Нет! не верит он во власть греха,

В смерть, и в ад, и в вечный гнев Господень.

Ликованья больше в Небесах

Об едином грешнике спасенном,

Чем о многих праведных мужах.

Только в сердце, злобой омраченном —

Скорбь и ужас, только лица злых

Полны грустных дум в молчанье строгом,

А в душе у добрых и простых —

Радость бесконечная пред Богом!

Папа Иннокентий утвердил

Орден нищих братьев. Мало верил

Он во всё, чему Франциск учил.

Но умом расчетливым измерил

Выгоду возможную для пап:

‘Пусть, — он думал, — мысль невыполнима,

Жить нельзя без денег, но для Рима

Во Франциске будет верный раб!..’

Проповедовать по всей вселенной

Миноритам папа разрешил.

Десять лет с тех пор Франциск, смиренный,

Нищий, по Италии ходил.

И когда родные Апеннины

Скрылись за далекий горизонт,

Обошел Испанию, Пьемонт,

Францию, Савойские долины.

Тот, кто видел раз его, не мог

Позабыть: идут к нему крестьяне,

Женщины, сеньоры, горожане

И разбойники с больших дорог.

Все они в одно сливались братство

И в одну великую семью,

Покидали родину свою,

Дом, детей и славу, и богатство.

XII

Было раз великое собранье

Нищих братьев. Сотнями пришли

Воины Христа на совещанье,

Босоногие, со всей земли.

В Умбрии, в благословенном крае,

Собрались толпы учеников

На равнине у Сполето, в мае,

Меж зеленых сосен и цветов.

Там, в полях, не гнезда птиц небесных,

Это — кельи иноков святых,

Это — кущи из ветвей древесных

И зеленых листьев молодых.

Всё кругом объято тишиною, —

Только гул божественных псалмов

Издали сливается порою

С пеньем птиц и шелестом дубров.

Там, под кровлей из ветвей душистых,

Пахнет влажной зеленью в тени,

Там в молитвах и беседах чистых

Протекают сладостные дни.

Ни о чем не споря, не жалея,

На земле свободны лишь они —

Меж царей и меж рабов — одни,

Ничего земного не имея.

И в волненье весь окрестный край,

К ним народ собрался отовсюду,

Хвалят Бога и дивятся чуду,

Говорят: ‘Сошел на землю рай’.

Там, в полях, за трапезой в смиренье

Гордые бароны и князья

Служат нищим. Люди на мгновенье

Во Христе — единая семья.

В небе солнце греет и сияет, —

На земле Блаженный, прост и тих,

Ходит, смотрит на детей своих,

Любит всех и всех благословляет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Он скорбел и думал: ‘Льется кровь

Вот уж третий век за гроб Господень.

Брат на брата восстает, любовь

Угасает, и раздор бесплоден.

Неужель не кончится вовек

Брань народов, стоны жертв и крики,

Не поймет безумный человек,

Что война — пред Богом грех великий?..’

Он садится на корабль, спешит

В лагерь крестоносцев, к Дамиетте,

И мечтает, сердцем прост, как дети,

Что людей словами убедит

Кончить брань. А в лагере солдаты

И вожди веселием объяты:

Оттого у добрых христиан —

Праздник, что вчера, во славу Бога

И Святой Пречистой Девы, — много

Перебили пленных мусульман.

Со словами мира и молитвой

Он идет к неверным в грозный стан.

Меж двумя войсками перед битвой

По дороге встретился отряд

Сарацин, и в плен святой был взят.

За шпиона приняли, схватили,

Безоружного, связав, избили,

К полководцу привели в шатер.

Пред вождем, доверчивый, спокойный,

Он, подняв свой детски ясный взор,

Говорил, что надо кончить войны,

Что у всех народов Бог один.

Этой речью, доброй и простою,

Тронут был суровый Меледин.

Он поник в раздумье головою

И сказал: ‘Кто б ни был ты, монах, —

Я тебя обидеть не позволю:

Мудрость Господа — в твоих речах.

С миром отпущу тебя на волю!

Всё, что хочешь, у меня возьми…

Ты гяур иль нет, но меж людьми

Больше всех ты истинного Бога

Сердцем чтишь!’ Франциск не уходил.

Он владыку робко вопросил,

И мольба во взоре и тревога:

‘Кончит ли султан войну?’ В ответ

Грозный вождь с улыбкой молвил: ‘Нет’.

Но в подарок, пожалев о госте,

Предложил он из казны своей

Много золота, слоновой кости

И парчи, и дорогих камней.

На сокровища не бросив взгляда,

Нищий отвернулся и молчал,

Головой лишь грустно покачал

И шепнул: ‘Мне ничего не надо’.

Но готовы слезы из очей

Хлынуть, губы у него дрожали,

Как порой у маленьких детей

От обиды жгучей и печали…

Он в последний раз с мольбой взглянул

И тихонько вышел от султана…

Трубный звук и топот, гром и гул,

Уж готовы к битве оба стана.

‘Бог и Магомет Его пророк!’ —

Мусульмане с верой восклицали,

И с такой же верой: ‘С нами Бог!’ —

Паладины грозно отвечали.

В жизни первый раз он одинок

Меж людьми. И, скорбный и безмолвный,

Он уходит на морской песок,

Где шумят в пустыне только волны.

Пал на землю, волю дав слезам,

Поднял взор к далеким небесам:

‘Господи, они не понимают!’ —

Шепчет, жгучей жалостью объят,

Но ему лишь волны отвечают,

Только волны синие шумят…

Возвратясь из Африки далекой

К берегам Италии родной,

Шел Франциск в печали одинокой

Меж скалами горною тропой.

Там, в лазури утренней сияя,

Ярче снега, — посреди камней

Обнаженных, ворковала стая

Белокрылых нежных голубей.

И сказал он, подойдя к подножью

Этих гор, раздумием объят:

‘Если люди слушать не хотят,

Пусть же внемлют птицы слову Божью!’

И меж них он радостный стоял:

Всех животных в простоте сердечной,

Как детей одной природы вечной,

Братьями и сестрами он звал.

‘Сестры-птицы, мир да будет с вами!’ —

Так он начал проповедь, и вдруг

Всё затихло. На земле рядами,

Слушая, сидят они вокруг.

‘Сестры птицы, громкими хвалами

Вы должны с любовью без конца

Каждый день благодарить Творца, —

Потому что радостно живете,

Не сбирая с житницы плодов,

Вы в полях не сеете, не жнете,

А Господь под зеленью дубров

Вас укрыл, заботится о пище,

Он вам дал прекраснейший удел —

Светлый чистый воздух как жилище,

Перьями, как ризою, одел!

Вот за что весь день, лишь луч денницы

Заблестит сквозь утреннюю мглу —

И до звезд вечерних, — пойте, птицы,

Пойте Богу вечную хвалу!’

Он умолк, — и голуби ликуют

И, к нему головки протянув,

Крыльями трепещут и воркуют,

Смотрят в очи, открывая клюв.

И один в лазури необъятной

С этой стаей белых голубей

Он меж ними ходит, благодатный,

Как отец — среди своих детей.

Ризою касается смиренной

Их головок ласковых. Потом,

Отпуская Божьих птиц, Блаженный

Осенил с любовью их крестом.

И взвилась ликующая стая,

И следил он с радостным лицом

Долго, долго, как она, блистая,

Словно белый снег, под солнцем тая,

Исчезала в небе голубом.

III

Так Франциск ни от кого на свете

С гордостью не отвращал лица:

Божьи твари — все равны, как дети

Одного Небесного Отца.

И они к нему приходят сами,

К людям позабыв вражду свою.

Сердцем чист, он в дружбе со зверями

Жил, как первый человек в раю.

Раз в пещере в зимний холод, поздно

Ночью с молодым учеником,

В Риво-Торто, над стремниной грозной

Он сидел за тлеющим огнем.

Всё мертво. Над пеленою снежной

Только звезды бледные дрожат.

Отрока спросил учитель нежный:

‘Отчего ты грустен, милый брат?’ —

‘О прости мне, отче! я горюю

О семье. Я вспомнил мать родную,

Братьев, маленьких сестер моих.

Скучно мне, душа болит о них…’

И Франциск с улыбкой состраданья,

Не сказав ни слова, но спеша,

Вышел поскорей из шалаша,

Стал лепить из снега изваянья.

Кончив, с торжествующим лицом,

Он, смеясь, их обошел кругом

И воскликнул: ‘Где же ты, Руфино?

Братец, люди снежные!.. Взгляни

Как блестят над белою равниной,

Как тебя приветствуют они!’

И Руфино вышел, грусти полный,

Искрятся при свете звезд ночных

Изваянья, бледны и безмолвны,

И Франциск указывал на них:

‘Вот — отец твой, мать, вот — сестры, братья…

Что ж ты медлишь? Подойди скорей!

Видишь, как им холодно, согрей,

Поцелуй их, заключи в объятья!

Но, когда к груди прижмешь — в тепле

Изваянья снежные растают,

И умрут они, как умирают

Все, кого мы любим на земле.

Не помогут ласки и лобзанья!

И уйдут, уйдут они от нас,

Исчезая каждый день и час,

Словно снег от теплого дыханья!’

Сорок дней был пост в монастыре.

По обету братья не вкушали

Ни плодов, ни рыбы. На заре

Встал Франциск. Еще монахи спали.

Рядом с ним был в келье брат больной:

Долгими постами изнуренный,

Жаждою томясь, во сне порой

Он шептал, видением смущенный:

‘Если б мог я жажду утолить,

Под зеленой, свежей тенью сада,

От янтарных гроздий винограда,

Соком переполненных, вкусить!..’

Бред его подслушав, к изголовью

Подошел Франциск: ‘Проснись, мой брат’.

И заботливей, чем мать, с любовью

Он ведет его тихонько в сад,

Прямо к спелым гроздьям винограда.

Но больной поднять не смеет взгляда:

Ягоды под розовым лучом,

Налитые соком золотистым,

Под листом широким и росистым

Светятся прозрачным янтарем.

И Блаженный первым к ним склонился,

Немощь плоти с братом разделил,

Вместе с ним он от плода вкусил,

Чтоб монах нарушить не стыдился

Свой обет. ‘Не бойся прогневить

Господа, — сказал Франциск, — чтоб душу

Брата от страданий облегчить,

Тысячи обетов я нарушу!

На себя беру твой грех. Готов

Дать ответ во всем: я знаю, Боже,

Милосердье — для Тебя дороже

Всех молитв, обрядов и постов!’

От служенья в мрачном, душном храме

В сад порой Блаженный уходил.

Там, под голубыми небесами,

Целый день с улыбкой он следил,

Как из сердца розы темно-алой,

Из тюльпанов огненных пчела

Сладкий, ароматный сок пила

И как солнце в ульях озаряло

Восковые грани нежных сот,

Где струился теплый, светлый мед.

В их строенье мудрости так много,

Что Франциск у пчелок золотых,

Умных маленьких сестер своих,

Познавать учился благость Бога.

И когда в стыдливой красоте

Лилии порой пред ним блистали,

Дольние цветы напоминали

О Цветке Небесном, о Христе —

Этой бледной, сладостной Лилее,

Выросшей в долинах Галилеи

И цветущей ныне в небесах.

Тот Цветок наполнил, умирая,

Мир таким благоуханьем рая,

Что проснулись мертвые в гробах.

Так вселенная душе святого

Кажется в гармонии своей

Символом Единого, Благого,

Вечного, таящегося в ней.

И зовет, зовет он всю природу,

Бездны, горы, тучи, небеса,

Землю, воздух и огонь, и воду —

Слить в одну молитву голоса.

Чувствуя душой прикосновенье

Бесконечного, он весь горел

И любил, и, полный вдохновенья,

Свой великий гимн пред Богом пел:

VII

‘Тебе — хвала, Тебе — благодаренье,

Тебя Единого мы будем прославлять,

И недостойно ни одно творенье

Тебя по имени назвать!

Хвалите Вечного за все Его созданья:

За брата моего, за Солнце, чье сиянье,

Рождающее день —

Одна лишь тень,

О, Солнце солнц, о, мой Владыко, —

Одна лишь тень —

От Твоего невидимого лика!

Да хвалит Господа сестра моя Луна, —

И звезды, полные таинственной отрады,

Твои небесные лампады,

И благодатная ночная тишина!

Да хвалит Господа и брат мой Ветр летучий,

Не знающий оков, и грозовые тучи,

И каждое дыханье черных бурь,

И утренняя нежная лазурь!

Да хвалит Господа сестра моя Вода:

Она — тиха, она — смиренна,

И целомудренно чиста, и драгоценна!

Да хвалит Господа мой брат Огонь — всегда

Веселый, бодрый, ясный,

Товарищ мирного досуга и труда,

Непобедимый и прекрасный!

Да хвалит Господа и наша мать Земля:

В ее родную грудь, во влажные поля

Бразды глубокие железный плуг врезает,

А между тем она с любовью осыпает

Своих детей кошницами плодов,

Колосьев золотых и радужных цветов!

Да хвалит Господа и Смерть, моя родная,

Моя великая, могучая сестра!

Для тех, кто шел стезей добра,

Кто умер, радостно врагов своих прощая,

Для тех уж смерти больше нет,

И смерть — им жизнь, и тьма могилы — свет!

Да хвалит Господа вселенная в смиренье:

Тебе, о Солнце солнц — хвала и песнопенье!’

VIII

Над горами тихо пролетая,

В красоте торжественной своей

Вся дрожит и блещет ночь немая

Мириадами живых огней.

В полусне недвижимый над бездной

На горах Альверно он стоял,

Окруженный небом ночи звездной,

Одинокий на вершине скал,

И молился горячо. Светлело

Перед ним в полночной темноте,

Словно в блеске солнца на Кресте,

Бледное, страдальческое тело.

Каплями из ран сочилась кровь,

Алая, во мраке черной ночи.

Долу лик склонен, закрыты очи,

А в улыбке — всё еще любовь.

Он покорно, тихо умирает.

И Блаженный к Богу своему

Поднял взор. От жалости к Нему,

От любви душа изнемогает:

‘О, как мало я Тебя любил,

Как обидел! Это я, гвоздями

Члены жалкие пронзив, убил

Моего Спасителя грехами.

Господи, я не могу смотреть

На Твои мученья! Дай мне тоже,

Дай страдать с Тобою вместе, Боже,

И с Тобою вместе умереть.

Лучше пусть Христос меня осудит,

Пусть отвергнет, — сердцу легче будет,

Только бы не умер Он, храня

Кроткий вид, исполненный смиренья…

Боже, я не вынесу прощенья,

Нет, не надо, не прощай меня!..’

Но Спаситель открывает очи,

На Франциска Он взглянул: в тот миг

Взор такой любви из мрака ночи

В глубину души его проник,

Что как будто в первый раз Блаженный

Понял, как Господь его любил,

Понял, что, за все грехи вселенной

Умирая, Он людей простил.

И Христос к нему всё ближе, ближе,

Он — казалось — обнимал его,

И Франциск шептал с мольбой: ‘Возьми же,

Господи, возьми меня всего!’

И почувствовал он те же муки,

Как Распятый, боль он ощутил,

Словно кто-нибудь гвоздями руки

И ступени ног ему пронзил.

Во Христа душой преобразившись,

Вместе с Ним был распят на Кресте,

Вместе с Ним страдал и, с Богом слившись,

За людей он умер во Христе.

К Небу громким голосом взывая,

Он упал: ‘Тебе я жизнь мою,

Отче, ныне в руки предаю!’

А над ним, по-прежнему блистая

В непонятной красоте своей,

Вся дрожит и блещет ночь немая

Мириадами живых огней…

. . . . . . . . . . . . . .

Рано утром из окрестных келий

Братья-иноки пришли за ним.

Он лежал на скалах недвижим,

И как будто от гвоздей алели

Язвы на ногах, ладонях рук,

На худом, прозрачно-бледном теле.

В ужасе стояли все вокруг…

. . . . . . . . . . . . . .

Но потом открыл он очи вновь.

Взор его был полон тайн небесных,

Несказанных, и сочилась кровь

Каплями из ран глубоких, крестных…

С этих пор страданья начались

Тяжкого, смертельного недуга.

Раз от всенощной, полны испуга,

Бледные монахи собрались

И смотрели на его мученья.

И не в силах боли превозмочь,

Полумертвый, истощив терпенье,

Он метался и стонал всю ночь,

Юный брат в порыве состраданья,

Слыша бесконечные стенанья,

Видя, что ничем нельзя помочь —

‘Господи, — воскликнул, — неужели

Так несправедливо и без цели

Ты казнишь избранников Твоих?’

Услыхал больной и вдруг затих,

На монаха поглядел он строго,

И ответ раздался в тишине:

‘Брат, как смеешь ты судить во мне

Милосердье праведного Бога?’

Встал Франциск от ложа и, с трудом

Опустившись, ниц упал челом,

Крепко всеми членами своими

Трепетными, слабыми, нагими

Он к земле припал и целовал

Землю, руки к персям прижимал,

Полный бесконечного смиренья:

‘О Создатель мой, благодарю

Я за все, за все мои мученья!

Об одном еще Тебя молю:

Боль сильнее сделай, если надо, —

Я перенесу ее, любя, —

Потому что всё, что от Тебя,

Даже муки — для меня отрада!

Разве не у Господа в руках —

Жизнь и смерть, и вся земная доля?

О Твоя, Твоя да будет воля,

Отче, на земле и в небесах!’

Так великий дух в страданьях рос.

И огнем любви неутолимой

Сердце чистое зажег Христос.

Между тем как дух неугасимо

Пред лицом Твоим горел, Господь, —

Как свеча пред образом, — сгорала

От болезни немощная плоть,

Таяла, как воск, и умирала.

Перед смертью он ослеп. Мученье

Каждый день росло. Когда порой

Становилось легче, в сад больной

Выходил: одно лишь утешенье —

На крыльце у двери посидеть

И на миг — измученное тело,

Что, теряя силы, холодело,

В теплых солнечных лучах согреть.

Раз, когда в вечернем кротком свете

Он дремал, монахи принесли

Пару диких горлиц. Их нашли

В поле. Бедные попались в сети.

Чтоб вскормить могли они птенцов,

Гнездышко под кровлей, над дверями,

Он слепил из глины и сучков

Слабыми, дрожащими руками.

И веселью не было конца,

Только что из первого яйца

Вылупился птенчик, и неловкой

Обнаженной маленькой головкой

Скорлупу пробил… Раздался писк

Жалобный… Благословил Франциск

Господа за то, что, умирая,

Видел, как рождалась молодая

Жизнь, и, свет еще сильней любя,

Окруженный мраком вечной ночи,

К солнцу поднял он слепые очи:

‘Господи, благодарю Тебя!..’

XII

Только плоти слабою преградой

Дух его, как тонкою стеной,

Отделен от Бога. Он порой

Говорил: ‘Мне ничего не надо,

Хорошо и умереть, и жить!’

Так Блаженный, землю покидая,

Счастье высшее познал — любить,

На любовь в ответ любовь встречая.

Чтобы к Богу в мире отойти,

В темную часовню под землею

Он велел себя перенести.

Утешаясь бедностью святою,

Ризы снял и лег на голый пол,

И как в юности, когда, одежды

Сняв с себя, от мира он ушел, —

Так теперь, исполненный надежды,

Он с печатью смерти на челе

Всё земное отдает земле

И свободе радуется: ‘Братья,

Я хочу быть бедным и таким,

Как родился — слабым и нагим,

Кинуться Спасителю в объятья!..’

Со свечами иноки стоят,

И один открыл на аналое

И читал Евангелье святое,

В тишине слова любви звучат:

‘Дети, Я недолго с вами буду.

Ныне вам Я новую Мою

Заповедь великую даю,

И за то Я вечно в вас пребуду.

Мир вам, дети! Как Я вас люблю,

Так и вы друг друга возлюбите,

Чтоб узнали все по той любви,

Что вы заповедь Мою храните

И что вы ученики Мои.

Я приду к вам вновь и успокою.

Вы — во Мне, как Я — в Отце Моем,

И вы будете одно со Мною,

Как и Я — одно с Моим Отцом’.

Он вздохнул — и кончилось мученье:

И, как будто задремав, поник

Головой на грудь в изнеможенье,

И закрылись очи. Бледный лик —

Всё светлей, спокойней и прелестней…

Как дитя — у матери в руках,

Убаюканное тихой песней, —

Он почил с улыбкой на устах.

Незакатный свет пред ним сияет,

В лоне Бога дух его исчез, —

Так в лазури утренних небес

Белокрылый лебедь утопает.

1891

Примечания:

Сборник ‘Нивы’. 1891. No 3, под загл. ‘Легенда о Франциске Ассизском’, без подзаг. и с примеч. к загл.: ‘Для разработки исторического и отчасти легендарного материала, послужившего канвою для этой поэмы, автор пользуется следующими источниками: Acta sanctorum. Octobris. Т. II (Antverp. 1768), где помещено три биографии Франциска: одна — Thomas de Celano, другая — Tres Socii (Leo, Rufinus, Angelus), третья — Bonaventura. Fioretti ou Petites Fleurs de S. Francois d’Assises, traduites de l’italien par M. l ‘Abbe A. Riche. Legende de S. Francois d’Assises. Manuscrit du XIII-e sincle, publie par Symon Latreiche. Vie de S. Franois d’Assises par Candide Chalippe. Franz von Assisi, von Dr. Karl Hase. Nouvelles e tudes d’Histoire Re ligieuse par Ernest Renan. Les Portes Franciscains en Italie au XII sincle par Ozanam’

— CC-1904 — CC-1910 — ПСС-I, т. 15, во всех трех собраниях без подзаг., с вар. в ст. 39 (ч. 1, гл. IX: ‘Погоди ж’ вм. ‘Подожди ж’) и в ст. 13 (ч. II, гл. V: ‘послушав’ вм. ‘подслушав’) — ПСС-II, т. 23. Во всех авторских собраниях и в ‘Символах’ в ст. 10 (ч. II, гл. I) неверно назван город (‘Диаметта’ вм. ‘Дамиетта’), исправлено по журн. публикации. Отрывки из поэмы включались в кн.: Брихничев Иона. Современные реформаторы. М., 1912, Епископ Михаил. Христианство и мораль. М., 1912, Волны вечности, Зонов А. С. Календарь для каждого. М., 1913 и в журн. ‘Слушай, земля!’ (1909. No 6, под загл. ‘Все — для всех’) и ‘Новая земля’ (1911. No 11). В журн. ‘Ежемесячное приложение к ‘Живописному обозрению’ (1892. No 1), под тем же загл. и с подзаг. ‘Легенды’ и за подписью: ‘Д. Мережковский’ опубликованы фрагменты, явно имеющие отношение к замыслу поэмы: об этом свидетельствует не только общность загл., но и тот же размер и источники. Отсутствие автографов и материалов к поэме не дает возможности реконструировать историю текста, но можно предположить, что перед нами публикация поэтического переложения ‘легенд’, не включенных автором в основной текст (см. ‘Другие редакции’). По возможности уточняем источники, которыми пользовался Мережковский: 1) Acta sanotorum quotquot toto orbe colunun vel a catholicis scriptoribus celebrantur aliarumque gentium collegit <...> Operam et studium contilit Godefridus Henschenius [в 66 т.]. 1734—1910. Т. 49. Octobris. II. Antverpiae, 1768, 2) Fioretti ou Petites Fleurs de S. Franois d’Assises, traduites abbe A. Riche. Paris, 1847 (2-е изд.: Paris, 1865), 3) Legende de S. Franois d’Assises: Manuscrit du XIII sincle, publie par Symon Latreiche. Paris, 1862 (2-е изд. Paris, 1865), 4) Chalipp (Candide). La vie de S. Franois, instituteur de l’ordre des frures mineurs. Paris, 1736 или: Chalipp (Candide). La vie de Saint Franois. V. 1-2. Paris, 1728 (которую из книг имеет в виду Мережковский — не ясно), 5) Hase Karl. Franz von Assisi. Leipzig, 1856, 6) Renan E. Nouvelle e tudes d’Histoire Re ligieuse. 2 ed. Paris, 1884 (издание имелось в Императорской Публичной библиотеке и можно предположить, что именно им пользовался Мережковский, 7) Ozanam Frederic. Les Pontes Franciscains en Italie au XII sincle. Paris, 1852.

Поэма получила неоднозначную оценку. Если рецензент ‘Нового времени’ нашел в ней ‘много прекрасных мест’ (1903. 3 декабря, No 9968, прилож.), критик РМ указал, что она написана ‘гладкими стихами’ и читается ‘не без удовольствия’ (1892. No 7. С. 299, ср.: Измайлов, с. 139), а А. А. Смирнов назвал ее, наряду с некоторыми другими поэмами сборника, ‘очень интересной’ (МИ. 1903. No 15. С. 166). — то А. И. Богданович сурово осудил ее за ‘слащавость и наивничанье вместо детской веры и простоты великого западного подвижника’ (МБ. 1904. No 1, отд. 2. С. 84). К образу Франциска Мережковский возвращался неоднократно, в том числе и в последние годы жизни, посвятив ему монографическое исследование в жанре религиозно-философского эссе ‘Франциск Ассизский’, составившее третий том в серии ‘Лики святых’ (Париж, 1938, то же: Берлин, 1938).

Франциск Ассизский (1181 или 1182—1226) — легендарный итальянский проповедник, основатель ордена ‘меньших братьев’, автор религиозно-поэтических произведений. Для Мережковского — один из предшественников ‘новой церкви’.

Умбрия — область центральной Италии, во времена Франциска так называли территорию, где до римлян жили древние умбры, отдельные города этой области имели собственных правителей, в том числе — Ассизи и Перуджа, при Франциске в этой области постепенно укреплялась власть Папы.

Кремон — с XI в. город-крепость на севере Италии.

Собиралось в лавке у Франциска и т. д. Эпизод, изложенный в третьей главе и взятый из жизнеописания Челано, Мережковский так передал в своей поздней версии жития Франциска: ‘А в другой раз, может быть, стоя за прилавком и торгуясь с прекрасными дамами, занят был этим так, что отказал просившему с улицы нищему, и когда потом вспомнил об этом, то сгорел от стыда…’ (Мережковский Д. Франциск Ассизский. Париж, 1938. С. 79).

Левретки — маленькие комнатные собачки с короткой одноцветной шерстью.

Для отца он сделать все готов и т. д. Иначе рассказал этот эпизод поэт в своей монографии: здесь Франциск выбрасывает заработанные деньги в пустой церкви, и отец их находит. В исторической биографии Франциск отдал их священнику церкви св. Домиана и, когда тот, испугавшись гнева отца, не принял кошелек, бросил его на подоконник и остался в церкви. Отцу он возвращает их на суде.

Вы не лучше ль лилий полевых и т. д. Сравнение восходит к проповеди Христа: ‘И об одежде что заботитесь. Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут. Но говорю вам, что Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них’ (Мф., 6:28—29).

Да приидет Царствие Твое — см. примеч. 223.

Папа Иннокентий — Иннокентий III (1160 или 1161 — 1216), ставший Папой в 1198 г., разрешил Франциску и его ученикам проповедовать свое учение, утверждение же устава ордена Франциск получил от следующего Папы — Гонория III в 1223 г.

Минореты — от латинского выражения ‘fratres minores’ (‘меньшие братья’) — так называли себя члены братства, основанного Франциском Ассизским в 1207—1209 гг. Их учение зиждилось на соблюдении евангельской нищеты и аскетизма, позже при содействии папства братство было превращено в монашеский орден францисканцев.

Апеннины — горная гряда в Умбрии.

Пьемонт — северо-западная область в Италии, находившаяся во времена Франциска под властью различных правителей и входившая в разные области, позже небольшое Пьемонтское королевство было тесно связано с Савойским герцогством.

Савойские долины. Вероятно, речь идет о долине между городом Мартинье и Женевским озером, т. е. о долине в горной, альпийской области этого герцогства (ныне во Франции).

Сполето — город в центре одноименного герцогства, которое во времена Франциска дважды переходило под юрисдикцию Папы.

Он скорбел и думал и т. д. В указанной монографии Мережковский так излагает этот эпизод: ‘…Трижды искал мученичества в Крестовых походах: в первый раз в 1212 году в Сирии, во второй — в 1215 году в Марокко, в третий — в 1219 году в Египте <...>. В 1219 году при взятии Дамиетты крестоносцами увидел впервые лицом к лицу ужас войны. Если бы мы лучше знали эти дни Франциска, о которых очень мало говорит история, а легенда не говорит почти совсем, то, может быть, мы увидели бы в жизни его поворотную точку. Главное дело, для которого он шел в крестовые походы, — обращение неверных — не удалось. Он возвращался ни с чем или со смертью в душе, во всяком случае, из последнего похода уже не таким вернулся, каким в него пошел: понял, наконец, страшную косность людей, тяжесть и медлительность времени, понял, что лев ляжет с ягненком не так скоро, как ему казалось, и царство Божие страшно от него отдалилось’ (Франциск Ассизский. С. 200—201).

Льется кровь / Вот уж третий век за гроб Господень. Речь идет о крестовых походах (1096—1270 гг.) на Ближний Восток (в Сирию, Палестину и в Северную Африку), организованных западноевропейскими феодалами и католической церковью.

Дамиетта — город в Египте.

Сарацины — название, данное крестоносцами вначале арабам, а затем распространенное на турок и мусульман Северной Африки.

Меледин (Мелим-эль-Камель, 1218—1238) — султан Египта из династии Эйюбидов (Айюбидов), явившихся главными организаторами борьбы с крестоносцами.

Раз в пещере, в зимний холод, поздно и т. д. Этот эпизод с отсылкой на те же источники (Челано и Бонавентура), но совершенно иначе изложен в монографии Мережковского (Франциск Ассизский. С. 181—183).

Риво-Торто — дословный перевод ‘извилистая речка’, в своей монографии Мережковский объясняет, что так называется местность вблизи горы Св. Демиана в долине Умбрии (с. 128), здесь Франциск основал свое селение.

Руфино (ум. в 1270) — один из любимых учеников Франциска, присоединившийся к нему в 1210 г., принадлежал к семье Шифи, по некоторым сведениям, был родственником св. Кьяры, автор неофициальной (т. е. не заказанной церковью) биографии Франциска — ‘Legenda trium sociorum’, использованной Мережковским.

‘Тебе — хвала, Тебе — благодаренье’ и т. д. Вся седьмая глава второй части — довольно точный перевод ‘Кантики брату солнцу’ (‘Cantico di Frate Sole’, 1224) Франциска Ассизского, Мережковский сохранил размер подлинника (нерегулярную рифмовку, строфику и метрику), но изъял четыре стиха (‘О примирении’) из середины ‘Кантики’, возможно, потому, что они были вставлены Франциском позже (после того, как он примирил епископа и синьора Ассиз). Более точный перевод второй и восьмой строф ‘Кантики творению’ (др. загл. этого произведения Франциска) см. в указ. монографии Мережковского (с. 219 и 220).

Альверно — гора Апеннин в верховьях реки Арно, на которой в 1224 г. Франциску явилось чудесное видение распятия и он получил стигматы.

Только плоти слабою преградой и т. д. Далеко не так идиллически описывается смерть Франциска в монографии (см. с. 222—224).

‘Дети, Я не долго с вами буду <...> с Моим Отцом’ — неточное поэтическое изложение глав 13 (33—35) и 14 (18—21) Евангелия от Иоанна, ср.: ‘Дети! Недолго уже быть Мне с вами. Будете искать Меня <...> Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. Потому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою <...> Не оставлю вас сиротами, приду к вам <...> В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас. Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня, а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцом Моим, и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам’.

Источники: Мережковский Д. С. Стихотворения и поэмы / Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания К. А. Кумпан. (Новая Библиотека поэта) — СПб.: Академический проект, 2000 — 928 с.

Дмитрий Мережковский

Франциск АссизскийЛегенда

Примечания:

Читайте также:

Франциск Ассизский
Легенда