Фольклор
Фольклор
Фольклор, Аничков Евгений Васильевич, Год: 1900
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Евг. Аничков
— дословно ‘народоведение’. Этот термин изобретен в Англии в середине XIX века для обозначения одним словом древних верований, предрассудков, обычаев, обрядов, пословиц, заговоров, поговорок, песней и сказок, до сих пор еще живущих в простонародной среде по традиции (см. статью Thoms’a в ‘Athenaeum’, 1846, стр. 862). От античной древности до нас дошли только отрывки народных песен (они собраны у Berck-Hiller’a, ‘Anthologia Lyrica’, Лпц., 1897), сказок (напр. сказка об Амуре и Психее в пересказе Апулея) и пословиц (собр. в ‘Novus Tesaurus Adiagiorum’ Биндера, Лпц., 1866, и Otto, ‘Die Sprichw rter der’R mer’, Лпц., 1890). Все это сохранилось случайно: интереса к Ф. в древней письменности не было вовсе. Гораций называл народные песни oprobria rustica. В трактатах по религиозным древностям — напр. у Макробия и в ‘Fasti’ Овидия — тщательно собирались, однако, сведения о народных поверьях и обрядах. Это был языческий Ф. С распространением христианства язычество дольше всего сохранилось в деревнях, слово сельский = paganus стало постепенно синонимом язычника (отсюда поганая вера, le paganisme). Пышное жреческое язычество с его празднествами и играми давно уже исчезло, когда в деревнях продолжали существовать и даже как бы усиливались старинные верования римлян. Так, в календарях времен имп. Валентиниана I вместо исчезнувших официальных языческих праздников отмечаются праздники народные (см. особенно ‘Calendarium rusticum’, изд. Моммзена в ‘Corpus Inscr. Latin.’, I). Христианская церковь относилась терпимо к языческому Ф. По временам она даже старалась освятить и узаконить древние сельскохозяйственные обряды (см. у Usener, ‘Re l igionsgeschichte Untersuchungen’, Бонн, 1889, т. II). Постепенно эти обряды стали приурочиваться к возникавшим христианским праздникам. Праздник первого выгона скота в поле совпал, напр., с днем св. Георгия. Летний солнцеворот (Палилии) отождествился с Ивановым днем. Празднование уборки хлеба и винограда приурочивалось то к Ильину дню, то дню св. Мартына. Январские Сатурналии слились с Рождеством, мартовские — с мясопустной неделей. Пасха заменила в народном календаре старый сельскохозяйственный праздник Марса. Св. Георгий, позднее св. Федор, св. Борис, св. Николай стали покровителями скотоводства и посева, Илья-пророк стал громовником и ‘жнеей’ и т. д. Языческий Ф. стал Ф. христианским (о христианском Ф. см. А. Н. Веселовский, ‘Разыскания в области духовного стиха’, А. Кирпичников, ‘Св. Георгий и Егорий’, СПб., 1878, . Аничков, ‘Св. Николай и Микола Угодник’, СПб., 1892, в ‘Зап. Неоф. общ.’, А. Н. Веселовский, ‘Гетеризм и побратимство’, в ‘Журн. Мин. нар. просвещения’, 1894, февраль). Преследование христианской церковью простонародных верований и так назыв. двоеверия начинается в VI в. на соборах в Арле и Толедо. Памятники относящейся сюда обличительной литературы составляют наиболее ценный источник по Ф. Таковы знаменитая проповедь св. Елигия, сочинение Мартына Брокара ‘De correctione rusticorum’ (см. Caspari, ‘Kirch. Gesch. Anecdota Christiania’, 1883), ‘Indiculus superstitiorum et paganiorum’ (см. толковое издание Zibr’a, ‘Zeznam povr a zvyklosti pohanshych’, Прага, 1894), такова же и наша Кормчая 1272 г. Насколько ничтожны были, однако, результаты этих обличений, видно хотя бы из того, что в весеннем очистительном обходе поля (lustratio agri, Cato, de agric., CXLI) еще в XVI в. в Германии принимает участие священник, а у русинов эти обходы приняли вид крестных ходов. Множество материала по Ф. содержится в средневековой поэзии, столь близкой к народной словесности. Материал этот рассеян и в романсах, и в песнях труверов и миннезингеров. Например трувер в. Адам де ла Галь сочинил рождественскую песню, схожую с нашими колядками (Nol), а в драматической пьесе Jeu d’Adam воспользовался известным сказочным сюжетом о предрекании будущности тремя феями, причем несчастья предсказывает злая колдунья, которой не приготовлено прибора на пиру. В эпоху Возрождения поэзия также не гнушается намеками на народные поверья и заимствованиями в народном творчестве. Данные по Ф. у Шекспира послужили темой особой монографии: Dyer, ‘The F. of Shakespeare’ (Л., 1875). С наступлением эпохи Реформации начинаются новые преследования народных обрядов и поверий. То, что католическая церковь терпела, а иногда и поощряла, проповедники Реформации бичуют как идолопоклонство. Отсюда новая серия источников по Ф. Таковы, наприм., книги Stubbs’a, ‘Anatomy of Abuses’ (1585), и Seb. Frank’a, ‘ Warhaftlige Beschreibunge aller Theile der Welt’ (1567). С появлением ‘Стоглава’ и позднее ‘Духовного регламента’ усиливается и у нас преследование скоморошества и народных обычаев. Последние сочинения по Ф. , имеющие обличительный характер (Wuttke, ‘Der de utsch Volksaberglaube der Gegenwart’, 1869, Trede, ‘Der Heidenthum und die r mische Kirche’, Гота, 1889-91), исходят также из протестантской среды. Записывание материала по Ф. без всяких посторонних целей начинается с конца XVIII в. Первые собиратели относятся к Ф. как к курьезу. Таково, например, сочинение Brand’a ‘Observations on the popular antiquities’, изданное в свет впервые в 1813 г. (следующее издание относится с 1841 г., после него эта книга переиздается периодически в ‘Bohn’s Antiquarian Library’). Такого же типа и книга Chesnel de la Charhouclais, издавшего под псевдонимом de Nore ‘Coutumes, mythes et traditions de la France’ (П., 1846). Сюда же надо отнести и первое собрание немецких сказок, сделанное в конце XVIII в. Музеусом. В России интерес к бытовой русской старине проснулся в век Екатерины. Он выразился сначала в художественной литературе, в драмах и операх, черпавших сюжеты в народных преданиях и народном быту. В этой еще мало обследованной литературе первое место занимает Чулков. Он впервые сделал попытку издавать и народные песни. Интерес к Ф. вызвал появление ‘Опыта повествования о древностях русских’ Успенского (Харьков 1811). В начале XIX в. появляются труды Сахарова, Снегирева и Терещенки. У южных славян собирание по Ф. начинается неутомимой деятельностью Вука Караджича. Южно-русский Ф. на первых порах разрабатывается поляками (Жигота Паули, Голембиовский и др.). Новую струю влили в Ф. романтические веяния. ‘Stimmen der Vlker’ Гердера и ‘Сказки Гримма’ дали фольклору особое оживление, вызвали к нему особенно сильное сочувствие. С этого времени, главным образом под влиянием ‘Германской мифологии’ Гримма, начинается и научная разработка данных по Ф. На первых порах Ф. представлялся исключительно пережитком религии греков и римлян у романских народов и новогреков, религии Одина у германцев и Перуна у славян. Первобытные религии понимались при этом как мифологии, т. е. как поэтические рассказы о богах. Мифологами руководит чисто романтическое стремление к ‘седой старине’. Они прежде всего стараются восстановить веру предков в возможно большей полноте. В России отцом этого направления должен быть признан Афанасьев. К нему принадлежат Срезневский, Костомаров, Ор. Миллер, Ефименко, Барсов, Фаминцын. О каких бы чисто житейских явлениях ни шла речь в народных сказках, песнях и обрядах, они толкуются представителями мифологической школы как отражения сложной системы языческой религии. Герои былин и эпических поэм, сказок и лирико-эпических песен считались заменившими древних богов. На песни, сказки и обряды легло лишь наслоение современных житейских условий, сняв которое, можно добраться до мифов, лежащих в основе всего. Такого мнения держался Буслаев. Мифологическая школа в Ф. развивалась дальше под влиянием успехов сравнительного языкознания. Как индоевропейские языки при их сравнительном изучении представляются результатом дифференциации одного индоевропейского праязыка, так и отдельные мифологии греков, римлян, германцев, славян и индийцев были признаны дальнейшими разветвлениями более древней религии древних арийцев. Методы, установленные в языкознании, казались приложимыми и к Ф. Отдельные сюжеты сказок и песен, отдельные действа обрядов у разных индоевропейских народов оказались столь же схожими между собой, как и корни отдельных слов. Так народился сравнительный Ф. в параллель к сравнительному языкознанию. Подобно тому, как в центре сравнительного языкознания ставилось изучение санскрита, в центре сравнительного Ф. было поставлено мифологическое толкование древнейших индийских Вед. В языкознании было распространено мнение, по которому язык есть первоначально акт поэтического творчества, религия точно так же была признана поэтическим олицетворением сил природы. Речь шла только о том, олицетворялись ли в первобытной религии арийцев небесные светила, или атмосферические явления, или растительность во всех ее разновидностях. Первая теория, так назыв. солярная, имеет своими приверженцами до сих пор исследователя кельтской мифологии Gaidoz’a (см. ‘Le Dieu Gaulois du soleil et le symbolisme de la roue’, П., 1886, и ‘Un vieux rite mdical’, Пар., 1892), y нас ее держался проф. Воеводский. Вторая теория есть создание общих усилий А. Куна и Шварца, она отразилась и на сочинении Афанасьева, самое заглавие которого заимствовано у Шварца. Третья теория принадлежит Мангардту, она получила в последнее время особое развитие под влиянием последователей Мангардта-Соботки (‘Rostlinstvo v n rodnim podni slovansk m’, Прага, 1879) и Frazer’a, (‘Golden Bough’, Л., 1890, 2-е изд. 1901). Воззрений Мангардта придерживается и Roscher, редактор ‘Ausf hrliches Lexicon der Griech. R m. Mythologie’ (Лпц., 1894 и след.). Мифологические теории в Ф. страдали, главным образом, недоказанностью своих выводов. Историкам литературы пришлось разбивать одно за другим толкования мифологами различных сюжетов народного эпоса и народных сказок. В их среде создалась совершенно иная система объяснения сходства в народной словесности различных народов. Она ничего не имеет уже общего с методами языкознания. Эта система называется теорией миграций, или теорией заимствований, или исторической теорией. Постепенно историки литературы отняли от мифологов почти всю народную словесность. А. Н. Пыпин говорит, что построения о религии древних славян могут в настоящее время основываться только на наблюдениях над обрядами современного крестьянства. К изучению обрядов теория заимствования могла быть только очень слабо применена. Распространение латинского слова calendae в особом значении на обрядовые действия почти всех европейских народов (коляды, , col indele, calendas mayas и т. д.) ясно показывает, что античный Ф. отразился на Ф. современном. На такой же факт миграции указывает и судьба античного праздника dies rosae (Rosaria, ‘), превратившегося у славян в Русальную неделю и давшего имя русалкам. Но это лишь частичные заимствования, они стали возможными только потому, что забредшее вместе с христианством античное обрядовое представление встретилось у славян с аналогичными обрядовыми явлениями. В последнее время теория заимствования видоизменилась в так наз. теорию скрещиваний, или встречных течений. Слабая сторона теории заимствования заключается в том, что она вовсе не объясняет самого происхождения какого-нибудь сказочного сюжета, песенного мотива или обрядового действия, а ведается только с распространением уже возникшего. В этом отношении теория заимствований не могла быть противопоставлена мифологической теории. Иное дело теория антропологическая, возникшая с появлением ‘Researches in the early history of mankind’ Tylor’a (1865) и ‘Der Men s ch In der Geschichte’ Bastian’a (1860) и приложенная к Ф. Lang’ом в его ‘Myth, custom a. religion’. Антропологи, расширив свои наблюдения за пределы индоевропейских народов, констатировали присутствие наиболее распространенных представлений индоевропейского Ф. не только у семитов, китайцев, тюрков, монголов, но и у современных дикарей. По мнению антропологической школы, все человечество проходит через одни и те же стадии умственного развития. Этим стадиям соответствуют известные понятия и представления, возникающие совершенно самостоятельно у весьма различных народов. Современный Ф. представляет собою не что иное, как пережитки этих древних понятий и представлений. Все человечество прошло, например, через такую форму сознания, в силу которой оно прибегало к очищениям и заклинаниям. Способы для этого употреблялись различные, но первооснова их была одна и та же. Чтобы вызвать дождь, и дикарь, и современный крестьянин пускают в ход симпатическое заклинание, для этого он либо разводит костер, чтобы изобразить в виде дыма грозовую тучу, либо бросается в воду, чтобы стать заранее мокрым, либо обливает особую фигуру водой (костры патагонских заклинателей дождя, бросанье в воду майского дерева в Германии, Марены или Купала у славян, обливание сербской Додолицы, греческой Перперуги, немецкого Wasservogel). Результатом первобытной системы родства явился тотемизм (см.), отсюда существующий у всех народов культ дерева, культ воды, культ некоторых животных (бык, медведь и пр.). Связано с тотемизмом так наз. табу (см.), такие рассказы, как сказка ‘Амур и Психея’, основанная на представлении о табу, встречаются повсеместно. На почве первобытных форм брачных отношений возник левират (см.). Теория левирата и должна лечь в основу толкования таких эпических общих мест, как рассказ о возвращении Одиссея на Итаку и былина об Алеше Поповиче и Добрыне Никитиче (см. статьи Crooke’а в ‘Folk-Lore’ IX, 1898, стр. 97, и А. Н. Веселовского в ‘Жур. Мин. нар. просвещ.’, 1898 г.). Антропологическая теория не противоречит теории заимствований: многие видные представители этой последней теории целиком принимают и антропологическую теорию. К ней, например, в значительной степени склонился в последнее время А. Н. Веселовский. Главнейшее различие между мифологической и антропологической школами состоит в том, что последняя видит в составе современного Ф. не одни только пережитки религиозных верований. Даже народные обряды, по мнению антропологов, не имеют в большинстве случаев ничего общего с мифологией. Обряды свадебные интересны, напр., как в высшей степени важный материал для изучения первобытного брака (см. недавнюю работу Волкова ‘Rites et usages nuptiaux en Ukraine’: ‘Anthropologie’, II, стр. 160-180, 408-497 и 517-587, III, стр. 541-588), даже так назыв. сельскохозяйственные обряды в настоящее время объясняются как приемы заклинания и очищения, а не как пережиток языческих культов. Если Pfannenschmid (‘Germanische Erntefeste’, Ганновер, 1878) полагал, что сельскохозяйственные обряды помогут ознакомиться с формами богослужения древних германцев, то Фрезер (во 2-м издании ‘Golden Bough’) объясняет большинство весенних и осенних обрядов как приемы первобытной магии. Во введении, где он излагает свою точку зрения, он определяет магию как теорию скорее научную, чем религиозную. Ф. оказывается, таким образом, отражением такого древнего периода в жизни человечества, который предшествует образованию религии как отдельной формы сознания. Как справедливо заметил Schultze (‘Psychologie der Naturvlker’, Лпц., 1900, стр. 213-214), гораздо правильнее говорить ‘первобытное мировоззрение’, чем ‘первобытная религия’: первое слово обнимает собою и философию, и религию, и право, и науку. Оно совершенно точно обозначает тот комплекс комбинируемых совершенно иначе, чем у современного человека, представлений, познаний и убеждений, который вызывает первобытного человека на тот или иной поступок, определяет у него тот или иной порядок рассуждений. Фрезеру возражали (см. ряд статей в ‘Folk-Lore’ 1901 г.), что термин ‘магия’ не совсем подходящий. Первобытные заклинания и очищения еще не могут быть названы магией: они слишком просты и непосредственны. В общем, однако, точка зрения Фрезера вполне правильна. В современном своем виде Ф. стал, таким образом, наукой исключительно описательной. Он не преследует никаких самостоятельных целей, служа лишь своими материалами различным отраслям социологии. Без Ф. не обойдется теперь эстетик, постольку поскольку он займется поэтикой или вообще теорией искусств (см. например Scherer, ‘Poetik’, Берл., 1888, Grosse, ‘Die Anfnge der Kunst’, 1 893, A. H. Веселовский в напечатанных главах его ‘Поэтики’, ‘Ж. M. H. Пр.’, 1898, 1899 и 1900 гг.). Историку религий Ф. необходим для установления самых первобытных форм религиозного сознания (см. последнее изд. ‘Первобытного человечества’ Тайлора и первый том Chantepie de la Saussaye, ‘Lehrbuch der Religionsgeschichte’, Лпц., 2-е изд., 1897). К нему прибегают историки права (см. работы M. M. Ковалевского, ‘Первобытное право’, M., 1886, его же, ‘Современный обычай и древний закон’, 1886, его же, ‘Modern Cu s toms a. ancient Laws of Russia’, Л., 1891 и др.). В область Ф. естественно заходит и историк литературы: на рубеже между Ф. и историей литературы стоят многие работы Г. Париса, А. Н. Веселовского, И. Бедья, Либрехта, Гастера и др. Делались попытки применить данные Ф. и к этнографии (см. напр. Gomme, ‘Ethnologie F.’, Лпц., 1893). При таком разнообразии в научном применении результатов фольклористических исследований специалисты по Ф. охотно берут на себя лишь скромную роль собирателей материала. К чистому собиранию, без попыток систематизации и тем более научного толкования, склонились многие фольклористы и вследствие разнообразия предложенных теорий. Самое собирание по тем трудностям, какое оно представляет даже в том случае, когда собиратель ограничивается одной какой-либо местностью, способно поглотить все силы одного человека. Очень немногие собирательские труды делают поэтому даже попытки подобрать параллели к издаваемым сказкам, песням, пословицам или описаниям обрядов. Из подобного рода попыток выделяются издания англ. сказок Джекобса, румынск. Шейнеану и французских Коскэна (см. Сказки) и народных песен — английских Чайльда, пьемонтских графа Нигры и французских Ролланда (см. Песни). Обыкновенно собиратели довольствуются одним изданием сырого материала. Данные Ф. записываются в настоящее время далеко не только из уст народа. На западе Европы для этого время безвозвратно прошло, упущено оно в значительной степени и в России, и у славян. Если в самом начале XIX столетия народ еще помнил много заветных преданий старины, то с распространением грамотности и нивелирующего обязательного образования в школах эта пора миновала. Собиратели последнего времени находят уже очень мало данных и принуждены иногда довольствоваться даже песнями и рассказами заведомо книжного происхождения. Современные фольклористы поэтому все более и более принуждены обращаться к различным старопечатным и рукописным сочинениям, случайно сохранившим ту или другую подробность народного бытования или вообще народной словесности. Старинные проповеди, судебные акты, песенники, мемуары, путешествия и проч. исследуются теперь самым тщательным образом в целях фольклористических изысканий. Такого рода работу представляют собою издания сицилийского фольклориста Pitre, ‘Biblioteca di tradizioni popolari siciliani’ (Палермо, вышло около 20 тт.). Питрэ должен считаться основателем областного Ф. За ним идут в Португалии Лейте де Васконселос и Брага, у чехов Зибрт, у поляков Кольберг, у тирольцев Цингерле, у украинцев покойный Губинский, проф. Сумцов, Волков и др., у белорусов Шейн и Романов. Во всех странах от Сицилии до Финляндии и от Восточ. Сибири до Швеции, Ирландии и Португалии возникают местные кружки и общества, тщательно собирающие данные по местному Ф. В России в последнее время обращается особое внимание на Ф. восточно-русских и сибирских инородцев, кавказских племен, литовцев и проч. Если некогда, как, напр., в труде Castren’a ‘Vorlesungen ber die Finnische Mythologie’ (СПб., 1853), интерес сосредоточивался на мифологии, то теперь исследователи становятся на точку зрения сравнительного Ф. К числу исследователей русских окраин принадлежат проф. Вс. Миллер и М. М. Ковалевский по Кавказу, Вольтер — по литовско-латышскому племени, проф. Смирнов, Первухин, Ядринцев и Потанин — об инородцах. Северо-восточные племена Сибири обследованы недавно особенно тщательно Серошевским и Богоразом (Таном). В Англии возник интерес к Индии и опять-таки не к древней индийской письменности, а к Ф. племен, населяющих современную Индию. Таковы старые труды Wilson’a ‘Essay s and Lectures chiefly on the Religion of the Hindus’ (Л., 1862) и более новые — Dolton, ‘Ethnology of Bengal’ (1878), и Crooke, ‘The Folklore of Northern India’ (Л., 1898). Фольклористический характер начинают принимать и описания быта дикарей. По теории Ф. см. Gomme, ‘Ethnology a. F.’ (Л., 1893) и ‘Handbook of F.’, Achelis, ‘Moderne V lkerkunde’ (Штутг.,1896), Andree, ‘Ethnographische Parallelen’ (Лпц., 1899), H. Schurtz, ‘Katechismus der V lkerkunde’. Отдельные обзоры по Ф. различных народов: А. Пыпин, ‘История русской этнографии’ (СПб., 1888 и след.), Pitre, ‘Bibliographia delle tradizioni popolari d’Italia’ (Палермо, 1894), Hauffen,’Beitr ge zur deutsch-b hmischen Volkskunde’ (Прага, 1896), Polivka, ‘Folklorystyka czeska’ (‘Wisa’, II, 1888). Журналы ‘Живая старина’ (1890 и след.), ‘Этнограф. обозрение’ (1889 и след.), отчасти ‘Киевская старина’ (статьи проф. Сумцова), изд. Имп. русск. геогр. общ.: ‘Этнографический сборник’ (прекр.), ‘Вестник Имп. геогр. общ.’, ‘Записки Имп. русск. геогр. общ.’, ‘Записки Восточно-Сибирск. отдел. Имп. русск. геогр. общ.’, малорос. ‘Етнографичний Збирник’ (видае наук. тов. iмени Шевченка) и ‘Вестник етнологии’, польские ‘Zbior wiadomoci do antrop. krajowei’ (Краков, 1877-1895),’Materia y antropologiczno-archeologiczne Wisa ‘ (Варшава, 1887 и след.), ‘Lud’ (Львов, 1895 и след.), чешские ‘esk lid’ (Прага, 1891 и след.), ‘Narodopisny Sbornik esko-slavansky’ (1897 и след.), болгарский ‘Сборник за народни умотворения, наука и книжнина’ (София, 1891 и след.), сербские, словинские и проч. — ‘Slovnik slovenskych narodnich piesmi, povesti i t. p.’ (vydava Matica slovenska vo Viedni, 1870), ‘Casopis macicy serbskeje’ (1880 и след.), ‘Братство’ (в Белграде, 1887 и сл.), ‘Glastnik Zemaljskog Muzeja v Bosni i Hercegovini’ (Сараево, 18 8 7 и след.), ‘Izveslja Muzejskega dustva za Kranjsko’ (v Ljubljani, 1890 и след.), ‘Српски етнографски Зборник’ (1894 и след.), ‘Zbornik za narodni ivot i obiaje Ju nich slovena’ (Загреб, 1896 и след.), ‘Slovnik masealnej slovenskej spolonosti’ (1896 и след.), немецкие — ‘Zeitschrift fr deutsche Mythologie und Sittenkunde (прекр.), ‘Bavaria’ (Landes u. Volkskunde, 1860-67), ‘Am Urquell. Zeitschrift zur Volkskunde’ (с 1890), ‘Zeitschrift des Vereins fr Volkskunde’ и ‘Zeitschrift fr sterreichische Volk skunde’ (в Праге, 1895 и след.), ‘Zur Volkskunde’ (1899 и след.), французские — ‘Melusine’, ‘Revue des traditions populaires’ и ‘La Tradition’ (1886 и след.), бельгийский ‘Bulletin de Folklore Wallon’, английские — ‘Folk-Lore Record’ (1878-1882), ‘Folk-Lo r e Journal’ (до 1890) и потом ‘Folk-Lore’, американский — ‘Amerikan Folk-Lore’, итальянский — ‘Archivio per lo studio delle tradizoni popolari’ (в Палермо).
Источник текста: >Словарь Брокгауза и Ефрона.