Гарем
Гарем
Книга стихов
Книга стихов
Книга посвящена Виктору Гюго.
Флорентинки, Д-Эрвильи Эрнст, Год: 1874
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Эрнест д’Эрвильи
07. Флорентинки
(Вольный перевод с французского).
Посвящено Леону Кладелю*
Две флорентинки встарь — (Но звон тех лет не стих,
всю власть держал в руках блистательный Лоренцо.) —
с утра в апрельский день вдруг выдали коленце,
решили навестить безумных и блажных.
Две дамы шли, смеясь заливисто и звонко,
метя по мостовой обилием шелков,
оставив почивать замученных дружков.
Лишь ласточка неслась за дамами вдогонку.
Их ночь была жарка от пира пылких чувств.
В объятьях было им и сладостно и любо.
Влажны и горячи, ещё горели губы.
Синели возле шей следы от страстных уст.
Из их очей вразлёт шли синие искринки.
Любой из ясных глаз напоминал цветок.
Как пестик посреди выглядывал зрачок,
реснички нежных век смотрелись, как тычинки.
Струя цветочный дух и заключивши грудь
под бархатным крестом закрытого корсажа,
они спокойно шли, но и премудрым даже
при виде этих дам не раз пришлось вздохнуть.
Их шаг был очень скор, летели вроде пчёлок
вдоль мраморных дворцов и пиний, ставших в ряд.
А сверху нависал весёлый виноград,
сплетаясь вдоль оград в зелёный светлый полог.
Речное серебро взметалось в высоту.
Громкоголосо пел рабочий люд вдоль Арно.
Монахи в клобуках то кучкой, то попарно,
без отдыха крестясь, несли хвалу Христу.
Томясь лишь о любви в своей мечте мятежной,
две грешницы зашли в большой соборный храм,
и там зажгли свечу, и помолившись там
Той Самой, что вверху снисходит к страсти нежной.
Нисколько не скупясь, отнюдь не по чуть-чуть,
дав милостыню всем беднягам колченогим,
всем хилым и больным, несчастным и убогим,
они, не утомясь, продолжили свой путь.
За рощею олив они нашли тюрьму,
похожую на ад, изображённый Данте.
Такое описать, при всём его таланте,
не так-то уж легко сумелось и ему.
К ним ветер доносил из рощи сквозь листву
не только пенье птиц, но вместе с ним печальный
щемящий сердце шум, то стон, то звон кандальный.
Там сумрачный кошмар творился наяву.
Смотритель не был там невежей и невеждой,
дарителей любил и не был тупорыл.
При виде двух сеньор, он двери отворил —
те двери, где навек прощаются с Надеждой.
В клетушках, в тесноте, там скучились созданья,
по пояс голышом, с руками в кандалах,
тела в конвульсиях и пена на губах,
в бессмысленных глазах — кровавое мерцанье.
Тосканки, лишь войдя, взмутили там всю тину.
Вид женщин был как шок. Там буря поднялась.
Наружу полились отчаянье и грязь.
Раздался бычий рёв. Пришла в восторг скотина.
Отчаянно тряслись решётки мрачных ям
от яростных рывков десятков жадных пальцев.
Ужасный бред терзал неистовых страдальцев,
и дикие слова летели в адрес дам.
Чудовищный спектакль! Воистину, нелепо,
красавицы, что вас, какой-то вечный зуд
заставил разбудить тот сумрачный закут
и вызвать взрыв страстей в скотах того вертепа.
Ужели страсть в мужьях совсем истощена
и сбитый их кремень не зажигает пламя?
Ужели груды чаш, раззолотясь боками,
не стали розоветь от крепкого вина?
Им нужно остроты! Им надобны приправы,
чтоб стал сильнее вкус объятий и страстей.
Румяна и духи не тешат без затей.
Без примеси грязцы для них пресны забавы.
Флоренция! Увы! Поди, попробуй, смой
с себя такой позор! Но так, а не иначе
тебя живописал художник твой Боккаччо.
Ты любишь подтрунить над гибельной чумой.
Чудовищный спектакль! ‘Но что, скажи, смотритель,
за юноша сидит в ближайшей из конур.
Вокруг него цветы. Он нежен, белокур.
За что он заключён в несчастную обитель?’
Тот рад был рассказать: ‘Убийца и поэт!
Я видывал тетрадь — он пишет очень мило.
На пальцах у него вы видите чернила,
а раньше в тех руках поигрывал стилет.
Но наш правитель добр — назначил лишь тюрьму,
не видя для себя в сопернике угрозы.
Да здравствует страна!’ — сказал, а дамы — в слёзы,
жалея молодца и плача по нему.
Визит был завершён. Им вновь светило солнце.
Задумчиво вошли в жасминовый боскет.
Смотритель вскинул горсть полученных монет,
улыбкой просияв при взгляде на червонцы.
ERNEST D’HERVILLY FLORENTINES
A LEON CLАDEL*
LAURENT LE MAGNIFIQUE etant gonfalonier,
Un gai matin d’avril deux dames florentines
Laisserent leurs amants а l’ombre des courtines,
Pour aller voir les Fous, caprice printanier!
Il tombait du grand ciel comme une douce joie ,
L’hirondelle aux yeux fins tourbillonnait dans l’air.
Les deux dames, riant d’un rire jeune et clair,
Balayaient le pave de leurs robes de soie.
Leur nuit avait ete charmante! — Sur leurs dents
La levre s’appuyait chaude, humide et vibrante ,
Leur col ou se gonflait la veine bleue errante,
Portait des longs baisers les vestiges ardents,
Leurs yeux qu’aureolait une teinte azuree
Brillaient, larges et purs , et leurs enormes cils,
Etamines d’ebene autour de noirs pistils,
Avivaient le regard sous la paupiere ambree.
Delicats, parfumes, et blancs, les seins captifs
Sous les barreaux croises des velours du corsage,
S’agitaient, ca et la, mettant au front du sage
Qui passe, et se souvient, des pensers fugitifs.
Or, rapides ainsi que les fauves abeilles
A travers la lumiere elles allaient gaiment,
Cotoyant les palais de marbre ou, par moment,
S’apercevait le haut des pins verts et des treilles.
Les mariniers chantaient sur les bords de l’Arno
Qui frangeait d’argent fin les rides de sa berge,
Et les moines rases, jaunis, en froc de serge,
Les doigts unis, priaient le divin Bambino.
Le cSur noye d’amour, les belles pecheresses
Dans l’йglise du Dome entrerent un instant,
Allumerent un cierge au rayon tremblotant
A Celle qui, la-haut, excuse les tendresses,
Puis, donnant sans compter aux pauvres malingreux
Qui grouillaient au soleil sur un lit de bequilles,
D’un pied alerte et sur les amoureuses filles
Reprirent leur chemin par les Jardins ombreux.
Entre les oliviers s’elevait seule et triste
La Prison des Dements, soupirail de l’enfer,
D’ou sortaient des sanglots, des voix, des bruits de fer
Comme en sut inventer Dante, le sombre artiste.
Le vent qui fremissait parmi les citronniers
Et les feuillages verts ou se dore l’orange,
Eparpillait au loin, ignoble et dur melange,
Avec les chants d’oiseaux les cris des prisonniers!
Bientot un guichetier de joyeuse apparence,
Qui se jouait du luth en bayant а l’argent, —
Ouvrit aux signoras d’un air tout obligeant
Cette porte ou l’on laisse en entrant l’Esperance.
Dans d’etroits cabanons, nus de la tete aux flancs,
Des etres se tordaient, comme au grand vent les chenes,
Aux pieds l’ordure, aux dents l’ecume, aux bras les chaines,
Avec des yeux vitreux et pleins d’eclairs sanglants.
Les Toscanes passaient, effleurant cette vase
Humaine ou, meles, tous les desespoirs germaient ,
Et les Fous, affames de femmes, les humaient
Comme les taureaux font, le mufle ouvert d’extase!
Et les grilles vibraient de ces trous tenebreux
Sous les avides doigts de ces pauvres tantales
Qui deliraient devant ces visions fatales,
Et leur jetaient des mots naivement affreux.
Spectacle atroce, o Dieu! — Femmes aux levres rouges,
Quel prurit vous obsede! et quel spasme effrayant
Cause donc le desir qui monte, en vous souillant,
Des sens exasperes des brutes de ces bouges!
Quoi! vos pales amants s’epuisent-ils en vain!
Et ces silex uses n’ont-ils plus d’etincelle!
Quoi! les pateres d’or d’oщ l’ivresse ruisselle
Ne peuvent-elles donc plus s’empourprer de vin!
Helas! piment infame! il vous fallait ces choses
Pour doubler leur saveur aux delires du lit!
Oui, leur parfum est fade et leur carmin palit
S’il n’est un peu de boue aux petales des roses!
O Florence! o blasee! et voila tes enfants!
Les reconnais-tu pas, toi, leur peintre, Boccace?
Que la peste revienne, et, causant avec grace,
Ils nargueront la mort, debauches triomphants?
Spectacle atroce, o Dieu! — Mais, la, dans cette cage,
Bleme sous des cheveux blonds et la face en pleurs,
Quel est donc cet enfant qui respire des fleurs ?
‘ Sais-tu son nom, geolier au florissant visage? ‘
— ‘ Ce n’est qu’un assassin, dames, repondit-il,
Poete, si j’en crois ses nombreuses tablettes,
Avant de parfumer ses doigts de violettes,
Il joua, m’a-t-on dit, de son stylet subtil ,
‘ Le Duc fut genereux , il fit incarcerer
Son rival seulement. Voila tout. — Sa folie
Est fort douce. — Que Dieu protege l’Italie! ‘
Les deux dames alors se mirent a pleurer.
Puis on les vit partir, moins roses, et pensives,
Lentement, a travers les bosquets de jasmins,
Tandis que le geolier faisait entre ses mains
Sauter des pieces d’or, et montrait ses gencives