ФИЛОСОФИЯ ПАТРИАРХАЛЬНОЙ ПРОСТОТЫ
ФИЛОСОФИЯ ПАТРИАРХАЛЬНОЙ ПРОСТОТЫ
‘Курьер’, 1901 г., No 182
В. Шулятиков, ‘Курьер’, 1901 г., No 182
Философия патриархальной простоты (М. О. Меньшиков), Шулятиков Владимир Михайлович, Год: 1901
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Владимир Шулятиков
‘Ужаснее всего состояние, когда нет культуры, когда временно нарушен многовековой строй жизни, а новый еще не успел сложиться. Изящество жизни расстраивается, как на плохо натянутой картине, очертания перекашиваются, делаются уродливыми. Каждый человек чувствует, что гармонические отношения его к обществу нарушены, исчезает поэзия жизни, интерес к ней. Человек еще держится на свете — своими личными привязанностями, но изменят они — и скука, как темная ночь, окутывает душу одинокого’.
Приведенные слова являются признанием писателя, действительно пережившего ‘переходную’ эпоху, бывшего свидетелем того, как одна ‘культура’ сменяла другую, как ‘старая’, ‘патриархальная’, ‘земледельческая’ Россия впервые основательно знакомилась с условиями промышленного капиталистического развития. В происходившем на его глазах, решительном ‘переломе жизни’, этот писатель — М.О. Меньшиков — один из последних могикан ‘восьмидесятых годов’ вместе с большинством своих старших современников-прогрессистов, не усмотрел ничего, кроме хаоса нарушенной гармонии. ‘Уродливые очертания плохо перетянутой картины’ сосредоточили на себе исключительно его внимание, скрыли от его взоров все положительные стороны ‘перелома’, не позволили ему оценить по достоинству исторического значения надвигающегося ‘индустриализма’. Почувствовав себя совершенно чуждым интересов новой развивавшейся жизни, он отказался вступить в какую бы то ни было сделку с ‘новым обществом’ и новой ‘общественностью’, он отвернулся от современной ему ‘толпы’, примкнул к лагерю ‘одиноких’ и, в ряде нравственно-философских трактатов, послал проклятие современной цивилизации.
Но, одинокий среди современной ‘толпы’, он, тем не менее, не дошел до последней степени одиночества: скука, подобная темной ночи, не заполонила всецело его души. Как часто случается с людьми ‘переходных’ эпох, его спасла восторженная привязанность к сложившемуся веками строю жизни. Он весь ушел в видения прошлого, и эти видения подарили его ‘одинокой’ душе мужество и надежду на более светлые времена в будущем.
Что представляют из себя его важнейшие сочинения: ‘Думы о счастье’, ‘Народные заступники’, ‘Начала жизни’, как не сплошное славословие патриархальной старине?
Его идеал — патриархальный род и патриархальная семья. Он убежден, что только в недрах патриархального рода и семьи может воспитываться тип истинного человека, он признает только такое общество, которое образуется из союза нескольких автономных родов и семей.
Большие общественные группы, сословия, государства и даже человечество, являются в его глазах ‘низшими формами общественности’ по сравнению с семьей.
Сущий предрассудок, когда уверяют, что семья первичная и семья простая форма общества. Семья не первичная форма даже исторически. До семьи, в эпоху так называемого ‘коммунального брака’ существовало уже общество в виде стада или стаи. Семья является значительно позднее, не в начале, а в средине развития общественности, и представляет не низшую, а высшую ее форму Только в семье человеческая группа достигает той сплоченности и свободы, которая делает ее организмом, (‘Начала жизни’, стр.102).
Этой органической сплоченностью отмечены также патриархальный род и патриархальные общины.
В древности поколения наслаивались на поколениях, сходивших в могилу. В каждом месте сохранялась вся сумма нараставшей медленно человеческой энергии, не рассеиваясь вокруг.
‘…В семье человек рождался, вырастал, старился и умирал, отделяя, как растения, клеточки, новые, органические, связанные друг с другом семьи. В течение веков дерево рода разрасталось в могучий лес человеческой породы, занимавшей данную площадь. Человек чувствовал себя в мире, ему глубоко родственном, сочувственном, и жизнь его входила в согласный хор окружающих жизней. Каждый член рода в каждое мгновение встречал поддержку расы, и индивидуальность расы обладала собирательной огромной душой. Отсюда вытекало богатырство наших предков, и физическое и духовное — в ограниченных пределах тогдашней жизни…’ (‘Начала жизни’, стр.93).
Главное несчастье всего человечества, по мнению г. Меньшикова, заключается именно в том, что накопленная в недрах патриархальных общин и родов жизненная энергия, в дальнейшем развитии истории, ‘рассеялась вокруг’, в том, что новая ‘культура’, соединивши механически громадные людские массы, разъединила ‘маленькие естественные группы, разрушила тесные семейные и родовые кружки людей, столь крепкие в прежние времена’.
Промышленный прогресс собрал людей в города, где между ними установились неискренние, холодные, зачастую враждебные отношения: подобные отношения проникли и в глубь семейной ячейки, коренным образом видоизменили ее характер. В городе стали немыслимы ‘постоянная трудовая и житейская близость всей семьи, непрерывный обмен всех впечатлений и мыслей, интересов и надежд’, который служит отличительным признаком патриархального семейного очага. Члены городской семьи уподобились разбредшемуся в разные стороны стаду.
Они живут каждый своими особыми интересами и стремлениями. Глава семьи: ‘погруженный в свою специальность, не понятную ни жене, ни детям, органически не связан с ежедневной домашней жизнью, — такой глава семьи часто гость у себя дома’. Его нельзя назвать товарищем жене, или детям: жена занимается туалетом, французскими романами, благотворительностью да сплетнями, интересы детей сосредотачиваются на области окружающего их школьного мира.
Все смутно чувствуют внутренний, немой разрыв, и та привязанность, которая естественно создается долгим сожительством, не всегда удерживает семью от распадения. Расходящиеся ежедневно родители невольно приобретают интересы вне семьи, даже дети, дающие столько восторгов, начинают их тяготить… Разброд семейный совершенно уничтожает всю поэзию ‘домашнего очага’, их дома, превращенного в гостиницу с нумерами, как бы отлетают лиры и пенаты, гении дружбы, влияние которых чувствуешь во всякой патриархально-трудовой семье (‘Думы о счастье’, стр.15).
Разрушено основное счастье человека — его родное гнездо, погасает кроткий пламень семейного очага — ‘единственный свет согревающий и нежгущий, около которого душа обретает мир’ ( , стр.13).
И по мере ‘того, как гаснет ‘кроткий пламень’, человечество лишается неисчислимых благ: только гений рода, по глубокому убеждению г. Меньшикова, может создавать людей ‘красивых, физически и душевно сильных, простых, свежих’, знакомых с полнотой жизненных ощущений, только в течение веков, в ряду поколений’ люди могут ‘собирать истинную привлекательность своего существа, собирать красоту, свежесть, силу, ум и даже доброту’.
‘Доброта, ум, талант — все это рождается в семье. Настоящее царство разума — в семье. Золотой век знаний и художеств был тогда, когда ‘они приобретались единолично, почти не выходя из семьи’: теперь же, ‘в век коллегий, академий и ученых обществ заметен скорее упадок, чем рост человеческого гения’.
В патриархальной семье также царство свободы, уравновешенных отношений, основанных единственно на взаимной любви, на чувстве родства и естественном взаимном сотрудничестве, не знающем принуждения.
В семье каждый человек обогащается ‘всем духовным богатством прочих членов семьи’, получает maximum жизненных ощущений, может наиболее ясно познавать свою личность, может наиболее полно проявить ее: он может наблюдать ежеминутное, непосредственное влияние своего ‘я’ на всех окружающих, убеждаться в своей собственной силе.
В патриархальной семье ‘даны почти все нравственные блага и общество едва ли к ним прибавляет что-нибудь’. Наконец, истинная поэзия жизни нашла себе приют только в идиллическом семейном кругу.
За пределами патриархальной семьи и рода открывается мир всевозможных жизненных терний, невзгод и напастей. Человек, выходящий за пределы этого мира, немедленно теряет свою свободу, становится жертвой принуждения. ‘Вне семьи начинаются отношения неуравновешенные, недостаточные или чрезмерные, оканчивается любовь, как связующее начало, и возникает принуждение’. Чем больше расширяется общественный круг, тем сильнее чувствуется это принуждение. Сначала человек знакомится с этикетом, сословной частью, т.е. с чем-то ‘принудительным, не вытекающим из воли личности’. В обществе, состоящем из миллионов граждан, принцип отношении устанавливается законом, человек ‘повинуется не любви, а страху’. Наконец, в международных отношениях ‘последним аргументом служит число штыков и пушек’.
Оторвавшись от ‘родного гнезда’, поддавшись соблазнам новой цивилизации, устремившись в поисках за ‘настоящим обществом’ и ‘настоящей жизнью’, человек, в сущности, только попусту растрачивает свою собственную личность, ‘рассеивает душу, раздвигает ее внимание и волю на необъятное пространство’. Эти поиски, эта излишняя подвижность ничего не дарует человеку, кроме тревог и горя, приносит ему не свободу, а анархию. И человеку, ‘как в взволнованном океане, в современной жизни труднее плыть, чем в старину. И никогда не было столько социальных крушений, как теперь, и никогда, может быть, человечество не было несчастнее’.
Несчастен человек, порвавший связи со старинными устоями, и потому, что, отдаваясь узкой специальности, которая требует работы преимущественно ‘грубых органов познания — зрения, слуха и проч.’, он начинает ‘захватывать отдельные, разрозненные мгновения’: мир представляется ему поэтому всегда в осколках, человек чувствует себя дробью в этом мире, отдельным атомом. А чувствуя себя отдельным атомом, органически не связанным с остальным миром, он проникается боязнью за свое личное существование, им овладевает страх смерти. ‘Страх смерти, мне кажется, есть главная ошибка изнервленного, неустойчивого разума на верхах культуры’.
Вне родовая и вне семейная культуры, ‘массовой, толповой тип жизни’, одним словом, оказывается источником всевозможных страданий и тревог, всего человеческого ‘безумия, невежества, злобы’. Поэтому г. Меньшиков обращается к современному человечеству с проповедью о необходимости вернуться к устоям старой жизни, создать опять патриархальную идиллию.
Создать патриархальную идиллию, осуществить мечту о золотом веке, по мнению г. Меньшикова, вполне возможно. Отдельные эпохи патриархального счастья, ‘то там, то здесь среди человеческого рода не только мыслимы, но уже существовали и существуют кое-где и теперь’, и притом неизменно за пределами городского общежития, среди природы, на благодетельном лоне ‘матери-земли’.
Г. Меньшиков указывает на пример ‘религиозных’ поселений.
Таковы уединенные колонии благочестивых поселенцев в пустынях американского Запада или у нас местами в Европе. Люди этого духа селятся небольшими общинами вдали от большого света, отказываются от соблазнов политики и богатства и среди живой девственной природы начинают новое существование, точно во вновь сотворенном для них мире. Трудясь в поте лица, по библейскому завету, люди свободные, мирные, беспорочные, не знающие войн и внутренних раздоров, — эти поселенцы в течение нескольких десятилетий дают могучую, красивую породу. (‘Начала жизни’, стр.360).
Осуществляется патриархальная идиллия и в деревне. Крестьянская семья, если она не тронута влияниями городской цивилизации, представляет из себя самодовлеющий, крепко сколоченный мирок.
Она — общая мастерская, так как весь труд семьи сосредотачивается около дома и семейного гнезда. Она — школа, так как грамоте ребятишек учат или старики, или старшая сестра. Она — библиотека, так как в ней, в божнице или в сундуках, всегда найдете старинные дониконовские книги, библию, жития святых, т.е. то, что считается стоящим вечного чтения. Наконец, такая изба и храм, так как лучший передний угол занят божницей, маленьким алтарем, к которому возносится молитва всей семьи много раз ежедневно. Такова истинно культурная хотя и первобытная семья (‘Думы о счастье’, стр.134).
И крестьянская семья должна служить прообразом идеальной, культурной и образованной семьи. Человечество, воздвигая здание ‘новой жизни, должно позаботиться об устройстве семьи-школы, семьи-библиотеки, семьи-музея, семьи-лаборатории, семьи-мастерской, семьи-храма’.
Для того, чтобы учиться, человеку не требуется ни университетов, ни академий, ни разных архивов и арсеналов науки. Огромные пособия не являются необходимостью даже для специалистов и двигателей науки. Достаточно вспомнить, ‘какими грошовыми средствами пользовались для великих открытий Галилей, Лавуазье, Фарадей, — в новейшее время Дарвин, не выезжавший из деревни, или Пастер, работавший на чердаке’. Не увлекаясь собиранием вещей ненужных, всегда можно устроить себе маленький научный кабинет, библиотеку, маленький музей или обсерваторию. В этих кабинетах и библиотеках могут получить необходимое образование дети, под руководством отца. Если ребенок здоровый и неглупый, он уже рождается с потребностью в образовании, и вы охотно покажете ему то, чего он не понимает сам. А ведь в этом и образование’.
В мастерскую семья обратится тогда, когда для мужчины представится возможность всю свою работу делать дома, на глазах семьи или, в крайнем случае, вблизи нее, — ‘как и теперь это еще держится в деревенском культуре’. Те роды труда, которые не могут быть соединены с семейным общежитием, должны быть признаны ненужными и неестественными. Мужчины должны подражать женщинам, а не наоборот. ‘Не женщины должны стремиться в адвокаты, судьи, губернаторы и проч., а я желал бы видеть этих последних — возвратившимся к семейному очагу’. ‘Женский вопрос должен быть не в том, чтобы выйти вслед за мужчинами из дома, а чтобы их вернуть домой’.
Но как добиться подобного счастливого ‘возвращения домой’, как перестроить современное общежитие, как заложить фундамент для нового здания человеческой жизни?
Единственно путем нравственного воздействия отдельных личностей. Подобно тому, как каждый член семейства неограниченно, ежеминутно влияет на всех своих ближних, точно также каждый член общества может оказывать неограниченное влияние на судьбы всех своих сограждан и целого общества. ‘Каждый влияет на всех и все на каждого, своим даже невысказанным согласием или несогласием. ‘Мы все непременно влияем друг на друга в меру душевной силы каждого, и это неуследимое, как стихия, влияние — самое существенное: оно создает миросозерцание, от которого безусловно зависит весь внешний строй жизни’. Если же личность, при всех своих стараниях, не может немедленно повлиять на общественную жизнь и если события общественной жизни складываются наперекор: ее стараниям, — это значит только, что личность недостаточно сильна.
Правда, по мере удаления от патриархального быта, в обществе все реже и реже встречаются люди сильные духом, но все же они существуют, и г. Меньшиков верит, что они в состоянии вернуть человечество на ‘путь истины’, другими словами, свои наблюдения над строем патриархальной общины он распространяет на весь человеческий род.
Такова, в общих чертах, законченная философская система М.О. Меньшикова. Его учение часто любят сопоставлять с учением гр. Л. Толстого, упуская при этом коренную разницу между ними: гр. Л. Толстой в своём протесте против городской цивилизации исходит из других совершенно оснований, а не из аналогии той патриархальной ячейки, которую идеализирует г. Меньшиков.