Н. Кареев.
Философия истории, Кареев Николай Иванович, Год: 1911
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Философия истории — определение Ф. истории. Под этим названием разумеют: 1) философское обозрение прошлых судеб всего человечества, а также истории какого-либо народа (Ф. истории Франции), какой-либо эпохи (Ф. истории французской революции) и т. п., 2) философское исследование общих законов исторического процесса, отвлеченно взятого, 3) философскую теорию исторического знания, а иногда и 4) практические уроки морального либо политического характера, которые могут быть извлечены из истории. Эта неопределенность термина позволяет подводить под общую рубрику Ф. истории очень несходные между собой задачи, возникающие из соприкосновения двух самостоятельных областей знания — истории и Ф. Реже всего и с наименьшим правом под понятие Ф. истории подводятся сочинения, заключающие в себе те или другие поучения на основании исторических фактов. Мало заслуживают этого названия и такие дисциплины, как историка (см.), историческая методология (см.) и т. п., ставящие своей задачей установление принципов исторического знания. Чаще всего термин понимается или исключительно в одном из первых двух значений, или в обоих вместе, в последнем случае обыкновенно не делают различия между задачами философского понимания прошлого, как оно было в действительности, и понимания того, как вообще происходит, какими силами создается и по каким законам совершается исторический процесс, безотносительно к каким бы то ни было данным временам и местам. С тех пор, как возникла социология (см.), исследование законов, управляющих общественными явлениями, а следовательно, и развитием общества или историческим процессом, в нем происходящим, взяла на себя эта наука, и за Ф. истории все более утверждается значение доведенного до известной абстрактности изображения действительного хода истории. Существует еще термин историософия, равносильный термину Ф. истории, он встречается во многих литературах, но не привился на русской почве. Больший ход получил у нас термин историология, но уже в более определенном смысле теории исторического процесса, отвлеченно взятого, его удобнее всего было бы употреблять вместо термина Ф. истории, оставив за последним исключительно первое из вышеуказанных значений. Первый, употребивший термин Ф. истории, был Вольтер, который таким образом назвал свой ‘Essai sur les moeurs et l’esprit des nations’. В общем под этим именем можно разуметь все попытки изображения прошлого или понимания сущности исторического процесса с точки зрения известного философского миросозерцания. Ф. истории может поэтому отражать на себе самые разнообразные системы и доктрины, может быть религиозной, метафизической и научной, религиозная может быть пантеистической и деистической (провиденциалистической, см.), метафизическая — иметь более мистический или более рационалистический характер, научная — отражать на себе идеи той или другой социологической школы. С другой стороны, Ф. истории заключает в себе и известные субъективные элементы (см. Субективизм), вследствие чего, напр., Ф. истории отдельных политических партий должна иметь различный характер.
Исторический очерк Ф. истории. Общие историко-философские построения стали возникать в очень давние времена. Учение древних о четырех веках (золотом, серебряном, медном, железном) уже заключает в себе известную Ф. истории, равно как и известная картина смены четырех монархий, ставшая краткой Ф. истории для всех средних веков. Первая, конечно, крайне несовершенная история человечества (‘Adversus paganos historiarum libri septem’) была написана в начале V в. нашей эры испанским священником Орозием, поставившим своей целью доказать, что введение христианства нисколько не ухудшило жизни народов. Историко-философский характер имеет и ‘De civitate Dei’ блаж. Августина, где вся история человечества рассматривается как борьба двух царств — божеского и дьявольского. Этими сочинениями был дан тон всей последующей провиденциалистической Ф. истории. В ее развитии особенно видное место принадлежит ‘Рассуждению о всемирной истории’ Боссюэта, которое, по мнению автора, должно было быть для истории отдельных стран и народов тем же, чем общая географическая карта является по отношению к частным. Настоящая Ф. истории получила начало лишь в XVIII в. Неаполитанский мыслитель Вико в своей ‘Новой науке’ развил прославившую его теорию, по которой все народы в своей исторической жизни совершают один и тот же путь и всеобщая история представляет собой вечный круговорот возвращения одних и тех же явлений. Сочинение по римской истории и ‘Дух законов’ Монтескье тоже имеют важное значение в зарождении историологии и социологии, они внесли в науку понятия закономерности общественных явлений и ‘основного течения (allure principale) исторической жизни’, в частности же выяснили влияние климата на историческую жизнь. Философский дух в историографию внесен был и Вольтером. Особое значение имела для всего дальнейшего развития Ф. истории новая точка зрения прогресса (см.), с которой во второй половине XVIII в. стали рассматривать историю человечества. Первым сформулировал ее Тюрго, за которым следует целый ряд других писателей, стоявших на той точке зрения, что история человечества есть история его постепенного совершенствования и что главную роль в этом совершенствовании играют роль успехи человеческого ума. Эту мысль особенно блестящим образом развил в самом конце XVIII в. Кондорсе в своем знаменитом ‘Наброске исторической картины успехов человеческого ума’. В Германии во второй половине XVIII стол. крупные труды по Ф. истории написали Изелин, автор ‘Philosoph. Muthmassungen aber die Geschichte der Menschheit’, Гердер, сочинение которого ‘Идеи о Ф. человечества’ является одним из главных трудов эпохи, и оставшийся малоизвестным, но заслуживающий большого внимании Пелитц (см.), автор ‘Grundlinien zur pragmatischen Weltgeschichte’. Гердеру, между прочим, принадлежит та заслуга, что он старается обосновать историю на естествознании. Пелитц написал свою книгу, которую сам характеризовал как попытку ‘свести всемирную историю к одному принципу’, под влиянием одной мысли Канта. В числе мелких статей знаменитого философа есть одна (‘Idee zu einer allgemeinen Geschichte in weltbrgerlicher Absicht’), где он доказывает необходимость философской обработки всемирной истории по плану природы, имеющему целью создание совершенного общества. ‘Может показаться странным, — говорит Кант, — рассматривать историю человечества так, как будто она на деле совершалась ради разумных целей, но эта точка зрения все-таки может быть рекомендована, как руководящая идея, и если ход истории определяется, таким образом, как бы a priori, то это не значит, что философ может пренебрегать изучением эмпирической истории. Этим замечанием Кант как бы предостерегал от того злоупотребления философией, которое было в ходу в немецком идеализме первой половины XIX в. Особое место в историологической литературе Германии занимает писатель XVIII в. Як. Вегелин, который в семидесятых годах XVIII в. поместил в ‘Записках Берлинской академии’ ряд статей (по-франц.) ‘О Ф. истории’. По его определению основу истории должен составлять простой и методический рассказ, Ф. же должна руководить им, ‘как бы скрываясь за занавесом’. Общий характер Ф. истории XVIII в. заключается в ее прогрессивно филантропическом и гуманитарно-идеалистическом тоне, в ее оптимизме и проповеди деятельного участия в жизни. В первой половине XIX в. особого развитая достигла Ф. истории в Германии, где, однако, она получила крайне ненаучное направление в философских школах Фихте, Шеллинга и Гегеля. Первый из них в своих ‘Grundzge des gegenwrtigen Zeitalters’ провозгласил следующий принцип: ‘философ, занимающийся историей, следит за ней по a priori пробегающей нити мирового плана, который для него ясен без всякой истории, обращение философа к истории вовсе не имеет целью что-либо доказывать, так как его положения доказаны ранее и независимо от всякой истории. Философ пользуется историей лишь настолько, насколько она служит его цели — и игнорирует все остальное, что этой цели не служит. Этот способ был бы совершенно недостаточным при простом эмпирическом исследовании истории, но он вполне позволителен для философа’. Фихте даже прямо утверждал, что задача философа — вывести из своего основного понятия все содержание опыта и что и на самом деле он может ‘a priori описать все время и все его возможные эпохи’. Шеллинг, часто противополагавший историческое философскому, как эмпирическое — априорному, и одно время даже говоривший о совершенной невозможности их соединения в Ф. истории, долго колебался между довольно несходными решениями вопроса, пока в конце концов не оставил эмпирическую историю совершенно в стороне, чтобы понять историю в трансцендентном смысле ‘эпоса, созданного в Духе Божием’ или ‘последовательно развивающегося откровения Бога’. В этом понимании эмпирическая история должна была подчиниться априорной схеме. Из школы Шеллинга вышла целая плеяда писателей, рассматривавших историю с этой мистико-метафизической точки зрения. Особой распространенности философское конструирование истории по априорному логическому плану достигло в эпоху господства системы Гегеля. В числе главных произведений этого мыслителя очень видное место принадлежит его Ф. истории (см.), в которой история человечества рассматривается как процесс самосознания всемирного духа, совершающийся по известному логическому плану, и действительный ход истории подгоняется к априорной схеме. Конструирование истории было, очевидно, прямым нарушением самых элементарных требований исторической науки, и в конце концов Ф. истории в духе немецкого идеализма сильно дискредитировала и саму мысль о Ф. истории. Одновременно с развитием в Германии метафизической Ф. истории в той же Германии и в особенности во Франции шла не только политическая, но и культурная борьба между реакцией и либерализмом, вносившая известную идейность (а иногда и прямую тенденциозность) в занятия историей. Во Франции, кроме того, возник утопический социализм, тоже имевший свои особые взгляды на историю. В духе культурной реакции занимался Ф. истории и написал под этим заглавием книгу (1828) Фридрих Шлегель, который усматривал цель Ф. истории в ‘историческом изображении хода восстановления в различные мировые периоды утраченного божественного первообраза человека’. Для Фр. Шлегеля, однако, вся новая история, начиная с гуманизма и Реформации, была чем-то вроде одной сплошной ошибки. К чести Шлегеля нужно прибавить, что он был противником конструирования истории по логическому плану. В духе клерикальной реакции рассматривал прошлое человечества и Гёррес в сочинении ‘Об основе, расчленении и последовательности всемирной истории’. Из либеральных историков эпохи заслуживает быть отмеченным Гизо, который хотя специально и не занимался Ф. истории, но оказал большое влияние на понимание сущности исторического процесса. Историологическими вопросами, кроме того, занимались во Франции Кузен, Жуффруа, Кине и Мишле (последние двое познакомили французов с идеями Гердера и Вико). Из числа утопических социалистов этой эпохи и у Сен-Симона, и у Фурье были свои Ф. истории — у последнего, впрочем, чисто фантастическая, сливавшаяся с его причудливой космогонией. Общая их черта — представление всемирно-исторического процесса как постепенно осуществляющего будущее гармоническое состояние человечества. В этом отношении сенсимонизм и фурьеризм лишь продолжали прогрессивную традицию Ф. истории XVIII в. В частности Сен-Симон создал целую историко-философскую формулу постепенного превращения военного общества в промышленное и последовательности состояний рабства, крепостничества и наемного труда, за которым должна последовать стадия труда общественного (см.), Сен-Симону принадлежала также первая мысль о социологии (там же). В эпоху Реставрации борьба между реакционной аристократией и либеральной буржуазией выдвинула во французской историографии идею борьбы классов, которой воспользовались в следующем периоде (после 1830 г.) и для освещения истории взаимных отношений буржуазии и пролетариата (Луи Блан). Наконец, к утопическому социализму примыкают во Франции еще два писателя, прямо поставившие себе историко-философские задачи. В 1833 г. Бюше, соединивший в своем миросозерцании преданность католицизму и увлечение якобинизмом (см. Французская революция), издал ‘Введение в науку истории, или науку развития человечества’, родственный ему по духу Леру написал историко-философский труд ‘О человечестве’ (1840). В обоих этих сочинениях историко-философская мысль погружена в глубочайший мистицизм. Если принять во внимание, что в первой половине XIX в. в двух главных странах, где развивалась Ф. истории, господствовали в этой области метафизика и утопизм, то можно сказать, что, за немногими исключениями, тогдашняя Ф. истории стояла на неверном пути. Вот почему со стороны настоящих историков по адресу Ф. истории высказывалось все больше недоверия и даже презрения. На новые пути выведена была Ф. истории только в середине XIX в. благодаря целому ряду писателей, которые поставили себе задачей освободить историю от теологических и метафизических влияний и создать положительную науку об обществе. Во главе этого движения стоял Огюст Конт, основатель социологии, автор одной из наиболее замечательных попыток Ф. истории. Его социальная динамика — не общая теория общественной эволюции, как он сам предполагал, а философский обзор истории человечества. Главный недостаток этого обзора — в том, что и он, подобно Ф. истории Гегеля, подогнан к априорной (по отношению к действительному ходу истории) формуле, тем не менее, заслугой Конта является постановка задачи научного построения Ф. истории. В том же направлении действовал и Бокль, который также формулировал необходимость поднятия истории на степень науки. Вообще во второй половине XIX в. Ф. истории развивается уже под сильным влиянием позитивизма, понимая это слово в широком смысле Ф., принципиально отказывающейся от метафизики и стремящейся опереться на данные и методы положительной науки. Бокль проложил в Ф. истории широкую дорогу натурализму, выдвинув на первый план влияние, оказываемое природой. Одно время (в 60-х и 70-х годах XIX в.) сильное влияние оказывал на Ф. истории социологический дарвинизм, пытавшийся объяснить историю факторами биологической эволюции. Несмотря, однако, на увлечение результатами и методами естествознания, общий характер позитивистической Ф. истории определяется ее основным тезисом о первенствующей роли умственного развития в исторической эволюции. Это — точка зрения Ф. истории XVIII в., возродившаяся с особой силой в эпоху новой эмансипации ума от мистики и метафизики. Основным законом исторической эволюции Конт считает закон трех фазисов миросозерцания, по Боклю, прогресс зависит от разработки положительных знаний и от их распространения в обществе. Тот же, в сущности, интеллектуалистический характер имеет и Ф. истории в гегельянской школе. В середине XIX в. Марксом и Энгельсом был сформулирован другой взгляд на историю, сущность которого коротко можно выразить словами: ‘объяснения эпохи нужно искать не в ее Ф. (или не в головах людей), а в ее экономике (или в состоянии производительных сил общества)’. Это так наз. экономический материализм (см.), который приобрел много последователей и оказал влияние на Ф. истории только в самом конце XIX в. Это направление возникло из сочетания гегельянства с учением французских историков о борьбе классов. Позитивизм, натурализм, экономический материализм наложили печать на всю историко-философскую литературу второй половины XIX в., но и в эту эпоху появлялось в свет немало сочинений по Ф. истории, в которых мы имеем дело, в сущности, с пережитками прежних точек зрения. Самым видным представителем историко-философского провиденциализма был Фр. Лоран, автор ‘Etudes sur l’histoire de l’humanit’, последний том которых посвящен Ф. истории: это, с одной стороны, подведение итогов всего труда, с другой — критика разных историко-философских теорий. Другие сочинения продолжают традиции метафизических систем, наиболее значительные из них названы ниже в общем указателе литературы. При большом разнообразии философских направлений, с точки зрения которых писались сочинения по Ф. истории, и при крайней неоднородности их содержания какая-либо точная их классификация в высшей степени затруднительна. Значительное их число имеет чисто религиозный и даже прямо вероисповедный характер. Резко-католическим направлением отличаются, напр., сочинения Фортмана, Гиро, Ружемона, Саркюса, другие могут быть названы чисто протестантскими (напр. Эйт), деистическими (Бунзен, Лоран и др.), мистическими (Молитор, а также Бюше и Леру — в духе гуманитарного социализма, Вронский — в духе польского мессианизма): иных несомненно религиозных писателей в этой области трудно причислить к какому-либо определенному направлению. Гораздо большее количество сочинений по Ф. истории написано с метафизической точки зрения, нередко в духе той или другой школы. Под влиянием Гегеля находились Бидерман, Цешковский, Розенкранц, Штутуман, Вера и многие другие, к числу которых нужно отнести и экономических материалистов, которые, усвоив метод Гегеля, отвергли, однако, его идеалистическую точку зрения. К видным последователям школы Краузе следует отнести Альтмейера, под влиянием Фихте писал, между прочим, Песталоцци, под влиянием Шопенгауэра — Банзен. Более или менее метафизический характер имеют сочинения Эренфейхтера, Феррари, Функа, Гёрреса, Кирхнера, Лотце, Меринга, Ренувье, Рохолля, Шильденера и др., которые не отражают на себе сколько-нибудь резким образом известных философских школ и в частности стоят ближе или к религиозно-идеалистическому, или к научно-реалистическому пониманию. Кроме того, в области Ф. истории работали многие историки — Бокль, Гизо, Мишле, Кине и др. Обозревая всю литературу по Ф. истории, мы находим в ней за прежнее время сравнительно мало сочинений в научном духе, только в последние десятилетия стало увеличиваться число историологических работ и философских обзоров всемирной истории, задуманных или даже исполненных в духе положительной социологии. Кроме Конта и Бокля, здесь следует назвать Барта, Бурдо, Лакомба, Лоренца, Л. Мечникова, Зиммеля, Варда и т. д., а также еще раз упомянуть главных представителей экономического материализма. С другой стороны, очень часто научным намерениям авторов совершенно не соответствуют ни постановка историологических вопросов, ни методы их решения, ни, наконец, получаемые выводы, наиболее характерными примерами этого могут служить сочинения Банлё, Дергенса, Германа. Русская историко-философская литература сравнительно небогата. Она зародилась в известном споре западников и славянофилов (см.), в славянофильстве развилась своеобразная Ф. истории, в области которой главными трудами являются сочинения Хомякова, Киреевского, Н. Я. Данилевского, Бестужева-Рюмина и Страхова. В них господствует вероисповедная и националистическая точка зрения. Ее разделял первоначально и Вл. Соловьев, который в последних трудах от нее освободился, но остался верен религиозно-метафизическому взгляду на исторический процесс. Гегельянство нашло в России видного представителя в лице Б. Н. Чичерина, многие сочинения которого имеют отношение к Ф. истории. Особенно посчастливилось в русской литературе за последние десятилетия социологической точке зрения, положенной в основу целого ряда историологических сочинений, перечисленных в другом месте (см. соотв. ст.). О влиянии историко-философских теорий на разработку русской истории также см. соотв. ст.
Главные историологические вопросы. В настоящее время уже никто не станет защищать философского конструирования истории а priori. Во всеобщее сознание вошла та мысль, что Ф. история может быть лишь обобщением положительных данных исторической науки, устраняющим из этой области идею о предначертанном всемирной истории плане. Новейшее воззрение утверждает, что историческое движение обусловлено массой разных физических, культурных и социальных условий, движение которых подчинено известной закономерности. В настоящее время и в применении этой идеи сделан большой прогресс. Еще Конт считал возможным рассматривать всемирную историю как внутренне единый процесс, управляемый одним основным законом, что было своего рода отголоском прежней мысли о некоторой разумной планомерности всемирной истории (Гегель). Отдельные народы не суть части некоторого высшего целого, которое только постепенно формируется, а самостоятельные целые, в жизни каждого из них в отдельности действуют одни и те же законы культурного и социального развития. Однако и тут не следует понимать закономерность в духе теории Вико о существовании некоторого общего плана, выполняемого поодиночке всеми историческими народами. Условия географической среды, физические и психические свойства племени, внешние судьбы народа, иноземные влияния, неодинаково слагающиеся внутренние отношения, различные моменты выступления народов на сцену всемирной истории — все это приводит к тому, что история одного народа не может походить на историю других. Поэтому в современном понимании историческая закономерность сводится или к существованию неизменных причинных связей (сходные причины порождают сходные следствия), или к существованию общих тенденций в развитии отдельных сторон быта (одни и те же культурные и социальные формы развиваются приблизительно одинаковым образом). Все это требует постоянного разложения исторических фактов на простейшие их элементы, во взаимных отношениях которых только и может быть прослежена известная закономерность, не поддающаяся формулировке, когда мы имеем дело с крайне сложными и удивительно разнообразными их комбинациями в действительной исторической жизни. Старая Ф. истории оперировала такими сложными явлениями, как Китай, Индия, классический мир, христианство и т. п., принимая их за элементы, соединяемые в одном цельном изображении хода всемирной истории, современная Ф. истории, не отказываясь совсем от мысли о таком синтезе, не только предпосылает ему, но и выдвигает на первый план анализ, который и старается довести до разложения даже отдельных частных фактов на их простейшие элементы. Противоположность между прежней Ф. истории с ее метафизическими предпосылками и чисто конструктивными задачами и современной Ф. истории с ее верностью научной почве и анализирующим методом так велика, что некоторые ученые в настоящее время отрицают право Ф. истории на существование, отдельное от истории или от социологии (П. Н. Милюков). Во всяком случае, никто теперь не отрицает возможности теоретического отношения к истории, которого не признавали Шеллинг и Шопенгауэр, весь вопрос заключается только в том, где искать реалистического объяснения истории. Ранее всего историологический реализм был понят в смысле необходимости натуралистического понимания истории, объяснения ее из природных данных. По стопам Монтескье и Гердера, впервые в XVIII в. выдвинувших влияние естественных условий на историю, пошли в XIX в. многие писатели, из которых самое видное место принадлежит Боклю. Это — до сих пор не исчерпанная вполне тема для историологических соображений, в этой области открываются все новые и новые перспективы. Отметим, напр., недавний труд Л. Мечникова ‘Цивилизация и великие исторические реки’, в котором исследуется вопрос о влиянии на историю больших рек, морей и океанов. Одностороннее увлечение ‘теорией климата’, как часто обозначали объяснение истории из естественных условий, вызвало противоположную ‘теорию расы’, по которой все задатки будущей истории каждого народа целиком заключены в его племенных (физических и психических) особенностях. Однако в настоящее время антропологические, этнографические, лингвистические и исторические исследования обнаруживают, что само понятие расы страдает неопределенностью, что народов чистой расы, не смешанной с другими, не существует, что язык не может свидетельствовать о происхождении народа, что одни и те же психические особенности отдельных индивидуумов встречаются у самых непохожих друг на друга народов — и наоборот, в одном и том же народе существует большое разнообразие психических типов и характеров, и что, наконец, многое, принимаемое за прирожденное человеку, оказывается привитым к нему окружающей его культурной средой (самые резкие примеры применения теории расы — сравнительные характеристики арийцев и семитов, сделанные Ренаном, Хвольсоном и др.). Не отрицая важности географических и антропологических условий исторического развития, дополняя одни объяснения другими, требуя и здесь точного анализа и фактической обоснованности, современная историология главное внимание обращает не на условия, в которых совершается историческое развитие, а на силы, которые им двигают. Более ранний взгляд, по которому эти силы заключаются в идеях, нельзя считать и в настоящее время оставленным, устранено только представление о каких-то идеях, находящихся вне человеческого сознания и тем не менее двигающих историю вперед, или об идеях, изначала вложенных в ‘народный дух’ и из него черпающих свое развивающееся содержание. Новейшее понимание идей как движущих сил чуждо всяких метафизических и мистических предпосылок, а потому и не заключает в себе ничего ненаучного. Тем не менее, его нельзя не признать далеко не полным объяснением истории. Во-первых, это слишком односторонне-интеллектуалистическое объяснение истории, мало принимающее в расчет другие сферы психической жизни, исторический идеологизм необходимо требует дополнения в других проявлениях человеческой психики. Во-вторых, одна психика, как бы полно и широко мы ее ни понимали, не в состоянии объяснить историю при устранении из научного кругозора условий внешней среды, в какую поставлена жизнь отдельных личностей, образующих общество. Эта среда — не только окружающая природа (и притом природа, сильно видоизмененная деятельностью человека), но и вся культурно-социальная обстановка, формирующая психическую личность человека, дающая ее деятельности определенные формы, ставящая ей известные условия и границы. Понятие среды (см.) — одно из важнейших приобретений новейший историологии, но и оно получает далеко неодинаковое толкование у писателей разных направлений. Во-первых, есть разные оттенки в понимании того, что составляет само содержание и основную сущность среды. Для одних это прежде всего духовная культура, являющаяся результатом чисто психического взаимодействия отдельных личностей, поддерживаемая подражанием, воспитанием, традицией, тогда как для других — именно для представителей экономического материализма — социальная среда есть главнейшим образом совокупность реальных отношений, обусловливаемых материальными потребностями людей. Более широкое понимание среды заключается в синтезе обоих взглядов, принимающем в расчет нераздельное существование в индивидууме телесных потребностей и умственных, нравственных, эстетических, вообще духовных запросов. Во-вторых, различным образом понимается и отношение, существующее между средой и личностью. Многие готовы видеть в индивидууме лишь пассивный продукт среды, всецело объясняемый ее влияниями. Это представление опирается на учение о великой силе, которую имеет в жизни подражательность (теории Н. К. Михайловского, Тарда и др.), но само по себе оно еще не приводит непременно к признанию неограниченной силы среды над личностью, так как биологически, т. е. по своим физическим и психическим свойствам, отдельные индивидуумы отличаются разными степенями восприимчивости к внешним влияниям и податливости воздействиям среды, а многие притом проявляют особую оригинальность и самостоятельность. Культура не только нивелирует личности, но и содействует развитию в них присущих каждой особенностей. Человек приспособляется к среде, но и ее старается к себе приспособить. В-третьих, в связи с этим находится и спор относительно того, как совершаются изменения культурных и социальных форм, образующих собой среду. В XVIII в. господствовало убеждение, что язык, религия, законы, государство и т. п. — искусственные продукты сознательного творчества людей, и сами изменения во всех этих проявлениях социальной жизни понимались как преднамеренное реформирование данных отношений по идеальным представлениям. Такой взгляд был впоследствии назван механическим в отличие от органического, сменившего его в начале XIX в. В этом последнем понимании язык, право, государство и т. д. суть продукты естественного развития общества, в которых нет ничего надуманного и предвзятого (см. Историческая школа права). Эта идея позже была обобщена, и получилось целое учение о саморазвитии культурно-социальных форм, или о так называемой спонтанейной эволюции (см.), название которой мы находим уже у Конта, но главным защитником которой является Спенсер. В последнее время ту же идею о чисто стихийном ходе истории особенно охотно развивали представители экономического материализма. Между тем все культурные и социальные формы существуют только в человеческих деятельностях, как обычные в данном обществе способы и приемы последних, или через человеческие деятельности, как их продукты и результаты — а раз без деятельности личностей ничто в общественной жизни не осуществляется, то и развитие культурных и социальных форм совершается не само собой, а путем воздействия на них со стороны членов общества. Конечно, человеческая деятельность может иметь разные степени преднамеренности, сознательности, целесообразности, настойчивости, умелости и успешности, но из того, что люди очень часто обнаруживают полную пассивность и бессознательно плывут по течению, еще вовсе не следует, будто это и есть вся основа исторического процесса. Одним из первых выяснил вопрос об активности личностей в историческом процессе П. Л. Лавров (см. Н. Кареев, ‘Теория личности Лаврова’, в XII т. ‘Историч. обозрения’), позднее эта точка зрения, устраняющая идею спонтанной эволюции, развивалась и другими писателями, напр. Лестером Вардом, который явился специальным критиком. Спенсера. В связи с этим находится вопрос о роли великих людей в истории и о действии в них народных масс. В самые ранние времена историография представляла себе историю как последовательный ряд событий, главными деятелями которых являются отдельные личности, так наз. ‘герои’, ‘великие люди’ и т. п. И в специальной историко-философской литературе мы часто встречаемся с представлением о великих людях как о настоящих деятелях истории и с разными мистическими и метафизическими толкованиями их роли. Нигде этот взгляд не был высказан так резко и с такими преувеличениями, как в известном ‘Культе героев’ Карлейля. Позднее историология ударилась в другую крайность (напр. историко-философские рассуждения Л. Н. Толстого в ‘Войне и мире’): великие люди — нули, ярлыки событий, наименее в них участвующие. Оба взгляда грешат искусственным противоположением отдельной личности и общества как величин однородных, словно притом великие люди стоят совершенно вне общества, а последнее не есть совокупность множества таких же индивидуумов, как и великий человек. В последнем анализе и деятельность массы разлагается на деятельности отдельных личностей, среди которых, а не где-то вне их совокупности, находятся и те деятели, которых принято называть великими людьми. Сущность дела заключается в том, что участие отдельных личностей в историческом процессе различно и в количественном, и в качественном отношениях, и между великими людьми и самыми последними из обыкновенных смертных существует целая градация ступеней. Вопрос о роли личности в истории в последние годы обратил на себя особенное внимание в русской и немецкой литературе. У нас отрицателями роли личности в пользу чисто стихийного хода истории выступили экономические материалисты. В Германии весьма острую полемику вызвал Лампрехт, провозгласивший в своих ‘Alte und neue Richtungen in der Geschichtwissenschaft’ (1896), что старое, ‘индивидуалистическое’ направление истории должно вполне быть заменено новым, ‘коллективистическим’. В споре, вызванном этим заявлением, участвовали очень многие историки (Брейзиг, Гинтце, Мейнеке, Пиренн, Рахфалль и др., см. русскую брошюру Малинина). Вопрос о роли личности в истории получает разную постановку и имеет разный смысл в областях прагматической (см.) и культурной (см.) истории. Первая имеет дело с событиями, которые должны быть связаны между собой причинной связью. На этой почве по отношению к личности является вопрос, чем вызываются ее поступки, из которых, как элементов, складываются события. Это — та же проблема, которая в Ф. порождает спор о свободе воли (см.). Научная историология решает ее в смысле строгой обусловленности в прошлом всех единичных актов, из которых складываются прагматические факты истории, хотя вместе с тем и вооружается против фаталистических (см.) выводов из детерминистических посылок. В культурной истории вопрос о роли личности сводится к вопросу о внесении ею в исторический процесс большей сознательности и умелости в достижении целей и вообще о большем или меньшем влиянии деятельности на быт. При несомненной обусловленности событий, совершающихся в обществе, бытом этого самого общества, т. е. при зависимости отдельных человеческих поступков от данных культурных и социальных форм, с одной стороны, и при влиянии, какое события оказывают на быт, т. е. при общей зависимости культурных и социальных форм от отдельных поступков — с другой, мы должны рассматривать исторический процесс как единый процесс культурно-прагматический, отдельные моменты которого столь разнохарактерны, что могут быть объясняемы и с ‘индивидуалистической’, и с ‘коллективистической’ точки зрения, и по принципу причинности, и по принципу эволюции, отдельные теории только выдвигают на первый план разные стороны процесса. Само деление исторических фактов на прагматические и культурные (по категориям событий и быта) получило философское обоснование и истолкование лишь в последние десятилетия. Новейшая историология сосредоточивает свое внимание на быте предпочтительно перед событиями. Сообразно с постановкой историологических вопросов все более и более чувствуется в современной историко-философской литературе потребность в критическом анализе, в философском обосновании общих понятий, которыми оперирует Ф. истории, унаследовав их от времен господства метафизических систем. Этим область законов исторического знания расширяется в сторону сферы гносеологических и логических проблем.
Литература. Более или менее общие обзоры истории Ф. истории (или отдельных ее направлений) представляют собой следующие сочинения: Barth, ‘Die Geschichts-philosophie Hegels und der Hegelianer’ (1890), Flint, ‘The ph. of hist. in Europe’ (есть фр. перевод, 1878 г.), Fantana, ‘La filos. della storia nei pensatori italiani’ (1873), F. K., ‘Nasza historyozofja’ (‘Ateneum’, 1876), Marselli, ‘Scienza della storia’ (1873), К. Mayr, ‘Die phil. Geschichtsauffassung der Neuzeit’ (1877), Rosenkranz, ‘Das Verdienst der Deutschen um die Ph. d. G.’ (1835), Рапопорт, ‘Ф. истории в ее главнейших течениях’ (1899), Rougemont, ‘Les deux cits, la ph. de l’hist.’ (1874), Roux-Lavergne, ‘La ph. de l’hist.’ (1850), Smolikowski, ‘Przegld kryt. nowszych usilowan na polu historiozofyi’ (1886), Springer, ‘Die Hegel’sche Geschichtsanschauung’ (1848), Герье, ‘Очерк развития исторической науки’ (1866), M. Стасюлевич, ‘Опыт обзора главных систем Ф. истории’ (1886, 2-е изд. 1901). Главнейшие труды в области Ф. истории: Altmeyer, ‘Cours de Ph. de l’histoire’ (1840), Bahnsen, ‘Zur Ph. der Geschichte’ (1872), Benloeu, ‘Les lois de Phistoire’ (1881), Bernheim, ‘Geschichtsforschung und Geschichtphilosophie’ (1872), Biedermann, ‘Ph. der Gesch.’ (1884), Bossuet, ‘Discours sur Phist. universelle’, Buchez, ‘Introduction la science de l’histoire ou science des dveloppements de l’humanit’ (1833), Buckle, ‘Hist. of civilisation in England’, Bunsen, ‘Gott in der Geschichte’ (1857), Cieszkowski, ‘Prolegomena zur Historiosophie’ (1838), A. Comte, ‘Cours de Phil. positive’ (томы V и VI), и его же, ‘Systè,me de politique positive’ (т. III), Condorcet, ‘Esquisse d’un tableau historique des progrè,s de l’esprit humain’ (1794), V. Cousin, ‘De la phil. de l’hist.’, Doergens, ‘Ueber das Bewegungsgesetz der Geschichte’ (1878), Ehrenfeuchter, ‘Entwickelungsgesch. der Menschheit, besonders in ethischer Beziehung’ (1845), Eyth, ‘Ueberblick der Gesch. vom Christi. Standpunkt’ (1853), Ferrari, ‘Essai sur le principe et les limites de la phil. de Phist.’ (1843), Fichte, ‘Grundzge des gegenwrt. Zeitalters’, Fontana, ‘Idea per una fil. della st.’ (1876), Fortmann, ‘Ueb. das wesen und die Bedeut, der hist. Entwick.’ (1840), Th. Funck, ‘Phil. et lois de Phist.’ (1859), Grres, ‘Ueb. Grundlage, Gliederung und Zeitfolge der Gesch.’ (1830, 2 изд., 1880), Guirand, ‘Ph. catholique de l’hist.’ (1841), Gruizot, ‘Hist. de la civil. en Europe’, Hegel, ‘Ph. der Gesch.’, Herder, ‘Ideen zur Ph. der Gesch. der Menschheit’ (1785), Hermann, ‘Prolegomena zur Ph. der Gesch.’ (1849), его же, ‘Zwlf Vorlesungen b. Ph. der G.’ (1850), его же, ‘Ph. der Gr.’, Iselin, ‘Phil. Muthmassungen b. die G. der Menschheit’ (1764, 2-е изд., 1786), Kant, ‘Idee zu einer allgem. Geschichte’ (1784), Krause, ‘Die reine d. i. allgem. Lehenlehre und Ph. der Gesch.’ (1843), его же, ‘Vorles. b. angewandte Ph. d. Gesch.’ (1885), Lasaulx, ‘Neuer Versuch einer alten auf die Wahrheit der Thatsachen gegrnd.Ph. de G.’ (1856), Laurent, ‘Ph. de l’hist.’ (1870), P. Leroux, ‘L’humanit, son principe et son avenir’, Lessing, ‘Die Erziehung des Menschengeschlechts’, Lotze, ‘Mikrokosmos’ (1864), Mehring, ‘Die philosophisch-kritisch. Grundstze der Selbst-Vollendung oder die Geschichts-Phil.’ (1877), Jules Michelet, ‘Principes de la phil. de. l’histoire’, Molitor, ‘Ph. der Gresch. mit vorzglicher Rcksicht auf die Kabbalah’ (1857), Pestalozzi, ‘Meine N’achforsch. ber den Gang der Natur in der Entwickelung des Menschengeschlechts’ (1787), Phtz, ‘Grundlinien zur pragm. Weltgesch., als ein Versuch sie auf ein Princip zurckzufhren’ (1795), Quinet, ‘Introd. la ph. de l’hist. de l’humanit’ (1825), Eenouvier, ‘Introd. la ph. analytique de l’hist.’ (1864): Rocholl, ‘Ph. der G.’ (1878), Rottels, ‘Gottes Erziehung des mensch. Gescht. oder auch eine d. G.’ (1859), Sarcus, ‘Et. sur la Ph. de l’hist.’ (1859), Schelling, ‘Ist eine Ph. d. G. mglich’, Schildener, ‘Der Process der Weltgesch als Grundlage der Metaphysik’ (1854), Fr. Schlegel, ‘Ph. d. Gr.’ (1829), Stutzmann, ‘Ph. d. G. der Menschheit’ (1808), Turgot, ‘Sur les progrè,s successifs de l’sprit humain’, его же, ‘Plan de deux discours sur l’hist. univ.’, Vera, ‘Introduzione alla fil. della storia’ (1869), Vico, ‘Scienza nuova dell’ origine delle nazioni’ (1726), Weguelin, ‘Sur la Ph. de l’hist.’ (»Nouv. mem. de l’Acadmie de Berlin’ за 1770—76 гг.),Wronski, ‘Phil. absolue de l’hist.’ (1852). Русские соч. историко-философ. содержания указаны в соотв. ст. Новейшие (после 1880 г.) историологические работы: Barth, ‘Dje Ph. der Gesch., als Sociologie’ (1897, есть рус. пер.), L. Bourdeau, ‘L’histoire et les historiens. Essai critique sur l’histoire considre comme science positive’ (1888), K. Breysig, ‘Aufgabe und Massthe einer allgem. Geschichtsschreibung’ (1900), H. Кареев, ‘Основные вопросы философии истории’ (1883), его же, 1) ‘Теоретические вопросы исторической науки’, 2) ‘Задачи социологии и теории истории’, 3) ‘Философия, история и теория прогресса’ (в ‘Историко-философских и социол. этюдах’), Lacombe, ‘De l’histoire considre comme science’ (1894, рус. пер. — ‘Социологические основы истории’, 1895), О. Lorenz, ‘Die Geschichtswissenschaft in Hauptrichtungen und Aufgaben’ (1886), его же, ‘Die material. Geschichtsauffassung’ (1897), Милюков, ‘Очерки по истории русской культуры’ (т. 1, введение), П. Лавров (под псевд. Арнольди), ‘Задачи понимания истории’, Ratzenhofer, ‘Die sociologische Erkenntniss’, Simmel, ‘Die Probleme der Geschichtsphilosophie, eine Erkenntnisstheoretische Studie’ (1892), P. Виппер, ‘Несколько замечаний о теории исторического познания’ (‘Вопр. филос. и психол.’, 1900), Xenopol, ‘Les principes fondamentaux de l’histoire’ (1899) и др. Сочинения в духе эконом. матер. и критические работы о нем будут указаны в статье об Экономич. мат. О естественно-исторических условиях истории см. Du-Bois-Reymond, ‘Culturgeschichte und Naturwissenschaft’, Rickert, ‘Culturwiss. und Naturwiss.’, Bertillon, ‘De l’influence du milieu’, Durand, ‘De l’influence des milieux sur les caractè,res des races de l’homme’, Бер, ‘О влиянии внешней природы на социальные отношения отдельных народов и на историю человечества’, Peschel, ‘Einfluss der Lndergestaltung auf die menschliche Gesittung’, L. Metchnikoff, ‘La civilisation et les grands fleuves historiques’ (1889). По вопросу о роли личности в ucmopuu: H. Barr, ‘Essais sur la science histoire. La mth. statistique et la question des grands hommes’ »Nouv. R.’, 1890), Bourdeau (назв. выше), Bombard, ‘La marche de l’humanit et les grands hommes d’aprè,s la doctrine positive’ (1900), Carlyle, ‘On heroes, hero-worship and the heroic in history’ (есть русск. пер.), Joly, ‘La psychologie des grands hommes’, H. Кареев, ‘Сущность истор. процесса и роль личности в истории’ (1890), его же, ‘Историческая философия в ‘Войне и мире’‘ (в ‘Историко-филос. и социол. этюдах’), Николаев, ‘Активный прогресс и экономический материализм’, Михайловский, ‘Герои и толпа’, его же, ‘Борьба за индивидуальность и др.’ (в ‘Сочинениях’), Миртов (= Лавров), ‘Исторические письма’ (1870), его же, ‘Цивилизация и дикие племена’ (‘Отеч. зап.’, 1870, см. о его теории ст. Н. Кареева, названную в тексте), П. Мокиевский, ‘Индивидуальность и культура’ (в сборн. ‘На славном посту’, 1901), Odin, ‘Genè,se des grands hommes’ (1895), H. Теплов, ‘Что такое культура и что такое гениальность с точки зрения развития культуры’ (1902), L. Ward, ‘Dynamic Sociology’ (1883). Новейший спор о старом и новом направлениях в ucmopuu: К. Lamprecht, ‘Alte und neue Richtungen der Geschichtswissenschaft’ (1896) и целый ряд статей в ‘Zukunft’ за 1896—97 гг., ‘Hist. Zeitschr.’, ‘Deutsch. Zeitscbr. f. Geschichtswiss.’ и ‘Jahrbuch fr Nationaloek.’, O. Hintze, ‘Ueber individual. und kollekt. Geschichtsauffassung’ (‘Hist. Zeitsch.’, 1896, там же статья Meinecke), F. Rachfall, ‘Ueber die Theorie einer kollektivistischen Geschichtswiss.’ (‘Jahrbuch f. Nationaloek.’, 1897), Breisig, ‘Ueber Entwickelungsgeschichte’ (‘Deutsch. Zeitschr. f. Geschichtswiss.’, 1896), H. Pirenne, ‘Une polmique histor. en Allemagne’ (‘Rev. hist.’, 1897), A. Малинин, ‘Старое и новое направление в истор. науке’ (1900). См. еще Историка, История, Прогресс, Социология, Экономический материализм.