Фигнер Вера Николаевна
Фигнер Вера Николаевна
1852-1942
1852-1942
Биографический указатель
Биографический указатель
‘По приезде в Цюрих я была поглощена одной идеей — отдаться всецело изучению медицины,— и перешагнула порог университета с благоговением. Два года лелеяла я одну и ту же мысль… Мне было 19 лет, но я думала отказаться от всех удовольствий и развлечений, даже самых невинных, чтоб не терять ни минуты дорогого времени, и принялась за лекции, учебники и практические занятия с жаром, который не ослабевал в течение более чем трех лет.’
‘Каждую минуту мы чувствовали, что мы нужны, что мы не лишние. Эти сознание своей полезности и было той притягательной силой, которая влекла нашу молодежь в деревню, только там можно было иметь чистую душу и спокойную совесть’
‘Процесс 14-ти’: ‘Последнее слово! Сколько значения, и какого значения, этой краткой формуле! Подсудимому дается случай, единственный по необычной, трагической обстановке, и последний, быть может, последний в жизни случай — выявить свой нравственный облик, выяснить нравственное оправдание своих поступке и, своего поведения и во всеуслышание сказать то, что он хочет сказать, что он должен сказать и что может сказать.
…Могла ли моя жизнь идти иначе, чем она шла, и могла ли она кончиться чем-либо иным, кроме скамьи подсудимых? И каждый раз я отвечала себе: Нет!’
Она была незаменимая агитаторша. В полном смысле красавица, обворожительных, кокетливых манер, она увлекала всех, с кем сталкивалась. Между прочим, она принимала большое участие в создании петербургской военной организации. Но у нее было полное отсутствие конспиративных способностей. Страстная, увлекающаяся, она не имела понятия об осторожности. Ее близким другом сделался Дегаев, который впоследствии выдал ее самым бессовестным образом.’
..Неужели не нашлось среди вас никого, чтобы напомнить, что такие меры — представляющие возврат к худшим временам средневековья и религиозных войн — недостойны людей, взявшихся созидать будущее общество на коммунистических началах. Даже короли и папы отказались от такого варварского способа самозащиты, как заложничество. Как же вы, проповедники новой жизни и строители новой общественности, можете прибегать к такому оружию для защиты от врагов? Не является ли это признаком, что вы считаете свой коммунистический опыт неудавшимся и вы спасаете уже не дорогое вам дело строительства новой жизни, а лишь самих себя.
Я верю, что для лучших из вас будущее коммунизма дороже собственной жизни. Один помысел об этом будущем должен заставить вас отвергнуть такие меры’.
Жаль, что недели три прошло уже со времени этого распоряжения. И когда, собравшись на совет, мы обсуждали, какое мы могли бы сделать выступление, то было постановлено теперь уже не выступать, так как время упущено. Но впредь вменяется в обязанность президиуму реагировать тотчас же. Что касается твоего письма — мы все думали, что оно так хорошо, что необходимо пустить его в дело, тем более, что оно исходит от тебя’.
Тысячи русских граждан заполняют тюрьмы и самые отдаленные и глухие, лишенные малейших признаков культурной жизни углы нашей страны, ссылка в которые по политическим мотивам при старом порядке самым решительным образом осуждалась общественным мнением демократически настроенных передовых кругов всех государств мира. Сотни, тысячи других находятся за рубежом своей родины.
Поэтому мы думаем, что всеобщая политическая амнистия — мера самая лучшая, самая существенная, наиболее отвечающая духу свободы, который одушевлял как первых организаторов восстания против самодержавия в 1825 г., так и поднявших знамя восстания в 1905 году.
Второй проблемой является расстрел и прежде всего расстрел без гласного суда и даже вообще без суда.
Такой порядок не может и не должен продолжаться. Это не нужно Советской власти. Это не нужно и мешает ее росту. Это деморализует сознание граждан. Это отравляет и портит жизнь наиболее чутких и честных из них.
Итак, мы, которые долго боролись за революцию, перенесли многие, многие тюрьмы и каторги, подчас были лицом к лицу с самою смертью, мы, во имя той же Революции и ее окончательного торжества, просим: отменить расстрел и по крайней мере его внесудебное применение. Просим широкого помилования всех политических заключенных, просим смягчения режима ссылки, просим уничтожения административных репрессий с тем, чтобы только суд назначал меры социальной защиты.’
Если голос народа ясно и определенно говорит, то революционное временное правительство своим декретом только санкционирует Народную Волю».
Вам, наверное, много пишут, и мое письмо может затеряться в Вашей памяти. Я его пишу как привет…
Мне 29 лет. В прошлом я — кочегар. Не окончил начальную школу. Стал наемным рабочим с двенадцати лет. Пятнадцати лет вступил в Комсомол и в Революционную армию. Два года боев. Два тяжелых ранения, потеря глаза, тяжелая контузия. Затем опять мастерские, работа в комсомоле. С двадцать восьмого года я парализован, неподвижен, потерял последний глаз. Пять лет напряженной работы, и как результат, две книги о былом, о нашей мятежной юности. Я — один из Молодой гвардии большевиков. Железная партия воспитала нас. Мы — рожденные бурей…
Примите же этот горячий привет от одного из Ваших ‘партийных внучат’. Залитое кровью бойцов знамя ‘Народной воли’ — наше знамя.
Сжимаю Ваши руки. Н. Островский.’