Фаустъ Гте. Часть первая. Переводъ П. В. Трунина. Москва. 1882 года.
Фаустъ Гте. Часть первая. Переводъ П. В. Трунина. Москва. 1882 года.
Фауст Гёте. Часть первая. Перевод П. В. Трунина. Москва. 1882 года, Некрасова Екатерина Степановна, Год: 1882
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Недавно, не больше полгода тому назадъ, въ Москв явился ‘Фаустъ’ Гте въ новомъ перевод, сдланномъ г. Фетомъ. Но что то былъ за переводъ?!… Останавливаясь на немъ, мы высказали желаніе, чтобы этотъ неудачный опытъ ‘послужилъ внушительнымъ урокомъ для другихъ — не рисковать переводомъ безсмертныхъ твореній. Такой рискъ,— сказали мы,— возможенъ только для избранниковъ’… И вотъ черезъ какіе-нибудь шесть мсяцевъ передъ нами лежитъ уже другой, новый, переводъ ‘Фауста’… Опять рискуютъ… И опять москвичъ… П. В. Трунинъ — лицо совершенно неизвстное въ литературномъ мір… Что же это: опять рискъ, ‘дерзновеніе’, или, можетъ, это и есть избранникъ?…
Въ данную минуту передъ нами лежатъ чуть не вс русскіе переводы этой глубокой я всегда полной новизны, чудной нмецкой трагедіи. Тутъ и самый старинный изъ нихъ — переводъ Э. И. Губера, и Стругощикова, и Грекова, и Павлова, и Фета.
Губеръ, прежде чмъ ‘дерзнуть несмлою рукою’ прикоснуться въ великому произведенію, основательно изучилъ вс легенды о Фауст, познакомился съ переработкою ихъ, явившеюся изъ-подъ пера великихъ художниковъ у разныхъ народовъ, наконецъ самымъ основательнымъ образомъ изучилъ самого Гте, какъ писателя-художника… И только посл такой тщательной подготовки онъ осмлился ‘дерзнуть’… Въ 1835 году былъ оконченъ переводъ первой части Фауста. Но по независящимъ отъ автора обстоятельствамъ переводъ былъ тогда же уничтоженъ… Пушкинъ, А. С., подбилъ Губера приссть снова за работу и перевести Фауста во второй разъ.
До, несмотря на всю добросовстность изученія и подготовку къ работ, переводъ мстами все же уклоняется отъ врной передачи всхъ оттнковъ подлинника, случается даже — бываетъ не вренъ! Наприм., слова Фауста по уход Вагнера, обращенныя къ Духу:
Nicht darf ich dir zu gleichen mich vermessen.
Hab’ ich die Kraft dich anzuziehn besessen,
So hatt’ich dich zu halten keine Kraft (стр. 26 *),— переданы такъ:
*) ‘Faust von Goethe’. Zweite Auflage. Berlin. 1869.
Я не могу сравнить тебя съ собою, (Выходитъ совсмъ другой смыслъ.)
Я властенъ былъ, я могъ тебя созвать,
Но не могу, не властенъ удержать! (стр. 37).
Здсь совсмъ улетучивается главный смыслъ оригинала,— улетучивается горечь сознанія гордаго Фауста, что онъ ниже Духа, что онъ не можетъ сравняться съ нимъ, несмотря на всю свою ученость, на всю глубину своего образованія. Онъ — безсиліе, ничтожество передъ Духомъ…
Неврность въ мелкихъ оттнкахъ передачи мыслей подлинника составляетъ одинъ изъ недостатковъ этого ранняго и въ сущности довольно недурнаго перевода, и стихи Губера, несмотря на всю давность, кажутся и теперь еще звучными и гладкими. За этимъ переводчикомъ останется всегда заслуга изученія литературы Фауста и цльность перевода. Губеръ познакомилъ русскую публику не только со всей первою частью Фауста, онъ изложилъ и вторую. До него на русскомъ язык были только отрывки этой трагедіи. Нкоторые изъ отрывокъ, правда, были переведены Веневитиновымъ и даже Грибодовымъ…
Переводъ А. Струговщикова появился уже въ 1850-хъ годахъ. Но за этимъ переводчикомъ Фауста уже нтъ того изученія, того добросовстнаго и усерднаго отношенія къ длу, какое замчается у Губера, искупая многіе изъ его недостатковъ. Тутъ рядомъ съ небрежностью отношенія къ подлиннику непріятно дйствуетъ и шероховатость стиха, и отсутствіе всякаго стремленія передать не только тонкія подробности глубокихъ, продуманныхъ мыслей Гте,— тутъ везд чувствуется какая-то халатность, непростительная нигд, а тмъ боле, когда дло идетъ о передач Фауста. Если у переводчика, напримръ, не клеится, не складывается стихъ, онъ безъ церемоніи пропускаетъ одну-дв., строчки или присочиняетъ отъ себя, мало примняясь къ духу оригинала.
Такъ между нами нтъ сравненья,— переводитъ Струговщиковъ выше приведенное мсто Фауста,—
Я былъ не въ силахъ удержать,
Кого однако могъ призвать… (стр. 143).
Что же общаго здсь съ тми, полными муки, словами подлинника, гд гордому Фаусту приходится сознать, что онъ не можетъ считать себя равнымъ Духу?… Здсь и форма употреблена иная — безличная, ослабляющая силу словъ.
Вотъ именно въ такомъ род, какъ приведенное мсто, переводится весь Фаустъ. Не только трудно поддающіяся передач мста изъ рчей Фауста, Мефистофеля, такъ неточно переведены Струговщиковымъ, а и все остальное. Да вотъ рчь Маргариты въ темниц, когда она, какъ бы сознавая нсколько дйствительность и узнавая въ пришельц своего возлюбленнаго, говоритъ:
Nein du musst brig bleiben!
Ich will dir die Grber beschreiben,
Fr die muszt du sorgen Gleich morgen,
Der Mutter den besten Platz geben,
Mein Bruder sogleich darneben,
Mich ein wenig bei Seit’,
Nur nicht gar zu weit!
Und das Kleine mir an die rechte Brust.
Niemand wird sonst bei mir liegen!—
Mich an deine Seite zu schmiegen,
Das war ein ssses, ein holdes Glck!
Aber es will mir nicht mehr gelingen,
Mir ist’s, als mszt ich mich zu dir zwingen,
Als stiessest du mich von dir zurck,
Und doch bist dus und blickst so gut so fromm (стр. 189).
Вотъ какъ передана эта рчь Струговщиковымъ:
Но ты живи!
Я подробно означу мста: (Выходитъ и неврно, и съ пропускомъ цлыхъ трехъ строчекъ.)
Братъ подл матери ляжетъ, (Не тотъ смыслъ и опять сокращено.)
А я въ сторон, но не слишкомъ далеко,
Малютка со мною на правой груди!
Но самъ ты ко мн не ходи! (Послдняго приказа, какъ видитъ самъ читатель, въ подлинник совсмъ не существуетъ.)
Бывало мн съ тобою любо,
А нынче я боюсь тебя!
Ты холоденъ, не хочешь знать меня… (стр. 277—^278).
Ничего, ничего этого нтъ, есть что-то далекое отсюда, совсмъ не то. Эта передача прелестныхъ словъ Маргариты врна только какъ искаженіе. Въ безсвязныхъ, повидимому, рчахъ Маргариты въ темниц слышатся въ подлинник безконечныя муки, воспоминаніе о недавнемъ райскомъ блаженств, которое то смшивается со сномъ, то сплетается съ ужасною дйствительностью настоящаго, тоже въ свою очередь спутавшагося съ картинами разстроеннаго воображенія. Дйствительность и сонъ, муки и счастье, прошлое и настоящее, и ужасъ близкаго чудовищнаго будущаго — все смшалось, сплелось, перепуталось въ этихъ дивныхъ рчахъ измученной юной женской души…
Никто, никто до сихъ поръ не умлъ передать этихъ дивныхъ рчей изстрадавшейся Гретхенъ. У каждаго переводчика выходило почти неузнаваемо,— совсмъ, совсмъ не то…
Даже у Грекова, который въ своемъ перевод больше поэтъ, чмъ другіе,— даже у него непріятно читать бесду Маргариты съ Фаустомъ.
Съ ребенкомъ моимъ на груди одиноко
Мы ляжемъ въ нмой тишин.
Кому же охота лечь рядомъ со мною? (Присоздаеть переводчикъ и, надо сознаться, совсмъ не кстати.)
Бывало все счастье: быть вмст съ тобою,
Льнуть къ милаго груди, его цловать,
Но этого счастья ужь мн не видать! (Опять собственное измышленіе переводчика.)
Повришь ли: много мн надобно силы,
Чтобъ броситься снова въ объятья твои…
Мн кажется, милый,
Что ты отвергаешь и ласки мои. (Настолько неточно, что перестаетъ быть и врно.)
А ты, вдь, все тотъ же, и также вс взгляды
И нжны, и полны отрады… (стр. 149).
Ничего подобнаго въ подлинник! Несмотря на все многословіе, тутъ и тни не передано той женской стыдливости и даже оскорбленія, какое испытываетъ Маргарита, сама прижимаясь къ любимому человку, безъ усилій съ его стороны, какъ бы навязываясь…
О перевод г. Павлова, мстами довольно близкомъ къ подлиннику и, несомннно, талантливомъ, мы говорить не будемъ, такъ какъ онъ далеко не доведенъ до конца: переводъ, какъ извстно, оборванъ на словахъ Мефистофеля, когда послдній говоритъ, что распахиваетъ свой плащъ, чтобы летть съ Фаустомъ въ новую жизнь.
Что же касается до перевода г. Фета, то мы уже достаточно высказались о немъ. Онъ почти буквально подходитъ къ подлиннику, но тмъ не мене безконечно далекъ отъ его красоты и смысла. Вотъ какъ передалъ Фетъ вышеприведенную рчь Маргариты:
Нтъ, ты долженъ остаться, мой милый!
Опишу я теб вс могилы,
Ты по-утру ихъ вновь изготовь:
Мсто лучшее матери взято,
Положи съ нею рядомъ и брата,
А меня такъ-то съ боку,
Да не слишкомъ далеко!
Мн ребенка на правую грудь.
Лечь со мною они не ршатся!
(Положимъ, что послдняго слова въ подлинник нтъ.)
Но къ теб мн бывало прижаться
Было счастье, отрада моя!
Но теперь нту прежняго бол,
Словно льну я къ теб по невод,
И теб точно я не своя.
А вдь все же ты здсь, съ этимъ добрымъ лицомъ (стр. 313).
Не правда ли, что этотъ мстами буквальный переводъ ужасно далекъ отъ подлинника? А каждая лишняя прибавка переводчика удаляетъ его еще дальше. Да вотъ это маленькое пустяшное слово ‘здсь’ — въ послдней строчк — совсмъ мняетъ смыслъ того, что хочетъ сказать Маргарита. Слово ‘здсь’ какъ бы вливаетъ увренность, подаетъ надежду сомнвающейся Маргарит, что Фаустъ ее любитъ: вотъ онъ пришелъ сюда. Совсмъ не то, не то совсмъ хотла сказать Маргарита. Она, мшающая галлюцинаціи съ дйствительностью, словами: ‘Und doch bist du’s’ — какъ бы хочетъ убдить себя, что это дйствительно онъ, ея Фаустъ, стоитъ возл нея, пришелъ къ ней… Повторяемъ: несмотря на всю буквальную близость къ подлиннику, переводъ г. Фета страшно далекъ отъ него. Значитъ, дло не въ словахъ, а въ пониманіи духа. Губеръ очень часто бывалъ далекъ отъ буквальной передачи, но несравненно ближе стоялъ къ нему по смыслу, чмъ переводъ г. Фета.
Вс имена названныхъ переводчиковъ дурно или хорошо, мало или много, а извстны въ литератур… И то со стороны каждаго переводъ оказался только дерзновеніемъ…
Но вотъ выступаетъ новый переводчикъ. Его имя слышится въ литератур только въ первый разъ. Какая смлость! Давно ли досталось г. Фету за его ‘дерзновеніе’, а тутъ какой-то… П. В. Трунинъ?! Такъ долженъ подумать каждый, кто знакомъ съ литературою переводовъ Фауста на нашъ языкъ. А вншній видъ изданія новаго перевода еще боле долженъ усилить мысль въ этомъ направленіи. ‘Фаустъ’ — и вдругъ лубочное изданіе, съ виньетками, нацарапанными булавкой и невозможно плохо рекомендующими вкусъ переводчика. Плохая, какъ дешевая кисея, бумага, плохой шрифтъ и, въ довершеніе всего, на первомъ, предупреждающая читателя объ отсутствіи какъ бы всякаго чутья у переводчика — цлая хартія, сложенная въ нсколько разъ, съ безконечнымъ столбцомъ ‘опечатковъ’!!…
‘Только этого не доставало!— невольно вырывается у возмущеннаго читателя.— Нтъ даже самаго элементарнаго, самаго азбучнаго пониманія, что стихи нельзя, нельзя выпускать съ ошибками!!…’
Вотъ какъ враждебно настраивается читатель противъ неизвстнаго ему ‘дерзновеннаго’ г. Трунина, прежде чмъ успваетъ прочесть первую страницу перевода.
Но чмъ дальше бгутъ глаза, чмъ быстрй мелькаютъ строчки, страницы, листы, тмъ все больше и больше исчезаетъ съ лица читателя выраженіе недовольства, расправляются складки. Удивленіе, радость,— искренняя, неподльная радость,— смняютъ первое настроеніе.
… чтобъ я узналъ
Всю суть и смыслъ весь мірозданья,
И, міръ познавъ во всхъ частяхъ —
Въ вліяньяхъ, въ силахъ, въ сменахъ —
Не рылся-бъ попусту въ словахъ!!… (стр. 33)
Никогда такъ врно и вмст такъ сильно никогда не звучала еще на русскомъ язык, въ русскихъ стихахъ рчь Фауста. Боле близкой, почти буквальной, передачи, боле врной, боле звучной и сильной — трудно представить.
О, еслибы въ послдній разъ
Печаль мою въ полночный часъ
Теперь ты видла, луна!
Какъ много я ночей безъ сна
Здсь за работой проводилъ,
И другъ печальный мн свтилъ
На эту кучу книгъ, бумагъ…
Когда-бъ на горныхъ высотахъ
При милыхъ мн твоихъ лучахъ
Я могъ надъ безднами ходить,
Съ духами въ высот парить,
Къ лугамъ зеленымъ опускаться,
Отъ чада знаній освжаться
Твоей росой и въ ней купаться!..
И ‘горныя высоты’, и ‘съ духами парить’, и ‘освжаться росой отъ чада знаній’ — все это сказано какъ нельзя лучше по-русски и какъ нельзя врнй и точнй выражено то, что сказалъ Фаустъ но вол Гте!
Возможно ли врнй и лучше передать проклятіе Фауста изъ его разговора съ Мефистофелемъ, чмъ оно передано г. Трунинымъ?
… Проклятіе тому обманчивому мннью,
Что о себ иметъ гордый Духъ,
Проклятье тхъ видній ослпленью,
Которое на вс вліяетъ чувства вдругъ,
Проклятіе тому, что насъ во сн прельщаетъ
Потомства памятью иль славою пустой,
Проклятіе всему, что къ жизни привлекаетъ —
Жена, дитя, слуга иль трудъ любимый твой,
Проклятіе мамон, что дарами
Насъ двигаетъ на смлыя дла,
Что стелетъ намъ коверъ подъ нашими ногами,
Чтобъ веселй душа къ усладамъ низкимъ шла.
Проклятіе любви обманчивой химер,
Проклятье животворному вину,
Проклятіе надеждамъ всмъ и вр,
И ране всего терпнье я кляну! (стр. 105).
Und Fluch тог allen der Geduld!… (стр. 59).
Переводчику поддалась и удалась не только рчь Фауста, которая мстами выливается у него замчательно свободно и легко, но и Духъ не мене удачно произноситъ свою рчь на русскомъ язык. Вотъ какъ переданы у г. Трунина слова Духа:
In Lebensfluthen, im Thatensturm
Wall’ich auf und ab,
Webe hin und her!
Geburt und Grab и т. д. (стр. 22).
Въ потокахъ жизни, въ волнахъ дянья
Я всюду являюсь,
Вздымаюсь, спускаюсь,
И въ вчномъ волненья
И гробъ, и рожденье,
Жизнь съ страстію въ спор
И вчности море —
Пестрющей тканью
Я тку на станк многошумномъ временъ,
Живой божеству сотворяя хитонъ… (стр. 40).
Какъ врно выбраны слова, и сколько въ нихъ музыки! ‘Въ волнахъ дянья…’, ‘станокъ многошумный временъ’ — какъ все это умстно! И именно ‘хитонъ’, а не другое слово надо было здсь сказать…
Удивляешься и сил, я врности, и красот перевода рчи Фауста. А рчь Мефистофеля мстами вышла, пожалуй, еще удачне.
Я часть частицы той (говоритъ Мефистофель), что прежде всмъ была,
Я часть той тьмы, что свтъ произвела —
Свтъ гордый, и т. д. (стр. 88).
Не хуже вышло и то мсто, гд Мефистофель объясняетъ, чья пснь раздается въ воздух:
Это мои малютки
Поютъ прибаутки!
Послушай, какъ умно и зрло
И про веселье, и про дло
Он въ тхъ псняхъ говорятъ.
Туда, на долю, въ міръ широкій,
Изъ этой кельи одинокой,
Гд соки сохнутъ, мысли спятъ,
Тебя манить он хотятъ.
И какъ врно все это съ подлинникомъ!… Замчательно!
Wo Sinnen und Sfte stocken
Wollen sie dich locken (стр. 60).
Не мене хорошо передана и его дальнйшая бесда съ Фаустомъ:
Пускай покажетъ онъ, какой вамъ способъ есть
Великодушіе съ коварствомъ вмст сплесть,
И какъ вамъ съ юной, пылкой кровью
По плану поступать съ любовью…
Когда-бъ я самъ такого парня зналъ,
Я Микрокосмомъ тотчасъ бы его назвалъ!… (стр. 116).
Здсь переводчикъ съумлъ передать и насмшливый, игривый тонъ Мефистофеля, и присущую его натур грубость. И такихъ вполн хорошихъ мстъ много можно найти у г. Трунина. Чтобы покончить съ указаніями на такія несомннно хорошія мста этого перевода, дйствительно превосходящія врностью и красотою передачи вс предшествующіе переводы, мы должны привести нсколько мстъ изъ послдняго разговора Маргариты съ Фаустомъ, на которомъ мы останавливались, говоря о другихъ переводахъ.
Трудно себ представить боле врную передачу рчи Маргариты.
Нтъ, ты не долженъ умирать!
Мн надо лишь теб могилы
Какъ можно лучше описать.
О нихъ ты завтра же подумай неотложно…
Могилу лучшую ты матери отдай,
И брата положить съ ней рядомъ можно,
Меня — немножко въ сторон,
Лишь было-бъ недалеко мн.
Но рядомъ никого со мною не пускай,
А къ правой груди взять съ собой ребенка дай.
Когда къ теб прижмуся я, бывало,
Вотъ счастье сладкое, святое ощущала!
Теперь мн хочется къ теб сильнй прильнуть,
Но это мн не удается,
Я такъ навязчива какъ-будто, и сдается
Мн все, что ты меня желаешь оттолкнуть!
Но также ласковъ ты, и это — ты, я врю! (стр. 330).
Если сюда и вкралась прибавка отъ переводчика: ‘я такъ навязчива какъ-будто’, то она нисколько не мшаетъ, а напротивъ еще лучше выясняетъ мысль и настроеніе Гретхенъ.
‘Какъ? ты не хочешь цловать?— говоритъ она, удивленная:
Не хочешь ты меня обнять?
Такъ не надолго удалился —
И цловать ужь разучился?’
Никто еще такъ врно не передавалъ этихъ словъ Гретхенъ:
‘…soo kurz von mir entfernt,
Und hast’s Kssen verlernt?’ (стр. 187).
Зачмъ такъ жутко мн съ тобой?
Когда-то взглядъ одинъ лишь твой,
Словечко лишь одно, бывало,
Мн будто небо открывало,—
Такъ ты умлъ меня любить
И поцлуями душить!
Цлуй меня!
А нтъ — такъ поцлую я!… (стр. 327—328).
Сколько нжности, ласки, тоски, муки! И все это сохранено въ перевод. И такъ вся рчь Маргариты, любое мсто.
Я мать извела,
Дитя утопила…
Мое и твое оно было!…
Да, и твое… (стр. 329).
Сколько силы и глубокой тоски слышится въ этой краткости рчи!… Нтъ, подобной передачи у насъ еще не было! Мы охотно выписали бы весь разговоръ Маргариты въ темниц,— такъ хорошъ онъ вышелъ въ перевод г. Трунина… Но надо имть чувство мры… Только поэтому мы прекращаемъ длиться съ читателемъ выпискою хорошихъ мстъ новаго перевода,— мстъ, которыя занимаютъ не меньше трети всей книги.
Что касается до языка, то переводчикъ владетъ имъ довольно свободно. Онъ очень удачно и умстно пользуется руссизмами, народными выраженіями.