Фантастический раcсказ, Толстой Феофил Матвеевич, Год: 1853 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

Три возраста.
Дневникъ наблюденій и воспоминаній
музыканта-литератора
. Толстаго.

Капитанъ Тольди.
Разсказъ.

Современныя статьи — и Смсь
Статьи музыкальныя.
Ростислава.

Санктпетербургъ.
Издатель, книгопродавецъ В. Исаковъ, на Невскомъ проспекте, противъ Католической церкви, въ дом Кудряшева.
1855.

http://az.lib.ru/

Фантастическій разсказъ.

Оригинальный дилеттантъ. — Теорія вдохновенія. — Поразительныя цифры.— Количество вдыхаемаго воздуха. — Метемпсихоза.— Доказательства, что Анна Аюгари и Анна Лагранжъ одно и то же лице.

Извстно, что въ большихъ городахъ вс публичныя зрлища, театры и даже городскія и загородныя гулянья имютъ привычныхъ постителей (des habitus, какъ говорятъ во Франціи), глазъ такъ привыкаетъ къ этимъ лицамъ постоянно, но періодически появляющимся въ извстныхъ мстахъ, что отсутствіе ихъ невольно замчается, и безъ нихъ какъ-то неловко.

Можно было бы написать любопытную характеристику такъ называемыхъ театраловъ (постители балета) оперистовъ, александристовъ, и такъ дале, но я не берусь за это, и прошу дозволенія сдлать очеркъ одного фантастическаго персонажа, котораго я постоянно вижу въ опер. Не знаю, замчательное это лице обратило ли на себя вниманіе оперной публики, но что касается до меня, то я всегда слжу за нимъ съ большимъ интересомъ.

Дилеттантъ, о которомъ идетъ рчь, человкъ пожилыхъ лтъ, высокаго роста, съ длинными сдыми волосами.— Одтъ онъ всегда очень прилично, только иметъ странную привычку держать подъ мышкою большую мховую шапку украшенную длинною, желтою кистью, и противно принятымъ обычаямъ, никогда не надваетъ перчатокъ. Старикъ-дилеттантъ является обыкновенно въ партеръ задолго до начатія спектакля, быстро подходитъ къ рамп, отдляющей оркестръ отъ креселъ, и потомъ медленными шагами проходитъ отъ праваго къ лвому флангу, какъ бы длая осмотръ, все ли въ исправности въ оркестр. Старикъ заботливо и съ нахмуренными бровями вглядывается въ лица музыкантовъ, въ разложенныя ноты, поднявъ голову и прищуривъ глаза, посмотритъ на партитуру, лежащую на пюпитр дирижера, окончивъ свой осмотръ, онъ иногда одобрительно улыбнется, а другой разъ съ недовольнымъ видомъ покачаетъ головою. Вс эти продлки, повторяющіяся стереотипно каждое представленіе, чрезвычайно меня забавляютъ, и я до того заинтересовался оригинальнымъ старикомъ, что даже замтилъ кресла, на которыя онъ всегда садится по окончаніи осмотра оркестра. Добравшись до своего мста, старикъ приступаетъ къ нкоторымъ привычнымъ приготовленіямъ съ такимъ глубокимъ сознаніемъ важности своихъ занятій, что, кажется, онъ не могъ бы выслушать со вниманіемъ оперы, не исполнивъ ихъ предварительно. Во-первыхъ, старикъ садится, вытягивается въ струнку и гордо смотритъ на своихъ сосдей, потомъ вынимаетъ изъ кармана клтчатый носовой платокъ и табакерку, и, громко высморкавшись, кладетъ оба предмета на правое колно, на лвое онъ укладываетъ мохнатую свою шапку, наблюдая, чтобы желтая кисть висла вдоль ноги. Исполнивъ все вышесказанное, старикъ скреститъ руки, и слегка поднявъ плечи, устремитъ испытующій взоръ на неподнятую еще завсу.

Я постоянно наблюдалъ за всмим продлками оригинальнаго старика, но мн никогда не случалось видть его вблизи. На дняхъ я вошелъ въ залу во время исполненія какой-то аріи, и не желая, пробираясь до своего мста, мшать слушателямъ, слъ на первое попавшееся пустое кресло, и тогда только замтилъ, что временной мой сосдъ не кто другой, какъ оригинальный дилеттантъ. Грозно шикнувъ на меня нсколько разъ за то, что я помшалъ ему выслушать съ должнымъ вниманіемъ блистательную фермату аріи, старикъ въ ту же минуту закусилъ нижнюю губу, пристально посмотрлъ на меня, и вдругъ какъ-то странно расхохотался. Я сдлалъ невольное движеніе, чтобы оставить занятое мною мсто, и посмотрлъ сурово на старика съ головы до ногъ, какъ бы желая дать ему почувствовать, что только сдые его волосы удерживаютъ меня отъ должнаго ему наставленія, вновь удержалъ меня за руку, и, принявъ серіозный и какой-то жалкій видъ, сказалъ мн въ полголосу: ‘Не безпокойтесь, пожалуйте, у меня есть свидтельство!’

— Какой свидтельство? спросилъ я съ изумленіемъ.

— ‘Свидтельство съ Петергофской дороги, продолжалъ онъ шепотомъ. Mania melancolica…. да ужъ я лучше переведу вамъ это по-Русски: меланхолическая манія съ припадками словоохотливости, впрочемъ характеръ тихій и не угрожающій нарушенію общественнаго порядка. и…. подлежитъ къ выключк’. Вы видите, м. г., что вамъ нечего опасаться, такъ останьтесь, пожалуйте, я давно желалъ вамъ что-то сказать’.

Положеніе незавидное! но мое любопытство возбуждено было въ величайшей степени: я остался, старикъ улыбнулся съ самодовольствомъ.

‘Я постоянный чтецъ вашихъ музыкальныхъ статей, сказалъ онъ съ важностью, критиковать ихъ не стану, но скажите, отъ чего бы вамъ не приспособить къ этому длу пишущихъ столовъ? Признаться, что я не совсмъ еще изучилъ этотъ процессъ, но не знаю чему тутъ такъ удивляются! Пишутъ ли карандаши, столы, руки — это все равно. Неужели есть люди, которые полагаютъ, что они сочиняютъ когда-либо по собственной вол? Мысль не зависитъ отъ человка: она дается ому свыше, если не внушается врагомъ рода человческаго. Да-съ! человкъ часто поступаетъ подъ вліяніемъ невдомой, могучей силы, и тогда дйствія его выходятъ изъ предловъ предназначеннаго имъ нормальнаго круга. Нтъ сомннія, что человкъ во время художническаго творчества не что боле какъ пріемникъ, въ который вливается вдохновеніе. Коль скоро сосудъ переполнился, вдохновеніе изливается или на полотно, или на бумагу, на мраморъ, струится по струнамъ лиры, клокочетъ въ звукахъ голоса, кисть, перо, рзецъ, все это дйствуетъ напоромъ невдомой силы, и человкъ почти безсознательно передаетъ мысли, которыя вдохновеніе нашептываетъ ему на ухо. Но, вотъ задача: въ сферахъ, гд обитаетъ вдохновеніе, есть также степени, лстница, нижнія ея ступени погружаются въ злобное начало, къ сожалнію, это правда, но… вдохновенія различнаго рода, имъ нтъ числа, и многія изъ нихъ восходятъ по ступенямъ до предвчнаго блага. Если душа человка переполнится благимъ вдохновеніемъ, то мысли художника, изливаясь, произведутъ твореніе образцовое, въ противномъ же случа образуется грязный ручей. Вотъ такъ-то и карандаши пописываютъ: иные нападаютъ на правду, а другіе вздоръ несутъ. Но поврьте, что и люди, и карандаши, дйствуютъ въ подобныхъ случаяхъ безсознательно. Пожалуйте табачку’, сказалъ вдругъ старикъ, щелкая большимъ и указательнымъ пальцемъ. ‘Извините, я не нюхаю’, отвчалъ я, озадаченный до крайности выходкою моего сосда. — ‘Очень дурно длаете: это способствуетъ къ отдленію излишняго мозга (!) Вотъ моя табакерка всегда пуста, право, не знаю, когда я успваю ее вынюхивать. Но возвратимся къ длу’, продолжалъ старикъ.

‘И такъ скажу вамъ, м. г., что, напримръ, Данте, въ безсмертной своей поэм la Divina Comedia, упоминая о неподвижныхъ звздахъ, выразилъ мысль, что каждый изъ этихъ свтящихся предметовъ служитъ, вроятно, центромъ отдльной планетной систем.

‘Конечно, онъ не могъ почерпнуть этой мысли въ твореніяхъ Иппарха или Птоломея, потому что даже и Копернику, преобразователю, измнившему вс вковыя астрономическія врованія, не приходило этого въ голову хотя онъ жилъ въ пятнадцатомъ столтія, а Данте умеръ въ начал четырнадцатаго.

‘Извстно, что только чрезъ четыре года по изобртеніи телескопа (въ 1614 году) Галилей, открывъ спутниковъ Юпитера, сталъ поговаривать, что звзды, какъ и планеты, не простыя свтящіяся пятнышки, а цлыя особыя мірозданія. Фонтенель, который, правду сказать, занимался астрономическими науками немного по свтски написалъ (въ 1686) цлый трактатъ подъ названіеъ Entretiens sur la pluralit des mondes. Нын же большая часть астрономовъ допускаютъ эту мысль. Какимъ же образомъ, спрашивается, Данте могъ угадать ее почти за четыреста лтъ? Вдохновеніе, сударь! Не что какъ вдохновеніе!

— Пожалуйте табачку! обратился ко мн вновь старикъ, но, неполучивъ отъ меня желаемаго, шумно и съ наслажденіемъ понюхалъ пустые вальцы, и продолжалъ, боле и боле оживляясь:

‘Видите, м. г., люди ко всему привыкаютъ, а кругомъ ихъ чудо на чуд! Куда вы посмотришь, везд неразгаданное, удивительное таинство. Какъ вы полагаете, напримръ, сколько живыхъ существъ въ этой зал? Дв тысячи, скажете примрно? Какая непростительная ошибка! Тутъ билліоны дециліоновъ живыхъ существъ. Во-первыхъ, взрослый человкъ потребляетъ съ каждымъ вдыханіемъ 33 кубическіе дюйма атмосфернаго воздуха, и таковыхъ вдыханій восемнадцать въ минуту, слдовательно не потрудитесь ли разсчесть, какое количество воздуха потребно двумъ тысячамъ человкъ, находящимся въ этой зал, въ продолженіе четырехъ часовъ. Замтьте, что весь этотъ воздухъ наполненъ мельчайшими аэритами. Хорошо! Дале, при выдыханіи изъ легкихъ, воздухъ насыщается углекислотою въ небольшой пропорціи (6,546 процентовъ) и какъ вы думаете? Не будь сильныхъ вентиляторовъ, животныя, находящіяся въ этой испорченной части воздуха, въ весьма малой несоразмрности относительно ко всей масс, во не будь сильныхъ вентиляторовъ, говорю, эти маленькія животныя задушили бы васъ всхъ! Но этого мало: на потолк и по угламъ залы образуется непремнно сырость, изъ ней миріады инфузорій…. Я уже не говорю о возможности пребыванія саламандръ въ горящихъ люстрахъ, лампахъ, и пр. Это уже басни!

‘Но, согласитесь, что одн цифры, о! цифры великое дло, одн цифры говорю я, поражаютъ уже разумъ. Разочтите, напримръ, сколько умерло людей отъ сотворенія міра, и вы убдитесь, что нашъ Земной Шаръ не боле коноплянаго смени въ сравненіи съ безпредльностью небесъ. Скажу вамъ даже, что огромныя цифры умершихъ подали намъ мысль, т. е. нашему брату, философу — о возможности метемписихозы, т. е. переселенія душъ. Въ сущности метемпсихоза порядочная дребедень, но и тутъ проглядываютъ кой-гд довольно интересныя мысли.

‘Многіе философы полагаютъ, напримръ, что нкоторыя избранныя души, замчательныя по ихъ геніяльности во время земнаго ихъ пребыванія, возвращаются на Земной Шаръ по истеченіи мене или боле продолжительнаго срока. Не помню, кто изъ нашихъ мыслителей утверждалъ, что Александръ Македонскій, Юлій Цесарь и Наполеонъ (бывшій Наполеонъ, а не настоящій) одно и то же лице, или лучше сказать, одна и та же душа въ разныхъ видахъ! Этому я не врю: это, разумется, вздоръ, но я вамъ разскажу что со мною приключилось по случаю вотъ этой удивительной женщины! И старикъ указалъ на г-жу Лагранжъ, которую восторженная публика, по окончаніи перваго дйствія, вызывала на сцену чуть ли не въ десятый разъ.

‘Лтъ за семь предъ симъ, тогда я еще былъ совершенно здоровъ, грустно прибавилъ старикъ, я былъ въ Болонь. Осматривая какой-то старинный монастырь, я напалъ, въ трапез, на древнюю картину, почернвшую отъ времени. Непреодолимое влеченіе, какое-то странное предчувствіе побудило меня разсмотрть эту картину съ необыкновеннымъ вниманіемъ. По мр, какъ я всматривался въ произведеніе неизвстнаго мн живописца, изъ полотна выступалъ образъ женщины, и ея черты врзались навкъ въ моей памяти. Сначала глазамъ моимъ представились мягкіе темнокаштановые волосы и лобъ, не слишкомъ высокій, но полный, казалось, чистыхъ и возвышенныхъ думъ, потомъ я увидлъ чудные, большіе, неопредленнаго цвта глаза, замчательно, что зрачки ихъ были необычайно малы, но, по какому-то оптическому обману, казалось, расширялись, по мр, какъ я въ нихъ вглядывался. Впрочемъ, эти глаза не устремлялись на меня, а были подняты къ небу. Что за чудная, неизмримая глубина была въ этомъ дивномъ взор! Продолговатый овалъ лица окоймленъ былъ длинными шелковыми кудрями, носъ острый, на тонкихъ и нсколько блдныхъ губахъ блуждала скорбная улыбка.

‘Чей это потретъ? Кто писалъ его?’ съ волненіемъ спросилъ я сопровождавшаго меня фрате.

‘Право, не знаю, отвчалъ онъ равнодушно, но кажется, за картиною что-то написано’. Онъ перевернулъ полотно. Съ непонятнымъ біеніемъ сердца я прочелъ: Anna Ajugari detta la Bastardella 1769, и тутъ же приклеена была нотная бумага, на которой, дтскою рукою тринадцати-лтняго Моцарта, написаны пассажи, восходящіе до верхняго баснословнаго ut. Такъ вотъ она! пвица, поразившая необычайнымъ своимъ голосомъ геніяльнаго творца Дот-Жуана! Всматриваясь въ ноты, начертанныя рукою Моцарта, я, казалось, слышалъ воздушные, небесные звуки, воображеніе мое уносилось въ горнее….

‘Не смотри, figlio mio, на это изображеніе, сказалъ мн шепотомъ фрате: я удалилъ его изъ своей кельи, ночью глаза его свтятся какъ живые. Женщина та врно была колдунья!’

‘Странно! Услышавъ эти суеврныя слова, я задрожалъ, я тутъ же почувствовалъ впервые какое-то страшное колебаніе въ моемъ разум. Я прожилъ нсколько дней въ Болонь, старался собрать свднія объ Аюгари, и узналъ между прочимъ, что на двадцатомъ году своей жизни она едва не сдлалась жертвою мщенія одной соперницы, неосторожно принявъ отравленный букетъ цвтовъ, нсколько дней спустя сдлано было новое покушеніе на ея жизнь, и только чудомъ спаслась она отъ вчной погибели, дальнйшихъ подробностей я не узналъ. Мн сказали однако же, что она была замужемъ не за Италіянцемъ, а за forestiиre, т. е. иностранцемъ. О смерти же ея никто не могъ мн сказать ничего.

‘Съ тхъ поръ воображеніе мое было безпрестанно занято одною и тою же мыслію. Недли черезъ дв посл открытія, сдланнаго мною въ Болонскомъ монастыр, а отправился въ Падуу, и въ первый день моего прізда въ этотъ городъ, пошелъ въ тотъ же вечеръ въ оперу. При появленіи примадонны, я вскрикнулъ, вскочилъ со стула, и пока продолжались оглушительныя рукоплесканія, встртившія пвицу, не могъ прійти въ себя. Вообразите себ мой ужасъ! Передъ глазами моими стояло точное изображеніе, виднное мною въ монастыр. Это были т же черты, тотъ же чудный взоръ! Это была Аюгари въ цвт юности, полная жизни! Наконецъ, когда шумъ и восторгъ, произведенные появленіемъ примадонны, поутихли, я спросилъ дрожащимъ голосомъ: кто эта пвица? Италіянецъ, къ которому я обратился, посмотрлъ на меня съ презрніемъ ‘Е la diva Anna…’

— Ajugari? добавилъ я, едва переводя духъ.

— Che Ajugari? Anna de la Grange, докончилъ Италіянецъ, пожавъ плечами.

‘Описывать вамъ мой восторгъ я не стану: дивные воздушные звуки, которые раздавались въ моемъ воображеніи, пока я всматривался въ рукопись Моцарта, нын слышалъ я на яву, и чмъ боле вслушивался въ пніе примадонны, чмъ боле всматривался въ ея черты, тмъ боле овладвала мною мысль, что я слышу и вижу Анну Аюгари, и вообразите себ, что я лелялъ эту мысль и избгалъ близкой встрчи съ таинственною пвицей, опасаясь разрушить очарованіе, убдившись, что она дйствительно живетъ и дышитъ жизнію смертныхъ. Каждый вечеръ однако же я посщалъ оперу, мн удалось пріобрсть въ полное, единственное мое владніе небольшую ложу на авансцен. Помщаясь въ глубин ея, я совершенно отдленъ былъ отъ прочихъ зрителей, и видлъ только сцену. Невозможно описать что я перечувствовалъ въ эти сладостные и съ тмъ вмст страшные вечера! Моему больному воображенію представлялось, что дивный призракъ Аюгари являлся каждый вечеръ для меня одного. Разъ какъ-то я вспомнилъ, что на картин, виднной мною въ Болонь, находился за поясомъ пвицы небольшой букетъ розановъ и ландышей, и тотчасъ же мн показалось, что примадонна часто прикладываетъ руку къ поясу, какъ бы желая мн указать, что у нея недостаетъ этихъ цвтовъ. Въ слдующее представленіе я бросилъ на сцену букетъ, составленный но указанію картины, и едва не лишился чувствъ, когда чудная примадонна, взглянувъ на меня съ благодарностью, приколола цвты къ своему поясу! Улыбка, озарившая лице примадонны, подтвердила мн, что она ждала этихъ цвтовъ для пополненія фантастическаго ея изображенія. Однажды, сердце замираетъ при одномъ воспоминаніи, однажды, въ конц оперы, я увидлъ у ногъ моей примадонны, сверхъ моихъ цвтовъ, большой букетъ блыхъ розановъ. Страшное предчувствіе вдругъ овладло мною, и линь только опустили завсу, я поспшно вышелъ изъ своей ложи, движимый непреодолимымъ желаніемъ предупредить пвицу, не допускать до вся подозрительнаго для меня букета. Проходя по темному корридору, ведущему за кулисы, я услышалъ произнесенныя таинственно вполголоса, слдующія слова:

‘Il colpo e falto, i fiori.— {Т. е. Ударъ нанесенъ! Цвты брошены.} Я не дослушалъ зловщихъ словъ и бросился стремглавъ въ комнату примадонны, я вбжалъ намъ сумасшедшія, выхватилъ изъ рукъ пвицы страшный букетъ, и, вскрикнувъ ‘Анна! берегись цвтовъ!’, лишился чувствъ. Что происходило посл этого, не помню! Но я узналъ потомъ, что букетъ оказался дйствительно отравленнымъ… И въ тотъ же день пвиц, которую безумные, слпые люди называли Анною Лагранжъ, минуло двадцать лтъ.

‘Конечно, разумъ мой колебался, я это чувствовалъ, во возможно ли было мн сомнваться посл этого происшествія, что дивная пвица и чудное изображеніе, виднное мною въ монастыр, одна и та же Анна Люгари! Я твердо былъ убжденъ, что все случившееся съ Аюгари, должно повториться, и со страхомъ ожидалъ втораго покушенія на ея жизнь. Между тмъ, посл описаннаго мною происшествія, я познакомился съ примадонною, и часто посщалъ ее. Diva принимала меня благосклонно, вроятно изъ благодарности, и хотя часто не понимала запутанныхъ моихъ рчей и странныхъ моихъ поступковъ, по обращалась со мною ласково и снисходительно. Дней черезъ пять посл представленія, въ которомъ примадонна подвергалась опасности, я проводилъ ее изъ театра до дому, и былъ приглашенъ ея матерью войти, выпить чашку чаю. Вечеръ былъ чудный, и пвица, желая подышать воздухомъ, прошла прямо на балконъ, не прошло минуты, какъ я услышалъ сильный ударъ, похожій на пистолетный выстрлъ, и бросился на балконъ. Трепещущая, испуганная Анна стояла на колняхъ, страхъ отнялъ у нея силы, она хотла убжать, оставить балконъ, и не могла. На мой крикъ прибжала мать и слуги выбжали со свчами. Анна вскор потомъ опомнилась и разсказала, что едва взошла она на балконъ, какъ почувствовала что букетъ мой, который она всегда носила за поясомъ, упалъ на улицу, она машинально нагнулась за перила, и въ то же мгновеніе большой камень, брошенный съ необычайно силою, пролетлъ надъ ея головою и разбился въ дребезги, ударившись о стну. Аюгари! участь Аюгари! восклицалъ я безсмысленно —

‘Но довольно, сказалъ наконецъ старикъ, переводя духъ: скажу только еще, что съ тхъ поръ я живу лишь для дивнаго моего призрака, слжу за каждымъ его шагомъ, оберегаю его по возможности отъ закулисныхъ козней и интригъ, наблюдаю за оркестровъ…. да, я забылъ вамъ сказать, прибавилъ старикъ мн на ухо: я удостоился почетнаго званія невидимаго капельмейстера всхъ оркестровъ въ мір, только вы, пожалуйте этого не разсказывайте, а то, знаете, зависть, интрижки… Пожалуйте табачку {За врность показаній несчастнаго старика я, разумется, не отвчаю, но могу удостоврить, что разсказъ его переданъ мною почти буквально.}’.

Ростиславъ.

Читайте также: