ЕВРЕИ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
ЕВРЕИ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Евреи в русской литературе, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
‘Полагаю, есть разница между можно и невозможно’, — пишет Г. Горнфельд в письме в редакцию по поводу своей фразы о Достоевском: ‘Невозможно отшвырнуть от себя автора ‘Бесов’. Грамматическая разница есть, но нет волевой, нет идейной разницы, — когда без чьего-либо вызова и всякого повода автор сотворяет от себя фразу, напр., ‘конечно, я не решусь тому-то плюнуть в лицо’, ‘я вас не называю дураком, но…’ и т. д. Это шейлоковское ‘вырезать фунт мяса из человека’, с поправкой Порции: ‘но не проливая капли крови’. В одной памятной полемике Струве прибег к этому faon de parler {манере говорить (фр.).}, чтобы лично оскорбить своего оппонента. ‘Нельзя все-таки плюнуть ему в лицо, — выразился он, — плюнуть на все его прошлое, на все настоящее и все его будущее’ и т. д. Все-таки ведь литераторы умеют владеть пером, но достаточно внимательный взор сумеет под изгибами речи прочесть настоящее чувство автора, настоящее отношение автора к предмету, — в данном случае к лицу Достоевского. Г-н Венгеров действительно в этом неповинен, и я ему приношу извинение. Он написал статью ‘О героическом характере русской литературы’, говоря, что особенно в 70-х годах беллетристика, поэзия и журналистика звала молодежь к подвигу и жертве. Признаюсь, эта статья прямо болела у меня в душе несколько месяцев: ибо не было сомнения в ее смысле, принимая во внимание историческую ситуацию тех лет: ‘Да, идите, юноши, на подвиг, преимущественно русские юноши, и затем идите в места очень отдаленные, если не хуже, — а тем временем мы, инородцы, и наши юноши, займем ваши места в практической и денежной работе, займем их в лавочке, банке, в торговле, в аптеках и аптекарских магазинах’ (во всем Петербурге нет ни одного русского, кроме как фиктивно, номинально, аптекарского магазина, все сплошь еврейские, и между прочим у однофамильцев г. Венгерова). Но о Достоевском С. А. Венгеров не упоминал. Я не приписываю ему лично этой злой мысли о русских юношах, особенно в отношении инородцев. Но ведь независимо от пожелания автора, от мотивов его, — все равно злой результат получается, и именно он таков в отношении инородцев и русских. Все практическое, вся работа на русской земле перешла и переходит все более и более в инородческие руки, и тем полнее и быстрее, чем русское юношество больше рудинствует, разговаривает, перестраивает Вселенную по своим планам, спасает отечество и пролетариат, бастует и заставляет закрывать университет и курсы, и вообще всячески ‘геройствует’ и ‘жертвует собою’, отправляясь на Кару и еще похуже этого. Все это страшно выгодно инородцам, безумно выгодно. История русской революции, с выдвиганием вперед героической юности, есть способ перехода, орудие перехода всех русских дел — в инородческие руки. Еще: революция в длительности и затяжности своей есть модус низвержения всего вообще русского в России и завладения всею Россиею — инородческим элементом, всею Россиею — кроме одного чиновничества. Невинно или наивно г. Венгеров своею статьею, потом вышедшею в виде брошюры, сыграл здесь роль, которая при всей его невинности остается как факт отвратительною. Более его умный и хитрый Горнфельд, оспаривая Венгерова, однако, в возражении ему и поместил фразу о Достоевском, поразившую меня этим ‘отшвырнуть’. Критик — ну, и критикуй. Борец — то борись правильно. Но какой же это спор, какая же это борьба, какая же это критика: ‘отшвырнуть’. Это — жест, это — удар. В отношении умершего Достоевского, которым, слава Богу, никто не ‘швырялся’ в русской критике, это выражение Горнфельда опять поразило меня не одною грубостью, но и тем, как у человека вообще хватило духа употребить такое выражение в отношении лица столь исключительных заслуг перед духовным русским развитием?! Употребить хотя бы и в отрицательной форме, для самозащиты автора от невольного выкрика читателя. ‘Я не назвал его дураком, я сказал только: если бы он был дурак, то…’ ‘Я нисколько не швыряю Достоевского, напротив, я говорю, что нельзя его отшвырнуть от себя…’ — Да кому вы говорите? — Венгерову. — Да позвольте, Венгеров не упоминал о Достоевском!! Раз Венгеров не упоминал и Горнфельд все от себя сочинил о Достоевском, явно ему надо было сблизить ‘швырок’, ‘отшвыриванье’ и личность ‘Достоевского’. Ну, а уж сапогом или кулаком это делается, разница небольшая. Я вознегодовал, прошла целая зима со времени написанного, и в моем уме это сплелось, что ‘два еврея, для революции, пхают сапогом Достоевского’. В точности — это не так, но в духе — это именно так.
Без всякой вражды к евреям и скорее с доброжелательностью к их будущему, я должен заметить, что роль их в литературе с годами становится отвратительною. Этот еврейский ‘Шиповник’, который скупает и через скупку возбуждает к написанию, к заготовлению беллетристического материала, исключительно злобного в отношении всего русского, всего народного, всего исторического, — ужасен своей гнусной ролью, которая продолжается вот уже много лет. В ‘Шиповнике’ не появится ни одной странички о том, что и в местечке Шклове цветут не одни добродетели. Он не даст ни одного ‘натурального описания’ того, как евреи перехватывают у крестьян, везущих ‘живность’ на базар маленького уездного города, весь товар, до последней курицы, и, дав крестьянину ‘пятак’ за то-то, сам уже получает гривенник с покупателя на русском базаре. Евреи 4000 лет торгуют: и за 4000 лет они получили столько опыта около денег и всяческой практики, что молоденькому русскому народу с ними не конкурировать. Опыт этот врастал в нрав, в дух, ‘глуповатый еврей’ все равно хитрее (в торговле, в практике) самого ‘умного’ русского. Историю с ‘базарами’ я наблюдал воочию в городке Белом, Смоленской губ., где учительствовал. Евреи, палец о палец не ударив, через эту скупку ‘всего и разом’ отбирали у крестьян всю их возможную прибыль и с покупателей, чиновной мелкоты и мещанства, тоже брали ‘каёмочку’ платы. Они срезывали по каёмочке там и здесь: и все русские надевали, в переносном смысле, какую-то ‘срезанную’ или ‘обрезанную’ одежонку. Вот почему ‘Шиповник’ этого не изобразит? Неправда евреев в русской литературе ужасна и грязна. Об этом им следует очень подумать. Я верю в идеализм и доброжелательство к России и русским многих отдельных евреев: достаточно припомнить Гарта (как слышал, еврей юрист или инженер) и его книгу ‘Почему зашаталась Россия. Бывшая русская правда и будущая’, всю обширную деятельность г. Гершензона, изучающего русскую литературу с точки зрения русских исторических идеалов, не исключаю отсюда и Венгерова (кроме его пошловатого радикализма), изучающего много лет Пушкина, г. Переферковича, который хотя и перевел Талмуд, но отстаивает достоинства русского государства и русской церкви от натиска изуверов синагоги, и т. д. Чтобы не ограничиваться литературою, назову харьковского окулиста Гиршмана, считаемого всею Россией ‘праведным человеком’, и наконец, упомяну о начинающем враче (сейчас со скамейки) еврее, который вошел в холерную деревню, откуда бежал весь медицинский персонал, лечил мужиков, мужики поднесли ему (принимая за русского, ибо он был рыжий) образ Николая Чудотворца за остановку холеры: и к нему он приложился и принял его. Все это — так, но все это — отдельности, лица. Этим лицам давно пора поднять протест, ‘veto’, против действий еврейского ‘скопа’, ибо недостаточно им приносить добро отдельному человеку, отдельной деревне, а всей России, целому народу, как и каждый русский думает о всей России. Они должны защищать русский труд, русскую бедность, русский рубль, наконец, — защищать русское достоинство. Они должны открыто и ясно выступить против натравливания русской молодежи на русские штыки: это — кровавое дело, и кровавое — против молодежи. Это предательство молодежи, и это измена России. Будучи отвратительно уже у русских, оно получъетужасный смысл в устах инородцев (‘ссорьтесь, а мы завладеем всем’). Подумать есть о многом. Пусть прежде всего честные в литературе евреи потребуют закрытия ‘Шиповника’ с его христопродавческим духом, растлевающим писателя русского и русского читателя. Ибо ‘слова’ и ‘изъявления’ что же… нужно дело. Евреи лучше каждого знают, что убеждения выражаются в деле.
НВ. 1912. 6 мая. No 12984.
‘Полагаю, есть разница между можно и невозможно’, — пишет Г. Горнфельд… — Розанов здесь и далее цитирует ‘Письма в редакцию’ А. Горнфельда и С. Венгерова (Новое Время. 1912. 4 мая. No 12982).
Это шейлоковское ‘вырезать фунт мяса из человека’… — Речь идет о персонаже комедии У. Шекспира ‘Венецианский купец’ (1597), еврее-ростовщике Шейлоке, ссудившем деньги под залог фунта мяса из собственной груди должника.
Г-н Венгеров… ‘О героическом характере русской литературы’… — Венгеров С. А. Героический характер русской литературы. СПб., 1911.
‘Шиповник’ — существовавшее в 1906-1918 гг. в Петербурге книгоиздательство декадентско-модернистского направления, основанное 3. И. Гржеби— ным и С. Ю. Копельманом. В 1907-1917 гг. выпустило 26 книг литературно-художественного альманаха ‘Шиповник’.