Эволюция театра, Гейер Борис Федорович, Год: 1910

Драматургия
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Скачать в PDF

Б. Ф. Гейер

Эволюция театра

Русская театральная пародия XIX — начала XX века
М., ‘Искусство’, 1976

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

КАРТИНА I. ПЕРЕПУТАННАЯ НЕВЕСТА
Дарья Андреевна.
Марья Андреевна.
Повсекакий Аристархович Клюква.
Перебейнос.
КАРТИНА II. ПЕЙ, ДА ДЕЛО РАЗУМЕЙ
Семигромов, купец.
Поликсена, жена его.
Никешка, приказчик.
Завалдайский, актер.
КАРТИНА III, ПЕТРОВ
Петров.
Лидия Петровна, его жена.
Склянка, ее отец.
Семенов.
КАРТИНА IV. ЛИЧИНЫ КРИКА
Невидимый, но видимый.
Он.
Мойша Родкин, торгующий огурцами.
Ривкеле, жена его.

ВСТУПЛЕНИЕ

Лектор (выходит при закрытом занавесе. На нем фрак). Милостивые государыни и милостивые государи! Никогда так много не говорили и не спорили о театре, как теперь.
Театр неподвижности, театр плоскости, театр барельефа, театр актера, театр режиссера… Куда мы идем? Зачем мы идем? Развивается ли театр, упадок ли театра? И еще тысячи вопросов, из-за которых ломают себе головы наши знаменитые критики. Слушая все это, я захотел прочесть по примеру многих лекцию об эволюции театра, но, не обладая даром красноречия, я решил вместо слов доказать на деле, куда театр идет, как далеко он шагнул за столетие, как от грубых, примитивных и неясных форм мы перешли к изображению тончайших переживаний души, к нежнейшим символам, полным ясности и глубины мысли… Милостивые государыни и милостивые государи! Сейчас перед вами пройдут четыре пьесы четырех знаменитейших драматургов за последнее столетие. Имена авторов я не назову — вы отгадаете их сами. Каждый автор — эпоха театра. И здесь вы воочию увидите, куда мы идем и до чего, бог даст… не дойдем. По странной случайности все четыре пьесы написаны на одну и ту же тему, замечательной глубины и оригинальности. ‘Он’ объясняется чужой жене в любви. Муж застает их во время объяснения. Проистекающие из сего последствия у каждого автора различны, но это еще более оттеняет эволюцию театра. Итак, прошу внимания и надеюсь, что после этой наглядной лекции вы уйдете отсюда успокоенные за будущее нашего родного искусства. (Уходит.)

ПЕРЕПУТАННАЯ НЕВЕСТА

Марья Андреевна и Дарья Андреевна сидят за столом и раскладывают пасьянс. Одеты одинаково.

Марья Андреевна. Ах, опять вышел трефовый король… Это непременно Обезьянкин…
Дарья Андреевна. И вовсе не Обезьянкин, а Картинкин…
Марья Андреевна. И вот и не Картинкин… Картинкин блондин…
Дарья Андреевна. А я говорю — Картинкин…
Марья Андреевна. Картинкин — бубновый туз…
Дарья Андреевна. Ах, что ты говоришь… Бубновый туз — это каторжник. Не дай бог бубнового туза…
Марья Андреевна. Ты еще девчонка, ничего не понимаешь. Когда я выходила замуж…
Дарья Андреевна (перебивает). Тебе все снилась клюква… Красная мороженая клюква… И стала ты мадам Клюквой. (Хохочет.)
Марья Андреевна. Зато не сижу в девках, как ты…
Дарья Андреевна (не слушая). Ах, замирает сердце… Опять трефовый король… и шестерка червей…. Картинкин и дорога… Непременно выйду за него замуж…

Входит Клюква в халате. Толст. Тип Собакевича.

Клюква. И за кого, матушка, изволишь выходить замуж?
Дарья Андреевна (сконфузившись). Это я так…
Клюква (садится на диван). Сплю это я а вижу во сне, будто подвывает меня к себе его превосходительство и подносит орден Андрея Первозванного, а у самого его превосходительства, на анненской ленте, висит калач. Презабавная конфузия…
Дарья Андреевна (раскладывает пасьянс). В третий раз трефовый король… Ах-ах, ах-ах…
Клюква (хлопая себя по лбу). Да, я и забыл совсем… Сегодня к нам придет мой бывший сослуживец — Перебейнос. И, собственно, не столько ко мне, сколько к тебе, мать моя.
Дарья Андреевна (сконфуженно). Ко мне?
Клюква. Что глаза выпучила? Девка на выданье, когда же женихам и ходить, как не теперь. Отца у тебя нет, должен же я о тебе заботиться. Мы уж с ним обо всем сговорились.
Дарья Андреевна. Ах, сестрица…
Клюква. Хороший человек: пьет умеренно, служит усердно, одна беда — рассеян малость и близорук. Но это от молодости и неопытности. Со временем пройдет.
Дарья Андреевна. А он брюнет?
Клюква. Как тебе сказать… Желтовато-рыжевато-коричневый…
Марья Андреевна. Вот и поздравляю…
Клюква. Пойди-ка ты, мать моя, да приготовь закусить. Надо встретить жениха с почетом.
Марья Андреевна. А он высокий?
Дарья Андреевна. Стройный?
Марья Андреевна. С бородой?
Дарья Андреевна. Трефовый король…

Обе пристают к Клюкве.

Клюква (отбиваясь). Что ты егозишь, мать моя. Не ты замуж выходишь…
Дарья Андреевна. А как фамилия?..
Клюква. Я сказал — Перебейнос.
Дарья Андреевна. Какая странная фамилия…
Клюква. И, мать моя… Не в фамилии дело. С человеком жить будешь, а не с фамилией. Иногда такие фамилии попадаются, что как услышишь, точно рыбной костью подавишься. Оно правда, нос у него как будто малость подгулял… Говорит, наследственное. Ну, да на всякий изъян не насмотришься. Вот и у меня фамилия Клюква. А почему Клюква — совершенно неизвестно. А то был у нас на службе чиновник Кисель. Так нас его превосходительство так и звали: ‘А подать сюда клюквенного киселя’. (Оглушительно хохочет.)
Марья Андреевна. Пойти приготовиться.
Клюква. И я пойду, закуску посмотрю.

Оба уходят.

Дарья Андреевна (одна). Жених… Как бьется сердце… Мадам Перебейнос… Какая, однако, странная фамилия.

За сценой звонок.

Ах, боже мой, вот и он… Скорей бежать… (Вертится по сцене.)

За дверями грохот, потом дверь с треском распахивается, и, чуть не падая, задев за порог, влетает Перебейнос. На нем желтый фрак. Волосы неопределенного цвета. Большой, ярко-красный нос.

Перебейнос. Задел за порог, и на носу нашлепка. Проклятая близорукость. Э-э-э, да тут кто-то есть… Ну-с, спросим… Э-э-э, сударыня, имею честь запросить вас, дома ли находится Повсекакий Аристархович?
Дарья Андреевна. Дома-с… Мне, право, так стыдно… (Закрывает лицо.)
Перебейнос (в сторону). Хоть убей, ничего не вижу… Не то женщина, не то свиное рыло. (Дарье Андреевне.) А с кем, позволительно да будет спросить мне, имею честь изъясняться?
Дарья Андреевна. Я свояченица Повсекакия Аристарховича. Мне, право, стыдно…
Перебейнос. Она. Невеста. Теперь и я вижу, что это женщина… Надо ее приступом… (Ей.) Сударыня, я несказанно счастлив познакомиться с таким прелестным созданием…
Дарья Андреевна. Ах, мой бог… Мне, право, стыдно… Садитесь, пожалуйста…
Перебейнос (садится рядом с ней, она отодвигается, он придвигается. Сидит совсем на краю. В сторону.) Надо начать разговор. (Ей.) Не правда ли, летом бывает очень жарко.
Дарья Андреевна. Да… то есть нет, то есть да…
Перебейнос. А зимой, наоборот, бывает холодно…
Дарья Андреевна. Да…
Перебейнос. Я думаю, зимой потому бывает холодно, что много льду…
Дарья Андреевна (в сторону). Ах, какой занимательный кавалер.
Перебейнос. Дождь всегда мокрый… (В сторону.) Ловко поддерживаю разговор…
Дарья Андреевна. Ах, и не говорите, мне так стыдно…
Перебейнос. Помилуйте… А потом еще: петухи поют очень громко, особливо по утрам-с…
Дарья Андреевна (в замешательстве). Извините… Я сейчас… Извините… (Убегает.)
Перебейнос. Что ее, точно гишпанская муха* укусила… (Несколько раз чихает, ищет платок и не находит.) Изумительная рассеянность. Платок в бекеше забыл… (Идет в прихожую, по дороге роняет стул и сдвигает стол.)

Из другой двери выходит Марья Андреевна.

Марья Андреевна. Глупая девчонка… Пересконфузилась… Надо пока занять жениха. Однако его нет… Наверно, вышел на минутку… Посижу и подожду… (Садится на место Дарьи Андреевны.)

Входит, сморкаясь, Перебейнос и задевает за косяк.

Перебейнос. Надо приступом. Подсяду и сразу брякну, что люблю. Тут никакая крепость не устоит. (Подходит, не замечая, что сидит Марья Андреевна, а не Дарья Андреевна.) Сударыня, я пришел вам сказать, что я вас обожаю…
Марья Андреевна. Что-о?..
Перебейнос. Я обожаю вас… Осчастливьте по гроб жизни, будьте моей женой…
Марья Андреевна. Извините, государь мой, но я замуж…
Перебейнос (перебивает). Все не хотят вначале замуж, а потом очень рады. Позвольте поцеловать вашу прелестную шейку. (Целует ее.)

Входит Клюква и останавливается в остолбенении.

Марья Андреевна (вскакивая). Какой пассаж…
Клюква. Милостивый государь мой… Я требую сатисфакции… На каком основании, черт побери вас и всех ваших сородичей до десятого колена, вы целуете супругу мою?..
Перебейнос. Я… Супругу вашу… Что за шутки… Я целовал свою невесту…
Клюква. Невесту, которая замужем два года-с… И ты матушка, хороша… Ну, да с тобой мы поговорим после…
Марья Андреевна. Ах, какой пассаж
Клюква. Я знаю вас, мотов, щелкоперов, трясогузок проклятых… Молокосос, мальчишка, щенок…
Перебейнос. Милостивый государь мой… Я коллежский регистратор*, а не щенок… Что за наваждение. (Всматривается в Марью Андреевну. Удивленно.) Теперь я и сам вижу, что это другая…
Марья Андреевна (плачет). Разве я виновата, что он схватил меня и поцеловал…
Перебейнос. Извините меня, государь мой… Теперь и я вижу, что произошла презабавная конфузил… По близорукости своей я принял вашу супругу за сестру ее, с которой имел уже декларацию.
Клюква (оглушительно хохочет). Ха-ха-ха… Вот так история… Дарья!.. Дарья!..

Входит Дарья Андреевна.

Вот жених твой. Благословляю вас, дети мои…
Марья Андреевна. Какой пассаж…
Дарья Андреевна. Ах, я сейчас сгорю со стыда…

Перебейнос ее целует.

Клюква. А теперь покорнейше прошу, будущий зятек, отведать наливочки и груздочков да осмотреть роспись приданого.
Перебейнос. Оказия сверхъестественнейшая…
Клюква. Все хорошо, что хорошо кончается. Только в будущем, любезнейший зятек, постарайся отличать своих детей от чужих… (Оглушительно хохочет. Идет обнявшись с Перебейносом.)

Занавес

ПЕЙ, ДА ДЕЛО РАЗУМЕЙ

Семигромов в сюртуке и в сапогах бутылками собирается в дорогу, укладывая в газетную бумагу кипу денег. Пьян значительно. Поликсена в платке сидит в углу.

Семигромов. Видишь, деньжищ сколько. Тридцать пять тыщ рублев, и все новенькими бумажками. Твоим родителям такие деньги и во сне не снились.
Поликсена. Где нам…
Семигромов. Молчи, молчи, когда с тобою разговаривают. Чувствуй, что я тебя возвеличил… Необразованная серость…
Поликсена (тихо). Зверь…
Семигромов. Зови сюда Никешку…

Поликсена уходит.

Чичас это выпью еще штофик и уж закручу мозгу Самохвалову. Тридцать тыщ ему до зарезу нужны, дочь родную продаст, не то что лес.

Входят Поликсена и Никешка.

Никешка (кланяется). Наше вам-с с огурчиком-с, Пров-с Мелентьевич-с…
Семигромов. Слушай… еду я по делу, так ты тут без меня присмотри за лавкой. Понял?
Никешка. Как-с не понять-с, Пров Мелентьевич-с. В самый аккурат потрафим-с, без всякого конфузу-с, вроде как, скажем-с…
Семигромов. Молчи… молчи… когда с тобой хозяин разговаривает…
Поликсена (тихо). Зверь…
Никешка. Молчим-с…
Семигромов. То-то… Там смотри… Не забудь обвешивать да обмеривать… Да не забудь кому-нибудь фальшивую бумажку всунуть, которая в кассе лежит. Подсунул какой-то прохвост. Ну все, садись перед дорогой…

Все садятся и сейчас же встают.

Прощай, Поликсена… Через три дня вернусь.
Поликсена. Прощай, Пров Мелентьевич…
Никешка. Наше вам-с с рафинадцем-с…
Семигромов. Молчи… (Уходит, провожаемый Никешкой.)
Поликсена (одна). И каково мне жить, бедной сиротинушке, с таким аспидом. И ах, коли видела б меня моя бедная матушка… И ах, коли видел бы меня мой дорогой батюшка… Да поглядела бы на меня моя добрая бабушка… (Плачет.) А также взглянул бы мой старый да честный дедушка… (Рыдает.) Не вспомнит про меня и прабабушка…

Входит Никешка.

Никешка. Чего, сладкий мармелад, расплакался-с? О супруге-с законном убиваетесь?
Поликсена. Ах, Никешка, доля моя горькая… Разве это супруг. Это вверь лютой…
Никешка (внезапно расчувствовавшись). И каково мне, сиротинушке-с, честному благородному парню-с, обвешивать да обмеривать-с… А окромя того-с фальшивую бумажку-с подсунуть-с… Да за это самое дело-с попадешь в самую-с каторгу-с… (Утирает слезы). И нет моей милой матушки-с… И не подумает обо мне-с добрый батюшка-с… Не вспомнит обо мне-с моя бабушка-с…
Поликсена (ревет). Лежит в сырой земле…
Никешка. Дедушка-с… (Смотрит на Поликсену.) Поликсена-с Никитишна-с… Смотрю я на вас, как на карамель-с фруктовую-с… Молоды вы, как красная редисочка-с, нежны, как огурчик парниковый-с…
Поликсена. Ах, и чтой-то вы, Никифор Панкратьевич…
Никешка. Люблю-с я вас до безумия-с… По гроб жисти хочу быть вашим, извините-с за выражение-с, верною личардою-с…
Поликсена. Ой, Никешка, пожалей мою женскую слабость.
Никешка. Хозяюшка-с моя бриллиантовая-с… Свистну я у хозяипа выручку-с, озолочу-с красавицу-с. (Обнимает и целует ее.)
Поликсена (отшатываясь). Никеша… стой… Чтой-то у тебя родинка на шее…
Никешка. Ну и что же-с.
Поликсена. Ты из какого села?
Никешка. Из Кривой Ямы.
Поликсена. И я из Кривой Ямы.
Никешка. Ну-с?
Поликсена. А не помнишь ли ты Польку Забияку?
Никешка. Девчоночку-с… Мою молочную сестру-с… Помню-с…
Поликсена. Никешка… Да ведь это я… я…
Никешка. Вот те фунт-с с изюмом-с… Полька ты моя марцыпанная-с… (Обнимает ее.)

Входит быстро Семигромов. Вид растерянный. Увидя обнимающихся, останавливается.

Семигромов. Поликсена…
Поликсена (бросается к нему). Пров Мелентьевич, это брат…
Семигромов. Молчи… Стой… Не то убью сейчас… (Хватается за голову.) Господи, напасти какие… Потерял по дороге тридцать пять тыщ рублев, домой лечу — жена с чужим целуется.
Никешка. Дозвольте-с, хозяин, сказать-с…
Семигромов. Молчи. Убью… Становитесь на колени… Молитесь богу… Теперича надо обдумать, что раньше сделать: тридцать пять тыщ искать либо их убить.
Поликсена. Выслушай, Пров Мелен…
Семигромов. Молчи… Убью!.. (Вынимает из-за голенища нож.)

Поликсена и Никешка становятся на колени.

Никешка. Приключение-с вроде сочинений-с господина Майн-Рида-с…
Семигромов. Готовьтесь… (Размахивает ножом.)

Открывается дверь, и входит Завалдай-Завалдайский, в цилиндре и очень потертом костюме.

Завалдай. Табло… Веселая компания… Скажите, здесь живет купец Пров Мелентьевич Семигромов?
Семигромов. Ты что за стрюцкий*. Свидетелем пришел. И тебя убью… Вон, собака…
Завалдай. Честного русского актера не напугаешь, купчина… Остановись… Слушай, — ты Семигромов?
Семигромов. Ну, я…
Завалдай. Не ты потерял деньги?
Семигромов. Я… А ты, ты что… нашел?..
Завалдай. О, порождение крокодилов и змей… О, ненасытные гиены и львы морские… Леопарды, жупелы и ихтиозавры… Как вы жадны и как жалки…
Семигромов. Ты не ругайся, а говори толком… А то за такие слова можно и к мировому…
Завалдай. Извините-с. Из пьесы господина Шекспира. Разрешено драматической цензурой безусловно за No 5211… Вот твои деньги. Я их нашел… (Бросает на стол деньги.)

Семигромов бросается к столу и лихорадочно считает.

Семигромов. Пять, десять, двадцать, тридцать пять… Верно… Благодетель, отец родной… Скажи, кто ты… Заставь вечно бога молить…
Завалдай. Завалдай-Завалдайский, русский трагик. Играл и с Росси, и с Сальвини, и с Цакони. Он мне по-итальянски: ‘Ты, брат’… А я ему по-русски: ‘Я, брат’. И оба плачем… Понял, серый купчина? Перед тобой талант неизведанной глубины, до пятки которого никогда не дотянуться хоть самому Мунэ-Сюлли.
Семигромов. Братец… Благодетель… Чем отблагодарить? Вот… вот… (Роется в кармане.) Вот пять рублей…
Завалдай (гордо отстраняет деньги). Русскому честному актеру не нужны деньги. Я требую одного. (Указывая на Поликсену и Никешку.) Прости их.
Семигромов. Черт с ними… Никешку переведу в лабаз, и делу конец… Вставайте, прощаю…
Поликсена. Ты не хотел выслушать. Он мой молочный брат.
Семигромов. Брат?
Никешка. Так что-с презанятная-с история-с. Говорим это мы-с с Поликсеной Никитишной-с о цене-с на картофель-с…
Семигромов. Молчи… Коли так, целую обоих. А теперь водки… Водки живей…
Завалдай. Вот это люблю… Честный русский актер презирает деньги, но водку… Водка — одно только слово, но какая глубокая мысль…
Семигромов. Правильно… друг Завалдай-Завалдайский.
Завалдай. Идем, Кит Китыч… но помни всегда, что говорил великий Гёте: ‘Пей, да дело разумей’.

Идут обнявшись. Занавес

ПЕТРОВ

Сцена некоторое время пуста. Потом входит Лидия Петровна.

Одета в черное.

Лидия Петровна. Сегодня всю ночь в саду шумели старые липы… Старые липы… Которые так много видели и слез и горя… Когда мы переехали сюда, мне казалось, что нас опустили в могилу… могилу… Москва… О, если бы снова увидеть Москву… (Садится, опустив голову на руки.) Москва… Москве… Москвой…

Входят Склянка и Петров. Первый немного навеселе.

Склянка. Здравствуйте пожалуйста… По борту дуплетом в среднюю…
Петров. Почему ты это всегда говоришь? Ты это всегда говоришь, и кстати и некстати. И какая в этом нелепица… (Устало садится.)
Склянка. По борту дупль… Когда была жива моя покойница жена, она мне тоже это всегда говорила. (Со слезой.) Скажет, бывало: ‘Скляночка…’ (Голос обрывается, машет рукой, бодрясь.) Здравствуй-то пожалуйста…

Берет гитару, садится в угол, тихо играет. Пауза.

Петров. Почему, когда наступают сумерки, мне становится жаль прошлого? Разбитая жизнь, однотонно серая, глупая, бесцельная, бессмысленная, однобокая и непонятная.
Лидия Петровна. Сегодня всю ночь в саду шумели старые липы… а в Москве… Москва… Москвой…

Пауза. Склянка играет на гитаре.

Склянка. По борту дуплетом в среднюю.

За окном бубенчики.

Лидия Петровна (смотрит, в окно). Приехал Семенов.
Петров. Семенов… Боже, как это глупо, как пошло, как бесцельно, как однобоко… И почему Семенов, почему Петров… Почему непременно эти мещанские бубенчики…

Входит Семенов.

Семенов (здоровается со всеми). Здравствуйте, господа. Здравствуйте, Склянка… Фу, продрог, устал… Трясся сорок верст по мерзейшей дороге…
Склянка. Здравствуйте пожалуйста… По борту дуплетом в среднюю…
Лидия Петровна. Вас давно не было видно…
Петров. И почему люди непременно при встрече говорят ‘здравствуйте’ и хватают друг друга за руки. Какая это пошлость, однобокость, гадость…
Семенов. Через сто тысяч лет люди будут другие… Они не будут брать друг друга за руки, а будут только подымать руки… (Горячо.) Я твердо в это верю…
Лидия Петровна. И в Москве не будет больше кривых и грязных улиц…
Семенов. Человечество будет прекрасно и свободно…
Петров. А до тех пор мы сгнием и будет все серо, все гадко, все мерзко, все глупо…
Лидия Петровна (ломая руки). Сегодня всю ночь в саду шумели старые липы… И напоминали Москву… старую Москву… Москва… Москвой…
Семенов. Через сто тысяч лет люди будут летать по воздуху так, как мы ходим по земле…
Склянка. Здравствуйте пожалуйста…
Семенов. Что?
Склянка. Нет, это я так… по борту дуплетом в среднюю. Продолжайте, пожалуйста…
Петров. Я пойду к себе… Мне хочется в звуках запечатлеть всю гнусность, всю гадость, всю мерзость, всю пошлость, всю никчемность нашей жизни. (Уходит, схватив себя за голову.)
Лидия Петровна. Бедный Ваня… Он тоскует… Его даровитой натуре тесно и скучно здесь…
Склянка. По борту дуплетом в среднюю. Пойду и я, здравствуйте пожалуйста.
Лидия Петровна (обнимает его). Только не пей… Милый папа, не пей…
Склянка. Я не буду… Я не… буду… (Уходит.)

Пауза. Вдали играют на рояле. Колотушка сторожа.

Семенов. Вы не догадываетесь, зачем я приехал…
Лидия Петровна. Вы часто стали к нам приезжать…
Семенов. Да, я часто стал к вам приезжать…
Лидия Петровна. Часто приезжать.
Семенов. Приезжать.
Лидия Петровна. Приезжать.
Семенов. Жать. (Пауза.) Какие у вас хорошие зубы…
Лидия Петровна. Когда женщина некрасивая, всегда говорят, что у нее красивые зубы… (Утирает слезы.)
Семенов. Я сказал не потому…
Лидия Петровна. Скажите, почему сегодня в саду всю ночь шумели старые липы?.. Нет, не то…
Семенов. Я понимаю…
Лидия Петровна. Что? Оставьте… Я знаю…

Звуки рояля прерываются.

Семенов. Не надо, не надо… Через сто тысяч лет всего этого не будет, чувства будут так тонки, так чисты, так незаметны… Не будет грубых слов…
Лидия Петровна. Оставьте, ради бога, оставьте… Я люблю Ваню…
Семенов. Вы?

В дверях показывается Петров.

Лидия Петровна. Я…
Семенов. Через сто тысяч лет… (Замолкает, увидя Петрова. Растерянно, садится.)
Петров (медленно подходит к рампе). Я все понял… Они объяснились в любви… Я… все… понял…
Лидия Петровна. Сегодня всю ночь в саду шумели старые липы…
Петров (пристально смотрит на Семенова). Я вас понял… Но я не сержусь… Все слишком глупо, слишком гадко, слишком низко, слишком мерзко…
Семенов. Мне надо ехать… Так странно… захворала баба… Да… вот только инструменты посмотрю. (Быстро уходит, растерянный.)
Лидия Петровна (в сторону). Сжалось сердце… Боже, боже, что-то произойдет сейчас страшное, непоправимое…
Петров. Я все думаю, живем ли мы или спим… Скажи… ты… (шепотом) спишь?..

За сценой выстрел.

Лидия Петровна. Ах…
Петров. Что такое?

Входит Склянка с гитарой.

Лидия Петровна (бросается к нему). Что? Что случилось? Говори скорей…
Склянка (спокойно). Из бутылки с баварским квасом вылетела пробка…
Лидия Петровна. Да? Ну слава богу, а я думала…
Склянка (тихо, Петрову). Идите скорей, там доктор застрелился…
Петров (хватается за голову). Боже, как это глупо… как это дико… как это нелепо, как это гнусно… (Уходит.)
Склянка (садится и играет на гитаре). По борту дуплетом в среднюю…
Лидия Петровна. Сегодня в саду всю ночь шумели старые липы… Отец, мне грустно, мне непонятно больно… Мы замираем… Постепенно, незаметно, без жизни, без движения…
Склянка. Мы засыпаем…
Лидия Петровна (рыдает). Да, да, ты это верно сказал, Скляночка… Мы засыпаем… (Опускается у его ног и, зевая, кладет голову на колени.)

Колотушка сторожа. Мы засыпаем…

Склянка (зевая, плачет). Мы засыпаем, Лида…
Лидия Петровна (плачет). Мы засыпаем…

Занавес

ЛИЧИНЫ КРИКА

Невидимый, но видимый, в широких одеждах, с полузакрытым лицом, сидит около гонга, в который ударяет. Говорит однотонно и глухо.

Невидимый. Вы голые, бесхвостые обезьяны, сидящие здесь, развеся уши, и ждущие с алчным любопытством кровавых зрелищ. Вам говорю я: смотрите… И вот перед вами пройдет борьба миров, которую, по неразумению своему, вы назовете жизнью человека и не поймете вашими ничтожными мозгами, закрутившимися спиралью до самого неба. Безмолвием я говорю громкую речь. Смотрите, слушайте и не понимайте. Вот перед вами великая безликая борьба. (Ударяет в гонг.)

Входит Он. Одет в пиджак. Вид анафемский.

Он. Невидимый, но видимый… Вот я у ног твоих, пришедший сюда соблазнить Ривкеле и доказать Мойше, как слаба и ничтожна его жизнь… Изреки истину!

Невидимый молчит.

К тебе я обращаю мольбу свою: изреки истину!

Невидимый молчит.

Молчишь, в сатанинской перекрученной гордости… Но в третий раз змеевидно вопрошаю тебя я: изреки истину!
Невидимый (ударяя в гонг). Дважды два — семь.
Он. Да будет. (Отходит, извиваясь.)
Невидимый. Сейчас придет Ривкеле. Смотрите, ничтожные… Вот мир соблазна столкнется с миром страсти. Смотрите, слушайте и не понимайте…

Входит Ривкеле. Одета просто.

Он. Кого вы ищете?
Ривкеле. Я ищу Мойшу, Мойшу, моего мужа, торгующего огурцами там, где кончается проклятый город и начинается жалкая равнина.
Он. Почему он торгует?
Ривкеле. Он говорит, что в огурцах миросознание. И каждому, кто купит огурец, открываются тайны бытия.
Он. Огурец — трехэтажное недоразумение.
Невидимый (ударяет в гонг). Истина…
Ривкеле. Вы не видели Мойшу?
Он. Он придет. Я знал, что невидимая сила заставит вас прийти сюда искать его. Я ждал вас, чтобы сказать вам…

Глухой гром.

Невидимый. Миры сталкиваются.
Ривкеле. Вы говорите странно.
Он. Безумной страстью воспален мой мозг. Дрожат руки и ноги, и я хочу владеть вами, ибо в этом смысл жалкого бытия ничтожного шара, именуемого землей.
Ривкеле (задумчиво). Так говорят военные писаря.
Невидимый (ударяя в гонг). Истина.
Он. Здесь, по воле некоего мерного безмерного и беспримерного, хочу я завладеть тобой, Ривкеле, женою Мойши, ибо алым заревом пылает мозг мой и трещит череп, как бездонные бездны.
Ривкеле (падая в объятия). Да свершится!..

Гром.

Невидимый (ударяя в гонг). Миры столкнулись. Горящие пропасти ликуют зловещей радугой.

За сценой тяжелые мерные шаги Мойши.

Приближается мир возмездия… Смотрите, слушайте и не понимайте.

Входит Мойша с огурцами. Тип бедного еврея.

Мойша (Невидимому). И не хотите ли купить огурец, дающий бессмертие и понимание непонимаемого?
Невидимый. Смотри лучше дальше.

Мойша отходит и обращается к Нему.

Мойша. И не хотите ли куп… (озадаченный). Ривкеле… И супруга моя в объятиях какого-то… гоя*. Слушайте…
Ривкеле (отходит от него). Так было нужно…
Он. Мойша Родкин, торгующий познанием мира и не знающий его сам. В этом сокрыт великий смысл.
Невидимый (ударяя в гонг). Решается еврейский вопрос.
Мойша. Однако извините себе, пожалуйста… Какого вы говорите себе смысла — я очень хорошо понимаю… Обнимать чужую Ривкеле — большой смысл…
Он. Мойша Родкин… Вновь говорю вам: это предопределено и вне нас.
Мойша (бросает корзину. Огурцы сыплются. Сильный удар грома). Я не хочу… Я буду кричать…
Невидимый. Свершилось… Он рассыпал тайну премудрости.
Он. Он потерял разум… Мойша, хладную струю спокойствия впустите в истерзанное кровью сердце.
Мойша. Ничего не могу сделать — я раздвоился. Вот, один я — лежит на полу, выпавший из корзины, в зеленой маске, а я другой…
Он (перебивает). Мойша раздвоившийся, вам говорю я: остановитесь, и чудо свершится…
Невидимый. Нет больше чудес в безвечных эфирах… Есть только фокус…

Гонг.

Он. Соверши фокус.
Ривкеле. Я молю, соверши фокус.
Мойша. Фокус? Мне ли, бедному еврею, совершить фокус… О, наша жалкая жизнь… Все время торговать мудростью, чтобы в конце концов остаться в дураках. Прощай, моя Ривкеле…
Он. Мы ждем…
Ривкеле. Мы ждем…
Мойша. Не могу… (В отчаянии.) Поймите, хмурые, я не могу…
Невидимый. Не хочешь?
Мойша. Я ухожу в предвечный конус…
Ривкеле. Мойша.
Мойша. Поздно… (Бросается за кулисы.)

Гром.

Он. Куда ушел он? Желтым неведением ослепил он мою мозговую извилину. Ты, входящий во все входы и выходящий во все выходы, скажи: куда ушел он?

Невидимый молчит.

У ног твоих с шипеньем крика, молю тебя: скажи!

Невидимый молчит.

Он. Каменнообразным взором проник он по ту сторону… О, разреши и мне…
Невидимый. Нельзя.
Он. О, разреши.
Невидимый. Вход посторонним строго воспрещается.
Он. Не хочешь? Так силой черной бездны я тебя заставлю. (Бросается за кулисы, но яркий, красный огонь* загораживает ему дорогу Он падает.)

Гром.

Невидимый. На миг мелькнул перед ним зигзаг вечности, и нет его… Миры погибли…
Ривкеле. О боже… Какая трагедия… Как жалка наша жизнь. Просыпалась мудрость, и все погибло… (Падает на колени и сходит с ума).

Красный огонь.

Вот смеются они красным смехом… Все громче, все громче… Ха-ха ха… (Лежит неподвижно.)
Невидимый. Она сошла с ума… Вам страшно, бесхвостые и голые обезьяны. Вот, видели вы, как из мириада миров сошлись три и столкнувшись, разбились. Понятна вам простая истина символов? И бледные, будете вопрошать вы друг друга и щупать руками в безумном испуге, боясь, не сошли ли вы уже с ума. Ибо нет граней между разумом и безумием. Так было, так будет… Так было, так будет.

Гонг.

Конец. Занавес… Занавес…

Занавес

Конец

(1910)

Комментарий

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ:

‘А’ — журнал ‘Артист’
AT — Александрийский театр
‘Б’ — журнал ‘Будильник’
‘Бр’ — журнал ‘Бирюч’
‘БВ’ — газета ‘Биржевые ведомости’
‘БдЧ’ — журнал ‘Библиотека для чтения’
‘БТИ’ — ‘Библиотека Театра и Искусства’
‘ЕИТ’ — ‘Ежегодник Императорских театров’
‘ЗС’ — ‘Забытый смех’, сборник I и II, 1914—1916
‘И’ — журнал ‘Искра’
‘ИВ’ — ‘Исторический вестник’
‘КЗ’ — А. А. Измайлов, ‘Кривое зеркало’
‘ЛГ’ — ‘Литературная газета’
‘ЛЕ’ — ‘Литературный Ералаш’ — отдел журнала ‘Современник’
MT — Малый театр
‘МТж’ — журнал ‘Московский телеграф’
‘HB’ — газета ‘Новое время’
‘ОЗ’ — журнал ‘Отечественные записки’
‘ПИ’ — ‘Поэты ‘Искры’, под редакцией И. Ямпольского, Л., 1955
‘РП’ — журнал ‘Репертуар и Пантеон’
‘РСП’ — ‘Русская стихотворная пародия’, под ред. А. Морозова, М.-Л., 1960
‘С’ — журнал ‘Современник’
‘Ср’ — ‘Сатира 60-х годов’, М.—Л., 1932
‘Сат’ — журнал ‘Сатирикон’
‘Т’ — журнал ‘Театр’
‘ТиИ’ — журнал ‘Театр и Искусство’
‘ТН’ — ‘Театральное наследие’, М., 1956
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства
‘Э’ — ‘Эпиграмма и сатира’, т. I, М.—Л., 1931

В. Ф. ГЕЙЕР

ЭВОЛЮЦИЯ ТЕАТРА

Печатается по машинописной копии ВТО. Автор — Борис Федорович Гейер (1876—1916) — драматург, пародист, автор пьес ‘В сумерках рассвета’ (1907), ‘Ванькина литература’ (1912), ‘Вода жизни. Пьеса в 4-х графинах’ (1911), ‘Морда и любовь’ (пародия на постановки пьес Л. Андреева в МХТ). Биографию Гейера см. в некрологе А. Кугеля (‘ТиИ’, 1916, No 28, стр. 563—564). ‘Эволюция театра’ впервые поставлена в ‘Кривом зеркале’ в 1910 г. и шла до закрытия театра (см. ‘Речь’, П., 1910, No 21, ‘ТиИ’, Спб., 1910, No 4, стр. 87, ‘Театр’, М., 1911, No 825, ‘День’, Пг., 1917, No 52, ‘Вечерняя красная газета’, Л., 1923, No 36). Пародия связана с известной дискуссией о кризисе театра, в частности со сборником статей Мейерхольда, Сологуба, Брюсова, Андрея Белого и других (‘Театр. Книга о новом театре’, Спб., 1908). Непосредственным поводом для пародии послужила статья С. Рафаловича ‘Эволюция театра’.
Автор пародирует ‘Женитьбу’ Гоголя (‘Перепутанная невеста’), драму Островского (‘Пей, да дело разумей’), Чехова (‘Петров’) и Леонида Андреева (‘Личина крика’). ‘Личина крика’ — пародия на ‘Анатэму’ (1909). Монолог Невидимого пародирует пролог к ‘Жизни Человека’ (1908) и реплики Некто, ограждающего входы в ‘Анатэме’.
Рецензент ‘ТиИ’ отмечал большой успех спектакля в ‘Кривом зеркале’: ‘По ходу действия лучше всего сделаны пьесы la Островский и Чехов… вторая исполняется, что называется, ‘концертно’ гг. Лукиным, Хенкиным, Олениным и г-жою Нелидовою. Г. Антимоиов хорош в качестве ‘Некто’ в ‘андреевской’ пьесе и забавен в роли Кит Китыча. Недурен Келлер, изображающий нечто вроде Анатэмы, и очень хороша г-жа Волховская — Ривкеле. В гоголевской сцене очень миле поют Турманова-Лукина, Яроцкая, Лукин и Оленин’ (‘ТиИ’, 1910 No4, стр. 87).
Гишпанская муха* — пиявка. Коллежский регистратор — низший чин по табели о рангах. Стрюцкий — испорченное от ‘штатский’. Гой (евр.) — иноверец. Красный огонь — намек на рассказ Леонида Андреева ‘Красный смех’ (1904).
Гейер Борис Федорович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Читатели… писатели, Гейер Борис Федорович, Год: 1915
  2. Публика, Гейер Борис Федорович, Год: 1911
  3. L’amour d’un cosak russe (Любовь русского казака), Гейер Борис Федорович, Год: 1910
  4. Вода жизни, Гейер Борис Федорович, Год: 1911
  5. Эоловы арфы, Гейер Борис Федорович, Год: 1915
  6. Трамвай, маршрут No 27, Гейер Борис Федорович, Год: 1915
  7. Священный лебедь Капитолия, Гейер Борис Федорович, Год: 1912
  8. Воспоминания, Гейер Борис Федорович, Год: 1911
Электронная библиотека