Эволюция, Революция и идеалы Анархизма, Реклю Элизе, Год: 1898 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 91 минут(ы)

Э. Реклю

Эволюция, Революция и идеалы Анархизма

I.

Эволюція есть безконечное движеніе всего существующаго, непрерывное измненіе міра какъ въ цломъ, такъ и въ его частяхъ, отъ начала вковъ до безконечности. Млечные пути, видимые въ неизмримомъ пространств, образуются и исчезаютъ въ теченіе милліоновъ и милліардовъ вковъ, звзды, свтила рождаются, скопляются, умираютъ, движеніе нашей солнечной системы съ его центральнымъ свтиломъ, его планетами и лунами, все, что находится въ узкихъ предлахъ нашего земного шара, вновь возникающія и исчезающія горы, океаны, образующіеся съ тмъ, чтобы потомъ высохнуть, ярко блестящія въ долинахъ рки, которыя высыхаютъ подобно утренней рос, поколнія растеній, животныхъ и людей, слдующихъ одно за другимъ, милліоны незамтныхъ маленькихъ существъ отъ человка до наскомаго — все это явленія всеобщей великой эволюціи, увлекающей все въ своемъ безконечномъ движеніи.

Въ сравненіи съ этимъ основнымъ фактомъ міровой эволюціи, что значатъ эти маленькія явленія, называемыя революціями астрономическими, геологическими или политическими! — Едва замтныя движенія, почти призрачныя.

Милліарды милліардовъ революцій смняютъ другъ друга въ міровой эволюціи. Но какъ бы малы он ни были, он являются частью безконечнаго движенія.

Такимъ образомъ, наука не видитъ никакого противорчія между этими двумя словами: эволюція и революція, которыя очень сходны между собою, но которыя въ обыденной рчи употребляются совершенно въ иномъ смысл, различномъ отъ ихъ первоначальнаго значенія. Не видя въ нихъ явленій одного и того же порядка, различающихся только по степени, трусливые люди, боящіеся всякихъ перемнъ, придаютъ этимъ двумъ словамъ совершенно противоположный смыслъ. Эволюція — синонимъ постепеннаго развитія, совершающагося въ области идей и нравовъ, — понимается ими, какъ нчто противоположное этой страшной вещи — революціи, представляющей собой боле или мене рзкія перемны въ міровой жизни. Съ кажущимся или даже искреннимъ энтузіазмомъ говорятъ они объ эволюціи — медленномъ развитіи, совершающемся въ мозговыхъ клткахъ, въ головахъ и сердцахъ, но имъ нельзя говорить о страшной революціи, которая возникаетъ внезапно въ умахъ, выливается на улицы, сопровождаясь иногда неистовыми криками толпы и громомъ оружія. Прежде всего скажемъ, что эти люди обнаруживаютъ только свое невжество, воображая, что между эволюціей и революціей существуетъ такая же разница, какъ между миромъ и войной, между мирной жизнью и насиліемъ. Иногда революціи могутъ совершаться мирно, вслдствіе внезапнаго измненія среды и перемщенія интересовъ, точно также и эволюціи въ обществ могутъ быть чрезвычайно затруднены, сопровождаясь войнами и преслдованіями. И, если слово эволюція охотно употребляется тми, которые съ ужасомъ смотрятъ на революціонеровъ, то это происходитъ оттого, что они не понимаютъ всего значенія этого слова, такъ какъ отъ него то они открещиваются всми способами. Они говорятъ о прогресс въ общихъ выраженіяхъ, но сущности его самого не хотятъ. Они находятъ, что современный строй, какъ бы плохъ ни былъ, въ чемъ они сами сознаются, все таки долженъ быть сохраненъ, — такъ какъ имъ достаточно, чтобы онъ длалъ возможнымъ достиженіе для нихъ ихъ идеала: богатства, власти, значенія и комфорта.

Такъ какъ существуютъ богатые и бдные, власть имущіе и подчиненные, господа и рабы, властелины, дающіе знакъ къ борьб, и гладіаторы, идущіе по ихъ знаку на смерть, то этимъ благоразумнымъ людямъ остается только стать на сторону богатыхъ и власть имущихъ или сдлаться куртизанами и льстецами сильныхъ міра. Это общество даетъ хлбъ, деньги, мста, почести, и отлично: пусть умные люди устраиваются такимъ образомъ, чтобы получить наибольшую часть всхъ этихъ благъ. Если они родились подъ счастливымъ созвздіемъ, которое, избавляя ихъ отъ всякой борьбы, дало имъ все необходимое въ изобиліи, то зачмъ же имъ жаловаться? Они стараются убдить себя, что вс такъ же довольны, какъ они сами, сытому кажется, что весь міръ хорошо пообдалъ. А если какой-нибудь эгоистъ съ дтства обиженъ судьбою и недоволенъ ею, то у него по крайней мр остается надежда добиться своего интригами, лестью, благодаря счастливой случайности или даже упорнымъ трудомъ въ пользу власть имущихъ. Что для него общественная эволюція? Его собственная эволюція къ богатству, вотъ его единственное стремленіе. Не заботясь о правахъ всхъ, онъ ищетъ лишь исключительныхъ правъ для себя самого.

Существуютъ однако рабскіе умы, которые искренно врятъ въ эволюцію идей и питаютъ неопредленныя надежды на соотвтствующее измненіе обстоятельствъ, но которые, тмъ не мене, съ инстинктивнымъ почти физическимъ страхомъ думаютъ о всякой революціи. Они желаютъ ее и боятся ея одновременно: они критикуютъ существующій строй и мечтаютъ о новомъ, какъ будто бы онъ долженъ появиться внезапно, вызванный какимъ то чудомъ безъ малйшей ломки и борьбы между грядущимъ и отжившимъ. Слабые, безвольные люди мечтаютъ, не имя ни силъ, ни желанія, достигнуть своей цли. Принадлежа къ обоимъ мірамъ, они фатально осуждены не служить ни тому ни другому: среди консерваторовъ они являются разобщающимъ элементомъ, благодаря своему образу мыслей, среди революціонеровъ они становятся крайними реакціонерами, измняя обтамъ своей юности и какъ собака, о которой говоритъ евангеліе, возвращаются къ тому, что они нкогда изрыгли. Такимъ образомъ во время революціи наиболе ярыми защитниками стараго порядка становятся т, которые когда то зло насмхались надъ нимъ: изъ сторонниковъ они обращаются въ ренегатовъ. Они замчаютъ слишкомъ поздно, какъ неловкіе волшебники легенды, что они вызвали слишкомъ страшныя, темныя силы, съ которыми они уже не могутъ справиться.

Къ другому классу эволюціонистовъ принадлежатъ т, которые въ общей необходимости перемнъ преслдуютъ только одну сторону ихъ, которой и посвящаютъ себя всецло, забывая все другое. Они напередъ ограничили свое поле дйствія. Нкоторые изъ нихъ, люди ловкіе, пожелали такимъ образомъ войти въ сдлку со своею совстью и работать въ пользу будущей революціи безъ риска для самихъ себя. Подъ предлогомъ посвященія своихъ силъ какой-нибудь необходимой ближайшей реформ, они теряютъ совершенно изъ вида общій высшій идеалъ будущаго и даже откровенно отрекаются отъ него. Другіе боле честные и порядочные какъ будто и способствуютъ общему длу, но вслдствіе узости своего ума, видятъ и понимаютъ его односторонне. Искренность ихъ убжденій и поведенія ставитъ ихъ вн всякаго подозрнія: мы ихъ считаемъ нашими товарищами по длу, хотя съ горечью сознаемся, что ограничившись узкимъ полемъ дйствія, борясь противъ одного какого-нибудь частнаго зла, они какъ-будто санкціонируютъ вс другія злоупотребленія.

Я не говорю о тхъ, которые стремятся, напримръ, къ реформ орфографіи, толкуютъ объ измненіи мста прохожденія меридіана, какъ о чемъ то чрезвычайно важномъ, ополчаются противъ употребленія корсетовъ и мховыхъ шапокъ, есть боле возвышенныя цли, которыя требуютъ отъ преслдующихъ ихъ и смлости, и упорства, и преданности длу, и если они проявляютъ эти качества, то мы, революціонеры, не можемъ относиться къ нимъ иначе, какъ съ уваженіемъ и симпатіей. Такъ, если мы встрчаемъ благородную женщину, преисполненную состраданія къ своимъ падшимъ сестрамъ, которая, не боясь общественнаго мннія, подходитъ къ проститутк со словами любви, протягивая ей руку для борьбы съ попирающимъ человческое достоинство агентомъ полиціи нравовъ или противъ участковаго врача, принуждающаго ее являться къ себ для освидтельствованія и насилующаго ее, или противъ всего общества, съ презрніемъ толкающаго ее въ грязь, никто изъ насъ не остановится передъ соображеніями общаго характера, чтобы отказать смлому борцу противъ официальнаго разврата въ своемъ уваженіи. Безъ сомннія, мы можемъ сказать такой женщин, что всякая революція въ одной области должна соотвтствовать революціи въ другой, что возмущеніе личности противъ порабощающаго его правительства заключается не только въ защит человческаго достоинства падшей женщины, но и въ защит клейменаго каторжника и всякой другой подчиненной или подавленной личности, но мы не можемъ не восторгаться тми, кто искренно и всецло преданъ борьб даже на такомъ узкомъ поприщ. Точно также мы называемъ героями людей, которые въ какой бы то ни было стран и когда бы то ни было отдавались всецло длу, жертвуя собой ради общаго блага. Какъ бы ни было ограничено ихъ поле дйствія, пусть всякій изъ насъ преклонится передъ ними и скажетъ: ‘мы должны подражать имъ на нашемъ поприщ, гораздо боле обширномъ, въ нашей борьб, которая ведется за все человчество’.

Итакъ, эволюція касается совокупности всхъ сторонъ жизни человчества и революція должна тоже касаться всего, хотя не всегда замтенъ параллелизмъ въ событіяхъ разныхъ областей жизни, изъ которыхъ слагается жизнь обществъ. Всякій прогрессъ въ одной области соотвтствуетъ прогрессу въ другой, и мы стремимся ко всмъ имъ по мр нашихъ силъ и знаній: къ прогрессу въ областяхъ соціальной и политической жизни, въ морали и наук, искусствахъ, индустріи, — эволюціонисты во всемъ, мы одновременно являемся революціонерами во всемъ, зная, что вся исторія есть ничто иное, какъ послдовательное завершеніе явленій жизни народовъ, безпрестанно и постепенно подготовляющихся къ этому. Прямымъ послдствіемъ великой интеллектуальной эволюціи, которая освободитъ нашъ умъ отъ всякихъ предразсудковъ, является освобожденіе личности въ ея отношеніяхъ ко всему окружающему.

Такимъ образомъ, можно сказать, что эволюція и революція — являются смняющими другъ друга актами одного и того же явленія: эволюція предшествуетъ революціи, которая въ свою очередь эволюціонируетъ до новой революціи и т. д. Можетъ ли происходить измненіе безъ перемщенія центра тяжести въ жизни? Разв революція не должна по необходимости быть слдствіемъ эволюціи, какъ дйствіе является непосредственнымъ послдствіемъ нашего волевого импульса къ дйствію? То и другое различаются только по времени ихъ появленія. Когда переграждается рка, воды ея собираются и разливаются вокругъ встртившагося препятствія и мало по малу образуютъ озеро, пока он вдругъ не найдутъ выхода, — паденіе камешка ршаетъ дло, происходитъ катаклизмъ: мощными напорами воды сносится насыпь, озеро исчезаетъ и рка течетъ по старому руслу. Такъ происходитъ маленькая революція въ природ.

Если революція слдуетъ за эволюціей всегда запаздывая, то причиной этого является сопротивленіе среды: вода ручья шумитъ въ своихъ берегахъ, такъ какъ они задерживаютъ его теченіе, громъ гремитъ въ облакахъ, такъ какъ атмосфера препятствуетъ проникновенію искры изъ облака. Всякое превращеніе матеріи, всякое осуществленіе идеи встрчаетъ препятствіе въ собственной инертной сред и новое явленіе не можетъ проявиться иначе, какъ вслдствіе усилія, которое будетъ тмъ сильне, чмъ сильне препятствіе. Гердеръ, говоря о французской революціи сказалъ: когда смя попадаетъ въ землю, оно долго кажется мертвымъ, потомъ вдругъ пускаетъ ростокъ, преодолваетъ покрывающую его твердую землю и превращается въ растеніе, которое зретъ и приноситъ свой плодъ. А какъ рождается ребенокъ? Девять мсяцевъ онъ лежитъ во мрак материнскаго чрева, и, наконецъ, вырывается на волю, разрывая свертывающую его пелену, иногда даже убивая свою мать. Таковы революціи, являющіяся естественными послдствіями предшествующихъ имъ эволюцій.

Существуютъ изрченія, сдлавшіяся пословицами, которыя люди употребляютъ машинально, какъ бы избавляя себя отъ необходимости вдуматься въ ихъ содержаніе. Такова, напримръ формула Линнея: ‘Non facit saltus naturae’.

Конечно, природа не длаетъ скачковъ, но каждая ея эволюція совершается перемщеніемъ силъ, устремленныхъ къ новой цли.

Общее развитіе жизни каждаго существа въ отдльности или цломъ ряд существъ нигд не являетъ намъ прямой безпрерывности, а наоборотъ, одни явленія ея происходятъ посл другихъ какъ бы насильственно и революціонно. — Втка не прибавляется къ втк, цвтокъ не есть продолженіе листка, ни пестикъ — тычинки, яйцо различно отъ органовъ, породившихъ его, сынъ не является продолженіемъ отца или матери, а становится въ дйствительности новымъ, различнымъ отъ родителей, существомъ. Прогрессъ совершается постоянно измненіемъ явленія, исходя отъ своей точки отправленія для каждаго отдльнаго индивида. Генеалогическое дерево существъ, какъ и настоящее дерево, есть собраніе втвей, изъ которыхъ каждая питается не собственнымъ сокомъ, а сокомъ всего дерева. И для великихъ историческихъ революцій тотъ же законъ. Когда старыя формы жизни не удовлетворяютъ больше, жизнь требуетъ новыхъ, происходитъ революція.

II.

Однако не всегда революція означаетъ прогрессъ, точно также не всегда эволюція стремится къ большей справедливости. Все измняется, все въ природ движется въ вчномъ, непрерывномъ движеніи и если есть прогрессъ, то можетъ быть и реакція, если есть эволюціи, стремящіяся къ развитію жизни, существуютъ другія, которыя влекутъ къ смерти. Остановка невозможна. Движеніе неизбжно въ ту или другую сторону и упрямый реакціонеръ и слащавый либералъ, открещивающіеся отъ всякой революціи, всетаки идутъ по пути ея, эволюціонируя къ смерти и вчному покою. Болзнь, дряхлость, гангрена такія же эволюціи, какъ и возмужалость и юность — черви, появляющіеся въ разлагающемся труп, какъ и первый крикъ новорожденнаго, служатъ признакомъ, что и тамъ, и здсь совершилась революція, и физіологія и исторія указываетъ намъ, что эволюція приводитъ иногда къ упадку, какъ и революція — къ смерти.

Исторія человчества, несмотря на то, что извстна намъ лишь за короткій періодъ нсколькихъ тысячъ лтъ, даетъ намъ массу примровъ жизни племенъ, народовъ, и государствъ, которые исчезли съ лица земли вслдствіе медленной эволюціи, влекшей ихъ къ ихъ собственной гибели. Причины этого явленія, породившаго болзнь обществъ, многочисленны. Климатъ и почва иногда играли въ этомъ преобладающую роль, какъ это случилось, наврное, въ огромныхъ пространствахъ центральной Азіи, гд высохли озера и рки и гд огромные солончаки покрыли когда-то плодородную почву. Нашествія дикихъ враждебныхъ ордъ, разорили нкоторыя страны до тла, — однако есть націи, которыя могли снова развиваться посл страшныхъ пораженій и многовковаго рабства: и если он возвращаются къ варварскому состоянію или вымираютъ окончательно, то причины этого лежатъ уже въ ихъ внутреннемъ строеніи, а не во вншнихъ обстоятельствахъ. Одна изъ этихъ причинъ, являясь самою главною, разъясняетъ исторію всякаго паденія — это когда одна часть общества, подчиняя себ другую, большую, захватываетъ землю, капиталъ, власть, образованіе, и почести въ свое исключительное пользованіе — и если масса не въ состояніи реагировать противъ подобной монополіи кучки людей — она осуждена на смерть и ея исчезновеніе лишь вопросъ времени. Появляется чума, которая стираетъ съ лица земли этотъ бесполезный, инертный муравейникъ индивидовъ, не сумвшихъ завоевать свою свободу. Съ Востока и Запада появляются разбойничьи племена и, нкогда громадные, города превращаются въ пустыню. Такъ погибли Ассирія и Египетъ, такъ исчезла, нкогда могущественная, Персія, и наконецъ, Римская имперія, сдлавшаяся собственностью нсколькихъ крупныхъ владльцевъ, пала подъ ударами варваровъ, которымъ не трудно было справиться съ ея порабощеннымъ пролетаріатомъ.

Нтъ явленія, въ которомъ эволюція не совершалась бы одновременно въ двухъ направленіяхъ: къ смерти и возрожденію, оно является какъ бы равнодйствующей эволюціи прогресса и упадка. Такъ паденіе Рима составляетъ во всей своей сложной совокупности цлый рядъ революцій и соотвтствующій имъ рядъ эволюцій, одн направлены къ его уничтоженіе, другія къ возрожденію новаго міра. Безъ сомннія, паденіе этого громаднаго общественнаго организма, поработившаго весь міръ, послужило къ облегченію положенія подавленныхъ имъ народовъ, и во многихъ отношеніяхъ переселеніе сверныхъ народовъ, хлынувшихъ на цивилизованный міръ, было счастливымъ для исторіи человчества событіемъ — многіе изъ порабощенныхъ народностей сбросили тогда съ себя иго давившихъ ихъ поработителей, но науки и промышленность погибли или исчезли на время, произведенія искусства разрушались, жглись библіотеки, казалось, что цпь временъ порвалась, народы снова впадали въ варварство и деспота смнялъ еще худшій деспотъ, изъ мертвой религіи язычества возродилась новая религія, сдлавшаяся еще боле жестокой и фанатичной, чмъ прежняя и тысячелтняя ночь невжества и безумія, распространяемая попами, нависла надъ землею.

Точно также другія историческія событія могутъ быть разсматриваемы съ двухъ сторонъ, соотвтственно тысячи явленій, которыя составили ихъ, которыя проявляются въ соціальныхъ и политическихъ переворотахъ жизни націй. И дйствительно, всякое историческое событіе или явленіе толкуется различно, сообразно съ глубиной пониманія ихъ и предвзятой мыслью толкователя. Извстный примръ такого пониманія является толкованіе эпохи Людовика XIV, личному генію котораго приписывали богатый разцвтъ французской литературы того времени. ‘Его взоръ порождалъ Корнеліевъ’, говорили нкоторые. Правда, вкъ спустя, никто не осмлится утверждать, что Вольтеръ, Дидеро и Ж. Ж. Руссо были обязаны своимъ геніемъ и существованіемъ взгляду Людовика XIV, однако, еще недавно не были ли мы свидтелями, какъ англичане превозносили свою королеву, длая ее виновницей всякаго успха, всякаго прогресса, совершавшагося въ ея царствованіи. Хотя эта заурядная особа ничмъ другимъ, кром своего присутствія на трон въ продолженіи шестидесятилтняго періода, не участвовала въ этихъ событіяхъ, принужденная къ бездйствію самою конституціею своей страны. Милліоны людей, наполнявшихъ улицы, давя другъ друга, чтобы видть ее, хотли во что бы то ни стало видть въ ней всемогущаго генія процвтанія Англіи. Такое публичное лицемріе было, быть можетъ, потребностью, такъ какъ устраивая эти оффиціальныя торжества королев-императриц, нація восхищалась собственнымъ величіемъ. Но не вс подданные ея участвовали въ этомъ празднеств: ирландскіе фермеры подняли черное знамя возстанія, а въ Индіи голодныя толпы народа разрушали дворцы и казармы.

Существуютъ однако обстоятельства, когда прославленіе правительственной власти кажется мене абсурднымъ и даже можетъ быть на первый взглядъ оправдываемо. Возможно, что какой нибудь Маркъ Аврелій, талантливый министръ, могущественный филантропъ или просвщенный деспотъ употребляютъ свою власть въ интересахъ бдствующаго класса, издаютъ полезный законъ, являются защитниками слабыхъ противъ ихъ поработителей, но это только случайное счастливое стеченіе обстоятельствъ, которое даже по условіямъ своей среды, является совершенно исключительнымъ, такъ какъ сильнымъ міра сего всегда легче злоупотреблять своимъ положеніемъ, такъ какъ имъ рдко доступно истинное пониманіе положенія, даже если бы они, подобно Гарунъ-аль-Рашиду, захотли бы инкогнито сами знакомиться съ нуждами своихъ подданныхъ. Бываютъ, конечно, случаи, когда намренія и поступки царей и правителей могутъ быть вполн благожелательны или по крайней мр направлены въ пользу народа, въ этихъ случаяхъ общественное мнніе, и сами массы принуждали ихъ къ этому и иниціатива законодателя сводилась къ нулю: они уступаютъ сил, которая могла бы быть гибельной для нихъ и которую они на этотъ разъ употребляютъ въ свою и общую пользу, потому что движеніе массъ также часто бываетъ направлено въ сторону прогресса, какъ и реакціи. Современная исторія Европы и особенно Англіи намъ даетъ тысячи примровъ, когда боле справедливые законы издавались не по доброй вол законодателя, но подъ давленіемъ анонимныхъ массъ: и верховная законодательная власть, декретирующая подобные законы, является въ дйствительности только простой исполнительницей воли народа — ея дйствительнаго руководителя.

Когда пошлины на хлбъ были уничтожены англійской палатой, крупные землевладльцы, вотировавшіе этотъ убыточный для нихъ законъ, только съ большимъ трудомъ подчинились необходимости признать справедливость его. Вопреки своимъ собственнымъ интересамъ они должны были просто подчиниться желанію массъ. Съ другой стороны, когда во Франціи Наполеонъ III, согласившись съ частнымъ мнніемъ Ричарда Кобденъ, подписалъ нкоторыя правила для облегченія свободы торговли, его не поддержали ни его министры, ни Палата, ни даже нація, и изданные имъ законы не могли долго продержаться: его наслдники, воспользовавшись первымъ удобнымъ случаемъ, отмнили ихъ и вернулись къ испытанной систем протекціонизма, выгоднаго богатымъ предпринимателямъ и крупнымъ землевладльцамъ.

Столкновенія разныхъ цивилизацій приводятъ къ запутаннымъ положеніямъ, при которыхъ легко поддаться иллюзіи и приписать ‘сильной власти’ честь разныхъ мропріятій, мене всего принадлежащей ей. Такъ напримръ, много говорятъ о томъ, что Британское правительство въ Индіи запретило религіозный обрядъ сжиганія вдовъ на могилахъ ихъ мужей, въ то время какъ слдовало бы удивляться тому, что это правительство такъ долго отказывалось подъ тмъ или другимъ предлогомъ издать это запрещеніе, вопреки настояніямъ лучшихъ людей въ Европ и самой Индіи. Но отъ чего же спрашивается, оно такъ долго покровительствовало толп фанатичныхъ палачей, не запрещая практику религіознаго обряда, основаннаго къ тому же на фальсифицированномъ текст Ведъ. Конечно, въ конц концовъ запрещеніе этого обряда было великимъ благодяніемъ, хотя и сильно запоздавшимъ, но сколько жестокости нужно приписать этой власти ‘отеческаго попеченія’! Сколько налоговъ, ложащихся тяжелымъ гнетомъ на населеніе, сколько страданій и мукъ во время страшныхъ голодныхъ бунтовъ!

Такъ какъ вс историческія явленія, можно разсматривать съ двухъ различныхъ точекъ зрнія, то конечно, невозможно судить о нихъ огуломъ. Примръ даже эпохи Возрожденія, положившей конецъ средневковому мраку, показываетъ намъ, какъ дв эволюціи, эволюція реакціи и эволюція прогресса, могутъ совершаться одновременно. Эпоха возрожденія, которая обратилась вновь къ памятникамъ античнаго міра, которая освободила науку отъ схоластическихъ туманностей и цпей суеврія и толкнула человчество на путь безстрастныхъ научныхъ изслдованій, одновременно убила въ корн своеобразный и пышно развивавшійся цвтокъ средне-вкового, (въ періодъ коммунъ и свободныхъ городовъ) искусства. Это случилось такъ же внезапно, какъ разливъ рки, уничтожающій посвы прибрежныхъ селеній: все должно было начаться съизнова, и какъ часто банальное и безсмысленное подражаніе античнымъ образцамъ замняло собой оригинальныя произведенія самобытнаго таланта, боле цнныя уже по тому, что они были самобытны!

Возрожденіе наукъ и искусствъ сопровождалось параллельно расколомъ церкви, извстнымъ подъ именемъ Реформаціи. Долго полагали, что эта революція была одна, изъ благодтельнйшихъ событій въ исторіи человчества, такъ какъ ею было завоевано право на индивидуальную иниціативу и освобождена мысль, которую католическіе священники намренно держали въ рабств невжества, полагая, что освобожденный человкъ длается независимымъ и стремится къ истинному равенству. Но теперь мы знаемъ, что Реформація положила только основаніе ряду новыхъ порабощающихъ личность церковныхъ общинъ, вмсто прежней единой католической церкви, монополизировавшей все право духовнаго порабощенія.

Реформація передала церковныя имущества и доходы въ пользованіе новой власти, и съ той и другой стороны стали возникать монашескіе ордена іезуитовъ и ихъ противниковъ, эксплуатировавшіе народъ новыми способами. Лютеръ и Кальвинъ къ тмъ, кто не раздлялъ ихъ взглядовъ, относились съ такой же фанатической нетерпимостью, какъ св. Доминикъ и Инокентій III. Какъ и инквизиторы они шпіонили, сажали въ тюрьмы, четвертовали, жгли на кострахъ: ихъ ученіе точно также требовало безусловнаго повиновенія королямъ и истолкователямъ ‘божественнаго слова’. Безъ сомннія, существуетъ разница между протестантами и католиками: (я говорю о тхъ, которые исповдуютъ ту или другую религію совершенно искренно, а не по семейнымъ традиціямъ). Послдніе наивне и легковрне, никакое чудо ихъ не удивляетъ: первые же боле разборчивы въ таинствахъ, но съ тмъ большимъ упорствомъ держатся они тхъ, которыя ими признаны: они видятъ въ религіи личное дло, какъ бы творческую работу своего духа. Переставая врить, католикъ перестаетъ быть христіаниномъ, между тмъ какъ протестантъ-раціоналистъ, измняя толкованіе ‘божественныхъ словъ’, обыкновенно переходитъ только въ новую секту: онъ остается ученикомъ Христа, упорный мистикъ, онъ сохраняетъ иллюзію свободы разума. Народы, также какъ и личности различны въ религіи, которую они исповдуютъ и которая боле или мене проникаетъ ихъ нравственное существо. У протестантовъ, конечно, больше иниціативы и систематичности въ поведеніи, но эта послдовательность становится неумолимо жестокой.

Вспомните то религіозное рвеніе, съ какимъ сверо-американцы отстаивали рабство негровъ, какъ ‘божественное учрежденіе’.

Другое сложное явленіе относится къ великой эволюціонной эпох, кровавыми кризисами которой были американская и французская революціи. О, тогда — по крайней мр какъ казалось — перемны произошли исключительно въ интересахъ народа и эти великія историческія даты слдуетъ считать, какъ бы освящающими рожденіе новаго человка! Депутаты конвента хотли начать исторію съ перваго дня своей конституціи, какъ будто предшествующихъ вковъ не было вовсе и будто человкъ—гражданинъ дйствительно могъ считать началомъ своего существованія моментъ провозглашенія своихъ правъ. Дйствительно, этотъ періодъ былъ великой эпохой въ жизни націй, несбыточныя надежды овладли тогда міромъ, освобожденная мысль поднялась на такія высоты, какихъ никогда не достигала прежде, науки возродились, геній открытій безконечно расширилъ границы міра и никогда не появлялось такого множества людей, одушевленныхъ новымъ идеаломъ, готовыхъ ради него беззавтно жертвовать своею жизнью. Но эта революція, какъ мы знаемъ это теперь, была вовсе не революціей всего народа, это была революція извстныхъ слоевъ общества исключительно въ ихъ интересахъ. Права человка остались чисто теоретическими: провозглашенная одновременно съ ними гарантія частной собственности сдлала ихъ призрачными. Новый классъ жадныхъ хищниковъ принялся за дло накопленія богатствъ, буржуазія заняла мсто отжившаго класса, стараго дворянства, уже зараженнаго скептизмомъ и настроеннаго пессимистически, и новопришельцы стали эксплуатировать неимущіе классы съ такимъ усердіемъ и умніемъ, какимъ не обладали никогда прежніе правящіе классы. Во имя свободы, равенства и братства совершались всевозможныя злодянія. Во имя освобожденія міра, Наполеонъ велъ за собой милліонъ убійцъ, для блага дорогого отечества капиталисты создаютъ громадныя состоянія, строятъ большія фабрики, организуютъ могущественныя синдикаты, (монополіи), воскрешая въ новой форм прежнее рабство.

Кто не хочетъ ограничиваться словами, тотъ долженъ основательно узнать и вообще критически отнестись къ людямъ, заявляющимъ о своей преданности длу революціи. Недостаточно крикнуть кому-нибудь: Революція! Революція! чтобы мы тотчасъ же пошли за нимъ, только потому, что онъ захотлъ вести насъ. Вполн естественно, когда невжда слдуетъ своему инстинкту: разъяренный быкъ бросается на красный лоскутъ и постоянно угнетаемый народъ бросается на перваго встрчнаго, котораго ему укажутъ. Всякая революція хороша поскольку она направлена противъ гнета со стороны одной личности или цлаго строя, но если она ведетъ къ установленію новаго деспотизма, то можно спросить себя: не лучше ли направить ее по другому пути. Настало время сознательнаго примненія своихъ силъ: эволюціонисты, придя къ ясному сознанію, что именно они хотятъ осуществить въ ближайшую революцію, не ставятъ себ задачей поднять недовольныхъ и произвести смуту безъ цли и плана.

Можно сказать, что до сихъ поръ ни одна революція не была проведена вполн сознательно, и потому ни одна изъ нихъ не увнчалась полнымъ успхомъ. Вс эти великія движенія, безъ исключенія были почти безсознательными актами со стороны вовлеченныхъ въ нихъ массъ и если революціи и происходили успшно, то только благодаря искусству вожаковъ, сумвшихъ сохранить хладнокровіе и боле или мене руководить ими. Реформацію провелъ и воспользовался выгодами отъ нея лишь одинъ общественный классъ, и Французскую революцію совершилъ также одинъ классъ, выставлявшій на систематическій разстрлъ массы несчастныхъ, которые послужили лишь для того, чтобы доставить ему побду, и извлекающій теперь вс выгоды отъ революціи. Еще въ наши дни ‘четвертое сословіе’ игнорируя крестьянъ, заключенныхъ, бродягъ, безработныхъ и всевозможныхъ отщепенцевъ, не впадаетъ ли также въ ошибку, считая себя особымъ классомъ и работая не для всего человчества вообще, но для своихъ избирателей, кооперативныхъ союзовъ и лицъ, доставляющихъ имъ средства.

Всякая революція иметъ свое сегодня и свое завтра. Сегодня народъ толкаютъ въ бой, завтра будутъ призывать его къ благоразумію, сегодня его увряютъ, что возстаніе есть священнйшій долгъ, а завтра будутъ проповдывать, что ‘наилучшая республика — есть королевство’, или, что высшее самопожертвованіе состоитъ въ томъ, чтобы ‘перенести три несчастныхъ мсяца, ради общественнаго блага’, или, пожалуй еще лучше, что никакое оружіе не можетъ замнитъ избирательнаго билета. Потокъ исторіи съ періодическими революціями похожъ на рку, запружаемую время отъ времени плотинами. Каждое правительство, каждая побдившая партія стремится въ свой чередъ запрудить этотъ потокъ, чтобы утилизировать его возможно боле для своихъ мельницъ. Надежды реакціонеровъ и заключаются именно въ томъ, что такъ будетъ всегда и что народъ, подобно стаду барановъ, позволитъ постоянно сбивать себя съ своей дороги и одурачивать при посредств солдатъ, или краснобаевъ адвокатовъ.

Этотъ вчный круговоротъ, который раскрываетъ намъ въ прошедшемъ рядъ революцій, частью неудавшихся, безконечную работу слдующихъ другъ за другомъ поколній, подобно безконечнымъ волнамъ, безпрестанно ударяющимся въ скалу, разбиваясь о нее, — это иронія судьбы, которая показываетъ, какъ плнники разбиваютъ свои цпи, чтобы дать заковать себя снова, все это служитъ причиной великой нравственной смуты и среди своихъ товарищей намъ приходилось видть такихъ, которые утративъ надежду и утомившись до битвы, складывали руки и отдавались на произволъ судьбы, покидая своихъ братьевъ. Вотъ чего они не знали, или знали на половину, т. е. ясно еще не видли того пути, по которому должны были итти, или врне, они надялись, что судьба, подобно попутному втру, надувающемуся паруса корабля, приведетъ ихъ къ цли: они надялись на успхъ, не благодаря знанію законовъ природы или исторіи, не благодаря своей упорной вол, но благодаря счастливой случайности или руководясь какимъ то смутнымъ стремленіемъ, подобно мистикамъ, которые ступая по твердой земл, воображаютъ, что ими руководитъ съ неба путеводная звзда.

Писатели, проникнутые чувствомъ своего превосходства, глубоко презирающіе волненія толпы, обрекаютъ человчество всецло двигаться такимъ образомъ въ безвыходномъ, заколдованномъ кругу. По ихъ мннію, толпа совершенно не способна къ самостоятельному мышленію, и неизбжно поддается демагогамъ, которые, преслдуя свои интересы, направляютъ массы отъ прогресса къ реакціи и обратно. Дйствительно, въ масс индивидовъ, тсно сплоченныхъ другъ съ другомъ, легко создается общая всмъ душа, всецло подчиняющаяся одной страсти, проявляющаяся въ однихъ и тхъ же крикахъ энтузіазма или отчаянія, — это какъ бы одно существо съ тысячью голосовъ, безумныхъ отъ любви или ненависти. Въ теченіе нсколькихъ дней, нсколькихъ часовъ водоворотъ событій увлекаетъ одну и ту же толпу къ самымъ противоположнымъ проявленіямъ — восторга или проклятій. Т изъ насъ, которые сражались за коммуну, знаютъ эти страшные приливы и отливы народныхъ волнъ. Когда мы отправлялись на баррикады, насъ провожали трогательными привтствіями, слезами восторга въ глазахъ, женщины нжно махали платками. Но какъ принимали тхъ изъ вчерашнихъ героевъ, которые избгнувъ смерти, возвращались, какъ плнники, окруженные солдатами. Во многихъ кварталахъ толпа состояла изъ тхъ же самыхъ людей, но какой полнйшій контрастъ въ ея чувствахъ и настроеніяхъ! Какіе негодующіе крики и проклятія. Сколько дикой ненависти въ ея словахъ: ‘Смерть! Смерть! Разстрлять ихъ. На гилльотину’!

Однако бываетъ толпа и толпа, и коллективное сознаніе, слагающееся изъ тысячи индивидуальныхъ, хотя бы и слдовало полученному импульсу, все же боле или мене ясно даетъ себ отчетъ, по характеру своей эмоціи, дйствительно ли хорошо то, что совершено. Съ другой стороны не подлежитъ сомннію, что вмст съ прогрессомъ человчества увеличивается число людей, сохраняющихъ сильно развитую индивидуальность и остающихся самими собою, со своими собственными убжденіями и самостоятельнымъ образомъ дйствій.

Иногда такихъ людей, думающихъ боле или мене одинаково, самихъ бываетъ достаточно, чтобы составить цлое собраніе, настроенное единодушно и съ одинаковыми стремленіями, безъ сомннія безсознательные инстинкты и привычки могутъ и здсь выступить наружу, но только на время, и личное достоинство беретъ верхъ. Обыкновенно такія собранія, члены которыхъ уважаютъ другъ друга, очень отличны отъ крикливыхъ собраній массъ, способныхъ опускаться до зврства. По своей численности они представляютъ какъ бы толпу, но по той выдержанности, которую они проявляютъ — это группа личностей, остающихся вполн самими собой, съ своими собственными убжденіями, составляя вмст съ тмъ въ своемъ цломъ, какъ бы высшее существо, сознающее свою волю и осуществляющее ее въ своей работ. Часто сравниваютъ толпу съ войскомъ, которое смотря по обстоятельствамъ или увлекается охватывающимъ всхъ безумнымъ героизмомъ или обращается въ бгство въ паническомъ страх. Но въ исторіи не мало примровъ такихъ сраженій, въ которыхъ люди смлые и ршительные борятся до конца совершенно сознательно и съ непреклонной ршимостью.

Конечно, колебанія толпы имютъ мсто, но въ какой мр? Что бы отвтить на этотъ вопросъ, надо обратиться къ событіямъ. Для того, чтобы констатировать прогрессъ, слдовало бы установить: на сколько увеличилось въ историческомъ процесс число мыслящихъ людей, сознательно дйствующихъ въ одномъ направленіи, не заботясь ни объ одобреніи, ни о порицаніи толпы. Но подобная статистика тмъ боле невозможна, что даже среди новаторовъ не мало такихъ, которые являются таковыми только на словахъ, въ дйствительности же легко даютъ увлечь себя окружающимъ ихъ мыслящимъ молодымъ товарищамъ. Съ другой стороны много такихъ, которые изъ гордости и тщеславія стараются казаться непоколебимыми, какъ скала передъ потокомъ событій, но однако теряютъ почву подъ ногами и помимо воли мняютъ свой образъ мыслей и свою рчь. Кто же теперь въ откровенной бесд не признаетъ себя соціалистомъ? Хотя бы уже по тому, что онъ старается отдать себ отчетъ въ аргументахъ противника, онъ долженъ честно понять ихъ, до извстной степени даже раздлить ихъ и ввести въ общее понятіе объ обществ, отвчающее его идеалу совершенства. Сама логика требуетъ усвоенія чужихъ мыслей и дополненія ими своихъ.

Мы революціонеры должны дйствовать подобнымъ же образомъ. Мы также должны стараться понять совершенно искренно и правдиво вс идеи нашихъ противниковъ, мы должны сдлать ихъ своими, но придавая имъ истинный ихъ смыслъ. Вс запоздалыя разсужденія нашихъ оппонентовъ съ ихъ устарлыми доводами, конечно, найдутъ себ надлежащее мсто, но не въ будущемъ, а въ прошломъ. Они принадлежатъ философіи исторіи.

III.

Періодъ чисто инстинктивныхъ движеній теперь уже миновалъ: революціи не будутъ уже совершаться случайно, потому что прогрессъ становятся все боле и боле сознательнымъ и разумнымъ. Животное или ребенокъ всегда кричитъ, когда его бьютъ, и вообще реагируетъ извстнымъ движеніемъ или ударомъ: такъ и мимоза складываетъ свои листья отъ всякаго вншняго раздраженія, но отъ этихъ непроизвольныхъ движеній далеко еще до систематической и упорной борьбы противъ гнета. Народамъ прежде казалось, что событія слдуютъ одни за другими безъ всякаго порядка, но они наконецъ научились познавать связь между ними и ихъ неумолимую логику, они начинаютъ понимать, что и имъ также слдуетъ держаться извстнаго образа дйствій, чтобы выйти побдителями. Соціальная наука, указывающая причины рабства и какъ противовсъ — средства освобожденія, понемногу освобождается отъ хаоса противорчивыхъ мнній.

Первый фактъ, разъясненный этой наукой тотъ, что никакая революція не можетъ совершиться безъ предшествующей ей эволюціи. Конечно, древняя исторія разсказываетъ намъ о множеств такъ называемыхъ ‘дворцовыхъ революцій’, т. е. о замн одного короля другимъ, какого либо министра или фаворитки другимъ совтникомъ или новой фавориткой. Но подобныя перемны, неимющія ровно никакого общественнаго значенія и касающіяся въ дйствительности только отдльныхъ личностей, могли совершаться безъ малйшаго содйствія со стороны народныхъ массъ: для этого оказывалось достаточно, чтобы нашелся наемный убійца съ хорошо отточеннымъ кинжаломъ, и тронъ будетъ имть новаго замстителя. Безъ сомннія, прихоть короля могла тогда вовлечь королевство и толпу подданныхъ въ непредвиднныя авантюры, но народу, привыкшему къ послушанію и покорности, оставалось только сообразоваться съ желаніями свыше: онъ не пытался выражать свое мнніе о длахъ, которыя ему казались неизмримо выше его ограниченной компетенціи. Точно также въ стран, которую оспаривали другъ у друга дв враждебныя династіи съ своими аристократическими и буржуазными кліентами, кажущіяся революціи могли совершаться при помощи убійствъ: такой заговоръ убійцъ, благопріятствуемый успхомъ, передавалъ тронъ другому лицу, измняя личный составъ правительства, но какое значеніе иметъ это для угнетеннаго народа. Наконецъ, въ такомъ государств, гд основаніе власти было нсколько расширено существованіемъ оспаривавшихъ главенство классовъ, стоявшихъ надъ безправной толпой, заране обреченной на полное подчиненіе торжествующему классу, еще возможны уличныя битвы, сооруженіе баррикадъ и провозглашеніе временнаго правительства въ городской ратуш.

Но новыя попытки въ этомъ направленіи едва ли могутъ удасться въ нашихъ городахъ, обращенныхъ въ укрпленный лагерь, съ казармами и цитаделями, уже послднія ‘революціи’ въ этомъ род имли только временный успхъ. Такъ въ 1848 г. Франція шла лишь прихрамывая за тми, кто провозгласилъ республику, не зная, что они понимали подъ этимъ словомъ, и воспользовались первымъ случаемъ, чтобы повернуть въ другую сторону. Масса крестьянъ, съ мнніемъ которыхъ не справлялись, но которая тмъ не мене все же заявила его — правда неясно, темно, неопредленно, но все же съумла выразить что пока эволюція крестьянства не совершилась — оно не хочетъ революціи, которая тмъ самымъ оказалась преждевременной, едва прошло три мсяца со времени революціоннаго взрыва, какъ масса избирателей возстановила старый порядокъ въ его традиціонной форм, къ которому еще тяготли ихъ рабскія души: такъ вьючное животное по привычк подставляетъ свою надорванную спину подъ новую тяжесть. Точно такъ же революція коммуны, столь удивительно удавшаяся и неизбжно вызванная обстоятельствами, очевидно, не могла восторжествовать, потому что она была совершена только половиной Парижа и опиралась во всей Франціи только на промышленные центры: начавшійся отливъ затопилъ ее въ мор крови. Теперь уже недостаточно повторять старыя формулы vox populi, vox Dei, и испускать воинственные крики, разввая въ воздух знаменами. Достоинство гражданина можетъ при извстныхъ обстоятельствахъ потребовать отъ него, чтобы онъ воздвигалъ баррикады, защищалъ свою страну, свой городъ или свою свободу, но онъ не долженъ воображать, что хотя бы малйшій вопросъ могъ быть отданъ на неврное ршеніе ружейныхъ пуль.

Преобразованіе должно совершиться въ головахъ и сердцахъ прежде чмъ напрячь мускулы и превратиться въ историческій феноменъ. Однако, что врно относительно прогрессивной революціи, не мене врно и относительно революціи регрессивной или контръ-революціи. Конечно партія, захватившая правительственную власть, располагающая высшими должностями, почетомъ, деньгами и общественной силой, можетъ причинить очень много зла и въ извстной степени способствовать ослабленію тхъ, у которыхъ она узурпировала ее, однако она можетъ воспользоваться своей побдой только въ границахъ, опредляемыхъ равнодйствующей общественныхъ мнній, въ иныхъ случаяхъ ей придется отказываться отъ рискованнаго примненія уже декретированныхъ мръ и законовъ, вотированныхъ собраніями представителей покорныхъ ея вол. Моральное и интеллектуальное вліяніе среды постоянно сказывается на обществ въ его цломъ, съ одинаковой силой на людяхъ, стремящихся къ господству, какъ и на послушной толп добровольныхъ рабовъ, и въ силу этого вліянія колебанія двухъ концовъ оси могутъ отклоняться въ ту и другую сторону лишь довольно слабо.

Однако, какъ это и свидтельствуетъ современная исторія, сама эта ось перемщается постоянно вслдствіе тысячъ частичныхъ измненій, происходящихъ въ мозгу людей. Надо обратиться къ самому индивиду къ этой первоначальной клточк общества, чтобы найти причины общаго преобразованія съ его множествомъ видоизмненій, сообразно времени и мсту. Если съ одной стороны мы видимъ отдльнаго человка, подверженнаго вліянію всего общества съ его традиціонной моралью, религіей, политикой, то съ другой мы присутствуемъ при такомъ зрлищ, когда свободный индивидъ, хотя и ограниченный въ пространств и продолжительностью своей жизни, все-таки успваетъ оставить отпечатокъ своей личности на окружающемъ мір, измнить его опредленнымъ образомъ, открывъ какой-нибудь законъ, создавъ великое произведеніе искусства, или новую, невдомую дотол машину, а иногда даже бросивъ міру новое слово, которое онъ уже не забудетъ. Не трудно отыскать въ исторіи ясные слды многихъ тысячъ героевъ, о которыхъ извстно, что они лично самымъ существеннымъ образомъ содйствовали общественному прогрессу.

Очень значительное большинство людей состоитъ изъ личностей, которыя живутъ, какъ растеніе, и нисколько не стараются воздйствовать ни въ хорошемъ, ни въ дурномъ направленіи на среду, въ которой они тонутъ, какъ капля воды въ океан. Нисколько не желая преувеличить здсь дйствительное значеніе человка, сознательно относящагося къ своимъ поступкамъ и ршившаго примнять свои силы согласно своему идеалу, мы можемъ сказать наврное, что такой человкъ представляетъ собой цлый міръ по сравненію съ тысячью другихъ, мысль которыхъ находится въ полуоцпенніи или погружена въ глубокій сонъ, и которые бредутъ безъ малйшаго внутренняго возмущенія, наприм., въ рядахъ арміи или процессіи пилигримовъ. При подобныхъ обстоятельствахъ воля одного человка можетъ столкнуться съ стихійнымъ движеніемъ всего народа. Извстны случаи героической смерти при великихъ историческихъ событіяхъ въ жизни народовъ, но еще боле значительна была роль личностей, посвятившихъ свою жизнь общественному благу.

Здсь необходима особая осторожность, такъ какъ возможно недоразумніе и говоря ‘о лучшихъ людяхъ’ легко смшивать это слово со словомъ ‘аристократія’, взятомъ въ его обычномъ смысл. Многіе писатели и ораторы, въ особенности изъ принадлежащихъ къ тому классу, изъ котораго вербуются лица, облеченныя властью, охотно говорятъ о необходимости призвать къ общественному управленію избранную группу, которую сравниваютъ съ мозгомъ въ человческомъ организм. Но что это за ‘избранная группа’, въ интеллектуальномъ и моральномъ отношеніи, которая будетъ въ состояніи безапелляціонно удерживать въ своихъ рукахъ управленіе народами. Нужно ли еще говорить, что на этотъ вопросъ вс т, которые царствуютъ и повелваютъ: короли, принцы, министры и депутаты, самодовольно оглядываясь, весьма наивно отвчаютъ: ‘мы эти избранные, мы представляемъ мозговой аппаратъ великаго политическаго тла’. Сколько горькой ироніи въ этомъ высокомріи офиціальной аристократіи, воображающей себя действительной аристократіей мысли, иниціативы умственнаго и нравственнаго развитія. Скоре врно обратное, или оно по крайней мр содержитъ значительную долю истины: во многихъ случаяхъ аристократія заслуживала названіе ‘какистократіи’, какъ выражается въ своей исторіи Леоподьдъ Ранке. Что сказать напримръ, о тхъ развратныхъ аристократахъ и аристократкахъ, которые толпились въ загородныхъ виллахъ Людовика XV, а въ современную эпоху о самомъ цвт французскаго дворянства, показавшемъ себя недавно во время пожара благотворительнаго базара, когда мущины, спасая свою жизнь, пробивали себ дорогу ударами палокъ и сапоговъ въ спины и животы женщинъ.

Безъ сомннія т, которые обладаютъ состояніемъ, имютъ большій доступъ къ самообразованію и наукамъ, но въ то же время и большую возможность испортиться и развратиться. Лица, привыкшія къ лести, какими обыкновенно являются (всякій) власть имущіе, будь то императоръ, или начальникъ канцеляріи, легко могутъ быть обмануты и никогда не знаютъ истиннаго положенія длъ. Имъ живется слишкомъ легко, у нихъ нтъ возможности самимъ научиться борьб за существованіе, они эгоистически ждутъ всего отъ другихъ, угрожаемые опасностью впасть въ грубыя излишества и утонченный развратъ, такъ какъ лица самаго порочнаго поведенія ихъ окружаютъ, какъ стая шакаловъ свою добычу, и чмъ ниже они падаютъ, тмъ значительне становятся въ своихъ собственныхъ глазахъ, привыкнувъ къ грубой лести окружающихъ ихъ: сдлавшись скотами, они воображаютъ себя богами и лежа въ грязи, думаютъ, что окружены ореоломъ. А кто т, которые стремятся захватить власть, чтобы замстить собою привиллегированныхъ избранниковъ по богатству и происхожденію, считая себя новыми избранниками, такъ называемой умственной аристократіей? Кто эти политики, ловкіе льстецы уже не королей, а толпы. Одинъ изъ противниковъ соціализма и защитникъ того, что называютъ ‘добрыми принципами’, г. Леруа—Болье отвтитъ намъ на вопросъ объ этой аристократіи словами, которые въ устахъ анархиста показались бы слишкомъ рзкими и несправедливыми: ‘современные политики всхъ степеней, говоритъ онъ, начиная съ муниципальныхъ совтниковъ и кончая министрами, представляютъ собой, взятые въ масс, за немногими исключеніями, одинъ изъ наиболе ограниченныхъ и отвратительныхъ классовъ сикофантовъ и куртизановъ, какіе когда либо знало человчество. Ихъ единственнымъ стремленіемъ является низкая лесть, поддержаніе предразсудковъ, которые они въ большинств случаевъ сами раздляютъ, не давая себ никогда ни времени ни труда на размышленія и наблюденія’. Наконецъ, лучшее доказательство того, что ‘аристократіи’ — одна изъ которыхъ держитъ въ своихъ рукахъ власть или старается захватить ее, а другая дйствительно состоитъ изъ своихъ ‘лучшихъ’ представителей, не могутъ быть смшаны, намъ даетъ исторія своими безконечными кровавыми страницами. Рассматриваемая во всей совокупности лтопись человчества, можетъ быть опредлена, какъ повствованіе о вчной, непрерывной борьб между тми, которые, сдлавшись хозяевами положенія, пользуются властью, добытою цлыми поколніями своихъ представителей и тми, которые рождаются полными энтузіазма и стремленія къ творческой дятельности. Об эти группы ‘лучшихъ’ находятся въ безпрестанной войн, и исторической миссіей первыхъ является преслдованіе, порабощеніе и убійство вторыхъ. Эти оффиціальные ‘наилучшіе’ — сами боги, которые приковали Прометея къ скал Кавказа и со времени этой мифической эпохи всегда ‘наилучшіе’ т. е. императоры, паны и всевозможные властелины, заключали въ тюрьмы, пытали и жгли новаторовъ и проклинали ихъ произведенія. Палачи всегда состояли на служб у этихъ ‘избранниковъ’ рода человческаго. Находятся и ученые, берущіе подъ защиту ихъ дло. Не говоря уже объ анонимной толп, которая не уметъ мыслить и замыкается въ своихъ привычкахъ, находятся ученые и талантливые люди, которые длаются теоретиками абсолютнаго консерватизма, чтобы не сказать реакціи и которые стараются удержать общество, такъ сказать, остановить его движеніе, какъ будто существуетъ возможность удержать силой то, что находится въ вчномъ движеніи, какъ несущіяся въ пространств небесныя тла. Эти противники прогресса, ненавидящіе все новое, видятъ во всякомъ новатор, т. е. человк мысли и идеала, только сумасшедшаго. Ихъ любовь къ неподвижности общества доводитъ ихъ до признанія политическими преступниками тхъ, которые критикуютъ существующее и стремятся къ лучшему. А между тмъ они признаются, что разъ новая идея получила право гражданства въ умахъ большинства, ей нужно подчиниться, чтобы не оказаться революціонеромъ, выступая противъ общественнаго мннія. Но въ ожиданіи этой неизбжной революціи, они требуютъ, чтобы съ адептами ея поступали, какъ съ преступниками и чтобы сегодня наказывали за поступки, которые, завтра будутъ считаться обязанностью каждаго дйствительно честнаго человка, они бы заставили выпить ядъ Сократа, возвели бы на костеръ Яна Гуса, тмъ боле на гильотину Бабефа, такъ какъ Бабефъ и въ настоящее время является еще новаторомъ. Они обрекаютъ насъ на вс ужасы лишенія общества, не потому, что мы неправы, но потому, что мы несвоевременно правы. Мы живемъ въ вкъ инженеровъ и солдатъ, для которыхъ все должно быть вытянуто въ струнку. ‘Уравненіе’ вотъ лозунгъ этихъ нищихъ духомъ, которые понимаютъ только красоту въ симметріи и жизнь въ мертвой неподвижности.

IV.

‘Освобожденіе рабочихъ должно быть дломъ самихъ рабочихъ’, говоритъ одно изъ положеній Интернаціонала. И это положеніе врно въ самомъ широкомъ смысл слова. Если врно, что ‘избранники’ всегда воображали, что они призваны осчастливить народы, не мене врно и то, что всякій человческій прогрессъ могъ совершиться только благодаря собственной иниціатив возставшихъ или даже только свободными гражданами. И такъ наша свобода должна быть собственнымъ дломъ всхъ насъ, чувствующихъ себя угнетенными чмъ бы то ни было и солидарными со всми оскорбленными и униженными. Но для того, чтобы бороться, нужны знанія. Недостаточно, подобно кимврамъ или тевтонамъ бшено броситься въ борьбу съ дикими криками, подъ звуки боевыхъ роговъ. Настало время предвидть и рассчитать вс перипетіи борьбы, чтобы научно подготовиться къ побд, которая должна принести соціальный миръ. И первымъ условіемъ тріумфа должно быть освобожденіе отъ нашего невднія. Намъ нужно умть разрушить вс предразсудки, устранить вс враждебные элементы, вс препятствія, а съ другой стороны не забывать ни одного изъ тхъ ресурсовъ, которыми можно воспользоваться, ни одного союзника, доставляемаго исторической эволюціей. Мы хотимъ знать. Мы не признаемъ, чтобы наука была привиллегіей немногихъ и чтобы люди, находящіеся на вершин горы, какъ Моисей, или на трон, какъ стоикъ Маркъ Аврелій, на Олимп или картонномъ Парнас и просто даже въ академическомъ кресл, предписывали намъ поведеніе, хвастаясь знаніемъ вчныхъ законовъ. Конечно, между этими людьми, священнодйствующими на своихъ высотахъ, находятся такіе, которые могутъ переводить довольно сносно съ китайскаго, разбирать письмена временъ каролинговъ, изучать пищеварительные аппараты клоповъ, но и между нашими друзьями находятся люди, знающіе это, которые однако не претендуютъ поэтому на управленіе нами. Кром того, уваженіе, которое мы питаетъ къ этимъ людямъ не должно нисколько мшать намъ свободно обсуждать рчи, съ которыми т благоволятъ обращаться къ намъ со своихъ высотъ. Мы не подчиняемся декретированной истин, мы пріобщаемся къ ней только посредствомъ изученія и критики и научаемся устранять всякое заблужденіе, хотя бы оно и было признано оффиціальной наукой.

И сколько разъ темному народу приходилось признаваться, что его ученые воспитатели могли научить его только покорно и радостно идти на бойню, подобно праздничному быку, рога котораго украшали гирляндами изъ золоченой бумаги.

Дипломированные профессора пытаются описать намъ вс прелести и выгоды, которыя представляетъ правительство, состоящее изъ такихъ высокопоставленныхъ личностей, какъ и они сами. Философы, какъ напримръ Платонъ, Гегель, Огюстъ, Контъ гордо требовали права на управленіе міромъ. Писатели и ученые, какъ Гонорэ Бальзакъ и Густавъ Флоберъ, если стоитъ только упоминать о покойникахъ, также требовали этого права для всякаго генія, т. е., другими, словами для самихъ себя. Совершенно не стсняясь говорили о ‘правительств мандариновъ’. Да избавитъ насъ судьба отъ такихъ правителей, влюбленныхъ въ самихъ себя и полныхъ презрнія ко всмъ представителямъ ‘презрннаго большинства’, или ‘гнусной буржуазіи’. Вн ихъ славной персоны не было ничего, достойнаго ихъ вниманія и, не считая приближенныхъ къ нимъ, все остальное казалось имъ только мимолетной тнью. А между тмъ ихъ книги, не смотря на весь ихъ талантъ, намъ доказываютъ, что эти геніи были весьма посредственными пророками: никто изъ нихъ не понималъ будущаго лучше, чмъ послдній изъ пролетаріевъ, и не въ ихъ школ намъ придется учиться бороться за наше право. Въ этомъ отношеніи самый послдній и мало извстньій изъ рядовыхъ борцовъ можетъ намъ быть гораздо полезне.

Т крупинки знанія, которыя мы имемъ изъ исторіи, указываютъ уже намъ, что настоящее полно безконечныхъ злоупотреблений, которыхъ возможно было бы избжать. Т безпрестанныя и повторяющіеся опустошенія, которыя производитъ современный соціальный режимъ, значительно превосходитъ все то, что могутъ произвести непредвиднныя явленія въ природ: наводненія, циклоны, землетрясенія и изверженія пепла и лавы. Трудно понять, какъ неизлчимые оптимисты, которые вопреки всему утверждаютъ, что все идетъ къ лучшему въ этомъ лучшемъ изъ міровъ, могутъ закрывать глаза на ужасное, невыносимое положеніе милліоновъ людей, нашихъ братьевъ. Различныя стихійныя несчастья экономическаго, политическаго, административнаго, или военнаго порядка, которыя поражаютъ такъ называемыя цивилизованныя общества, не говоря уже о племенахъ дикарей, имютъ безконечное число жертвъ, а т счастливцы, которыхъ эти бдствія не затрогиваютъ, какъ будто не замчая эти безчисленныя гекатомбы, стараются устроиться какъ можно лучше и спокойне, какъ будто бы вс эти бдствія не являются осязательной дйствительностью!

Разв не правда, что милліоны людей въ Европ, носящіе военный мундиръ, должны цлыми годами забывать о своемъ прав говорить и мыслить вслухъ, принять рабскія привычки и подчинить свою волю начальству и дойти до такого состоянія, чтобы безпрекословно стрлять въ своего отца или мать, если того потребуетъ какой-нибудь слабоумный деспотъ?

Не правда ли также, что другіе милліоны людей, принадлежащіе боле или мене къ правительственному механизму, также подчинены и принуждены гнуть шею передъ однимъ, подчинить себ другихъ и вести какое то условное искуственное существованіе, совершенно безполезное для прогресса? Не видимъ ли мы также, какъ ежегодно милліоны такъ называемыхъ преступниковъ, нищихъ, бродягъ и безработныхъ запираютъ въ тюрьмы, подвергая ихъ всмъ ужасамъ одиночнаго заключенія. И, какъ слдствіе этихъ прекрасныхъ политическихъ (соціальныхъ) учрежденій, не поддерживается ли ненависть людей другъ къ другу, народа къ народу, касты къ каст? Не находится ли общество въ такомъ положеніи, что не смотря на усилія и самопожертвованія многихъ истинныхъ друзей человчества, голодный можетъ легко умереть съ голода на улиц въ виду булочной, а чужестранецъ можетъ очутиться одинокимъ и покинутымъ всми, безъ друга, среди сутолоки громаднаго города, населеннаго милліонами людей братьевъ? Мы живемъ не на вулкан, а въ самомъ вулкан, въ какомъ то мрачномъ аду, и если бы у насъ не было вры въ лучшее будущее, не было бы непоколебимаго желанія жить и бороться за него, что оставалось бы длать намъ, какъ не умереть, какъ это и совтуютъ намъ, впрочемъ не ршаясь на это, сами столько жалкихъ писакъ и какъ это длаютъ увеличивающееся съ каждымъ годомъ число, цлые легіоны, отчаявшихся въ жизни? И такъ, съ самаго начала для насъ открываются новые элементы истиннаго познанія: нашъ соціальный строй со всми его ужасами. ‘Познать страданія’ таковъ первый параграфъ закона Будды. И мы познали страданія. Мы его познали на столько хорошо, что въ мануфактурныхъ округахъ Англіи болзнь называютъ отдыхомъ: чувствовать себя изнуреннымъ болзнью является чуть ли не удовольствіемъ для раба, принужденнаго къ насильственному труду на фабрик. Но какъ ‘избгнуть страданія’, что составляетъ вторую стадію познанія, по ученію Будды? Мы начинаемъ узнавать и это, благодаря изученію прошлаго. Исторія, какъ бы далеко мы не заходили въ глубь вковъ, какъ бы тщательно мы ни изучали общество и народы цивилизованные или варварскіе, живущіе подъ полицейской ферулой, или примитивные — исторія насъ учитъ, что всякое повиновеніе есть отреченіе отъ самого себя, что всякое рабство есть преждевременная смерть, она насъ также учитъ, что всякій совершающійся прогрессъ прежде всего осуществляется во все большемъ и большемъ освобожденіи личности, въ равенств и все большемъ согласіи между собой гражданъ, что всякій вкъ новыхъ открытий былъ вмст съ тмъ и вкомъ, во время котораго политическая и религіозная власть слабли и когда человческая мысль, пробивалась впередъ изъ замыкающихъ ее оковъ, какъ пробивается изъ разщелины скалы нжный пучекъ зелени. Великія эпохи творческой мысли и искусства, которыя наступаютъ посл продолжительныхъ перерывовъ, эпоха афинская, эпоха Возрожденія и наша современная развились благодаря той безконечной борьб и ‘безпрестанной анархіи’, которыя дали хотя только энергичнымъ людямъ возможность бороться за ихъ свободу.

Въ какомъ бы зачаточномъ состояніи не находилось наше знаніе исторіи — одинъ фактъ рзко выдляется на фон современной жизни, и является характернымъ признакомъ нашей эпохи: это всемогущество денегъ. Нтъ такого мужика въ отдаленнйшемъ углу нашей родины, которому не было бы извстно имя короля биржи, который повелваетъ королямъ и принцамъ, нтъ ни одного, которому онъ не рисовался бы въ образ бога, предписывающаго свою волю всему міру. И конечно, наивный мужичекъ едва ли ошибается. Разв не правда, что только кучка еврейскихъ и христіанскихъ банкировъ, управляетъ шестью великими державами, заставляетъ бгать за собой королей и ихъ посланниковъ, и предписываетъ въ своихъ конторахъ свою волю, съ которой долженъ считаться правитель? Сидя въ своихъ дворцахъ, они являются зрителями великой драмы, которая разыгрывается по ихъ вол, гд сами народы являются главными актерами, и которыя сопровождаются пушечнымъ громомъ и шумомъ битвъ, гд кровь льется ркою. Теперь они самодовольно могутъ устраивать свои филліальныя отдленія въ кабинетахъ министровъ, во внутреннихъ покояхъ королевскихъ дворцовъ и руководить, по своему усмотрнію, политикой государствъ, согласно съ интересами ихъ лавки.

Въ согласіи съ новымъ государственнымъ правомъ Европы, они подчинили себ Грецію, Турцію, Персію — протянули руки къ Китаю и готовятся взять на откупъ вс другія большія и малыя государства міра. ‘Не будучи принцами и не желая быть царями’, они держатъ въ рукахъ символическій денежный значекъ, передъ которымъ міръ падаетъ ницъ.

Другой историческій и столь же яркій фактъ бросается въ глаза всякому наблюдателю, фактъ, который доводитъ людей, у которыхъ чувство преобладаетъ надъ разумомъ, до отчаянія — это то, что вс человческія учрежденія, вс соціальные организмы, которыя стараются сохраниться безъ измненія, должны, уже въ силу своей инертности, породить консерваторовъ и злоупотребленія, паразитовъ и эксплуататоровъ всевозможныхъ родовъ и видовъ и сдлаться центромъ всеобщей реакціи. При этомъ безразлично, самаго древняго ли происхожденія, эти учрежденія, начало котораго теряется въ глубин вковъ античнаго міра, и въ древнихъ легендахъ и мифахъ, или они появились вслдствіе народныхъ возстаній и революцій, они, во всякомъ случа, осуждены ограничивать творческую мысль и свободу личности и личной иниціативы въ соотвтствіи съ неизмнностью своего устава, для этого достаточно самого факта ихъ существованія. Еще боле странно противорчіе, создаваемое даже революціонными актами, положившими начало новому идеальному учрежденію — между замысломъ его и его практикой. При его основаніи отовсюду раздавались клики: Свобода! Свобода! и гимнъ: ‘смерть тиранамъ’ разносился по всмъ улицамъ, но ‘тираны’ появились снова и появились лишь вслдствіе рутины вновь образовавшейся іерархіи и реакціоннаго духа, который постепенно овладваетъ всякимъ учрежденіемъ. И чмъ дольше таковое существуетъ, тмъ оно опасне, такъ какъ оно наконецъ пропитываетъ гнилью всю почву, на которой создалось и заражаетъ даже окружающую его атмосферу: т заблужденія, которыя оно поддерживаетъ и освящаетъ, т извращенныя мысли и чувства, которыя оно оправдываетъ и навязываетъ, пріобртаютъ въ конц концовъ тотъ характеръ древности и даже святости, что лишь немногіе осмливаются нападать на нихъ, каждый новый вкъ его существованія только увеличиваетъ его авторитетъ и хотя, въ конц концовъ, оно все-таки должно пасть и исчезнуть, какъ все на свт, однако это происходитъ лишь вслдствіе постоянно увеличивающагося противорчія со всми новыми окружающими его фактами жизни. Возьмемъ въ примръ самое старое изъ всхъ учрежденій, царскую власть, которая предшествовала даже религіознымъ учрежденіямъ, такъ какъ существовала еще до появленія человка, среди многихъ видовъ животныхъ. И какъ огромно было во вс времена вліяніе на умы этой мнимой необходимости — имть надъ собою властелина! Сколько было во Франціи лицъ, которыя считали себя созданными лишь для того, чтобы ползать у ногъ своего короля, въ эпоху, когда Ля-Боэти писалъ свою книгу ‘Противъ одного’, сочиненіе столь яркое по своей удивительной логичности, соединенной съ простотою изложенія? Въ моей памяти живо еще то глубокое недоумніе, которое вызывало въ крестьянахъ въ 48 году провозглашеніе ‘Республики’, ‘а все таки нужно короля!’ повторяли они на перерывъ другъ за другомъ. И они скоро нашли другого господина, безъ котораго существованіе казалось имъ немыслимо: повидимому въ ихъ воображеніи политическій строй міра долженъ былъ соотвтствовать ихъ представленію о семь, въ которой господствовало безпрекословное повиновеніе, грубая сила и насиліе. Имя эту грубую власть въ безконечныхъ видоизмненіяхъ постоянно передъ своими глазами, они были безсильны представить себ возможность иного существованія, а съ другой стороны наслдственныя привычки рабства, такъ глубоко проникли въ клтки ихъ крови, нервовъ и мозга, что несмотря на всю очевидность совершившагося политическаго переворота, они не хотли понять этой городской революціи, которой вмст съ тмъ не соотвтствовала эволюція умовъ въ деревн.

Къ счастью сами цари стараются о томъ, чтобы разрушить мифы ихъ божественнаго происхожденія, они уже не прячутся въ невдомыхъ и скрытыхъ отъ глазъ простого смертнаго высотахъ, спустившись съ нихъ они являются теперь глазамъ всего міра, вопреки, быть можетъ, своей собственной вол, такими, каковы они на самомъ дл, со всми ихъ недостатками капризами и смшными сторонами, ихъ лорнируютъ и разсматриваютъ со всхъ сторонъ. Они отражаются на пластинкахъ моментальной фотографіи и воспроизводятся подъ катодными лучами, позволяющими видть ихъ насквозь. Они перестаютъ быть недоступными властелинами, и превращаются въ простыхъ смертныхъ, окруженныхъ низкою лестью однихъ, ненавистью, насмшкой и презрніемъ другихъ. Поэтому то и стараются реставрировать ‘монархическій принципъ’ и вдохнуть въ него по возможности новую жизнь. Теперь королевская власть становится отвтственной, короли длаются ‘гражданами’, олицетворяя въ своей особ ‘лучшую изъ республикъ’, и хотя эти жалкія заплаты и не особенно остроумны, все таки въ нкоторыхъ странахъ они пользуются продолжительнымъ успхомъ: столь медленна эволюція идеи, которая должна раньше породить частичную революцію, чтобы могла наконецъ совершиться полная логически послдовательная революція всего.

Подъ какими бы безчисленными формами не являлось государство, будь оно хотя самое популярное, все же, основанное въ сущности на принцип подчиненія капризамъ одного лица, она иметъ своимъ неизбжнымъ послдствіемъ ограниченіе или даже совершенное устраненіе частной иниціативы подданнаго, такъ какъ по необходимости только единичныя лица являются его представителями, а эти лица, уже въ силу того, что облечены властью и даже по самому смыслу слова ‘правительство’ мене ограничены въ удовлетвореніи своихъ личныхъ потребностей и желаній, чмъ вся масса управляемыхъ ими индивидовъ.

Другія учрежденія, именно учрежденія съ религіозными цлями, на столько подчинили себ умы людей, что многіе даже изъ свободомыслящихъ историковъ врили въ абсолютную невозможность для людей освободиться отъ ихъ вліянія. Дйствительно образъ Бога, который въ воображеніи народовъ царитъ въ небесахъ надъ всмъ міромъ, не такъ-то легко разрушить. И хотя религіозныя учрежденія въ послдовательномъ развитіи человчества появились посл политическихъ учрежденій и священники посл начальниковъ, и хотя дйствительность всегда предшествуетъ вымышленнымъ образамъ, однако то исключительное значеніе, которое придали этому обману, сдлало его родоначальникомъ всякой земной власти, и придали ему исключительный священный характеръ: люди обращаются къ верховной и таинственной сил ‘невдомаго Бога’ со страхомъ и трепетомъ, который подавляетъ всякую самостоятельную мысль, всякую попытку критическаго отношенія къ ней.

Только обожаніе — вотъ единственное чувство, которое допускается священниками для врующихъ.

Чтобы овладть самимъ собой, чтобы завоевать свое право на свободное мышленіе, человкъ независимый, будь онъ атеистомъ или еретикомъ — долженъ былъ напречь всю свою энергію, вс свои силы, и исторія разсказываетъ намъ, сколькихъ усилій стоило это ему въ мрачныя эпохи духовнаго владычества среднихъ вковъ. Теперь ‘богохульство’ не считается уже тягчайшимъ изъ преступленій, но въ умахъ безчисленныхъ массъ народа еще далеко не разсяны суеврія, вкоренявшіеся вками.

И они продолжаютъ существовать, измняясь и приноравливаясь ежедневно къ измнившимся условіямъ и уступая все боле и боле выводамъ науки, къ которой тмъ не мене имютъ смлость относиться съ видимымъ презрніемъ и отвращеніемъ. И эти измненія, представляющія хитрую смсь старой лжи съ новыми истинами, лишь помогаютъ Церкви и вообще всмъ религіознымъ учрежденіямъ удерживать свою власть надъ умами и управлять совстью врующихъ. Пусть мыслящіе люди никогда не забываютъ, что враги ихъ являются одновременно, въ силу уже своего существованія и положенія, также врагами всякихъ свободъ. Вс автократы сошлись на необходимости сдлать религію краеугольнымъ камнемъ своего храма. И лишь народный Самсонъ будетъ въ состояніи потрясти колонны его!

А что сказать о нашихъ юридическихъ учрежденіяхъ? Ихъ представители подобно священникамъ любятъ считать себя непогршимыми, и даже единодушному общественному мннію не всегда удается вырвать изъ ихъ рукъ и оправдать несправедливо осужденнаго человка. Представители власти ненавидятъ и боятся выпущеннаго изъ тюрьмы человка, который можетъ бросить справедливо въ лицо ихъ обвиненія въ своей разбитой, благодаря ихъ жестокости, жизни, за тотъ гнетъ общественнаго презрнія, который они наложили на него. Безъ сомннія, они не претендуютъ быть представителями божества, но разв судъ — абстрактное понятіе справедливости, — не символизируется изображеніемъ богини, статуи которой возвышаются во всхъ дворцахъ? Но подобно прежнимъ абсолютнымъ властелинамъ и магистратъ въ наше время не представляется уже такой недостижимой особой. Теперь они произносятъ свои приговоры отъ имени народа, но подъ предлогомъ защиты общественной нравственности, они тмъ не мене обладаютъ возможностью быть жестокими, приговаривать невинныхъ къ каторг и оправдывать преступника, если онъ занимаетъ высокое положеніе въ обществ. Въ его рукахъ мечъ закона и ключи тюрьмы: онъ можетъ и любитъ мучить еще не осужденнаго морально и физически предварительнымъ заключеніемъ, угрозами и предательскими общаніями обвинителя, такъ называемаго судебнаго ‘слдователя’: онъ воздвигаетъ гильотины и изобртаетъ орудія пытки, онъ воспитываетъ цлый штатъ полицейскихъ и шпіоновъ, агентовъ нравовъ — и изъ ихъ представителей во имя ‘защиты общества’ образуется тотъ отвратительный міръ низкой, грубой мести и насилія, который представляютъ собой эти учрежденія.

Другимъ подобнымъ учрежденіемъ является армія, понятіе о которой смшивается съ представленіемъ о ‘вооруженной націи’ у тхъ народовъ, гд требованія свободы на столько сильны, что правители ихъ принуждены обманомъ отстаивать это учрежденіе. Но мы горькимъ опытомъ убдились, что если личность солдата и обновилась, то рамки, въ которыхъ онъ долженъ двигаться, остались т же и принципы учрежденія не измнились. Людей теперь не покупаютъ въ Швейцаріи или въ Германіи, это уже не страшные ‘ландскнехты’ и ‘рейтеры’, но разв отъ этого солдаты боле свободны? 500.000 ‘интеллигентныхъ штыковъ’, изъ которыхъ состоитъ армія Французской Республики имютъ ли право проявлять эту интеллигентность, когда капралъ, сержантъ или вс другіе высшіе представители военной іерархіи приказываютъ: ‘молчаніе въ рядахъ’! Такова военная формула — молчать должна даже сама мысль, и найдется ли хоть одинъ офицеръ, вышедшій изъ школы или же обучавшійся въ полку, который позволитъ, чтобы вс эти вытянувшіяся въ струнку передъ нимъ головы, осмлились мыслить иначе, чмъ онъ самъ. Его воля руководитъ всей этой коллективной массой, которая двигается взадъ и впередъ по мановенію его руки или по одному только взгляду. Онъ командуетъ: они должны повиноваться ‘На прицлъ! Пли’! и они должны стрлять въ тонкинца, негра, бедуина или въ парижанина, будь то другъ, или недругъ! ‘Молчаніе въ рядахъ’! И если каждый годъ армія пожираетъ все новыя толпы людей, которые превращаются въ манекеновъ, какъ того требуетъ принципъ дисциплины, не тщетная ли надежда ждать реформъ, улучшенія въ этомъ ужасномъ режим, въ которомъ подавляются вс безправные?

‘Моя армія, мой флотъ’ говоритъ императоръ Вильгельмъ, и пользуется всякимъ случаемъ, чтобы повторять своимъ солдатамъ и морякамъ, что они его вещь, что они принадлежатъ ему и физически и морально, и что они не должны смущаться ни на минуту стрлять въ отца или мать, если ихъ властелинъ укажетъ имъ эту живую цль. Вотъ что значитъ говорить ясно. По крайней мр эти чудовищныя слова имютъ то достоинство, что они ясно выражаютъ ту автократическую мысль, что наше общество таковое, какъ оно есть, есть божественное учрежденіе. И если въ Соединенныхъ Штатахъ, или въ свободной Гельвеціи главнокомандующій не осмливается произносить подобныхъ рчей, онъ тмъ не мене, руководится ихъ смысломъ и когда приходитъ время, онъ примняетъ ихъ дословно. Въ ‘великой’ Американской Республик президентъ Макъ Кинлей наградилъ чиномъ генерала — героя, который примнялъ къ своимъ филипинскимъ плнникамъ ‘пытку водой’ и отдалъ приказъ на остров Самаро разстрлять всхъ дтей старше десяти лтъ.

Въ маленькомъ кантон Ури другіе солдаты, которые не имютъ счастья проявлять свою дятельность въ такомъ же большомъ масштаб, какъ ихъ собратья въ Соединенныхъ Штатахъ, ‘возстанавливаютъ порядокъ’, разстрливая своихъ братьевъ рабочихъ. Итакъ, не теряя своего нравственнаго и человческаго достоинства и понятія о своей независимости, люди принуждены въ продолженіи многихъ лтъ вести такой образъ жизни, который пріучаетъ ихъ къ преступленію, пріучаетъ переносить безъ возмущенія грубости и оскорбленія или, что всего хуже, заставляетъ ихъ отказаться отъ собственной мысли и воли, подчиниться чужой и совершать поступки, которые они никогда не совершали бы по собственной иниціатив. Солдатъ не безнаказанно молчалъ въ продолженіи двухъ или трехъ лтъ: будучи лишена возможности свободно высказываться, мысль его атрофируется. А во всхъ другихъ государственныхъ учрежденіяхъ, называйся они ‘либеральными’, ‘благотворительными’ или ‘чиновническими’ разв происходитъ не то же самое, что въ суд и арміи. Не должны ли они фатально быть автократическими, злоупотребляющими властью и по этому вредными. Писатели—сатирики уже давно высмиваютъ бюрократическіе недостатки правительственныхъ учрежденій, но, какъ бы ни были смшны вс эти канцеляристы, вредъ причиняемый ими тмъ ужасне, что они дйствуютъ можетъ быть, вопреки желанію и ихъ самихъ едва ли можно упрекнуть въ немъ, этихъ безсознательныхъ жертвъ политическаго организма, застывшаго въ опредленныхъ формахъ и находящегося въ вчномъ противорчіи съ жизнью. Независимо отъ другихъ развращающихъ элементовъ, фаворитизма, бумажнаго длопроизводства, отсутствія полезной дятельности у цлой массы чиновничьяго люда, самый фактъ существованія регламентированнаго механизма съ его сводомъ законовъ, принужденіями и штрафами, жандармами и тюремщиками, вся эта путаница политическихъ, религіозныхъ, моральныхъ и соціальныхъ понятій, передаваемыхъ изъ поколнія въ поколніе — фактъ абсурдный самъ по себе, можетъ имть только противорчивыя послдствія. Жизнь полная неожиданностей, вчно возобновлящаяся, не можетъ быть втиснута въ рамки уже отжившихъ условій. Сложный и запутанный административный механизмъ не только длаетъ часто невозможнымъ разршеніе самыхъ простыхъ вопросовъ, но даже совсмъ останавливается въ самый необходимый и важный моментъ, и тогда только какой-нибудь ‘государственный переворот’ можетъ облегчить положеніе. Правители и сильные міра жалуются въ такомъ случа, ‘что законность убиваетъ ихъ’, смло выходятъ изъ ея рамокъ, чтобы ‘возстановить порядокъ’. Удача легализируетъ ихъ поведеніе въ глазахъ историка, а неудача ставитъ въ ряды преступниковъ. Тоже самое постигаетъ и толпу подданныхъ или гражданъ, которые нарушаютъ правила и законы революціоннымъ путемъ: признательное потомство чтитъ ихъ, какъ героевъ, пораженіе обращаетъ ихъ въ разбойниковъ.

Формирующіеся учрежденія принадлежатъ къ самымъ опаснымъ, еще за долго до того, какъ они становятся оффиціальными, государственными учрежденіями, еще до полученія хартій изъ рукъ какого-нибудь государя, или представителей народа, они стремятся жить на счетъ общества и создать изъ своихъ интересовъ особую монополію. Такъ корпоративный духъ людей, получившихъ дипломъ изъ одной и той же высшей школы обращаетъ всхъ ‘коллегъ’, какъ бы они хороши ни были, въ безсовстныхъ заговорщиковъ противъ общества, заключившихъ союзъ въ интересахъ собственнаго благополучія, этотъ духъ обращаетъ ихъ въ хищниковъ, которые станутъ обирать прохожихъ и длить между собою добычу… Посмотрите на этихъ будущихъ чиновниковъ, еще въ коледж въ своихъ нумерованныхъ кэпи или въ университет въ блыхъ или зеленыхъ шапочкахъ! облекаясь въ форму, они, можетъ быть, не давали никакой присяги, но отъ этого они ничуть не мене подчиняются духу касты и настойчиво стремятся избирать для себя благую часть. Попробуйте затронуть спесь старыхъ политехниковъ: попытайтесь устроить такъ, чтобы какой-нибудь человкъ съ заслугами занялъ мсто въ ихъ рядахъ и раздлилъ бы съ ними обязанности и почести. Самый могущественный министръ не могъ бы добиться этого. Ни за что не примутъ — ‘выскочку’. Что до того, что инженеръ, длая видъ, будто онъ не позабылъ изученнаго съ такимъ трудомъ ремесла, строитъ непрочные мосты, слишкомъ низкіе туннели, непрочныя стны резервуаровъ, — нужно чтобы онъ прежде всего окончилъ высшую школу, и чтобы онъ имлъ честь принадлежать къ числу ‘pipos’.

Соціальная психологія учитъ насъ относиться съ недовріемъ не только къ сложившейся власти, но и къ той, которая находится еще въ зародыш. Необходимо также тщательно разъяснить себ, что значитъ на практик, имющія, повидимому, невинный или даже соблазнительный смыслъ слова: ‘патріотизмъ’, ‘порядокъ’ и ‘соціальный миръ’. Безъ сомннія — любовь къ отечеству — очень естественное и почтенное чувство: для изгнанника въ высшей степени отрадно слышать звуки родной рчи и увидть снова мста, которыя напоминаютъ родину. Любовь человка простирается не только на вскормившую его почву, на звуки рчи, которые усыпляли его въ колыбели, она относится также къ сынамъ его родной страны, съ которыми у него одинаковыя представленія, чувства и привычки, и наконецъ, если онъ человкъ съ возвышенной душой, онъ отдается всецло чувству солидарности съ тми, нужды и желанія которыхъ ему близки. Если патріотизмъ заключается въ этомъ — какой человкъ съ сердцемъ не патріотъ. Но почти всегда это слово скрываетъ въ себ смыслъ не имющій никакого отношенія къ ‘общности чувствъ’ (Сенъ Жюстъ) или ‘любви къ стран своихъ отцовъ’.

По странному противорчію никогда не говорили объ отечеств съ такой шумной аффектаціей, какъ съ того времени, когда оно готово раствориться въ великомъ отечеств всего человчества. Повсюду развваются національныя знамена, особенно у воротъ кабаковъ и на увеселительныхъ домахъ. ‘Правящіе классы’ повсюду трубятъ о своемъ патріотизм, благоразумно помщая свои фонды заграницей и вступая въ торговыя сдлки съ Вной или Берлиномъ, торгуя всмъ, что имъ общаетъ доходъ, вплоть до государственныхъ тайнъ. Даже ученые, забывъ время, когда они составляли всемірную интернаціональную республику, говорятъ теперь о наук французской, нмецкой, итальянской, какъ будто можно подъ присмотромъ жандармовъ заключить въ границы познаніе фактовъ и пропаганду идей. Превозносится протекціонизмъ для произведеній ума, какъ для рпы или для хлопчато-бумажныхъ издлій. Но пропорціонально этому суженію мозговъ крупныхъ ученыхъ расширяется мысль малыхъ. Люди, стоящіе на верху, поневол сокращаютъ свои владнія и утрачиваютъ свои надежды по мр того, какъ мы — бунтовщики овладваемъ вселенной и расширяемъ свои сердца. Мы находимъ себ товарищей по всему земному шару, отъ Америки до Европы, и отъ Европы до Австраліи. Мы употребляемъ одинъ и тотъ же языкъ — языкъ борьбы за одн и т же интересы, и близокъ моментъ, когда мы вдругъ окажемся объединенными на общей тактик и на общемъ лозунг. Наши союзы возникаютъ во всхъ уголкахъ міра.

Въ сравненіи съ этимъ всемірнымъ движеніемъ — то, что привыкли называть патріотизмомъ есть явленіе регрессивное со всхъ точекъ зрнія. Нужно быть наивнымъ среди наивныхъ, чтобы не знать, что ‘катехизисъ гражданина’ проповдуетъ любовь къ отечеству въ цляхъ служенія интересамъ и привиллегіямъ правящаго класса и что онъ стремится поддержать въ выгодахъ того же класса ненависть между слабыми и обездоленными, живущими по одну и другую сторону границы. Словомъ патріотизмъ, по новйшимъ комментаріямъ къ нему, прикрывается старая практика рабскаго подчиненія вол одного начальника, полное отреченіе отъ индивидуальности передъ людьми, обладающими властью, и стремящимися эксплоатировать цлую націю, какъ слпую силу въ своихъ интересахъ. Точно также слова ‘порядокъ’, ‘соціальный міръ’ — красиво звучатъ для нашего слуха: но мы хотимъ знать, что именно понимаютъ подъ этими словами — эти добрые апостолы — наши правители. Да, миръ и порядокъ — это великій идеалъ, котораго нужно достигнуть, — при одномъ условіи однако: этотъ миръ не долженъ быть миромъ могилы, а порядокъ не долженъ имть ничего общаго съ порядкомъ, который водворенъ былъ въ Варшав. Нашъ будущій миръ не долженъ имть своимъ источникомъ бесусловное господство однихъ и безнадежное порабощеніе другихъ: — нтъ, онъ долженъ покоиться на открытомъ и полномъ равенств всхъ товарищей.

V.

Если первой обязанностью всхъ добросовстныхъ и активныхъ эволюціонистовъ является познаніе окружающаго ихъ общества, для котораго они создаютъ теорію преобразованія, то вторая ихъ обязанность заключается въ томъ, чтобъ отдать себ отчетъ въ своемъ революціонномъ идеал. Изученіе послдняго должно быть тмъ боле тщательнымъ, что этотъ идеалъ обнимаетъ будущее во всей его полнот, ибо друзья и враги, вс знаютъ, что дло идетъ уже не о большихъ частичныхъ революціяхъ, а объ одной общей революціи, которая преобразуетъ все общество, во всхъ его проявленіяхъ.

Сами условія жизни диктуютъ намъ наше главное пожеланіе. Крики и жалобы, раздающіеся изъ деревенскихъ хижинъ, изъ подземелій, погребовъ и чердаковъ въ городахъ постоянно напоминаетъ намъ: ‘хлба! хлба!’ Вс другія соображенія подавлены этимъ коллективнымъ выраженіемъ насущнйшей нужды всякаго живого существа. Такъ какъ самое существованіе немыслимо безъ удовлетворенія этой инстинктивной потребности въ пищ, то нужно ее удовлетворить во что бы то ни стало, не длая ни для кого исключеній, ибо невозможно раздлить общество на такія дв части, изъ которыхъ одна лишена была бы права на существованіе ‘Хлба! Хлба!’ Этотъ крикъ долженъ быть понятъ въ самомъ широкомъ смсл, т. е. что нужно требовать для всхъ людей не только пищи но и удовлетворенія всхъ его другихъ потребностей, которыя дадутъ ему возможность всесторонняго физическаго и духовнаго развитія. По выраженію одного крупнаго капиталиста, который говорилъ о себ, что его мучаютъ особенно вопросы о справедливости, ‘нужно сдлать равной точку отправленія для всхъ, кто вступаетъ въ борьбу за существованіе’. Часто спрашиваешь себя, какимъ образомъ эти полуголодные, которыхъ такъ много у насъ, сумли въ продолженіи столькихъ вковъ, и продолжаютъ еще теперь, побждать въ себ эти страстные порывы голода, которые они должны ощущать, какъ они сумли пріучить себя безъ протеста къ систематическому обезсиливанію организма и самоотреченію. Исторія прошлаго объясняетъ намъ это. Дло въ томъ, что въ эпоху примитивной изолированности человка, когда малочисленныя семьи или племена, принуждены были преодолвать громадныя затрудненія въ борьб за существованіе, и еще не умли пользоваться помощью, которую даетъ человческая солидарность, часто случалось даже въ жизни одного поколнія, что средствъ къ существованію не хватало на удовлетвореніе всхъ членовъ данной группы. А въ такихъ случаяхъ что оставалось имъ длать, если не безропотно подчиняться необходимости и пріучать себя по мр возможности, поддерживать свое существованіе, питаясь травами или древесной корой, переносить долгія голодовки, въ ожиданіи, что въ ркахъ снова появится въ изобиліи рыба, въ лсахъ — дичь или, что скудная почва все-же выроститъ новую жатву.

Такъ пріучались неимущіе къ голоду. Т изъ нихъ, которые меланхолично бродятъ передъ открытыми форточками кухонъ, помщающихся въ подвальныхъ этажахъ, изъ которыхъ несется раздражающій пріятный запахъ, предъ роскошными выставками мясныхъ и фруктовыхъ магазиновъ и ресторановъ — это люди, которыхъ воспитала наслдственность: они безсознательно подчиняются морали отреченія. Эта мораль была умстна въ эпоху, когда люди были игрушкой въ рукахъ слпой судьбы, но совершенно непригодна теперь въ вкъ чрезмрнаго обилія богатствъ, и для людей, которые пишутъ на стнахъ слово ‘братство’ и кичатся своей благотворительностью. И все же количество несчастныхъ, дерзающихъ протянуть руку, чтобы взять выставленную на показъ прохожимъ пищу, очень незначительно: такъ сильное физическое ослабленіе, порожденное голодомъ парализируетъ волю, отнимаетъ почти всякую энергію, даже инстинктивную.

Къ тому же современная ‘юстиціа’ караетъ воровство куска хлба значительно строже, чмъ древніе законы. Взвшивая на своихъ всахъ украденный кусокъ пирога, современная, rемида находитъ что онъ стоитъ цлаго года тюрьмы.

‘Бдные всегда будутъ съ вами’ — любятъ повторять сытые счастливцы, особенно т, которые хорошо знаютъ священное писаніе и любятъ принимать меланхолическій и страдающій виды. ‘Бдные всегда будутъ съ вами’ — слова эти, утверждаютъ они, сказаны Богомъ и они ихъ повторяютъ, закатывая глаза и какимъ то особеннымъ голосомъ, чтобы придать имъ больше торжественности. И потому, что слова эти были названы божественными, сами бдняки во времена ихъ духовной бдности врили въ безсиліе всхъ своихъ попытокъ достигнуть лучшей доли: чувствуя себя погибшими въ этомъ мір, они съ надеждой взирали на міръ загробный, — ‘быть можетъ въ этомъ мір слезъ мы умремъ съ голоду, но за то тамъ, въ царств божіемъ, въ этомъ лучезарномъ раю, гд солнечное сіяніе будетъ окружать ваше чело, а млечный путь будетъ служить намъ ковромъ, тамъ не будетъ уже нужды въ пищ и мы будемъ испытывать радость отъ того, что злые богачи, навсегда обреченные на голодъ, будутъ оглашать воздухъ своими воплями’. Теперь уже очень немного несчастныхъ, дающихъ себя дурачить подобными мечтами, большинство же, ставъ боле благоразумными, направили свое вниманіе на хлбъ земной, поддерживающій его матеріальную жизнь, питающій кровь и тло, они желаютъ получить свою часть, увренные, что ихъ желанія законны въ виду обилія земныхъ богатствъ, религіозныя галлюцинаціи, старательно поддерживаемыя заинтересованными священниками, не въ силахъ отвратить голодныхъ даже считающихъ себя христіанами, отъ борьбы за право на хлбъ насущный, за которымъ еще недавно обращались къ капризной милости ‘отца, иже на небеси’. Политическая экономія, претендующая на званіе науки, унаслдовала отъ религіи проповдь неизбжности нищеты, она утверждаетъ, что смерть несчастныхъ отъ голода совсмъ не ложится позоромъ на все общество. Когда видишь съ одной стороны толпы голодныхъ, а съ другой кучку привиллегированныхъ, которые дятъ въ свое удовольствіе и наряжаются по своей фантазіи, нужно быть черезъ чуръ наивными, чтобы врить, что иначе и быть не можетъ. Правда, что въ благодатные годы, можно было бы брать изъ массы избытковъ, а въ голодные — люди могли бы придти къ соглашенію и раздлить необходимое между всми равномрно, но такой образъ дйствія предполагаетъ существованіе общества людей, тсно связанныхъ между собой узами братской солидарности. Но такъ какъ такой коммунизмъ является еще невозможнымъ, наивный бднякъ, который безсознательно вритъ увреніямъ ученыхъ экономистовъ, что земныхъ благъ не хватитъ для всхъ, долженъ слдовательно мириться безъ протеста со своимъ несчастіемъ.

На ряду съ жрецами экономической науки, жертвы дурного соціальнаго строя повторяютъ и толкуютъ каждый по своему ужасный ‘законъ Мальтуса’ — ‘Бднякъ — лишній на жизненномъ пиру’ — законъ, который протестантскій пасторъ формулировалъ почти вкъ тому назадъ, какъ математическую аксіому и который казалось, заключалъ человческое общество въ чудовищныя челюсти своего страшнаго силлогизма: бднякъ повторяетъ меланхолически, что для него ‘нтъ мста на жизненномъ пиру’. А знаменитый экономистъ, хотя и добрякъ въ частной жизни, придалъ лишь новую силу этому горькому выводу, подтверждая его цлымъ рядомъ доказательствъ якобы математической точности: населеніе, говоритъ онъ, удваивается обыкновенно каждые 25 лтъ, тогда какъ средства къ существованію растутъ въ мене быстрой пропорціи, обрекая такимъ образомъ на уничтоженіе лишнихъ индивидовъ. Что же совтуютъ длать Мальтусъ и его послдователи для того, чтобы избавить человчество отъ періодическихъ бдствій, какъ голодъ, нищета и заразныя болзни? Конечно, нельзя требовать отъ бдныхъ, чтобы они добровольно согласились избавить землю отъ своего присутствія и принесли бы себя жертву богу ‘здравой политикоэкономической науки’, но имъ просто совтуютъ по крайней мр отказаться отъ радостей семейной жизни: не нужно ни женъ, ни дтей.

Вотъ какое ‘нравственное воздержаніе’ проповдуютъ они и убждаютъ разумныхъ рабочихъ ему слдовать. Многочисленное потомство должно быть только роскошью, которую могутъ позволить себ одни привиллегированные, въ этомъ вся мораль ихъ политической экономіи.

А если неблагоразумные бдняки, вопреки увщаніямъ ученыхъ профессоровъ не хотятъ употреблять предупреждающихъ появленіе потомства средствъ, то природа сама беретъ на себя заботу объ уничтоженіи излишняго потомства, и уничтоженіе это происходитъ въ нашемъ обществ въ безконечно большемъ масштаб, чмъ то могли бы представить себ самые закоснлые пессимисты. Не тысячъ, а милліоновъ жизней требуетъ уже ежегодно богъ Мальтуса. Можно легко сдлать приблизительный подсчетъ тхъ, которыхъ экономическая судьба приговорила къ смерти съ того дня, какъ безсердечный теологъ обнародовалъ свой мнимый ‘законъ’, который къ несчастію, наше соціальное настроеніе сдлало врнымъ для нашей эпохи. Въ продолженіи этого вка три поколнія смнили другъ друга въ Европ и, если обратиться къ статистическимъ даннымъ смертности, то можно констатировать, что средняя продолжительность жизни богатыхъ (напримръ лицъ, населяющихъ хорошо устроенные роскошные кварталы Лондона, Парижа, Берлина) будетъ отъ 60 до 70 лтъ, хотя эти люди, вслдствіе своего привиллегированнаго положенія, едва ли могутъ быть образцами нормальнаго образа жизни, такъ какъ ‘великосвтская жизнь’ всячески развращаетъ и портитъ ихъ: но чистый воздухъ, прекрасное питаніе, постоянная возможность мнять свое мсто жизни и свои занятія постоянно возвращаетъ имъ растрату силъ и обновляетъ ихъ организмъ, въ то время какъ люди, принужденные работать ради куска хлба, заране осуждены на смерть въ Европейскихъ странахъ въ возраст между 20—40 годами, т. е. въ среднемъ на тридцатомъ году жизни. Это значитъ, что они живутъ только половину того времени, какое могли бы прожить, если бы были свободны, и могли бы по желанію выбирать себ мсто жительства и занятіе. Они умираютъ какъ разъ въ тотъ моментъ, когда ихъ жизнь должна бы быть наиболе полной и интенсивной, и ежегодно подсчитываемое число смертей по крайней мр вдвое больше того, чмъ должно бы быть въ обществ равныхъ.

Итакъ, годовая смертность Европы достигаетъ 12 милліоновъ человкъ, и можно съ увренностью утверждать, что 6 милліоновъ изъ нихъ были жертвами тхъ соціальныхъ условій, которыя царствуютъ въ нашей варварской сред, 6 милліоновъ жителей погибло вслдствіе недостатка въ чистомъ воздух, здоровой пищ, отсутствія гигіеническихъ условій и дурной организаціи труда. И вотъ, сочтите вс жертвы, погибшія съ того времени, какъ Мальтусъ произнесъ свою надгробную рчь надъ милліонами обреченныхъ на гекатомбы. Разв не правда, что цлая половина такъ называемаго цивилизованнаго человчества составляется изъ людей, которыхъ не приглашали на общественный пиръ, людей, занимающихъ на немъ мсто лишь на короткое время и осужденныхъ умереть со стиснутыми отъ неудовлетвореннаго голода челюстями? Смерть предсдательствуетъ на этомъ пиру, устраняя своимъ жезломъ опоздавшихъ. На выставкахъ намъ показываютъ удивительные ‘пріемники’, въ которыхъ примнены вс законы физики, вс наши познанія физіологіи, вс средства технической изобртательности, чтобы сдлать жизнеспособными семи, даже шестимсячныхъ выкидышей. И эти выкидыши выживаютъ, крпнутъ и становятся здоровыми, полными малютками, предметомъ материнской гордости и славы своего спасителя. Но спасая такимъ образомъ отъ смерти малютокъ, казалось бы, самой природой приговоренныхъ къ ней, одновременно съ тмъ отдаютъ ей въ жертвы милліоны жизнеспособныхъ дтей, родившихся при самыхъ благопріятныхъ физическихъ условіяхъ. Въ Неаполитанскомъ убжищ для подкидышей, по сухому оффиціальному отчету попечительства изъ 950 принятыхъ дтей выжило только трое. Итакъ положеніе ужасно, но уже совершилась глубокая эволюція, предвщающая недалекую революцію. Эта эволюція состоитъ въ томъ, что экономическая ‘наука’, проповдующая недостатокъ жизненныхъ благъ и неизбжную смерть всхъ недостаточныхъ, оказалась ложной. Страдающее человчество, врившее въ свою неизбжную нищету, познало теперь, что оно богато, что его идеалъ: ‘хлба для всхъ’ — не утопія. Земля достаточно велика, чтобы на ней хватило мста для всхъ, она достаточно богата, чтобы всмь дать средства къ существованію. Она можетъ дать достаточно обильный урожай волокнистыхъ растеній, чтобы одежды хватило на всхъ, въ ней достаточно камня и глины, чтобы вс имли жилища — таковъ экономическій фактъ въ своемъ простйшемъ выраженіи. Земля не только можетъ произвести достаточно пищевыхъ и другихъ средствъ для поддержанія существованія населяющихъ ее людей, но она могла бы удовлетворить даже вдвое увеличившееся потребленіе и даже безъ приложенія научныхъ методовъ, опирающихся на изслдованія по химіи, физик, минералогіи в механик. Въ великой семь человчества голодъ не только не можетъ быть результатомъ коллективнаго преступленія, онъ является абсурдомъ еще и потому, что средствъ къ существованію неизмримо больше, чмъ сколько ихъ нужно для потребленія. Недостатокъ современнаго способа распредленія земныхъ благъ, которыми руководитъ индивидуальный капризъ отдльныхъ личностей и безумная конкуренція спекуляторовъ и коммерсантовъ, состоитъ въ томъ, что цны на средства существованія повышаются, что они отнимаются у тхъ, которые производять ихъ и должны бы были владть ими по праву, и продаются тмъ, которые могутъ заплатить за нихъ дорого! но въ этомъ безпрестанномъ движеніи продукты и товары непроизводительно тратятся, портятся и теряются. И несчастные, нуждающіеся, проходящіе мимо громадныхъ складовъ этихъ товаровъ, знаютъ это. Нтъ недостатка ни въ теплой одежд, которая могла бы покрыть ихъ голыя плечи, ни въ крпкихъ сапогахъ для ихъ босыхъ ногъ, ни въ питательныхъ вкусныхъ фруктахъ и напиткахъ для поддержанія ихъ силъ, — все это имется въ громадномъ излишк, но пока они бродятъ вокругъ этихъ складовъ, бросая голодные взгляды, собственникъ-купецъ ищетъ способы повысить цны своихъ товаровъ, а въ случа нужды даже уменьшить ихъ количество. Какъ бы то ни было, но фактъ на лицо — продуктовъ всегда больше, чмъ нужно. И почему же господа экономисты не начинаютъ своихъ учебниковъ съ признанія этого капитальной важности факта, доказываемаго статистикой? Зачмъ должны мы революціонеры имъ указывать на это? Чмъ объяснить, что необразованные рабочіе посл долгаго трудового дня, только изъ разговоровъ другъ съ другомъ, знаютъ объ этомъ гораздо больше и лучше патентованныхъ профессоровъ и ревностныхъ учениковъ школы соціальныхъ и политическихъ наукъ? Не слдуетъ ли изъ этого сдлать выводъ, что любовь послднихъ къ наук не вполн искренна? Такъ какъ современное состояніе экономической науки вполн оправдываетъ наше требованіе хлба для всхъ, то остается узнать: оправдываетъ ли оно и наше другое требованіе — свободы для всхъ. ‘Не единымъ хлбомъ живъ будетъ человкъ’, говоритъ древнее изрченіе, которое перестанетъ быть истиной разв только въ томъ случа, если человкъ будетъ регрессировать и опустится до чисто животнаго состоянія.

Но въ чемъ состоитъ эта духовная пища, необходимая человку, на ряду съ матеріальной? Конечно, церковь скажетъ, что таковой пищей служитъ ‘Евангеліе’, а государство напоминаетъ, что это ‘повиновеніе закону’. Но пища, которая дйствительно питаетъ и развиваетъ умственныя и нравственныя силы человка, есть то познаніе ‘добра и зла’, которое еврейская легенда, а за ней и вс религіи происшедшія отъ іудейской, запрещаютъ намъ, какъ ядовитый плодъ, который, какъ проклятіе, поражаетъ всхъ и вліяніе котораго простирается даже ‘до третьяго поколнія’ того, кто вкусилъ отъ него. Знаніе! — преступленіе по ученію церкви, преступленіе и съ точки зрнія государства, какъ бы ни старались маскировать это теперь священники и агенты правительства, которые противъ воли, можетъ быть, вкусили отъ этой ереси? А между тмъ знаніе есть первая главная добродтель свободной личности, которая захотла освободиться отъ всякаго божескаго и человческаго авторитета: она одинаково отказывается слушать тхъ, которые во имя ‘Высшаго Разума’ узурпируютъ въ свою пользу право мыслить и говорить за другихъ и тхъ, которые во имя государства предписываютъ законами опредленный гнетъ, вншнее поведеніе, регламентированное разъ на всегда. И такой человкъ, желающій свободно развиться, долженъ встать какъ разъ на противоположную точку зрнія, чмъ та, которую ему рекомендуетъ церковь и государство: онъ долженъ свободно и независимо мыслить и дйствовать. Это является непремннымъ условіемъ всякаго прогресса. ‘Свободно мыслить, говорить и дйствовать’! — идеалъ будущаго общества въ отличіе отъ современнаго, котораго оно будетъ все-таки лишь логическимъ продолженіемъ, выражается ясно въ этомъ пожеланіи свободно мыслить. И съ первыхъ шаговъ эволюціонистъ, превратившись въ революціонера, долженъ освобождаться отъ всякой догматической церкви, отъ всякаго общественнаго принужденія, отъ всякой политической правительственной власти съ обязательной регламентаціей для подчиненныхъ ей, отъ всякой ассоціаціи публичной или тайной, въ которой всякій членъ подъ страхомъ оказаться измнникомъ долженъ подписаться подъ общепринятымъ лозунгомъ. Не нужно больше ни конгрегацій, запрещающихъ т или другія книги, не нужно царей и принцевъ, требующихъ присяги, ни полководцевъ, требующихъ врности знамени, ни министра народнаго просвщенія, предписывающаго правила преподаванія и указывающаго книги и даже страницы въ нихъ, которымъ учитель долженъ научить учениковъ, не нужно исполнительнаго комитета, который распоряжается пропускомъ постителей у входа въ народные дома. Не нужно и судей, которые заставляютъ свидтеля давать смшную и ложную присягу въ томъ, что будутъ говорить только правду, и которая сама по себ является уже ложью. Нтъ надобности въ начальств, какого бы рода оно ни было, чиновникъ ли, школьный учитель, членъ клерикальнаго или соціалистическаго комитета, хозяинъ или отецъ семейства, который бы вообще требовалъ повиновенія. А свобода слова? а свобода дйствій? Разв это не прямое и логическое послдствіе свободы мысли? Слово вдъ только мысль, облеченная въ звуки или буквы, дйствіе же — мысль выполненная. Нашъ идеалъ состоитъ слдовательно въ требованіи для всякаго человка полной абсолютной свободы выражать свои мысли во всемъ — въ наук, политик, морали безъ другихъ ограниченій, кром уваженія къ другой личности, онъ требуетъ также права дйствовать по своему усмотрнію ‘длать, что хочешь’, согласуя, конечно, свою волю съ волей другихъ людей во всякомъ коллективномъ труд, такъ какъ его собственная свобода не можетъ быть ограничена такимъ союзомъ, а напротивъ увеличивается, благодаря сил коллективной воли. Само собой разумется, что эта абсолютная свобода мысли, слова и дйствій не совмстима съ сохраненіемъ учрежденій, которыя ограничиваютъ свободную мысль и ставятъ преграды свободному слову, въ самыхъ категорическихъ формахъ и заставляютъ рабочаго, оставшагося безъ работы, скоре умереть съ голоду, чмъ нарушить священное право собственности. Консерваторы не ошиблись, называя вообще всхъ ‘революціонеровъ’ врагами ‘религіи, семьи и собственности’. Да, анархисты, не признаютъ авторитетовъ догмата и сверхестественное вмшательство въ нашу жизнь, и въ этомъ смысл, въ борьб за свой идеалъ братства и солидарности, они враги религіи. Да они хотятъ уничтожить брачный торгъ и защищаютъ свободный союзъ половъ, основанный на взаимной любви, уваженіи къ самому себ и къ человческому достоинству другого, и въ этомъ смысл, какъ бы они не любили и не были преданы тмъ, съ которыми соединили свою жизнь, они являются врагами семьи. Да, они хотятъ уничтожить несправедливый захватъ земли и ея благъ, чтобы ими могли пользоваться вс и въ этомъ смысл, преслдуя лишь одну цль — гарантировать всмъ право пользованія плодами земли, они являются и врагами собственности.

Конечно, мы любимъ и хотимъ мира: нашъ идеалъ — гармоничное согласіе между всми людьми, но вокругъ насъ кипитъ безпощадная война, которую мы видимъ еще и впереди, ибо въ безконечной сложности условій, составляющихъ человческую жизнь, даже стремленіе ихъ къ миру сопровождается безпощадной войной. ‘Мое царство не отъ міра сего’, говорилъ Сынъ Человческій и однако, онъ тоже принесъ мечъ и готовилъ раздоръ между сыномъ и отцомъ, дочерью и матерью. Всякое убжденіе, даже наихудшее иметъ своихъ защитниковъ, которыхъ должно считать искренними, но симпатія и уваженіе, которыя они могутъ заслуживать, не должны препятствовать революціонеру бороться съ ними со всей энергіей, на какую онъ только способенъ.

VI.

Наивные люди надются, что въ конц концовъ все устроится и въ одинъ прекрасный день совершится мирная революція, когда пользующіеся всякими привиллегіями по доброй вол согласятся уступить свои права всему народу.

Конечно, мы вримъ, что они уступятъ когда нибудь, но то, что ихъ толкнетъ на уступки, не будетъ внезапнымъ порывомъ гуманнаго чувства, а страхъ передъ будущимъ, въ особенности ввиду ‘совершившихся событій’, безъ сомннія эти люди измнятся, но только тогда, когда для нихъ явится абсолютная невозможность продолжать жить по старому, а это время еще далеко. Всякій организмъ функціонируетъ только сообразно своему устройству — онъ можетъ перестать функціонировать, разрушиться, но онъ не можетъ развиваться въ обратномъ направленіи. Всякая власть естественно стремится увеличить свое вліяніе надъ большимъ числомъ подчиненныхъ ей индивидуумовъ, всякая монархія по той же причин старается сдлаться всемірной. — Если нашелся одинъ Карлъ V, который, удалившись въ монастырь, издали, какъ зритель наблюдалъ за траги—комедіей народовъ, то сколько найдется другихъ царей, страсть которыхъ ко власти ни чмъ не можетъ быть удовлетворена и которые, если не по слав и талантамъ, могутъ вс считаться Аттилами, Александрами Македонскими и Юліями Цезарями. Точно также рдко можно встртить и капиталистовъ, отрекшихся отъ любостяжанія и отдавшихъ свои сокровища на осуществленіе какого нибудь общеполезнаго дла, даже т, которые желали бы ограничить свои потребности, не могутъ этого сдлать, подчиняясь вліянію своей среды: ихъ капиталы будутъ расти, принося проценты на проценты. Какъ только человкъ получаетъ какую бы то ни было власть духовную, военную, административную или финансовую, его естественно толкаетъ пользоваться ею безконтрольно, нтъ тюремщика, который бы, поворачивая ключъ въ замк камеры ,не ощущалъ бы нкоторого самодовольнаго чувства своей власти, нтъ стражника, который, охраняя имущество своего господина, не относился бы враждебно къ бродяг, или судебнаго пристава, который не ощущалъ бы глубокаго презрнія къ подчиненному его власти преступнику.

И если отдльныя личности такъ легко поддаются обаянию власти, которую имъ предоставили, то во сколько разъ сильне это обаяніе для цлыхъ классовъ, сохранившихъ свою власть по наслдственной традиціи и обладающихъ чрезвычайно развитымъ чувствомъ кастовой чести! Можно еще понять, что отдльная личность, подчиняясь чьему либо вліянію, можетъ быть послушна голосу совсти и чувства или, подчиняясь внезапному благородному порыву, отказывается отъ своей власти, отдаетъ свое имущество, радуясь успокоенію своей возмущенной совсти и тому, что теперь дружески протягиваютъ руки т, которыхъ она эксплуатировала раньше безсознательно или противъ своей воли, но какъ ждать такой перемны отъ цлой касты людей, связанныхъ другъ съ другомъ цлой цпью общихъ интересовъ, партійной дисциплиной, дружбой, сообществомъ или даже преступленіемъ? И когда іерархическіе тиски и стремленіе къ возвышенію прочно объединятъ весь правительственный механизмъ, то какая остается надежда на то, что люди, составляющіе его, вдругъ измнятся къ лучшему, какое чудо свыше можетъ очеловчить эти враждебныя обществу касты, — армію, духовенство и чиновничество? Нужно быть сумасшедшимъ, чтобы думать, что такія общественныя группы могутъ проникнуться гуманитарными чувствами и подчиниться другимъ вліяніямъ, кром страха? Правда, что это живой механизмъ, составленный изъ человческихъ индивидуумовъ, но онъ двигается, толкаемый слпой силой коллективнаго эгоизма и остановить его можетъ только коллективная непобдимая сила революціи.

Допустивъ даже, что ‘добрые богачи’ вступятъ вс на путь обращенія къ истин, осненные сознаніемъ своего беззаконія, какъ бы свтомъ молніи, допустивъ даже, что вообще мы считаемъ невозможнымъ, чтобы они поспшили отдлаться отъ своихъ богатствъ на пользу обиженныхъ или неимущихъ и что, явившись въ собраніе бдняковъ, они скажутъ имъ: ‘берите — это ваше’, если бы они сдлали это, то и тогда этимъ не была бы достигнута полная справедливость, такъ какъ за ними останется право на славную роль, которая въ сущности не принадлежитъ имъ, и исторія представитъ ихъ въ ложномъ свт. Такимъ образомъ поступали льстецы, желавшіе заслужить расположеніе потомковъ феодаловъ, восхваляя ихъ подвиги въ ночь на 4-ое августа 1789 года, когда т отказались отъ своихъ привиллегій, какъ будто этотъ моментъ — отказъ отъ привилегій, которыхъ народъ уже не признавалъ, является центромъ движенія всей французской революціи. И если такое фиктивное отреченіе, вынуждаемое подъ давленіемъ совершившихся событій, прославляется какъ нчто достопримчательное и славное, то что скажутъ про боле искреннее и дйствительное отреченіе отъ сокровищъ, добытыхъ эксплоатаціей темныхъ народныхъ массъ? Можно было бы опасаться, что толпа возвратитъ этимъ героямъ ихъ прежнее положеніе лишь изъ чувства благодарности за ихъ великодушіе! Нтъ для торжества справедливости нужно, чтобы все пришло въ естественное равновсіе, нужно, чтобы угнетенные сами добились своего права, чтобы обездоленные вернули сами себ все, что у нихъ было насильно отнято, чтобы рабы добились свободы собственными усиліями. И они будутъ пользоваться ею только тогда, когда сумютъ добыть ее. Всемъ намъ знакома фигура выскочки, добившагося богатства. Онъ почти всегда исполненъ глупаго чванства и презрнія къ бднымъ. Туркменская пословица говоритъ: ‘когда сынъ садится на коня, онъ не узнаетъ больше своего отца’, а индусы говорятъ: ‘если твой другъ детъ въ колесниц, то у него нтъ уже друзей’. Но цлый классъ подобныхъ людей гораздо опасне отдльныхъ своихъ членовъ: онъ связываетъ каждаго, заставляя его руководиться только общими, свойственными ему, какъ члену класса, инстинктами и даже противъ его воли увлекаютъ его по своему пагубному пути. Жадный купецъ, умющій изъ ‘всего’ извлекать прибыль, — конечно, опасный членъ общества, но что сказать о цломъ класс современныхъ эксплуататоровъ, анонимной ассоціаціи капиталистовъ, основанной на облигаціяхъ, акціяхъ, и кредит? Какъ морализировать эти облигаціи и банковые билеты? какъ внушить имъ идеи солидарности со всмъ человчествомъ, которыя подготовляютъ пути къ лучшему порядку вещей? Такой банкъ, хотя бы члены его были филантропы чистйшей воды, не переставалъ бы учитывать векселя, брать проценты и проч.: тамъ не знаютъ сколькихъ слезь и мукъ стоили эти потертыя монеты, которыя въ конц концовъ попадаютъ въ его желзныя несгораемыя кассы съ хитрыми замками и засовами. Намъ постоянно совтуютъ положиться на время, которое должно будетъ смягчить нравы и привести все къ лучшему концу, но какъ можетъ смягчиться эта желзная касса, какъ остановится это ужасное чудовище, которое называютъ капиталистическимь хозяйствомъ, которое пожираетъ одно за другимъ цлыя поколнія людей? Да если капиталъ, которому служитъ все, сохранитъ свою силу, то мы вс сдлаемся его орудіемъ и рабами — простыми колесиками въ его чудовищномъ механизм: если къ сбереженіямъ, собраннымъ въ желзныхъ кассахъ банкировъ, безпрестанно будутъ прибавляться новыя сбереженія то напрасны будутъ наши крики о помощи — никто не услышитъ ихъ. Тигръ можетъ еще оставить свою жертву — но банковыя книги неумолимы. Отдльныя лица, цлые народы раздавлены этими тяжелыми фоліантами, безмолвныя страницы которыхъ, своими безстрастными цифрами, разсказываютъ о всхъ ужасахъ и жестокостяхъ, совершившихся здсь.

Если за капиталомъ должна остаться конечная побда, то намъ нельзя уже мечтать о золотомъ вк, и мы только съ сожалніемъ можемъ оглядываться назадъ и смотрть, какъ на угасающую зарю, на все, что на земл было когда то прекраснымъ, любовь, радость, надежды. Человчество было бы осуждено на исчезновеніе. Вс мы, которыя были свидтелями политическихъ переворотовъ, можемъ отдать себ отчетъ о тхъ безпрестанныхъ измненіяхъ, которымъ подвержены вс организаціи, основанныя на власти однихъ надъ другими. Было время, когда слово: ‘Республика’ приводило насъ въ энтузіазмъ, намъ казалось, что это слово составлено изъ чудныхъ звуковъ и что міръ будетъ обновленъ въ тотъ же день, когда его можно будетъ безъ страха произносить въ публичныхъ мстахъ. Кто были т, которые горли вдохновенною любовью къ этому слову и въ его воплощеніи въ дйствительность видли вмст съ нами начало новой эры прогресса? Это т самые что засдаютъ теперь въ министерствахъ и другихъ хорошо обезпеченныхъ мстахъ, подобострастно улыбаясь и кровавымъ убійцамъ армянъ и могущественнымъ баронамъ финансоваго міра. Но я не думаю, что вс эти выскочки были безъ исключенія лицемрами и обманщиками. Между ними, безъ сомннія, были и такіе, но большинство казалось мн искреннимъ. Эти послдніе были фанатиками Республики и чистосердечно восторгались громкими словами: ‘Свобода, Равенство, Братство.’ Твердо вря, что ихъ преданность общему благу никогда не измнитъ имъ, приняли они посл побды назначенныя имъ должности. Но уже нсколько мсяцевъ спустя, когда эти республиканцы уже находились у власти, другіе тоже республиканцы медленно проходили съ обнаженными головами по Версальскому бульвару межъ расставленныхъ рядовъ пхоты и конницы. Толпа поносила ихъ, плевала имъ въ лицо и среди нея, среди лицъ искаженныхъ ненавистью и гнвомъ, плнники узнавали своихъ бывшихъ товарищей по баррикадамъ, съ которыми они вмст боролись за осуществленіе своего идеала!

А много-ли прошло времени съ тхъ поръ, какъ эти недавніе революціонеры превратились въ ярыхъ консерваторовъ! Республика была учреждена и, по мр своего усиленія, становилась все боле угодливой. Будто подчиняясь движенію часового механизма, правильно, какъ движеніе тни солнечныхъ часовъ, подчиняясь законамъ эволюціи, вся эта ревностная молодежь, которая еще недавно такъ героически боролась съ преслдовавшей ее полиціей, превратилась теперь въ осторожныхъ, боящихся слишкомъ смлыхъ реформъ, людей, затмъ въ довольныхъ существующимъ порядкомъ консерваторовъ и наконецъ, падая все ниже, даже въ нагло наслаждающихся предоставленными имъ благами, защитниковъ своего привиллегированнаго положенія.

Волшебница Цирцея или, другими словами излишества власти и богатства превратили ихъ въ свиней! Единственной цлью ихъ стало защищать то, противъ чего они прежде боролись — и это они называютъ: ‘защитой завоеваній свободы’! Теперь они великолпно уживаются со всмъ, что ихъ возмущало когда-то. Они, метавшіе громы противъ церкви и ея слугъ, теперь охотно признаютъ конкордатъ и подобострастно кланяются Монсиньорамъ Епископамъ.

Всеобщее братство вдохновляло ихъ когда-то на громкія фразы, но повторить имъ ихъ теперь, значило бы оскорбить ихъ, — въ то время воинская повинность ‘налогъ кровью’ казался имъ чмъ-то чудовищнымъ — а теперь они вербовали чуть ли не дтей и кажется готовились обратить всхъ школьниковъ Франціи въ пушечное мясо. ‘Оскорблять армію’, т. е. не скрывать всей мерзости безконтрольнаго авторитаризма, и пассивнаго повиновенія въ ихъ глазахъ является теперь тяжкимъ преступленіемъ. Не уважать нахальнаго агента нравовъ, называть подлаго провокатора его настоящимъ именемъ, а всякаго чиновника министерства юстиціи — крючкотворомъ, по ихъ мннію, значитъ оскорблять юстицію и мораль. Нтъ теперь такого устарвшаго учрежденія, которое они не старались бы сохранить. Благодаря имъ ‘академія’, столь презираемая когда то, сдлалась теперь чрезвычайно популярной они тщеславно прохаживаются подъ ея сводами, привтствуя кого-нибудь изъ своихъ сообщниковъ, который, сдлавшись шпіономъ, получилъ возможность украсить по французски академическимъ значкомъ петлицу своего сюртука. Они смялись когда-то надъ орденомъ Почетнаго Легіона, а теперь сами изобрли новые значки всхъ цвтовъ, которыми украшаютъ себя. Такъ нареченная республика широко открыла свои двери для всхъ, кто раньше ненавидлъ даже имя ея: герольдамъ божественнаго права, силлабическимъ пвцамъ почему бы и не войти туда? Не у себя ли они среди всхъ этихъ выскочекъ, которые окружаютъ ихъ?

Но мы не задаемся здсь цлью судить и критиковать тхъ, которые вслдствіе медленной или внезапной перемны воззрній перешли отъ культа святой республики къ культу власти и злоупотребленій. Путь, который они прошли, есть именно тотъ, который они должны были пройти. Они были убждены, что общество должно представлять изъ себя государство и имть надъ собой правителей и законодателей, они пылали благороднымъ стремленіемъ служить своей родин и ‘посвятить себя’ ея процвтанію и слав. Принявъ этотъ принципъ, они должны были принять вс послдствія: саванъ долженъ былъ служить пеленками для новорожденныхъ. Итакъ республика и республиканцы обратились въ то печальное явленіе, которое мы теперь наблюдаемъ, почему бы намъ возмущаться?

Таковъ законъ природы: дерево приноситъ свои плоды, а всякое правительство неизбжно порождаетъ произволъ, тиранію, ростовщичество, преступленія, убійства и несчастія. Какъ только возникаетъ какое нибудь новое учрежденіе, хотя бы именно для борьбы съ существующимъ зломъ, оно уже самымъ фактомъ своего существованія создаетъ новое зло, оно должно приспобляться къ дурной сред и проявлять себя въ патологическихъ формахъ. Иниціаторы его служатъ, быть можетъ, возвышенному идеалу, но исполнители, которыхъ они назначаютъ, напротивъ считаются прежде всего съ величиной своего жалованья и продолжительностью своихъ занятій. Они быть можетъ, и желаютъ успха длу, которому они служатъ, но желаютъ его лишь въ отдаленномъ будущемъ, или, даже совсмь не желаютъ и приходятъ въ ужасъ, когда его тріумфъ близокъ. Для нихъ важенъ теперь не самый трудъ, а т почести и выгоды, которыя связаны съ ихъ положеніемъ. Такъ напр., комиссія инженеровъ, избранная для того, чтобы удовлетворить справедливыя жалобы нсколькихъ собственниковъ, права которыхъ были нарушены постройкой водопровода, находятъ боле выгоднымъ для себя, вмсто того, чтобы просто разобраться въ этихъ жалобахъ, положить ихъ подъ сукно и употребить ассигнованныя для этого средства на новую нивеллировку мстности, въ которой уже нтъ надобности и къ дорого стоющимъ бумагамъ приложить цлый ворохъ новыхъ. Было бы химерой ожидать, что анархія, идеалъ человчества, можетъ развиться изъ республики, представляющей одну изъ формъ правительства. Здсь совершаются два эволюціонныхъ процесса въ противоположныхъ направленіяхъ и измненіе существующаго порядка можетъ произойти только внезапно: т. е, при помощи революціи.

Республиканцы стараются же декретомъ осчастливить народъ, а свое собственное существованіе они охраняютъ полицейской силой! Такъ какъ власть есть ничто иное какъ насиліе, то ихъ первая забота по достиженіи власти заключается въ томъ, чтобы упрочить вс т учрежденія, посредствомъ которыхъ они управляютъ обществомъ. Быть можетъ у нихъ хватитъ даже смлости воспользоваться и научными выводами для обновленія старыхъ учрежденій съ тмъ, чтобы сдлать ихъ боле приспособленными. Такъ въ армію вводится употребленіе новыхъ разрушительныхъ орудій, бездымнаго пороха, усовершенствованныхъ вращающихся пушекъ т. е. всевозможныхъ изобртеній, служащихъ для боле быстраго и врнаго истребленія. Такъ въ полиціи примняется антропометрія, посредствомъ которой всю Францію можно обратить въ одну громадную тюрьму. Начинаютъ измрять черепа настоящихъ или предполагаемыхъ преступниковъ, затмъ будутъ измрять подозрительныхъ, а въ конц концовъ придется всмъ подчиниться этой унизительной процедур. ‘Полиція и наука протянули другъ другу братскія объятія’, сказалъ бы псалмопвецъ.

Такимъ образомъ ничего хорошаго не можетъ намъ дать ни республика, ни республиканцы ‘выскочки’, т. е. т, которые стоятъ у кормила ея правленія, и было бы безуміемъ ждать чего нибудь съ этой стороны.

Классъ имущихъ и стоящихъ у власти фатально долженъ быть врагомъ всякаго прогресса. А двигателемъ современной мысли, умственнаго и нравственнаго прогресса является та часть общества, которая трудится, страдаетъ и угнетаема. Это она осуществляетъ свои собственныя идеи, и шагъ за шагомъ толкаетъ впередъ общество, движеніе котораго консерваторы пытаются безпрестанно остановить, задержать или свернуть съ прямого пути.

Но скажутъ: соціалисты, эти друзья эволюціи, эти революціонеры, неужели они тоже могутъ измнить своему длу и мы увидимъ ихъ идущими по пути регресса, когда они достигнутъ наконецъ власти? Безъ сомннія. Соціалисты, сдлавшись хозяевами положенія, будутъ поступать и поступаютъ уже также, какъ ихъ предшественники, республиканцы, законы исторіи не могутъ измниться въ ихъ пользу. Когда въ ихъ рукахъ будетъ сила и даже до момента ихъ полнаго обладанія ею они, конечно, воспользуются своимъ преимуществомъ, хотя бы и воображая, что употребляютъ его для уничтоженія препятствій, стоящихъ на ихъ пути. Міръ полонъ наивныхъ честолюбцевъ, воображающихъ, что они призваны измнить общество, благодаря своимъ удивительнымъ способностямъ управлять имъ, но когда они достигаютъ вершинъ власти и становятся однимъ изъ рычаговъ правительственнаго механизма, они начинаютъ понимать, что ихъ собственныя стремленія не имютъ никакого вліянія на дйствительную власть, т. е. на тотъ сложный механизмъ власти, которымъ имъ приходится управлять и ихъ усилія и благородныя стремленія парализуются индиферентностью и оппозиціей окружающей ихъ среды. Тогда имъ не остается ничего другого, какъ слдовать по избитому пути всхъ стоящихъ у власти, т. е. воспользоваться своимъ положеніемъ, чтобы обогащаться самимъ и раздавать мста своимъ друзьямъ.

Конечно, говорятъ намъ фанатики соціалисты, миражъ власти и обладаніе ею могутъ быть очень опасны для людей, воодушевленныхъ только благими пожеланіями, но она не можетъ представлять опасности для тхъ, которые руководятся тщательно выработанной совмстно съ товарищами программой, которые сумютъ призвать ихъ къ порядку въ случа злоупотребленія или измны. Эти программы дйствительно тщательно выработаны, закрплены подписями и печатью, ихъ публикуютъ въ тысячахъ экземпляровъ, наклеиваютъ на стны и двери общественныхъ собраній и каждый кандидатъ знаетъ ихъ наизусть. Казалось бы, что это — достаточныя гарантіи! Однако, смыслъ этихъ тщательно взвшенныхъ выраженій мняется изъ года въ годъ, сообразно личнымъ видамъ и условіямъ ихъ примненія, каждый понимаетъ ихъ по своему, а когда цлая партія начинаетъ понимать вещи иначе, чмъ прежде, то самыя опредленныя заявленія принимаютъ лишь символическій характеръ и въ конц концовъ превращаются въ простые историческіе документы или даже въ звуки, до смысла которыхъ трудно доискаться.

И въ самомъ дл т, которые хотятъ завладть общественными должностями, должны употреблять и соотвтствующія средства. Въ республиканскихъ странахъ съ всеобщей подачей голосовъ, они будутъ заискивать у толпы, у большинства, они сведутъ знакомство и будутъ оказывать протекцію виноторговцу, искать популярности въ кабакахъ, заискивать у лицъ, которыя будутъ голосовать за нихъ, кто бы они ни были, принося въ жертву все и сохраняя только вншній видъ защитниковъ интересовъ толпы, они протянутъ руки врагамъ общаго дла и заразятъ ядомъ лжи весь правительственный организмъ. Въ монархическихъ странахъ нкоторые соціалисты будутъ относиться индифферентно къ образу правленія, даже обратятся сами къ царскимъ министрамъ, разсчитывая на ихъ помощь для тхъ соціальныхъ преобразованій, которыя они имютъ въ виду, какъ будто есть какая нибудь логическая возможность согласовать самодержавіе и братскую солидарность людей. Но нетерпніе этихъ дятелей мшаетъ имъ видть истинныя препятствія и они легкомысленно воображаютъ, что ихъ вра въ состояніи будетъ сдвинуть горы. Лассаль мечталъ воспользоваться союзомъ Бисмарка для переустройства міра, другіе обращаются къ Римскому пап и требуютъ, чтобы онъ сталъ во глав униженныхъ и нуждающихся, а когда претенціозный императоръ Вильгельмъ пригласилъ къ столу нсколькихъ извстныхъ соціологовъ и филантроповъ, то нашлись люди, которые говорили, что великій день соціальнаго переворота уже недалекъ.

И если престижъ правительственной власти, царствующей ‘божьей милостью’, или по праву сильнаго, еще ослпляетъ нкоторыхъ соціалистовъ, то тмъ боле они будутъ преклоняться передъ всякой другой властью, которая основана на популярномъ прав частичныхъ или всеобщихъ выборовъ. Чтобы завоевать въ свою пользу голоса избирателей, чтобы заслужить благосклонность гражданъ, что съ перваго взгляда можетъ показаться весьма законнымъ, соціалистъ, кандидатъ на общественную должность, охотно будетъ приспособляться ко вкусу толпы, потворствовать ей и даже умалчивать о ея недостаткахъ, онъ будетъ игнорировать старые споры и антипатіи и сдлается на время другомъ и союзникомъ тхъ, съ которыми онъ всегда находился въ антагонизм. Въ клерикал онъ постарается увидть соціалиста—христіанина, въ либеральномъ буржуа — реформатора, въ шовинист — славнаго защитника гражданскаго достоинства своей націи, а въ нкоторыхъ случаяхъ онъ будетъ даже стараться не затрогивать и ‘собственника’ или ‘патрона’, онъ постарается представить ему свою программу, какъ единственную гарантію прочнаго міра. И ‘первое мая’, которое было нкогда символомъ побдоносной борьбы пролетаріата противъ царя — капитала, превращается такимъ образомъ въ обычный праздникъ съ гирляндами цвтовъ и танцами. Въ этомъ заискиваніи передъ толпой кандидатъ на общественныя должности мало по малу забываетъ свои прежнія гордыя рчи въ защиту истины и независимое положеніе бойца, и наружно и внутренно онъ совершенно мняется въ особенности, когда онъ наконецъ садится на обитыя бархатомъ скамьи противъ покрытой краснымъ сукномъ съ золотой бахромой трибуны, такъ какъ тутъ то именно и нужно умть привтливо улыбаться, пожимать руки и оказывать услуги нужнымъ людямъ.

Такова человческая природа, и было бы абсурдомъ съ нашей стороны упрекать за это лидеровъ соціалистовъ, которые вмшавшись въ избирательную борьбу, мало по малу превращаются въ свободно-мыслящихъ буржуа: они помирились съ окружающими ихъ условіями, которыя въ свою очередь подчинили ихъ себ. Таковой конецъ неизбженъ, и историкъ долженъ только констатировать этотъ фактъ и указать на опасность, которая грозитъ революціонерамъ, бросившимся очертя голову на политическую арену. Впрочемъ, мы не хотимъ преувеличивать результаты эволюціи соціалистовъ въ политиковъ, такъ какъ группа борцовъ всегда состоитъ изъ двухъ элементовъ, взаимные интересы которыхъ все боле и боле разнятся. Одни измняютъ своему длу — другіе служатъ только ему, и этого достаточно, чтобы произвести новую дифференціацію индивидовъ, согласно ихъ дйствительнымъ склонностямъ. Точно также въ недавнемъ прошломъ мы видли и республиканскую партію расколовшуюся на два враждебныхъ лагеря — ‘опортюнистовъ’ и ‘соціалистовъ’. А эти въ свою очередь раздляются на политикановъ и неполитикановъ, первые стараются смягчить свою программу до возможности принятія ея консерваторами, другіе отворачиваются отъ всякаго компромисса, чтобы сохранить свою революціонную силу и искренность. Испытавъ временами минуты колебаній, неувренности, даже скептицизма, они въ конц концовъ оставятъ ‘мертвецовъ хоронить своихъ мертвыхъ’, и сами займутъ подобающее имъ мсто въ рядахъ активныхъ дятелей. Но пусть они знаютъ, что всякая ‘партія’ требуетъ партійныхъ приверженцевъ, а слдовательно требуетъ солидарности какъ въ дурномъ, такъ и хорошемъ смысл: каждый членъ партіи становится солидарнымъ съ ошибками, ложью и честолюбивыми поползновеніями своихъ товарищей и руководителей. Только свободный человкъ, присоединивши по собственному влеченію свои силы къ силамъ другихъ, ему подобныхъ свободныхъ личностей, иметъ право не оправдывать и порицать ошибки или злоупотребленія своихъ товарищей. Онъ будетъ отвтствененъ только за самого себя.

VII.

Мы познакомились во всхъ подробностяхъ съ функціями современнаго цивилизованнаго общества, намъ извстенъ также революціонный соціалистическій идеалъ. Мы констатировали равнымъ образомъ, что либеральныя попытки реформъ заране осуждены на безрезультатность, и что въ идейной борьб единственный предметъ, который насъ долженъ занимать, такъ какъ отъ него зависитъ сама жизнь — это то, что всякое отступленіе отъ принциповъ приводитъ неизбжно въ конц концовъ къ пораженію. Намъ остается показать, какое большое значеніе имютъ въ нашемъ столь удивительно сложномъ обществ различныя силы, приходящія въ столкновеніе, дло идетъ о томъ, чтобы такъ сказать исчислить силы армій, ведущихъ борьбу, описать занимаемыя ими стратегическія позиціи съ холоднымъ безпристрастіемъ военныхъ атакъ, подсчитать математически точно шансы на побду той и другой стороны. Однако великая битва идей, исходъ которой насъ такъ сильно занимаетъ, не будетъ развертываться передъ нами въ такомъ же порядк, какъ какое нибудь сраженіе, въ которомъ участвуютъ генералы, капитаны и солдаты, съ командой — ‘пли’ въ начал и крикомъ отчаянія ‘спасайся кто можетъ’ въ конц. Эта длинная непрерывная борьба, которая началась для первобытныхъ людей въ двственныхъ лсахъ милліоны лтъ тому назадъ и которая до сихъ поръ привела только къ частичнымъ успхамъ: она все же будетъ имть окончательное ршеніе — либо вслдствіе взаимнаго уничтоженія всхъ жизненныхъ энергій — человчество вернется къ первобытному хаосу, либо гармонія всхъ этихъ силъ приведетъ къ сознательному превращенію человка въ высшее существо.

Современная соціологія показала съ полной ясностью существованіе двухъ обществъ, находящихся въ борьб другъ съ другомъ, они смшаны между собою, противорчія затемнены существованіемъ и тамъ и здсь элементовъ, которые желаютъ не желая и идутъ впередъ, чтобы сейчасъ же и отступить. Но если смотрть на вещи съ извстной высоты, оставляя въ сторон нершительныхъ и индифферентныхъ, двигаемыхъ судьбой, то станетъ ясно, что современное общество длится на два лагеря: въ одномъ находятся т, которые стремятся поддержать неравенство и бдность, то есть — повиновеніе и нищету для другихъ, наслажденіе и власть для себя самихъ, въ другомъ лагер находятся т, что ведутъ борьбу за общее благосостояніе и свободную иниціативу каждаго.

Сначала кажется, что силы обихъ враждующихъ сторонъ очень неравны: утверждаютъ, что консерваторы гораздо сильне. Защитники современнаго общественнаго строя владютъ безграничной собственностью, ихъ доходы исчисляются милліонами и милліардами, все могущество государства съ арміей чиновниковъ, солдатъ, полицейскихъ, судебныхъ властей, весь арсеналъ законовъ и приказовъ, такъ называемыя непогршимыя догмы церкви, инерція привычки, наслдственные инстинкты и пошлая рутина, которая почти всегда привязываетъ пресмыкающихся побжденныхъ къ ихъ гордымъ побдителямъ — все это на ихъ сторон. Что же могутъ противопоставить всмъ этимъ организованнымъ силамъ — анархисты, эти строители новаго общества? Повидимому — ничего. Безъ денегъ, безъ арміи — они несомннно оказались бы побжденными, если бы не являлись представителями идейной и нравственной эволюціи. Они сами по себ ничто, но за нихъ развитіе человческой иниціативы. Все прошлое лежитъ на ихъ плечахъ страшной тяжестью, но логика событій оправдываетъ ихъ и толкаетъ впередъ, не смотря на законы и полицейскихъ.

Попытки подавить революцію могутъ временно окончиться видимымъ успхомъ. Реакціонеры ликуютъ и поздравляютъ другъ друга. Но ихъ радость напрасна: отхлынувъ въ одномъ мст, революціонная волна поднимается въ другомъ. Посл того, какъ была раздавлена Парижская Коммуна, оффиціальный и придворный міръ Европы могъ думать, что соціализмъ — это революціонная стихія современнаго общества — умеръ и похороненъ навсегда. На глазахъ побдителей нмцевъ французская армія вообразила, что она можетъ себя реабилитировать подавленіемъ и разстрломъ парижанъ — всхъ недовольных и революціонеровъ. На своемъ политическомъ жаргон, консерваторы могли хвалиться тмъ, что они ‘пустили кровь бродягамъ’. Тьеръ — этотъ несравненный типъ буржуа—выскочки, думалъ, что онъ окончательно уничтожилъ парижскихъ революціонеровъ и зарылъ ихъ на кладбищ Перъ-Лашезъ. Т же изъ оставшихся, которыхъ онъ считалъ наиболе зловредными представителями соціалистовъ, были сосланы въ заточеніе въ Новую-Каледонію, къ нашимъ антиподамъ. Вслдъ за Тьеромъ повторяли его слова вс его европейскіе друзья и со всхъ концовъ неслись псни Тріумвира. А что касается нмецкихъ соціалистовъ, разв они не были подъ надзоромъ того, кто былъ ‘могущественне самихъ государей’ — одно движеніе бровей котораго приводило въ трепетъ Европу. А русскіе нигилисты? Кто были эти несчастные? Странныя чудовища, дикіе потомки гунновъ и башкировъ, въ которыхъ цивилизованные люди запада видли только зоологическихъ особей. Увы! безъ труда можно себ представить, какое мрачное молчаніе настало, когда въ Варшав и другихъ мстахъ былъ ‘водворенъ порядокъ’. На другой день посл бойни, найдется немного людей, готовыхъ стать подъ пули. Когда одно слово, одинъ жестъ наказывается тюрьмой, очень рдко встрчаются люди, готовые подвергнуться опасности. Немногіе спокойно жертвуютъ собой за дло, торжество котораго еще не близко, или даже сомнительно: вс не могутъ обладать героизмомъ русскихъ нигилистовъ, составляющихъ прокламаціи въ лагер своихъ враговъ и расклеивающихъ ихъ на стнахъ, чуть ли не на глазахъ у часовыхъ. Нужно быть самому готовымъ на всякую жертву, чтобы имть право послать упрекъ тмъ, кто не сметъ объявить себя борцомъ за свободу, когда ихъ заработокъ, а слдовательно и жизнь дорогихъ ему существъ зависитъ отъ ихъ молчанія. Но если не вс угнетенные — герои, они не мене чувствуютъ страданія, они не мене желаютъ освободиться отъ гнета и настроеніе всхъ страдающихъ вмст съ ними и знающихъ причины страданій создастъ въ конц концовъ революціонную силу. Хотя въ какомъ-нибудь город вовсе не существовало бы ни одной группы, объявившей себя анархистами — вс рабочіе въ немъ все же анархисты въ большей или меньшей степени. Инстинктивно аплодируютъ они товарищу, который говоритъ имъ объ общественномъ стро, когда не будетъ хозяевъ и когда продуктъ труда будетъ принадлежать производителямъ. Этотъ инстинктъ содержитъ въ себ зародышъ будущей революціи, ибо съ каждымъ днемъ онъ становится опредленне и претворяется въ сознаніи. То, что рабочій смутно чувствовалъ еще вчера, сегодня онъ уже это знаетъ и каждый новый опытъ приноситъ ему новыя знанія. А крестьяне, которые не могутъ прокормиться продуктами своего клочка земли, и т еще боле многочисленные, которые не имютъ и куска глины — не начинаютъ ли они понимать, что земля должна принадлежать тмъ, кто ее обрабатываетъ? Они это всегда инстинктивно чувствовали, теперь они это знаютъ и скоро заговорятъ опредленнымъ языкомъ борьбы.

Радость, вызванная кажущимся исчезновеніемъ соціализма, длилась не долго. Дурные сны мучили палачей, имъ казалось, что жертвы ихъ несовсмъ умерли. Найдется ли теперь хоть одинъ слпецъ, который сомнвался бы въ ихъ воскресеніи? И разв не т же самые продажные писаки, которые повторяли вслдъ за Гамбетой: ‘соціальнаго вопроса боле не существуетъ’, схватываютъ на лету слова императора Вильгельма, чтобы кричать вслдъ за нимъ: ‘на насъ наступаетъ соціальный вопросъ, онъ держитъ насъ въ осад’!, чтобы требовать противъ всхъ нарушителей порядка исключительныхъ законовъ и неумолимыхъ репрессій? Но какъ бы ни быль жестокъ законъ, который они могутъ издать, онъ не въ силахъ подавить пришедшую въ броженіе мысль. Если бы какому-нибудь титану Энселаду удалось бросить въ кратеръ скалу и остановить изверженіе, то кратеръ образуется въ другомъ мст вулкана, и черезъ новое отверстіе потекутъ новые потоки лавы. Такъ, посл взрыва французской революціи, Наполеонъ мнилъ себя такимъ титаномъ, который закупоритъ кратеръ революціи, толпа льстецовъ и невждъ думала такъ вмст съ Наполеономъ. Однако т солдаты, которыхъ онъ водилъ по всей Европ, служили длу распространенія новыхъ идей и привычекъ, завершая этимъ свое дло разрушенія: такъ будущій декабристъ или нигилистъ бралъ первые уроки возстанія у одного изъ военноплнныхъ, спасшихся при переправ черезъ Березину. Точно также временное завоеваніе Испаніи Наполеоновской арміей разорвало цпи, которыя приковывали Новый Свтъ къ стран Инквизиціи, и освободило огромныя провинціи Америки отъ невыносимаго колоніальнаго гнета. Европа какъ будто остановилась, но зато Америка двинулась впередъ. Наполеонъ оказался проходящей тнью.

Вншняя форма общества измняется въ соотвтствіи съ внутреннимъ давленіемъ: нтъ историческаго факта, который былъ бы установленъ съ такой несомннностью. Сокъ питаетъ дерево и создаетъ листья и цвты, кровь создаетъ человка, идеи создаютъ общество. И нтъ ни одного консерватора, который не жаловался бы на то, что идеи, нравы, все, что составляетъ внутреннюю жизнь человечества, изменились къ худшему въ сравненіи съ ‘добрымъ старымъ временемъ’. Конечно, также перемнятся и соотвтствующія имъ соціальныя формы. Революція приближается по мр углубленія этой внутренной работы, происходящей въ умахъ.

Однако не слдуетъ пребывать въ мирномъ бездйствіи, ожидая благопріятныхъ перемнъ отъ времени и обстоятельствъ. Восточный фатализмъ здсь неумстенъ, такъ какъ наши противники работаютъ не покладая рукъ, и, сверхъ того, имъ часто помогаютъ реакціонныя теченія. Нкоторые изъ нихъ, будучи одарены большой силой воли, пользуются всми находящимися въ ихъ рукахъ средствами борьбы и обладая необходимымъ присутствіемъ духа, чтобы вести атаку, не теряются въ затруднительныхъ случаяхъ и при пораженіяхъ. ‘Умирающее общество’! сардонически говорилъ одинъ фабрикантъ по поводу книги нашего товарища анархиста Жана Грава. ‘Умирающее общество! оно еще живо, чтобы поглотить васъ всхъ’! А когда республиканцы и свободомыслящіе толковали объ изгнаніи іезуитовъ, этихъ вчныхъ вдохновителей католической церкви: ‘право’, вскричалъ одинъ изъ этихъ священниковъ ‘нашъ вкъ удивительно деликатенъ. Не воображаютъ ли, что пепелъ костровъ совершенно остылъ, и въ немъ не найдется не единой искры зажечь факелъ? Глупцы! называя насъ іезуитами, они полагаютъ, что поносятъ насъ этимъ именемъ, но эти іезуиты готовятъ имъ цензуру, замки и костры’! Если бы вс враги свободной мысли и личной иниціативы обладали такой сильной логикой, такой энергіей и послдовательностью, они, быть можетъ, и побдили бы насъ при помощи всхъ средствъ репрессіи и произвола, которыми обладаютъ современныя правительства: но соціальныя группы, въ своемъ эволюціонномъ прогресс непрестаннаго ‘становленія’, никогда не бываютъ и не могутъ быть строго послдовательными, такъ какъ интересы и влеченія людей всегда различны, кто, въ самомъ дл, не стоитъ одной ногой на непріятельской почв? ‘Всякій чмъ нибудь намъ союзникъ’, по справедливому изрченію одного политика нтъ ни одного учрежденія, которое было бы вполн опредленно и открыто самовластнымъ, нтъ владыки, который согласно совту Іосифа де-Местра, постоянно опирался бы на плечо палача. Вопреки императорскимъ обращеніямъ, вопреки хвастливымъ цитатамъ въ альбомахъ принцессъ и высокомрньмъ заявленіямъ на пирушкахъ, власть въ наше время уже не осмливается быть совершенно абсолютной, или становится таковой только по капризу, по отношенію, напримръ, къ заключеннымъ, несчастнымъ плнникамъ, или безправнымъ и лишеннымъ поддержки личностямъ. Всякій властелинъ окруженъ своей камарильей, не считая министровъ, посланниковъ, государственныхъ совтниковъ, изъ которыхъ всякій облеченъ своего рода вице-королевской властью. Кром того онъ связанъ въ проявленіи своей воли старинными обычаями, осторожностью, протоколами, условными приличіями, занимаемымъ положеніемъ — этикетомъ, представляющимъ цлую науку со множествомъ трудно разршимыхъ задачъ: самый необузданный изъ нихъ ‘Людовикъ XIV’, связанъ тысячью путъ, изъ которыхъ ему никогда не освободиться. Вс эти условности этикета, держа тщеславнаго властелина въ своихъ тискахъ, какъ бы даютъ ему предчувствовать паденіе и постоянно же уменьшаютъ его реакціонную силу.

Люди, отмченные печатью смерти, не ожидаютъ, когда ихъ убьютъ: они лишаютъ себя жизни сами, они или стрляются, вшаются, или же ими овладваетъ меланхолія, тоска, пессимизмъ, словомъ одна изъ тхъ душевныхъ болзней, которыя предвщаютъ и ускоряюсь конецъ. У привиллегированнаго наслдника истощенной выродившейся расы пессимизмъ не есть только вншняя манера или маска, а настоящая болзнь. Не познавъ еще жизни, несчастный юноша уже не находитъ въ ней ничего привлекательнаго, живетъ, протестуя противъ нея, и это почти насильственное существованіе равносильно преждевременной смерти. Въ такомъ положеніи человкъ заране осужденъ на вс душевныя болзни, сумасшествіе, преждевременную старость, бшенство или декадентство. Жалуются на прогрессивное уменьшеніе дтей въ семьяхъ, но въ чемъ причина произвольнаго или непроизвольнаго безплодія, если не въ упадк жизненной энергіи и жизнерадости? Въ рабочихъ семьяхъ, гд не мало причинъ къ огорченію, нтъ однако времени предаваться тоск и пессимизму. Нужно жить, итти впередъ, бороться и развиваться во что бы то ни стало и возобновлять свои силы ежедневнымъ трудомъ. Только благодаря росту этихъ трудящихся семей держится общество, изъ ихъ среды постоянно появляются передовые люди, и благодаря ихъ смлой иниціатив общество не застываетъ въ рутин и только благодаря этому постоянному регрессу и вымиранію пресыщенныхъ благами жизни представителей привиллегированныхъ классовъ, новое общество обязано своимъ существованіемъ.

Другую гарантію прогресса революціонной мысли намъ даетъ непримиримость властей, въ которой сохранились пережитки прошлаго. Оффиціальный жаргонъ нашихъ политическихъ обществъ, представляющій путаницу всхъ понятій, настолько нелогиченъ, и противорчивъ, что часто въ одной и той же форм говорится о ‘неотъемлемыхъ правахъ общества’ и о ‘священныхъ правахъ сильнаго государства’, точно также въ законныхъ функціяхъ административнаго организма участвуютъ мэры и синдики, которые, будучи представителями свободнаго народа передъ его правительствомъ, являются вмст съ тмъ и исполнителями приказаній того же правительства, обращенныхъ къ подчиненному ему народонаселенію. Здсь нтъ ни единства, ни смысла: это какой то сплошной хаосъ перекрещивающихся понятій, законовъ, нравовъ сотенъ народовъ и десятковъ тысячелтій, подобно тому, какъ на берегу моря перемшаны камни, скатившіеся съ горъ, принесенные теченіями ркъ и выброшенные волнами. Съ точки зрнія логики современное государство представляетъ картину такой путаницы, что даже самые заинтересованные защитники отказываются его оправдывать.

Такъ какъ защита интересовъ собственниковъ и ‘правъ капитала’ является главнйшей функціей современнаго государства, то необходимо поэтому, чтобы защищающій такой порядокъ экономистъ имлъ въ своемъ распоряженіи или неопровержимые аргументы, или какую нибудь ослпляющую разумъ ложь, которые бдный труженикъ, желающій врить въ общее счастье, считалъ бы неоспоримыми. Но увы! Вс эти прекрасныя теоріи, изобртенныя нкогда для глупаго народа, не пользуются больше кредитомъ, теперь уже никто не станетъ защищать устарвшее положеніе, что ‘благосостояніе и собственность являются наградой за труды’. И, утверждая, что основаніемъ благосостоянія является трудъ, сами экономисты понимаютъ, что это ложь. Какъ и анархисты, они знаютъ, что богатство создается не личнымъ трудомъ, а благодаря труду другихъ, они знаютъ, что биржевые крахи и спекуляціи, благодаря которымъ пріобртаются громадныя состоянія, совершенно справедливо могутъ быть уподоблены грабежамъ и конечно, они не осмлятся утверждать, что человкъ, могущій тратить по милліону въ недлю, т. е. сумму, на которую могло бы существовать сто тысячъ человкъ, отличается отъ другихъ людей умомъ и другими душевными качествами, превышающими въ сто тысячъ разъ умъ и способности средняго человка. Было бы безполезно заниматься разборомъ всхъ этихъ лицемрныхъ аргументовъ, на которые опираются защитники соціальнаго неравенства.

Но они употребляютъ другой аргументъ, который иметъ, по крайней мр, то достоинство, что не опирается на хитросплетенную ложь: противъ требованій справедливости и равенства они выставляютъ право сильнйшаго и имя великаго ученаго Дарвина, противъ его воли, послужило имъ средствомъ для защиты и оправданія царящихъ повсюду несправедливостей и насилій. Сила мускуловъ и челюстей, сила дубины и кистеня — вотъ ихъ лучшій, — аргументъ! Дйствительно, право сильнаго, захватившаго въ свои руки вс источники богатствъ, царствуетъ повсюду. Тотъ, кто лучше обезпеченъ матеріально, кто принадлежитъ по рожденію къ привиллегированному меньшинству, обладаетъ образованіемъ, иметъ могущественныхъ друзей, кто, наконецъ, лучше вооруженъ силой или хитростью, тотъ, конечно, обладаетъ и наибольшими шансами успха, лучше всякаго другого онъ можетъ построить неприступную крпость и поражать оттуда своихъ мене счастливыхъ собратьевъ.

Къ какому исходу привела борьба грубыхъ эгоистическихъ стремленій? Раньше не осмливались такъ открыто выставлять этой теоріи огня и меча, которая казалось была слишкомъ жестокой и ей предпочитали лицемрныя рчи о бережливости и трудолюбіи. Ее облекали въ глубокомысленныя формулы, смыслъ которыхъ, надялись, будетъ недоступенъ народу: ‘трудъ — это узда’, говорилъ Гизо. Но научные выводы натуралистовъ изъ борьбы за существованіе въ мір животныхъ — переживаніе наиболе сильныхъ индивидовъ, придали теоретикамъ грубой силы смлость бросить безъ прикрасъ ихъ наглый вызовъ: ‘Вы видите, говорятъ они, это законъ природы, это неизбжная судьба, которой одинаково подчинены и хищникъ и его жертва’.

Но мы можемъ только радоваться, что вопросъ такъ упрощенъ и такъ грубо поставленъ, тмъ проще и его ршеніе. ‘Царство силы’! Провозглашаютъ защитники соціальнаго неравенства. ‘Да, царство силы’! кричатъ все громче т, которые пользуются благами, доставляемыми современной индустріей въ ея постоянномъ совершенствованіи — цль котораго прежде всего уменьшеніе числа рабочихъ рукъ. Но то, что говорятъ теоретики—экономисты, что повторяютъ за ними фабриканты, — разв не могутъ сказать и революціонеры, понимая только, что для нихъ настанетъ время согласнаго существованія, которое постепенно замнитъ существующую борьбу?

Право сильнаго не всегда будетъ законнымъ правомъ монополизировавшихъ орудія производства. ‘Сила побждаетъ право’, говорилъ вслдъ за другими и Бисмаркъ, но можетъ настать день, когда сила станетъ наконецъ на сторону истиннаго права. Если правда, что идея солидарности распространяется, если правда, что завоеваніе науки проникаетъ все боле и боле глубокіе слои общества, если правда, что нравственныя богатства длаются общимъ достояніемъ рабочихъ, которые одновременно имютъ наибольшіе права на производимыя ими богатства, а также и силу, не воспользуются ли они наконецъ ею, чтобы произвести революцію въ пользу всхъ.

Что могутъ сдлать отдльныя личности, какъ бы они ни были сильны, богаты, умны и хитры противъ солидарныхъ массъ пролетаріата? Правительства, потерявъ надежду, подкрпить доводами морали свои права, ищутъ теперь только ‘твердой власти’, единственное средство, въ которомъ они нуждаются. Не трудно найти многочисленные примры тому, что въ министры выбираются теперь лица, не потому, что они прославились воинскими подвигами, и не потому, что они знатнаго происхожденія или обладаютъ выдающимися талантами и краснорчіемъ, но единственно за абсолютное отсутствіе щепетильности. Въ этомъ отношеніи имъ довряютъ вполн: въ ихъ стремленіи усилить власть и защитить денежный мшокъ ихъ не остановятъ никакія соображенія.

Ни въ одной изъ революцій, совершившихся въ нашъ вкъ, мы не видли, чтобы привилегированные классы боролись самостоятельно, они всегда или опирались на безчисленную армію бдняковъ, которымъ они старались внушить ‘вру въ знамя’, или длали это подъ видомъ ‘водворенія порядка’. Шесть милліоновъ человкъ, не считая высшую и низшую полицію, заняты этимъ дломъ въ Европ. Но эти арміи могутъ дезорганизоваться, они могутъ вспомнить, наконецъ, свое происхожденіе и то, что связываетъ ихъ съ народными массами, и рука, которая управляетъ ими, не сможетъ удержать ихъ. Составленныя въ своей большей части изъ пролетаріевъ, они могутъ превратиться, и наврное рано или поздно превратятся для буржуазнаго общества въ то, чмъ сдлались нкогда наемные варвары имперіи для римскаго общества — въ элементъ разрушенія. Исторія изобилуетъ примрами того политическаго ужаса, который овладваль даже такими изъ власть—имущихъ, которые сохранили до конца силу характера, но, вдь, есть еще и масса ‘правителей’, которые являются простыми дегенератами, не обладающими ни достаточной энергіей, ни физической силой, чтобы пробиться къ выходу и спастись, ни достаточно человческаго достоинства, чтобы позаботиться раньше о спасеніи изъ пожара своихъ женъ и дтей.

Когда обездоленные объединятся для защиты своихъ интересовъ, ремесло съ ремесломъ, нація съ націей, раса съ расой, или просто человкъ съ человкомъ, когда передъ ними, наконецъ, будетъ ясна ихъ цль, не сомнвайтесь, они скоро найдутъ случай, чтобы добиться силой общей свободы. А какъ бы ни былъ могуществененъ ихъ господинъ, онъ будетъ ничто, лицомъ къ лицу, передъ этой объединенной однимъ желаніемъ массой, которая возстанетъ на него, чтобы обезпечить себ разъ навсегда кусокъ хлба и свободу.

VIII.

Кром матеріальной силы, грубаго и безсовстнаго произвола, проявляющагося въ лишеніи работы, арестахъ и разстрлахъ, въ распоряженіи правящихъ классовъ имется, быть можетъ, и еще боле могущественная моральная сила, сила религіознаго внушенія. И безъ сомннія нельзя отрицать значенія этой силы, съ которой нужно серьезно считаться при изученіи современнаго общества.

Энциклопедисты XVIII вка съ слишкомъ юношескимъ увлеченіемъ праздновали торжество разума надъ христіанскимъ суевріемъ, и мы должны констатировать грубое заблужденіе извстнаго философа Кузена, который, въ эпоху реставраціи, въ интимномъ кругу друзей воскликнулъ однажды: ‘католицизмъ проживетъ еще лтъ 50, не боле’.

Полвка давно уже прошло, а масса католиковъ съ полною увренностью и гордостью говоритъ еще о своей церкви, называя ее ‘Вчной’. Монтескье говорилъ, что ‘при современномъ положеніи нельзя предполагать, чтобы католицизмъ просуществовалъ еще боле пятисотъ лтъ’.

Но если католической церкви какъ будто и удалось расширить свое вліяніе, если Франція энциклопедистовъ и революціонеровъ отдаетъ себя подъ покровительство ‘Св. Сердца’, если духовныя власти ловко воспользовались страхомъ, охватившимъ всхъ консерваторовъ, чтобы выставить религію, какъ единственное соціальное средство противъ революціи, если европейская буржуазія, состоявшая раньше изъ фрондирующихъ скептиковъ и вольтеріанцевъ и не знавшая другой религіи, кром неопредленнаго деизма, теперь благоразумно слушаетъ мессу и ходитъ даже къ исповди, если Квириналъ и Ватиканъ, церковь и государство, такъ усердно стараются теперь сгладить старыя недоразумнія, то это, конечно, не потому, что вра въ чудесное овладла сильне живой и дятельной частью общества.

Она овладла только умами трусовъ или разочаровавшихся въ жизни, а также лицемрно присоединившихся къ ней заинтересованныхъ сообщниковъ. Однако нужно признать, что буржуазное христіанство не простое лицемріе: когда какой-нибудь классъ проникается предчувствіемъ своей неизбжной гибели и видитъ раскрывшуюся передъ нимъ пасть смерти, то онъ спшитъ обратиться къ спасительному божеству, какому нибудь фетишу, спасительному слову вры, или къ первому встрчному обманщику, проповдующему спасеніе и воскресеніе. Какъ римляне приняли христіанство, такъ и бывшіе вольтеріанцы вернулись въ лоно католицизма.

И дйствительно, кто хочетъ во чтобы то ни стало сохранить привиллегированное меньшинство, тотъ долженъ принять догму, являющуюся краеугольнымъ камнемъ всего зданія, если полевые, лсные стражники, надсмотрщики, солдаты и полицейскіе агенты, чиновники и государи не внушаютъ народу достаточнаго страха, то остается еще внушить ему страхъ Божій, страхъ передъ вчными муками въ аду и мытарствами въ чистилищ. Приходится напоминать о заповдяхъ Божіихъ и религіозныхъ обрядахъ, свидтельствующихъ о всемогуществ Бога.

Приходится лицемрно повиноваться непогршимому пап, викарію самаго Бога и преемнику апостола, владющаго ключами Рая. Вс реакціонеры объединяются въ этомъ религіозномъ союз, который является для нихъ послднимъ шансомъ на спасеніе, послднимъ pecсурсомъ побды, и въ этомъ союз протестанты и евреи, не мене католиковъ, столь же любезныя папскому сердцу дти.

Но ‘за все нужно заплатить’. И церковь открываетъ широко свои двери, чтобы принять еретиковъ и схизматиковъ: вслдствіе этого она въ силу необходимости длается снисходительной и индифферентной. Она можетъ приспособиться къ этой разнородной и измнчивой сред современнаго общества лишь при непремнномъ условіи отказаться отъ своей прежней нетерпимости. Догматъ признаютъ неизмннымъ, но стараются объ этомъ не говорить, предпочитая держать новопосвященнаго въ невденіи даже относительно Никейскаго символа вры. Отъ васъ даже не потребуютъ, чтобы вы притворялись врующимъ: можете не врить, исполняйте лишь обряды! Колнопреклоненія, осненія крестнымъ знаменiемъ въ надлежащіе моменты и приношеніе на какой нибудь алтарь ‘святаго сердца’ Іисуса или Маріи — этого достаточно. Словомъ, какъ выражается Флоберъ въ одномъ изъ своихъ писемъ къ Жоржъ Зандъ: ‘нужно принадлежать къ католицизму, не вря ни одному слову его’.

Всякій можетъ быть увренъ въ радушномъ пріем, хотя бы и не обнаруживалъ искренней вры, лишь бы онъ своей подписью или личнымъ присутствіемъ увеличилъ число ‘врующихъ’: а тхъ же, кто принадлежитъ къ вліятельной семь или иметъ личныя заслуги, большое состояніе принимаютъ съ распростертыми объятіями. Церковь отнимаетъ даже у родныхъ и друзей трупы людей, жившихъ всю жизнь вн ея лона и враждебныхъ ея ученію. Трибуналъ инквизиціи проклялъ и сжегъ бы прахъ такихъ еретиковъ, наши же священники и проповдники не откажутся напутствовать ихъ, но за извстную плату. Невозможно слдовательно оцнить дйствительное значеніе современной эволюціи церкви, если судить только по вншнимъ признакамъ ея развитія, т. е. на сколько увеличилось число ея храмовъ и число членовъ ея паствы.

Католицизмъ былъ бы въ полнйшемъ разцвт своихъ силъ, если бы вс принимающіе его ученіе и ливрею были бы искренни, и если бы лицемрно не присоединялись только изъ-за личныхъ выгодъ къ вр своихъ отцовъ. Но въ настоящее время можно насчитать милліоны лицъ, которымъ выгодно считаться христіанами и которые только изъ лицемрія называются ими, чтобы ни говорили духовные мистики, о преслдованіяхъ, которымъ подвергаются врующіе люди, эти преслдованія таковы, что о нихъ нельзя говорить серіозно, и ‘Ватиканскій узникъ’ заставляетъ проливать слезы состраданія къ нему лишь заинтересованныхъ въ этомъ лицъ. Насколько боле ужасно положеніе рабочихъ — стачечниковъ, которыхъ изгоняютъ изъ ихъ жалкихъ жилищъ и разстрливаютъ массами, или тхъ анархистовъ, которыхъ пытаютъ въ тюрьмахъ! — убжденія заслуживают уваженія лишь постольку, поскольку они искренно воодушевляютъ тхъ, кто ихъ высказываетъ. А вс эти жуиры и люди большого свта, которые съ показной набожностью входятъ въ лоно церкви, сдлались ли они боле милосердными и снисходительными къ несчастнымъ, сочувствуютъ-ли они тому, кто страдаетъ? Это очень сомнительно. Напротивъ имются признаки, доказывающіе намъ, что по мр развитія вншняго значенія церкви, дйствительная вра ослабваеть. Католицизмъ не есть прежняя религія покорности и униженія, которая учитъ бдняковъ набожно мириться съ нищетой, несправедливостью и соціальнымъ неравенствомъ. Рабочіе, даже т, которые организуютъ такъ называемые ‘христіанскіе союзы’ и которые, слдовательно, должны были бы постоянно славословить Господа за его безконечную благодать и благоговйно ждать, чтобы воронъ пророка Иліи приносилъ имъ хлбъ и мясо утромъ и вечеромъ, даже эти рабочіе превращаются въ соціалистовъ, издаютъ постановленія, требующія увеличенія заработной платы и соединяются въ союзы съ нехристіанами для поддержанія своихъ требованій. Вра въ бога, въ его святыхъ не удовлетворяетъ уже ихъ: имъ нужно также и матеріальныя гарантіи, и они ихъ ищутъ не въ абсолютной зависимости и послушаніи, которыя такъ часто проповдуются врующимъ, а въ союз съ товарищами, въ основаніи обществъ взаимной помощи и, быть можетъ въ активномъ сопротивленіи. Христіанская религія не могла противопоставить новыя средства сопротивленія новымъ условіямъ жизни: не умя приноровиться къ условіямъ, которыхъ не предвидли ея основатели, она все еще придерживается старыхъ формулъ благодянія, смиренія и бдности, и конечно, неизбжно должна потерять вс молодыя, и интеллигентныя силы, сохраняя только нищихъ сердцемъ — въ худшемъ значеніи этого слова, ‘блаженныхъ’, которымъ въ нагорной проповди общается царство небесное. И въ то время, какъ лицемры наполняютъ церкви, люди искренніе покидаютъ ее: цлыми сотнями выходятъ изъ рядовъ торгующихъ спасеніемъ души боле добросовстные священники и толпа, которая раньше всегда относилась враждебно къ такимъ покинувшимъ священническую рясу лицамъ, теперь относится къ нимъ съ уваженіемъ.

Католицизмъ былъ въ сущности осужденъ на гибель уже въ то время, когда, потерявъ всякую творческую способность въ области искусства, онъ оказался способнымъ только на подражаніе искусству неогреческому, неоготическому или эпохи возрожденія. Теперь это уже религія мертвыхъ, а не живыхъ. Неопровержимымъ доказательствомъ безсилія церкви является фактъ, что она уже не въ состояніи остановить ни научнаго движенія, ни все распространяющагося образованія, она можетъ теперь только задержать, но не остановить ходъ развитія науки, нкоторыя церкви даже длаютъ видъ, что служатъ ей и помогаютъ, стараясь держаться подальше отъ тхъ непріятныхъ учителей, которые умютъ говорить на своихъ лекціяхъ противъ ‘банкротства науки’. Не будучи въ состояніи помшать открытію школъ, они хотятъ по крайней мр руководить ими, т. е. захватить въ свои руки народное просвщеніе, и въ нкоторыхъ странахъ это имъ вполн удается. Милліонами, десятками милліоновъ считаютъ теперь дтей, довренныхъ моральному и умственному воспитанію священниковъ, монаховъ и монахинь всевозможныхъ орденовъ: воспитаніе европейской молодежи предоставлено въ своей большей части безконтрольному вліянію духовныхъ лицъ, и даже тамъ, гд они устранены гражданскими властями, имъ даютъ право надзора или же гарантіи нейтральности, а то даже и сообщничества. Эволюція человческой мысли, которая совершается боле быстро, въ зависимости отъ индивида, класса или націи, привела къ тому противорчивому и ложному положенію дла, при которомъ функціи воспитанія и образованія поручаются именно тмъ лицамъ, которыя принципіально должны презирать и отвергать всякое знаніе, слдуя первой заповди своего бога: ‘ты не вкусишь отъ дерева познанія’. И великая иронія обстоятельствъ привела къ тому, что именно эти лица являются оффиціальными распредлителями этого ядовитаго плода.

И, конечно, мы можемъ имъ поврить, когда они хвалятся, что распредляютъ этотъ ‘плодъ’ со всей осторожностью и скупостью, изобртая въ то же время и противоядіе ему.

Для нихъ есть знаніе и знаніе, одному они обучаютъ со всми предписанными предосторожностями, о другомъ тщательно замалчиваютъ. Фактъ, который они считаютъ нравственнымъ, можетъ быть запечатлнъ въ памяти дтей, другой — обходится молчаніемъ, какъ способный пробудить у учащихся духъ неповиновенія и протеста. Понимаемая такимъ образомъ исторія обращается въ ложный разсказъ, естественныя науки сводятся на совокупность фактовъ безъ связи, безъ причины, безъ цли, въ каждой серіи учебныхъ предметовъ вещи прикрываются словами, а въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ, гд признается необходимымъ касаться боле важныхъ проблемъ, это длаютъ всегда окольнымъ путемъ, загромождая ихъ анекдотами, хронологическими датами и собственными именами, гипотезами, запутанными аргументами противорчивыхъ системъ, что такъ умъ, сбитый съ толку, охваченный недоумніемъ, возвращается отъ утомленія къ младенческому и безсознательному состоянію.

И все-таки какъ бы ни было лживо и не умно такое образованіе, можно, пожалуй, признать, что взятое въ цломъ, оно скоре полезно, чмъ вредно. Все зависитъ отъ тхъ пропорцій, изъ которыхъ составляется микстура и отъ умственнаго сосуда, отъ индивидуальности ребенка, который ее принимаетъ. Единственныя школы съ дйствительно реакціонной программой — это монастырскія, директрисы которыхъ ‘святыя сестры’ не умютъ даже читать и гд дти учатся только крестному знамени и молитвамъ. Но вншнее вліяніе проникло во вс школы, даже и въ т, гд воспитаніе католическое, протестантское, буддійское или мусульманское по общему признанію ограничивается простыми изрченіями, формулами, мистическими фразами и извлеченіи изъ непонятныхъ книгъ. Иногда внезапный, случайный проблескъ прорывался сквозь весь этотъ вздоръ, раскрывшемуся уму ребенка представляется логическій выводъ, отдаленный намекъ принимаетъ характеръ откровенія, какой-нибудь безсознательный жестъ, случайный эпизодъ, могутъ совершить то зло, котораго старались избжать, живое слово прорвалось сквозь пустой наборъ словъ и вотъ вдругъ логическій умъ ребенка длаетъ скачекъ къ опаснымъ заключеніямъ. Вроятность умственнаго пробужденія еще усиливается в тхъ конгрегатскихъ или другихъ школахъ, гд преподаватели, совершенно придерживаясь обязательной рутины уроковъ и недоговоренныхъ объясненій, тмъ не мене вынуждены излагать факты, раскрывать связь между ними и выводить законы. Каковы бы ни были комментаріи, которыми учитель сопровождаетъ свои уроки, цифры, изображаемыя имъ на доск, останутся неизгладимы.

Какая истина возьметъ верхъ?

Та, которая доказываетъ, что дважды два четыре, что ничто не можетъ произойти изъ ничего, или же старая истина, которая насъ учитъ, что все въ мір создано изъ небытія и утверждаетъ, что Богъ одинъ, но въ трехъ лицахъ?

Въ томъ случа, если обученіе ограничивается только школой, правительство и церковь могли бы еще надяться держать умы въ рабств, но дло въ томъ, что главнйшія знанія, получаются вн школы — на улицахъ, въ мастерскихъ, передъ ярмарочными балаганами, въ театрахъ, въ вагонахъ желзныхъ дорогъ, на пароходахъ, въ новыхъ странахъ, въ чужихъ городахъ. Теперь путешествуютъ вс, или ради удовольствія, или ради наживы. Во всякомъ собраніи встрчаются люди, видвшіе Россію, Австрію, Америку, и если еще рдки кругосвтные путешественники, то почти нтъ такихъ людей, которые не путешествовали, хотя бы столько, чтобы, по крайней мр, могли наблюдать разницу между городомъ и деревней, культурной страной и пустыней, горой и равниной, или сушью и морями. Среди всей передвигающейся съ мста на мсто массы людей есть, конечно, немало такихъ, которые путешествуютъ безъ плана и цли. Мняя одну страну на другую, они не мняютъ среды и остаются, такъ сказать, у себя дома, роскошь, удовольствія, предоставляемыя имъ отелями, не позволяютъ имъ оцнить вс отличительныя свойства той или другой страны, того или другого народа, бднякъ же, сталкивающійся со всми трудностями жизни, совершенно самостоятельно безъ проводника сможетъ лучше наблюдать и лучше узнавать.

Великая школа вншняго міра одинаково раскроетъ чудеса міровой промышленности и бдному и богатому, и тмъ, кто создалъ эти чудеса своимъ трудомъ, и тмъ, кто ими пользуется. Желзныя дороги, телеграфъ, гидравлическія подъемныя машины, сверлильные бурава, прожекторы, пронизывающіе лучами свта громадныя пространства, вс эти вещи можетъ видть всякій бднякъ, дающій себ отчетъ, какъ и почему все происходитъ, не хуже какого-нибудь властелина, и его умъ поражается всмъ этимъ не въ меньшей степени. Въ пользованіи нкоторыми изъ этихъ завоеваній привилегіи уже не существуетъ. Механикъ, управляющій локомотивомъ, и, то удваивающій его скорость, то останавливающій его ходъ, по своему произволу, считаетъ ли себя ниже государя, который детъ сзади его въ раззолоченномъ вагон, содрогается однако при мысли, что его жизнь зависитъ отъ дйствія рычага или поршня, или динамитной петарды.

Наблюденіе природы и твореній человка, жизненная практика — вотъ т школы, въ которыхъ получаетъ настоящее воспитаніе современное общество. Какъ бы школа въ собственномъ смысл этого слова не приблизилась къ задач истиннаго образованія, она все же будетъ имть лишь относительное значеніе, сильно отставая отъ школы окружающей соціальной жизни. Разумется, идеалъ анархистовъ заключается не въ уничтоженіи школы, но напротивъ въ ея расширеніи, въ преобразованіи самаго общества въ огромную организацію взаимнаго самообразованія, въ которой вс были бы одновременно учениками и профессорами, и каждый ребенокъ, получивъ первичное понятіе обо всемъ на первыхъ урокахъ, развивался бы гармонически, соотвтственно его умственнымъ способностямъ въ свободно избранной обстановк. Но посредством ли школы или помимо нея, всякое великое завоеваніе науки въ конц-концовъ становится достояніемъ всего общества. Профессіональные ученые въ теченіе цлыхъ вковъ работаютъ надъ изысканіями и гипотезами, сражаясь среди заблужденій и лжи, но когда истина, наконецъ, познается, что часто бываетъ наперекоръ имъ и благодаря какимъ-нибудь смльчакамъ, которыхъ сначала оплевываютъ, она открывается во всемъ своемъ блеск, простая и ясная. Вс легко ее воспринимаютъ, кажется, что она была извстна всегда.

Нкогда ученые воображали, что небо представляетъ собою круглый куполъ, металлическій сводъ, — даже не одинъ, а нсколько сводовъ: три, семь, девять даже тринадцать, я каждый усянъ своими звздами, двигающимися по различнымъ законамъ, со своимъ особеннымъ устройствомъ и своими сонмами ангеловъ и архангеловъ для охраненія ихъ. Но съ тхъ поръ, какъ разрушены вс эти сложныя небеса, о которыхъ говорятъ Библія и Талмудъ, не найдется ни одного ребенка, который не зналъ бы, что земля окружена свободнымъ, безконечнымъ пространствомъ, хотя его не учатъ спеціально этому. Это одна изъ тхъ истинъ, которыя нын становятся всеобщимъ наслдствомъ. Такъ было со всми великими научными пріобртеніями. Они, такъ сказать, входятъ въ ту атмосферу, которой мы дышемъ.

Каковы бы ни были источники просвщенія, оно доступно всмъ, и на долю рабочихъ приходится не меньшая часть. Пусть какое-нибудь открытіе сдлано буржуа, дворяниномъ или разночинцемъ, будетъ ли ученый горшечникомъ Полисси, или канцлеромъ Бэкономъ, ихъ изобртеніями будетъ пользоваться весь міръ. Конечно, привиллегированные очень желали бы сохранить для себя выгоды знаній, предоставивъ народу оставаться въ невжеств. Чуть не ежедневно предприниматели примняютъ тотъ или другой химическій способъ, и привиллегіями и патентами присваиваютъ себ исключительное право на фабрикацію тхъ или иныхъ полезныхъ для человчества предметовъ, какъ извстно императоръ Вильгельмъ требовалъ отъ врача Коха признанія государственной монополіей изобртеннаго имъ средства излченія, многіе изобртатели работаютъ надъ тмъ только, чтобы удовлетворить эгоистическіе вкусы богатыхъ.

Такіе эксплуататоры знаній попадаютъ въ положеніе волшебника изъ ‘тысячи и одной ночи’, распечатавшаго сосудъ, въ которомъ въ продолженіи десяти тысячъ лтъ запертъ былъ усыпленный геній. Они хотли бы снова запереть его, и запечатать тремя замками, но забыли слова заклинанія и геній остался свободнымъ навсегда.

И по какому то странному противорчію, оказывается, что относительно всхъ соціальныхъ вопросовъ, въ которыхъ рабочіе имютъ прямой и естественный интересъ требовать всеобщаго равенства и всеобщей справедливости, имъ легче, чмъ профессіональнымъ ученымъ, удается познаніе истины, которая и есть дйствительное знаніе.

Было время, когда огромное большинство рождалось, жили рабами и не имли другого идеала, какъ перемнить господина.

Никогда имъ не приходила въ голову мысль, что вс ‘люди равны’. Теперь же они знаютъ и понимаютъ, что это скрытое равенство, въ сущности уже осуществленное эволюціей, въ будущемъ должно превратиться въ равенство реальное, посредствомъ революціи, или врне непрерывнаго ряда революцій. Рабочіе, наученные жизнью, иначе понимаютъ законы политической экономіи, чемъ профессіональные экономисты. Они не заботятся о ненужныхъ подробностяхъ и подходятъ прямо къ сущности вопроса, спрашивая себя относительно каждой реформы, обезпечитъ ли она имъ хлбъ или нтъ. Къ различнымъ видамъ налоговъ, прогрессивнымъ или пропорціональнымъ они остаются равнодушны, зная, что вс налоги въ послднемъ счет оплачиваются бднйшими. Они знаютъ, что для громаднаго большинства ихъ дйствуетъ ‘желзный законъ’, который не имя того фатальнаго неизбжнаго характера, который ему прежде приписывали, тмъ не мене является для милліоновъ людей страшной дйствительностью. Въ силу этого голодный, самымъ фактомъ своего голода, обреченъ на полученіе за свой трудъ только скуднаго пропитанія. Суровый опытъ постоянно подтверждаетъ эту необходимость, вытекающую изъ права силы. Не стало-ли общимъ правиломъ обрекать на гибель человка, когда онъ становится не нуженъ и безполезенъ своему хозяину?

И такъ, безъ всякаго парадокса можно сказать, что народъ или по крайней мр та часть народа, которая иметъ досугъ мыслить, не проходя даже университетскаго курса, обыкновенно знаетъ гораздо боле, чмъ большинство ученыхъ, онъ не хочетъ знать безконечныхъ подробностей, онъ не посвященъ въ тысячи головоломныхъ формулъ, его голова не загромождена названіями на всхъ языкахъ, какъ библіотечный каталогъ, но горизонтъ его шире, онъ видитъ дальше, съ одной стороны въ глубь прошлаго, съ его варварскимъ состояніемъ человчества, съ другой, въ преобразованное будущее, онъ лучше понимаетъ послдовательность событій, сознательно относится къ великимъ историческимъ движеніямъ, лучше знакомъ съ богатствомъ земного шара, въ конц концовъ онъ больше человкъ. Въ этомъ смысл можно сказать, что иной товарищъ, анархистъ, изъ нашихъ знакомыхъ, котораго общество признало достойнымъ лишь тюрьмы, въ сущности мудре цлой академіи или цлой банды студентовъ, только что выпущенныхъ изъ университетовъ, нагруженныхъ научными фактами. Ученый чрезвычайно полезенъ какъ каменщикъ: онъ извлекаетъ матеріалъ, но не онъ имъ пользуется, и дло, уже всего народа, всего общества, воздвигнуть зданіе.

Пусть каждый возвратится къ своимъ воспоминаніямъ и онъ можетъ тогда констатировать перемны, происшедшія съ половины девятнадцатаго вка въ образ мыслить и чувствовать и вытекающихъ, слдовательно, изъ этого соотвтственныхъ измненій въ манер дйствовать. Казалось несомнннымъ, что въ каждой организаціи должна быть голова, начальникъ, командиръ. На небесахъ Богъ, хотя бы это былъ Богъ Вольтера, властитель на трон, или на кресл, будь то конституціонный король или президентъ республики, ‘откормленный боровъ’, по удачному выраженію одного изъ нихъ самихъ, хозяинъ при каждой фабрик, старшина въ каждой корпораціи, мужъ или отецъ съ грубыми окриками въ каждомъ хозяйств. Но со дня на день предразсудокъ разсивается и престижъ власти падаетъ, ореолъ блднетъ по мр того, какъ наступаетъ день. Вопреки приказаніямъ, чтобы и неврующія длали видъ что они врять, вопреки академикамъ и профессорамъ, которые должны притворяться, чтобы сохранить свой престижъ, — вра исчезаетъ и не смотря на вс колнопреклоненія, крестныя знаменія и мистическія комедіи, вра въ Вчнаго Господа, отъ котораго происходитъ власть всхъ смертныхъ господъ разсивается, какъ сновидніе ночи.

Кто бывалъ въ Англіи и Соединенныхъ Штатахъ,черезъ двадцатилтній промежутокъ, того поражаетъ чудесное преобразованіе, совершившееся въ умахъ въ этомъ направленіи.

Оставивъ людей нетерпимыми фанатиками, коснвшими въ своихъ религіозныхъ и политическихъ врованіяхъ, ихъ находили интеллигентными, свободомыслящими, чуткими ко всякой лжи и несправедливости. Ихъ уже не устрашаетъ призракъ мстительнаго Бога.

Упадокъ уваженія есть важнйшій практическій результатъ этой идейной эволюціи.

Чмъ въ самомъ дл недовольны попы, бонзы или муллы? Тмъ что люди умютъ думать не по ихъ указамъ. На что также жалуются сильные міра сего? На то, что ихъ третируютъ, какъ простыхъ смертныхъ, имъ не уступаютъ дороги, имъ небрежно кланяются.

Да и повинуясь представителямъ власти ради куска хлба, и отдавая имъ вншніе знаки почтенія, люди знаютъ цну этимъ господамъ, ихъ собственные подчиненные первые стараются обратить ихъ въ посмшище. Не проходитъ и недли, чтобы по адресу судей, одтыхъ въ красныя мантіи, съ форменными шапочками на головахъ не раздавались со скамей подсудимыхъ ругань и насмшки ихъ жертвъ. Даже иногда заточенные бросаютъ своими деревянными башмаками въ головы предсдателей суда. А генералы! Мы ихъ видли на дл. Мы видли, какъ они съ важнымъ, напыщеннымъ величественнымъ видомъ осматривали аванпосты, не давая даже себ труда подняться на воздушномъ шар или послать офицера наблюдать позиціи непріятеля. Мы слышали, какъ они отдавали приказы разбирать мосты, хотя въ виду не было ни одной непріятельской батареи, и какъ они обвиняли своихъ инженеровъ, за то, что они строили слишкомъ узкіе мосты, стснительные для аттакующихъ колоннъ. Мы съ болью слышали ужасную канонаду при Бурже, гд нсколько сотъ несчастныхъ растрляли вс свои послдніе патроны, напрасно ожидая, чтобы ‘генералиссимусъ’ прислалъ имъ на помощь хотя бы небольшой отрядъ изъ полумилліонной арміи, находившейся подъ его командой! За тмъ мы съ изумленіемъ слдили за пресловутымъ ‘дломъ Дрейфуса’, въ которомъ сами офицеры доказали намъ, что судебный приговоръ по приказу, интриги въ домахъ терпимости и лжепатріотическія компаніи, нисколько не противорчатъ правамъ и понятіямъ о чести въ арміи. Удивительно-ли посл этого, что уваженіе къ власти падаетъ или даже обращается въ презрніе.

Правда, уваженіе падаетъ, но не то истинное уваженіе, которое человкъ заслужилъ по праву своей самоотверженностью или своими трудами, а то низкое и позорное уваженіе раба, которое привлекаетъ толпу звакъ къ мсту прізда короля и которое лакеевъ и лошадей важныхъ особъ длаютъ предметами восхищенія. Не только исчезаетъ авторитетъ, но и т, кто всего боле претендуетъ на всеобщее уваженіе, сами первые компрометируютъ свою роль сверхъ-человческихъ существъ. Въ старину повелители Азіи знали искусство заставлять обожать себя. Ихъ дворцы видны были издалека, всюду воздвигались имъ статуи, читались эдикты, но сами они никогда не показывались.

Наиболе приближенные изъ ихъ подданныхъ могли предстать передъ ними только на колняхъ: и лишь иногда завса на половину поднималась, чтобы явить ихъ въ полномъ блеск, затмъ мгновенно падала, оставляя пораженными величіемъ души тхъ, кто лицезрлъ ихъ хоть одно мгновенье. Въ т времена, преклоненіе было такъ сильно, что повергало подданныхъ въ состояніе самоуниженія: нмой приносилъ осужденному шелковый шнурокъ, и этого было достаточно, чтобы врноподанный обожатель немедленно удавился. Къ одному эмиру въ центральной Азіи подданные должны были являться съ головой, склоненной на правое плечо и веревкой на ше, къ концу которой повшенъ былъ мечъ, чтобы ихъ повелитель по своему капризу могъ выбрать оружіе и расправиться съ своими рабами.

Тамерланъ, прогуливаясь на верху башни, длаетъ знакъ пятидесяти окружающимъ его придворнымъ и вс мгновенно разбгаются во вс стороны. Что такое въ сравненіи съ ними тамерланы нашихъ дней, какъ не призраки хотя еще и страшные. Ставши при конституціи чистой фикціей, институтъ королевской власти утратилъ ту санкцію всеобщаго признанія, отъ которой зависло все его значеніе. ‘Король, вра, законъ — такова старая формула. Но ‘вры’ уже нтъ, а безъ нея и король и законы превращаются въ пустые призраки. И къ сожалнію, если они не уходятъ сами, то необходимо ихъ устранить!!..

IX.

Невжество уменьшается, и эволюціонисты-революціонеры разсчитываютъ, что въ близкомъ будущемъ власть будетъ направляться знаніемъ. У насъ есть достаточное основаніе быть увренными въ лучшемъ будущемъ: несмотря на безконечную сложность явленій, исторія даетъ доказательства, что элементы прогресса берутъ верхъ надъ элементами регресса. Обозрвая вс факты современной жизни, какъ т, которые свидтельствуютъ объ относительномъ упадк, такъ и указывающіе на движеніе впередъ, мы констатируемъ, что эволюція съ каждымъ днемъ приближаетъ насъ къ тому всеобщему перевороту, мирному или насильственному, который принято называть ‘соціальной революціей’, и который будетъ заключаться главнымъ образомъ въ разрушеніи деспотической власти лицъ и вещей и безусловномъ запрещеніи захвата отдльными лицами продуктовъ коллективнаго труда.

Фактомъ величайшей важности является возникновеніе Интернаціонала. Безъ сомннія, такая международная организація рабочихъ существовала въ зародыш уже съ того времени, какъ люди различныхъ національностей, съ глубокой симпатіей и ради общихъ интересовъ, стали помогать другъ другу, теоретически она возникла уже съ того дня, какъ философы XVII вка во время революціи провозгласили ‘права человка’, но права эти оставались простой формулой, и собраніе, возвстившее о нихъ міру, воздержалось отъ проведенія ихъ въ жизнь: оно не смло даже отмнить рабство черныхъ въ колоніи Санъ-Доминго и уступило только посл цлаго ряда возстаній, когда только этой цной можно было сохранить колонію. Однако, Интернаціоналъ во всхъ цивилизованныхъ странахъ находился тогда въ процесс образованія, сознательное же существованіе онъ ведетъ только со второй половины XIX вка, и возникъ онъ въ мір труда: ‘правящіе классы’ были здсь не при чемъ. Интернаціоналъ! Со времени открытія Америки и кругосвтнаго плаванія не было факта боле значительнаго въ исторіи человчества. Колумбъ, Магелланъ, Эль-Кано первые установили матеріальное единство земли, будущее же идеальное единство, о которомъ мечтали философы, начало осуществляться съ того самого дня, какъ англійскіе, французскіе и нмецкіе рабочіе, забывъ о національныхъ различіяхъ и понимая другъ друга, не смотря на различіе языка, объединились для того, чтобы образовать свою особую, единую націю, наперекоръ своимъ правительствамъ. Въ начал организація имла весьма скромные размры, едва нсколько тысячъ человкъ объединилось въ этой ассоціаціи, образовавшей какъ бы первичную клтку будущаго человчества, но историки поняли чрезвычайную важность совершившагося событія. И уже въ первые годы существованія международнаго общества рабочихъ, во время парижской коммуны, на примр низверженія Вандомской колонны можно было убдиться, что идеи Интернаціонала стали живой дйствительностью. Неслыханная ране вещь: побжденные съ энтузіазмомъ опрокинули памятникъ былыхъ побдъ, не изъ низкопоклонства передъ побдоносными пришельцами, но для того, чтобы засвидтельствовать чувство глубокой симпатіи къ своимъ братьямъ, которыхъ вели противъ нихъ, и чувство негодованія къ начальникамъ и королямъ, обихъ странъ, ведшихъ своихъ подданныхъ на бойню. Для тхъ, кто съ презрніемъ хочетъ держаться въ сторон отъ партійной борьбы, созерцая свысока ходъ событій, не было въ этомъ вк боле внушительнаго знамени времени, какъ это ниспроверженіе императорской колонны!

Съ тхъ поръ она возстановлена, точно также, какъ возстановлена была и королевская власть въ Англіи посл смерти Карла I и во Франціи посл смерти Людовика XVI, но мы знаемъ цну такимъ реставраціямъ, ящерицу можно окрасить въ любой цвтъ, но при треніи о землю краска съ нея быстро сойдетъ, можно возстановить разрушенный храмъ, но этимъ не воскресишь ту вру, которая его воздвигла. Прошедшаго нельзя реставрировать, также какъ нельзя избжать будущаго. Законы всхъ странъ преслдовали Интернаціоналъ. Въ Италіи онъ квалифицировался, какъ ‘ассоціація злодевъ’, во Франціи противъ него были изданы ‘исключительные законы’. Членовъ Интернаціонала наказывали тюрьмой и каторгой. Въ Португаліи сурово преслдовалось даже произнесеніе его имени. Жалкая предосторожность! Подъ тмъ или инымъ названіемъ интернаціональная федерація рабочихъ тмъ не мене всюду существуетъ и развивается, становясь все боле и боле могущественной и солидарной. Какая страшная иронія судьбы! Вс эти министры, администраторы законодатели и ихъ прислужники легко одурачиваютъ самихъ себя, запутываясь въ своихъ собственныхъ законахъ. Ихъ оружіе едва послужило имъ, какъ уже притупилось, утратило остроту. Они преслдовали Интернаціоналъ, но не могли уничтожить естественнаго и инстинктивнаго взаимнаго сочувствія между мыслящими рабочими, все боле и боле соединявшаго ихъ чувства солидарности, все боле и боле тснаго союза ихъ противъ паразитическихъ классовъ и народовъ—угнетателей. Такіе законы длаютъ только смшными тхъ важныхъ и сановныхъ особъ, которыя ихъ издаютъ. Жалкіе безумцы, вы думаете справиться съ моремъ!

Правда, оружіе, къ которому прибгаютъ рабочіе въ своей освободительной борьб, можетъ показаться до смшного слабымъ, и въ большинств случаевъ оно дйствительно таково. Жалуясь на какую-нибудь вопіющую несправедливость, выражая свою солидарность съ пострадавшимъ товарищемъ, требуя повышенія заработной платы или уменьшенія рабочихъ часовъ, они угрожаютъ своимъ патронамъ бросить работу: какъ плебеи древняго Рима, они бросаютъ свою работу и удаляются на ‘Авентинскую гору’. Ихъ уже не удается вернуть на работу басней ‘о членахъ человческаго тла и желудк’, хотя и намъ благомыслящія газеты еще преподносятъ эту аналогію въ подновленной форм, теперь стачечниковъ окружаютъ войсками въ полномъ вооруженіи, съ заряженными пушками и держатъ подъ постоянной угрозой разстрла, и это называется ‘охранять свободу труда’.

И дйствительно, солдаты иногда стрляютъ въ стачечниковъ, кровь обагряетъ пороги мастерскихъ и входы въ шахты. Но если оружіе и не пускается въ ходъ, то голодъ не хуже длаетъ свое дло: не имя никакихъ сбереженій, лишенные кредита, рабочіе оказываются передъ лицомъ неумолимой судьбы, поддерживавшее ихъ возбужденіе, внушенное гнвомъ и воодушевленіемъ первыхъ дней, скоро проходитъ, и подъ страхомъ смерти имъ приходится уступить, постыдно подчиниться предписаннымъ условіямъ и съ поникшими головами возвратиться въ т самыя копи, которые они еще вчера называли своей каторгой. Поистин, борьба неравная: съ одной стороны, капиталистъ, совершенно свободный въ своихъ дйствіяхъ, не боящійся за свое благополучіе, булочники и другіе поставщики постоянно толпятся вокругъ него, а солдаты охраняютъ входъ въ его жилище, все могущество государства и даже, въ случа необходимости, помощь со стороны сосднихъ государствъ — къ его услугамъ. И съ другой стороны толпа людей съ поникшимъ взоромъ, безъ малйшаго проблеска надежды въ будущемъ, сумрачныхъ и голодныхъ, бредущихъ въ ожиданіи чуда!

И однако такое чудо иногда совершается. Какой-нибудь боле внимательный къ своимъ рабочимъ хозяинъ иногда приносится въ жертву своими собратьями, не желающими быть солидарными съ нимъ. Другой владлецъ завода или мастерской, сознавая свою явную неправду, уступаетъ голосу совсти или, врне, общественному мннію. При небольшихъ стачкахъ, когда дло идетъ о незначительныхъ потеряхъ, или когда самолюбіе могущественныхъ финансовыхъ бароновъ отъ этого не страдаетъ, рабочіе одерживаютъ небольшую побду, какой-нибудь честолюбивый соперникъ иногда даже не отказываетъ себ въ удовольствіи сыграть дурную игру со своимъ коллегой, ставшимъ на дорог, и смертельно поссорить его съ рабочими. Но въ тхъ случаяхъ, когда дло идетъ дйствительно о серьезной борьб, въ которой на карту поставлены огромные капиталы, борьб, требующей крайняго напряженія всей энергіи, тамъ безграничное различіе въ рессурсахъ, которыми располагаютъ борящіеся силы, отнимаетъ у рабочихъ, обладающихъ только мускулами и правотой, всякую надежду на успхъ въ борьб съ лигой капиталистовъ. Послдніе могутъ безконечно расширять свои средства къ сопротивленію, располагая, сверхъ того, всми рессурсами государства и поддержкой транспортныхъ компаній. Ежегодная статистика стачекъ доказываетъ намъ неопровержимыми цифрами, что такія неравныя столкновенія чаще и чаще оканчиваются подавленіемъ стачекъ. Стратегія въ войн подобнаго рода въ настоящее время достаточно опредлилась: лица, стоящія во глав крупныхъ предпріятій и компаній, хорошо знаютъ, что въ подобныхъ случаяхъ они свободно располагаютъ капиталами другихъ такихъ же обществъ, войскомъ и жалкой толпой полуголодныхъ.

Такимъ образомъ историки современной эпохи должны признать, что, въ зависимости отъ условій среды, практика частичныхъ стачекъ, предпринимаемыхъ толпой рабочихъ со сложенными руками, конечно, не представляетъ никакихъ шансовъ привести къ соціальному преобразованію. Но слдуетъ придавать значеніе не столько дйствительнымъ фактамъ, сколько плодотворнымъ идеямъ и тенденціямъ будущихъ событій. И идейное движеніе среди рабочихъ проявляется съ такой силой, которая во много разъ превосходитъ мелкую стачечную борьбу, въ общемъ признающую и, слдовательно, поддерживающую институтъ найма, т.-е. подчиненіе рабочихъ работодателямъ. Въ собраніяхъ, гд мысль отдльныхъ лицъ слагается въ коллективную волю, увеличеніе заработной платы не провозглашается идеаломъ: на международныхъ конгрессахъ рабочіе всхъ странъ единодушно высказываются за захватъ земли, заводовъ и фабрикъ, разсматриваемый уже какъ исходный моментъ новой соціальной эры. Въ Англіи, Соединенныхъ Штатахъ, Канад, Австраліи раздается кличъ: ‘націонализація земли!’ и отдльныя коммуны и даже само правительство въ Новой Зеландіи уже сочли за лучшее отчасти уступить народнымъ требованіямъ. И разв въ простонародныхъ соціалистическихъ псенкахъ и припвахъ настойчиво не выражается надежда на присвоеніе всхъ продуктовъ коллективнаго труда?

NХgre de l’usine,

Forcat de la mine

Ilote des champs,

LХve — toi, peuple puissant:

Ouvrier, prends la machine!

Prends la terre, paysan! [*]

[*] — Фабричный негръ, каторжникъ копей, илотъ полей, поднимайся, могучій народъ: рабочій возьми себ машину, крестьянинъ возьми себ землю!

Пробудившееся сознаніе рабочихъ не выливается въ однихъ псняхъ. Стачки принимаютъ порой аггрессивный, угрожающій характеръ. Это уже не простое проявленіе пассивнаго отчаянія, или шествіе голодныхъ людей, требующихъ хлба: нтъ, подобныя манифестаціи принимаютъ уже оборотъ, весьма непріятный для капиталистовъ. Разв мы не видли, какъ рабочіе въ Соединенныхъ Штатахъ въ теченіе 8 дней были хозяевами всхъ желзныхъ дорогъ Индіаны и части прибрежья Атлантическаго океана? А во время большой стачки лондонскихъ грузчиковъ и носильщиковъ разв вс доки не находились фактически въ рукахъ международной толпы рабочихъ, объединившихся въ братскій союзъ? Въ городк Вьеннъ, близъ Ліона, сотни рабочихъ и работницъ, ткачи шерстяныхъ фабрикъ, сумли благородно отпраздновать день 1-го мая, выломавъ ворота одной фабрики не какъ грабители, а какъ судьи: величественно и съ религіознымъ воодушевленіемъ они взяли ими самими вытканный кусокъ сукна длиной боле 300 метровъ и спокойно раздлили между собой, зная, что на общественной площади въ это время уже стягивались цлыя бригады жандармеріи, вызванныя по телеграфу изъ всхъ сосднихъ городовъ, чтобы аттаковать и, можетъ быть, даже стрлять въ нихъ, но они знали также, что этотъ актъ захвата фабрики, коллективной собственности, захваченной капиталомъ, не будетъ забытъ ихъ собратьями по труду и страданіямъ. Они жертвовали собой ради общаго блага, и тысячи людей поклялись слдовать ихъ примру. Въ самомъ дл, не открываетъ ли это замчательное событіе новую эпоху въ исторіи человчества? Вотъ настоящая революція въ благороднйшемъ смысл слова: и притомъ, будь сила на ея сторон, она тмъ не мене могла бы остаться совершенно мирной.

Весь вопросъ въ томъ, насколько подобныя дйствія осуждаются или оправдываются моралью рабочихъ. Склоняясь все боле къ ихъ оправданію, она создала бы и соотвтствующіе факты. Каменщикъ объявитъ своимъ выстроенное имъ зданіе, точно также какъ ткачъ взялъ себ вытканную имъ матерію, а земледлецъ завладетъ продуктами сельскаго хозяйства. Таковы надежды работника и таковы опасенія капиталиста. И разв въ лагер привиллегированныхъ уже не раздавались крики отчаянія, разв они уже не прибгали къ крайнимъ мрамъ самозащиты? Такъ, знаменитый заводь Гомстэда въ Пенсильваніи, выстроенъ, какъ настоящая крпость, по всмъ правиламъ современной науки, со всми приспособленіями для защиты и отпора противъ рабочихъ. На другихъ заводахъ эксплоатируется трудъ арестантовъ, охотно поставляемыхъ государствомъ за самую низкую плату, вс усилія инженеровъ направлены къ примненію бездушной силы машинъ, управляемыхъ автоматическими движеніями несвободныхъ и отупвшихъ людей. И кто хочетъ быть благоразумнымъ, долженъ разслаблять и увчить себя, содйствуя такимъ образомъ торжеству боле ловкихъ и искусныхъ: онъ отступаетъ передъ трудностями борьбы, которая все-же скоро его настигнетъ.

Съ того времени, какъ только идея захвата проникнетъ во всю массу угнетенныхъ, всякое событіе, даже, повидимому, самое незначительное, можетъ оказаться ршающимъ толчкомъ къ соціальному преобразованію, совершенно также, какъ одна искра взрываетъ цлую бочку съ порохомъ. И уже были предвстники этой великой борьбы. Такъ, когда въ 1890 г. раздался призывъ къ празднованію ‘1-го мая’, брошенный неизвстнымъ лицомъ, можетъ быть, какимъ нибудь товарищемъ-австрійцемъ, мы видли, какъ быстро объединились рабочіе всего міра, воодушевленные одной и той же мыслью. Въ этотъ день они доказали, что оффиціально погребенный Интернаціоналъ ожилъ однако — и не по призыву вожаковъ, но подъ натискомъ толпы. Ни ‘мудрые совты’ соціалистовъ по должности, ни репрессивныя мры правительства не могли помшать угнетеннымъ всхъ народностей земного шара сознавать себя братьями и громко заявить объ этомъ всему міру. А между тмъ, повидимому дло шло о такой невинной и простой вещи, какъ платоническая манифестація, объединяющій лозунгъ, пароль для пропуска! Дйствительно, предпринимателями и правительствомъ, при содйствіи самихъ вождей соціалистическаго движенія, удалось свести этотъ вщій призывъ къ ничего незначущей формул. И не смотря на это, этотъ кличъ, этотъ установленный день по своей универсальности получили этическое значеніе.

Всякій другой призывъ — внезапный, непроизвольный, непредвиднный — можетъ привести къ еще боле неожиданнымъ результатамъ. Сила вещей, т.-е. совокупность экономическихъ условій, конечно, породитъ по тому или другому поводу и, можетъ быть, самому незначительному, одинъ изъ тхъ кризисовъ, которые воспламеняютъ даже равнодушныхъ, и мы увидимъ, какъ вдругъ забьетъ ключемъ та неистощимая энергія, которая долго накоплялась въ человческихъ сердцахъ отъ оскорбленій, наносимыхъ чувству справедливости, отъ неискупленныхъ страданій и неутомленной ненависти. Съ каждымъ днемъ можно ожидать катастрофы. Увольненіе какого нибудь рабочаго, ничтожная стачка, случайное убійство, могутъ послужить поводомъ къ революціи: дло въ томъ, что чувство солидарности захватываетъ все большія массы, и всякое мстное волненіе грозитъ потрясти все человчество. Вотъ уже нсколько лтъ, какъ по всмъ мастерскимъ раздается новый лозунгъ: ‘всеобщая стачка’. Лозунгъ сначала показался смшнымъ, его приняли за пустую мечту, химеру, затмъ онъ повторился громче, и теперь онъ раздается съ такой силой, что не разъ уже заставлялъ содрогаться капиталистическій міръ. Нтъ, общая стачка и я разумю подъ этимъ словомъ не простое прекращеніе работы, но грозное требованіе всего, что должно быть достояніемъ рабочихъ, — нтъ, осуществленіе ея не невозможно, оно стало неизбжнымъ и, можетъ, быть близкимъ.

Англійскіе, французскіе, бельгійскіе, нмецкіе, американскіе, австралійскіе наемные рабочіе понимаютъ, что отъ нихъ зависитъ въ одинъ и тотъ же день отказаться отъ работы на своихъ хозяевъ, захватить заводы и фабрики въ коллективное пользованіе и сознавая или, по крайней мр, предчувствуя это сегодня, почему не могли бы они завтра осуществить это, въ особенности, если бы къ стачк рабочихъ примкнули и солдаты? Газеты единодушно и весьма благоразумно замалчиваютъ военные бунты и массовые уходы со службы. Консерваторы, ршительно игнорирующіе факты, несоотвтствующіе ихъ желаніямъ охотно склоняются къ мысли, что подобная общественная гнусность невозможна, но массовое дезертирство, частичные мятежи, отказы стрлять — факты, часто повторяющіеся въ плохо организованныхъ войскахъ и случающіеся также въ самыхъ прочныхъ военныхъ организаціяхъ. Т изъ насъ, кто помнитъ Коммуну, живо представляютъ себ еще и теперь, какъ разоружены были народомъ и легко склонялись на его сторону тысячи солдатъ, оставленныхъ Тьеромъ въ Париж. Когда большинство солдатъ проникнется необходимостью стачки, то рано, или поздно представится возможность осуществленія ея.

Стачка или скоре даже только идея стачки, въ самомъ широкомъ смысл этого слова, пріобртаетъ особое значеніе въ особенности тмъ, что она вноситъ солидарность въ ряды борцовъ за свои права. Борясь за общее дло, они научаются любить другъ друга. Но кром того существуютъ и профессіональныя организаціи, работа которыхъ все въ большей и большей мр также содйствуетъ соціальной революціи. Правда, такія ассоціаціи, объединеніе силъ пролетаріевъ, земледльческихъ или промышленныхъ рабочихъ, встрчаются съ очень большими затрудненіями вслдствіе недостаточности у нихъ матеріальныхъ средствъ: необходимость заработка, обезпечивающаго существованіе, принуждаетъ нкоторыхъ изъ нихъ покидать родину, чтобы выгодне продать свою рабочую силу, другихъ оставаться на мст, соглашаясь на самыя низкія условія, которыя предлагаются нанимателями. Они порабощаются всми способами и ежедневная работа не оставляетъ времени на размышленія о будущемъ или на свободный выборъ товарищей въ жизненной борьб. Такимъ исключительнымъ образомъ имъ приходится осуществлять сравнительно скромное дло, носящее тмъ не мене по отношенію къ окружающему міру зародыши новой жизни. И дйствительно, въ жизни рабочихъ мы наблюдаемъ многочисленные признаки будущей жизни, если условія благопріятствуютъ и если идеи проникли въ соціальныя группы, принадлежащіе къ привиллегированнымъ классамъ.

Насъ часто спрашиваютъ съ сарказмомъ о тхъ опытахъ боле или мене коммунистическихъ ассоціацій, которые уже длались въ различныхъ частяхъ свта, и мы плохо бы понимали дло, если бы отвтъ на такіе вопросы насъ хоть сколько нибудь затруднилъ.

Дйствительно, исторія этихъ ассоціацій гораздо чаще говоритъ о неудачахъ, чмъ объ успхахъ, въ этихъ случаяхъ не могло быть иначе, такъ какъ дло идетъ о полной революціи, о замн труда индивидуальнаго или коллективнаго въ пользу одного — трудомъ всхъ для блага всхъ. Лица, вступающія въ одно изъ такихъ обществъ, организованное соотвтственно новому идеалу, сами еще не вполн освободились отъ предразсудковъ, старыхъ привычекъ, закоснлаго атавизма, они еще не ‘сбросили съ себя ветхаго человка’. Въ своемъ ‘анархическомъ’ или ‘гармоническомъ’ мірк имъ постоянно приходится бороться противъ тхъ разлагающихъ и разъединяющихъ силъ, которыя представляютъ собой привычки, нравы, семейныя связи, всегда очень сильныя, дружба съ льстивыми совтами, любовь съ ея дикой ревностью, проявленія суетнаго честолюбія, жажда приключеній, страсть къ перемнамъ. Самолюбіе, чувство достоинства могутъ еще нкоторое время поддерживать новичковъ, но при первомъ разочарованіи въ нихъ зарождается тайная надежда, что предпріятіе не удастся и они вновь погрузятся въ мятежныя волны вншней жизни. Напоминаютъ о попытк поселенцевъ Brok-Tarn въ Новой Англіи, которые, оставаясь врными ассоціаціи только изъ привязанности къ добродтели и врности своему первому влеченію, тмъ не мене мечтали о томъ, что случится пожаръ, который разрушитъ у нихъ общественные дворцы, освободивъ ихъ такимъ образомъ отъ связывающаго ихъ клятвеннаго договора, хотя и не заключеннаго по монашескимъ обрядамъ. Очевидно, ассоціація была осуждена на гибель, хотя бы и не случилось пожара, котораго втайн желали многіе, потому что внутренняя воля членовъ общества находилась въ противорчіи съ дятельностью ихъ колоніи.

Большинство коммунистическихъ ассоціацій погибло по причинамъ аналогичнымъ, т. е. неприспособленности къ сред: он не управлялись, какъ казармы или монастыри, неограниченной волею духовныхъ или военныхъ властей, державшихъ въ безусловномъ повиновеніи подчиненныхъ имъ солдатъ, монаховъ или врующихъ. Съ другой стороны у нихъ не было развито достаточно то чувство глубокой солидарности, которое связано съ уваженіемъ къ другой личности, съ умственнымъ и художественнымъ развитіемь, съ перспективой широкаго и безконечно развивающагося идеала. Случаи такихъ разногласій и распаденій тмъ боле возможно предвидть, что колонисты, увлеченные миражемъ обтованной земли, направились въ страну, совершенно отличную отъ ихъ родины, гд все казалось имъ чуждымъ, гд приспособленіе къ свойствамъ почвы, климату и мстнымъ нравамъ сопряжено было съ величайшими испытаніями. Основатели фаланстерій, сопровождавшіе вскор посл установленія второй имперіи Виктора Консидерана по равнинамъ свернаго Техаса, шли на врную неудачу, предполагая поселиться среди народа съ грубыми и жестокими нравами, которые не могли не шокировать утонченныя чувства парижанъ, въ особенности при соприкосновеніи съ такимъ позорнымъ институтомъ, какъ рабство черныхъ, относительно котораго, въ силу мстнаго закона, они не могли даже выражать свое мнніе. Точно также попытка основать колонію Фриланда или ‘свободную землю’, предпринятая подъ руководствомъ одного австрійскаго доктора, въ странахъ, извстныхъ только по неопредленнымъ разсказамъ, и съ трудомъ завоеванныхъ посл истребительной войны, могла казаться только смшной въ глазахъ историковъ: напередъ нельзя было сомнваться, что вс эти разнородные элементы не могли объединиться въ гармоническое цлое.

Эти неудачи не должны насъ смущать, послдовательно повторяясь, он указываютъ на непреодолимое стремленіе соціальной воли. Ни насмшки, ни неудачи не могутъ заставить отказаться отъ такихъ попытокъ. Съ другой стороны у всхъ на глазахъ примръ ‘кооперативовъ’ и другихъ потребительныхъ обществъ, которыя также вначал встрчали затрудненія, а теперь въ большинств случаевъ они достигли цвтущаго состоянія. Безъ сомннія, большинство такихъ ассоціацій получили очень дурное направленіе, въ особенности наиболе процвтающія, въ томъ смысл, что достигнутое благополучіе и желаніе увеличить прибыль разжигаютъ корыстолюбіе у членовъ кооперацій или, по меньшей мр, охлаждаютъ революціонный пылъ молодости. Это наиболе угрожающая опасность, такъ какъ человческая природа склонна пользоваться малйшимъ поводомъ, чтобы избжать борьбы, сопряженной съ рискомъ. Легко уйти въ свое ‘доброе дло’, избгая вмст съ тмъ тревогъ и опасностей, сопряженныхъ съ преданностью революціонному длу во всей его широт. Говорятъ себ, что важне всего способствовать успху предпріятія, съ которымъ связана коллективная честь столькихъ товарищей, и понемногу вовлекаются въ мелкую практику обыкновенной торговли. Имя вначал твердое намреніе преобразовать міръ, они невольно превращаются въ простыхъ лавочниковъ.

Тмъ не мене, серьезные и искренніе анархисты могутъ многому научиться у такихъ кооперативныхъ союзовъ, во множеств возникающихъ повсюду, которые соединяются одни съ другими, образуя все боле растущій организмъ, захватывающій самыя разнообразныя области: промышленность, транспортъ, земледліе, науки, искусства, развлеченія, они стремятся даже образовать организмъ, охватывающій производство, потребленіе и ритмъ эстетической жизни. Научная практика взаимопомощи распространяется и облегчается, остается только придать ей ея истинный смыслъ и нравственное значеніе, упростивъ всякій обмнъ услугъ, сохранивъ только простую статистику производства и потребленія вмсто всхъ этихъ толстыхъ книгъ съ ‘приходомъ’ и ‘расходомъ’, сдлавшихся совершенно безполезными.

И такой коренной переворотъ не только близокъ къ осуществленію, но мстами уже и осуществляется. Однако совершенно излишне приводить примры попытокъ, какъ кажется, все боле и боле приближающихъ насъ къ нашему идеалу, такъ какъ ихъ шансы на успхъ могутъ возрастать только при условіи молчанія и если шумъ рекламы не смущаетъ ихъ скромнаго начала. Вспомните исторію небольшого общества друзей, извстнаго подъ именемъ ‘Монтрейльской коммуны’. Маляры, столяры, садовники, экономки, учительницы, соединились съ цлью работать только другъ для друга, не давая никакихъ прямыхъ расписокъ и не спрашивая совта ни у сборщиковъ податей, ни у сельскихъ нотаріусовъ. Кому нужны были столы или стулья, тотъ бралъ ихъ у своего товарища, который ихъ длалъ, у кого домъ требовалъ окраски, — увдомлялъ объ этомъ товарища, и тотъ на слдующій же день приходилъ съ кистью и ведромъ съ краской. Въ хорошую погоду гражданки развшивали для просушки хорошее чистое блье или ради прогулки отправлялись за свжими овощами къ товарищу садовнику, и ежедневно мальчуганы учились грамот у учительницъ, членовъ общества. Это было слишкомъ хорошо! Подобный скандалъ надо было прекратить. Кстати, ‘анархистское покушеніе’ испугало буржуазію и у министра, жалкое имя котораго напоминаетъ намъ о ‘преступныхъ сообществахъ’, явилась мысль предложить консерваторамъ, пользуясь благопріятнымъ случаемъ, издать декретъ о массовыхъ арестахъ и обыскахъ. Смлые коммунары Монтрейля подошли подъ этотъ декретъ, и наиболе виновные, т. е. самые лучшіе, подверглись всмъ испытаніямъ, такъ называемаго, секретнаго предписанія.

Такъ была убита маленькая грозная коммуна, но не бойтесь, она оживетъ!

X.

Мн вспоминается, какъ если бы я еще теперь переживалъ тотъ мучительный часъ моей жизни, когда горечь неудачи смягчалась нсколько глубокой мистической, почти безсознательной радостью при мысли, что я поступалъ, слдуя голосу сердца и по собственной вол, что я былъ самимъ собой, — наперекоръ людямъ и судьб. Съ того времени прошло уже треть вка.

Парижская коммуна сражалась съ версальскими войсками, батальонъ, въ которомъ я былъ, попался въ плнъ на Шантильонской возвышенности. Это было утромъ, насъ окружалъ кордонъ, солдаты и офицеры, прохаживаясь мимо насъ, насмхались и даже оскорбляли насъ: одинъ изъ нихъ, сдлавшійся позже безъ сомннія однимъ изъ говоруновъ собранія, ораторствовалъ о безуміи парижанъ, мы были слишкомъ удручены, чтобы слушать его. Другой изъ нихъ, наиболе поразившій меня, былъ человкъ неразговорчивый, съ угрюмымъ видомъ и фигурой аскета, вроятно, деревенскій дворянчикъ, воспитанный іезуитами. Онъ медленно прохаживался по крутому краю плато и его мрачный силуетъ ложился черною тнью на свтломъ фон Парижа. Лучи восходящаго солнца бросали золотые снопы свта на дома и куполы церквей: никогда прекрасный городъ, городъ революціи, не казался мн такимъ прекраснымъ! ‘Видите, вотъ вашъ Парижъ!’ сказалъ этотъ мрачный человкъ, указывая своей саблей на ослпительную картину, ‘знайте же, отъ него не останется камня на камн!’

Повторяя за своими учителями библейское изрченіе, обращенное нкогда къ Ниневіи и Вавилону, офицеръ—фанатикъ надялся безъ сомннія, что его слова ненависти будутъ пророческими. Однако, Парижъ не разрушенъ, не только уцллъ ‘камень на камн’, но и люди, изъ за которыхъ его проклинали — т тридцать пять тысячъ убитыхъ на улицахъ, въ казармахъ и на кладбищахъ погибли не напрасно, и изъ ихъ праха возстали мстители. А сколько новыхъ, такихъ же какъ Парижъ, очаговъ революціи возникло повсюду! Куда бы мы не явились — въ Лондонъ или Брюссель, въ Барселону или Сидней, Чикаго или Буэносъ-Айресъ, везд мы найдемъ друзей, чувствующихъ и думающихъ одинаково съ нами. Подъ великою крпостью, построенной наслдниками императорскаго и папскаго Рима, почва всюду минирована и всюду можно ожидать взрыва. Найдутся ли еще въ наше время, какъ въ прошломъ вк, Людовики XV, настолько же индифферентные, чтобъ, пожимая плечами, сказать: ‘Посл насъ, хоть потопъ!’ Сегодня или завтра можетъ разразиться катастрофа. Валтасаръ пируетъ, но знаетъ, что Персы взбираются на городскія стны.

Подобно тому, какъ художникъ, постоянно думающій о своемъ произведеніи, создаетъ его цликомъ въ голов, прежде чмъ его написать или нарисовать, точно также и историкъ предвидитъ соціальную революцію: для него она уже совершилась. Тмъ не мне мы нисколько не обольщаемся иллюзіями: мы знаемъ, что окончательная побда будетъ стоить намъ еще новыхъ потоковъ крови, новыхъ жертвъ, новыхъ страданій. Интернаціоналу угнетенныхъ противостоитъ Интернаціоналъ угнетателей. Повсюду организуются синдикаты, чтобъ все захватить въ свои руки, продукты, прибыль, чтобы создать изъ всего человчества одну огромную армію наемниковъ. И эти синдикаты милліардеровъ и дльцовъ, обрзанныхъ и необрзанныхъ, совершенно уврены, что благодаря всемогуществу денегъ, они будутъ имть въ своемъ разпоряженіи правительства и ихъ орудія репрессіи: армію, суды и полицію. И кром того, они надются, что, искусно вызывая расовую и племенную ненависть, имъ удастся держать эксплуатируемыя массы въ невжественномъ состояніи слпого патріотизма, поддерживающаго рабство. Дйствительно вс эти старыя язвы, эти традиціи прежнихъ войнъ и надежды на реваншъ, эта иллюзія отечества съ его границами и его жандармами и постоянныя подстрекательства шовинистовъ по ремеслу, солдатъ или журналистовъ, все это предвщаетъ еще намъ много страданій, но у насъ есть то преимущество, что насъ нельзя переубдить. Наши враги знаютъ, что они преслдуютъ дурныя цли, а мы знаемъ, что наше дло правое, они презираютъ другъ друга, а мы любимъ, они стараются повернуть колесо исторіи, а мы идемъ вмст съ ней.

Великіе дни приближаются. Эволюція совершилась, революція не замедлитъ наступить. Помимо того, не совершается ли она постоянно на нашихъ глазахъ въ вид сложныхъ потрясеній?

Сознаніе, представляющее собой истинную силу, растетъ, ассоціаціи стремятся охватить всхъ, рабочіе, составляющіе большинство, все боле проникаются сознаніемъ своего значенія, и революціи будутъ совершаться все легче и боле мирнымъ путемъ. Въ конц концовъ всякая оппозиція должна будетъ уступить и уступить даже безъ борьбы. Наступитъ день когда эволюція и революція, непосредственно слдуя одна за другой, отъ желанія къ факту, отъ идеи къ ея осуществленію, сольются въ единое и цльное явленіе. Такимъ именно образомъ функціонируетъ жизнь въ здоровомъ организм, будетъ ли то отдльный организмъ, или все человчество.

———————————————————————————————————

Источник текста: Эволюция, революция и идеалы анархизма / Элизе Реклю, Пер. с фр. А. И. и Л. Т. — Москва: Вега, 1906. — 98 с. , 22 см.

Э. Реклю

Эволюция, Революция и идеалы Анархизма

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

Читайте также: