‘Этюдъ Женщины’.
‘Этюдъ Женщины’.
Бальзака (1830).
Бальзака (1830).
——
——
‘Живописное Обозрніе’, No 33, 1886
Этюд Женщины, Бальзак Оноре, Год: 1830
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Маркиза Листомеръ — молодая женщина, воспитанная въ дух реставраціи. У нея есть принципы’, она постится, исповдуется и здитъ очень нарядная на балы, въ театръ-буффъ, въ оперу, духовникъ разршаетъ ей соединять мірское съ божественнымъ. Она всегда въ должныхъ отношеніяхъ съ ‘церковью’ и со ‘свтомъ’. Она — истинное олицетвореніе ныншняго времени, взявшаго себ девизомъ: ‘Все допускается въ предлахъ законности’. Маркиза настолько набожна, что, при новой Менгенонъ, могла-бы дойти до мрачнаго ханжества послднихъ дней Людовика XIV, настолько свтская женщина, что, воротись первые дни Людовика XIV, она легко приняла-бы ихъ разгульные нравы. Въ настоящее время, она добродтельна по разсчету, а, можетъ быть, и по вкусу…
Она семь лтъ замужемъ. Маркизъ Листомеръ — депутатъ и ожидаетъ, что будетъ пэромъ. Она, можетъ быть, полагаетъ, что своимъ поведеніемъ служитъ честолюбію своего семейства. Женщины, чтобы судить ее, дожидаются, когда маркизъ сдлается пэромъ Франціи, а маркиз исполнится тридцать шесть лтъ, въ этотъ возрастъ, женщины спохватываются, какъ ихъ дурачатъ общественные законы…
Маркизъ — человкъ незначащій. При двор онъ въ милости. У него отрицательныя достоинства и отрицательные недостатки, первыя не доставляютъ ему репутаціи добродтельнаго человка, а вторые — того блеска, который придаютъ пороки. Депутатъ — онъ не говоритъ никогда, но хорошо вотируетъ. Въ семейной жизни онъ держится такъ-же, какъ въ палатъ. Почему онъ и почитается за лучшаго супруга во всей Франціи. Если онъ не способенъ восторгаться, за то никогда не ворчитъ,— разв заставятъ его чего-нибудь долго ждать. Друзья прозвали его ‘сренькій денекъ’. Въ самомъ дл, ни яркаго свта, ни полной темноты. Онъ похожъ на всхъ министровъ реставраціи.
Для женщины съ принципами трудно попасть въ лучшія руки. Разв не благополучіе добродтельной жены имть мужа, неспособнаго длать глупости? Бывали въ обществ франты, которые имли дерзость, танцуя съ маркизой, легонько пожимать ея ручку, но они получали за это только презрительный взглядъ и оскорбительное равнодушіе, подобные весеннему морозу, убивающему зародыши надеждъ. Красавцы, остряки, фаты, люди ‘съ глубокими чувствами’ (питающіеся тмъ, что сосутъ набалдашники своихъ палокъ), люди съ громкими именами или громкой извстностью, люди высокаго, люди низкаго полета — никому не удалось предъ маркизой. Она завоевала себ право сколько угодно, часто и долго разговаривать съ мужчинами, которые казались ей умне,— и злословіе не записало ее въ свой реестръ… Есть кокетки, способныя по семи лтъ держаться такого плана, чтобы потомъ свободне удовлетворять своимъ фантазіямъ, но предположить это о маркиз Листомеръ — была-бы клевета. Я имлъ счастіе видть этотъ фениксъ изъ маркизъ. Она прекрасно говоритъ, я умю слушать, я нравлюсь ей, бываю на ея вечерахъ,— и на большее не претендую.
У маркизы прекрасные зубы, яркій цвтъ лица и особенно ярко-алыя губы, она высока и стройна, ея ножка маленькая, тоненькая (она ее не выставляетъ), глаза не тусклые, какъ глаза почти всхъ парижанокъ, но блестятъ кротко, магически, если ей случается оживиться. Сквозь неясную форму отгадывается душа. Если разговоръ ее занимаетъ, маркиза выказываетъ въ немъ прелесть, прикрытую холодной, осторожной сдержанностью. Тогда она особенно очаровательна. Она не ищетъ успха и успваетъ. Всегда дается то, чего не ищутъ. Это опредленіе должнобы стать поговоркой… Она будетъ ‘моралью’ этого разсказа.
Назадъ тому съ мсяцъ, на бал, маркиза де-Листомеръ танцовала съ однимъ молодымъ человкомъ, скромнымъ, но легкомысленнымъ, преисполненнымъ всякихъ совершенствъ и проявлявшимъ одни свои пороки. Евгеній Растиньякъ страстенъ и смется надъ страстями, талантливъ и прячетъ свои таланты, разыгрываетъ ученаго предъ аристократами и аристократа предъ учеными. Онъ изъ разумныхъ юношей, которые всего пробуютъ и будто щупаютъ людей, чтобы узнать, чего отъ нихъ могутъ ждать въ будущемъ. Въ ожиданіи возраста честолюбія, Растиньякъ смется надо всмъ, онъ изященъ и оригиналенъ,— два качества рдкія, потому что не всегда совмстимыя…
Около получаса, нисколько не думая объ ‘успх’, онъ проговорилъ съ маркизой Листомеръ. Разговоръ начался съ оперы ‘Вильгельмъ Телль’ и перешелъ на обязанности женщинъ. Растиньякъ нсколько разъ взглянулъ на маркизу такъ, что она смутилась, потомъ отошелъ и не подходилъ боле во весь вечеръ, танцовалъ, игралъ въ карты, проигрался и ухалъ домой, спать. Все было такъ, какъ я разсказываю, ни прибавляя, ни убавляя.
На другой день, Растиньякъ проснулся поздно, долго пролежалъ въ постели, конечно, предаваясь юнымъ утреннимъ мечтаніямъ, которыя, какъ сильфы, закрадываются подъ многія занавски… Въ эти минуты, чмъ тяжеле непроспавшееся тло, тмъ быстре воображеніе. Наконецъ, Растиньякъ всталъ, не особенно звая, какъ зваютъ невжи, позвонилъ камердинера, спросилъ чаю и выпилъ его очень много,— что поймутъ любители и не понимаютъ люди, употребляющіе чай только какъ лекарство. Евгеній слъ писать, слъ, покойно положивъ ноги на ршетку камина… О, положить ноги на ршетку камина, на полированную перекладину, которую держатъ два дракона надъ корзинкой золы, думать о любви съ просонка, въ халат… это наслажденіе! Я горько жалю, что нтъ у меня ни любовницы, ни камина, ни халата. А когда будутъ… тогда я, конечно, не стану разсказывать моихъ наблюденій, я буду — пользоваться.
Первое письмо Евгеній кончилъ въ четверть часа, сложилъ его, запечаталъ и, не надписывая, положилъ предъ собою. Второе письмо, начатое въ одиннадцать часовъ, было дописано въ полдень, мелкихъ четыре страницы.
— Вертится у меня въ глазахъ эта женщина… сказалъ онъ самъ себ.
Онъ сложилъ и второе письмо и также оставилъ его предъ собою, намреваясь надписать, когда кончитъ свое невольное раздумье.
Онъ запахнулъ халатъ, протянулъ ноги на табуретку, засунулъ руки въ карманы своихъ красныхъ кашемировыхъ панталонъ и опрокинулся на восхитительной бержерк, которая мягко охватывала спину стеганными подушками. Чаю онъ больше не пилъ и оставался неподвижно, глядя на свою руку, державшую каминную лопаточку. Онъ, впрочемъ, не видлъ ни своей руки, ни лопаточки. Онъ не мшалъ въ камин. И напрасно: возиться съ огнемъ, думая о женщинахъ — живйшее наслажденіе. Воображеніе слышитъ цлыя фразы синихъ язычковъ, которые скачутъ, трепещутъ и болтаютъ въ печи, угольки трещатъ, вылетаютъ искрами… На нихъ можно загадывать… Любить и мшать въ печк,— тутъ можно выражать свою мысль въ образахъ…
Я вошелъ въ эту минуту. Евгеній поднялся.
— А, это ты, Орасъ. Давно ты здсь?
— Сейчасъ вошелъ.
— А!
Онъ взялъ оба письма, надписалъ адресы и позвалъ камердинера.
— Отнеси.
Жозефъ (славный малый!) пошелъ, не отговариваясь.
Мы бесдовали. Тогда состоялась морейская экспедиція, мн хотлось участвовать въ качеств врача. Евгеній замтилъ, что я много потеряю, если оставлю Парижъ. Бились объ закладъ о какихъ-то пустякахъ… Впрочемъ, нечего пересказывать нашу бесду.
Часа въ два дня, маркиза де-Листомеръ вставала съ постели. Горничная Каролина подала ей письмо и причесывала маркизу, покуда та читала… Многія молодыя женщины бываютъ такъ неосторожны.
— ‘Ангелъ, любовь моя, сокровище моей жизни, счастье мое’…
Маркиза при этихъ словахъ хотла бросить письмо въ огонь, но у нея мелькнула фантазія (всякая добродтельная женщина ее хорошо пойметъ),— фантазія посмотрть, чмъ кончитъ человкъ, который такъ начинаетъ. Она прочла дальше. Докончивъ четвертую страницу, она уронила руки на колни, будто устала.
— Каролина, подите узнайте, кто подалъ сюда это письмо,
— Madame, я сама взяла отъ камердинера барона Растиньяка.
Долгое молчаніе.
— Угодно одваться? спросила Каролина.
— Нтъ… Однако, онъ порядочно дерзокъ! подумала маркиза.
Прошу женщинъ самихъ составлять комментаріи.
Маркиза де-Листомеръ закончила свои слова формальнымъ ршеніемъ не принимать monsieur Eugè,ne, а если случится встртить его въ обществ — выразить ему полнйшее презрніе. Его дерзость безъ всякаго сравненія хуже всхъ дерзостей, которыя маркиза, наконецъ, извиняла. Сначала она хотла приберечь письмо, но поразмыслила и сожгла.
— Барыня получила лихое объясненіе въ любви! и прочла!! сообщила Каролина другой служанк.
— Ужь не ожидала я этого отъ барыни!.. сказала изумленная старуха.
Вечеромъ, маркиза отправилась къ графу Босеанъ, гд, вроятно, будетъ Растиньякъ, была суббота. Растиньякъ нсколько сродни Босеанамъ и потому долженъ быть наврное.. Въ два часа утра, маркиза де-Листомеръ, остававшаяся единственно для того, чтобы уничтожить Евгенія своей холодностью,— все еще напрасно его дожидалась…
Ея мысль работала. Стендаль называетъ такую работу мысли кристаллизаціей, соображенія являются одно по одному и, наконецъ, образуютъ нчто общее, цлое, кристаллизуются.
Чрезъ четыре дня, Евгеній бранилъ своего камердинера.
— Вдь, я, наконецъ, тебя прогоню, Жозефъ.
— Чего изволите?
— Ты вчно длаешь глупости. Кому ты отнесъ письма, которыя я теб отдалъ въ пятницу?
Жозефъ одурлъ. Онъ стоялъ, неподвижный, какъ каріатида, поглощенный трудомъ соображенія, наконецъ, глупо улыбнулся и отвчалъ:
— Одно письмо было въ маркиз де-Листомеръ, въ улиц св. Доминика, а другое къ вашему повренному.
— Ты въ этомъ увренъ?
Жозефъ былъ озадаченъ. Я видлъ, что нужно вступиться, это случайно происходило при мн
— Жозефъ правъ, сказалъ я.
Евгеній обернулся ко мн.
— Правъ. Я нечаянно видлъ адресы.
— И ты говоришь, прервалъ меня Евгеній,— будто одно изъ этихъ писемъ было не къ госпож Нюеингевъ?
— Нтъ, чортъ возьми! Я тогда-же и подумалъ, голубчикъ, что твое сердце прыгнуло изъ улицы С. Лазаръ въ улицу С. Доминикъ.
Евгеній ударилъ себя ладонью по лбу и засмялся. Жозефъ успокоился: вина не его.
Слдуетъ мораль, о которой юнымъ людямъ не мшаетъ размыслить:
Первая ошибка. Евгенію показалось забавнымъ, какъ госпожа де-Листомеръ будетъ смяться путаниц, что ей досталось любовное письмо, не къ ней писанное.
Вторая ошибка. Евгеній цлые четыре дня посл этого приключенія не былъ у госпожи де-Листомеръ и далъ время окристаллизоваться мыслямъ добродтельной женщины.
И еще — съ десятокъ ошибокъ, о которыхъ умалчиваю, предоставляя дамамъ, знатокамъ дла, разъяснить ихъ тмъ, кто не съуметъ отгадать.
Евгеніи похалъ къ маркиз, хотлъ войти, швейцаръ объявилъ, что маркизы нтъ дома. Идя садиться въ карету, Растиньякъ встртилъ маркиза, который возвращался.
— Идите, идите, Евгеній, жена дома.
Простите мужу. Самый добрйшій мужъ рдко достигаетъ совершенства.
Всходя на лстницу, Растиньякъ, наконецъ, увидлъ тотъ десятокъ ошибокъ противъ свтской логики, который записанъ на этой страниц его блестящей жизни…
Маркиза увидла мужа и Евгенія вмст и не могла не покраснть. Евгеній замтилъ, какъ она вдругъ вспыхнула. У самаго скромнаго человка есть въ глубин души крошечка фатства, и онъ его не отбрасываетъ, такъ-же какъ женщина никогда не разстается съ своимъ роковымъ кокетствомъ… Можно-ли винить Евгенія, если онъ подумалъ:
— Какъ? и эта крпость?..
Онъ сталъ немножко рисоваться… Молодые люди вообще не жадны, но охотно прибавляютъ лишнюю головку въ свою коллекцію медалей.
Маркизъ увидлъ листъ газеты и отправился съ нею къ окну, чтобы тамъ, съ его помощью, пріобрсти себ собственное мнніе о положеніи своего отечества.
Женщина, даже смиренница, даже въ самомъ затруднительномъ случа смущается не надолго. Евгеній истолковалъ отказъ швейцара въ пользу своего самолюбія и поздоровался съ маркизой довольно развязно. Маркиза съумла скрыть вс свои мысли подъ той женской улыбкой, которая непроницаема, какъ тронныя рчи.
— Вы нездоровы, маркиза? Вы приказали не принимать.
— Нтъ, monsieur.
— Можетъ быть, хотли выхать?
— Нтъ, не хотла.
— Кого-нибудь ожидали?
— Никого.
— Если мое появленіе некстати, вините маркиза. Я повиновался загадочному отказу, маркизъ ввелъ меня въ святилище.
— Маркизъ де-Листомеръ — не повренный мой. Не всегда благоразумно и о е и ящать мужа въ нкоторыя тайны.
Кроткій, но твердый тонъ, которымъ маркиза произнесла эти слова, и величественный взглядъ, которымъ они сопровождались, заставили Растиньяка подумать, что онъ слишкомъ поторопился рисоваться.
— Понимаю, маркиза, сказалъ онъ, смясь: — и тмъ боле радуюсь, что встртилъ вашего мужа.
Онъ доставилъ мн случай оправдаться передъ вами… что было-бы очень рисковано, по вы такъ добры…
Маркиза взглянула на него, удивленная, но отвчала съ достоинствомъ:
— Молчаніе — для васъ лучшее оправданіе. Что касается до меня, общаю вамъ вполн забыть, простить… хотя вы едвали заслуживаете прощенія.
— Маркиза, поспшно сказалъ Евгеній: — прощеніе лишнее тамъ, гд нтъ вины… нтъ оскорбленія.
Онъ понизилъ голосъ.
— Письмо, которое вы получили и которое должно было показаться вамъ неприличнымъ, назначалось не вамъ.
Маркиза не могла удержаться отъ улыбки: она желала быть оскорбленною.
— Зачмъ лгать? сказала она презрительно весело, но довольно кротко.— Я ужь васъ побранила и охотно посмюсь вашей лукавой отговорк. Знаю, многія бдняжки женщины ей-бы поврили, сказали-бы: ‘Боже, какъ онъ любитъ!’
Она насильно засмялась и прибавила снисходительно:
— Если хотите остаться друзьями — ни слова больше о путаниц, которой меня обмануть нельзя.
— Клянусь честью, маркиза, вы обманываетесь больше, нежели воображаете, горячо возразилъ Евгеній.
— О чемъ вы толкуете? спросилъ маркизъ де-Листомеръ, который прислушивался, ничего не понимая.
— О, не интересно, отвчала жена.
Маркизъ спокойно опять принялся за газету.
— А! умерла госпожа Мортсо, твой братъ теперь врно тамъ, въ ея замк.
— Понимаете-ли, продолжала маркиза, опять обратясь къ Евгенію: — вы сейчасъ сказали мн дерзость?
— Если-бы я не зналъ строгости вашихъ правилъ, отвчалъ онъ наивно:— я подумалъ-бы, будто вамъ угодно приписать мн мысли, отъ которыхъ я отрекаюсь, и вырвать у меня мою тайну… Или, можетъ быть, вамъ угодно надо мной позабавиться.
Маркиза улыбнулась. Это вывело его изъ терпнія.
— Желаю вамъ, маркиза, вчно врить оскорбленію, котораго я вамъ не наносилъ! горячо желаю для того, чтобы какъ-нибудь случайно, въ обществ, вы не открыли особу, которой назначалось это письмо…
— Какъ? Все еще madame де-Нюсингенъ? вскричала маркиза, больше изъ любопытства узнать секретъ, чмъ изъ желанія отомстить молодому человку.
Евгеній покраснлъ. Надо пережить свои двадцать пять лтъ, чтобъ не красня выслушивать упреки въ глупости постоянства. Женщины осмиваютъ постоянство, чтобъ не выдать своей зависти.
Евгеній, однако, спросилъ хладнокровно:
— Почему-жъ нтъ?..
Вотъ он, ошибки, которыя творятъ люди, когда имъ еще не минуло двадцатипяти лтъ! Этотъ отвтъ заставилъ маркизу де-Листомеръ сильно встрепенуться, но Евгеній еще не умлъ вглядываться мелькомъ или съ боку въ лица женщинъ. Онъ замтилъ только, что у нея поблли губы. Она позвонила, спросила дровъ въ каминъ и тмъ заставила Растиньяка встать и откланяться.
— Если такъ, сказала она, чопорно и холодно, остановивъ его: то вамъ будетъ трудно объяснить, по какому случаю мое имя попалось вамъ подъ перо. Вдь писать адресъ — не то, что ошибкой, на бал захватить чужую шляпу вмсто своей.
Смутясь, Евгеній посмотрлъ на нее немножко фатомъ, немножко глупо, онъ чувствовалъ, что становится смшонъ, пробормоталъ, что-то какъ школьникъ и убжалъ.
Чрезъ нсколько дней, маркиза убдилась, что Евгеній говорилъ правду. И вотъ дв недли, она не вызжаетъ.
Спрашиваютъ о ней мужа, онъ отвчаетъ: — Нездорова, желудокъ…
Я лечу ее и знаю врне: небольшое нервное разстройство, которымъ она пользуется, чтобъ посидть дома.