П. А. Катенин
Еще слово о ‘Фингале’
Примечания
Еще слово о ‘Фингале’, Катенин Павел Александрович, Год: 1820
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Катенин П. А. Избранное / Составитель и примеч. А. И. Казинцев.
М.: Сов. Россия, 1989.
С удовольствием и некоторым удивлением прочел я на обертке 24-й книжки ‘Сына отечества’ разные толки о ‘Фингале’, трагедии Озерова1. Я догадался, что эти толки ответ на толк господина Жандра, помещенный в 23-й книжке, и порадовался, как в такое короткое время успели статью прочесть, оспорить и ответ напечатать. Споры в словесности прекрасное дело: они пробуждают общее внимание, и рано ли, поздно ли, истина в них открывается.
Известность трагедии Озерова, род исключительного даже к нему пристрастия, не знаю многих или немногих, которые видят в нем жертву собственной чувствительности и постороннего гонения (хотя автор ‘Эдипа’ прошел по лаврам чрез все свое драматическое поприще), и наконец неслыханная поселе резкость суждений господина Жандра, все вместе обещало многого и вышло очень мало: все опровержение господина В. С. в нескольких строках, и то местами от недоразумения.
Например: господин Жандр, осуждая деизм Фингала, шутя намекнул, как несвойственно его вольнодумство нравам и обычаям грубых детских веков, в которых он родился, а господин В. С. выводит из слов его, будто ‘герою, из любви готовому всем воспользоваться’ (что это значит?), нужно знать ‘философию’. Господин Жандр хочет совершенно противного: он хочет, чтобы Фингал вовсе не философствовал, стало, когда его поймут, перестанут спорить.
‘Тот приговор, пишет господин В. С, может послужить универсальною пародиею всех трагедий лучших греческих и французских трагиков’. Ответ недостаточный и ложный: недостаточный тем, что здесь дело идет не обо всех, а об одной, именно трагедии ‘Фингал’, ложный тем, что, если замечания господина Жандра справедливы, они не коснутся хороших трагедий, а если нет, то надлежало ответчику их сперва опровергнуть, а уж после выводить свое заключение.
Он вслед за тем приглашает новых Жоффруа ‘открыть особенную тайну им ‘угождать’. Мне кажется, тут нет никакой тайны: все порядочные критики всегда и везде требовали одного: натуры, истины, здравого смысла. Вот достоинства главные в глазах истинного критика: в них он не может извинить никаким блеском ума или воображения, никакою гладкостию или гармониею слога. С поэтом отличного дарования, ослушником законов разума, поступит он, как предписывает Платон в республике своей поступать со всеми любимцами муз: он возложит на главу его венец из цветов и с честью… проводит за городские ворота. Греческие трагики, дышащие натурою, не подвержены такому осуждению, ученик их, Расин, почти также, Корнель, создатель французского театра, слишком велик, чтоб над ним шутить, остается на жертву один Вольтер и его школа, к которой, к сожаленью, нельзя не причесть и нашего Озерова.
Неужели господин В. С. полагает, что две страницы, выписанные им из биографии, на все отвечают? Думает ли он замечания справедливые, хотя смелые, заглушить ‘голосом весны, пробуждающим очарованием тишину рощей, и голосом осени, беседующей с ночною бурею?’. Может быть, критик с улыбкою скажет, что этим голосам приличнее бы раздаваться в переводе какого-нибудь дюжинного романа, нежели в описании жизни отличного стихотворца, может быть, заметит он, что вообще биографу чуждо драматическое искусство, что он, не зная даже языка его, затрудняется в изложении своих мыслей, затемняет смысл множеством бесполезных эпитетов и, так сказать, путается в словах. Он докажет свое мнение восторгом и длинными похвалами биографа искусству, которое ‘сочетало в одной картине свежие краски добродетельной страсти с мрачными красками угрюмой и кровожаднейшей мести’. Кто упражнялся в трагедии, знает, что это сочетание есть вещь самая обыкновенная, un lieu commun {общее место, штамп (фр.).}, что оно находится везде, хоть, например, во всех трагедиях бродяги Дюбелуа. Он спросит у биографа: что значит решительность в распоряжении, и как принадлежности, часто излишние, в ‘Фингале’ идут не за сочинителем, а за действующими лицами? Он из собственного его признания, что в трагедии ‘Фингал’ одно трагическое лицо, заключит, что прочие нехороши, он объяснит ему, что похвала: ‘трагик и поэт взяли полную дань с Оссиана’ может быть велика для поэта, но весьма мала для трагика: выбрав содержание из Оссиана, он должен был бы пополнить и оживить его сам собою, в ‘Фингале’ же Озерова изобретение бедно, а притворное видение Тоскаровой тени жрецом во 2-м действии и вольнодумные над ним размышления Фингаловы почти смешны.
Наконец, благоразумный критик не назовет отрывка сего умно обработанным, но скорее почтет всю биографию написанною на скорую руку, особенно если сообразит с грубыми, непростительными ошибками, в ней встречающимися, отзыв людей, которые, зная лично биографа, уверяют, что он человек умный, имеющий познания.
1820
Впервые: Сын отечества. 1820. Ч. 62. No 26. С. 320—323.
1 Автором статьи был В. И. Соц.
2 Жоффруа — французский критик, имя которого стало нарицательным.