Эпикуреизмъ и современный интересъ къ нему.
Эпикуреизмъ и современный интересъ къ нему.
——
В. Модестовъ.
‘Русская Мысль’, кн.III, 1890
Эпикуреизм и современный интерес к нему, Модестов Василий Иванович, Год: 1890
Время на прочтение: 22 минут(ы)
Русской наук, конечно, далеко еще до полноты жизни, какою живетъ наука на Запад. Во многихъ областяхъ русская наука едва показываетъ признаки существованія, считая своихъ представителей единицами и едва отвчая на самыя насущныя потребности, какія существуютъ въ стран относительно извстныхъ знаній, а иногда оставляя и эти потребности безъ удовлетворенія. Къ такого рода научнымъ областямъ, живущимъ у насъ особенно скудною жизнью, относится филологія разныхъ наименованій, затмъ исторія, философія и даже право, т.-е. къ нимъ относятся боле или мене вс т науки, которыя не принадлежатъ къ такъ называемымъ точнымъ наукамъ и имютъ своимъ объектомъ духовную жизнь человка и человческихъ обществъ. По отношенію къ этимъ наукамъ положеніе дла у насъ считается сноснымъ, если находится столько ученыхъ, чтобы можно было вс университетскія каедры замстить преподавателями, при чемъ уже не считается нужнымъ спрашивать, насколько лицо обладаетъ самостоятельнымъ знаніемъ, и не будетъ ли оно, преподавая науку, находиться въ полной зависимости отъ того или другаго ходячаго руководства, нмецкаго или французскаго. Собственныя теоріи, системы, даже просто взгляды на науку, добытые самостоятельными изслдованіями, считаются роскошью, даже едва ли нужною, въ глазахъ многихъ, скоре безполезною и, во всякомъ случа, не внушающею большаго доврія, хотя жизнь науки есть ничто иное, какъ постоянное обновленіе теорій и взглядовъ, приносимое новыми и новыми изслдованіями. Что же касается этихъ изслдованій, то они появляются у насъ не только рдко, но и большею частью случайно, т.-е. не вызванныя внутреннимъ движеніемъ науки въ нашей стран, являются безъ связи съ тмъ, что сдлано у насъ раньше, и потому, за малыми исключеніями, пропадаютъ безслдно, какъ бы не составляя никакого вклада въ общую сокровищницу науки. Полное отсутствіе спеціальныхъ журналовъ по большей части этихъ наукъ производитъ то, что, за исключеніемъ нсколькихъ спеціалистовъ, никто у насъ не иметъ возможности и слдить, какъ слдуетъ, за движеніемъ своей науки въ другихъ странахъ. Такимъ-то образомъ научная жизнь въ Россіи по областямъ историко-филологическимъ и политико-юридическимъ сокращается до того, что едва замтна, а тамъ, гд она проявляется, обыкновенно составляетъ лишь отраженіе того, чмъ живетъ наука на Запад,— отраженіе, слабость котораго стоитъ въ соотвтствіи съ наличными условіями нашей національной умственной жизни.
При такомъ положеніи дла намъ приходится радоваться всему, что указываетъ на какое-либо среди насъ движеніе въ научныхъ вопросахъ, и не обращать много вниманія на то, возникло ли это движеніе у насъ самостоятельно, или повинуется лишь толчку, данному извн. Слабая и несамостоятельная научная жизнь, все-таки, лучше, чмъ полный застой, несли множество вопросовъ, поднимающихся въ ученомъ мір на Запад, проходитъ мимо насъ, не оставляя никакого слда въ нашей текущей литератур, то хорошо и то, что хотя нкоторые вопросы останавливаютъ на себ наше вниманіе и вызываютъ ихъ обсужденіе.
Передъ нами три брошюры, вышедшія одновременно и относящіяся къ одному и тому же предмету. Дв изъ нихъ представляютъ собой публичныя лекціи, читанныя въ двухъ разныхъ городахъ, разными лицами, но объ одномъ и томъ же предмет и въ одно и то же время. Это совпаденіе, какъ мы увидимъ, не случайно: случайнымъ можетъ представляться разв одновременное съ ними появленіе третьей брошюры, которая, однако, дополняетъ первыя дв существеннымъ образомъ и издана какъ бы въ предвидніи ихъ появленія. Не было бы ничего удивительнаго, еслибъ одна, другая и третья брошюры появились по какому-нибудь жгучему практическому вопросу, сдлавшемуся предметомъ общаго интереса, каковъ, напримръ, для многихъ русскихъ городовъ вопросъ водопроводный или каковъ для всей Россіи все еще не ршенный вопросъ о реформ средняго образованія. Но ничмъ подобнымъ лежащія передъ нами брошюры не занимаются, никакого практическаго вопроса текущей жизни не поднимаютъ: тмъ удивительне фактъ ихъ одновременнаго появленія въ трехъ разныхъ городахъ Россіи.
Первая брошюра появилась въ Кіев и носитъ заглавіе: философъ Эпикуръ и вновь открытыя его изреченія. Авторъ ея — профессоръ университета св. Владиміра Ю. А. Кулаковскій. Онъ читалъ на указанную тему въ Кіев публичную лекцію 25 марта 1889 года. Другая брошюра вышла въ Одесс и озаглавливается такъ: Эпикуреизмъ и его отношенія къ новйшимъ теоріямъ естественныхъ и философскихъ наукъ. Она принадлежитъ приватъ-доценту Новороссійскаго университета О. . Базинеру, который читалъ на эту тему въ Одесс дв публичныхъ лекціи: одну 28, я другую 30 марта 1889 года. Наконецъ, третья брошюра носитъ заглавіе: Опроверженіе эпикуреизма. Она вышла въ Казани и принадлежитъ Порф. П. Гвоздеву, бывшему казанскому, а въ настоящее время московскому учителю гимназіи. Это — не публичная лекція, а переводъ двухъ новыхъ книгъ философскаго сочиненія Цицерона: bonorum et malorum (О высшемъ благ и зл).
Чмъ объяснить такой внезапный интересъ къ Эпикуру и такое живое стремленіе познакомить русскую публику съ ученіемъ греческаго философа, о которомъ до сихъ поръ если и заходила рчь въ нашей литератур, то разв мимоходомъ и случайно, хотя слово эпикуреецъ съ давнихъ поръ было однимъ изъ ходячихъ словъ между нами?
Дло объясняется очень просто. Въ западно-европейской литератур произошло въ послдніе годы замчательное движеніе къ изученію эпикуреизма и проявилось въ выход крупныхъ трудовъ, имющихъ своимъ объектомъ или прямо Эпикура, или его блестящаго представителя въ римской литератур, Лукреція. Къ такого рода трудамъ относятся: La morale d’Epcure et ses rapprots avec les doctrines contemporaines М. Гюйо (Guyau),— книга, получившая премію отъ парижской академіи нравственныхъ и политическихъ наукъ и съ 1881 по 1886 годъ выдержавшая три изданія, The atomic Theory of Lucretius, contrasted with modern doctrines of atoms and evolution Дж. Массона (Lond., 1884),— книга, разсматривающая съ знаніемъ дла атомистическую теорію Эпикура, изложеннную въ знаменитой поэм Лукреція О природ, Ерісиг, сборникъ всего, что до насъ дошло въ греческомъ текст или въ латинскихъ цитатахъ отъ Эпикура, составленный съ мастерскою критикой текста боннскимъ профессоромъ Узенеромъ (Лейпцигъ, 1887 г.). Книга эта породила большое оживленіе въ ученой періодической печати,— оживленіе, которое еще боле усилилось, когда въ 1888 году одному изъ австрійскихъ ученыхъ, доктору Вотке, удалось въ Рим въ одной изъ греческихъ рукописей ватиканской библіотеки открыть новый сборникъ нравственныхъ изреченій Эпикура, который онъ и обнародовалъ въ внскомъ филологическомъ журнал Wiener Studien (1888, 2 Heft). Когда въ это движеніе вошла французская періодическія печать въ лиц такихъ важныхъ органовъ, какъ Journal des Savants и Revue des Deux Mondes, гд (въ первомъ) появились статьи извстнаго филолога Анри Вейля и (во второмъ) не мене извстнаго философа Людовика Карро (Carreau), то стало ясно для всхъ, что эпикуреизмъ въ современной стадіи вопроса очень интересное явленіе, которымъ стоитъ заняться и русскимъ ученымъ. И вотъ въ одни и т-же дни въ Кіев и въ Одесс читаются о немъ публичныя лекціи, а черезъ полгода посл того лекціи эти появляются и въ печати. Само собою разумется, что почтенные авторы этихъ лекцій своими прежними занятіями были значительно подготовлены въ своей задач (на это имются несомннныя доказательства), но не подлежитъ также сомннію, что они не выступили бы со своими лекціями, если бы ихъ не увлекло къ тому пробудившееся въ Западной Европ движеніе и не облегчило ихъ труда важными изслдованіями. Во всякомъ случа, лекціи ихъ являются у насъ лишь эхомъ голосовъ, раздавшихся въ другихъ мстахъ, но это не умаляетъ той заслуги нашихъ ученыхъ, что они ршились ознакомить русскую публику съ интереснымъ вопросомъ и ввести желающихъ въ круговоротъ одного изъ тхъ умственныхъ движеній, которыми украшается жизнь наиболе образованныхъ народовъ Европы. Намъ трудне усмотрть, насколько былъ вызванъ тмъ же движеніемъ почтенный трудъ г. Гвоздева, пожелавшаго дать именно теперь русской публик въ перевод одно изъ древнихъ сочиненій, направленныхъ къ опроверженію Эпикурова ученія, но безспорно, что трудъ этотъ явился весьма кстати и, какъ мы полагаемъ, существеннымъ образомъ дополняетъ по данному вопросу труды гг. Кулаковскаго и Базинера.
Эпикуръ принадлежитъ къ интереснйшимъ философамъ, когда-либо появлявшимся въ исторіи: принадлежитъ онъ къ нимъ, конечно, не по глубокомыслію и оригинальности своей системы, а по огромному вліянію, какое онъ имлъ на человчество. Его ученіе о познаніи (каноника) слабо и ничтожно, его физика не самостоятельна и заимствована имъ въ существенныхъ частяхъ у Деморита, господствующій принципъ его нравственной философіи (этики) былъ выставленъ раньше его основателемъ киренейской школы Аристинномъ, несмотря на то, его философская школа получила необыкновенную славу и доставила ея основателю всемірное значеніе. Его система, проведенная имъ во множеств сочиненій, изъ которыхъ до насъ не дошло въ цльномъ вид почти ровно ничего, была встрчена въ Древнемъ мір, съ одной стороны, съ необыкновеннымъ энтузіазмомъ, съ другой — съ жесточайшими нападеніями: уже это одно достаточно показываетъ, какъ живо она затронула основы умственной и нравственной жизни древняго человчества. Основное положеніе эпикурейской этики, что высшее благо заключается въ удовольствіи, подняло на ноги противъ Эпикура чуть не вс философскія школы Греціи, въ особенности стоиковъ, между тмъ, ни одна философская школа не привлекала къ себ столько послдователей, какъ именно эпикурейская. По словамъ древняго историка философіи, Діогена Лаэртскаго (X, 9), цлые города не могли бы вмстить учениковъ и друзей Эпикура: такъ они были многочисленны еще при жизни учителя. Когда въ Рим, подъ конецъ республики, стала чувствоваться потребность въ изученіи греческой философіи, то рядомъ съ непримиримымъ врагомъ эпикурейскаго ученія, Цицерономъ, мы видимъ и восторженнаго почитателя этого ученія въ лиц Лукреція, геніальная поэма котораго, прославлявшая до небесъ великаго грека, ‘красу греческаго народа’, какъ величаетъ Лукрецій Эпикура, произвела несравненно большее впечатлніе на молодое поколніе, чмъ безподобная полемика противъ всей эпикурейской системы со стороны знаменитаго оратора. Да Цицеронъ и самъ не прочь былъ признать полное торжество этой системы въ публик, хотя и замчаетъ, что если оставить ее безъ опроверженія, то ‘придется проститься со всякою добродтелью’ (Le fin., II, 14). Римскіе стоики, по примру греческихъ, продолжали борьбу съ эпикуреизмомъ, но сами увлекались ямъ настолько, что въ отношеніи своихъ мыслей незамтно переходили изъ стоическаго лагеря въ эпикурейскій, какъ это длаетъ Сенека въ первомъ столтіи нашей эры и Маркъ Аврелій — во второмъ. Слабость этого послдняго къ эпикуреизму доходила до того, что онъ не отказалъ ему въ каедр наравн съ другими философскими каедрами, устроенными имъ въ Аинахъ. Слабли и падали другія философскія школы, но эпикуреизмъ стоялъ на ногахъ, стоялъ до тхъ поръ, пока не заставило его замолчать утвердившееся христіанство, съ которымъ онъ велъ на первыхъ порахъ ожесточенную борьбу, какъ принципіальный врагъ всякой религіи. Но едва стала въ новой Европ пробуждаться философская мысль, какъ имя Эпикура является знаменемъ освобожденія отъ церковной схоластики, и эпоха Возрожденія насчитываетъ не одного боле или мене явнаго приверженца эпикурейской школы. Поставленный на ноги въ первой трети XVII столтія философомъ Гассенди во Франціи и затмъ Гоббсомъ въ Англіи, эпикуреизмъ влился широкою струей въ философію XVIII столтія и получилъ новую жизнь въ нашемъ столтіи, особенно въ лиц англійскихъ утилитаристовъ, начиная съ Бентама и кончая Гербертомъ Спенсеромъ. Къ нравственной систем, которая, прежде всего, подйствовала на философскіе умы новой Европы, присоединилось (у Спенсера) и вліяніе космологической системы, заимствованной Эпикуромъ у Демокрита, которая, какъ не безъ основанія выражается Гюйо (р. 16), дала ‘новымъ эпикурейцамъ средства опереться съ своею моралью на законы цлаго міра и захватить въ одно и то же представленіе вселенную и человка’. Атомистическая теорія, которую съ такимъ поэтическимъ блескомъ передаетъ намъ Лукрецій, есть, съ нкоторыми измненіями, господствующая теорія и всей современной космологіи.
Выше указанные авторы русскихъ брошюръ стараются, каждый по мр своихъ силъ и въ своемъ род, ввести читателя въ содержаніе и значеніе этой столь живучей философіи. Но, прежде чмъ дать имъ слово, мы считаемъ нужнымъ поговорить съ читателемъ сами, познакомивъ его съ тмъ, что есть самаго существеннаго въ содержаніи эпикурейской философіи: тогда лучше предъ нами выяснится и роль каждаго изъ указанныхъ авторовъ въ разъясненіи вопросовъ эпикуреизма.
Кто бы ни говорилъ о философскихъ школахъ, народившихся въ Греціи вслдъ за Аристотелемъ и развившихся въ періодъ македонскаго владычества, онъ непремнно отмчаетъ тотъ фактъ, что господствующій характеръ философіи того времени составляетъ развитіе философіи практической или нравственной и отступленіе на второй планъ философіи теоретической. Объясненіе этого фактами для кого не составляетъ загадки. Лишенная политической самостоятельности, потерявшая вру въ боговъ, утратившая гражданскія и военныя доблести, не находившая у себя и семейныхъ добродтелей, образованная Греція чувствовала потребность въ какой-нибудь жизненной опор и невольно становилась лицомъ къ лицу съ вопросами о томъ, что же, наконецъ, составляетъ цль жизни человка, къ чему онъ долженъ стремиться, въ чемъ заключается его истинное счастье, его высшее благо? Прежняя философія, стремившаяся къ познанію вещей въ ихъ сущности и въ ихъ взаимномъ отношеніи, выше всего ставившая теоретическое знаніе, не давала того прямаго руководства на жизненномъ пути, которое теперь, при разложеніи общественной жизни, такъ настоятельно сдлалось необходимымъ для отдльнаго человка, желающаго жить разумною жизнью. Требовалась философія другая, боле жизненная, боле фактическая, которая такъ или иначе должна была дать человку средства стоять на ногахъ среди общаго крушенія прежнихъ основъ гражданской жизни и, если можно, доставить ему внутреннее счастье. На этотъ вопросъ жизни отвчало нсколько школъ, но важнйшее значеніе между ними пріобрли слдующія три: стоическая, эпикурейская и скептическая.
У насъ рчь идетъ о философіи эпикурейской.
Чему училъ Эпикуръ? Какъ онъ велъ человка къ истинному счастью?
Въ своей каноник онъ училъ, что единственнымъ источникомъ нашихъ познаній служитъ чувственное воспріятіе и что познаніе, доставляемое намъ чувствами, всегда врно, въ заблужденіе же насъ вводитъ разсудокъ. Въ физик онъ училъ, что въ мір нтъ бытія, кром матеріальнаго, что матерія состоитъ изъ атомовъ, которые движутся отъ вка въ пустомъ безпредльномъ пространств, что количество этихъ атомовъ безконечно, что они, постоянно двигаясь, сцпляясь и отталкиваясь, образуютъ безчисленные міры, которые живутъ и погибаютъ безъ всякаго участія боговъ, вообще ни мало не участвовавшихъ въ твореніи, наконецъ, училъ, что душа наша, какъ и тло, матеріальна и уничтожается вмст съ послднимъ. Такимъ образомъ, мы имемъ тутъ дло съ чистымъ матеріализмомъ, котораго не знала философія Платона и Аристотеля, и уже можемъ) догадываться, въ какомъ дух построено было Эпикуромъ ученіе о нравственности, этика, главнйшая часть его философіи.
Первое слово этой этики то, что высшее благо жизни есть наслажденіе, наибольшее же зло есть страданіе. Положеніе это, по мннію Эпикура, не требуетъ доказательствъ, такъ какъ оно составляетъ наше непосредственное убжденіе, внушаемое намъ самою природой,— убжденіе, въ силу котораго мы, какъ и всякая тварь на земл, стремимся къ тому, что намъ доставляетъ удовольствіе, и отвращаемся отъ того, что намъ можетъ причинить страданіе. Отсюда понятно само собою, что цлью нашей жизни и дятельности должно быть стремленіе къ удовольствію. Таковъ принципъ, таковъ исходный пунктъ этики Эпикура.
Взятое въ своей нагот, положеніе объ удовольствіи, какъ о цли нашей жизни и дятельности, заставляетъ смотрть на этику Эпикура KanJ на нравственное ученіе, которое иметъ очень мало общаго съ истинно’ нравственностью и должно было составлять плохую опору для разумной жизни человка. Такъ на эту этику и смотрли выходившія въ своихъ ученіяхъ изъ другихъ началъ философскія школы Греціи и относились къ ней или съ рзкою враждебностью (стоики), или съ презрительнымъ равнодушіемъ (перипатетики). И нтъ спора, что безчисленная масса послдователей Эпикура, о которой намъ говорятъ древніе писатели, принимала его ученіе именно потому, что этой масс гораздо больше улыбался принципъ удовольствія, чмъ принципъ суровой добродтели, который лежалъ въ основаніи этики стоиковъ. Но что ученіе Эпикура на самомъ дл не было безнравственно, это должны были признать, въ конц-концовъ, и сами философы, когда періодъ ожесточенной борьбы философскихъ школъ и сектъ прошелъ и между ними стало устанавливаться своего рода примиреніе на почв эклектизма. Мы уже указывали на Сенеку и Марка Аврелія, какъ на людей, которые, несмотря на свой стоицизмъ, относилисъ къ эпикуреизму съ полнымъ уваженіемъ, да и самъ Цицеронъ, непримиримый противникъ эпикурейской секты, отзывался о самомъ Эпикур какъ о человк, нравственная чистота котораго неоспорима. Наконецъ, мы имемъ интересное признаніе блаженнаго Августина, что и онъ могъ бы принять ученіе Эпикура, еслибъ ему не мшала вра въ будущую жизнь, которой чуждо Эпикурово ученіе (Confess., VI, 16). Значитъ, въ эпикуреизм, дйствительно была не только привлекательность для людей, смотрвшихъ на жизнь не съ особенно строгой точки зрнія, но и своя чистота, которая привлекала къ нему людей, искавшихъ путей къ нравственному совершенству.
Объявляя, что удовольствіе есть начало и цль счастливой жизни, къ которой ведетъ философія, что безъ удовольствія не имютъ цны и самыя добродтели и что добродтель хороша именно потому, что ведетъ къ удовольствію, Эпикуръ не хотлъ этимъ сказать, что человкъ ни о чемъ не долженъ думать, какъ о томъ, чтобы предаваться удовольствіямъ. Основатель эпикурейской школы смотритъ на удовольствіе не какъ любитель веселой жизни, а какъ философъ, который строго различаетъ удовольствія и который не считаетъ истинными удовольствіями излишества, ведущія къ страданіямъ, но прямо требуетъ отъ своихъ послдователей ограниченія своихъ потребностей, какъ наиболе врнаго пути къ достиженію истиннаго удовольствія, заключающагося въ отсутствіи страданія. Въ этомъ случа онъ идетъ въ явный разрзъ съ своимъ предшественникомъ въ философіи удовольствія, съ Аристотелемъ, который считалъ вс удовольствія равными и цнилъ удовольствіе лишь какъ удовольствіе.
‘Между пожеланіями, — говоритъ Эпикуръ, — одни естественны и необходимы, другія естественны, но необходимы, третьи ни естественны, ни необходимы, но происходятъ отъ пустаго мннія. Естественны и необходимы т, которыя имютъ цлью прекращеніе какого-либо страданія, каково питье для утоленія жажды, естественны, но необходимы т, которыя лишь разнообразятъ удовольствіе, но не уничтожаютъ страданія, каковы роскошныя яства ( , что г. Базинеръ неправильно переводитъ: потребность къ лакомствамъ), наконецъ, ни естественны, ни необходимы такія, каково желаніе быть почтеннымъ внками и статуями’, X, 149). Въ другомъ мст (Diog., X, 6) Эпикуръ опредляетъ ближе необходимыя удовольствія и прямо говоритъ, что не можетъ представить себ блага безъ удовольствій, получаемыхъ вкусомъ, слухомъ, зрніемъ, а равно и безъ половыхъ удовольствій. И такъ, естественныя и необходимыя удовольствія Эпикура суть удовольствія чувственныя, удовольствія плоти, какъ онъ самъ выражается, а между ними самое главное, какъ самое существенное, есть удовольствіе желудка: ‘начало и корень всякаго блага — удовольствіе желудка’ ( , Athen. XII, 67, Usener: ‘Epiс.’, p. 278). Оно не есть, въ мысли философа, самое высокое удовольствіе, но за то такое, съ которымъ связаны, какъ онъ выражается, ‘мудрое и возвышенное’ ( ). И вс эти необходимыя удовольствія необходимы лишь потому, что безъ нихъ не можетъ быть другихъ. Не составляя сами по себ высшаго блага, они содйствуютъ счастливой жизни тмъ, что избавляютъ насъ отъ страданій и предоставляютъ намъ возможность искать удовольствій высшаго разряда. Разсматриваемое съ этой точки зрнія положеніе о чувственныхъ удовольствіяхъ, какъ существенныхъ и необходимыхъ, не представляетъ ничего такого, за что философъ подлежалъ бы особому порицанію. Лишь бы въ этихъ удовольствіяхъ, которыя Эпикуръ считаетъ подвижными удовольствіями ( ), имющими цлью удалить страданіе, и различаетъ ихъ отъ удовольствій прочныхъ, спокойныхъ (), истинныхъ удовольствій,— лишь бы въ нихъ не было излишества, лишь бы они не выходили за границы необходимаго для поддержанія жизни и здоровья, они законны и имютъ свое оправданіе даже въ самомъ возвышенномъ ученіи о нравственности. А Эпикуръ, какъ и стоики, настаивалъ на томъ, что для человка нужно очень немного, чтобъ удовлетворить необходимому. ‘Голосъ плоти,— писалъ онъ,— не алкать, не чувствовать жажды, не зябнуть. Кто это иметъ и кто надется имть въ будущемъ, тотъ можетъ поспорить въ счастьи съ самимъ Зевсомъ’. Мсто это, извстное прежде по цитатамъ нсколькихъ писателей, находится и въ новооткрытомъ сборник изреченій (33-е). Въ другомъ изреченіи того же сборника (25-е) говорится: ‘Бдность, измряющая себя потребностью природы, есть большое богатство, богатство же, не полагающее себ границъ, есть большая бдность’. Изреченія эти мы находимъ въ томъ или другомъ вид и у стоика Сенеки (Ep. ad Luc., I. 14 и 22).
Представитель римскаго стоицизма, сказавши (ibid., 27): divitiae sunt ad legem naturae composita paupertas,— прибавляетъ, что Эпикуръ часто на разные лады повторяетъ эту мысль, которую, по мннію его, Сенеки, нужно бы повторять постоянно, такъ какъ люди никогда не усвоиваютъ ее себ достаточнымъ образомъ. Наконецъ, среди тхъ же новооткрытыхъ изреченій мы встрчаемъ (21-е) такое, которое еще ближе опредляетъ отношеніе Эпикура къ вопросу объ удовлетвореніи пожеланій. ‘Не насиловать нужно природу, а убждать ее. Мы будемъ убждать необходимыя пожеланія, исполняя естественныя, если они ‘не принесутъ намъ вреда, а вредныя жестоко порицая’.
Такимъ образомъ, мы видимъ, что въ убжденіи Эпикура принципъ удовольствія регулируется принципомъ пользы. Польза же требуетъ не только ограниченія удовольствій во избжаніе вреда, но и отказа отъ меньшаго удовольствія въ настоящемъ, чтобы вкусить большее и лучшее въ будущемъ. Бываетъ иногда лучше перенести страданіе, чтобы легче достигнуть настоящаго удовольствія.
Удовольствіе и избжаніе страданій нужны для того, чтобы человкъ пользовался счастливою жизнью. Но чтобы достигнуть такой жизни, нужно быть мудрымъ. Только мудрецъ, т.е. Философъ, знаетъ путь, ведущій къ счастливой жизни. Мудрость освобождаетъ человка отъ страха передъ богами и смертью, она учитъ насъ жить сообразно съ природой, не предаваться суетнымъ желаніямъ, обуздывать страсти, быть терпливыми, умть переносить ‘и самыя тяжкія страданія, умть и прекращать ихъ добровольнымъ выходомъ изъ жизни. Она учитъ насъ добродтелямъ, которыя могутъ только увеличить и упрочить наше счастье, она одна можетъ довести насъ до того блаженнаго состоянія, выше котораго нтъ блага, до состоянія полнаго душевнаго спокойствія и невозмутимости (), когда уже не чувствуется страданія. Между добродтелями, которыя, кстати сказать, въ эпикурейской систем имютъ цну лишь потому, что служатъ средствомъ къ достиженію удовольствія, Эпикуръ отмчаетъ мужество, которое не позволяетъ страданію побдить насъ, справедливость, которая позволяетъ намъ жить въ лучшихъ отношеніяхъ съ людьми и избавляетъ отъ боязни зла отъ нихъ, особенно же налегаетъ на дружбу, въ превознесеніи которой онъ былъ неистощимъ, какъ описываютъ сохранившіеся отрывки и свидтельства. На этой послдней добродтели и намъ поэтому стоитъ остановиться нсколько доле.
‘Изъ благъ, какія мудрость заготовляетъ себ для блаженства всей жизни, гораздо важне всхъ другихъ — цріобртеніе дружбы’. Такъ гласитъ одно изъ изреченій (27-е) Эпикура, вошедшихъ въ число его Главныхъ мнній ( ), воспроизведенное также и во вновь открытомъ сборник его изреченій (13-е). Другое изреченіе (78-е) новаго сборника говоритъ: ‘Благородная душа предается всего боле мудрости и дружб: первое изъ этихъ благъ есть смертное, второе же — безсмертное’. У Цицерона защитникъ эпикурейской философіи Л. Манлій Торкватъ приводитъ такое изреченіе Эпикура (De fin.,I, 20): ‘Изъ всхъ вещей, какія мудрость можетъ пріобрсти для счастливой жизни, нтъ ничего значительне, ничего обильне, ничего пріятне дружбы’. Въ томъ же мст Цицерономъ приводится еще новое изреченіе того же философа относительно дружбы: ‘Противъ боязни постояннаго или продолжительнаго зла укрпила нашъ духъ та же самая наука, которая познала, что на преждевременномъ поприщ нашей жизни опора дружбы есть самая прочная’. Дружба, какъ и всякая добродтель, у эпикурейцевъ разсматривается съ утилитарной точки зрнія, но ни о какой добродтели Эпикуръ не говоритъ съ большимъ забвеніемъ этой точки зрнія, когда говоритъ о дружб. Польза породила дружбу, но дружба и сама по себ есть благо: такова истинная мысль нашего философа. ‘Всякая дружба есть сама по себ добродтель’ (т.-е. желательна ради себя самой, какъ переводитъ это мсто въ Journal des Savants, novembre 1888, а за нимъ и г. Кулаковскій),— говоритъ Эпикуръ въ одномъ изъ новооткрытыхъ изреченій (23-е), хотя’ присовокупляетъ: ‘начало же получила отъ пользы’. Торкватъ у Цицерона прямо заявляетъ, что ‘безъ дружбы невозможна никакая прочная и постоянная пріятность жизни’. Поэтому у эпикурейцевъ твердо стояла мысль, что друзей должно любить какъ самихъ себя, что безъ этой искренней любви невозможно сохранить дружбы и что для друга слдуетъ приносить вс т жертвы, какія человкъ приноситъ для себя самого. Между новооткрытыми изреченіями встрчается одно (56-е) драгоцнное въ этомъ смысл: ‘Мудрецъ, самъ подвергнутый пытк, не больше страдаетъ, чмъ когда видитъ подвергнутаго пытк друга’. Но Эпикуръ идетъ еще дальше и говоритъ: ‘Мудрый, вели потребуется, умретъ за друга’ (Diog., X, 121).
И надобно сказать правду, что дружба всегда оставалась священнйшею добродтелью среди эпикурейцевъ, о чемъ свидтельствуетъ даже такой противникъ ихъ, какъ Цицеронъ, не говоря о Сенек. Эпикурейская община жила во взаимной любви и дружб, какихъ не знала въ такой степени никакая другая философская секта. Основатель эпикуреизма самъ служилъ образцомъ врнаго друга всю жизнь свою и не забылъ подать своимъ ученикамъ примръ этой добродтели и въ свои послднія минуты.
Ставши при помощи добродтели такъ высоко, мудрецъ Эпикуръ уже не боится ударовъ судьбы, какъ и стоическій мудрецъ (Сіc.: ‘Tusc. dipp.’, III, 20: negat (Epicurus) ullam in sapientem vim esse fortunae), и можетъ считать себя счастливымъ при всякихъ обстоятельствахъ. Его могутъ жечь огнемъ, распинать, причинять всяческія мученія, онъ и на это, по словамъ Эпикура, можетъ воскликнуть: ‘Какъ это пріятно!’ (Cic.,’Tusc.’, II, 7, 10, 26, 28, Sen.: ‘Ер.’, 66, 67 и др.). Это, конечно, сказано слишкомъ мило, особенно для эпикурейскаго философа, которому самъ же Эпикуръ во время пытки предоставляетъ роптать и стонать. Но слдуетъ замтить, что самъ Эпикуръ на смертномъ одр представилъ своимъ ученикамъ доказательство того, что самообладаніе въ минуты страданій, какого можетъ достигнуть мудрецъ, дйствительно, можетъ доходить до высокихъ предловъ. Сохранился отрывокъ его предсмертнаго письма къ ученику своему Гермарху (Usener, 143, frg. 138),— письма, въ которомъ умирающій, среди страшныхъ болей въ изъязвленномъ желудк и въ мочевомъ пузыр, Эпикуръ говоритъ, что онъ проводитъ счастливый и, вмст съ тмъ, послдній день жизни. Цль этого письма, о которомъ такъ много говорятъ Цицеронъ, Сенека и другіе (см. ссылки у Узенера, ibid,), было попросить Гермарха — позаботиться, во имя любви къ своему учителю и къ философіи, объ осиротлыхъ дтяхъ Метродора, главнаго ученика философа. Эта трезвая забота о дтяхъ друга въ послднія минуты, во время невыносимыхъ болей, несомннно свидтельствуетъ о высокомъ самообладаніи философа. Откуда у него бралось оно? На этотъ вопросъ онъ даетъ самъ отвтъ, заявляя въ томъ же письм, что эти страшныя боли уравновшивались у него душевною радостью при воспоминаніи о бывшихъ у нихъ философскихъ разсужденіяхъ.
Это уравновшиваніе страданій воспоминаніями объ испытанныхъ прежде радостяхъ указываетъ намъ на новую сторону въ этик Эпикура. Тутъ мы имемъ дло не съ удовольствіями тла, которыя существуютъ только для настоящаго, а уже прямо съ удовольствіями духа, который одинъ можетъ пользоваться радостями прошедшаго, равно какъ и будущаго. Эти удовольствія духа, какъ постоянныя, какъ такія, которыя всегда можно вызывать, когда требуется парализовать тлесныя страданія, Эпикуръ считаетъ высшими удовольствіями и тмъ кладетъ существенное различіе между своею школой и киренейской, т. е. школой Аристиппа, который высшее благо полагалъ въ удовольствіяхъ тлесныхъ. Но за то этотъ переходъ въ эпикуровой этик къ чисто-духовнымъ удовольствіямъ, какъ къ высшимъ, противники эпикуреизма, и въ ихъ числ Цицеронъ, считали находящимися въ противорчіи съ основными положеніями эпикуреизма, не допускающими никакой радости, которая не относилась бы къ тлу. Вотъ что говоритъ Цицеронъ, обращаясь къ Торквату (De fin., II, 31):
‘Какъ вы (эпикурейцы), Торкватъ, ни вертитесь, ничего вы не найдете въ этомъ превосходномъ письм Эпикура (къ Гермарху) такого, что было бы согласно съ его положеніями и соотвтствовало бы имъ. Такимъ образомъ, онъ самъ себя обличаетъ, и сочиненія его опровергаются честностью и нравами его самого. Ибо это порученіе дтей, эта память о дружб и высокая любовь къ ней, это наблюденіе главнйшихъ обязанностей при послднемъ издыханіи показываютъ, что человку врождена безкорыстная честность, къ которой онъ не манится удовольствіями и не вызывается цною наградъ’.
Такимъ образомъ, мы приходимъ къ тому, что, взятая въ своей совокупности, эпикурейская этика представляетъ такую систему нравственности, которая, несмотря на различіе въ исходной точк, во многомъ приближается къ нравственности стоиковъ. Если ея исходная точка не высока, то она, во всякомъ случа, не ниже исходной точки утилитаристовъ новаго времени, представляемыхъ, главнымъ образомъ, шотландскою и англійскою философіей. Вс эти утилитаристы, не исключая и самаго возвышеннаго между ними, Джона Стюарта Милля, признаютъ, что цль жизни — счастіе и что критеріемъ достоинства человческихъ дйствій служитъ польза. Дло только въ томъ, что новйшіе утилитаристы,— по крайней мр, въ лиц важнйшихъ своихъ представителей,— переходятъ отъ идеи личнаго счастья къ общему и отъ идеи личной пользы къ польз общественной, какъ къ главному критерію нравственной жизни. Эпикурова же этика этой идеи общаго счастья и критерія общей пользы не имла.
Согласно условіямъ своего возникновенія, практическая философія македонской эпохи вообще стремилась не къ тому, чтобъ провести въ гражданское общество, въ государство принципы разумной жизни, а къ тому, чтобы въ этомъ гражданскомъ обществ, въ которомъ человческія отношенія были исполнены лжи, неестественности и превратности, дать точку опоры человку, желающему жить разумною и по возможности естественною жизнью. И эта точка опоры открывалась не въ томъ или другомъ политическомъ устройств, въ общественныхъ установленіяхъ и законахъ государства, а въ субъективной совсти лица, смотрящаго на жизнь съ высшей, съ философской точки зрнія. Соотвтственно такому взгляду на вещи, эпикурейцы не считали нужнымъ вмшиваться въ политику и занимать государственныя или общественныя должности: все это только мшаетъ истинному назначенію человка, какъ они его понимали. Отъ законовъ и отъ власти мудрый не требуетъ ничего больше, какъ защиты отъ нападеній другихъ людей. Поэтому къ форм правленія послдователь эпикуреизма равнодушенъ, и македонская монархія, которая такъ сильно давала себя чувствовать греческимъ общинамъ, не встрчала со стороны эпикурейцевъ никакого протеста, а скоре встрчала сочувствіе, такъ какъ, подавляя въ греческихъ городахъ политическую жизнь, она давала больше простора личности, не желавшей посвящать себя дламъ общественнымъ. Мудрый Эпикуръ находитъ центръ тяжести жизни не въ государств, а въ самомъ себ, и стремится къ такому устройству своей личной жизни, чтобы результатомъ его дйствій было его личное удовольствіе, наслажденіе душевнымъ спокойствіемъ. Такая цль, конечно, не можетъ быть достигнута безъ правильныхъ отношеній къ другимъ людямъ. Поэтому онъ не долженъ нарушать интересовъ тхъ, съ кмъ онъ входитъ въ столкновеніе, чтобъ и его интересы не были нарушаемы. Возставая противъ несправедливости, Эпикуръ прямо говоритъ, что она — зло не само по себ, а потому, что держитъ человка подъ страхомъ могущаго постигнуть его наказанія. ‘Человкъ справедливый,— говоритъ онъ,— не доступенъ смущенію, несправедливый же полонъ безпокойства’ (Главныя мненія, XVII, новооткрытый сборникъ, 12). Правда, Эпикуръ идетъ и дальше того побужденія къ справедливости, что нарушеніе ея влечетъ за собой возмездіе или заставляетъ его опасаться, и, въ конц-концовъ, признаетъ, что справедливость хороша и сама по себ, хороша такъ, что водворяетъ въ душ гармонію, производя равновсіе между пожеланіями и страстями, но и здсь онъ также руководится идеей личнаго блага и личнаго совершенства, а не блага и совершенства общественнаго.
Одно изъ новооткрытыхъ изреченій Эпикура (52-е) гласитъ: ‘Философія (въ рукописи, вмсто , ошибочно стоитъ , дружба, какъ это указано Вейлемъ) обходитъ вселенную, громко призывая всхъ насъ пробудиться къ блаженной жизни’.
Эти громкія слова показываютъ, какое значеніе основатель эпикурейской школы придавалъ своему ученію. Онъ смотрлъ на него какъ на всемірную религію, воспринимая которую каждый можетъ найти убжите и спасеніе. Эпикуреизмъ и былъ религіей, но такою, которая не нуждалась во вмшательств въ дла человческія божескихъ силъ, хотя и признавала эти силы существующими. Боги Эпикура проводили жизнь въ состояніи блаженства и покоя. Блаженная жизнь доступна и для людей, но только для тхъ, которые будутъ жить по правиламъ мудрости. Правила эти были изложены Эпикуромъ во множеств сочиненій, о которыхъ мы знаемъ только по заглавіямъ, да по нкоторымъ выпискамъ изъ нихъ и указаніямъ писателей. Сохранились въ цлости три письма къ друзьямъ, затмъ существуетъ небольшое собраніе изреченій, извстныхъ подъ именемъ , Главныя мннія. Это собраніе, составленное Діогеномъ Лаэртскимъ и обращавшее на себя вниманіе еще въ древности, дошло до насъ въ количеств сорока изреченій. Сдлано оно было не самимъ Эпикуромъ, а его учениками, и составляло въ глазахъ послдователей эпикуреизма своего рода евангеліе. Теперь, какъ мы знаемъ, явился на свтъ новый сборникъ изреченій, боле полный, состоящій изъ восьмидесяти одного изреченія, изъ которыхъ нкоторыя уже были намъ извстны и частью заимствованы изъ прежняго сборника — . Эти новыя изреченія заимствованы, какъ полагаетъ Узенеръ, изъ переписки Эпикура съ его учениками, но заимствованы, но мннію того же ученаго, не эпикурейцемъ, а скоре стоикомъ, имвшимъ въ виду умрить ими строгость стоической морали. Озаглавливаются эти изреченія: , что можно передать по-русски: Воззваніе Эпикура. Вс они нравственнаго характера и представляютъ эпикурейское ученіе, такъ сказать, въ лучшемъ, наиболе пріемлемомъ вид. Между ними, однако, нтъ слдующаго, заключающагося въ раннемъ сборник (5-е): ‘Нельзя жить пріятно (счастливо) безъ того, чтобъ не жить благоразумно, хорошо и справедливо, какъ нельзя жить благоразумно, хорошо и справедливо безъ того, чтобы не жить пріятно (счастливо)’. Это заявленіе Эпикура можно дополнить другимъ его заявленіемъ, которое хотя и не вошло въ сборникъ Главныхъ мнній, но передается, разными писателями, начиная съ Діогена Лаэртскаго (X, 138), именно: ‘Одна добродтель не отдлима отъ удовольствія, все же прочее отдляется отъ него, такъ какъ смертно’.
Съ такимъ заключеніемъ эпикурейской системы не только можно, но и пріятно согласиться.
Обратимся теперь къ авторамъ русскихъ брошюръ объ эпикуреизм.
Главный интересъ брошюры профессора Кулаковскаго заключается въ томъ, что онъ привелъ въ русскомъ перевод не малое количество изреченій Эпикура, находящихся въ новооткрытомъ сборник. Было бы лучше, если бы онъ привелъ ихъ еще больше, прибавивъ къ нимъ и изреченія сборника Главныхъ мнній. Его брошюра выиграла бы черезъ то въ полнот, и тогда слишкомъ общіе и отрывочные штрихи, какими онъ рисуетъ философію Эпикура, были бы боле умстны. А эти штрихи, дйствительно, слишкомъ общи и отрывочны. Конечно, не легко было въ одной публичной лекціи представить обстоятельный очеркъ философской системы, но не легко также слушателямъ публичной лекціи или читателямъ брошюры удовлетвориться такою общею характеристикой Эпикурова ученія:
‘Внутреннимъ дйствующимъ мотивомъ философіи Эпикура было стремленіе успокоить тревогу человческаго духа. И нельзя не признать, что онъ вложилъ въ свое ученіе принципы, которые могли принести успокоеніе многимъ. Ученіе это отвлекало (?) умъ человка отъ пытливаго изученія природы. Оно объясняло міръ въ цломъ и въ частныхъ его феноменахъ одною общею отвлеченною теоріей и внушало полное равнодушіе къ отдльнымъ явленіямъ, утверждая, что они или безразличны, или абсолютно ясны для того, кто способенъ постигнуть эту общую теорію. Знаніе о мр въ систем Эпикура было полное для адепта его школы. Дале, провозглашая тщету всхъ людскихъ стремленій въ устроеніи своего общежитія, въ исканіи политическаго и общественнаго идеала, выводя гражданина изъ государства, взирая съ презрніемъ даже на семейный союзъ, Эпикуръ отымалъ у человка, быть можетъ, самую главную причину тревоги его духа, освобождая его отъ всхъ запросовъ, на которые наводитъ его общежитіе. Наконецъ, замыкая кругозоръ человка его конечнымъ существованіемъ и интересами устроенія индивидуальнаго благополучія, отская всякія другія цли, кром заботы о настоящемъ, внушая, что каждый моментъ есть самъ себ цль, ибо онъ есть подлинное, истинное бытіе, проповдуя и на своемъ примр осуществляя обсолютную умренность въ хотніяхъ и потребностяхъ, Эпикуръ отвлекалъ человка отъ вншняго міра, уводилъ его внутрь себя самого, указывалъ ему ясную и легко достигаемую цль. Въ этихъ основныхъ чертахъ, характеризующихъ эпикуреизмъ, была не малая привлекательная сила. Ученіе это могло манить къ себ какъ апатичныхъ и робкихъ, такъ и высокомрныхъ, какъ разбитыхъ жизнью и изврившихся въ ней, такъ и чистыхъ энтузіастовъ. Для многихъ могло оно являться тихою пристанью, готовою успокоить смятенія и боренія жизни’ (стр. 15 и 16).
Въ своей лекціи или брошюр проф. Кулаковскій счелъ нужнымъ коснуться и побочныхъ вопросовъ, относящихся къ эпикуреизму, какъ-то: судьбы этой школы, причины ея продолжительной жизненности, взглядовъ нкоторыхъ ученыхъ на этотъ вопросъ, и даже затронуть отношеніе эпикуреизма къ современности. Все это, правда, высказано живо и краснорчиво, но бда въ томъ, что даетъ о дл лишь самое поверхностное понятіе. Впрочемъ, и то нужно сказать, что авторъ брошюры говоритъ объ эпикуреизм не совсмъ въ первый разъ. Два года тому назадъ онъ говорилъ о немъ по поводу поэмы Лукреція. Мы уврены, что настоящая брошюра прочтется любителями древней философіи съ интересомъ, и намъ особенно пріятно, что авторъ ея уметъ находить въ древней филологіи живыя и интересныя темы.
Брошюра г. Базинера больше и содержательне. Это и понятно: она даетъ не одну, а дв публичныхъ лекціи. Авторъ ея сосредоточилъ свое вниманіе на философской поэм Лукреція и передаетъ содержаніе послдней съ большою подробностью, даже переводя выдающіяся мста стихами. Такимъ образомъ, здсь читатель знакомится съ существенными чертами физики Эпикура, обнимающей исторію образованія міра, неорганическаго и органическаго, вмст съ исторіей человческой культуры. При этомъ космологическое ученіе Эпикура г. Базинеръ приводитъ въ связь съ современнымъ состояніёмъ и направленіемъ этихъ знаній, что придаетъ изложенію имъ Эпикурова ученія особенный интересъ. Для этой цли онъ пользовался нсколькими современными изслдованіями и, главнымъ образомъ, книгой Массона объ атомистической теоріи Лукреція. Выходитъ, что многое изъ важнйшихъ истинъ настоящаго времени о мір высказывается съ замчательною рельефностью Лукреціемъ, этимъ наиболе горячимъ между римлянами приверженцемъ эпикуреизма. Сюда относится, прежде всего, ученіе о безпредльности вселенной, о которомъ Лукрецій высказывается въ слдующихъ замчательныхъ стихахъ:
‘Но предположимъ пока, что пространство иметъ границы.
Еслибъ теперь кто-нибудь побжалъ на край всего свта
И съ того мста пустилъ стрлу бы быстрокрылую дальше
Изо всхъ силъ своихъ рукъ, то надо признать, что она тамъ
Или наткнется на что и тогда остановится тотчасъ,
Или же вдаль улетитъ и достигнетъ назначенной цли.
Но какое бы ты ни принялъ изъ двухъ этихъ данныхъ,
То и другое теб преграждаетъ исходъ, и ты долженъ
Мннія быть моего, что міръ иметъ,
Ибо или есть что-нибудь, что стрл воспрепятствовать можетъ
До того мста достигнуть, куда она пущена, или
Въ даль улетаетъ она. Въ обоихъ изъ случаевъ этихъ
Ясно какъ день, что пустили ее не съ самаго края.
Такъ разсуждая, иду я съ тобою все дальше и дальше,
И гд бы ты ни поставилъ предлы послдніе міра,
Всюду вопросъ задаю я теб: что случится съ стрлою?
Такъ, наконецъ, докажу я теб, что нигд невозможно
Міру границъ положить, что везд въ немъ стрла улетаетъ’ *(І, 968—983).
Къ современнымъ истинамъ относится и высказанное Лукреціемъ положеніе о постоянномъ сохраненіи живой силы, о вчности матеріи, о вчности ея движенія, а также о томъ, что все на свт совершается по вчнымъ законамъ природы. Превознося Эпикура, Лукрецій, между прочимъ, говоритъ:
‘Взоромъ духовнымъ мудрецъ обозрлъ необъятность вселенной
И оттуда извлекъ бытія сокровенныя тайны.
Онъ, побдитель, училъ насъ тому, что можетъ случиться,
Что не можетъ на свт по высшимъ законамъ природы,
И въ предлахъ какихъ пребываетъ все неизмнно’ (I, 4—77).
Сюда же относится мысль о закон одинаково скораго паденія тлъ въ безвоздушномъ пространств и положеніе о существованіи безчисленнаго множества міровъ. Даже законъ о борьб за существованіе, эта слава Дарвина, былъ извстенъ эпикурейской школ. Вотъ какъ разсуждаетъ Лукрецій по этому вопросу:
‘Многіе виды животныхъ тогда должны были гибнуть,
Такъ какъ они не могли размножаться все новымъ потомствомъ,
Ибо т виды, что нын еще наслаждаются жизнью,
Вс сберегла съ начала вковъ или хитрость ума ихъ,
Или же мужество, иль, наконецъ, ихъ подвижность и ловкость.
Многія, кром того, приносили намъ явную пользу
И потому сохранились до днесь подъ нашей охраной.
Храбрость защитила льва и всякаго хищнаго звря,
Хитрость — породу лисицъ, а проворныя ноги — оленя.
Но за то чуткій и бдительный песъ, этотъ сторожъ врнйшій
И вс породы животныхъ, что тяжести возятъ и носятъ,
Овцы, дающія шерсть, а также скотъ крупный рогатый,—
Вс т охотно спаслись отъ зврей подъ нашу защиту,
Чтобы въ спокойствіи жить и питаться безъ всякой заботы
Кормомъ обильнымъ, что мы имъ даемъ въ награду за пользу.
Т же, которыхъ природа способностью не одарила
Силой своей сохранять себ жизнь и найти пропитанье,
Или же намъ приносить чмъ-нибудь несомннную пользу,
Такъ чтобъ за это и мы сохранить и беречь ихъ старались,
Т становились, конечно, добычей другихъ постепенно,
Путаясь въ узахъ судьбы роковой, пока къ вырожденью
Полному ихъ привела неизбжная цпь обстоятельствъ’ (V, 852—884).
Исторія постепеннаго развитія человчества изъ дикаго состоянія была себ представляема Лукреціемъ въ томъ же вид, какъ она представляется и новыми историками культуры, и г. Базинеръ видитъ въ автор поэмы О природ перваго провозвстника современной идеи. Переходя нравственному ученію Эпикура, г. Базинеръ разсматриваетъ его кратко, но послдовательно, приводя его въ связь съ утилитарною этикой нашего времени, и заключаетъ свое разсужденіе такими словами:
‘Съ помощью эволюціонной идеи, уже на половину выясненной въ физик Эпикура, какъ и въ его этик, но достигшей полной силы лишь благодаря громаднымъ успхамъ современнаго естествознанія, новйшая этика пытается ршить вопросъ о конечной цли человческой нравственности, поставивъ въ основу ея принципъ альтруизма, вмсто первоначальнаго принципа человческаго эгоизма. Этою идеей дана наилучшая критика эпикурейской этики. Только благодаря этою иде, она достигнетъ вполн высоты нравственнаго сознанія, назначеніе котораго руководить внутреннею жизнью человчества и вести ее къ дальнйшему совершенству’ (стр. 53).
Брошюра г. Базинера представляется намъ ученою работой, заслуживающею вниманія. Несмотря на небольшой объемъ, она потребовала отъ ея автора не мало труда, о которомъ свидтельствуетъ въ достаточной степени и то, что авторъ нелегкіе гекзаметры Лукреція передаетъ стихами: этимъ онъ показываетъ, что изучилъ Лукреція не только внимательно, но и съ любовью. Ему, человку не вполн русскому по рожденію и воспитанію, стихи эти, конечно, достались не легко: тмъ больше чести его трудолюбію и желанію быть полезнымъ русской литератур.
Мы говорили, что лекціи объ эпикуреизм гг. Булаковскаго и Базинера хорошо дополняетъ трудъ г. Гвоздева, знакомящій нашу публику въ гладкомъ и легко читаемомъ русскомъ перевод съ полемическимъ трактатомъ Цицерона противъ эпикурейской школы. Это сочиненіе Цицерона для насъ тмъ важне, что оно составлено по источникамъ, которые не дошли до насъ, и ставитъ насъ лицомъ къ лицу съ борьбою философскихъ школъ древности по крайне жгучему тогда вопросу о высшемъ благ,— по вопросу, которымъ въ той или другой форм никогда не перестанетъ съ особеннымъ интересомъ заниматься образованное человчество. Мы приглашаемъ читателя самого познакомиться съ сдлавшимся для него теперь столь доступнымъ трактатомъ Цицерона. Трактатъ этотъ, въ которомъ разбираются основныя положенія эпикуреизма, быть можетъ, лучше, чмъ наша статья, введетъ желающаго въ пониманіе вопроса.