Эмиль Золя, Боборыкин Петр Дмитриевич, Год: 1882 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 55 минут(ы)

(біографическій очеркъ).

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Ни одному романисту не посчастливилось такъ, какъ Золя, въ нашей журнальной и газетной критик. Но это слово ‘посчастливилось’ приходится употреблять здсь въ двоякомъ смысл. Онъ сдлался въ нсколько лтъ чрезвычайно популярнымъ у насъ. Прежде чмъ стали о немъ высказываться русскіе рецензенты и литературные репортеры, большая публика встрчала съ живйшимъ интересомъ каждый новый романъ его. Но съ нкоторыхъ поръ (уже не мене трехъ — четырехъ лтъ) въ журнальной и газетной пресс стали его походя задвать. Сначала раздавались возгласы разныхъ литературныхъ старичковъ, всякихъ ненавистниковъ новаго творчества, а потомъ и среди либераловъ, и среди радикаловъ все чаще и чаще проскакивали выходки раздраженнаго чувства, обвиненія и приговоры во имя морали, общественныхъ и художественныхъ идеаловъ. Два романа всего боле волновали и публику, и прессу,— Assommoir и Nana. По поводу Assommoir’а у насъ Золя стали обвинять почти совершенно такъ, какъ и въ Париж — извстная доля демократической печати: будто бы онъ оклеветалъ рабочій классъ и выказалъ свое злобное и презрительное отношеніе къ парижскому народу. Русская критика, даже и боле сочувственная къ Золя, не хотла объяснить причинъ огромнаго интереса, съ какимъ читался у насъ этотъ романъ. Она не желала также показать: до какой степени Золя ушелъ дальше всхъ бытовыхъ романистовъ, занимавшихся рабочимъ людомъ, какой громадный матеріалъ съумлъ онъ уложить въ рамки беллетристическаго произведенія, сколько смлости и новизны пріемовъ потрачено имъ на обработку этого матеріала, сколько правды бъ колорит и тон. Что же мудренаго посл того, что такая вещь, какъ ‘Нана’, вызвала цлый ассортиментъ рзкихъ выходокъ, гд звучала брезгливость, не руководимая боле широкимъ художественнымъ чувствомъ и большей глубиной пониманія.

Критическія статьи Золя,— рядъ его исповданій вры, появлявшихся въ русскомъ журнал,— усилили то недоразумніе, какое до сихъ поръ раздляетъ критику, недружелюбную къ Золя и массу публики, любящей его романы. Золя, конечно, боле всхъ своихъ сверстниковъ задвалъ и авторитетныя имена, и господствующія направленія въ литератур. Повторяя почти одно и то же во множеств статей и этюдовъ, съ упорствомъ отстаивая свои взгляды и приговоры, онъ составилъ себ имя человка, черезчуръ преисполненнаго сознаніемъ своей непогршимости, слишкомъ открыто и безцеремонно предающагося культу собственной личности. Такой взглядъ на него сложился и въ Париж и у насъ, и все боле и боле мшаетъ правдивому и цльному отношенію къ этому крупнйшему творческому организму, созданному нашей эпохой.

Много повредилъ себ Золя и тмъ, что далъ поводъ кричать объ его неумренномъ желаніи сдлаться главою школы. Пошловатыя газеты, распространенныя на бульвар, подцпили это и раздули въ цлое преступленіе. Мн уже представлялся случай говорить въ печати о томъ, что такое школа Золя, на кого можно смотрть, какъ на его ближайшихъ послдователей, и дйствительно-ли онъ старался создать свою собственную литературную церковь и сдлаться главнымъ жрецомъ ея. Повторю здсь, что вс молодые беллетристы, получившіе клички ‘золаистовъ’, или ‘меданцевъ’ (отъ слова Mdan, мстность, гд стоитъ дача Золя) сами пришли къ нему, добровольно признали авторитетъ его таланта, находятся съ нимъ въ отношеніяхъ младшихъ товарищей, смотрятъ на него достаточно смло и безпристрастно и сохраняютъ каждый свою литературную самобытность. Золя дйствительно любитъ этихъ молодыхъ людей, всячески ихъ поддерживаетъ и въ послдніе два, три года слишкомъ часто говорилъ о нихъ въ печати. Это скоре вредило, чмъ помогало имъ. Такая натура, какъ Золя, непремнно должна преувеличивать нсколько достоинства и таланты своихъ друзей и послдователей. И не потому, чтобы энтузіазмъ преобладалъ въ немъ, а потому, что онъ туго сближается съ людьми и живетъ въ самомъ тсномъ кружк, на которомъ и сосредоточиваетъ свои симпатіи.

Доказательствомъ того, что послдователи Золя, изъ самыхъ близкихъ къ нему людей, не теряютъ способности честнаго отношенія къ нему, можетъ служить книжка, вышедшая въ начал этого года. Авторъ ея, Поль Алекси, одинъ изъ золаистовъ, землякъ Золя, стоящій къ нему всего ближе, но по таланту далеко не первый въ этой групп. Книжка, озаглавленная ‘Еmіlе Zola — дружескія замтки’, конечно, преисполнена самой сильной симпатіи къ знаменитому романисту и преклоненіемъ передъ его творческой силой и значеніемъ въ исторіи романа, но она даетъ самый лучшій отвтъ на все то, что въ послдніе годы раздавалось и во Франціи и у насъ задорнаго, непродуманнаго и явно лживаго объ автор ‘Ругоновъ’. Врядъ ли даже во французской литератур появлялся такой обстоятельный критико-біографическій этюдъ про какого нибудь извстнаго автора въ то время, когда онъ еще въ полномъ разцвт своихъ силъ. Это опять повредитъ Золя. Наврно говорили и будутъ говорить, что книжка Поля Алекси есть переодтая реклама, заказанная учителемъ ученику. Но жизнь Золя,— въ сущности небогатая происшествіями, прошедшая безъ всякаго вншняго блеска, очень долго была подъ гнетомъ безвстнаго труда,— и не въ однихъ его ученикахъ и пріятеляхъ вызвала уже живйшее сочувствіе, яркій умственный интересъ. Иностранные критики и корреспонденты являлись къ Золя и выспрашивали его о подробностяхъ его творческой работы. Не говоря уже о восторженномъ поклонник Золя,— даровитомъ итальянскомъ писател Эдмондо де-Амичисъ, который раньше Поля Алекси разсказалъ про свое знакомство съ Золя и про то, какъ онъ работаетъ — и въ нмецкихъ литературныхъ журналахъ и газетахъ появилось нсколько такихъ же подробныхъ и сочувственныхъ характеристикъ. Этотъ неутомимый и упорный работникъ возбуждаетъ особое любопытство. Всмъ хочется знать, какъ дошелъ онъ до теперешняго своего искусства и умнья такъ непрерывно и настойчиво выполнять свою обширнйшую творческую программу. Я лично убдился въ томъ, какъ живо публика отнеслась къ автобіографическому письму, которое я получилъ, еще въ 1876 году, отъ Золя и сообщилъ на моихъ публичныхъ лекціяхъ о французскихъ реалистахъ, напечатанныхъ въ ‘Отеч. Запискахъ’.

Найдутся, конечно, люди, фарисейски проповдующіе литераторскую скромность. Они скажутъ, пожалуй, что Золя самъ долженъ былъ воздержать своего пріятеля и послдователя отъ составленія цлой книжки о себ. Быть можетъ, другой такъ бы и поступилъ, безъ всякой придирчивости позволительно замтить, что Золя вовсе не образецъ скромности. Но для насъ важно не то, въ какой степени онъ безупреченъ, а то: какъ въ этой личности ярко сказались типичныя черты эпохи. Намъ занимателенъ весь умственный складъ этого необыкновеннаго литературнаго работника. Онъ показалъ на дл, чего можетъ достигнуть талантъ, съ поддержкой крупнаго и систематическаго ума, и съ глубокой любовью къ своему труду, къ задач искусства, къ званію писателя. Не мудрено, что такой человкъ, добившись наконецъ всеобщаго признанія своихъ силъ и видя, что все-таки устарлые идеи и вкусы романтизма еще не сданы въ архивъ, не могъ долгое время отказаться отъ воинственнаго тона, долженъ былъ часто говорить о своей борьб, пользовался всякимъ случаемъ, что бы поднять творчество и науку, передъ которой онъ преклоняется, на ту высоту, куда не допускаетъ ихъ ежедневная общественная и политическая суета. Вотъ это-то ярко-развитое самосознаніе художника и творца, въ связи съ развитымъ въ Золя уваженіемъ ко всякому толковому и реальному длу, къ точному знанію, къ трезвости и положительности, и заставляло его смло и даже дерзко выступать противъ ходячихъ политическихъ фразъ и общихъ мстъ. Его возмущаетъ постоянная ‘игра въ политику’, не основанная на ясныхъ и трезвыхъ понятіяхъ. Не мудрено, что онъ позволилъ себ воскликнуть: ‘республика должна сдлаться натуралистической!’ Во всхъ этихъ рзкостяхъ и смлостяхъ мы узнаемъ пролетарія ХІХ-го вка, избравшаго своей областью умственный трудъ. Онъ самъ пробилъ себ дорогу и уже наложилъ печать своей личности на цлую полосу литературнаго движенія. И тмъ умстне является теперь подробное изображеніе внутренней жизни этого необыкновеннаго работника, что онъ покончилъ уже съ тревожнымъ, воинствующимъ періодомъ своей дятельности. Теперь Золя желаетъ предаться исключительно художественному творчеству, въ тишин и самообладаніи докончить свою двадцатитомную ‘Естественную и соціальную исторію одного семейства’. Все, что ему хотлось высказать, какъ критику, онъ ужь высказалъ. Ему не нужна новая критическая кампанія. Цлый годъ бесдовалъ онъ и о разныхъ общественныхъ вопросахъ съ мильонной бульварной публикой въ газет ‘Фигаро’, чего бы могъ и не длать, еслибъ былъ мене увренъ въ томъ, что репутація газеты не можетъ ему повредить. Жизнь его пойдетъ по тому же руслу. Пока достанетъ силъ, этотъ работникъ не положитъ пера. Его голова устроена наполовину для художественныхъ образовъ, на половину для научныхъ обобщеній и классификацій. Есть и еще одна сторона, которая до сихъ поръ скрывалась за безцеремоннымъ и крутымъ реализмомъ его жизненныхъ изображеній. Въ Золя все сильне и сильне выступаетъ моралистъ. И надо желать, чтобы моралистъ никогда не мшалъ художнику, взявшему своимъ идеаломъ научную правду.

П. Боборыкинъ.

I.
Происхожденіе Золя.

Втораго апрля 1840 г. въ самомъ центр Парижа, въ двухъ шагахъ отъ бульваровъ, биржи и рынка, въ узенькой улиц Сенъ-Жозефъ родился Эмиль Золя отъ матери-француженки и отца-итальянца.

Фамилія Золя извстна въ Венеціи уже съ прошлаго столтія. Одинъ изъ Золя былъ женатъ на двушк съ острова Корфу. Отъ этого брака родился, въ 1796 г., Франсуа Золя,— отецъ французскаго романиста.

Франсуа Золя было 8 лтъ, когда Наполеонъ І-й сталъ императоромъ. Еще очень молодымъ, онъ поступилъ въ артиллерію и въ 1813 году дрался въ войскахъ принца Евгенія, въ званіи офицера. Но когда, посл паденія Наполеона, Венеція подпала подъ австрійское владычество, Золя вышелъ въ отставку и сталъ инженеромъ. Онъ много писалъ по своей спеціальности и, между прочимъ, его книга Trattato dinivellazione доставила ему званіе члена падуанской академіи и медаль отъ короля голландскаго. Австрійское владычество все тяжеле и тяжеле отзывалось на Венеціи. Посл долгихъ колебаній, бывшій офицеръ принца Евгенія ршилъ экспатрироваться. Тутъ для Золя отца начинаются долгіе годы странствованій по Европ. Онъ строитъ одну изъ первыхъ желзныхъ дорогъ въ Германіи, затмъ детъ въ Голландію, оттуда въ Англію. Наконецъ, въ 1830 г., онъ появляется во Франціи, гд и живетъ до самой смерти.

Франсуа Золя высадился въ Марсел. Этотъ шумный, веселый и блестящій городъ сразу привлекъ къ себ венеціанца, не могшаго аклиматизироваться ни среди вчной мглы Голландіи, ни въ скучныхъ лондонскихъ туманахъ. Здсь онъ сразу окунулся въ атмосферу дловыхъ интересовъ торговли, промышленности и широкихъ замысловъ, гд онъ могъ приложить и свои силы. Онъ ршился поселиться здсь и открылъ кабинетъ гражданскаго инженера. Но такая дятельность не надолго удовлетворила Франсуа Золя. Ему тогда стукнуло сорокъ лтъ,— возрастъ, когда хочется отдаться какому нибудь большому длу. Франсуа Золя захотлось послужить чмъ нибудь на пользу стран и увковчить свое имя. Марсель живетъ только моремъ, своей морской торговлей, а между тмъ его портъ давно былъ признанъ неудовлетворительнымъ. Посл тщательныхъ изысканій и изученія мстности, посл долгихъ размышленій, Золя выработалъ проэктъ новаго порта. Но этотъ проэктъ, не смотря на вс хлопоты, на поздку въ Парижъ,— не былъ принятъ. Франсуа Золя не унывалъ. Онъ сталъ искать вн Марселя приложенія своимъ знаніямъ и силамъ. Въ тридцати километрахъ отъ Марселя лежитъ городъ Эксъ, прежняя столица Прованса. Золя часто 1 приходилось здить въ этотъ провансальскій Версаль. Онъ замтилъ,, что на лто вс его фонтаны пересыхаютъ. Городъ бдствуетъ безъ воды, и нтъ настолько средствъ, какъ напр. у Марселя, чтобы перемнять теченіе сосдней рки. Золя задумалъ провести сюда воду. Онъ начинаетъ часто здить въ Эксъ, изучаетъ окрестности и, наконецъ, находитъ котловину, въ которую стекаютъ воды посл дождя. Франсуа Золя ршилъ запрудить эту котловину и провести изъ нея въ городъ каналъ.

Съ этого времени, съ 1837 г. Ф. Золя весь отдается своему новому проэкту. Ему пришлось отъискипать средства, образовать цлое общество, подчиняться мстнымъ властямъ, преодолвать всевозможныя мелкія препятствія и здить нсколько разъ въ Парижъ. Въ одну изъ такихъ поздокъ, въ 1839 г., онъ женился на очень красивой, но бдной двушк, девятнадцати лтъ, родомъ изъ Дурдана. Франсуа Золя увидалъ ее, влюбился и забылъ на нкоторое время свой проэктъ. Но потомъ отдался ему еще съ большей энергіей. Онъ познакомился съ Тьеромъ и получилъ его протекцію. Но ‘королевскій декретъ’, котораго съ такой настойчивостью добивался Золя, былъ ему данъ только въ 1846 г., т. е. ровно черезъ десять лтъ неустанныхъ хлопотъ. Вся семья перехала въ Эксъ, и Франсуа Золя могъ приступить къ работамъ, такъ давно задуманнымъ имъ. Ему тогда было только пятьдесятъ одинъ годъ. Онъ былъ совершенно бодръ и здоровъ. Еще немного лтъ, и должна былъ осуществиться его давнишняя мечта — увковчить свое имя въ стран и обезпечить семью. И вдругъ — случайная простуда, плевритъ и смерть. Черезъ три мсяца посл того, какъ Франсуа Золя присутствовалъ, держа за руку сына, при закладк работъ, онъ умиралъ въ одной изъ гостинницъ Марселя, куда пріхалъ по длу на два дня. Эмиль Золя описалъ смерть отца въ Page d’amour, когда мадамъ Гранжанъ разсказываетъ о смерти мужа въ гостинниц незнакомаго города, среди неразобранныхъ сундуковъ, равнодушныхъ лицъ и всей отельной сутолоки.

Тло Франсуа Золя было перевезено въ Эксъ и похоронено на городскомъ кладбищ. Уже гораздо позже, въ благодарность къ его заслугамъ, городъ назвалъ одинъ изъ своихъ бульваровъ ‘бульваромъ Франсуа Золя’.

Инженеръ оставилъ посл себя молодую вдову и маленькаго сына. Все наслдство заключалось въ проэкт и начатыхъ работахъ. Каналъ былъ оконченъ не такъ, какъ его задумалъ Франсуа Золя — его проэктъ улучшили и расширили. Но благодарное экское населеніе и до сихъ поръ зоветъ его ‘каналомъ Золя’.

II.
Дтство.

Когда отецъ умеръ, Эмилю Золя было только семь лтъ. У матери на рукахъ осталось громадное дло, отъ котораго зависла не только обезпеченность, но и существованіе цлой семьи. Съ первыхъ же лтъ пришлось очень бдствовать. Понадобилось продать все лишнее въ дом и перехать на боле скромную квартиру. Родители г-жи Золя жили вмст съ нею и вначал помогали ей, чмъ могли. Но процессъ требовалъ большихъ издержекъ, и семь бывшаго инженера угрожала нищета.

Среди всего этого, только маленькому Эмилю жилось прекрасно. Мать въ немъ души не чаяла, бабушка баловала какъ могла. Ему была дана полная свобода и въ восемь лтъ онъ не зналъ даже азбуки. Его опредлили въ пансіонъ Изоара, существующій и до сихъ поръ въ Экс. Въ пансіон Эмиль пользуется такой же свободой, какъ дома: бгаетъ въ саду, лазитъ по деревьямъ, уходитъ гулять. И здсь примняется та же система воспитанія: ‘не надо противорчить ему’. Золя остается въ пансіон до двнадцати лтъ.

Обднвшая семья должна была перехать за городъ, гд жить дешевле. Тутъ-то Эмиль и Проникся любовью къ природ, составляющей всегда поэтическую сторону его реалистическихъ произведеній. Въ пансіон у него было два друга: Соляри и Маріусъ Ру. Соляри сдлался впослдствіи скульпторомъ, а Маріусъ Ру романистомъ и редакторомъ ‘Petit Journal’.

Въ 1852 году Золя оставляетъ пансіонъ и поступаетъ въ мстный коллежъ. Сначала онъ учится плохо, но, понявъ, что средства семьи съ каждымъ днемъ уменьшаются, что ему придется самому пробивать себ дорогу, онъ становится лучшимъ ученикомъ и переходитъ изъ восьмаго І класса прямо въ шестой. Уже въ коллеж изъ него выработался тотъ добросовстный работникъ, какимъ онъ остается и до сихъ поръ. Те, перь, когда романы Золя увлекаютъ весь міръ, когда его слава гремитъ,— онъ пишетъ такъ же методично и аккуратно, какъ прежде. Онъ и зимой и лтомъ встаетъ въ одинъ и тотъ же часъ, стъ одно яйцо и садится за работу въ широкое кресло Louis XIII. На стол все тщательно прибрано: чернилица, бюваръ, перья, бумага — на своемъ мст. Золя прежде всего ‘длаетъ туалетъ своего пера’, т. е. счищаетъ съ него насохшія чернила и принимается писать, часто съ половины начатой фразы, не перечитывая того, что было написано наканун, какъ длаютъ почти вс. И онъ не встанетъ съ мста, пока не напишетъ того, что положилъ себ писать каждый день: четыре страницы обыкновенной писчей бумаги, строчекъ въ тридцать страница, безъ полей. Пишетъ онъ сжато, четко и почти безъ помарокъ. Только по четыре страницы, но зато каждый день, каждый день. Это та же капля, пробивающая въ конц концовъ камень. Изъ страницъ образуются главы, изъ главъ томы, изъ томовъ выростаетъ громадное произведеніе, какъ гигантскій дубъ, которому суждено высоко подняться въ лсу человческихъ произведеній. А авторъ остается тмъ же добросовстнымъ труженикомъ, какимъ былъ и въ экскомъ коллеж, и мечтаетъ часто только о томъ, какъ онъ подпишетъ ‘конецъ’ въ послднемъ роман ‘Ругоны-Маккаръ’.

Золя началъ писать уже въ коллеж. Онъ сочинилъ большой историческій романъ временъ крестовыхъ походовъ, нсколько стихотвореній, и комедію въ 3-хъ дйствіяхъ, подъ названіемъ: ‘Enfonc le pion’. Романъ написанъ чуть ли не въ восьмомъ класс. Золя сохранилъ рукопись, потому что иметъ привычку сохранять каждую бумажку: замтки, наброски, прежнія статьи, дловыя письма, простыя записки. Пріятели подшучиваютъ надъ нимъ, что онъ съ сожалніемъ рветъ счеты отъ прачки. Рукопись своего перваго романа онъ и самъ не можетъ разобрать, такъ она непонятно написана. Стихи онъ началъ писать уже гораздо позже, въ четвертомъ класс, и продолжалъ ихъ въ третьемъ и второмъ, когда самъ увлекался поэтами.

Свобода, положенная въ основу воспитанія Золя, росла съ каждымъ годомъ. Въ коллеж онъ выбираетъ себ двухъ друзей и создаетъ свою особую жизнь. Бдность семьи не касается его. Онъ богатъ стремленіями, чувствомъ и воображеніемъ. Началась пора лихорадочнаго и страстнаго чтенія. Друзья Золя — Сезаннъ и Баллъ — доставали книги, передавали другъ другу свои впечатлнія, спорили. Читали по большей части поэтовъ, романовъ не любили, съ Бальзакомъ еще совсмъ не были знакомы. Потомъ вс трое сами начали писать стихи, но не надолго. Впослдствіи Сезаннъ сталъ художникомъ — эмирессіонистомъ, Баллъ — профессоромъ политехнической школы, а Эмиль Золя — Эмилемъ Золя.

Однимъ изъ самыхъ любимыхъ воспоминаній Золя остается и до сихъ поръ его юность въ компаніи этихъ двухъ друзей. Женскаго общества они совсмъ не знали, въ кафе не ходили, на общество Экса смотрли немного свысока и нигд не бывали, кром одного своего товарища Маргери, пустившаго себ, поздне, пулю въ лобъ. Золя подружила съ Маргери любовь къ музык. Авторъ Assomoir’а игралъ когда то на кларнет и даже разъ участвовалъ, какъ исполнитель, въ какой-то процессіи.

Въ театръ ходили довольно часто. Золя видлъ восемнадцать разъ ‘Блую Даму’ и тридцать шесть разъ ‘Иельскую башню’. Но самымъ большимъ праздникомъ для троихъ друзей былъ не театръ, не музыка, не игра, не женщины,— а природа. Они пользовались каждымъ свободнымъ днемъ и уходили за городъ, въ лсъ, на охоту или на рыбную ловлю. Съ вечера приготовятъ провизію, уложатъ въ корзины, заберутъ книгъ и на разсвт уже отправляются въ путь. Къ десяти часамъ утра, какъ только солнце начнетъ припекать, они длаютъ первый привалъ, гд нибудь въ тни, подъ большимъ деревомъ. Балль раскладываетъ огонь, Золя готовитъ завтракъ, Сезаннъ приправляетъ салатъ. Посл отдыха, они расходятся въ разныя стороны на охоту и, ничего не убивъ, собираются вс вмст, складываютъ ружья и начинаютъ читать. Сначала любимцемъ ихъ былъ Викторъ Гюго, потомъ Мюссе. Онъ-то и влилъ въ Золя такую любовь къ жизни. Вечеромъ три друга возвращаются домой, разсуждая о прочитанномъ, порою споря, иногда декламируя стихи, при свт звздъ.

Разъ они ршились провести всю ночь въ лсу. Нашли пещеру между двумя скалами, натаскали туда травы и моху, сдлали себ постели и улеглись. Вдругъ погода испортилась, поднялся втеръ. Надъ ихъ головами начали кружиться летучія мыши. Они не выдержали и убжали изъ пещеры, устроивъ себ изъ ночлега красивое зрлище, они зажгли приготовленныя постели и смотрли, какъ метались летучія мыши съ криками и завываніями шекспировскихъ колдуній.

Такой беззаботной жизни скоро пришелъ конецъ. Средства семьи Золя все уменьшались и уменьшались. Пришлось продать мебель, перемнить квартиру. Въ 1857 г. они перешли въ крошечную квартиру изъ двухъ комнатъ. Скоро умерла бабушка, наступила настоящая бдность. Все, что можно было продать — продано, кругомъ всмъ задолжали, и процессъ.— единственная надежда семьи,— остановленъ за недостаткомъ средствъ вести его. Золя уже перешелъ во второй классъ, когда мать его внезапно ухала въ Парижъ, хлопотать насчетъ процесса у бывшихъ покровителей мужа. Черезъ нсколько времени Эмиль получилъ письмо отъ матери:— продать послднія вещи и хать сейчасъ же въ Парижъ.

Золя распростился со своими товарищами, съ дорогими ему уголками Прованса, и безъ денегъ, безъ надежды на будущее, пустился въ путь.

III.
Конецъ ученья въ Парижъ.

Въ одинъ изъ февральскихъ вечеровъ 1858 г. Эмиль Золя явился въ Парижъ. Ему было, тогда восемнадцать лтъ.

Мать уже раньше похлопотала за него, и Эмиль сейчасъ-же поступилъ въ лицей св. Людовика. Посл живыхъ, бойкихъ южанъ, товарищей по коллежу въ Экс, — здсь его поразила необыкновенная сдержанность и холодность парижскихъ мальчиковъ. Золя былъ старше ихъ, бдне, и стснялся своего южнаго выговора. Онъ сталъ жить особнякомъ, вспоминая постоянно свое свободное дтство, старыхъ друзей и милый Провансъ. Въ Экс онъ былъ изъ первыхъ учениковъ, — здсь сталъ двадцатымъ и только во французскихъ сочиненіяхъ всегда считался первымъ. Разъ была дана тема: ‘Слпой Мильтонъ диктуетъ своей старшей дочери, въ то время, какъ младшая играетъ на арф’. Профессоръ Левассёръ, членъ академіи нравственныхъ и политическихъ наукъ, пришелъ въ такой восторгъ отъ сочиненія Золя, что, прочитавъ его въ слухъ всему классу, торжественно предсказалъ молодому лицеисту громкую будущность.

Мало занимаясь уроками, Золя все свободное время отдаетъ чтенію: Гюго, Мюссе, Раблэ и Монтанъ замняютъ ему профессоровъ. Они научаютъ его любить поэзію и хорошую прозу. Золя продолжаетъ длиться, впечатлніями съ Сезанномъ и Баллемъ. Онъ пишетъ имъ длиннйшія письма, гд разсказываетъ про скучную жизнь въ лице, о томъ, что читалъ онъ, что пробуетъ писать. Въ этихъ письмахъ найдешь стихи и прозу, дтскіе порывы и проблески таланта, скрытыя слезы и надежды на будущее. Въ нкоторыхъ разсужденіяхъ чисто философскаго характера уже проглядываетъ будущій мыслитель и критикъ.

По окончаніи учебнаго года, мать отпустила Эмиля на лто въ Эксъ. Здсь онъ возобновилъ старую дружбу съ Сезанномъ и Баллемъ, а вмст съ нею возобновились и прогулки, и охота, и чтеніе вслухъ, и споры. Золя остался въ восторг отъ проведеннаго лта. Вернувшись въ Парижъ, онъ сейчасъ же серьезно заболлъ. Это не могло не отразиться на его занятіяхъ. Весь послдній годъ въ лице онъ учился такъ же плохо, какъ и раньше, опять очень много читалъ, писалъ, а уроками почти не занимался. По пришелъ конецъ курса. Ему было уже девятнадцать лтъ. Желаніе поскоре стать на ноги и имть возможность помогать матери — побудило его держать сейчасъ же экзаменъ на баккалавра. Письменное испытаніе сошло отлично:— Золя записали вторымъ. Физика, химія, естественная исторія — очень хорошо. Математика, алгебра и тригонометрія — хорошо. Остался только экзаменъ литературы, и Золя послалъ одного изъ своихъ товарищей къ матери обрадовать ее своими успхами.

— Скажите мн годъ смерти Карла Великаго? обратился къ Золя экзаменаторъ.

Золя смутился, помолчалъ и наконецъ пробормоталъ что-то. Онъ ошибся на цлыхъ пятьсотъ лтъ! Объясненіе одной изъ басенъ Лафонтэна окончательно сгубило Золя. Профессоръ и слушать не хотлъ его романтическихъ взглядовъ на Лафонтэна и прямо перешелъ къ нмецкому языку. Эмиль не съумлъ прочесть двухъ фразъ. Экзаменъ кончился. Золя поставили нуль и, не смотря на ходатайство остальныхъ профессоровъ, ему не дали званія баккалавра.

На лто Золя опять отправился въ Провансъ. Т-же постоянныя прогулки по деревнямъ, то же чтеніе, т же разговоры. Посл вакацій, Золя захотлось попытаться еще разъ достать завтный дипломъ. Онъ похалъ въ Марсель, но провалился на первомъ же письменномъ испытаніи. Это было въ ноябр 1859 года. Эмиль Золя вернулся въ Парижъ, гд ему пришлось прямо столкнуться съ суровой дйствительностью.

IV.
Первая борьба съ жизнью.

Передъ Золя сейчасъ-же всталъ грозный вопросъ: ‘чмъ жить?’ Надо было сть, пить, одваться. Посл многихъ стараній, онъ досталъ черезъ г. Лабо, выхлопотавшаго для него стипендію въ лице, мсто надсмотрщика на докахъ. Онъ получалъ шестьдесятъ франковъ въ мсяцъ жалованья и не могъ разсчитывать на прибавку. Черезъ два мсяца онъ бросилъ это мсто и цлыхъ два года велъ цыганскую жизнь, безъ всякихъ средствъ, безъ положенія, безъ работы. Тутъ ему пришлось испытать всевозможныя лишенія:— онъ не додалъ, недосыпалъ, мерзъ въ своей холодной квартирк, заложилъ все, что только могъ заложить. Но онъ и до сихъ поръ съ удовольствіемъ вспоминаетъ эти два года, полные лишеній, но зато богатые свтлыми надеждами. Онъ тогда писалъ стихи, только стихи. Писалъ письма своимъ товарищамъ — изліянія на десяткахъ страницъ, гд онъ высказывалъ вс свои мысли и мечты. О литератур, какъ о профессіи, онъ не смлъ и думать. Увидть свое имя на обертк книги, выставленной въ окн книжнаго магазина, ему казалось такъ же несбыточнымъ, какъ жениться на какой нибудь сказочной царевн., но онъ уже страстно любилъ литературу. Только ею и жилъ онъ. Золя нигд не бывалъ, ни съ кмъ не знакомился, не тратилъ ни одного су на удовольствіе. Единственнымъ и огромнымъ наслажденіемъ для него было читать у букинистовъ, на набережной, все, что попадалось подъ руку. Онъ цлыми днями простаивалъ, въ своемъ истертомъ зеленоватомъ пальто, не смотря на холодъ и втеръ, въ этой даровой читальн подъ открытымъ небомъ.

Какъ часто, въ минуты полнаго удовлетворенія, Золя возвращается воспоминаніями къ этому времени. Онъ какъ-то говорилъ Полю Алекси: ‘У меня не было денегъ, я не зналъ, что будетъ со мною, а все-таки было хорошо! Молодость!… Первыя литературныя увлеченія! Беззаботность!.. Когда я возвращался домой, начитавшись вдоволь на набережной или до свта нагулявшись, я съдалъ яблоко и садился работать. Я сочинялъ стихи, писалъ мои первыя сказки… Я былъ счастливъ. О дровахъ нечего было и думать,— они стоили слишкомъ дорого. Только по праздникамъ я позволялъ себ купить немного табаку и свчку въ три су. Свча была роскошью: она давала возможность цлую ночь заниматься литературой’…

Теперь Золя не работаетъ по ночамъ. Теперь онъ и не пишетъ стиховъ. Теперь у него всегда есть запасъ хорошихъ сигаръ, но только для гостей:— самому Золя курить запрещено.

Въ октябр 1860 г. въ Парижъ пріхалъ Сезаннъ. Золя поселился съ нимъ вдвоемъ, въ маленькой пристройк надъ шестымъ этажемъ. Передъ ихъ комнатой была терраса, откуда весь Парижъ былъ какъ на ладони. Часто Золя показывалъ на него Сезанну, говоря, что надо завоевать его. Въ этой комнат написана одна изъ первыхъ сказокъ Пинон, Le carnet de danse, и Paolo, большая поэма, подражаніе Мюссэ. За годъ передъ этимъ, въ Экс, Золя написалъ свою первую поэму Rodolpho.

Въ 1861 г. онъ перехалъ на другую квартиру, еще хуже первой. Это былъ просто бельведеръ, нчто въ род клтки, поставленной на крыш. Говорили, что здсь когда-то жилъ Бернарденъ-де-Сенъ-Пьерръ. Въ этой клтк Золя написалъ еще поэму: L’arienne. Тутъ у него даже не было печки. Бывало, будущій авторъ Assommoir’а, ежась отъ холода, съ красными руками и носомъ, навалитъ на себя все, что у него есть, и, не вставая съ постели, пишетъ карандашемъ стихи. На двор холодъ, снгъ, втеръ. Съ этой квартиры пришлось опять перебраться. Золя попалъ въ меблированныя комнаты, занимаемыя большею частью студентами. Чего только не наслушался онъ черезъ тонкія стнки номеровъ! Здсь ему жилось хуже всего. Питался онъ хлбомъ и сыромъ, иногда однимъ только хлбомъ. Порой и его не было! Почти все платье уже было заложено, зачастую приходилось сидть дома, закутаннымъ въ одяло. Онъ называлъ это: ‘представлять араба’. Разъ онъ обгалъ весь кварталъ и не могъ нигд занять денегъ на обдъ. Онъ, въ отчаяніи, снялъ послднее пальто и вернулся домой въ одной рубашк, при нсколькихъ градусахъ мороза.

И не смотря на все это, самъ Золя говоритъ, что у него не было боле счастливаго времени въ жизни. Физическая пища была плоха, зато умственной было вдоволь. Онъ ясно созналъ, что неспособенъ ни къ какой другой карьер, кром литературной, и весь отдался этой, такъ страстно любимой имъ, литератур. Онъ собралъ свои три поэмы подъ одно общее названіе L’а ш о и г eu se comdie. Первая изъ нихъ — Rodolphe — представляла какъ бы адъ, адъ любви! Вторая — L’arienne — чистилище, и Paolo — небо. Надо было найти издателя. Но застнчивый Золя не ршился искать его и отложилъ ‘Любовную комедію’ въ ящикъ, а самъ занялся новой трилогіей, гораздо шире задуманной. Въ La Gense должны были входить три поэмы научнаго и философскаго характера. Въ первой онъ хотлъ описать ‘Происхожденіе міра’ по послднимъ выводамъ современной науки, во второй ‘Человчество’ — всеобщую исторію до нашихъ временъ — и, наконецъ, въ третьей воспть человка, высоко поднявшагося надо всмъ существующимъ, ‘человка будущаго’, человка, ставшаго Богомъ. Но Золя не выполнилъ этихъ широкихъ замысловъ: — онъ остановился на первыхъ восьми строчкахъ. На такую работу надо было положить всю жизнь.

Въ конц этого ужаснаго для Золя 1861-го года, онъ, по рекомендацію Будэ, получаетъ мсто въ книжномъ магазин Гашетта, на сто франковъ въ мсяцъ. Въ первое время, вся его обязанность состояла въ завязываніи пакетовъ, потомъ ужь онъ получилъ повышеніе. Во всякомъ случа, существованіе его было обезпечено. Золя былъ спасенъ.

Но въ слишкомъ правильной и нормальной жизни есть свои неудобства. Золя почувствовалъ, что онъ не свободенъ, что не можетъ много читать, хотя и окруженъ книгами. Онъ сталъ скучать за своимъ столикомъ у окна, въ книжномъ магазин.

Вс вечера и праздники онъ продолжаетъ писать, но уже не стихи, а прозу. Работаетъ онъ сначала очень медленно: по одной страниц въ вечеръ, тщательно отдлывая каждую фразу.

Для Эмиля Золя кончилась пора крайней нужды, хотя настоящаго довольства еще не было. Приходилось перебиваться изо-дня въ день почти десять лтъ. Но служба у Гашетта, кром матеріальной поддержки была полезна для него тмъ, что здсь онъ окончилъ свое литературное образованіе. Въ постоянныхъ столкновеніяхъ съ писателями и журналистами онъ набрался очень много житейской мудрости. Тэнъ, Абу, Амедэ Апгаръ, Прево-Парадоль и многіе другіе, имвшіе дла съ издателемъ Гашеттомъ, постоянно приходили къ нему. Но едва ли кто нибудь изъ нихъ въ скромномъ служащемъ книжнаго магазина пред. чувствовалъ будущее свтило. Золя и тутъ ни съ кмъ не подружился. Онъ оставался вренъ своимъ прежнимъ друзьямъ, перехавшимъ теперь въ Парижъ. Поль Сезаннъ занимался живописью, а Баллъ поступилъ въ политехническую школу. Въэто время Золя положилъ начало своимъ пріемамъ по четвергамъ, продолжающимся и до сихъ поръ.

Тмъ временемъ онъ пріобртаетъ у Гашетта все боле и боле прочное положеніе. Издатель смотритъ уже на него не какъ на простаго прикащика, а какъ на человка съ дарованіемъ. Онъ хотя и отказалъ Золя въ изданіи его ‘Любовной комедіи’, но сталъ отличать его и давать ему время отъ времени нкоторыя работы.

Днемъ — Золя сидлъ въ магазин, а всю ночь работалъ дома. Привычка писать по ночамъ сдлалась до того сильна, что онъ въ праздники закрывалъ ставни, чтобы имть возможность работать при свчахъ. Къ началу 1864 г. у Золя уже набрался цлый томъ прозы. Онъ попытался издать его, но отдалъ не Гашетту, а Гетцелю, и 24-го октября 1864 г., посл многихъ волненій, Золя увидалъ первую книжку своихъ сочиненій Les contes Ninon, изданную Лакруа. Въ 1865 г. Золя напечаталъ нсколько статей въ Petit Journal, въ Lа vie parisienne, а въ Ліонскомъ Salut public онъ ведетъ цлый рядъ литературныхъ статей, изданныхъ позже отдльной книгой подъ заглавіемъ Mes haines. Наконецъ, въ этомъ же году онъ печатаетъ La confession de Claude, изданіе того-же Лакруа. Тутъ ужь онъ ршился оставить службу и цликомъ отдаться литератур. Такимъ образомъ, въ шесть лтъ (1859 — 1865) Золя, испытавъ страшную нужду, холодъ и голодъ, выбивается на широкую дорогу силой воли, талантомъ, неустанной работой.

V.
Литературная борьба.

Жить перомъ и имть врный ежемсячный заработокъ — на первыхъ порахъ очень трудно. Романъ приноситъ очень мало начинающему писателю, театръ выгодне, но нужна протекція. Золя увидлъ, что ему необходимо пристроиться къ какому нибудь журналу.

Въ послдніе годы во Франціи, рядомъ съ большими политическими журналами, гд литератур отводится послдняя страница, между объявленіями, — выдвинулась такъ называемая ‘мелкая пресса’, гд политика отодвинута на второй планъ, а главное мсто отдано литератур. Вильмессанъ, создавшій такую прессу, основалъ, кром Fіgaro, еще ежедневный журналъ Evnеmеnt.

Золя приходилось часто видать у Гашетта зятя Вильмессана — г. Бурдэна. Посовтовавшись съ нимъ, Золя написалъ Вильмессану письмо, столковался съ нимъ и взялъ на себя отдлъ разбора новыхъ книгъ въ газет. Редакторъ остался такъ доволенъ своимъ сотрудникомъ, что сейчасъ же назначилъ ему пятьсотъ франковъ въ мсяцъ. Еще никогда въ жизни у Золя не бывало въ рукахъ такой суммы. Кром отдла журналовъ, ему было поручено писать художественно-критическія статьи. Первая же статья, гд онъ затронулъ членовъ жюри, надлала много шуму. Съ каждой статьей буря росла. Художники недоумвали, откуда взялся этотъ Эмиль Золя съ такими смлыми и своеобразными взглядами. Похвалы Манэ, котораго тогда считали ниже посредственности — выводили критиковъ изъ себя. Дло дошло до того, что номеръ журнала, гд появлялась статья Золя, рвали въ клочки на бульварахъ, ему посылались анонимныя письма, большею частью ругательныя. Разъ, чуть не дошло до дуэли. Вильмессанъ ршилъ прекратить этотъ отдлъ и попросить Золя не писать о художникахъ. Тогда онъ задумалъ фельетонный романъ Le voeu d’une morte, съ обычной приманкой: ‘продолженіе въ слдующемъ номер’. Но, видно, подлаживаніе подъ вкусъ публики не въ характер Золя. Lе voeu d’une femme не имлъ никакого успха и даже вторая часть его не была напечатана. Этотъ романъ и Марсельскія тайны — самыя слабыя вещи Золя.

Затмъ, въ той же газет появляется цлый рядъ портретовъ: Эдмона Абу, Тэна, Прево-Пародоля, Жюля Жанэна, Флобера и др., подъ заглавіемъ: Marbres et pltres. Авторомъ ихъ былъ Эмиль Золя. Скоро Evnement окончилъ свое существованіе, а въ 1867 г. Золя совсмъ разошелся съ Вильмессаномъ, хотя навсегда сохранилъ къ нему уваженіе (?), какъ къ человку и журналисту.

Этотъ 1866—67 г. былъ лучшимъ годомъ въ жизни Золя. Молодость, энергія, первые успхи! Полная свобода и сравнительно большой заработокъ. Около Золя уже собирается цлый кружокъ. Прежде всего его провансальскіе друзья: Баллъ, Сезаннъ, Маріусъ Ру, Валябрегъ. Потомъ художники, съ которыми онъ познакомился черезъ Сезанна: Эдуардъ Бэліаръ, Писсаро, Манэ, Дега, Ренуаръ, Фонтенъ Латуръ,— вся, такъ называемая, Батиньольская школа — колыбель ныншнихъ эмирессіонистовъ.

Съ тхъ поръ, какъ Золя разошелся съ Вильмессаномъ, для него начался новый періодъ. Онъ уже настолько избаловался хорошимъ заработкомъ, что лишенія ему кажутся вдвое тяжеле. Приходилось искать работы. Одинъ марсельскій журналъ, Le Messager de Provence, доставилъ Золя документы, по которымъ онъ ‘сфабриковалъ’ фельетонный романъ — Les mystres de Marseille. Единственнымъ оправданіемъ автора можетъ быть то, что ему былъ необходимъ заработокъ, а ‘Провансальскій Встникъ’ платилъ ему по два су за строчку.

Въ это же время Золя работаетъ надъ своей ‘Терезой Равенъ’. Вотъ какъ у него зародился планъ этого романа. Въ Фигаро печатался романъ Адольфа Бэло и Эрнеста Додэ: La Vnus de Gordеs. Здсь любовникъ жены убиваетъ мужа. Преступленіе открыто и ихъ обоихъ, т. е. любовника и жену,— судятъ. Золя сейчасъ-же написалъ маленькій разсказъ, гд совершается то же преступленіе, но виновники его не открыты и мучатся всю жизнь угрызеніями совсти, отравляя другъ другу существованіе. Когда вещь была окончена — Золя увидалъ, что такой сюжетъ годится для большаго романа. И онъ принялся за работу, не переставая въ то же время писать для заработка.

Сначала ‘Тереза Ракэнъ’ была напечатана въ журнал Г Artiste, а въ октябр 1867 г. вышла отдльнымъ изданіемъ. Критикъ Фигаро — Ульбахъ разругалъ романъ наповалъ. Онъ взывалъ къ публик, требовалъ ея презрнія къ такой ‘гнилой литератур’. Золя, съ разршенія Вильмессана, отвтилъ также въ Фигаро. Полемика сдлала то, что первое изданіе сейчасъ же разошлось и потребовалось второе, а Contes Nіnon,— не смотря на то, что и публика, и критика отлично приняли ихъ,— разошлись однимъ изданіемъ въ цлыхъ десять лтъ. Собственно съ Терезы Ракэнъ и начался настоящій успхъ Золя. Ее сейчасъ же обозвали ‘гнилой литературой’ и заговорили объ автор. О немъ стали писать, спорить, сейчасъ же явились порицатели и защитники. Но ихъ длинныя статьи все-таки не приносили Зол полнаго благосостоянія. Онъ продолжалъ перебиваться и задумалъ опять обратиться къ театру. ‘Опять’,— потому что и раньше онъ ужь пытался писать драмы. Въ 1865 году, еще у Гашетта, онъ написалъ комедію въ одномъ дйствіи: La laide и представилъ ее въ Одеонъ. Но ее тамъ не приняли и она никогда не была напечатана.

Потомъ, въ 1867 году, Золя, въ сотрудничеств съ Маріусомъ Ру, передлалъ свой романъ Марсельскія тайны въ драму. Онъ самъ здилъ въ Марсель ставить ее. Но пьеса, посл втораго же представленіи, сошла со сцены и не давалась больше нигд.

Наконецъ Золя написалъ еще одну драму въ трехъ дйствіяхъ — La Madeleine. Ее нигд не приняли и Золя передлалъ ее на романъ, Madeleine Frat, появившійся сначала въ фельетон новаго журнала Evnement, подъ заглавіемъ: La Honte. Но здсь онъ не былъ оконченъ:— редакція прекратила печатаніе романа ‘за неприличіемъ’. Позже это не разъ случалось съ Золя. Отдльно — Madeleine Frat выдержала два изданія.

Тутъ ужь Золя занялъ прочное положеніе литератора. Мало-по-малу у него завязались и литературныя знакомства. Черезъ своего стараго друга Сезанна онъ познакомился съ Полемъ Мёрисомъ и долго посщалъ его романтическій салонъ, гд идоломъ былъ Викторъ Гюго. Золя всегда чувствовалъ себя неловко у Мериса, и чмъ дальше, тмъ больше расходился съ этимъ кружкомъ. Посл одного спора о Бальзак, когда Золя заявилъ, что поклоняется автору ‘Человческой комедіи’ — онъ совсмъ порвалъ съ ними и теперь не упоминаетъ даже имени Поля Мериса.

VI.
Ругоны-Маккаръ.

У Эмиля Золя, съ первыхъ его литературныхъ шаговъ, было всегда желаніе создать что нибудь крупное, цльное. Когда онъ, юношей, на^!писалъ поэму, онъ неудовольствовался ею, прибавилъ еще дв — и создалъ трилогію. Затмъ, перебиваясь изо дня въ день, въ холод и голод, онъ задумалъ, какъ мы видли, громадное произведеніе (опять въ трехъ частяхъ), гд хотлъ изобразить и созданіе міра, и исторію человчества, и человка будущаго. Позже, когда онъ занялся журналистикой и сталъ писать романы — мысль о крупномъ произведеніи не оставляла его. Въ немъ онъ видлъ возможность и развить свои литературныя способности, и стать оригинальнымъ, и приложить свои научныя знанія, и, наконецъ, обезпечить себя матеріально. Все это побудило его предпринять громадный трудъ, серію романовъ: ‘РугоныМаккаръ’. До Золя была ‘Человческая комедія’ Бальзака. И въ ней между отдльными разсказами часто нтъ другой связи, кром общаго названія или одинаковыхъ именъ. Золя хотлось написать что нибудь въ этомъ род. Еще, работая надъ Madeleine Frat, Золя уже увлекался вопросомъ наслдственности. Теперь этотъ вопросъ снова всталъ передъ нимъ. И тутъ, само собой, ему пришло въ голову описать членовъ одной семьи при второй имперіи. Золя принялся за работу. Цлыхъ восемь мсяцевъ (конецъ 1868 г. и начало 1869 года) онъ просидлъ въ императорской библіотек, изучая физіологію и длая нужныя выписки. Естественная наслдственность доктора Люка особенно была полезна ему. Наконецъ, когда матеріалы были собраны, общій планъ установленъ и даже начертано родословное дерево (приложенное позже къ ‘Страниц любви’), Золя отправился къ издателю Лакруа.

(Ему уже давно хотлось имть боле или мене врный ежемсячный заработокъ. Тогда, казалось ему, онъ могъ бы спокойно и правильно работать. Замыселъ большаго труда далъ бы ему этотъ ежемсячный заработокъ. Золя заключилъ такое условіе съ Лакруа на первые четыре романа: издатель платить ему по 500 франковъ въ мсяцъ, а Золя обязывается доставлять по два романа въ годъ.

Но это условіе не могло быть выполнено. Печатаніе перваго же романа: La Fortune des Rougon — ‘Карьера-Ругоновъ’ почему-то замедлилось. La cure — ‘Добыча, брошенная собакамъ’ — второй романъ, также появился только черезъ три года. А надо было жить. Золя забралъ много впередъ и долженъ былъ постоянно отсрочивать векселя. Проценты шли на проценты, и онъ, вмсто того, чтобы поправить свои денежныя дла, совсмъ запутался въ долгахъ. Только въ 1875 году онъ отдлался отъ нихъ.

Посл ‘La cure’, Золя вошелъ въ соглашеніе съ другимъ издателемъ — съ Жоржемъ Шарпантье. Этотъ купилъ у Лакруа право переизданія первыхъ двухъ романовъ и сдлалъ съ Золя условіе, по которому обязывался платить за рукопись каждаго романа по три тысячи франковъ, сохраняя за собой право изданія и переводовъ на десять лтъ. Авторъ опять обязался доставлять по два романа въ годъ. При этихъ условіяхъ вышли въ свтъ: Чрево Парижа, Завоеваніе Плассана и Проступокъ Аббата Мурэ.

У Золя, рядомъ съ писаніемъ романовъ, всегда были еще и другія работы, такъ что доставлять аккуратно по дв книжки въ годъ ему было очень трудно. И у Шарпантье пришлось забрать впередъ. Не смотря на громадный успхъ романовъ,— денежныя дла не переставали мучить Золя. Онъ ршился объясниться съ издателемъ. Но тотъ самъ сказалъ ему, что находитъ прежнее ихъ условіе неправильнымъ и потому уничтожаетъ его. По новому условію, Золя сталъ получать значительную сумму съ каждаго тома, что сейчасъ же измнило и упрочило его матеріальное положеніе.

Поль Алекси былъ представленъ Эмилю Золя въ 1869 г., когда онъ началъ работать надъ ‘Ругонами-Маккаръ’. ‘Съ перваго же слова, говоритъ Поль Алекси, я почувствовалъ, какъ я преданъ ему, какъ могу положиться на него’… Золя много говорилъ о Прованс, который, спустя одиннадцать лтъ, любилъ по прежнему, говорилъ о планахъ Поля Алекси наконецъ, перешелъ на себя, на свои замыслы, и прочелъ первыя страницы ‘Карьеры Ругоновъ’.

Обдумывая эту первую романическую исторію семьи, — Золя, главнымъ образомъ, задавался мыслью прочно установить планъ, чтобы дйствующія лица его романа могли имть связь съ послднимъ ‘научнымъ романомъ’, который появится, можетъ быть, лтъ черезъ пятнадцать. Золя хочетъ дать въ немъ какъ-бы синтезъ всего произведенія.

Колыбелью семьи Ругоновъ-Маккаръ Золя взялъ Плассанъ. Плассанъ — названіе выдуманное, это Эксъ въ Прованс. Названія деревень, гд разъигрывается возстаніе, также выдуманы. Золя тогда боялся, что его знакомые, съ которыми онъ оставался въ дружескихъ отношеніяхъ, узнаютъ себя въ роман и обидятся. Теперь бы онъ, конечно, не побоялся этоuо, и не сталъ бы выдумывать названій. Матеріалъ по возмущенію въ Прованс онъ заимствовалъ изъ книги Тэно: L’histoire d’un coup d’Etat. Странно, что романъ, происходящій въ начал второй имперіи, долженъ былъ прерваться по случаю войны и паденія этой имперіи. (Кром разныхъ патріотическихъ волненій, Золя пришлось немало перестрадать въ это время. Редакція газеты Sicle, гд начали печатать La fortune des Bougon, затеряла послднюю главу. Золя только черезъ полгода отъискалъ ее въ типографіи.¹

Второй романъ, La cure, написанъ въ четыре мсяца. Ни одной книги Золя не писалъ такъ быстро. Но нкоторыя главы, напр. прогулка въ Булонскомъ лсу, у него были заготовлены раньше. La cure началъ печататься въ фельетон газеты Cloche, но не былъ доконченъ. Съ нимъ случилось то же, что и съ печатаніемъ La honte (Madeleine Frat). Прокуроръ возмутился смлостью автора. Посл сцены въ отдльномъ кабинет Caf Riche, автора оффиціально попросили прекратить печатаніе романа. Сколько Золя ни говорилъ о чистот своихъ намреній — ничто не помогло. Пришлось пожертвовать фельетономъ, чтобы спасти книгу.

Появись La cure нсколькими годами раньше, когда имперія была во всей сил,— имя Золя прогремло бы тогда же такъ, какъ оно прогремло посл Assommoir’а. Романъ наврное подвергся бы преслдованію, на него сейчасъ-же обратили бы во сто разъ большее вниманіе. А тутъ La cure появился въ разгаръ политическихъ волненій и потому прошелъ почти не замченнымъ.

Въ ‘La cure’ Золя описываетъ парижскій высшій свтъ, гд онъ не бывалъ никогда. Ему пришлось употребить всю свою догадливость, все ‘чутье’, чтобы не надлать важныхъ ошибокъ. Для описанія однихъ экипажей онъ собралъ справки у трехъ или четырехъ каретниковъ. Для описанія отеля Саккаръ, онъ взялъ отель Мене въ парк Монсо, но только снаружи. Тогда еще онъ не проникалъ внутрь такихъ роскошныхъ домовъ, и какъ жалетъ теперь объ этомъ! Сколько характерныхъ деталей могъ бы теперь онъ прибавить къ описанію отеля Саккаръ. Для изображенія оранжереи Рене, Золя просиживалъ цлыми часами въ теплицахъ ботаническаго сада и записывалъ вс подробности. Больше всего труда и времени взяли у него справки по перестройк Парижа. Онъ даже отправился къ Жюлю Ферри, какъ къ автору ‘Comptes fantastiques d’Haussman’. Но и у Ферри было въ рукахъ мало документовъ. Пришлось много искать прежде, чмъ Золя напалъ на необходимые матеріалы.

Въ третьемъ своемъ роман ‘Le ventre de Paris’ — Золя изобразилъ народъ. Онъ долженъ былъ уже достаточно хорошо изучить его въ долгіе годы бдности и голода/ Но и тутъ пришлось положить не мало труда на чисто подготовительную работу. Золя давно уже мечталъ описать центральный рынокъ Парижа. Сколько разъ онъ высказывалъ это. Онъ посщалъ рынокъ во всякую погоду, во всякое время: въ дождь въ снгъ, въ туманъ, утромъ, вечеромъ, ночью. Разъ, онъ всю ночь провелъ здсь съ карандашемъ въ рук, записывая впечатлнія. Онъ смотрлъ, какъ привозили провизію, какъ разставляли ее, познакомился съ однимъ сторожемъ и ходилъ съ нимъ по погребамъ и по лавкамъ. Наконецъ, когда онъ до мелочей изучилъ Halles съ вншней стороны, ему захотлось ознакомиться съ ихъ администраціею. Гд взять документы? Онъ перерылъ библіотеку и, кром одной главы въ книг Максима Дюкана ‘Paris, sa vie et ses organes’ — ничего не нашелъ. Золя ршился обратиться въ полицейскую префектуру. Его отсылали изъ бюро въ бюро. Наконецъ онъ напалъ на такого обязательнаго чиновника, что могъ получить вс нужныя справки и даже снять копіи съ нкоторыхъ характерныхъ документовъ.

Авторъ Ругоновъ-Маккаръ постоянно заботится о томъ, чтобы по возможности разнообразить свои произведенія, Такъ, посл ‘Чрева Парижа’, этой громадной nature morte, ему захотлось написать романъ, гд бы фигурировали страсть и анализъ. Онъ принялся за Conqute de Plassans. Здсь ему не надо было справокъ. Подготовительныя работы ограничились подробнымъ планомъ, какой Золя длаетъ всегда, приступая къ роману. Онъ вложилъ сюда нкоторыя воспоминанія изъ жизни въ Экс, описалъ одну семью, съ которою былъ знакомъ тамъ, и разсказалъ нсколько скандальныхъ исторіи, случившихся въ дйствительности. А частный фактъ сумашествія Мурэ, весь его характеръ, какъ его объявляютъ су нашедшимъ, когда онъ вовсе не сумашедшій и только уже позже сходитъ съ ума,— все это Золя взялъ изъ своей же статьи, напечатанной въ Evnement подъ заглавіемъ ‘Исторія одного сумашедшаго’. Золя весь отдался, какъ всегда, писанію новаго романа, но безъ волненія художника, какъ обыкновенно. И странно — L а conqute de Plassans никогда не имла того успха, какой имли вс другіе романы Золя. Посл необычайнаго фурора, вызваннаго романами L’А ssommoir и Nana, и прежніе романы Золя стали раскупаться на расхватъ. ‘Завоеваніе Плассана’ разошлось меньше всхъ остальныхъ. Даже такая книга, какъ ‘Чрево Парижа’, гд нтъ ничего захватывающаго для публики — и та раскупалась охотне. Золя тутъ еще убдился, что публика — та же женщина: за ней не надо ухаживать,— ее берутъ силою А

Въ ‘Проступк аббата Мурэ’ Золя опять далъ волю своей страсти къ искусству. Романъ раздленъ на три части, и между двумя совершенно реальными частями проскакиваетъ поэма въ проз, подражаніе его Генезису. Но и до сихъ поръ, говоритъ Поль Алекси, въ каждой книг автора ‘Ругоновъ-Маккаръ* сквозитъ какая нибудь мелодическая идея, не скажешь, что ей посвящена та или другая страница, но она проходитъ всегда черезъ весь романъ. Такимъ образомъ вся ‘Карьера Ругоновъ’ написана ради идилліи любви Міетты и Сильвера, которая, среди грубой буржуазной драмы, вдругъ прорывается, какъ звуки флейты.

Относительно ‘Добычи, брошенной собакамъ’, Поль Алекси еще въ 1872 г. писалъ въ Cloche вотъ что: ‘Золото и тло, по желанію автора, поютъ дуэтъ на каждой страниц. Эти дв темы перекрещиваются, поддерживаютъ одна другую, смшиваются, расходятся, чтобы потомъ переплестись еще тсне. И эта мелодичная фраза проходитъ черезъ всю книгу, образуя совсмъ отдльную музыку’.

‘Чрево Парижа’ — цликомъ удивительная nature morte. Самая выдающаяся страница, ‘симфонія сыровъ’, была не понята критиками. Они зажали себ носы и проглядли, что вся-то книга, съ начала до конца, представляетъ симфонію, симфонію пищи, живота и пищеваренія цлой столицы.

Въ ‘Завоеваніи Плассана’, въ этомъ произведеніи чистаго анализа, повидимому, нтъ мелодической идеи. Но и въ немъ чувствуется скрытое намреніе, тайная душа книги — идея распаденія семьи, ставшей добычей невидимыхъ муравьевъ, постоянно подтачивающихъ ее. Чмъ дальше, тмъ боле Золя увлекается этими своими вн-литературными попытками. Въ ‘Страниц любви’ пять описаніи Парижа, съ разныхъ точекъ зрнія являются какъ бы припвомъ псни.

‘Проступокъ аббата Мурэ’ написанъ въ 1874 г., лтомъ. Золя работалъ въ совершенномъ уединеніи, нигд не бывая и не принимая къ себ никого. Онъ нсколько разъ читалъ отрывки романа Полю Алекси, въ своемъ маленькомъ садик, за высокими стнами. Ни одинъ романъ не доставался Золя такъ трудно, какъ этотъ. Пришлось собрать цлыя горы справокъ. Въ продолженіе долгихъ мсяцевъ, его письменный столъ былъ заваленъ религіозными книгами. Вся мистическая сторона романа и культъ Маріи взяты у испанскихъ іезуитовъ. Изъ ‘Подражанія Іисусу Христу’ сдлана также масса выписокъ. Наконецъ, сколько разъ прихожане церкви св. Маріи въ Батиньол видли за ранней обдней человка, сидящаго отдльно, въ уголку, съ молитвенникомъ въ рукахъ. Они видли, съ какимъ напряженнымъ вниманіемъ слдилъ онъ за службой и время отъ времени записывалъ что-то на поляхъ своей книжки. Этотъ богомолецъ былъ никто иной, какъ авторъ ‘РугоновъМаккаръ’, заготовляющій свой романъ La faute de l’Abb Mouret. Чтобы понять и вникнуть въ нкоторыя подробности обдни, Золя перечиталъ множество духовныхъ книгъ. Поэма въ проз, вторая часть романа — Параду — стоила ему также не мало труда. Пространныя описанія растеній и цвтовъ не были имъ взяты только изъ каталоговъ, какъ говорятъ. Авторъ былъ такъ добросовстенъ, что отправлялся на садовыя выставки и описывалъ растенія съ натуры. Онъ вложилъ сюда свою старинную идилическую любовь къ природ, воспоминанія юга и свою юношескую привязанность къ деревн. Онъ не забылъ своихъ длинныхъ прогулокъ съ двумя друзьями Сезанномъ и Баллемъ, и черезъ шестнадцать лтъ воспроизвелъ ихъ въ своемъ Параду. ]

Для шестаго романа ‘Son Excellence Eugene Rougon’ Золя опять долженъ былъ прибгнуть къ ‘чутью’. Оффиціальный міръ второй имперіи ему былъ знакомъ еще меньше, чмъ міръ финансовый, выставленный имъ въ La cure. Описать дворъ въ Компьен, гд никогда не былъ, изобразить совтъ министровъ, заставить говорить Наполеона III — задача нелегкая. Золя цлыхъ полтора года велъ въ газет Cloche отчеты о засданіяхъ національнаго собранія. Это было очень полезно для него. Относительно Компьена, онъ заимствовалъ матеріалы изъ книги Souvenirs d’un valet de chambre. Кром того, Густавъ Флоберъ доставилъ ему много свдній, далъ очень типичныя детали о жизни императора, о немъ самомъ, о его вншнемъ вид, ум, манер говорить, ходить и т. д. Для описанія крещенія императорскаго принца понадобились особые документы. Для новыхъ улицъ и мостовъ — особые. Самыя же дйствующія лица романа были, конечно, частію взяты изъ жизни, частію выдуманы. Такъ, напр., въ герцог де-Марси онъ выставилъ герцога де-Морни. Но догадки, что въ Эжен Ругон Золя изобразилъ Эжена Руэра — неосновательны. Это было бы черезчуръ прозрачно. Имя Эжена Ругона уже было установлено Эмилемъ Золя въ 1868 г., когда онъ выработалъ общій планъ. Онъ тогда и не зналъ имени Руэра, а взялъ фамилію Ругоновъ, какъ одну изъ самыхъ распространенныхъ на юг Франціи, откуда онъ сдлалъ ихъ родомъ. Кром того, это имя показалось ему благозвучнымъ и очень подходящимъ къ фамиліи Маккаръ. У перваго изъ Ругоновъ, Пьерра, было пятеро дтей и уже въ первыхъ романахъ упоминается имя Евгенія, котораго Золя ршилъ сдлать впослдствіи министромъ. Когда онъ началъ писать этотъ романъ (Son Excellence Eugne Rougon) — перемнить имя уже было нельзя. И онъ заимствовалъ у Руэра уже не имя, а нкоторыя его характерныя особенности: осанку, манеру спорить, его погоню за успхомъ. Но кром этого — онъ не взялъ ничего. Скоре всего, Эмиль Золя изобразилъ самого себя въ лиц его превосходительства. Цломудренный Эженъ Ругонъ, спасающійся отъ женщины и любящій власть не ради выгодъ, доставляемыхъ ею, а какъ проявленіе собственной силы, этотъ Эженъ Ругонъ — самъ Золя министръ, т. е. то, чмъ бы онъ могъ быть, еслибы направилъ свое честолюбіе въ сторону политики.

Успхъ и этого романа былъ умренный. Онъ распродался въ трехъ или четырехъ изданіяхъ — и только. Для издателя, во всякомъ случа, романы Золя уже приносили большую выгоду. Но автору одной денежной выгоды было мало. Шесть романовъ изъ серіи уже представляли порядочный трудъ,— въ нихъ было положено шесть лтъ неустанной работы и сильныхъ волненій. А публика все еще оставалась холодна, не увлекалась. Въ журналахъ ихъ проходили молчаніемъ или изрдка безцвтно разбирали ихъ. Это мучило Золя. Онъ не могъ примириться съ такимъ невниманіемъ. И что же? Нуженъ былъ незначительный случай, который сталъ бы искрой, попавшей въ порохъ, нуженъ былъ пустякъ, чтобы раздуть во Франціи успхъ Золя, уже проявившійся въ Россіи.

Съ наступленіемъ лта, авторъ Ругоновъ-Маккаръ ухалъ съ женой и съ матерью на море, гд онъ приступилъ къ своему седьмому роману — Lаssоmoir.

Я похалъ къ нему въ Сентъ-Обенъ, разсказываетъ Поль Алекси. Разъ мы сидли съ нимъ вдвоемъ на берегу моря и смотрли на волны. Было тепло, ясно. Нашъ разговоръ перескакивалъ съ предмета на предметъ. Отъ красоты природы мы перешли на задуманный имъ романъ. Наконецъ-то онъ приступитъ къ выполненію своего давнишняго замысла:— описать рабочій парижскій людъ. Онъ такъ хорошо знаетъ его. Еще ребенкомъ, въ одинъ изъ пріздовъ въ Парижъ съ родителями, ему пришлось прогостить у одного родственника, простаго рабочаго, жившаго въ громадномъ дом, сплошь населенномъ бдными семьями. Одну изъ такихъ семей и взялъ Золя. Потомъ, въ долгіе годы своей нищеты, когда онъ скитался по закоулкамъ Парижа, чего только не насмотрлся онъ! Видлъ и смерть, и пирушки, и празднество и кутежи. Онъ и ршилъ описать все это, дать полную монографію народной жизни. Сюда войдутъ типичные похороны и свадьба, рабочіе всхъ возрастовъ, одинъ будетъ пьяница, другой трезвый, одинъ честный, другой плутъ. Чтобы видть ихъ за работой, Золя уже побывалъ передъ отъздомъ изъ Парижа и въ кузницахъ, изъ прачешныхъ, и у золотыхъ длъ мастера. Для изученія языка рабочихъ, онъ обратился къ нкоторымъ словарямъ и, между прочимъ, къ Dictionnaire de la langue verte, Дельво, онъ отъискалъ и названіе — L’Assommoir. Оставалось только одно: — найти самую драму романа, то есть нить, которая бы соединила вс эти документы, фабулу, около которой вс собранные матеріалы могли, бы сгруппироваться. Однимъ словомъ, у него еще не было самаго ‘романа’. Это очень заботило Золя.

— Мн нужно что-нибудь очень простое, говорилъ онъ.

Передъ нами далеко, далеко волны, при солнечномъ свт, разсыпали искры, надъ головами синло ясное небо, не было ни тучки. На горизонт, между моремъ и небомъ, вырисовывалась свтлая закругленная линія.

— Смотрите, сказалъ Золя, указывая на эту линію горизонта,— вотъ мн нужно что-нибудь въ этомъ род… Что-нибудь совсмъ простое… И эффектъ могъ бы быть тоже громадный…

И онъ прибавилъ, что вроятно, онъ ограничится тмъ, что возьметъ жизнь женщины изъ народа, у нея будетъ двое дтей отъ любовника, потомъ она выйдетъ замужъ за другаго, будетъ сначала любить его, охотно работать и даже устроитъ свою прачешную. Затмъ ея мужъ сопьется и втянетъ ее въ нищету. Но у Золя не доставало ‘узла’. И, вдругъ онъ нашелъ его: Лантье возвращается въ семью. L’assommoir былъ найденъ.

Такимъ образомъ и явился на свтъ этотъ седьмой романъ серіи, которому суждено было вознаградить Золя за плохой успхъ первыхъ шести романовъ. Самое писаніе Assommoir’а взяло у него больше времени, чмъ другіе романы. Посл двухъ первыхъ главъ ему пришла въ голову счастливая мысль употреблять и въ объективномъ разсказ тотъ же арго,— не воровской языкъ, какъ говорили, а просто языкъ народа, всмъ понятный. Онъ пересмотрлъ опять словари, чтобы вспомнить вс слова, часто употребляемыя рабочими. Прежде онъ хорошо зналъ ихъ. Гд авторъ говоритъ и отъ самого себя, онъ употребляетъ этотъ же простонародный говоръ. Кажущаяся небрежность слога есть новый пріемъ современнаго романа. Авторъ постоянно старается, чтобы ни на минуту не расхолаживать впечатлнія читателя. Этотъ новый, остроумный пріемъ былъ, конечно, одной изъ причинъ необыкновеннаго успха Assommoir’а. Неизбалованный романистъ и не думалъ, когда писалъ его, что онъ будетъ имть такое значеніе для его имени. А между тмъ уже появились нкоторые признаки этого успха.

Assommoir сталъ печататься въ фельетон демократической газеты Bien public. Золя былъ въ ней театральнымъ критикомъ и продалъ редакціи право печатанія своего новаго романа за десять тысячъ франковъ. Редакторъ думалъ, что въ новомъ произведеніи Золя будетъ что нибудь льстящее народу, будетъ ‘продергиванье’ аристократовъ, и что это привлечетъ подписчиковъ. Онъ сейчасъ-же убдился, что ошибался. Подписка не увеличилась, и прежніе подписчики разозлились. Они осыпали редактора бранными письмами, къ упрекамъ въ безнравственности прибавился еще боле важный упрекъ съ точки зрнія читателей ‘Bien public’ — это упрекъ въ клевет на народъ, въ оскорбленіи рабочаго. Редакторъ газеты принужденъ былъ прекратить печатаніе романа на половин, хотя и заплатилъ автору сполна.

Тогда Катуллъ Мендесъ, который велъ литературное обозрніе въ Rpublique des lettres, явился къ Золя и упросилъ его отдать ему романъ, съ того мста, гд онъ остановился въ ‘Bien public’. Объ Assommoir’ сейчасъ же заговорили. Поднялись цлыя бури преній. Друзья Золя уже предвидли успхъ этого романа. Да и самъ онъ, не смотря на то, что склоненъ видть все въ черномъ цвт, надялся на успхъ, хотя самыя смлыя его надежды и не шли дальше десяти изданій. Фуроръ, вызванный Assommoir’омъ, далеко превзошелъ его ожиданія.

Золя не хотлъ сразу перейти къ Nana. Онъ остался вренъ своей привычк разнообразить произведенія, и, между двумя романами съ рзкими и смлыми картинами, ему захотлось дать что-нибудь мягкое, тихое, спокойное, описать интимную жизнь маленькаго уголка. Кром того, у него уже давно было желаніе изучить любовь, страсть съ психологической и физіологической стороны. ‘Какъ бы хорошо было посвятить этому скромный этюдъ чистаго анализа съ двумя или тремя дйствующими лицами’, говаривалъ Золя. Такова была основная идея автора. Но когда онъ взялся за исполненіе ея, къ ней примшался другой давнишній замыселъ. Еще когда Золя жилъ въ бельведер, чуть не на седьмомъ этаж, у него зародилась мысль описать Парижъ, какъ живое существо, какъ нмаго свидтеля драмы,— Парижъ, измняющій свою физіономію, смотря по настроенію дйствующихъ лицъ. Эта идея всплыла теперь и, соединившись съ замысломъ сдлать точный анализъ чувства,— создала Une page d’аmour.

И этотъ романъ написанъ на берегу моря, въ полномъ уединеніи, лтомъ 1877 года. Золя тутъ не нуждался въ справкахъ. Картины Парижа были имъ уже написаны съ натуры, дтскій балъ также взятъ изъ дйствительности и записанъ цликомъ. Онъ прямо принялся за работу, геометрически раздливъ романъ на пять частей, каждую часть на пять главъ. И послдняя глава каждой части посвящена описанію Парижа. ‘Симметрично, какъ шахматная доска’, смялся Золя. Терпливо, безъ удовлетвореннаго чувства художника, исполнилъ онъ вс эти двадцать пять клточекъ. Только при описаніяхъ Парижа онъ испытывалъ волненіе. Золя, какъ гимнастъ: ему нужно что-нибудь очень рискованное, головоломное, чтобы работать съ одушевленіемъ.

Начавъ Nana, онъ попалъ въ свою сферу. Онъ взялъ широкую задачу: описать падшую женщину, какъ продуктъ современной цивилизаціи, разлагающей высшее общество, обрисовать исторію куртизанки и, наконецъ, показать женщину въ святой святыхъ ея пола среди изжитыхъ, отупвшихъ и пошлыхъ мужчинъ. Задача эта была тмъ трудне для Золя, что онъ не имлъ личныхъ сношеніи съ этимъ міромъ. Въ годы бдности онъ сталкивался съ порокомъ въ самыхъ низшихъ слояхъ общества. Когда онъ сталъ богаче,— онъ весь отдался литератур и выходилъ изъ дому только по длу. Онъ съ радостью возвращался домой, часто раздраженный всеобщей глупостью. Ему и въ голову не приходили знакомства съ ‘этими дамами’. Когда онъ принялся за Nana, ему опять понадобились справки, какъ для ‘Добычи, брошенной собакамъ’, для ‘Чрева Парижа’ и ‘Проступка аббата Мурэ’. Онъ уже былъ знакомъ отчасти съ закулисной жизнью, такъ какъ усплъ поставить три пьесы. У него вс впечатлнія движенія и шума за кулисами уже были записаны. Но онъ не зналъ того театра (Varits), который хотлъ взять для своего романа. Парижскій драматургъ Людовикъ Галеви повелъ его за кулисы, и онъ пробылъ тутъ цлый вечеръ на представленіи Nіniche.

Одинъ свтскій баринъ, съ которымъ Золя познакомился у Флобера, разъ ужиналъ съ нимъ въ Caf Anglais. И тутъ прежній виверъ исповдался романисту, онъ разсказалъ ему вс свои наблюденія изъ міра кокотокъ: какъ он проводятъ день, какъ позволяютъ любить себя, какъ держатъ себя съ прислугой, съ кредиторами, съ тми, кто имъ платитъ. Золя все слушалъ, запоминалъ и разспрашивалъ. Черезъ нсколько дней онъ похалъ осмотрть отель одной изъ этихъ дамъ. Онъ тутъ могъ все изучить и записать, расположеніе комнатъ, оранжерею, значеніе туалетной комнаты, онъ осмотрлъ даже конюшни. Все для того, чтобы какъ можно врне описать отель Нана. Наконецъ, Золя, никуда не вызжающій, добился приглашенія на ужинъ въ полусвтъ. Въ продолженіе долгихъ мсяцевъ, пока созрвала Нана, онъ только и говорилъ со своими друзьями о женщинахъ, заставлялъ ихъ длиться съ нимъ своими воспоминаніями. Одинъ изъ нихъ разсказывалъ ему о знаменитомъ табльдот въ улиц des Martyrs, гд каждая изъ приходящихъ ‘цловалась съ хозяйкой въ губы’. Другой разсказалъ ему, какъ въ пять часовъ утра явились на ужинъ мужчины, которыхъ никто не зналъ. Третій далъ ему фактъ, какъ поили шампанскимъ фортепьяно. Золя все слушалъ, и отмчалъ все. Сравненіе съ пчелой, собирающей медъ съ разныхъ цвтовъ — устарло. Но Золя совсмъ уподобился пчел, собирая медъ съ цвтовъ порока. Онъ тщательно подбиралъ факты, гд только могъ, не давая воли воображенію.

Когда весь матеріалъ былъ собранъ и распредленъ, Золя установилъ планъ и принялся за работу въ Медан. Онъ началъ съ того, что крупно написалъ на верху страницы: Nana, это имя понравилось ему простотой и краткостью. Вся первая половина романа написана въ полномъ уединеніи. Золя очень волновался, посл Assommoir’а нельзя было написать что нибудь тусклое. Онъ писалъ по глав въ мсяцъ, каждая глава страницъ въ сорокъ пять. Работалъ онъ надъ ними только дв недли, остальныя у него были заняты театральнымъ фельетономъ въ Voltaire и письмомъ въ ‘Встникъ Европы’. Мсяцъ за мсяцемъ, число главъ росло. Уже къ сентябрю половина романа была готова. Редакторъ ‘Вольтера’, разсчитывавшій на громадный успхъ Нана, публиковалъ всюду о появленіи новаго романа. Везд виднлись объявленія: Нана, Нана, читайте Нана! Онъ общалъ романъ къ половин октября. Золя прежде, когда нуждался въ деньгахъ, начиналъ печатаніе, не дописавши романа. И это не мшало ему работать, не заставляло впадать въ фабрикацію. Теперь онъ уже не изъ нужды, а скоре по привычк позволилъ также начать печатать ‘Нана’, не докончивши ея. Когда онъ опомнился — было поздно, романъ его еще не былъ и самому ясенъ. Онъ не зналъ, что можетъ выйти изъ него. А уже съ первыхъ главъ, его стали раздирать на части: одни хвалили, другіе бранили, не признавали въ немъ никакого таланта. Съ перваго фельетона поднялась цлая полемика. Для нервной натуры писать при такихъ условіяхъ почти немыслимо. Золя не трогался изъ своего Медана, старался весь уйти въ работу. Но каждый день приходили газеты и письма, заставлявшія его сомнваться въ себ, въ работ, постоянно развлекали и обезкураживали его. Сидть за чистымъ листомъ бумаги и чувствовать, что кругомъ направлены дула орудій критиковъ и рецензентовъ — ужасно. Сколько разъ, во время писанія Нана, Золя жаллъ о тихомъ, хотя и безвстномъ существованіи, когда онъ могъ спокойно работать надъ своими первыми романами. Теперь онъ сталъ богатъ, вс заговорили о немъ, а онъ все-таки не былъ счастливъ.

Матеріальный успхъ Nana былъ громаденъ. Романъ появился 15-го февраля 1880 г. въ пятидесяти изданіяхъ, т. е. въ пятидесяти пяти тысячахъ экземпляровъ. Ничего подобнаго еще не бывало во французской литератур. Эти пятьдесятъ пять тысячъ экземпляровъ уже заране были распроданы парижскимъ книгопродавцамъ, въ провинцію и за границу. Въ тотъ же день потребовалось еще десять изданій. Теперь уже ихъ разошлось гораздо боле ста.

L’assommoir теперь не много отсталъ отъ Нана. Да и остальные семь романовъ пошли въ ходъ, сейчасъ же посл успха Нана. Вообще, въ матеріальномъ отношеніи, Золя и желать больше-нечего, въ литературномъ же онъ все еще не понятъ. Намренія автора ‘Ругоновъ-Маккаръ’, такъ ясно выраженныя, остаются еще темны и непонятны для большей части публики.

Во всей серіи будетъ двадцать романовъ. По крайней мр, такъ предполагаетъ Золя. Число это можетъ измниться, смотря по здоровью, силамъ и желанію Золя. Сколько разъ онъ уже высказывалъ желаніе поскоре подписать ‘конецъ’ на послдней страниц своего ‘научнаго романа’,— который будетъ представлять синтезъ его естественной и соціальной исторіи семьи. ‘Что же вы будете длать посл?’ спрашивалъ его Поль Алекси. ‘Посл… я буду длать что нибудь совсмъ другое… Можетъ быть, займусь исторіей… Напишу исторію французской литературы… Или сказки для дтей… А можетъ быть, и ничего не стану длать… Я ужь буду старъ… Можно и отдохнуть!..’

Относительно будущихъ замысловъ, Золя Иногда говоритъ со своими друзьями. Онъ хочетъ написать еще одинъ романъ изъ жизни народа. Assommoir описываетъ домашній бытъ рабочаго, нужно изучить его соціальную и политическую жизнь. Здсь будутъ изображены публичныя собранія, разнообразныя увлеченія и стремленія пролетарія.

Въ ‘военномъ роман’ будетъ Седанъ и паденіе второй имперіи. Золя думаетъ похать на мсто битвы и взять справки у офицеровъ на счетъ главныхъ сраженій. Онъ изобразитъ военную жизнь со всей безпощадностью дйствительности, не боясь прослыть плохимъ патріотомъ.

Потомъ ему хочется описать крестьянскую жизнь. Съ тхъ поръ, какъ онъ купилъ Меданъ, онъ живетъ между крестьянами и изучаетъ ихъ. Это большой трудъ. Какъ узнать человка недоврчиваго, никогда не высказывающаго своихъ мыслей, часто совсмъ не имющаго ихъ? Золя не скоро и примется за этотъ романъ. Ему нужно много еще наблюдать. Между записанными уже картинами, у него есть очень характерная сцена, какъ посл сильной грозы вся деревня: мужчины, женщины, дти, бгутъ съ фонарями смотрть, не повредила ли гроза ихъ жатву.

Меньше всего труда ему будетъ за романомъ изъ міра искусства. Тутъ ему стоитъ только собрать свои воспоминанія. Главное дйствующее лицо уже есть,— это живописецъ, появляющійся въ ‘Чрев Парижа’, Клодъ Лантье, о которомъ говорится въ родословномъ дерев Ругоновъ-Маккаръ: ‘родился въ 1842 г., помсь наслдственныхъ нравственныхъ и физическихъ свойствъ отъ матери (Жервеза въ Assommoir), унаслдованная нервность, переходящая въ геній. Живописецъ’. Золя хочетъ разсказать здсь свою юность, проведенную въ Прованс. Онъ подетъ еще разъ туда, чтобы написать все съ натуры. Онъ думаетъ въ Клод Лантье изучить психологію безсилія художника. Около центральной фигуры сгруппируются другіе артисты: живописцы, скульпторы, музыканты, литераторы, цлый кружокъ людей, пріхавшихъ въ Парижъ за славой. Конечно, Золя выведетъ здсь всхъ своихъ пріятелей.

Кром этихъ пяти романовъ:— научнаго, соціалистическаго, военнаго, романовъ изъ жизни крестьянъ и художниковъ,— у Золя есть еще два замысла: описать громадный магазинъ, Louvre или Bon March, и желзную дорогу. Автору ‘Чрева Парижа’ очень хочется изобразить такое учрежденіе, какъ Bon March, занимающее цлый кварталъ, съ сотнями служащихъ. Онъ думаетъ прослдить развитіе такого магазина: какъ маленькая лавочка росла, росла, убивая своихъ соперницъ, и наконецъ стала какимъ-то караванъ-сераемъ, гд съ утра до ночи снуетъ народъ — покупатели и продавцы обоихъ половъ. Еще никто не бралъ этой темы, какъ никто не изображалъ желзныхъ дорогъ. Въ Медан, около самаго сада Золя, проходитъ нормандская линія. До ста поздовъ въ день пронесутся передъ глазами романиста. Курьерскій поздъ быстре, пассажирскій потише, товарный совсмъ тихо, порой морда быка выглядываетъ изъ вагона. Ночью, локомотивъ издали виденъ своими красными фонарями, а огонекъ на послднемъ вагон кажется убгающей звздочкой. Золя обыкновенно, когда стемнетъ, и нельзя ни читать, ни писать, выходитъ на балконъ и смотритъ на позды. Сколько разъ онъ говорилъ Полю Алекси:

‘Я всегда смотрю на эти маленькія сторожки, среди громадныхъ равнинъ, пустынныхъ, какъ степь, баба стоитъ съ зеленымъ флагомъ во время прохода позда… И мн представляется въ этой глуши,— хотя и въ двухъ шагахъ отъ безостановочнаго теченія жизни,— цлая драма, драма простая, но глубоко человчная, доходящая до какой нибудь ужасной катастрофы,— въ род столкновенія поздовъ, устроеннаго изъ личной мести… или-что нибудь другое… Вы знаете, меня никогда не стсняетъ самая фабула… Но что меня заботитъ: мн хочется сдлать живымъ, осязательнымъ постоянное движеніе поздовъ между двумя громадными станціями, съ промежуточными вокзалами… Мн хочется вывести весь желзнодорожный персоналъ: начальниковъ станцій, начальниковъ движенія, кочегаровъ, машинистовъ, сторожей, почтовыхъ и телеграфныхъ чиновниковъ. Телеграфъ будетъ играть особенно важную роль въ этомъ роман: каждую минуту будетъ раздаваться его электрическій звонокъ, какъ это и бываетъ въ дйствительности. Въ поздахъ будутъ сть, пить, спать, любить, будетъ даже рожденіе и смерть въ вагон… И это не все еще. Не боясь впасть въ романтизмъ, я сдлаю такъ, что и самый романъ будетъ, какъ большой поздъ: онъ начинается на одной станціи и кончается на другой, съ остановками на каждой промежуточной, т. е. на каждой глав’.

Слдовательно, у Золя совсмъ готово семь сюжетовъ: желзныя дороги, большіе магазины, искусство, крестьяне, войско, пролетаріатъ и наука. Онъ ршилъ уже обработать ихъ. Съ девятью существующими романами это составитъ шестнадцать. Но Золя, между большими произведеніями, дастъ еще четыре, написанные въ полутонахъ, для отдыха, въ род ‘Страницы любви’. Тогда и будетъ готова вся серія.

Относительно послдняго романа Золя, Pot-Bouille, вотъ что говоритъ Поль Алекси.

Посл Нана, ему хотлось написать что нибудь симпатичное и привлекательное. Основнымъ мотивомъ онъ взялъ ‘Горе’, а главнымъ дйствующимъ лицомъ Полину Кену. Въ апрл 1881 года онъ принялся за работу. Но онъ не сладилъ съ ней. Съ одной стороны — онъ не могъ установить самую драму, съ другой — ему мшало личное горе, а онъ не могъ обойтись безъ автобіографическихъ подробностей. Тмъ временемъ, онъ напечаталъ въ Фигаро статью, озаглавленную: ‘Адюльтеръ въ буржуазіи’, гд, между прочимъ, онъ говоритъ: ‘Если въ народ воспитаніе и среда толкаютъ двушку въ проституцію, то буржуазная среда и воспитаніе ведутъ ее къ адюльтеру’. Эта идея адюльтера, какъ преобладающая черта въ современной буржуазіи, и побудила его написать что нибудь въ род Assommoir’а, только изъ другаго слоя общества. Онъ сейчасъ же составилъ планъ Роt-Bouille и отложилъ въ сторону романъ, начатый имъ прежде.

КакъУвъ Assommoir’t Золя изобразилъ цлый домъ въ улиц Goutte d’Or, населенный рабочими, такъ и тутъ ему хотлось описать цлый буржуазный домъ. Надо было взять его въ одномъ изъ наиболе ‘приличныхъ’ кварталовъ, изучить сверху до низу, разсмотрть сквозь стны мельчайшія подробности, обнажить все, что прячется за этими роскошными и лживыми стнами. Прежде всего онъ нашелъ заглавіе: Pot-Воuille, т. е. буржуазная да, будничная кухня, кухня ужасно подозрительная и лживая, подъ видомъ добродушія. Тмъ буржуа, которые говорятъ: ‘мы — честь, мораль и семья’ — Золя хотлъ сказать: ‘Это ложь. Вы попираете все это. Вашъ Pot-Bouille,— котелъ, въ которомъ кипитъ всякая гниль семьи и все извращеніе морали’.

Для своего обширнаго плана, Золя понадобилось взять, изъ собственныхъ воспоминаній и изъ чужихъ разсказовъ, пять или шесть исторій, случившихся въ дйствительности. Затмъ, написавъ съ натуры домъ въ улиц Шоазель и церковь Сенъ-Рокъ, онъ отправился въ деревню работать надъ романомъ. Шесть исторій, которыя онъ хотлъ вести параллельно,— ршилъ онъ уложить въ восемнадцать главъ. Множество нитей и дйствующихъ лицъ, особенное разнообразіе фактовъ,— побудили Золя сдлать опытъ новой литературной формулы, какую такъ давно искалъ онъ. Онъ захотлъ окончательно отдлаться отъ романтическихъ пріемовъ, ввести какъ можно больше простоты и правды. Такимъ путемъ романъ становится театромъ. Авторъ стирается совершенно, даетъ только факты, и въ каждой глав передъ читателемъ открывается новый актъ, исполняемый дйствующими лицами романа.

Поль Алекси длаетъ, между прочимъ, такой выводъ: изъ ста человкъ, прочитавшихъ L’Assommoir и Nana, по крайней мр, восемьдесятъ не читали остальныхъ романовъ Золя. А вс кричатъ о безнравственности и грязи его произведеній. Чтобы имть настоящее сужденіе о Золя — надо ждать.

VII.
Золя-драматургъ.

Еще въ 1856 году, когда Золя учился въ окскомъ коллеж, у него была уже мысль написать пьесу. Его комедія въ стихахъ, подъ заглавіемъ Enfonc le pion, вышла ребячески-наивна. Да и что же могъ написать ученикъ третьяго класса!

Затмъ въ Париж, въ лице, онъ много разъ пытался сочинить пьесу. Онъ написалъ комедію въ стихахъ въ одномъ дйствіи — Рerrette, сюжетъ которой заимствовалъ изъ басни Лафонтена — La laitire et le pot au lait, и вывелъ даже въ ней самого баснописца, какъ дйствующее лицо. Затмъ онъ. все еще лицеистомъ, написалъ опять комедію въ стихахъ: ‘Il faut hurler avec les loups…’ Но и это былъ чисто дтскій опытъ.

Когда онъ поступилъ на службу къ Гашетту, мысль поработать для театра снова всплыла въ немъ. Мы уже говорили о трехъ его неудачныхъ пьесахъ: La laide, Les Mystres de Marseille и La Madeleine. Ни одна изъ этихъ попытокъ не вошла даже въ сборникъ пьесъ Золя, состоящій изъ двухъ комедій и одной драмы.

Золя въ первый разъ увидалъ свою пьесу на подмосткахъ парижскаго театра 11-го іюля 1873 года. Директоръ театра Renaissance, Гостейнъ, рискнулъ поставить драму Золя Thrse Raquin, хотя и находилъ ее слишкомъ смлою, но ему надо было поправить свои дла. Первое представленіе было блестяще, театръ полонъ, вся пресса — налицо… Впечатлніе четырехъ дйствій, происходящихъ въ одной и той же грустной комнат — было очень сильно и остро. Но въ нихъ не было никакой приманки для бульварной публики первыхъ представленій. Въ коридорахъ говорили, что пьеса никуда не годится, но все-таки большая часть публики было захвачена этой простой, но могучей драмой.

— Я заболю, говорилъ въ этотъ вечеръ Сарсэ, Золя заставитъ меня слечь въ постель.

И большая часть публики была подъ такимъ же сильнымъ впечатлніемъ. Пьеса имла положительный успхъ, но его заглушила пресса. Вс журналы напали на Золя, это было лтомъ, театры посщались мало, публика не спасла ‘Терезу Раженъ’: посл девяти представленій она была снята со сцены.

Черезъ годъ, въ 1874-мъ, появилась Les hritiers Babourdin, комедія въ трехъ дйствіяхъ. Золя написалъ ее для Палерояльскаго театра. Но директоръ не принялъ. Тогда онъ обратился въ Gymnase. И тутъ отказали. Золя принужденъ былъ отдать пьесу въ одинъ изъ третьестепенныхъ театровъ — въ Cluny. Директоръ сдлалъ все, что могъ, и обставилъ пьесу довольно прилично. И все-таки пьеса не имла никакого успха. Публика отнеслась къ ней совершенно равнодушно, а критика набросилась наЗоля еще съ большимъ ожесточеніемъ, чмъ по поводу ‘Терезы Ракенъ’. ‘Наслдниковъ Рабурдена’ нашли скучными и безнравственными, а автора — безталаннымъ драматургомъ.

Но Золя не унывалъ и вскор ршился опять выступить съ комедіей. Первое представленіе его Bouton de rose было настоящимъ событіемъ.

Эта пьеса была написана по просьб директора Палерояльскаго театра — Плюнкетта. Но когда онъ прочелъ ее, то прямо сказалъ Золя, что не можетъ принять его комедіи. Золя настаивалъ, добился распре. дленія ролей, первой репетиціи, но пьеса не пошла. Онъ увезъ ее съ собой на дачу. Возвратясь въ Парижъ, посл громадного успха Assommoir’а, онъ былъ положительно осажденъ директорами Палерояля. Они уговаривали Золя дать имъ опять ‘Bouton de rose’. Золя долго колебался, но все-таки уступилъ. Дирекція разсчитывала на имя автора и ожидала громаднаго успха. А пьеса провалилась со страшными свистками.

— Вы должны убдиться, что ваше первое мнніе о моей пьес было справедливо.— только и могъ сказать Золя сконфуженнымъ директорамъ.

Съ этихъ поръ онъ не писалъ больше пьесъ, а только содйствовалъ передлк двухъ своихъ романовъ въ драмы. Но онъ все еще не отказался отъ мысли создать свой жанръ, провести свои идеи и на сцену.

Онъ хочетъ перенести въ театръ пріемы, завщанные роману Стендалемъ, Бальзакомъ и Флоберомъ. Но Золя такъ занятъ, такъ отдался пока своимъ ‘Ругонамъ-Маккаръ’, что онъ не можетъ серьезно посвятить себя осуществленію этихъ идей. Но если теперь онъ дастъ что ни будь для театра — это будетъ событіе, отъ него надо ждать своего рода Hemani, только Эрнани натуралистическаго.

VIII.
Золя-критикъ.

Рядомъ съ романами и пьесами, Золя всегда занимался критикой. На это были дв причины. Во-первыхъ, онъ постоянно чувствовалъ тотъ критическій зудъ, о которомъ говоритъ Сентъ-Бёвъ. Во-вторыхъ, изъ всхъ срочныхъ работъ — только критика и была ему по вкусу. Ни политикой, ни репортерствомъ заниматься онъ не могъ.

Къ этимъ двумъ причинамъ уже позже прибавилось еще третья: необходимость защищаться. Когда на него посыпались со всхъ сторонъ нападки, насмшки, когда его провозгласили главою новой школы — Золя увидлъ, что необходимо выступить защитникомъ идей, не открытыхъ имъ самимъ, а только принятыхъ отъ учителей его. Если прослдить всю критическую дятельность Золя,— то увидишь, какъ онъ оставался постоянно врнымъ себ. И теперь онъ проповдуетъ то же, что скромно писалъ въ одномъ провинціальномъ журнал шестнадцать лтъ тому назадъ, когда еще служилъ у Гашетта. Съ тхъ поръ онъ работалъ во многихъ журналахъ, везд неуклонно проповдуя одно: правду, природу, наблюденіе и опытъ. Онъ еще въ предисловіи къ ‘Терез Ракент^’ употребилъ слово натурализмъ. Его подхватили, осмяли. Но это слово стало знаменемъ новой школы, основанной, благодаря шуму и гаму, поднятому ея противниками. Золя постоянно отрекается отъ имени главы школы, но защищаетъ ее безъ устали.

Кром французскихъ журналовъ, онъ былъ постояннымъ сотрудникомъ ‘Встника Европы’. Ему хотлось писать длинныя статьи по поводу литературы, а печатать ихъ во французскихъ журналахъ оказалось негд. Тогда его другъ, Иванъ Сергевичъ Тургеневъ, предложилъ ему сотрудничество въ русскомъ журнал. Золя согласился.

Онъ въ ‘Встник Европы’ сталъ пропагандировать т же идеи, что и въ Париж. Иногда, для разнообразія, онъ давалъ повсти, соціальные этюды, простыя хроники. Больше всего шуму надлала его статья — ‘Современные романисты’. Золя и не подозрвалъ, какую бурю вызоветъ она. Онъ просто записалъ свои воспоминанія, далъ нсколько портретовъ, сдлалъ родъ обозрнія. На Золя напали, обвинили его въ томъ, что онъ клевещетъ на французовъ въ иностранномъ журнал, прикрываясь маской чужаго языка. Это побудило его собрать все напечатанное имъ въ ‘Встник Европы’ и издать тремя отдльными книгами. Въ первой, подъ заглавіемъ ‘Экспериментальный романъ’, собраны статьи: письмо къ молодежи, натурализмъ въ театр, денежный вопросъ въ литератур, республика и литература.

Во вторую книгу — ‘Писатели-натуралисты’ — вошли портреты Бальзака, Стендаля, Густава Флобера, Эдмона и Жюля Гонкуръ, Альфонса Додэ, и пресловутая статья ‘Современные романисты’, вызвавшая скандалъ.

Третья книга, названная ‘Литературные документы’, даетъ портреты Шатобріана, Виктора Гюго, Мюссе, Теофиля Готье, Жоржъ-Зандъ, Дюма-сына и Сентъ-Бева, кром того, сюда вошли статьи: ‘Современная критика’ и ‘Нравственность въ литератур’. Золя собралъ также въ отдльныя книги статьи, напечатанныя имъ въ Bien public и Voltaire.

Теперь онъ уже бросилъ критическую работу въ журналахъ. Романъ и драма поглотили его всего. Онъ слишкомъ подробно выяснилъ свои идеи, больше сказать нечего: пришлось бы повторяться. Мы вспомнимъ ихъ въ нсколькихъ строкахъ. Первая формула, данная Золя, такова: ‘Произведеніе искусства есть уголокъ природы, пропущенный сквозь темперамента автора’. Это только образный и ясный переводъ опредленія, заимствованнаго Дидро у Бэкона: Homо-additus naturae. И Золя остается постоянно врнымъ ему.

Не отрицая субъективности, онъ всегда прилагаетъ къ произведенію автора такую мрку: какъ относится онъ къ природ. Отсюда и слово — ‘натурализмъ’. Онъ уже проявился съ XVIII-го вка и долженъ имть вліяніе и на знанія и на науки, прилагая везд методъ наблюденія и опыта. Золя прилагалъ свою критическую теорію и къ искусству, и къ театру, и даже къ политик. Везд его методъ имлъ значеніе.

Самъ онъ смотритъ на свой экспериментальный и натуралистическій романъ, какъ на одно изъ проявленій научной дятельности своего вка. Онъ говоритъ, что мы должны теперь изучать человка съ физіологической точки зрнія, какъ писатели прошлыхъ вковъ изучали его съ метафизической. И не только въ роман, но также въ театр, въ живописи и даже въ политической области.

Такова основная идея критики Эмиля Золя. Онъ перемаралъ уже много бумаги, написалъ кучу статей. Если онъ напишетъ столько же, то не скажетъ ничего новаго.

IX.
Пріемы работы.

У каждаго писателя своя манера, свои пріемы работы, выработанные его личными свойствами.

Эдмондо Амичисъ, въ своей книг: ‘Воспоминанія о Париж и Лондон’, разсказываетъ о метод работы Золя, словами самого романиста. Мы и приводимъ ихъ здсь цликомъ:

— ‘Вотъ какъ я сочиняю романъ. То есть, я не сочиняю его, онъ слагается самъ. Я не умю выдумывать фактовъ,— я положительно лишенъ этого рода воображенія. Когда я сяду за столъ, чтобы выдумать интригу, какую нибудь канву для романа, я цлыхъ три дня могу ломать голову, совсмъ спутаюсь и ничего не выдумаю. Вотъ отчего я ршилъ никогда не заботиться о сюжет. Я начинаю романъ, не зная: ни какія событія встртятся въ немъ, ни дйствующихъ лицъ, которыя могутъ войти въ него, ни начала, ни конца. Мн только извстно главное дйствующее лицо, Ругонъ или Маккаръ, женщина или мужчина — одинъ изъ моихъ старыхъ знакомыхъ. Я занимаюсь только имъ, вдумываюсь въ его темпераментъ, семью, въ первыя впечатлнія, наблюдаю среду, изъ которой ршилъ взять его. Вся моя задача и состоитъ въ томъ, чтобы изучить людей, съ которыми моему герою придется имть дло, мста, гд онъ будетъ жить, воздухъ, которымъ надо ему дышать, его занятія, привычки, до самыхъ мельчайшихъ подробностей’.

Мы видли уже выше, какъ Золя изучаетъ среду своихъ дйствующихъ лицъ. Для Нана онъ посщалъ первыя представленія, осмотрлъ вс уголки театра, былъ въ уборной актрисы, въ отел кокотки. И везд съ карандашемъ и съ книжкой, чтобы не пропустить ничего.

— ‘Посл двухъ или трехъ мсяцевъ такого изученія, продолжаетъ Золя, я уже хозяинъ въ этой сред, я ее вижу, чувствую, живу въ ней воображеніемъ, и увренъ, что могу передать въ роман ея цвтъ и запахъ. Кром того, проживъ извстное время въ томъ или другомъ сло общества, узнаёшь людей, принадлежащихъ къ нему, слышишь о разныхъ происшествіяхъ, видишь обыденную жизнь, научаешься говорить ихъ языкомъ, запоминаешь множество типовъ, сценъ, отрывковъ разговора, приключеній, событій. Все это образуетъ ужь цлый романъ, несвязный и безформенный. Тогда предстоитъ самое трудное для меня: собрать на одну ниточку вс эти воспоминанія и разбросанныя впечатлнія. Почти всегда, для меня это большая работа. Я берусь за нее флегматично и, вмсто воображенія, обращаюсь къ логик. Я разсуждаю самъ съ собою, и записываю все это, точь въ точь, какъ оно приходитъ мн на умъ. Посторонній человкъ и не нашелъ бы ничего. Такой то длаетъ то-то. Что обыкновенно проистекаетъ изъ этого? Вотъ что. Способенъ ли онъ заинтересовать такое то дйствующее лицо? Конечно. Совершенно логично, что это лицо будетъ дйствовать такъ-то. Тогда можетъ войти еще третье лицо. Я гд нибудь встрчалъ его. Я ищу непосредственныхъ слдствій самаго ничтожнаго событія, ищу того, что вытекаетъ логически, естественно, независимо отъ характера или положенія моихъ дйствующихъ лицъ. Я поступаю, какъ полицейскій коммиссаръ, который по мельчайшимъ признакамъ ищетъ преступника. Но мн встрчается не мало трудностей. Иногда остается лишь связать дв нитки, вывести самое простое слдствіе, и ничего не выходитъ, я устаю, волнуюсь безъ всякой пользы. Тогда я перестаю думать, я знаю, что это потерянное время. Проходитъ два, три, четыре дня. Въ одно прекрасное утро, когда я думаю совсмъ о другомъ, вдругъ нити связываются, все найдено, трудностей какъ и не бывало. Тогда на весь романъ проливается лучъ свта. Мн все ясно. Все готово. Остается самая пріятная часть работы. Я принимаюсь за нее спокойно, методично, по часамъ. Я пишу каждый день понемногу, — по три страницы, ни одной строчки больше. И только утромъ. У меня почти не встрчается помарокъ, потому что все раньше обдумано. Написанныя страницы я откладываю въ сторону и перечитываю ихъ только въ печати. Я почти безошибочно могу разсчитать, когда окончу романъ’.

Дале Амичисъ разсказываетъ, что Золя показывалъ ему черновую Assommoir’а. ‘На первыхъ листкахъ была обрисовка дйствующихъ лицъихъ вншность, темпераментъ, характеръ. Я увидалъ планъ характера Жервезы, Купо, матери Купо, Лорильё, Бошъ, Туже, Мадамъ Лера. Они вс были тутъ. Точно протоколъ, написанный лаконичнымъ и непринужденнымъ языкомъ. Время отъ времени встрчались такія разсужденія: — родился тамъ-то, воспитывался такимъ-то образомъ, будетъ поступать такъ-то. Въ одномъ мст стояло: ‘И что же иное могла сдлать подобная каналья’? Въ обрисовк Лантье, я обратилъ вниманіе на цлый рядъ ругательныхъ прилагательныхъ, шедшихъ по степенямъ: грубый, чувственный, животный, эгоистъ, негодяй. Въ нкоторыхъ мстахъ стояло: воспользоваться такимъ-то (однимъ знакомымъ автора). Все это записано въ порядк, крупнымъ и яснымъ почеркомъ. Дале, я увидалъ рисунки мстностей, сдланные перомъ, точно чертежи инженера. Ихъ была цлая куча. Весь Assommoir въ рисункахъ:— улицы квартала, гд происходитъ романъ, съ обозначеніемъ угловъ и лавокъ, путь Жервезы, убгавшей отъ кредиторовъ, странствованія пьяницъ изъ кабачка въ кабачекъ, изъ трактира въ трактиръ, больница и бойня, между которыми ходила въ этотъ ужасный вечеръ бдная прачка, терзаемая голодомъ. Домъ Марско былъ нарисованъ во всхъ подробностяхъ: послдній этажъ, чердаки, окна, вертепъ могильщиковъ, уголъ отца Брю, вс эти мрачные коридоры, гд чувствовалось ‘дыханіе смерти’, эти стны, звучавшія, какъ пустые желудки, двери, откуда слышалась постоянная музыка палочныхъ ударовъ и криковъ голодныхъ ребятишекъ. Былъ и планъ заведенія Жервезы, каждая комната отдльно, съ указаніемъ кроватей и столовъ, и съ поправками во многихъ мстахъ. Видно, что Золя цлыми часами забавлялся этимъ, забывая, можетъ быть, самый романъ, погруженный въ свою выдумку, какъ въ личное воспоминаніе. На остальныхъ листочкахъ были другія замтки. Мн бросились въ глаза дв: ‘двадцать страницъ на описаніе того-то’, ‘двнадцать страницъ на описаніе такой-то сцены, раздлять на три части’. Понятно, что у него въ голов уже было это описаніе, совсмъ готовое, хоть и не написанное, оно уже звучало въ его ушахъ, какъ мотивъ безъ словъ. Такая манера работать съ циркулемъ въ рук даже въ дл воображенія, вовсе не рдкость. Золя хорошій механикъ. Мы видимъ, какъ симметрично слдуютъ одно за другимъ его описанія, раздленныя иногда мене значительными вставками, какъ бы для того, чтобы дать вздохнуть читателю, и раздробленныя почти на равныя части. Напримръ, описаніе цвтовъ въ парк, въ ‘Проступк аббата Мурэ’, описаніе грозы въ ‘Страниц любви’ и смерти Купо въ ‘Assommoir». Золя необходимо, для того чтобы работать спокойно и свободно отъ мелочей, начертать себ опредленныя границы, знать точно, на чемъ отдохнуть, и какой объемъ и форму получитъ его работа въ печати. Когда матеріалу слишкомъ много — онъ скомкаетъ его, чтобы заставить войти въ эти границы, когда мало — онъ растягиваетъ его. Онъ ужасно любитъ пропорціональность. Это иногда ведетъ къ излишнимъ подробностямъ, но чаще длаетъ произведеніе глубже и полне, такъ какъ заставляетъ мысль дольше остановиться на извстномъ предмет. Кром этихъ замтокъ, были выписки изъ ‘Соціальной реформы во Франціи’ Леплэ, изъ ‘Естественной наслдственности’ доктора Люка, и изъ другихъ сочиненій, которыми онъ пользовался, когда писалъ свой романъ. Между прочимъ, была выписка изъ Lе sublime, который, посл выхода въ свтъ Assommoir’а, былъ заново изданъ и перечитанъ’.

Поль Алекси, съ своей стороны, даетъ нкоторыя подробности о пріемахъ работы Золя, пропущенныя Амичисомъ.

Прежде всего, Золя длаетъ набросокъ. Онъ беретъ своего Ругона или Маккара, зная, въ какой сред помститъ онъ его. Ему уже извстна основная идея, или философская мысль романа. Тогда онъ, съ перомъ въ рукахъ, садится и начинаетъ разсуждать самъ съ собой. Все, что приходитъ ему въ голову — онъ набрасываетъ на бумаг и кладетъ это въ отдльную обертку. Во второй обертк складываются документы, относящіеся собственно къ дйствующимъ лицамъ:— ихъ положеніе, возрастъ, здоровье, вншній видъ, темпераментъ, характеръ, привычки, связи и т. д. Однимъ словомъ, вс жизненные факты. Въ третьей обертк все описаніе той среды, гд происходитъ дйствіе. Въ четвертой — выписки изъ спеціальныхъ книгъ, имющихъ отношеніе къ его роману, замтки, доставленныя ему друзьями, множество писемъ, доставляющихъ ему матеріалъ.

Когда все это готово,— Золя изготовляетъ ‘планъ’.

Онъ длитъ весь матеріалъ на извстное число главъ. Онъ съ математической точностью вычисляетъ, сколько разъ и черезъ какіе промежутки времени должно явиться то или другое лицо, тотъ или другой фактъ. Онъ беретъ обложку съ замтками о дйствующихъ лицахъ и распредляетъ: гд нужно дать описаніе вншности такого-то лица, гд выдающуюся черту его характера, гд перемны, происшедшія въ немъ, вслдствіе тхъ или иныхъ фактовъ. Такимъ образомъ, онъ разработываетъ весь матеріалъ. Все должно занять свое мсто: описаніе квартала, дома, мстъ, выдающихся сценъ.

Когда планъ установленъ въ общихъ чертахъ — Золя принимается за романъ. Но передъ каждой новой главой онъ длаетъ новый планъ. Иногда какая нибудь подробность оказывается лишнею, онъ переноситъ ее въ другое мсто, въ одну изъ слдующихъ главъ, иногда ему, уже во время писанія, является что нибудь новое, подходящее, и онъ вставляетъ это.

Можно судить, насколько сложна и вмст съ тмъ логична работа Золя. Его романы сравниваютъ съ музыкой Вагнера. На профана они должны производить одуряющее впечатлніе вагнеровскихъ оперъ, съ перваго взгляда кажется, что въ нихъ нтъ ни творчества, ни правилъ. А если въ нихъ вникнуть, то увидишь, насколько работа Золя математична, строго научна, и сколько терпливаго и тяжелаго труда вложено въ нее.

X.
Успхъ.

Успхъ не сразу дался Золя. Онъ много лтъ тихо тллъ и вдругъ, сразу, прорвался яркимъ пламенемъ.

Первые романы написаны среди постоянныхъ заботъ о заработк и семь. Онъ жилъ тогда въ маленькомъ павильон, въ улиц La Condamine. Павильонъ былъ неудобенъ, входъ некрасивъ, но при квартир былъ садикъ, и Золя довольствовался этимъ. Онъ самъ ухаживалъ за нимъ, садилъ цвты, поливалъ ихъ. У него тогда было еще меньше знакомыхъ, чмъ теперь — онъ почти никуда не выходилъ,— этотъ садикъ замнялъ ему и кафе, и клубъ, и даже дачу, на которую тогда не доставало средствъ. Онъ постоянно возился около цвтовъ, поливалъ салатъ, или строилъ конуру для собаки, домикъ для кроликовъ и куръ. По вечерамъ, въ этомъ же саду Золя читалъ своимъ друзьямъ написанныя главы подъ глухой шумъ Парижа, точно подъ храпъ заснувшаго великана. Эта квартира стоила тысячу франковъ въ годъ. Въ эту эпоху, Золя сошелся съ Флоберомъ и подружился съ Эдмономъ Гонкуромъ, огорченнымъ тогда смертью брата.

Наконецъ, въ 1874 году, дла Золя пошли настолько хорошо, что онъ нанялъ большую квартиру въ улиц Сенъ-Жоржъ. При квартир опять былъ садъ. Тутъ уже жизнь всей семьи незамтно улучшается. Прежде не было прислуги, нанимали женщину, которая приходила на нсколько часовъ помогать жен и матери Золя. На новой квартир уже наняли мужскую прислугу. Позже понадобилось двое слугъ — мужчина и женщина. Когда прошло лто, Золя увидалъ, что садъ отнимаетъ у него слишкомъ много времени, и нанялъ садовника. Кром того, каждое лто онъ сталъ проводить съ семействомъ на мор, на юг Франціи. Сдлавшись театральнымъ критикомъ, онъ долженъ былъ посщать первыя представленія, гд по невол видалъ большую публику.

Вмст съ деньгами, у Золя явилась страсть украшать квартиру. Онъ постоянно ходитъ по антикваріямъ и подъискиваетъ старинную мебель. Бальзакъ сказалъ гд-то, что разбогатвшій человкъ меблируетъ всегда квартиру такъ, какъ онъ мечталъ объ этомъ прежде, когда былъ бднякомъ. Это подтвердилось на Золя. Онъ теперь — натуралистъ, а въ обстановк квартиры чувствуется романтикъ прежнихъ лтъ. Онъ, какъ бы защищаясь, говоритъ, что новая мебель стоила бы слишкомъ дорого. Но это только отговорка. Кровать въ стил Генриха II, итальянская и голландская мебель, Обюссоны и разные антики стоятъ не дешево. Флоберъ восхищался послдней квартирой Золя. ‘Я всегда мечталъ спать на такой кровати’ — разъ сказалъ онъ.

Флоберъ былъ однимъ изъ самыхъ частыхъ постителей Золя. Онъ, Гонкуръ и Додэ составили вмст съ Золя ‘квартетъ современнаго романа’. Кром того, у Золя собирались по четвергамъ люди различныхъ поколній и убжденій. Ближайшіе знакомые Золя: Тургеневъ, Гюи де-Мопассанъ — фаворитъ Флобера, издатель Шарпантье, Франсуа Коппе, Катуллъ Мендесъ, Маріусъ Ру, неразлучные друзья Юисмансъ, Сеаръ и Энникъ, и наконецъ, изрдка — Тэнъ, Ренанъ, Максимъ Дюканъ, Морисъ Сандъ и Рауль Дюваль.

Флоберъ бывалъ всегда душой этого кружка. Золя очень часто вспоминаетъ его. Онъ очень любилъ его разсказы, длившіеся иногда цлый вечеръ, его споры, которые были, какъ говоритъ Золя, только ‘теоретическими битвами между людьми съ одинаковыми убжденіями’.

Особенно много такихъ споровъ бывало на интимныхъ обдахъ, устраиваемыхъ разъ въ мсяцъ ‘квартетомъ современнаго романа’. Золя прозвалъ эти обды — ‘обдами освистанныхъ авторовъ’. Вс они провалились въ театр. Позже, къ этимъ обдамъ присоединился и Тургеневъ, увряющій, что и онъ былъ освистанъ въ Россіи.

Вечера Золя много способствовали единенію молодыхъ литераторовъ, ближайшихъ послдователей Золя: Анри Сеара, Юисманса, Энника, Гюи де-Мопассана и Поля Алекси. Вс они относятся къ Золя, какъ къ старшему другу, съ полнымъ довріемъ и симпатіей.

Враждебный имъ лагерь прозвалъ ихъ ‘прихвостнями Золя’. На нихъ выливаютъ цлые потоки грязи, обвиняютъ въ лакейств, въ слпомъ поклоненіи своему учителю.

Теперь Золя проводитъ восемь мсяцевъ въ году въ Медан. Это маленькая деревушка, съ двумя стами жителей, на лвомъ берегу Сены. Мстность чрезвычайно живописная:— кругомъ яблони, оршникъ и дубы. Дорога идетъ все время въ тни. Тишина полная, только позды желзной дороги, время отъ времени, нарушаютъ ее. Кром крестьянъ — не встртишь ни души. Золя совершенно случайно отъискалъ Меданъ. Онъ обыкновенно лтомъ узжалъ съ семьей на югъ Франціи. Но когда въ Париж была выставка (въ 1878 г.) ему не захотлось узжать далеко. Онъ ршилъ нанять дачу гд нибудь поближе къ Парижу. И онъ похалъ искать. По дорог къ одной деревн, которую ему рекомендовали, Золя наткнулся на красивый домикъ, весь въ зелени. На воротахъ была надпись: ‘продается’. Какъ ни уговаривалъ онъ отдать домъ въ наймы — хозяинъ не согласился, Золя ршился купить его за девять тысячъ франковъ и такимъ образомъ совершенно случайно сталъ собственникомъ. Позже онъ выстроилъ еще домъ по своему вкусу.

Золя встаетъ въ Медан въ восемь часовъ, и посл легкаго завтрака идетъ гулять съ двумя собаками. Въ девять онъ уже сидитъ за работой. Его кабинетъ — громадная комната, похожая на мастерскую какого нибудь историческаго живописца:— пять съ половиною метровъ въ вышину, девять въ ширину и десять въ длину. Въ глубин — ниша съ широчайшимъ диваномъ. По средин, громадный столъ. За нимъ и работаетъ Золя. Онъ пишетъ, не вставая, до часу. ‘Nulla dies sine linea’ — надписано золотыми буквами надъ каминомъ. Это девизъ Золя.

Въ часъ — завтракъ. Одинъ изъ главныхъ недостатковъ Золя — жадность, онъ очень любитъ сть. Посл завтрака, онъ отдыхаетъ. Въ три часа приносятъ газеты и письма, онъ прочитываетъ и то и другое. Его въ послдніе годы осаждаютъ письмами, онъ часто не въ силахъ и отвчать на вс. Въ четыре часа, если хорошая погода, онъ детъ съ женой кататься въ лодк, названной ‘Нана’. Они перезжаютъ на островъ, читаютъ, гуляютъ, отдыхаютъ на трав. Часто возвращаются домой только къ обду, къ половин осьмаго. Въ десять часовъ — ложатся спать. Золя, какъ примрный буржуа, изо дня въ день ведетъ такую правильную жизнь. Онъ читаетъ въ постели до часу ночи. И вдругъ, когда среди окружающей тишины прогудитъ ночной поздъ, Золя подымается съ подушки, прислушивается и начинаетъ мечтать объ одномъ изъ своихъ будущихъ романовъ изъ желзнодорожнаго міра.

XI.
Человкъ.

Сентъ-Бёвъ сказалъ, что когда онъ хотлъ изучить писателя, онъ спрашивалъ: ‘Какъ онъ смотритъ на религію? Какъ относится къ природ? Къ женщинамъ? Къ деньгамъ? Богатъ онъ или бденъ? Какой его образъ жизни? Какъ онъ проводитъ день?’

Относительно Золя мы уже ршили часть этихъ вопросовъ, остается немногое. Ему сорокъ два года, онъ довольно большаго роста, плотный съ маленькими руками и ногами. Золя — брюнетъ съ матовымъ цвтомъ лица. Онъ очень близорукъ, но работаетъ безъ очковъ. Волосы у него коротко подстрижены, темнокаштановаго цвта, чуть чуть пордвшіе на затылк. Изъ подъ высокаго и крутаго лба ласково смотрятъ задумчивые глаза. Самая характерная черта въ лиц Золя — носъ, раздвоенный на конц, какъ у Бальзака. Толстыя щеки и короткій подбородокъ съ подстриженной бородой. Въ общемъ, Золя производитъ впечатлніе здороваго сильнаго человка.

Это вншняя сторона Золя. Нравственная намъ тоже извстна. Онъ родился отъ итальянца и француженки, выросъ на юг, на свжемъ воздух, въ полной свобод, осьмьнадцати лтъ пріхалъ въ Парижъ, много бдствовалъ, много работалъ и достигъ наконецъ полнаго благосостоянія. Въ этомъ вся его характеристика. Происхожденіе его объясняетъ многія черты его характера. Самая метода работы: систематичность, здравый смыслъ и, вмст съ тмъ, страстность — становится понятною, если вспомнишь, что у него течетъ итальянская кровь.

Дтство и юность, проведенныя на юг, на свжемъ воздух, въ полной свобод, тоже не прошли безслдно для Золя. Онъ тутъ научился любить и понимать природу, онъ сжился съ нею и привязался къ ней. И эта любовь отразилась въ его произведеніяхъ. Кром того, полная свобода, даваемая ему матерью, заставила Золя рано вникать въ жизнь. Дома онъ былъ всегда и совтникомъ и помощникомъ. Оттого у него такъ рано сложился правильный взглядъ на жизнь, рано выработался характеръ, который помогъ ему стать такимъ энергичнымъ и аккуратнымъ работникомъ.

Первые годы бдствій Золя въ Париж окончательно выработали его характеръ. Онъ ни на минуту не склонялъ головы передъ нуждой и неудачами. Онъ гордо боролся съ ними, бился, какъ рыба объ ледъ,— и побдилъ. Работа для хлба, для содержанія семьи — заставила его стать журнальнымъ дятелемъ. Пришлось заниматься и библіографіей, и критикой, и хрониками, даже давать отчеты о засданіяхъ палатъ. Это все пріучило его къ перу, какъ къ оружію. Теперь, когда защищать себя уже почти нтъ надобности, Золя съ неменьшей энергіей ратуетъ за свои идеи. И при всемъ этомъ, Золя утверждаетъ, что у него нтъ силы воли. Дйствительно, въ жизни нтъ человка мягче и уступчиве. А литературная настойчивость, по его объясненію, вытекла прямо изъ нужды, и потомъ къ ней примшалось соревнованіе. И всегда онъ отличался желаніемъ быть первымъ, въ спор онъ почти никогда не сдается противнику. Соревнованіе стоитъ у него на первомъ план. Оно и заставляетъ его работать, работать безъ конца. Золя только и живетъ, только и оживляется, когда пишетъ. Вс остальныя стороны жизни для него точно не существуютъ. Напримръ, онъ почти не знаетъ женскаго общества. Золя — примрный мужъ и семьянинъ. ‘Мн и некогда обращать вниманіе на кого нибудь, кром моей жены,’ — обыкновенно шутитъ онъ. Золя очень строгъ къ женской красот, ума женщинъ онъ и совсмъ не признаетъ.

Золя вообще не любитъ общества. Онъ очень застнчивъ и несообщителенъ. Кром того, у него нтъ той свтскости, которая заставляетъ, чувствуя одно, говорить другое. Если кто не симпатиченъ ему, онъ и покажетъ это, не станетъ разговаривать или оборветъ на первой же фраз. Это порождаетъ враговъ. Оттого Золя и предпочитаетъ сидть въ туфляхъ дома, у своего камина, среди друзей, и говорить все, что взбредетъ на умъ. Тутъ только онъ таковъ, какъ есть:— искренній, симпатичный, доврчивый, всмъ интересующійся. Его только и можно узнать въ такомъ интимномъ кружк, онъ не можетъ притворяться въ обществ, не можетъ быть любезнымъ, какъ большая часть свтскихъ людей, но зато и не уметъ быть самимъ собою. Онъ всегда сознаетъ это самъ и постоянно бжитъ общества. Лтомъ, узжая купаться въ мор, онъ отъискиваетъ самый глухой уголокъ и ни за что не* подетъ ни въ Трувиль, ни въ Дьепъ. И чмъ въ большую славу входитъ онъ, тмъ сильне чувствуетъ эту потребность прятаться отъ людей. А про Золя еще говорятъ, что онъ гордъ. Такой гордости, какъ ее понимаютъ люди, гордости, въ смысл тщеславія — у него нтъ и слда. Зато въ немъ много гордости другаго рода:— гордости въ смысл вры въ свое дло, въ свои идеи и силу этихъ идей (идей, но не произведеній). Золя недоволенъ ни однимъ изъ своихъ оконченныхъ романовъ. Пока онъ пишетъ, онъ живетъ своимъ произведеніемъ, разъ романъ готовъ и напечатанъ, Золя боится даже перечитать его, онъ для него какъ бы не существуетъ, онъ точно труситъ найти много недостатковъ и сейчасъ же отдается весь новому замыслу. Во все время работы, Золя надется найти въ новомъ роман полное удовлетвореніе, и до сихъ поръ ни разу не находилъ его.

— Мн все кажется, что я еще новичекъ, говоритъ Золя.— Я забываю мои двадцать томовъ и трушу за каждый новый романъ.

Такого человка нельзя назвать гордымъ. Къ тому же, у Золя слишкомъ развито критическое чутье, чтобы не быть строгимъ къ самому себ. Даже теперь, когда успхъ его такъ очевиденъ и обезпеченъ,— онъ постоянно сомнвается въ своихъ силахъ.

Въ настоящее время, Золя незачмъ работать для заработка. Романы его расходятся въ такомъ громадномъ количеств, что онъ всегда можетъ безбдно просуществовать со своей женой. Дтей у нихъ нтъ. Но привычка работать сдлалась второй натурой Золя. Онъ не можетъ провести ни одного утра безъ писанія. Для большаго удобства работы, онъ и живетъ въ Медан восемь мсяцевъ въ году. Онъ перевезъ сюда вс свои замтки, записки, планы, и устроилъ здсь свою литературную резиденцію, хотя и парижская его жизнь немногимъ отличается отъ меданской. Т-же друзья, что посщаютъ его въ деревн, приходятъ къ нему и въ его квартиру въ Rue de Boulogne. Часы завтрака, обда, спанья — не измняются. Только иногда вечеромъ Золя отправляется въ театръ или къ знакомымъ. Вотъ и вся разница.

Вообще-же Золя остается все тмъ-же, чмъ былъ и прежде. Трудно найти человка, на котораго бы такъ мало повліяли слава, успхи, деньги, какъ на него. Т, кто его знали въ бдности и неизвстности, говорятъ, что онъ нисколько не измнился. Успхъ его, какъ романиста отразился только на матеріальномъ благосостояніи семьи. Ни характеръ, ни настроеніе, ни вкусы Золя — неизмнились подъ этимъ вліяніемъ. Золя часто даже будто не сознаетъ своего успха. Онъ точно забываетъ его. Онъ, по натур, пессимистъ и поэтому ему всегда кажется что онъ работаетъ плохо, не такъ, какъ надо, что онъ самый несчастный человкъ въ мір. Такое настроеніе только побуждаетъ его работать и идти дальше, но не даетъ ни одной минуты полнаго удовлетворенія.

И въ конц концовъ — что-же? Золя молодъ, богатъ, славенъ и — несчастливъ. Ему кругомъ завидуютъ, не зная, доволенъ-ли онъ своей жизнью. Деньги, посыпавшіяся ему со всхъ сторонъ, посл столькихъ лтъ нужды, — не даютъ ему счастья. Онъ здоровъ — но считаетъ себя Зольнымъ. Его книги читаетъ весь грамотный міръ, а онъ боится раскрыть ихъ. Онъ достигъ полнаго развитія своего таланта, а все еще ‘читаетъ себя начинающимъ. Слава его гремитъ, а онъ, садясь писать, каждое утро испытываетъ сознаніе своего полнаго безсилія. Онъ слишкомъ нервенъ и впечатлителенъ, чтобы когда нибудь быть покойнымъ. Кром всего этого, литература сдлала его маньякомъ, она его ide fixeЗоля сталъ ‘спеціалистомъ’. Вся его жизнь, вс способности, качества и недостатки,— все служитъ одной цли, одной спеціальности — литератур. Такъ предаться чему нибудь одному, значитъ съузить жизнь въ извстныя рамки и не видть ничего вн ихъ. Искусство и наука могутъ интересовать людей одновременно настолько, насколько они служатъ ихъ же цли. На Золя и отразилось это.

Еще одинъ важный недостатокъ Золя — его недоврчивость къ людямъ. Ему пришлось очень много биться и выбиваться одному, безъ помощи людей. Понятно, что такая недоврчивость въ немъ естественна. Онъ, не смотря на все желаніе совершенствоваться, не довряетъ даже дружескимъ замчаніямъ, никогда не признаетъ себя неправымъ. Въ этомъ отношеніи онъ деспотъ, не смотря на всю мягкость своей натуры.

XII.
Критика и публика.

Враги Золя давно обвиняютъ его въ страсти къ реклам. Правда-ли это? Весь шумъ, поднятый по поводу сочиненій Золя, былъ раздутъ этими-же врагами. Они, обливая его грязью, заставили всхъ знать Золя, интересоваться имъ. Самъ меданскій отшельникъ изумляется порой этой масс статей, посвященныхъ ему.

— И чего имъ отъ меня надо? удивляется онъ.

Теперь онъ оставилъ всякаго рода полемику, ршился ни на что не отвчать. Пятнадцатилтняя борьба закалила его такъ, что никакая злобная клевета не производитъ на него ни малйшаго впечатлнія. Онъ, прочтя ее, спокойно продолжаетъ свою работу. Прежде бывало не такъ. Каждая пристрастная критическая статья приносила ему мученія. Онъ начиналъ ненавидть людей, сомнваться въ своемъ дл, не могъ работать, связать двухъ фразъ. Теперь нтъ ничего подобнаго. Онъ спокойно собираетъ въ Медан коллекцію всего писаннаго о немъ. Критики, похвалы, клеветы, оскорбленія, шутки, каламбуры, пошлости — все разобрано и подшито. Иногда ему хочется подшутить надъ критиками, обвиняющими его въ слишкомъ грубыхъ выраженіяхъ, и издать нкоторыя статьи, какъ образчики полной безцеремонности критики. Изъ такихъ ругательныхъ статей вышелъ бы толстый томъ, который Золя проэктировалъ бы озаглавить ‘Leurs Injures’.

Настоящей-же, серьезной оцнки произведеній Золя — во французской печати очень мало. Такъ называемая научная критика не занимается современнымъ ходомъ литературы. Она игнорируетъ Золя или ждетъ его послдняго слова. Обыкновенная критика, съ людьми опытными и образованными во глав — слишкомъ задена ‘школой’. Она много занималась Золя. Она ‘открыла’ его, защищала, потомъ игнорировала, потомъ опять признала, когда о немъ стали кричать за границей. Когда-же и во Франціи вс заговорили о немъ — она затоптала его. Но все время эти критики вели себя профессорами. Они смотрли съ воспитательной точки зрнія на романы Золя и ни на минуту не могли отнестись къ нимъ шире и глубже. Догматическая критика республиканскихъ журналовъ можетъ и не идти въ счетъ. Люди, занимающіеся ею, пользуются обыкновенно всякимъ новымъ произведеніемъ, чтобы высказать по поводу его свои мысли и задобрить избирателей. Вначал они хвалили Золя, но съ появленіемъ ‘Assommoir’а’ вс, въ одинъ голосъ, обвинили его въ томъ, что онъ ‘оклеветалъ народъ’. Избирательная уловка, шитая блыми нитками!

Рядомъ съ такими критиками нужно поставить и такъ называемую ‘католическо-романтическую’ прессу. Она постоянно обливала Золя грязью, обливала съ немного большимъ талантомъ, чмъ бульварные журналы. Здсь люди, безо всякой эрудиціи, безъ направленія, безъ таланта, считали и считаютъ до сихъ поръ своею обязанностью потшать читателей постоянными остротами и пошлостями на счетъ Золя. Они навязываютъ ему свои свойства. Обвиняютъ его въ томъ, что онъ пишетъ для денегъ и бьетъ на развращенность нравовъ. Конечно, не здсь искать добросовстной оцнки сочиненіи Золя.

Поль Алекси говоритъ, что онъ прочелъ все написанное о Золя во Франціи. И его поразили не пристрастность, не озлобленность критики, а черезчуръ легкое отношеніе. Люди, писавшіе о немъ, не потрудились вникнуть въ задачи Золя. Они только пробжали его, схватили ‘слова’ и считаютъ себя въ прав произносить приговоръ надъ нимъ. Никто не потрудился, прочитавъ внимательно вс произведенія Золя, прослдить шагъ за шагомъ развитіе его идеи, отмтить его послдовательность, изслдовать, куда онъ стремится, кто его ‘интеллектуальные’ предки. Никто не разбиралъ его въ связи съ переживаемой эпохой, а сколько чернилъ уже потрачено на отзывы о сочиненіяхъ Золя.

За границей къ нему отнеслись гораздо серьезне и глубже. Въ Италіи ему посвящено около пятнадцати брошюръ и книгъ. Журналы постоянно занимаются имъ. Кром того, бывшій министръ народнаго просвщенія де-Санктисъ прочелъ въ Неапол нсколько публичныхъ лекцій о значеніи Золя. Во Франціи не было ничего подобнаго. Испанія высказываетъ также живой интересъ въ автору ‘Ругоновъ-Маккаръ’. Въ Англіи онъ извстенъ меньше,— здсь изъ пуританизма не признаютъ его, хотя ‘Assommoir’ (въ англійскомъ перевод — ‘Drink’) и выдержалъ пятьсотъ представленій въ Лондон, да столько же въ провинціи. Въ Филадельфіи распродано сто тысячъ экземпляровъ перевода ‘Нана’. Въ Германіи о Золя писали и пишутъ очень много. И все это гораздо глубже и обдуманне, и безпристрастне, чмъ во Франціи.

Но недоброжелатели Золя, желая придавить его, оказывали ему громадную услугу. Набрасываясь съ озлобленіемъ на каждый новый романъ, они заставляли публику интересоваться имъ. Предубжденные читатели начали мало-по-малу вникать въ его произведенія, они удивлялись, что не находятъ въ нихъ тхъ ‘ужасовъ’, о какихъ имъ говорила критика, перестали врить послдней и сами признали талантъ Золя. Въ этомъ не трудно убдиться, если взглянуть на ту массу писемъ, какую получаетъ Золя каждый день со всхъ концовъ свта. Читая эти русскія, англійскія, шведскія, американскія, нмецкія, испанскія и итальянскія изліянія — Золя долженъ чувствовать себя космополитомъ.

Но, конечно, большая часть писемъ получается изъ Франціи. Молодые люди, мечтающіе въ провинціи о литературномъ труд, робко исповдываются Золя. Дамы пишутъ ему о своихъ чувствахъ, не подозрвая, что онъ вс письма показываетъ жен. Священники, знающіе людей, привыкшіе на исповди читать въ сердцахъ ихъ, открываютъ свои сердца Золя. Профессора университетовъ даютъ ему свои совты. Есть и ругательныя и сумашедшія письма. Но вс они имютъ то значеніе для Золя, что читающее общество идетъ само по себ. Онъ убдился, что публика интересуется имъ, что она чуетъ несправедливость и пристрастность французской критики. Время должно сдлать остальное.

‘Наблюдатель’, NoNo 11—12, 1882

ЭМИЛЬ ЗОЛЯ.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

I.Происхожденіе Золя.

II.Дтство.

III.Конецъ ученья въ Парижъ.

IV.Первая борьба съ жизнью.

V.Литературная борьба.

VI.Ругоны-Маккаръ.

VII.Золя-драматургъ.

VIII.Золя-критикъ.

IX.Пріемы работы.

X.Успхъ.

XI.Человкъ.

XII.Критика и публика.

Читайте также: