М., Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. — (Библиотека отечественной общественной мысли с древнейших времен до начала XX века).
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ МЕТОД В НАУКЕ УГОЛОВНОГО ПРАВА
ВВЕДЕНИЕ
Законодательство в обширном смысле этого слова, включая сюда и судоустройство и судопроизводство, составляет одну из важнейших и существеннейших сторон общественного быта. И хотя я далек от того, чтобы уподоблять его одной из частей тела, как это делают некоторые многодумные юристы (см. Блюнчли9, который скоро появится в русском переводе10), смелая фантазия которых не останавливается ни перед какой самой чудовищной метафорой, но тем не менее нельзя отрицать неразрывной связи, соединяющей его с определенными частями общественного организма. Все, что влияет на общественный организм вообще, то влияет и на его законодательство, законы, управляющие и регулирующие развитием первого, управляют и регулируют развитием второго. Но что же это за законы? Решение этого вопроса составляет конечную цель не только одной истории, но и всех социальных, общественных наук, вместе взятых. И если бы он был действительно решен, то я и не имел бы решительно никакого повода писать эту статью. Но, к несчастью, мы еще очень далеки от этого решения. Общественные науки стремятся к своей цели, но стремятся к ней ощупью, как в былое время метафизика. Трезвый метод, возвеличивший и вознесший науки естественные, им не по нутру, фразерство и пустое гипотезирование гораздо больше соответствуют их вкусу. И, боже мой, как богаты мы гипотезами, претендующими объяснить законы общественного развития. Начиная с метафизика Вико, которому человечество представлялось в виде бессмысленной марионетки, выделывающей такое удивительное па (три шага назад, три шага вперед, три шага вперед, три назад и т. д. до бесконечности) по команде какого-то невидимого режиссера, начиная с метафизика Вико11, говорю я, до физиолога Дрэпера12 (только что вышедшая в прошлом году книга его ‘Цивилизация в Европе’ должна появиться в начале нынешнего в русском переводе13) и статистика Кетле14, из которых первый сравнивает развитие общества с ростом индивидуальности и законы социальные уподобляет законам органическим, а второй постарался даже вычислить среднюю жизнь государства (см. его ‘System social’15), — всякий со смыслом занимающийся общественными науками старается принести свою посильную лепту на позлащенный алтарь гипотез. В последнее время наибольшей популярностью и наибольшим успехом пользуется элегантная гипотеза Бокля16. Кому не известна эта многоцитируемая и много-комментируемая гипотеза? Умственные законы управляют развитием европейского общества. Накопление и распространение знаний подготовляют и обусловливают общественный прогресс. Все великие исторические события, все великое историческое движение суть не что иное, как результат спекулятивного мышления нескольких умных голов. Умные головы откроют какую-нибудь истину, истина начинает мало-помалу распространяться, от умных переходит к глупым, от меньшинства к большинству, и переворот совершен, так сказать, сам по себе. Так, меркантильная политика обязана своим уничтожением не чему иному, как трактату Адама Смита, устройство регулярных армий — изобретению пороха, французская революция — развитию скептического духа во французской литературе. Мыслители и ученые делают наш прогресс. Учитесь и учитесь, — все же остальное приложится вам само собой. Таков вывод этой теории. Теория эта твердо верует в прогресс. По ее мнению, европейское общество стоит теперь на весьма хорошей дороге, и если оно неуклонно будет продолжать путь по ней, то в непродолжительном времени оно перейдет по мосту знания из вони и гнили окружающей действительности в цветущий и благоухающий эдем всеобщего счастья и благоденствия. Разумеется, все это льстит нашим оптимистическим наклонностям. Мы любим убаюкивать себя мыслью о прогрессе. Потому мы любим слушать тех мыслителей, которые обращают наше внимание исключительно на ту сферу человеческой деятельности, в которой прогресс действительно несомненен.
В самом деле, кто же осмелится усомниться в прогрессе наших знаний? Этот прогресс осязаем для всякого, даже самого грубого человека, его видят даже слепцы. Сравните в этом отношении век Фомы Аквината17 с веком Дарвина18, Ляйэлля19, Фохта и Молешотта20, — дистанция огромнейших размеров! Как же нам не радоваться! Как же нам не любить тех мыслителей, которые нам указывают на это — выражаясь словами Устрялова21 — торжественное шествие человеческого духа по великому поприщу истории. Созерцая это торжественное шествие, мы довольны собой, и только по временам некоторые соображения мрачного свойства смущают наше довольство. Прогресс интеллигенции, соображаем мы, несомненен, то так же ли несомненен прогресс социальный, т. е. действительно ли из века в век, из года в год улучшается экономическое положение работающих масс, тех неумытых и необтесанных масс, которые с чисто христианским добродушием вот уже столько веков почти совершенно бескорыстно работают в поте лица своего единственно для того только, чтобы доставить комфорт и утешение нам, ‘делающим прогресс’? Решать этот вопрос не совсем-то легко и во всяком случае нисколько не приятно. Ответ критического исследования всегда получится не такой, какого бы мы желали. Это нагоняет на нас тоску. Но вот являются мыслители-оптимисты, они заверяют неверующих, что прогресс интеллигенции тесно, неразрывно связан с прогрессом социальным, что последний есть не что иное, как результат первого, они могут успокоиться и, отженив от себя нечестивые мысли, мирно продолжать свои занятия в лабораториях, в библиотеках, в академиях, университетах, писать ученые трактаты и статьи, говорить красноречивые речи, выражать благородные чувствования в ученых собраниях. ‘Браво’ и громкие оглушительные аплодисменты встречают этих мыслителей. Мы успокаиваемся, возвращаемся к очередным занятиям, и резкие стоны, нарушающие по временам царящую вокруг нас тишину, не производят более магического действия на наш ушной барабан!.. Есть другая теория: не так она оптимистична, не так она элегантна, как вышеуказанная, зато и не в большой она чести.
Почти сто лет тому назад вышел знаменитый трактат Смита ‘Wealth of nations’22. Много он шуму наделал, целые школы породил, и даже, если верить Боклю, его влиянием меркантильная политика со света согнана. Но, однако, несмотря на всю ту жадность, с которой Европа набросилась на смитовский трактат, она насыщалась им с большим разбором, из всего трактата она выбирала только то, что ей было по вкусу, да и то она не глотала сырьем, а предварительно переделав и исказив сообразно со своими потребностями неудобоваримые для ее желудка кусочки, облив их соусом с различными приправами, приготовленными на кухне… французских экономистов, и, удостоверившись от Бастиа, что ядовитого в этих кусочках решительно ничего нет, она осторожно проглатывала их. Таким образом, многое в смитовском трактате осталось нетронутым и непопробованным. Между прочим, эту участь испытала гипотеза Смита о законах общественного развития. Правда, Смит нигде не высказывал ее ярко и категорически, по-видимому, он даже не думает, что его исследование о городской и сельской промышленности в Европе открывает великие законы социальной жизни народов. Но всякий, кто со вниманием прочтет третью книгу смитовского трактата, согласится со мной, что в этой книге заключены все данные для построения гипотезы экономического объяснения социальных явлений. Здесь не место распространяться об этом предмете. Однако я думаю, что будет далеко не лишним познакомить читателя с этой… гипотезой и с теми естественными выводами, к которым приводят высказанные в ней принципы. Потому я намерен посвятить этому предмету особенную статью. Дело теперь не в том. Кто бы ни был основатель гипотезы экономического объяснения социальных явлений, неоспоримо только одно: что гипотеза эта существует. С ее точки зрения вся общественная жизнь во всех своих проявлениях, со своей литературой, наукой, религией, политическим и юридическим бытом есть не что иное, как продукт известных экономических принципов, лежащих в основе всех этих социальных явлений. Данные экономические принципы, последовательно развиваясь, комбинируют известным образом человеческие отношения, порождают промышленность и торговлю, науку и философию, соответствующие политические формы, существующий юридический быт, порождают, одним словом, всю нашу цивилизацию, делают весь наш прогресс. Если эти принципы сами по себе несправедливы и неразумны, то и последствия их не будут отличаться лучшими качествами, если они в основе своей заключают зерно рабства и деспотизма, то и древо цивилизации, выросшее из них, едва ли принесет лучшие плоды. Следовательно, эта теория верует в социальный прогресс только при одном условии, если принципы, порождающие беспрестанное движение и метаморфозы в социальном мире, разумны и справедливы, если же нет, — говорит эта теория, — то и прогресса не может никакого быть. Есть движение, есть видоизменение, есть развитие, но нет прогресса в смысле улучшения. Напротив, чем дальше и дальше развивается худой принцип, тем все к худшим и худшим последствиям приводит он нас. Прогресс же, т. е. совершенствование в хорошую сторону, явится только тогда, когда вместо худого и неразумного принципа в основу всего ляжет принцип хороший и разумный. Развитием этого принципа будет прогресс. Итак, прежде чем петь гимны прогрессу, не следует ли удостовериться, существует ли и возможен ли он при данных основах. Вот эта грубая скептическая теория, осмелившаяся сомневаться в существовании прогресса, осмеливающаяся с такой смелостью уверять, будто та теория…, по которой нам, ‘делающим прогресс’, так весело и легко идти, — будто она никогда не приведет нас к желаемому эдему. Такая теория не могла, разумеется, встретить благосклонного приема в мещанском обществе, в мещанской литературе. Она уж слишком смело подступала к предмету, она была уж слишком откровенна. И многие окрестили эту смелость именем безумия, эту откровенность вандальским цинизмом, и людей, осмеливавшихся в былое (да, читатель, это давно уже, очень давно былое!) время проповедовать ее, они прозвали безумствующими фанатиками и, как и следовало ожидать, применили к ним великий принцип спасительного устрашения. Так дело и остановилось на этой точке. Теперь она делает очень мало успехов, и в этом уже отчасти виноваты ее сторонники: ни один из них еще не сделал ни одной серьезной попытки применить ее к объяснению фактов всемирной истории и посредством этих фактов доказать и утвердить ее с той научной обстоятельностью и с той осторожной добросовестностью, с какой, например, это сделал хотя тот же Бокль для своей теории. Конечно, по правде говоря, подобные попытки, если только честно вести дело, превышают силы одного человека, масса знаний, потребных для этого, едва ли может совмещаться в одном человеке, и при этом так совместиться, чтобы в уме не произошла каша, чтобы все было ярко, определенно и занимало отдельные соответствующие места. В противном же случае явятся натяжки и недомолвки, и кредит теории будет подорван. Гораздо спокойнее и рациональнее поэтому исследовать законы развития общественного организма в каждой из отдельных частей этого организма. Если экономический метод удовлетворительно может быть применен к изучению развития общества, проявляющегося в той или другой сфере практической или теоретической деятельности, в таком случае этот метод будет годиться и для изучения законов общественного развития вообще. Если экономическая гипотеза подтверждается при исследовании всех частей, составляющих в совокупности одно целое, то она, разумеется, будет справедлива и для этого целого. И тогда она уже перестанет быть гипотезой, более или менее удачной догадкой, а сделается достоверной истиной, законом. И она предстанет тогда перед глазами мещанского мира с такой же торжествующей и победоносной улыбкой, с какой явилась перед глазами ученого мира великая теория Дарвина23. В юридических науках в последнее время можно уже заметить некоторое движение в сторону вышеизложенной теории. Немец Данкварт24 сделал уже попытку применить экономический метод к гражданскому праву25, в нашей литературе раздаются голоса в пользу применения этого метода в науке права вообще (отсылаем читателя к прекрасным статьям Жуковского о Блюнчли, учебнике Спасовича, книге Стоянова26 ‘О методах разработки уголовного права’, помещенным в ‘Современнике’27).
В предлагаемой статье я попытаюсь приложить этот метод к объяснению истории развития и образования уголовного процесса в Западной Европе. Читатель увидит ниже, что исследование это имеет в настоящее время для нас, русских, весьма живой современный интерес. В следующей статье я сделаю попытку применить этот метод к объяснению истории уголовного законодательства Западной Европы и истории философии уголовного права. Таким образом, составятся три статьи, из которых первую я назову ‘Историческое развитие уголовного процесса в Западной Европе’, вторую — ‘Историческое развитие системы…’ и третью — ‘Метафизика уголовного права’28.
КОММЕНТАРИИ
Ткачев одним из первых в России начал системно применять, как ему казалось, универсальный метод объяснения различных явлений общественной мысли, в том числе и правовых, экономическими причинами. Он предполагал опубликовать серию статей на эту тему. Публикуемый фрагмент должен был стать введением к этой серии. Был изъят при аресте Ткачева в апреле 1866 г. В настоящее время хранится в ГА РФ (Ф. 95. Оп. 2. Ед. хр. 78.) Впервые опубликован Б. П. Козьминым в ‘Избранных сочинениях на социально-политические темы в семи томах’, т. V. В настоящем издании публикуется по: Ткачев П. Н. Сочинения в двух томах. Т. 1. М., 1975. С. 93-98.
9Блюнчли (Bluntschli) Иоганн-Каспар (1808-1881) — швейцарский юрист, правовед, историк права.
10 Ткачев пишет о работе И. К. Блюнчли ‘Allgemeines Staatsrecht’, вышедшей в свет в 1851-1852 гг., переведенной и опубликованной в России в 1865-1866 гг. под названием ‘Общее государственное право’.
11Вико (Vico) Джамбаттиста ( 1668-1744) — итальянский философ.
12Дрэпер (Дрейпер) (Draper) Джон Уильям (1811-1882) — американский философ и естествоиспытатель.
13 Речь идет о книге Д. У. Дрейпера ‘History of the intellectual development of Europe’, изданной в 1863 г. в Лондоне и затем выдержавшей несколько изданий. В России ее перевод под названием ‘История интеллектуального развития Европы’ появился в 1866 г. Относительно датировки ‘Введения’ Ткачева см.: Шахматов Б. М. Примечания / Петр Никитич Ткачев. Сочинения в двух томах. М., 1975. Т. 1. С. 606-607.
15 Имеется в виду произведение Л. Кетле ‘Du Systè,me sociale et des lois qui la rgissent’, изданное в Париже в 1848 г Русский перевод назывался ‘Социальная система и законы ею управляющие’. Ткачев написал на книгу рецензию в журнал ‘Дело’ (1867, No 6).
16БоклmГенри Томас (Buckle) (1821-1862) — английский историк и социолог-позитивист.
18Дарвин (Darwin) Чарлз Роберт (1809-1882) — английский естествоиспытатель.
19Ляйелль (Лайель, Лайелл) (Lyell) Чарлз (1797-1875) — английский естествоиспытатель.
20Молешотт (Moleschott) Якоб (1822-1893) — немецкий философ и физиолог
21Устрялов Николай Герасимович (1805-1870) — русский историк.
22 Ткачев имеет в виду знаменитый трактат Адама Смита ‘An inquiry into the nature and causes of the wealth of nations’. V. 1-2. L, 1776 (‘Исследования о природе и причинах богатства народов’). В журнале ‘Дело’ (1868, No 3) Ткачев опубликовал рецензию на русское издание книги.
23 Видимо, Ткачев имел в виду базовые положения марксизма относительно общественного развития.
24Данкварт Генрих — немецкий юрист.
25 Данкварт был автором этюдов ‘Nationalkonomie und Jurisprudenz’ (4 выпуска. Росток, 1857-1859). В 1867 г. Ткачев в журнале ‘Дело’ (No 4) опубликовал рецензию на этюд ‘Гражданское право и общественная экономия’.
26Стоянов Андрей Николаевич (1830—?) — русский юрист.
27 Речь идет о статье Ю. Г. Жуковского ‘Что такое право? Наша ученая простота и немец Блунчли’ (‘Современник’. 1860. No 11), двух его статьях под одним названием ‘Методы юридической науки’ с разбором книги А. Стоянова ‘Методы разработки положительного права’ (Харьков, 1863) и ‘Учебника уголовного права’ (Т. I. Вып. 1. В. Спасовича. СПб., 1863) (‘Современник’. 1863. No 10).
28 Видимо, Ткачев не смог реализовать этот проект. Серии задуманных статей не обнаружено.