(Новооткрытая переписка Даламбера с Екатериной и другими лицами).
Д. Кобеко. [117]
Екатерина Вторая и Даламбер, Кобеко Дмитрий Фомич, Год: 1884
Время на прочтение: 12 минут(ы)
В числе бумаг императрицы Екатерины II, хранящихся в государственном архиве и публикуемых Русским Историческим Обществом, обнародованы были, между прочим (В VII, X и XIII томах сборника общества), 7 писем императрицы к знаменитому геометру и энциклопедисту Даламберу и 8 ответных писем Даламбера.
К сожалению, в государственном архиве переписка этих лиц сохранилась не вполне. Ныне счастливый случай дал редакции ‘Исторического Вестника’ возможность пополнить оказавшиеся в ней пробелы.
Г. Шарль Анри (Charles Henry), библиотекарь университета в Париже, открыл в библиотеке университета, в числе бумаг девицы Леспинас, бывшей в долговременной дружбе с Даламбером, 29 документов, касающихся сношений его с императрицей Екатериной и некоторыми русскими и сообщил их, в копиях, издателю ‘Исторического Вестника.’ А. С. Суворину.
Прежде чем перечислить эти документы, заметим, что переписка Екатерины с Даламбером делится на два периода. В первом из них (1762-1767 гг.) она поддерживалась довольно деятельно, затем, после пятилетнего перерыва, Даламбер и [108] императрица обменялись, в 1772 году, четырьмя письмами, которыми и закончилась их корреспонденция.
Доставленные г. Шарлем Анри документы, за исключением двух, относятся к первому периоду этой переписки. В числе их находятся:
1-8. Восемь писем императрицы к Даламберу, из коих Русским Историческим Обществом напечатано было 5.
9-16. Восемь писем Даламбера к императрице. Из них Русским Историческим Обществом напечатано было только 2, но за то Обществом опубликовано было 4 письма Даламбера, коих в доставленной г. Шарлем Анри коллекции не находится.
Письма к Даламберу:
17. И. И. Бецкого.
18. Николаи, частного секретаря русского посланника в Вене князя Д. М. Голицына.
19. Библиотекаря императрицы Одара.
20. Н. И. Панина.
21. Жившего в Петербурге женевца Пиктэ.
22. Графа К. Г. Разумовского.
23. И. И. Шувалова, и
24. Президента Эно (Henault).
25-27. Три письма Даламбера: одно к Одару (Письмо это в подлиннике хранится в государственном архиве в Петербурге (кар. II, No 96)), Другое к русскому посланнику в Париже С. В. Салтыкову и третье к девице Турон.
28. Записка по вопросу, предложенному Даламберу императрицей в письме ее к госпоже Жоффрень, и
29. Записка о французских офицерах, взятых в плен русскими войсками в Польше в 1772 году.
Мы помещаем ниже только 22 документа, не находя нужным перепечатывать 5 писем Екатерины и 2 письма Даламбера, явившихся в сборнике Русского Исторического Общества.
Предисловие к письмам написало, по нашей просьбе, Д. Ф. Кобеко, которому и приносим нашу искреннюю благодарность, как за этот труд, так и за редакцию русского перевода.
Со времени прибытия своего в Россию до вступления на престол, Екатерина II прилагала особенное старание к самообразованию. Она ознакомилась с лучшими сочинениями иностранных писателей и, следуя направлению века, увлекалась произведениями [109] той группы французских литературных деятелей, которая известна под именем энциклопедистов. Своим государственным умом она, ранее многих, поняла, что эта литературная партия представляла силу, которую следовало привлечь на свою сторону и которой должна была воспользоваться и соответственно этому начертала себе план действий. Плану этому она следовала неуклонно в течение первой половины своего царствования.
Немедленно по воцарении, она сделала в этом направлении шаг, который хотя и не увенчался успехом, но тем не менее стяжал ей громкие хвалы энциклопедистов. Воспитателем к своему сыну и наследнику, восьмилетнему цесаревичу Павлу Петровичу, она пригласила Даламбера.
Первоначальные, если можно так выразиться, официозные, предложения сделаны были Даламберу чрез посредство двух проживавших в Петербурге иностранцев, Одара и Пиктэ (Биографические сведения об этих лицах сообщены уже были мною в статье: ‘Из истории французской колонии в России’ (Ж. М. Н. П. 1883 г.). Здесь они являются пополненными, ибо кроме источников, указанных в примечаниях, я воспользовался донесениями французских дипломатических агентов в Петербурге, хранящимися в архиве рус, ист. общества).
Одар (Michel Odar) происхождением из Пиэмонта, прибыль в Россию при Елизавете Петровне и благодаря покровительству канцлера Воронцова, получил чин надворного советника и должность советника в коммерц-коллегии (в Государственном архиве (дело 1761 г., XIX, 290) хранятся две записки Одара: 1) Memoire sur le commerce de Russie, a M. le procureur generel le 26 juin 1761 и письмо его к княгине Дашковой, при котором послана была ей эта записка и 2) Sentimeut dn conseillier de la cour Odar sur le Reglement. qu’on pretent etablir, relativement a la saisie (eu cas de faillite) des effets envoyes en commission pour Petranget, le 3 decembre 1761. Первая из этих записок напечатана, без имени автора, Бюшингом в Magazin fur die Historic und Geographie, Halle, 1777, XI, 489-464). Затем племянница Воронцова, княгиня К. Г. Дашкова, которой Одар сделался необходимым своими литературными познаниями, исходатайствовала ему место управляющая небольшой дачей, которой владела великая княгиня Екатерина Алексеевна.
‘Одар беден и мне кажется, что ему надоело быть бедным’, так характеризовал его французский посланник барон Бретель. Отсюда проистекли побуждения, заставившие его принять участие в заговоре против Петра III. Все современники единогласно свидетельствуют, что за деньги Одар готов быль совершить всякое преступление. Он был посредником в переговорах между Екатериной и Бретелем, когда первая обратилась к Бретелю о ссуде ей 60.000 руб. Привыкнув получать деньги от английского посланника Виллиамса, Екатерина вероятно рассчитывала на удовлетворение своей просьбы и на этот раз, но Бретель отказал [110] ей в просимой ссуде, ссылаясь на недостаточность своих инструкций и обещал лишь испросить на это разрешение короля. Но дело не терпело отсрочек и государственный переворот 28-го июня 1762 года совершился на этот раз без помощи французских денег. Одар наблюдала за всеми участниками в заговоре, расточал им разные обещания (Ср. Bernardin de St. Pierre III в его oeuvres posctumes, Paris, 1839, стр. 5), хранил в своей квартире, манифест о вступлении на престол Екатерины, и в сам день переворота сопровожден, ее в походе в Петергоф. Во всяком случае, участие его в этом деле было довольно значительно, хотя княгиня Дашкова, приписывавшая себе успех предприятия, утверждает, что в последние три дня до переворота Одар принимал в нем так мало участия, что находился за городом у графа А. С. Строганова. Деятельность его, кажется, довольно веpно характеризовал тогдашний австрийский посланник Мерси д’Ажанто, говоря, что он был секретарем заговора.
Затем Одар поступил на службу в кабинет императрицы ее библиотекарем, и после кратковременной отлучки в Италию вернулся в Россию. Сохранилось известие, что он был доносителем на Хитрово и других лиц, составивших заговор против Екатерины, в бытность ее, в 1763 году, после коронации в Москве. В награду за эту услугу он, отказавшись от всяких отличий, потребовал денег.
После этого, указами 8-го декабря 1763 и 31-го марта 1764 года Одар назначен был членом комиссии для рассмотрения коммерции российского государства и особого при ней собрания для рассмотрения проектов, касающихся до торговли, и был употребляем для составления соображений по предполагавшемуся торговому трактату с Англией. В том же 1764 году, он оставил Россию (Соловьев, История России, XXVI, 118), вернулся на родину и умер в Ницце около 1773 год от удара молнии.
Другая личность, принявшая участи в переписке о приглашении Даламбера в Россию, женевец Пиктэ (Pictet de Warembe) был своим человеком у Вольтера, который, вследствие его большего роста, называл его ‘великаном’. Он принадлежал к труппе любителей, разыгрывавших пьесы Вольтера на его домашнем театре в Делисах. Там же познакомился он и с Даламбером, проведшим в гостях у Вольтера август 1756 года.
Первоначально Пиктэ поступила, к графу А. Р. Воронцов, при котором был в качестве секретаря, а затем, не задолго до переворота 28-го июня 1762 годя, приехал в Россию. Однажды гулял он в саду летнего дворца, когда пришел туда император Петр III, в сопровождении свиты и адъютантов. Пиктэ [111] прошел мимо императора, не снял шляпы и даже не посторонился. Император, которому он нагло смотрел в глаза, спросил окружавших, что это за человек? Никто не знал его. Когда он отошел на некоторое расстояние, Петр послал флигель-адъютанта остановить его и спросить, кто он такой? Тот, все еще не снимая шляпы, отвечал, что он француз. Тогда Петр сказал: ‘вот какой негодный француз зашел к нам в сад’ и приказал адъютанту дать ему 20 фухтелей и сказать: ‘так его величество учит вежливости невоспитанных французом’ и чтоб он сейчас убирался из сада.
После падения Петра III, первое явившееся сочинение о перевороте было помещенное в парижском Journal Encyclopedique 1-го ноября 1762 года (Т. VII, 3-me partie, р. 122-131. Еще ранее этого в том же журнале 1762 г. (Т. VI, 1-re partie, р. 145-161, Т. VII, 2-me partie, р. 140-152 и 3-те partie, p. 141-149) помещены были в отделе Nouvelles politiques (без подписи) те три письма Пиктэ из Петербурга, которые г. Бартенев недавно перепечатал в Архиве кн. Воронцова, кн. XXIX, стр. 159-170) анонимное письмо одного иностранца к своему другу, которому он рассказывает, как очевидец, это событие и осуждает падшего императора. Письмо это написал к Вольтеру ‘длинный, худой и косой’ Пиктэ, через которого и началась, затем, переписка Екатерины с Вольтером.
Какую именно должность занимал в 1762 году Пиктэ в Петербурге, мы сказать не можем, впоследствии же, он сделался французским учителем у графа Г. Г. Орлова и состоял в канцелярии опекунства иностранных колонистов, которой Орлов был президентом. В 1765 году, он отправлен был во Францию, для приглашения французских переселенцев, но, по возвращении оттуда, в мае того же года, был уличен в контрабанде и хотя Екатерина, помня прежние его услуги, смягчила следовавшее ему наказание, но он должен был покинуть Россию (Из дел государственного архива (1765 года, XIX, 298) видно, что в этой контрабанде участвовали еще два француза, Демаре и Леманьян. Последний был родственником Пиктэ. О нем см. в записках Бернарден до С. Пьера. Ocuvres posthumes, стр. XIII и след.). Дальнейшая судьба Пиктэ не вполне ясна. В 1785-1794 годах он проживал в Лондоне, где занимался литературными трудами.
Эти краткие сведения об Одаре и Пиктэ показывают, что они принадлежали к числу тех полу авантюристов, которые во множестве начали являться в Россию, еще со времени Елизаветы Петровны. К совершенно иному роду людей принадлежало третье лицо, принявшее также участие в предварительной переписке о приглашении Даламбера в России, — Николаи.
Генрих Людвиг Николаи родился в Страсбурге и по окончании курса в тамошнем университете отправился в Париж, [112] где посещал литературное общество девицы Леспинас, постоянными гостями которой были Даламбер и Дидро. Тут же познакомился он с князем Д. М. Голицыным. Назначенный, в мае 1761 года, послом в Вену, князь Голицын желал иметь при себе, в качестве секретаря, молодого человека, который соединял бы с хорошим происхождением общее научное образование и знание языков. Он остановился на Николаи, который принял его предложение. Пробыв в Вене два года, Николаи в 176З году возвратился на родину, где остался недолго и совершил путешествие по Франции. Вновь вернувшись в Страсбурге, Николаи сделался профессором в тамошнем университете, куда поступили сыновья президента петербургской академии наук графа К. Г. Разумовского. В 1766 году, Разумовский пригласил Николаи воспитателем к своему сыну Алексею, с которым Николаи совершил путешествие по Европе и приехал в Россию в 1796 году.
Еще в бытность свою за границей, Николаи получил от графа Н. И. Панина предложение принять участие при воспитании цесаревича Павла Петровича и с тех пор безотлучно состояла при нем во все время его велико княжества, а в царствование его занимал должность президента Академии Наук. Совершенно отдавшись новому своему отечеству, Николаи умер в глубокой старости, снискав общее к себе уважение.
На первоначальный предложения приехать в Россию, сделанные Даламберу чрез Одара и поддержанный чрез Пиктэ (письма I и III) Даламбер отвечал отказом (письмо IV), но это дало повод самой императрице написать ему, в ноябре 1762 года письмо, пересланное Даламберу Папиным (письмо VI) и тотчас же повсюду оглашенное, — в котором она, между прочим, утверждает, что воспитание сына так близко ее сердцу и Даламбер так ей нужен, что, быть может, она слишком настаивает на своем предложении и приглашает его приехать в Россию со всеми его друзьями (Письмо это 13-го ноября 1762 г. была неоднократно напечатано и в последний раз в Сбор. Рус. Ист. Общ., VII, 178). Несмотря, однако, и на это письмо и на все выгодные условия, предложенные ему через русского посланника в Париже, С. В. Салтыкова (письмо VIII), Даламбер решительно отказался от предложенной ему чести.
Трудно сказать, мог ли бы Даламбер быть пригоден к делу воспитания наследника русского престола. Сам он, но видимому, не очень серьезно смотрел на сделанное ему предложение и шутливо писал Вольтеру: ‘знаете ли вы, что мне предложили, хотя я и не имею чести быть иезуитом, воспитание великого князя в России. Но я очень подвержен геморроидальным коликам, а они [113] слишком опасны в этой стране’. Литературный враг Даламбера, Ж. Ж. Руссо, находил, что, отказываясь от этого приглашения, Даламбер поступил хорошо, потому, что он не сделал бы из Павла Петровича ни завоевателя, ни мудреца, а сделал бы только арлекина. Как ни резко это мнение Руссо, но в тогдашнем французском обществе многие выражали сомнение в пригодности Даламбера к педагогической деятельности. ‘Даламбер — это Диоген, которого следует оставить в его бочке’, записал в своем дневнике литературный хроникер того времени Башомон, повторяя, вероятно, отзыв современного ему общества, Напротив того, некоторые из друзей Даламбера горячо советовали принять сделанное ему императрицей приглашение, указывая на его практически выгоды (Письмо IX).
Несмотря на отказ Даламбера, ближайшая цель, которую, приглашая его, имела в виду Екатерина, была ею достигнута. Французская академия занесла в свои протоколы предложение, сделанное ее члену, Вольтер патетически поздравил своего друга, и газеты разнесли по всему, свету весть об этом просвещенном действии Екатерины. Первый шаг по пути к популярности был сделан ею удачно, а что вызов Даламбера не был ни искренним, ни серьезным делом, видно из того, что получив его отказ, Екатерина на этом успокоилась и не продолжала искать своему сыну другого воспитателя. В парижском литературном круге распущен был слух, что Екатерина намеревалась обратиться с подобным же предложением или к Дидро, или к Мармонтелю, или к Сорену (Sauriu), но ничего подобного не последовало.
Одновременно с предложением принять на себя воспитание цесаревича, сделано было Даламберу, через И. И. Шувалова (Письмо II), другое предложение — перенести в Россию печатание Энциклопедии, которую он издавал вместе с Дидро и которая подверглась тогда запрещению во Франции. Предположение это также не осуществилось (Письмо Шувалова к Дидро потому же предмету, от 20-го августа 1762 года, см. в Correspondance de Grimm et le Diderot, Paris, 1829, стр. 184).
Начатая таким образом переписка Екатерины с Даламбером продолжалась до 1767 года, довольно деятельно, касаясь исключительно литературных предметов, трудов Даламбера и занятий Екатерины по сочинению наказа Комиссии об уложении.
Занимаясь составлением наказа, Екатерина встретила сомнение в том, действительно ли от накопления хороших правил, примененных на практике, произойдет хороший и полезный [114] результат? и вопрос этот предложила Даламберу, через посредство г-жи Жоффрен, с которой состояла также в переписке (письмо 15-го января 1766 года в Сборн. Рус. Ист. Общ., I, стр. 283, и письмо Даламбера к императрице от 11-го августа 1766 года, там же, X, стр. 181).
Ответ Даламбера является в печати в первый раз (приложение XX).
Перечитывая письма Даламбера к императрице, нельзя не заметить, что в них слышна какая-то принужденность, торжественность и напыщенность. Он доказывает, декламирует, рассыпается в бесконечных выражениях уважения. Самый независимый из так называемых философом XVIII века похож на придворного, но придворного неловкого, неискусного, это доказывает, как несвойственна была ему подобная роль. Сколько известно, Екатерина не сделала ему никаких благодеяний, но он так неловко жалуется на свои денежный затруднения и хвалить императрицу за ее щедрость к Дидро, что как будто бы сам выпрашивает милостей. Дидро, помня оказанный ему благодушия, навсегда остался горячим сторонником Екатерины, Вольтер поддерживал с нею переписку как потому, что это удовлетворяло его непомерному самолюбию, так и по расчету, сочиняя статьи по заказу русского правительства, для Даламбера не существовало этих побуждений, а вести чисто литературную переписку было для него совершенно бесцельно.
Вероятно, поэтому он и прекратил эту корреспонденцию и возобновить ее только в 1772 году, по следующему поводу.
Преследуя польских конфедератов, русские войска заняли Краков и взяли в плен нескольких французских офицеров, служивших в польской армии. ‘Во имя философии’ Даламбер обратился к Екатерине с просьбою об их освобождении, но получил в этом отказ, он повторил свою просьбу, но императрица осталась неумолимой, обещав только освободить пленников ‘в свое время’ (Письма эти напечатаны в XIII томе Сборн. Рус. Ист. Общ.).
Екатерина не сомневалась, что просьба Даламбера была ему внушена тогдашним французским министерством и это повлияло, может быть, на ее решение, потому что отношения России к Франции были в то время натянуты (Письмо к Гримму, 8-го мая 1784 года, Сбора. Рус. Ист. Общ. XXIII, стр. 303. Еще ранее Даламбера, Вольтер предлагал герцогу Ришелье свое ходатайство за пленных французов, но под условием, что это будет одобрено французским правительством. Письма его в изд. Бешо, т. 67, No 6347, 6349 и 6359.). Тем не менее, Даламбер крайне оскорбился тем, что Екатерина, сообщив о своем отказе в его ходатайстве Вольтеру, прибавила, что ей хотелось написать Даламберу, что пленные французы нужны ей для введения [115] в России изящных манер. Даламбер не без основания увидел в этих словах насмешку (Письмо Вольтера к Даламберу, от 19-го апреля 1778 года, и ответ последнего 27-го апреля. Письма его в изд. Бешо, т. 68, No 6533 и 6542).
Впрочем, хотя императрица и отказала Даламберу, но тем не менее просьба его, кажется, повлияла на судьбу французских пленных. По крайней мере, один из них, Тесби де-Белькур, рассказывает в своих записках о пребывании в России, что свобода объявлена была ему и его товарищам по ссылке в Тобольск, 24-го сентября 1773 года, и что он не знал, кому обязан был своим освобождением, так как французский посланник в Петербурге, Дюран, к которому он обратился с просьбою о пособии уже по прибытии своем из Тобольска в Москву, ответил, что он не получал на счет его никаких инструкций (Thesby de Belcourt. Relation d’un officier francais pris par les Russes ct relegne en Seberie, Amsterdam, 1776, стр. 166, 223 и 236.).
После обмена, в 1772 году, писем Екатерины и Даламбера, переписка их прекратилась окончательно, и Даламбер стал чрезвычайно сдержан и холоден в отзывах своих об императрице (Письмо XXII). Скажем более, он сделался защитником турок и недругом России.
Быть может на это повлияли и тесные сношения Даламбера с Фридрихом II, который также охладел к своей союзнице. Даламбер, много обязанный Фридриху, питал к нему глубокое уважение и, как не без иронии заметил один из лучших русских людей того времени, граф С. Р. Воронцов, ‘с тем умер, что нет государя добродетельнее, как король прусский’ (Архив князя Воронцова, IX, 434.).
Кроме непосредственной переписки с императрицею, Даламбер, как видно из печатаемых ниже писем, был в корреспонденции с Бецким и графом Разумовским (письма XV и XVIII) (Письмо Даламбера к Разумовскому см. у Васильчикова, Семейство Разумовских, Спб., 1880, I, 328). Сверх того, многие русские, посещавшие Париж, были в личных с ним сношениях.
Так с ним знаком был граф А. Р. Воронцов (Письмо к нему Даламбера от 1-го ноября 1764 года, в Архиве князя Воронцова, XXIX, 299), в 1772 году посетил его бывший в Париже директор Академии Наук граф В. Г. Орлов (Биографический очерк графа В. Г. Орлова. Спб., 1878, I, 256.), в 1774 году — граф Чернышев (письмо Даламбера к Фридриху, 12-го апреля 1776 года, Oeuvres de Frederie, XXV, 10.), а в 1778 году видался с ним известный фон-Визин. Выражаясь очень неблагосклонно о французском обществе вообще и о французских писателях в особенности, фон-Визин говорить, что [116] ‘из всех ученых удивил меня Даламбер. Я воображала лицо важное, почтенное, а нашел премерзкую фигуру и преподленькую физиогномию’ (Сочинения, изд. Ефремова, Спб., 1866, 440 и 447). Наконец, в 1782 году, посетил Даламбера цесаревич Павел Петрович, путешествовавший под именем графа Северного. Отдавая отчет об этом посещении, Даламбер писал, что Павел Петрович наговорил ему очень много любезного о желании, которое имели видеть его в Петербурге и о сожалении, которое в особенности он испытал, убедившись в невозможности этого. ‘Я очень тронут его сожалением, прибавила. Даламбер, но вовсе не раскаиваюсь и далее, может быть, менее чем когда-либо’ (Письмо к Фридриху, 21-го июня 1782, Oeuvrus do Frederic, XXV, 230).
Эти слова Даламбера показывают, на сколько изменился его взгляд на деятельность императрицы Екатерины. Такая же перемена произошла, в свою очередь, и в ее мнении о Даламбере. Получив известие о его смерти (29-го октября 1783 года), Екатерина писала Гримму: ‘прискорбно, что Даламбер умер, не видав и не читав нашего оправдания по делу о Крыме (Манифест о присоединении Крыма к России состоялся: 8-го апреля 1783 года, но напечатан позднее и в немецком переводе явился в особом приложении к St-Petersburger Zeitung, 21-го июля 1783 года.), по крайней мере, следовало бы выслушать обе стороны и судить уже после того, вместо этого он говорил нам оскорбления, мне это неприятно, как и то малодушие, которое он выказал во время своей болезни, вероятно силы телесные превозмогли силы душевные. Но эти люди часто судили иначе, чем они проповедовали, очень давно я была у него в немилости и вы знаете, что нас поссорил Вольтер.
Прошло еще несколько лет, и над Францией разразились ужасы практического применения тех начал, в теоретической разработке которых энциклопедисты принимали такое деятельное участие. Тогда Екатерина, забыв о покровительстве, которое она некогда оказывала им и их Энциклопедии, печатание которой предлагала перенести в России, писала Гримму, что она ‘ожидает от него оправдания в её уме философов и их учеников, в том, что они имели долю участия в революции и в Энциклопедии, ибо Гельвеций и Даламбер признавались оба Фридриху II, что в этой книге было два лишь предмета: первый, уничтожение христианской религии, второй, — уничтожение царской власти’ (Сборн. Рус, Ист, Общ. ХХIII стр. 308 и 622.).
Источник текста: Екатерина Вторая и Даламбер. (Новооткрытая переписка Даламбера с Екатериной и другими лицами) // Исторический вестник, No 4. 1884