Екатерина Великая по рассказу современника-немца
ЕКАТЕРИНА ВЕЛИКАЯ ПО РАССКАЗУ СОВРЕМЕННИКА НЕМЦА.
Екатерина Великая по рассказу современника-немца, Екатерина Вторая, Год: 1781
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Екатерина Великая по рассказу современника-немца // Русский архив, 1911. — Кн. 2. — Вып. 7. — С. 320-331.
Читатели ‘Русского Архива’ оценили Записки Француза Корберона. В дополнение к ним приводим выдержки из книги, изданной в Эрфурте в 1788 году: ‘Замечания о России’ (Bemerkungen uber Russland). Написавший эту книгу Немец из Германии прожил у нас четыре года (1778—1782) и был сначала в должности дворецкого у кого-то из Эстляндских господ, а потом поселился в Петербурге. Его книга вообще любопытна. Извлекаем из нее только изображение Екатерины. II. Б.
С. Петербург. Сентябрь 1781 г.
Сегодня я узрел ее, первейшую и знаменитейшую персону во всем современном мире, я стоял близко и мог хорошо слышать что она говорила. Чтобы вам дать, хоть приблизительное, понятие о моих чувствах, вызванных ее могуществом, величием и обширною деятельностию и столь взволновавших мне душу, я должен рассказать вам, как все это произошло.
Вчера, вечером, господин фон Иермерштедт сообщил мне, что на сегодня назначен первый большой выход при дворе. Вместе с этим он пригласил меня ехать с ним во дворец, и добавил, что он так устроит, что я отлично увижу Императрицу. Предложение это было мне чрезвычайно приятно, так как во мне не раз, при виде различных учреждений Государыни, проявлялось желание лично увидеть созидательницу оных. Он обещал заехать за мной в одиннадцатом часу. Сегодня утром, перед назначенным часом, я уже стал поджидать моего друга, и так как он немного запоздал, то я, тем временем, взглянул на висевшую у меня на стене генеральную карту Российской Империи. Тут же висели карты и некоторых других государств, сделанные почти в одинаковом размере. Я часто рассматривал эти карты но никогда еще меня так не поражали противоположность великого с малым, как в ту минуту, когда я себе представил, что этой Империей владеет одна, которую я сам скоро увижу. Я противопоставлял ей все величайшие и могущественнейшие царства всего мира: Кира, Александра Великого, Римскую республику, после побед над Персами и Карфагеном. Августа. Константина Великого, Карла V, Чингисхана, Тамерлана, Китайцев и многих других: но ничто не могло идти в сравнение с этой Империей, в отношении ее размеров. Какое громадное расстояние между Ригой и Петропавловским портом! Или, через Анадырск на Алеутские о-ва в Америку! А что скажете вы про путешествие из Риги на Петербург, Москву, Казань, оттуда через Верхотурье, или южнее, через Екатеринбург, в Тобольск, Томск, через Байкальское озеро в Нерчинск, Иркутск, Удск (обычно: Удинск), затем, водой, через Охотское море в Большерецк и Петропавловский порт, или сухим путем через Охотск, Анадырск, Алеутские о-ва, Уналяску (вернее Агун-Аляшка) в Америку? Ведь это равняется, приблизительно, половине земель всего полярного круга. Империя, в которой можно сделать 1600 Немецких миль по одному направлению и которая вдвое больше всех прочих государств Европы вместе взятых! И какими же показались они мне незначительными эти государства, поделенные между столькими владетелями в Европе, где Россия занимает больше одной трети всего пространства!
По этому поводу, мне пришло на память описание народностей Poccии, Георги. Совершенно различные народы, в сличении одних с другими, говорят на совсем разных языках, и так мало имеют между собой общаго, по своим нравам, обычаям, образу жизни, потребностям, вероисповеданию, что, казалось, самой природой предназначены для совершенно разных политических соединений, а здесь составляют одно целое, которое направляется одной женщиной, к ее целям, вопреки различию между чувствами, сознанием и проявлениями воли в каждом, отдельно взятом, народе.
Вы, может, возразите мне, мой дорогой, что все люди чувствуют одинаково. Хорошо. А как объясните вы мне, что, при одинаковом холоде, Самоед находит погоду приятною, а Астраханец зябнет, что, при совершенно тожественных условиях, Чукча чувствует себя в полном довольстве, а житель Петербурга или Ревеля или какого другого города, жалуется на скудость во всем, что, при одинаковой остроте зрения, Татарские племена, занимающиеся охотой близоруки, а Юкагирские троглодиты дальнозорки? И точно тоже мы найдем относительно слуха и обоняния у различных племен. Если это недостаточно ясно сказано мною, то из этих и тому подобных примеров вы увидите, что я подразумевал под этим. Прибавьте к этому различие степени в развитии ума и сердца между диким Самоедом и утонченным жителем столицы. Какая между ними пропасть! Как показалось бы удивительным, еслиб Камчадал должен был отдать 5 или 10 собак от своих саней, а Лопарь своих оленей, а Татарин своих чудных коней, для того, чтоб их впрягли всех вместе в одну колесницу! А между тем, нечто подобное происходит среди людей, которые, в известном отношении, subtractis subtrahendis, почти так же могут быть различны. Их впрягают (не смейтесь!) в одну политическую колесницу, которую каждый из них должен двигать по своему. И этой машиной, снабженной различными колесами, правит одно лице, для дружной деятельности к достижению целей этого лица.
Вот, такими-то и подобными размышлениями был я занят, когда вошел мой друг. Он извинился, что запоздал: но он сделал это с намерением, чтоб я, еще ни разу не видевший Императрицы, мог увидеть ее, когда она будет возвращаться из церкви в полном блеске двора. Обычный церемониал следующий: в Воскресенье в 10 ч.. Императрица, из внутренних апартаментов направлялась в церковь, находящуюся во дворце. Ее можно было видеть и при этом случае, и в самой церкви. Но много больше торжественности при возвращении ее.
И так, около половины двенадцатого, мы поехали во дворец. Бесчисленные, великолепные экипажи стояли уже длинными рядами перед дворцом, другие еще только подъезжали к нему. Державшие караул гвардейцы не опросили меня, кто я такой, так как мой товарищ был сам гвардейским офицером. Мы и прошли мимо караульных и у входа, и у лестниц, как внизу, так и на верху, до часовых у приемной залы, которых выбирают из гвардейских унтер-офицеров. В армейских полках они имеют чин фендрихов, но чаще чин подпрапорщиков или прапорщиков. Часовые у приемной залы спросили меня, кто я такой. Мой спутник ответил: ‘Кавалер, Немец’, а затем, пояснил мне, что этою вынужденною ложью избавляет меня от дальнейших опросов.
Двери открылись перед нами, и Боже! среди какого несметного множества орденских лент, звезд, разнообразных мундиров и проч. увидели мы себя. Тут были люди почти от всех народов Европы и от различных Азиатских, как казаки, Калмыки, Крымцы, один Перс и др. Собственно Русские превосходили всех мужественной красотой и ростом. Я вообще заметил здесь, в обществе, преобладание красивых мужчин над женщинами, но это замечание не относится к провинции, а только к Петербургу, куда привлекается все выдающееся, всякого рода. Особенно же заметил я это, при дворе, относительно мужчин. Большинство иностранцев очень проигрывало перед этими красивыми и рослыми Русскими.
Здесь, в зале, были все иностранные посланники, заведующие делами, резиденты и один посол, сверх того, много разных иностранцев всяких национальностей, которым это зрелище казалось величественным и приятным не менее, чем мне. Много было тут Русских генералов, штаб-офицеров и других знатных, состоящих на службе у Монархини. Мое особенное внимание привлекали те личности, которые получили уже известность, по значению, которое имели, или еще и теперь имеют, в политических делах, как напр. граф Кобенцель, посланник Императора, герцог де-Верак — Французкий, граф Гёрц — Прусский, Гаррис — Английский и др., а еще и адмирал Григорий Орлов, сжегший, при Чесме, большой Турецкий флот, и генерал Бауер. Будучи Прусским офицером, он был прислан королем Прусским еще к Петру III, чтоб показать некоторые Прусские манёвры, а, впоследствии, своими талантами и неутомимым усердием он приобрел благорасположение Государыни и неувядаемую память в Русских, за улучшения по инженерному ведомству, за учреждение корпуса кондукторов, за устройство более точных геометрических съемок города, за меры о благоустройстве больших дорог, за обложение Фонтанки, за возведение нескольких зданий и исправление многого другого.
Все эти персоны и многие другие из значительнейших, в настоящее время, вращались один около другого. Это непрестанное расхаживание, приветствия, господствующее желание быть представленным, громкие уверения (частенько лживые) видеть друг друга здоровыми, речи ничего незначущие, или означающие совсем противное, придворные разговоры, все это усиливало несмолкаемый шум в зале.
Вдруг, отворились двери, возвестили о приближении Государыни, и, тотчас, все посланники и другие знатные персоны образовали проход, став по обеим сторонам. Ближайшим к двери стал барон Фон-Ассенаар, посол семи Голландских соединенных штатов, которому, как послу, давилось преимущество перед прочими.
Напротив него стоял граф фон Кобенцель. За этими двумя, стоявшими во главе прохода, следовали посланники: Французский, герцог де-Верак, Английский, кавалер Гаррис: Испанский, кавалер фон Нормандес, Португальский, кавалер Хорта, Шведский, барон фон Нолькен, Прусский. граф Гёрц, Саксонский, кавалер барон фон Сакен: уполномоченный от Ганзейских городов (Любека, Гамбурга, Бремена и Данцига) кавалер Виллебрант и другие представители: Польши, Сардинии, Неаполя и Сардинии (sic), также и некоторые секретари посольств, как напр. граф Тизенгаузен.
Водворилась торжественная тишина. Казалось, никто не смел громко дышать. Так умолкали прочие боги, по словам Гомера, в Илиаде, когда приближался Зевес. Впереди всех показался гофмаршал, за ним, попарно, камергеры, министры всех ведомств и прочие придворные. За ними шел князь Потемкин (Русские произносят, как Потемкин) с жезлом, как генерал-адъютант Императрицы, он шел один. Непосредственно за ним следовала та, которая, кроме своего собственного государства, тысячи существ возбуждает от тихого покоя, по одному своему усмотрению, и в Константинополе и в Испагани, и дарует мир нашему отечеству, та, флаги которой развиваются в Черном, Каспийском и Средиземном морях, также как в Балтийском и Белом, та, которая достигла того, мой дорогой друг, что вы и отчисленное множество людей можете теперь, с меньшим страхом и дрожью петь молебные слова: ‘сохрани нас от меча Турецкого’.
Екатерина II-ая среднего, скорее большого чем маленького роста, она только кажется невысокою, когда ее сравниваешь с окружающими ее высокими Русскими людьми. Она немного полна грудью и телом, у нее большие голубые глаза, высокий лоб и несколько удлиненный подбородок. Так как ей теперь 52 года, то и нельзя ожидать юношеской красоты. Но она всего менее не красива, напротив, в чертах ее лица еще много признаков ее прежней красоты и в общем видны знаки ее телесной прелести. Ее щеки, благодаря краске, ярко румяны. В ее взгляде столько же достоинства и величия, сколько милости и снисхождения. Она держится с большим достоинством, весьма прямо, но не впадает в принужденность.
Если я не ошибаюсь, то слышу вопрос вашей милой жены. Что же на ней было надето? Была ли она завита? Какое у нее головное украшение? Ну хорошо, я попробую на это отвечать. Ее одежда по отношению к кройке почти такая же, какую носит вообще Русские, только немного различия, особенно в рукавах. Длинное платье, которое тянется от груди до ног, совершенно прямо. Это полукафтанье. Рукава доходят до кисти руки во множестве небольших складок. Вверху у плеч эти рукава несколько шире, но ближе к рукам они становятся уже. Над этими Siolan1) или Adrienne2) (если дерзну так назвать), носила она летучее одеяние без рукавов. Костюм и верхнее платье разных цветов и там, где приходятся руки, все одно к другому хорошо приложено, и я должен сказать, что это несколько Азиатское одеяние на меня не произвело неблагоприятного впечатления, так как цвета не слишком ярки. Нижнее платье было из легкой материи, чередующейся между белым и серебряным. Верхнее платье бледно-лиловое и также в немногих затканных серебром линиях, лилово-красных и переливчато-серебристых. Ее головной убор: ко лбу спускающаяся и почти в три пальца возвышающаяся прическа, сзади которой спадает несколько сплетенных кос. На тупее покоилась небольшая бриллиантами прикрепленная корона, подобная изображенным на монетах. На груди небольшой щиток покрытый алмазами. Возле этого грудного украшения видны были две орденские ленты. Так как она эти орденские ленты носила через плечо, вплоть до бедра, и притом между верхним и нижним платьем, то посему они особенно заметны у самой груди. Одна прикрывает другую, так что нижняя лишь немного выдвигается. Верхняя, светло-голубая, почти в руку шириною, лента первого и высшего ордена Российского государства, Андреевского, нижняя, оранжево-желтая с черными полосами: это военный орден Св. Георгия, или за военные заслуги. От обоих, Андреевского и Георгиевского, орденов носила она золотые бриллиантовые цепи вокруг шеи и на груди, две звезды, одна другую заслоняющие, так как она гроссмейстер обоих орденов.
Ее полная грудь мало видна, вследствие Русской одежды. Талия очень широка, но, благодаря умело избранному платью, весьма удачно скрыта. Ног ее и совсем не видно.
Как только Императрица вступила в комнату, она остановилась и несколько раз милостиво поклонилась многочисленным присутствующим. Ее поклон совершается по Русскому обычаю с наклонением верхней части тела, как у них кланяются только мужчины, ибо вообще Русская женщина никогда не наклоняется, как в Германии, а кланяется. Только немногие женщины и притом только те, которые хотят быть важными, наклоняются. Однако это происходит почти всегда во время менуэта. Затем подходили один за другим с двух рядов и целовали ей руку, которую она всем подавала.
Пока это целование руки происходило с одной стороны, с достоинством и почитанием, а с другой, с благоговением, она разговаривала по-французски с графом Кобенцелем. Так как я стоял близко за ним, то мог ясно понимать. Я любовался ее снисхождением или, если хотите, ее вежливостью, ибо она исключительно говорила о его делах, о его семье и его родственниках.
Свита, которая предшествовала Императрице, перешла в соседнюю комнату. Как только кончилось целование руки, она снова сделала поклон на ходу некоторым из стоявших и перешла в смежную комнату.
Непосредственно за монархиней следовал ее камергер г-н фон Ланской (Landskoy) или, как его здесь все зовут, фаворит, быть может красивейший мужчина, какого я в жизни видел. Он высокого роста, прекрасно сложен, лицом более смуглый чем белый. Он брюнет, но при этом с лица нисколько томный, что встречается, говорят, только у белокурых. В его появлении достоинство, его взгляд многообещающий, однако некоторые уверяли меня, что его ум нисколько не отвечает благоприятному впечатлению. Так как он на этом посту удержался уже некоторое время (более четырех лет), то некоторые, знающие придворные обстоятельства лучше чужих, узнающих за просто, выводят из того известную умственную слабость. Они говорят: всякий, кто на этом посту долго и бестревожно пребывает, подобно Ланскому, должен быть или особенно хитер и притворен, или же другие вельможи его не боятся: они должны знать его таковым, что он никогда не станет на их пути, таковым, что не чувствует высокого почета и не способен на интригу, поддерживаемый милостью Монархини. К этому добавляют: ни один человек, соединяющей в себе честолюбие с умом, не должен в любом положении человеческой жизни менее быть уверенным в сохранении своего места. Об этом г-не фон Ланском, положение которого вызывает столько завистников, должен я кое-что сказать, касающееся его происхождения и скорого возвышения.
Его отец имел весьма умеренное состояние, состоявшее главным образом в одной подмосковной. Сын, как большинство Русского дворянства, решился испытать счастья в военной службе, он был послан в Петербург и помещен в гвардию. Его внешность и приветливое обращение способствовали тому, что он скоро переведен был в кавалергарды. (Они служат у комнат Императрицы, тогда как, на оборот, гвардейцы конные в низу, а пешие, судя по рангу персон, стоят на лестницах и в приемных). Между этими кавалергардами возвысился он вскоре так, что почти ежемесячно был производим: он теперь генерал-майор, шеф пикенерного полка, кавалер Белого Орла и действительный камергер. У него много имею и с крепостными крестьянами, полученных от Монархини, как доказательство ее удовольствия, и тем он возвысил свою фамилию.
Примечание издателя. По отъезде этого корреспондента (т. е. автора Замечаний) из Петербурга, произведен он был в генерал-лейтенанты. Но он не долго наслаждался блеском, ибо умер в 1785 году. Позднейшие известия утверждали, что Императрица потерю своего любимца чрезвычайно оплакивала, даже ради его носила некоторое время вуаль. Он все свое состояние предоставил Императрице, которое она отдала его родным. Она сохранила только его библиотеку, собрания гравюр и ландкартов и некоторые редкости, за что родным его дала столько денег, сколько все это стоило.
За ним, г-м фон Ланским, следовало в парадном шествии до 16 или 20 придворных дам и фрейлин. Некая фрейлина Энгельгард, племянница князя Потемкина, отличается ростом, красотой и, как говорят, также головою и сердцем, преимущественно пред другими. Они шли попарно за нею в другую комнату, но часть их осталась в этом зале или приемной.
Принесли прохладительное в виде ликеров, вина и печений, которыми насладились не только отставшиеся дамы, но и разные господа, разговаривавшие некоторое время между собою.
Кроме названных лиц, мне показали еще некоторых из тайного совета Императрицы: генерал-фельдмаршала князя Голицына, генерал-фельдмаршала графа Чернышева, генерал-аншефа князя Волконскаго, генерал-фельдцейхмейстера князя Орлова, тайного советника князя Вяземскаго, канцлера графа Остермана, к каковому совету еще принадлежит и князь Потемкин.
Между придворными кавалерами выдавались оба — Александр и Лев Нарышкины, о садах которых я недавно писал, Шувалов, Елагин, Гагарин, Барятинский, Воронцов, Шкурин, Бибиков, Корсаков, Куракин, Павел Потемкин, генерал Ребиндер и многие другие.
Между другими присутствовавшими персонами назову генерала Бецкаго, генералов Эльмта, Мюллера, Мордвинова, Сандвич, Шлепов (?). Вечером придворные дамы уже не были столь жеманны как бы следовало.
Был я и на большом вечере при этом дворе, о чем я вам также должен сообщить. Как раз перед шестью часами отправились мы опять в туже комнату, где мы были утром. Комнаты были освещены, и общество более смешанное. Уже с самого начала находилось много женщин, которые, почти совсем непринужденно, частию прохаживались или стояли, частию сидели и разговаривали с кавалерами. Великолепие бриллиантов и дамских нарядов неописуемо. После того как мы также взад и вперед прошлись и любовались блеском драгоценных булавок и других ожерелий на головах и на грудях, направились мы в открытую и весьма поместительную для танцев залу. В этом зале также находилось множество персон в особенности иностранных министров и несколько чужеземцев, которые потом были представлены Императрице.
Вскоре после 6 часов прибыла Монархиня, почти в том же одеянии как утром, только дамская свита была многочисленнее. Иностранные министры опять составили проход, она остановилась в дверях, и означенные вновь были допущены к целованию руки. Двое чужеземцев были представлены, из коих один был господин фон-Корф, с которым Императрица некоторое время говорила.
При входе Монархини в танцевальную залу заиграл оркестр шумную увертюру с трубами и литаврами. Она перешла на другую сторону зала, и вокруг нее стояли граф Кобенцель, Ланской, Голицын и несколько дам. Затем открыл бал Нарышкин с княгиней Голицыной кратким менуэтом. За сим тотчас последовали пять или шесть пар. Императрица пересмотрела минуеты, потом села за карточный стол, за которым она с графом Кобенцелем и с другими играла в l’homhre*). Она на этот раз сделала исключение: она обыкновенно и преимущественно играет в вист или в макао3). Кавалеры ее партии несколько раз чередовались. Она так сидела за карточным столом, что видела в лицо танцующих. Камергер фон Ланской стоял большую часть времени за ее стулом. Не только во время раздачи карт, но и даже во время игры, разговаривала она с ласковым лицом то с тем, то с другим из игравших, и вокруг стоящими персонами. Она встала в промежутке однажды, минут на десять, чтобы поговорить с некоторыми лицами. Пока она говорила, лицо, с которым она говорила, стояло перед нею в положении нисколько согбенном. Так Прусский министр граф Гёрц минут пять-шесть стоял перед ней полунаклоненный.
С двух сторон, где играла Государыня, стояло несколько маленьких карточных столов. Игра составлялась преимущественно старыми женщинами. Танцы не прекращались. Минуеты продолжались недолго, за ними последовали полонезы, особенно выделявшиеся прекрасною музыкою и разговорными кружками чужестранцев. Затем последовал Английский контрданс и в заключение опять полонез.
В 8 час. поднялась Императрица с своего стула, поклонилась всему обществу, и тот час же весь ее штат стал в порядок. Она удалилась словно как в процессии. Танцы прекратились, и все разошлись. Когда Великая Княгиня присутствует, танцы продолжаются дольше, потому что она это любит. Но она и ее супруг недавно уехали в Германию, так что придворные танцоры несколько поуспокоились. Монархиня никогда не танцует и небольшая до того охотница, так как по вечерам рано уходить спать.
В числе придворных дам отличаются, особенно в отношении великолепия: княгиня Голицына, графиня Румянцева, графиня Чернышева, княгиня Куракина, в отношении вкуса: княгиня Дашкова, фрейлина Полянская, в отношении красоты: фрейлина Синявина, две фрейлины Энгельгардт, относительно остроумия особенно любуются фрейлиною Knowles. Из других придворных дам заслуживают быть названными: графиня Скавронская, графиня Матюшкина, графиня Брюс, фрейлины Шкурина, Молчанова. Вообще же признаю я дерзновенным высказывать суждения о таких особах.
Пришлось нам внизу у дверей дожидаться более получасу, пока не подали нашу карету. Было от 400 до 500 карет перед дворцом и до ста внутри двора. Экипажи перед дворцом стоят длинными вереницами, место их определяется случайно, кто является раньше. У дворца закрытый подъезд, к которому подъехать может только одна карета. Со стороны Адмиралтейства въезд и въезд. У дверей стоит офицер. Как только карета въезжает в закрытой двери, прислуга или кучер называет, кто приехал. Офицер громко его выкликает, если ответ замедляется и на лицо вас нет, то он говорить ‘poscholl’, т. е. прочь, уезжай. Тогда карета уезжает порожнею и опять становится в заднем ряду. Таким путем соблюдается порядок и у стражи.
Постоянный шум карет по всем улицам, действительно, нечто величественное, нечто царское, и продолжается, не смотря на строгий порядок весьма долго. При этом кучера правят совсем безумно, большею частию полным галопом, а потому, не смотря на освещение, для пешеходов довольно опасно: кто хочет верно пройти, тот должен держаться стен.
И этот бал по свидетельству тех, которые часто оные посещают, был блестящее обыкновенного, хотя бывают и более многолюдные, потому что он первый по возвращении с летнего местопребывания, а равно и ради того, что совпал с днем счастливой прививки оспы молодым Великим Князьям. Однако я должен признаться, что то было величайшее великолепие, когда либо мною в отечестве виденное, или даже воображаемое. Бриллианты, жемчуг, золото и серебро на Царице, на придворных дамах, на женах многих кавалеров и даже на мужчинах превосходят всякое представление. У некоторых были аксельбанты, пуговицы, рукоятки сабель, нагрудные звезды и пр. в драгоценных камнях.
Одни кавалергарды, стоявшие на часах и частию среди общества, в серебре. Но что же я могу сказать, когда уже принято говорить, что bal pare у Русского двора — величайшее великолепие в Европе?
Упомянутые кавалергарды состоят только из одной роты, которой шефом сама Монархиня. Они служат только в комнатах Государыни, т. е. на придворных аудиенциях, в танцевальных залах и пр., где она находится постоянно, или перед комнатами и спальнею. Некоторые кавалергарды редкого роста, и между рядовыми все дворяне. Мундир или вернее верхний колет голубой с красными обшлагами: последних почти не видно, первых мало ради серебряного шитья и серебряных блях. На груди и на спине они носят крепкие серебряные латы-кирасы, в виде больших звезд, на которых в изящной отделке золотой Русский двуглавый орел, рукава и штаны с серебряным галуном. На сапогах выделяется серебряный ремень в три пальца ширины до самой ноги. Над коленом и под ним, а также у щиколотки, спускаются в три пальца серебряные бляхи через колена и ноги. Шпоры, ремень к ним цепочка из того же металла. Таким образом все тело как бы покрывается серебряной кольчугой. На голове в Греческом вкусе серебром украшенный шлем, украшенный прекрасными страусовыми перьями, белыми, красными и черными.
С тех пор я каждым Воскресеньем пользовался, чтобы доставить себе удовольствие лицезреть земных богов.
3 Октября старого стиля, т. е. 14 нового, был траур по кончине не знаю какого-то из Немецких принцев, несколько дней Монархиня появлялась в белом платье с черными каймами. Все иностранные министры были в черном, за исключением Прусского, который был в своем генеральском мундире. Он только один может появляться на придворном трауре, и никто из других министров не имеет этого преимущества. Говорят, что это мудрая экономия Прусского короля, дающего послам своим при других дворах такой ранг, который избавляет от многих расходов, ибо нельзя себе представить, какое количество разных трауров при подобном дворе возможно, что отражается на каждой мелочи.
Не раз замечал я, что князю Потемкину оказывали больше внимания, чем самой Монархине. Иногда приходил он за четверть часа ранее в приемную. Как льстились перед ним многие старейшие генералы, седовласые, с голубыми, черно-желтыми и красными лентами! Они низко ему кланялись, а он отвечал умеренным поклоном. У своего подъезда видал он часто до 40 или 50 карет. Здесь нельзя не заметить, что он живет во дворце возле Государыни. Только Эрмитаж разделяет его помещение от ее комнат. Этот князь человек в лучшем своем возрасте, велик и крепок фигурою, благоприятнейшего облика, только левым глазом, подслеповатым, весьма явственно косит. В военном министерстве он — всё……. Возвращаюсь ко двору, чтобы еще раз сопровождать Государыню в дворцовую церковь, где она видимые показывает знаки своего благочестия.
У нее одной было кресло за собою, ибо вообще в Русской церкви не найти скамьи или стула и т. п. за исключением священников. Ее место в церкви значительно впереди, ближе к алтарю, к правой стене, спереди и сзади окружено решеткою, так что она на переднюю может опираться руками. Я однако видел ее всегда стоящею свободно, никогда сидящею. К превосходной вокальной музыке Придворной Капеллы она была очень внимательна. Эти певчие заменяют собою орган или другие музыкальные инструменты, так как сии последние из всех Греко-Российских церквей изгнаны. Певчих было около 40 числом на каждой стороне алтаря по половине, они пели поочередно и вместе. Они все были одинаково одеты в сукно цвета печени (Leberfarbe), обшитое золотом, только с тою разницею, что покрой платья маленьких певчих приближался скорее к народной одежде (т. е. в верхнем платье с узкими рукавами, ремнем подвязанном). Взрослые однако носили платье на Немецкий образец.
Когда священник что либо читал или пел речитативом, то Государыни, подобно простонародью, делала весьма глубокие поклоны верхним корпусом и при каждом поклоне крестилась трижды. Эти поклоны она делала так низко, что верхняя часть тела по отношению к ногам составляла прямой угол. Тройное осенение крестом происходило по большей части следующим образом: тремя первыми перстами правой руки начинала она первый крест со лба до живота и затем от одного плеча к другому. Второй крест доходил только от подбородка до места des Rabels4). Третий, наконец изображался только на груди. Насколько величина крестного знамения убавлялась, усиливалась быстрота движения. При последнем рука двигалась как молния туда и сюда и попадала на свое место, когда корпус опять приподнимался. Таких крестных знамений делала Монархиня в течении получаса пожалуй до 50-ги и доказывала вообще во всем внешнем образе действий необычайное благочестие5).
1) Эпитрахиль.
2) Одно из папских облачений.
3) Испанская карточная игра (hombre по-испански значить человек), ныне забытая и напоминаемая названием ломберных столов. П. Б.
4) ?. П.Б.
5) Покойный граф А. В. Аддерберг сказывал мне, что всенощную Екатерина слушала на хорах, где у нее был столик, за который она садилась и раскладывала иногда гранпасьянс. Стоявшие в низу молельщики не могли этого видеть. П.Б.