Эдуард III и его место в ряду сомнительных пьес Шекспира, Бойль Роберт Иванович, Год: 1905 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Эдуард III и его мсто въ ряду сомнительныхъ пьесъ Шекспира

Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. СПб.: Брокгауз-Ефрон, 1905. Т. 5. С. 290-296.

Въ отличіе отъ многихъ другихъ сомнительныхъ пьесъ ‘Эдуарда III’ никогда не приписывали Шекспиру при его жизни. Первый, кто обратилъ вниманіе на нее, какъ на пьесу, относительно которой было основаніе утверждать, что въ ней участвовалъ Шекспиръ, былъ Кепель, который въ своихъ ‘Prolusions or select pieces of Ancient Poetry’ (1760) напечаталъ ее съ такимъ замчаніемъ на заглавномъ лист: ‘Полагаютъ, что написана Шекспиромъ’. Стивенсъ принялъ это мнніе Кепеля такъ холодно, что о немъ не было рчи вплоть до 1836 года, когда Людвигъ Тикъ перевелъ ‘Эдуарда III’ въ числ ‘Четырехъ драмъ Шекспира’, обнародованныхъ имъ въ этомъ году.

Пьеса первоначально появилась въ издании in quarto въ 1596 г. безъ имени автора, и хотя въ 1599 г. было напечатано уже второе in quarto, установить имя автора пьесы никто не счелъ нужнымъ.

Велико число относительно слабыхъ пьесъ, беззастнчиво приписываемыхъ Шекспиру, но наша пьеса въ ряду ихъ занимаетъ мсто исключительное. Какъ извстно, цлыхъ 15 пьесъ въ разное время было приписано Шекспиру:

1) ‘Судъ Париса’. 2) ‘Арденъ Фивершэмъ’. 3) ‘Джорджъ Зеленый’. 4) ‘Локринъ’. 5) ‘Король Эдуардъ III’. 6) ‘Муседоръ’. 7) ‘Сэръ Джонъ Ольдкестль’.

‘Томасъ лордъ Кромвель’. 9) ‘Веселый Эдмонтонскій чортъ’. 10) ‘Лондонскій блудный сынъ’. 11) ‘Пуританинъ или вдова съ Ватлинговой улицы’. 12) ‘Iоркширская трагедія’. 13) ‘Прекрасная Эмма’. 14) ‘Два знатныхъ родича’. 15) ‘Рожденіе Мерлина’.

Нкоторыя изъ названныхъ пьесъ приписывались съ большею или меньшею вроятностью различнымъ авторамъ, относительно же многихъ не было найдено никакихъ данныхъ для опредленія того, кому ихъ приписать. ‘Судъ Париса’ можетъ быть приписанъ Пилю и принадлежитъ къ до-шекспировскому періоду. ‘Арденъ Фивершэмъ’, въ которомъ изображается исторія убійства жены мужемъ при помощи наемныхъ убійцъ, представляетъ полную одушевленія и страсти пьесу, безъ лишняго паоса. Пьеса написана, очевидно, мало-опытнымъ писателемъ: однако этотъ писатель былъ, безъ сомннія, человкъ, который имлъ шансы занять одно изъ первыхъ мстъ между драматургами своего времени. Такъ какъ мы не знаемъ другихъ произведеній того же самого пера, то естественно предположить, что онъ не длалъ дальнйшихъ попытокъ на драматическомъ поприщ. ‘Джорджа Зеленаго’ можно приписать Грину. ‘Локринъ’ по всей вроятности принадлежитъ Пилю. Во всхъ этихъ пьесахъ нтъ ничего, что изслдователь нашихъ дней, когда на вопросы шекспировскаго творчества пролито столько свта, могъ бы хоть на минуту приписать Шекспиру. Иное дло ‘Эдуардъ III’. Какъ будетъ показано въ настоящемъ этюд, есть большое основаніе приписать Шекспиру эпизодъ съ графиней Сольсбери. ‘Муcедора’ нельзя приписать хотя бы и съ малой степенью вроятности какому либо опредленному автору. То же самое можно сказать о ‘Сэръ Джон Ольдкестл’ и ‘Лорд Томас’. Авторомъ ‘Веселаго эдмонтонскаго чорта’ можно считать съ значительной степенью достоврности Деккера — быть можетъ, въ сотрудничеств съ Гейвудомъ. ‘Лондонскій блудный сынъ’ — боле зрлое произведеніе, чмъ остальная масса сомнительныхъ пьесъ — напоминаетъ намъ временами о Вилькинс въ его ‘Бд отъ брака поневол’. Для установленія авторства ‘Пуританина или вдовы изъ Ватлинговой улицы’ нтъ никакихъ данныхъ. Очень короткая ‘Iоркширская тргедія’ — разрабатываетъ ту же самую тему, которую Вилькинсъ въ боле распространенномъ вид даетъ намъ въ своей ‘Бд отъ брака поневол’ (Miseries of Enforced Marriage). Ближайшее сравненіе обихъ пьесъ убдило меня, что авторомъ ‘Iоркширской трагедіи’ былъ Вилькинсъ. Относительно бльшій литературный интересъ этой короткой пьесы можетъ быть приписанъ въ значительной степени именно ея краткости. Въ своей попытк развить тотъ-же сюжетъ въ ‘Бд отъ брака поневол’ Вилькинсъ значительно ослабилъ впечатлніе. Кто могъ бы быть авторомъ ‘Прекрасной Эммы’ до сихъ поръ совершенно неустановлено. О ‘Двухъ знатныхъ родичахъ’ уже говорилось подробне въ настоящемъ изданіи. ‘Рожденіе Мерлина’ приписываютъ Шекспиру и Роулею, однако слдуетъ сказать, что въ ней нтъ ни одной черты творчества ни того, ни другого автора. Роулей работалъ въ сотрудничеств со многими драматургами своего времени. Первыя пьесы свои онъ написалъ вмст съ Вилькинсомъ и Дэемъ. Вмст съ первымъ онъ, видимо, написалъ окончаніе Шекспировскаго ‘Перикла’. Вилькинсъ, какъ мн думается, написалъ весь I-й и II-й актъ, а Роулей 2, 5 и 6 сцены четвертаго акта, неуклюжій хоръ написанъ ими пополамъ, а остальное принадлежитъ Шекспиру. Того грубаго, хромающаго стиха, которымъ отличался Роулей, мы совсмъ не находимъ въ ‘Рожденіи Мерлина’. Но то обстоятельство, что Роулей дйствительно участвовалъ въ ‘Перикл’ Шекспира, давало серьезную опору мннію, что ‘Рожденіе Мерлина’ — пьеса сама по себ весьма малоцнная — можетъ быть, приписана Шекспиру и ему.

Разъ существуетъ столько пьесъ, которыя ошибочно приписывали Шекспиру, то нтъ ничего удивительнаго, если есть и такая пьеса, въ которой онъ дйствительно принималъ участіе и которую какъ при его жизни, такъ и долгое время посл его смерти, тмъ не мене, приписывали не ему. А между тмъ, яркая печать шекспировскаго творчества лежитъ на второй сцен перваго акта и 1 и 2 сцен II-го акта ‘Эдуарда III’. Это сцены, заключающія въ себ весь эпизодъ волокитства Эдуарда за графиней Сольсбери. Эпизодъ параллельными пассажами связывается съ другими шекспировскими драмами. Остальная часть пьесы, представляющая разсказъ о войн Эдуарда во Франціи, не представляетъ такой связи. Въ вопрос о томъ, кто написалъ ‘Двухъ знатныхъ родичей’ мы были вынуждены смотрть на многочисленныя черты сходства съ шекспировскими драмами, какъ на аргументъ противъ авторства Шекспира. Иначе обстоитъ дло съ ‘Эдуардомъ III’. Схожія мста не на столько многочисленны, чтобы сдлать сомнительной возможность того, что Шекспиръ повторялъ самого себя, или предвосхитилъ мысли, которыя мы находимъ въ его драмахъ позднйшаго происхожденія. Лица, дйствующія въ названномъ выше эпизод, въ остальной части пьесы являются въ совершенно иномъ свт. Эдуардъ дйствуетъ на протяженіи всей пьесы, но въ эпизод съ графиней онъ совсмъ особенный. Графиня, Лодовикъ и Варвикъ, отецъ графини появляются только въ обсуждаемомъ эпизод. Стиль пьесы, за исключеніемъ эпизода, сухъ и лишенъ красоты. Если въ немъ даже и встрчаются поэтическія выраженія, которыя — подъ перомъ Шекспира — естественно вызвали бы воспоминаніе о какой нибудь другой пьес, гд онъ высказалъ подобныя же мысли, то здсь они не вызываютъ ничего подобнаго. Такъ напр., Одлей говоритъ:

The one in choice, the other holds in chase:

For from the instant we begin to live,

We do pursue and hunt the time to die:

First bud we, then we blow, and after seed,

Then, presently, we fall, and, as a shade

Follows the body, so we follow death.

Жизнь достается

Намъ случаемъ, а смерть гоньбой усердной:

Чуть начали мы жить, за смертныъ часомъ

Ужъ началась гоньба. Сперва мы — почки,

Потомъ цвты и напослдокъ смя,

Тогда мы отпадаемъ и за нею — смертью

Идемъ во слдъ, какъ тнь идетъ за тломъ.

Если бы эти строки написалъ Шекспиръ, мы имли бы право ожидать встртить въ нихъ отзвукъ мыслей о смерти, неоднократно встрчающихся въ разныхъ мстахъ его пьесъ. Но этого то въ нихъ и нтъ.

Въ 1 сц. 5 акта мы читаемъ:

And Rings approach the nearest unto God,

By giving life and safety unto men.

‘И цари тогда ближе всего къ Богу,

Когда даруютъ людямъ жизнь и безопасность’.

Мы напрасно ожидаемъ здсь услышать откликъ словъ Порціи въ ея знаменитой рчи о милосердіи.

Очень характеристичное мсто встрчается въ 5 сцен 4-го акта:

A sudden darkness hath defaced the sky,

The winds are crept into their caves for fear,

The leaves move not, the wood is hustled and still,

The birds cease singing and the wandering broks

Murmur no wonted greeting to the shores’.

‘Внезапная тьма покрыла небо.

Втры отъ страха вползли въ свои пещеры,

Листья не шелохнутся, лсъ недвижимъ и молчаливъ,

Птицы перестали пть, и бгучіе ручейки

Не журчатъ желаннаго привта берегамъ’.

Это не шекспировскій стиль, во всякомъ случа, не стиль его раннихъ пьесъ. Здсь простота рчи доходитъ почти до суровости, и эти лишенные всякихъ украшеній стихи отичаются отъ стиля Шекспира, какъ день отъ ночи.

Въ 1 акт 1 акт Артуа говоритъ объ Изабелл, дочери Филиппа, короля Франціи, матери Эдуарда III.

‘And from the fragrant garden of her womb

Your gracious self, the flower of Europe’s hope,

Derived is inheritor to France’.

‘И изъ благоуханнаго сада ея лона

Произошла наша всемилостивйшая особа, цвтъ надежды Европы,

Чтобы унаслдовать Францію’.

Это мсто напоминаетъ слдующія строки въ ‘Ричард III’. (Актъ IV , сцена 4):

But in your daughter’s womb I bury them:

Where in that nest of spicery they shall breed

Selves of themselves to your recomforture.

‘Но я похороню ихъ въ лон вашей дочери:

И въ этомъ благоуханном питомник они вырастутъ

Вамъ на утшеніе’.

Сходство бросается въ глаза, но не мене велико и различіе. Въ той же самой сцен Варвикъ говоритъ:

Bid him leave off the lion’s case he wears,

Lest meeting with the lion in the field,

He chance to tear him piece-meal for his pride.

‘Вели ему снять львиную шкуру, которую онъ носитъ,

Чтобы, встртясь со львомъ въ пустын,

Онъ изъ гордыни не разорвалъ его въ куски’.

Эти стихи напоминаютъ намъ слова Фоконбриджа, сказанныя герцогу Австрійскому въ ‘Корол Джон’ (III, I, 129):

Thou wear a lion’s hide! doff it for shame

And hang a calf’s-skin on these recreant binbs.

‘Ты носишь львиную шкуру! Срамъ! Скинь ее

И однь на эти малодушные члены телячью кожу’.

Разница не велика, повидимому. Но замна поэтическаго ‘lions hide’ (львиный покровъ) чисто охотничьимъ терминомъ ‘lions case’ опять таки характерна для той суровой простоты второго автора, на которую я обращалъ вниманіе раньше. За то въ эпизод, приписываемомъ Шекспиру, совершенно другой и несравненно боле богатый поэтическій языкъ.

Флэй, придающій въ данномъ случа вопросу о стил особенное значеніе, сопоставляетъ слдующія 4 мста, харктерныя съ одной стороны для Шекспира, съ другой — для другого поэта, его сотрудника:

1) When she would talk of peace, methinks her tongue

Commanded war to prison, when of war,

It wakened Caesar from his Roman grave

To hear war beautified by her discourse.

Wisdom is foolishness but in her tongue,

Beauty a slander but in her fair face,

There is no summer but in her cheerful looks

No fresty winter, but in her disdain.

‘Когда она говоритъ о мир, мн кажется, что ея языкъ

Повелваетъ наложить оковы на войну, когда она говоритъ о войн,

То можетъ пробудить Цезаря въ его римской гробниц, —

Встать и слушать, какъ ея словами украшена война.

Мудрость оказывается лишь глупостью, благодаря языку ея,

Благодаря ея молодому лицу, чужая красота становится насмшкой,

Лто настанетъ только тогда, когда она весело смотритъ

И холодная зима — когда она выражаетъ пренебреженіе къ вамъ’.

(Шекспиръ, актъ II, сцена 1).

2) At sea we are as poissant as the force

Of Agamemnon in the haven of Troy:

By land with Xerxes we compare of strength,

Whose soldiers drank up rivers in their thirst:

Then, Bayard — like, blind overweening Ned

To reach at our imperial diadem,

Is either to be swallowed in the waves,

Or backt apieces when thou comst ashore’.

‘На мор мы такъ же могущественны, какъ сила

Агамемнона въ Троянской гавани,

На суш мы сравниваемся мощью съ Ксерксомъ,

Солдаты котораго въ своей жажд выпивали цлыя рки:

И вотъ, отважный, какъ Баярдъ, ослпленный сомомнніемъ Нэдъ,

Ради того, чтобы взять нашу царскую діадему,

Будетъ либо поглощенъ волнами,

Либо изрубленъ въ куски, когда выйдетъ на берегъ’.

(Другой авторъ: Актъ III, сцена I).

3) For where the golden ore doth buried lie,

The ground undeckt with nature’s tapestry

Seems barren, sere, unfertile, fruitless, dry,

And where the upper turf of earth doth boast

His pied perfumes and party coloured cost,

Delve there and find this issue and their pride

To spring from ordure and corruption’s side.

‘Тамъ, гд лежитъ погребенной золотая руда,

Почва, не покрытая природнымъ ковромъ,

Кажется безплодной, выжженной, неплодоносной, бдной изсушенной,

А тамъ, гд верхній слой земли блистаетъ

Разнообразіемъ своихъ запаховъ и пестротой цвтовъ, —

Копни тамъ, и ты найдешь, что все это великолпіе

Получаетъ начало изъ гнили и тлнія’.

(Актъ I, сцена 2, Шекспиръ).

4) The sun, dread lords, that in the western fall,

Beholds us now low brought through misery,

Did in the orient purple of the morn.

Salute our comming forth, when were known:

Or may our portion be with damned fiends.

‘Солнце, почтенные лорды, при вечернемъ закат

Видитъ, какъ мы влачимся среди бдствій,

А утромъ, при пурпур восхода

Оно привтствовало наше появленіе, когда увидло насъ.

Или нашъ удлъ быть съ проклятыми злыми духами?..’

(Актъ V, сцена 1 — не принадлежитъ Шекспиру).

Приводя эти отрывки, Флэй заявляетъ, что первый и третій изъ нихъ точно соотвтствуютъ шекспировскому размру перваго періода его творчества, между тмъ, какъ второй и четвертый не соотвтствуютъ. Я долженъ прибавить сверхъ того, что второй и четвертый отрывокъ сухо-дловиты, какъ и отрывки, приведенные раньше, первый же и третій, напротивъ того, написаны со всмъ богатствомъ стихотворной рчи. Въ этихъ двухъ выдержкахъ не встрчается схожихъ местъ съ пьесами Шекспира, но общее впечатлніе, остающееся въ ум читателя, вполн Шекспировское. Флэй основываетъ свое мнніе о принадлежности эпизода Шекспиру исключительно на одномъ стихосложеніи. И дйствительно, въ стихосложеніи обихъ частей пьесы замчается явное различіе. Въ части, приписываемой Шекспиру, рифмы постоянно попадаются между блыхъ стиховъ, другой же авторъ, повидимому, еще боле приверженъ къ систем блыхъ стиховъ, введенныхъ Марло, чмъ самъ Марло. Марло часто употребляетъ рифмы посреди блыхъ стиховъ, этотъ же авторъ еле тащится въ своемъ утомленномъ монотонномъ движеніи, не пытаясь освтить свой путь хотя бы случайною рифмой. Въ то время какъ въ нешекспировской части на каждую сотню стиховъ, круглымъ счетомъ, приходится четыре рифмованныхъ строки, — въ эпизод, принадлежащимъ Шекспиру, мы находимъ на каждыя семь строкъ одну рифму, — пятнадцать рифмованныхъ строкъ на сотню, — то есть, число рифмованныхъ стиховъ въ эпизод въ четыре раза больше, чмъ въ остальной драм. Принявъ во вниманіе это крупное различіе стихотворнаго стиля, а такъ же изысканную простоту и умренность языка второго автора, столь отличныя отъ приверженности Шекспира къ поэтическимъ украшеніямъ, я полагаю, что мы имемъ достаточное основаніе утверждать, что эпизодъ написанъ Шекспиромъ. Точно такъ же эпизодъ является единственной не исторической частью всей драмы. Эпизодъ заимствованъ у Боккачіо, но Шекспиръ, вроятно, заимствовалъ его не прямо, а изъ ‘Palace of Pleasure’ Пэйнтера.

Мы оспаривали принадлежность Шекспира какой либо части ‘Двухъ знатныхъ родичей’ на основаніи встрчающихся въ этой драм безчисленныхъ заимствованій изъ шекспировскихъ пьесъ. Но съ ‘Эдуардомъ III’ дло обстоитъ нсколько иначе. Черты сходства, связывающія трудъ Шекспира съ его другими драмами, не боле и не мене многочисленны, чмъ въ другихъ его драмахъ, но он въ настоящемъ случа очень характеристичны. А кром мстъ, находящихся въ прямой связи съ той или иной пьесой, здсь встрчается много мстъ, не находящихся въ такой связи, но тмъ не мене носящихъ явно шекспировскій характеръ. Мы сразу чувствуемъ Шекспира, когда посл холодной наготы языка первой сцены переходимъ, напримръ ко второй сцен 1-го акта:

Warwick:

Even she, my liege, whose beauty tyrant fear,

As a may-blossom with pernicious winds,

Hath sully’d, urthered, overcast and done.

Варвикъ: ‘Даже и она, государь, какъ майскій цвтокъ передъ губительнымъ втромъ, зачахла, поблекла, поникла, завяла’.

Эти стихи невольно напоминаютъ намъ о Шекспир тмъ контрастомъ, который они представляютъ съ бдностью стиля другихъ мстъ пьесы. Нижеслдующее двухстишіе, имющее характеръ каламбура, напоминаетъ намъ о многихъ подобныхъ мстахъ въ ‘Безплодныхъ усиліяхъ любви’ и во ‘Сн въ лтнюю ночь’:

For sin, though sin, would not be so esteemed,

Bud rather virtue sin, sin virtue deemed.

Но самый яркій примръ погони за каламбуромъ мы встрчаемъ во 2-й сцен II-го акта. Эдуардъ говоритъ:

The quarrel, that I have, requires no arms,

But this of mine.

Здсь слово ‘arms’ (оружіе, а также объятіе) употреблено въ томъ же самомъ двойномъ смысл, какъ въ пьес ‘Троилъ и Кресида’ ( Актъ I, сц. 3 ст. 271):

And dare avow her beaty and her worth

In other arms than hers.

Тамъ этотъ каламбуръ признается за доказтельство, что это мсто принадлежитъ Марстону, а не Шекспиру, такъ какъ послдній могъ бы прибгнуть къ такому элементарному каламбуру только въ первый періодъ своего творчества.

Естественно является мысль о Шекспир также въ слдующихъ случаяхъ. Словомъ ‘sun’ (солнце) оканчиваются девять послдовательныхъ стиховъ въ акт 2-мъ сц. 1:

And let me have her likened to the sun,

Say she hath thrice more splendour than the sun,

That her perfect win emulates the sun,

That she breeds sweets as plenteous as the sun,

That she doth thaw cold winter like the sun,

That she doth cheer fresh summer like the sun,

That she doth dazzle gazers like the sun,

And, in this application to the sun,

Bid her be free and general as the sun,

Who smiles upon the basest weed that grows,

As lavingly as on the fragrant rose’.

‘Позвольте мн уподобить ее солнцу,

Сказать, что она блещетъ трижды ярче, чмъ солнце,

Что ея совершенная прелесть соперничаетъ съ солнцемъ,

Что она порождаетъ радость такъ же обильно, какъ солнце,

Что отъ нея таетъ холодная зима такъ же, какъ отъ солнца,

Что отъ нея веселетъ ясное лто, — какъ отъ солнца,

Что она ослпляетъ тхъ, кто смотритъ на нее, какъ солнце,

Пусть же въ своемъ уподобленіи солнцу

Она будетъ свободна и велика, какъ солнце,

Которое улыбается самому жалкому плевелу

Съ такой же любовью, какъ благоуханной роз’.

Въ 1596 году, въ ‘Венеціанскомъ купц’ (актъ V, ст. 193—202) мы находимъ такую же игру со словомъ ‘ring’ у Бассаніо и Порціи, какъ здсь со словомъ ‘sun’. Эта погоня за созвучіями очень характеристична для Шекспира перваго періода его творчества. Характеристично также для Шекспира возвращаться къ мыслямъ, разъ выраженнымъ имъ въ какой либо изъ его пьесъ, — но возвращаться въ новой форм или съ инымъ значеніемъ. И вотъ примры такого возвращенія къ мыслямъ, затронутымъ въ ‘Эдуард III’, мы находимъ въ нкоторыхъ позднйшихъ, уже доподлинныхъ Шекспировскихъ пьесахъ, напр. въ ‘Мр за мру’ (Актъ II-й, сцена 4).

Графиня говоритъ въ нашей пьес (Актъ II-й, сцена 1):

He that doth clip op counterfeit your stamp,

Shall die, my lord: and will your sacred self,

Commit high treason gainst the King of Heaven

To stamp his image in forbidden metal.

‘Тотъ, кто поддлаетъ вашу печать,

Долженъ умереть, милордъ, и неужели ваша священная особа

Ршится на измну противъ Царя небесъ,

Чтобъ отчеканить свое изображеніе на воспрещенномъ металл?’

Въ ‘Мр за мру’ эта же мысль выражена въ такихъ словахъ:

To pardon him that hath from nature stolen

A man already made, as to remit

Their saucy sweetness that do coin heaven’s image

In stamps that are forbid.

‘Это было бы такъ же хорошо, какъ помиловать того, кто похитилъ у природы живого человка, или пощадить тхъ, кто чеканитъ небесныя изображенія запретнымъ клеймомъ’.

Дале мы встрчаемъ въ нашей пьес слдующее мсто:

The poets write that great Achilles’spear

Could heal the wound it made.

‘Поэты пишутъ, что копье Ахилла

Могло исцлять раны, которыя оно наносило’.

Подобное же мсто встрчается въ ‘Генрих VI’ (часть II . 5. 100).

Whose smile and frown like to Achilles’spear

Is able urth the change to kill and cure.

‘Чья улыбка и нахмуренный видъ, подобно Ахиллову копью,

Поперемнно убиваютъ и исцляютъ’.

Находимъ мы такія же совпаденія между нашей пьесой и ‘Гамлетомъ’ (Актъ II-й сцена 2): For if the sun breed maggots in a dead day being a god kissing carrion. Have you a daughter? Pol. I have, my lord. Hamlet. Let her not walk in the sun. Conception is a blessing, but not as your daughter may conceive.

‘Потому что, если солнце, богъ, порождаетъ червей, коснувшись падали… есть ли у тебя дочь? — Полоній: Есть, милордъ. — Гамлетъ: ‘Не пускай ее на солнце. Зачатіе есть благодать, но если эта благодать коснется твоей дочери?’

Шекспиръ заимствовалъ образъ солнца, цлующаго падаль, у Лили, который повидимому пересталъ писать для сцены еще до Шекспира. Связь между Лили и приведеннымъ мстомъ въ ‘Гамлет’ можно найти въ слдующемъ мст нашей пьесы (II. 1):

The freshest summer’s day doth soonest taint

The loathed carrion that it seems to kiss.

‘Ясный солнечный день заставляетъ издавать зловоніе

Отвратительную падаль, которую, онъ, повидимому цлуетъ’.

Стихъ изъ нашей пьесы встрчается также въ той же самой форм въ 14-мъ стих 94-го сонета. Онъ находится въ томъ мст, гд Варвикъ, отецъ графини, убждаетъ ее твердо стоять противъ домогательствъ короля:

Deep are the blows made, with a mighty axe:

That sin doth ten times aggravate itself

That is committed in a holy place:

An evil deed, done by authority,

Is sin and subornation: deck an ape

In tissue and the beauty of the robe

Adds but the greater scorn unto the beast.

A spacious field of reasons could I urge,

Between his glory, daughter and thy shame:

That poison shows worst in a golden cup,

Dark night seems darker by the lightning’s flash

Lilies, that fester smell far worse than weeds.

‘Глубоки раны, наносимыя мощной скирой:

Такъ грхъ отягчается десятикратно,

Если онъ совершенъ въ священномъ мст.

Злое дло, совершенное властью,

Является грхомъ и преступленіемъ.

Однь обезьяну въ пышныя одежды, —

Отъ этого она станетъ еще смшне.

Я могъ бы привести огромный рядъ сравненій,

Дочь моя, между его славою и твоимъ позоромъ:

Такъ ядъ кажется ужасне въ золотомъ кубк,

Темная ночь кажется черне при мерцаніи факела.

Лиліи, испортившись, пахнутъ отвратительне плевелъ.

Въ 94-мъ сонет мы встрчаемъ слдующія строки:

They that have power to hurt and will do none,

That do not do the things they most do show,

Who, moving others are themselves as stone,

Unmoved, cold and to temptation slow.

They rightly do inherit heaven’s graces

And husband nature’s riches from expense,

They are the lords and owners of their faces

Others but stewards of their excellence.

The summer flower is to the summer sweet,

Though to itself it only live and die,

But if that flower with base infection meet,

The basest weed outbraves his dignity:

For sweetest things turn sourest by their deeds

Lilies, that fester smell far worse than weeds.

‘Тотъ, кто иметъ возможность вредить и не вредитъ, кто, вліяя на другихъ, самъ остается непоколебимымъ и холоднымъ, какъ камень, кто не поддается искушенію, — т справедливо наслдуютъ милости неба и оберегаютъ богатства природы отъ расхищенія. Они сами свои собственные господа и владыки, а прочіе только слуги ихъ превосходства. Лтній цвтокъ милъ лту, хотя лишь для самого себя онъ живетъ и умираетъ. Но если этотъ цвтокъ подвергся гніенію, то самый жалкій плевелъ становится выше его по своему достоинству: ибо самое сладкое можетъ стать горчайшимъ по дламъ своимъ, лиліи, подвергшіяеся порч, пахнутъ хуже, чмъ плевелы’.

Сравненіе этихъ двухъ мстъ едва-ли можетъ оставить сомнніе относительно того, что они родились въ одномъ и томъ же творческомъ мозгу.

Какъ мы уже сказали, Шекспиръ часто развиваетъ мысли, уже разъ выраженныя имъ. Правда, въ этихъ случаяхъ онъ обыкновенно измняетъ форму выраженія, но иногда, какъ въ настоящемъ случа, онъ повторяетъ ее безъ перемны, или только съ незначительнымъ измненіемъ.

Фризенъ, помстившій во второмъ том ‘Shakespeare Jahrbuch’ статью, направленную противъ предположенія, что Шекспиръ участвовалъ въ составленіи нашей пьесы, допускаетъ за приведенномъ нами мстомъ значеніе серьезнаго аргумента въ пользу авторства Шекспира. Но онъ утверждаетъ вмст съ тмъ, что авторъ нашей пьесы, кто бы онъ ни былъ, могъ видть это мсто въ рукописи. Однако, не боле ли естественно предположить, что самъ поэтъ воспользовался здсь своею собственностью?

Мста, на которыя мы указали, за исключеніемъ тхъ, которыя имютъ связь съ ‘Гамлетомъ’ и ‘Мрой за мру’ относятся къ боле раннимъ пьесамъ. Какъ установлено раньше, ‘Эдуардъ III’ занесенъ въ книгопродавческіе списки въ декабр 1595 г., напечатана же пьеса была въ 1596 году Кедбертомъ Берли. Хотя пьесы нердко пишутся много раньше своего обнародованія, однако если у насъ нтъ достаточныхъ основаній, мы не вправ утверждать, что пьеса была написана и представлена за долго до своего обнародованія. Въ настоящемъ случа нтъ этихъ доказательствъ, а установленныя выше черты сходства съ сонетами вмст съ чертами сродства, которыя мы сейчасъ приведемъ по отношенію къ ‘Лукреціи’, даютъ основаніе признать 1596 годъ, т.-е. дату обнародованія, за моментъ, недалекій отъ времени написанія пьесы.

Сродство съ ‘Лукреціей’, о которомъ сейчасъ была рчь, нельзя не усмотрть въ конц эпизода съ графиней Сольсбери. Здсь добродтель торжествуетъ въ груди Эдварда надъ любовью, и авторъ только что написавшій Лукрецію, вкладываетъ въ его уста такую рчь:

‘Even by that power, I swear, that gives me now

The power to be ashamed of myself,

I never, mean to part my lips again

In any word that tends to such a suit.

Arise, true English lady, whom our isle

May better boast of than e’er Roman might

Of her, whose ransacked treasury hath tasked

The vain endeavour of so many pens.

‘Клянусь той силой, которая даетъ мн нын

Силу устыдиться самого себя, —

Я никогда не сложу своихъ губъ опять,

Чтобы произнести хоть одно слово для такой просьбы.

Встань, истинно британская женщина, нашъ островъ

Можетъ гордиться тобой больше, чмъ римляне гордились той,

Чье похищенное сокровище задало столько напраснаго труда

Цлому сонму писателей’.

Въ шекспировской части ‘Эдурда III’ еще нтъ характеризаціи въ точномъ смысл этого слова. Но во всякомъ случа бурный любовникъ эпизода съ графиней, не разбирающій средствъ для достиженія своихъ желаній, не иметъ ничего общаго съ деревяностью Эдуарда-короля, когда онъ во глав своего войска сражается во Франціи.

Въ графин точно также слишкомъ мало индивидуальности. Она — слишкомъ однотонное воплощеніе чистоты и обязана значительной долей своей привлекательности только тому поэтическому ореолу, который придалъ ей поэтъ. Лодовикъ просто на просто манекенъ, а Варвикъ — лицо слишкомъ надуманное. Фигуры исторической части пьесы не вызываютъ въ насъ ни малйшаго интереса. Мы, конечно, симпатизируемъ Черному Принцу, но въ сущности въ основаніи этого чувства лежитъ историческая ассоціація, т. е. процессъ, какъ разъ обратный тому, который такъ характеренъ для историческихъ пьесъ Шекспира. Тамъ мы безсознательно переносимъ его образы на страницы исторіи. Здсь же наше предствленіе о Черномъ Принц, составленное по исторіи, мы переносимъ на пьесу.

Робертъ Бойль*)

*) Переводъ съ рукописи Е. А. Егорова.

Читайте также: