Г. Плехановъ.
‘Современникъ’. Кн. II, 1913.
Эдуард Целлер. Очерк истории греческой философии. С девятого немецкого издания, редактированного Ф. Лорцингом, перевел С. Л. Франк. Москва, 1912 г, Плеханов Георгий Валентинович, Год: 1913
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Эдуардъ Целлеръ. Очеркъ исторіи греческой философіи. Съ девятаго нмецкаго изданія, редактированнаго Ф. Лорцингомъ, перевелъ С. Л. Франкъ. Москва, 1912 г. Ц. 1р. 80 к.
Авторъ замчательнаго труда ‘Philosophie der Griechen’, Эдуардъ Целлеръ, иметъ обще-признанный и прочный авторитетъ въ качеств историка античной философіи. Поэтому нтъ никакой надобности рекомендовать читателямъ его краткій ‘Очеркъ исторіи греческой философіи’. По правд сказать, ‘Очеркъ’ этотъ читается нелегко. Онъ написанъ тяжелымъ, а, врне, какимъ-то тусклымъ языкомъ. Но этотъ недостатокъ, такъ часто встрчающійся въ нмецкихъ сочиненіяхъ, съ избыткомъ выкупается въ данномъ случа совершенно неоспоримой основательностью ‘Очерка’.
Онъ переведенъ,— и, что у насъ большая рдкость, недурно переведенъ г. С. Франкомъ съ девятаго нмецкаго (посмертнаго) изданія, вышедшаго въ 1908 г. подъ редакціей Ф. Лорцинга. Нмецкій редакторъ прибавилъ отъ себя къ этому изданію нкоторыя поправки и дополненія, воспроизведенныя русскимъ переводчикомъ. Кром того, г. Франкъ, съ своей стороны, снабдилъ ‘Очеркъ’ нкоторыми добавленіями, заимствованными изъ названнаго мною выше обширнаго и знаменитаго труда Целлера ‘Philosophie der Griechen’. Наконецъ, онъ присоединилъ указанія на русскую литературу предмета, какъ оригинальную, такъ и переводную. Словомъ, онъ сдлалъ все, что могъ, для вполн добросовстнаго исполненія своей обязанности переводчика.
Такъ какъ интересъ къ философіи сильно распространенъ у насъ въ настоящее время, ‘Очеркъ’ Целлера, наврно, будетъ имть многочисленныхъ читателей. Мн хотлось бы сдлать для нихъ нсколько предостерегающихъ замчаній. Целлеръ — чрезвычайно основательный ученый. Но этотъ чрезвычайно основательный ученый прошелъ школу философскаго идеализма и заботливо сохранилъ многіе идеалистическіе предразсудки противъ матеріалистическаго міросозерцанія. Самъ того не сознавая, онъ оказывается несправедливымъ по отношенію къ представителямъ матеріалистическихъ взглядовъ въ греческой философіи. Вотъ примръ.
Говоря о возникновеніи софистики, нашъ авторъ замчаетъ, что взаимная борьба между философскими теоріями должна была вызвать въ образованныхъ кругахъ Греціи недовріе къ попыткамъ научнаго мірообъясненія. Такое недовріе могло только усилиться вслдствіе того, что нкоторые греческіе мыслители,— Целлеръ называетъ Парменида, Гераклита, Левкиппа и Демокрита,— отрицали истинность чувственнаго познанія. ‘Тмъ боле,— прибавляетъ онъ,— что матеріализмъ этихъ философовъ не давалъ имъ возможности научно обосновать высшую истинность разумнаго познанія, и что даже Анаксагоръ не использовалъ съ этой цлью своего ученія о ‘Nous’, (стр. 61). Тутъ есть нкоторая неточность выраженія. Подъ ‘матеріализмомъ этихъ философовъ’ надо, конечно, понимать матеріализмъ атомистовъ и, въ крайнемъ случа, Гераклита: Парменида матеріалистомъ назвать нельзя. Но это частность. Главное заключается въ томъ общемъ взгляд Целлера, согласно которому матеріализмъ не давалъ ‘возможности научно обосновать высшую истинность разумнаго. познанія’. Это неблагопріятное для матеріализма сужденіе, естественно, вызываетъ слдующіе вопросы:
Во-первыхъ: что такое ‘высшая истинность разумнаго познанія’? Во-вторыхъ: почему матеріализмъ не даетъ возможности научно обосновать ее? Въ-третьихъ: даетъ ли такую возможность та или иная разновидность идеализма? Въ-четвертыхъ: чмъ отличается высшая истинность разумнаго познанія отъ простой его истинности? Въпятыхъ: возможна ли простая истинность разумнаго познанія для матеріалистическаго взгляда на міръ?
Целлеръ не коснулся ни одного изъ этихъ вопросовъ, да, должна быть, и не находилъ нужнымъ касаться ихъ. Какъ идеалистъ, онъ считалъ несомнннымъ, что ‘высшая истинность разумнаго познанія’ составляетъ привилегію идеалистической философіи. Но это — вредный предразсудокъ. Онъ привелъ, между прочимъ, къ тому, что ни въ своемъ краткомъ ‘Очерк исторіи греческой философіи’, ни въ своей большой ‘Philosophie der Griechen’ Целлеръ не отвелъ матеріализму того мста въ исторіи греческой философіи, которое принадлежитъ ему въ ней по праву. Это еще не все. Теорія матеріализма не оставалась неизмнной въ теченіе длиннаго историческаго процесса своего развитія. Такъ античное матеріалистическое ученіе о душ, повидимому, было существенно отлично отъ того ученія о ней, которое выработано было матеріализмомъ новаго времени. Ученіе матеріализма новаго времени лучше всего можетъ быть выражено словами Фейербаха: ‘душа есть только олицетворенная и гипостазированная, превращенная въ особое существо функція или явленіе мышленія, ощущенія и хотнія’. Съ Фейербахомъ совершенно согласны въ этомъ отношеніи т ныншніе естествоиспытатели, которые, подобно, напримръ, Августу Форелю, утверждаютъ, что мысль есть ‘внутреннее отраженіе’ мозговой дятельности. Но античнымъ матеріалистамъ уже въ древности приписывали совсмъ иной взглядъ на этотъ предметъ. И этотъ совсмъ иной взглядъ до сихъ поръ приписываютъ имъ историки философіи. Демокритъ думалъ, по словамъ Целлера, что душа ‘состоитъ изъ тонкихъ, гладкихъ и круглыхъ атомовъ, т. е. изъ огня, который распредленъ по всему тлу и черезъ посредство дыханія частью удерживается отъ истеченія наружу, частью черпается изъ воздуха’. (Целлеръ, ‘Очеркъ’, стр. 55). Точно также и стоики, міросозерцаніе которыхъ было, по замчанію Целлера, матеріалистическимъ монизмомъ (боле или мене послдовательнымъ, прибавлю я отъ себя), ‘не только признавали тлами вс субстанціи, не исключая человческой души и Бога, но даже качества вещей состоятъ, по ихъ мннію, въ чемъ-то тлесномъ,— въ воздушныхъ теченіяхъ (pneumata), которыя распространяются въ тлахъ и сообщаютъ имъ объединяющее ихъ напряженіе’ (‘`Очеркъ’, стр. 170). Эпикуръ училъ, что ‘душа животныхъ и людей состоитъ изъ огненныхъ, воздушныхъ и пневматическихъ частицъ и, сверхъ того, изъ своеобразнаго, еще боле тонкаго и подвижнаго ‘вещества, которое есть причина, ощущенія и переходитъ въ ребенка изъ душъ родителей’ (‘Очеркъ’, стр. 186). Надо сознаться, что такое ученіе о душ страдаетъ весьма значительной наивностью. Сказать, что душа состоитъ изъ очень тонкой матеріи, вовсе не значитъ отвтить на вопросъ, какъ относятся психическія явленія къ матеріальнымъ: вдь его ршеніе нисколько не облегчается ‘тонкостью’ той матеріи, изъ которой будто бы состоитъ душа. Я считаю очень возможнымъ, что Демокритъ и его послдователи были,— уже въ древности,— плохо поняты тми, которые излагали и критиковали ихъ ученіе о психическихъ явленіяхъ. Но пока это не доказано, приходится принять, что въ этомъ отношеніи античный матеріализмъ существенно отличался отъ матеріализма новаго времени. Кто не принимаетъ во вниманіе этого существеннаго отличія, тотъ, естественно, склоненъ будетъ думать, что трудности, непреодолимыя, для теоріи познанія,, свойственной античному матеріализму, остаются непреодолимыми также и для той теоріи познанія, которой держится новйшій матеріализмъ. А такъ какъ это важное различіе упускается изъ виду огромнйшимъ большинствомъ критиковъ современнаго намъ матеріализма,— чтобы не сказать всми его критиками,— то неудивительно, что ихъ критическіе выпады чаще всего основываются на простомъ недоразумніи. Вотъ напримръ, Дюбуа-Раймондъ въ своей, надлавшей такъ много шуму рчи о границахъ познанія, выставляетъ противъ современнаго матеріализма такія возраженія, которыя въ лучшемъ для него,— т. е. для Дюбуа-Раймонда, а не для современнаго матеріализма,— случа могли бы поставить въ затрудненіе только античныхъ матеріалистовъ, если они, въ самомъ дл, дepжалиcь того наивнаго ученія о душ, которое имъ издавна приписываютъ, и которое напоминаетъ взглядъ на нее такъ-называемыхъ дикарей. Дюбуа-Раймондъ могъ бы убдиться въ этомъ, внимательно перечитавъ сочиненія того Ламеттри, которому онъ тоже посвятилъ рчь и притомъ гораздо боле удачную. Но онъ слдовалъ обычаю критиковать матеріализмъ, не давъ себ труда хорошенько съ нимъ ознакомиться. Къ сожалнію, Целлеръ тоже отдалъ дань этому, общераспространенному въ сред идеалистовъ, обычаю: не понимая матеріализма, онъ тмъ не мене смотрлъ на него сверху внизъ.
‘Очеркъ’, служащій предметомъ настоящей замтки, много выигралъ бы въ томъ случа, если бы, говоря объ античномъ матеріализм, Целлеръ, хотя бы въ немногихъ словахъ, указалъ, въ чемъ состоитъ его важнйшее отличіе отъ матеріализма новаго времени. Но я врядъ ‘ли ошибусь, предположивъ, что оно осталось для него, по крайней мр, неяснымъ, т. е., что онъ и новйшимъ матеріалистамъ готовъ былъ приписывать взглядъ на душу, какъ на очень ‘тонкую’ матерію.
Матеріализмъ новаго времени долго держался,— въ полномъ противорчіи со своими собственными основными положеніями,— идеалистическаго взгляда на исторію. Но въ лиц Маркса и Энгельса онъ окончательно справился съ этимъ своимъ, крайне важнымъ, недостаткомъ. Въ области изслдованія общественныхъ явленій матеріалистическое объясненіе исторіи оказываетъ теперь ученымъ незамнимыя услуги часто совсмъ безъ ихъ вдома. Нкоторые зачатки матеріалистическаго объясненія общественныхъ явленій встрчаются уже у античныхъ мыслителей и историковъ, напримръ, у Платона, у Аристотеля, у Полибія. Целлеръ хорошо бы сдлалъ, если бы отмтилъ эти зачатки, говоря объ аристотелевой ‘Политик’ и о ‘Государств’ Платона. Но, благодаря своимъ идеалистическимъ предразсудкамъ, онъ такъ мало интересовался матеріализмомъ, что врядъ ли и зналъ, въ чемъ состоитъ матеріалистическое объясненіе исторіи.,
А, между тмъ, мы встрчаемся съ этимъ объясненіемъ даже въ его собственномъ ‘Очерк’, несмотря на всю его краткость. Примръ. Вотъ что говоритъ Целлеръ о направленіи, принятомъ греческой философіей посл Аристотеля: ‘Переворотъ, который былъ произведенъ въ жизни греческаго народа расцвтомъ македонскаго могущества и завоеваніями Александра, долженъ былъ глубоко повліять и, на греческую науку. Въ восточныхъ и южныхъ странахъ грекамъ открылось необозримое поле дятельности, оттуда притекало множество новыхъ воззрній, возникали новые центры международнаго общенія и культуры, и въ сами греческія школы все чаще вступали, въ качеств учителей и учениковъ, эллинизированные представители восточныхъ народовъ. Cъ другой стороны, старая эллинская родина потеряла свою политическую самостоятельность и политическое значеніе, стала предметомъ спора для чужестранцевъ и ареной ихъ битвъ, благосостояніе и численность населенія неудержимо падали, нравственная жизнь, которая давно уже не имла твердой опоры въ старой народной вр въ боговъ, и которая теперь лишалась поддержки сильной, направленной на великія цли политической дятельности, грозила потонуть въ мелкихъ интересахъ частной жизни, въ погон за наслажденіями и деньгами, въ борьб за ежедневное пропитаніе. При такихъ условіяхъ было вполн естественно, что склонность и способность къ свободному, чисто научному міропониманію изсякла, что на первый планъ выступили практическія задачи, и что главная цнность философіи все боле искалась въ томъ, чтобы она давала человку убжище отъ жизненныхъ горестей’ (Стр. 162—163).
Въ этомъ перечисленіи общественныхъ причинъ, опредлившихъ собою направленіе греческой философской мысли въ названную эпоху, страннымъ образомъ отсутствуетъ указаніе на экономическій бытъ Греціи. Целлеръ непремнно обратилъ бы большое вниманіе на этотъ бытъ, если бы знакомъ былъ съ матеріалистическимъ объясненіемъ исторіи. Тогда его разсужденіе сдлалось бы еще боле убдительнымъ. Однако, оно и теперь достаточно убждаетъ читателя въ томъ, что указанное направленіе греческой философской мысли вызвано было общественно-историческими причинами. Но объяснять такими причинами ходъ развитія философской мысли значитъ признавать правильнымъ то основное положеніе историческаго матеріализма, согласно которому не мышленіе опредляетъ собою бытіе, а бытіе опредляетъ собою мышленіе (до философскаго включительно)., какъ это часто случается со многими другими изслдователями, раздляющими предубжденія идеалистовъ противъ матеріализма, Целлеръ, самъ того не замчая, перешелъ на матеріалистическую точку зрнія, когда ему захотлось уяснить себ причины, опредлившія собою данное направленіе греческой философской мысли въ данную эпоху. А это должно наводить читателя на ту мысль, что ‘высшая истинность разумнаго (т. е. научнаго. Г. П.) познанія’, обезпечивается не идеализмомъ, какъ думалъ нашъ авторъ, а именно матеріализмомъ. И когда у читателя возникаетъ такая мысль, онъ сильно пожалетъ о томъ, что въ своихъ историческихъ изслдованіяхъ Целлеръ не довольно часто становился,— хотя бы и безсознательно,— матеріалистомъ. Вдь только приведенныя мною соображенія нашего автора объ историческихъ условіяхъ развитія греческой философской мысли посл Аристотеля и объясняютъ читателю, почему въ это время ‘склонность и способность къ свободному, чисто научному міропониманію изсякла’, почему ‘на первый планъ выступили практическія задачи’, и, наконецъ, почему ‘главная цнность философіи все боле искалась въ томъ, чтобы она давала человку убжище отъ жизненныхъ горестей’. Разъ убдившись, что только матеріализмъ даетъ ‘высшую истинность научнаго познанія’ общественной психологіи, логически мыслящій читатель спроситъ себя, нельзя ли объяснить тми или другими общественными причинами также, напримръ, и тотъ неоспоримый фактъ, что со времени Сократа въ греческой философіи происходитъ сильная идеалистическая реакція. Въ исторической наук,— напримръ, въ исторіи Греціи Грота,— уже имются кое-какія данныя для ршенія этого важнаго вопроса. Но у Целлера они оставлены безъ вниманія, такъ какъ онъ лишь мимоходомъ и вовсе не систематически касается общественныхъ причинъ того или иного направленія общественной мысли.
Еще одно замчаніе. При всей своей краткости, ‘Очеркъ’ Целлера рисуетъ ясную картину того, какъ проникаетъ въ греческую философію первоначально совершенно чуждое ей мистическое стремленіе за предлы сознательнаго мышленія. Это вторженіе мистики совершается параллельно общественному упадку античнаго міра. Торжество мистицизма надъ сознательнымъ мышленіемъ всегда есть врный признакъ того, что въ обществ происходитъ болзненный кризисъ. Мы можемъ наблюдать это торжество въ переживаемую нами эпоху упадка буржуазіи, Недаромъ крупнйшій французскій философъ нашихъ дней, Анри Бергсонъ, является горячимъ поклонникомъ истиннаго основателя ново-платоновской школы, Плотина.