КАТРФАЖ. ЕДИНСТВО РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО
КАТРФАЖ. ЕДИНСТВО РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО
Перевод А. Д. Мих…на. М. 1864.
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Б. Б
‘Единство рода человеческого’ Катрфажа, Зайцев Варфоломей Александрович, Год: 1864
Время на прочтение: 10 минут(ы)
В. А. Зайцев. Избранные сочинения в двух томах
Том первый. 1863—1865
Издательство всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев
В то время, как знаменитейшие ученые занимаются вопросом о месте, принадлежащем человеку в органической природе, другие писатели поднимают вопрос об отношении человеческих рас между собой.
Если, оставив в стороне генеалогию человечества и вопрос о ее значении в классификации человеческих рас, мы обратимся к их нынешнему состоянию, то возникает вопрос, насколько существенны границы, существующие между ними в настоящее время, от каких бы причин ни происходило их различие, от постоянства ли вида или от действия естественного подбора. В более практической форме вопрос этот выразится так: абсолютно ли ниже цветной человек белого? Ответ на этот вопрос имеет огромное значение, потому что от него зависит разумный или нелепый взгляд на такие крупные явления, как невольничество и колонизация. Особенное значение поэтому имел этот вопрос в Соединенных Штатах, где, как справедливо говорит Катрфаж, каждый прежде всего моногенист или полигенист, т. е. противник или защитник невольничества. С разрешением его в Америке связаны важнейшие интересы страны, и вследствие этого там, несмотря на продолжительные споры, не могло явиться удовлетворительного ответа, потому что спорящие вносили в ученый спор слишком много пристрастия. Холодного и беспристрастного исследования невозможно было ожидать, там, где рабовладельцев чернили и поносили в бесчисленном множестве сантиментальных романов, приторная чувствительность которых была, впрочем, внушена тем же практическим интересом, как и гонения, воздвигаемые на Юге против аболиционистов (1). Дело кончилось, наконец, кровопролитнейшей резней, и понятно, что солдаты Ли и Грента не могли решить мирным путем вопрос, который решают теперь штыками.
Но из европейских ученых не найдется ни одного, который бы не считал цветные племена стоящими по самым условиям своего организма ниже белых.
Несомненно и признано всеми, что невольничество есть самый лучший исход, которого может желать цветной человек, придя в соприкосновение с белою расою, потому что он достается в удел только наиболее развитым и сильным расам, большая же часть их не может вовсе существовать рядом с кавказским племенем и вскоре совершенно вымирает. Ошибочно бы было винить в этом европейцев. Известны жестокости, совершавшиеся ими в первые века переселении. Но теперь этого не делается, и европейцы обращаются с таитянами, напр., не хуже, чем с своими европейскими родственниками. Можно даже сказать, что теперь отношения англичан, напр., к австралийцам лучше, чем к ирландцам, и чтобы найти сравнение для поступков австрийцев в Италии, французских буржуа с своими соотечественниками рабочими, нужно перенестись в Новом Свете ко временам Колумба и Кортеса. Известны благородные усилия европейских правительств и миссионеров просветить дикарей всех стран света. Между тем до сих пор они не дали никаких результатов. Сантиментальные враги невольничества умеют только цитировать тексты и петь псалмы, но не могут указать ни одного факта, который бы показывал, что образование и свобода могут превратить в умственном отношении негра в белого. Дался им Ольридж. Бурмейстер, между прочим, указывает на способность и страсть негров к подражанию как на черту, общую им не с белым племенем, а с обезьянами. Но люди, приводящие в пример Ольриджа, не понимают этого. Невежды предполагают, что мавр то же самое, что негр, для них это все — арап, поэтому очень обрадовались, увидя Отелло настоящим негром, не сообразив, откуда мог взяться в Венеции негр-полководец, и не подозревая, что между мавром и негром нет ничего общего и что поэтому Отелло нет надобности иметь негрскую физиономию, а гораздо естественнее иметь самую нежную, матово-белую кожу. Впрочем, такие люди, которые восхищаются Ольриджем, почерпают свои этнологические сведения из Шекспиров, и поэтому им естественно радоваться, увидев Отелло не намазанного сажей, а черного от природы. Они готовы бы были потребовать от театральной дирекции краснокожего играть роль Антония, если бы Шекспир считал римлян краснокожими {Поздравляю ‘Эпоху’ с пищей для ‘Заметок Летописца’. Может выйти игривая статейка под названием ‘Шекспира ругают!’ (2).}, Непонятно только, каким образом люди более или менее серьезные, говоря о таком важном вопросе, могут указывать на Ольриджа. На этот жалкий пример рациональные люди могут ответить негрофилам указанием на Сан-Доминго, где столько лет независимости не произвели не только ни одного сколько-нибудь замечательного человека, но и вообще ни одного сколько-нибудь возвышающегося в нравственном отношении над рабами плантаций южных штатов и свободными жителями Золотого берега. Напрасно бы было объяснять это деспотизмом разных Сулуков.
Вообще как анатомия, так и наблюдение над психическими способностями туземных рас Африки и Америки показывают такую громадную коренную разницу между краснокожими, эскимосами, полинезийцами, неграми, кафрами, готтентотами с одной стороны и белым человеком — с другой, что настаивать на братстве этих рас могут только чувствительные барыни, как г-жа Бичер-Стоу. Хотя индустриальные выгоды, заставляющие северные штаты желать ослабления южных, побуждают в Северной Америке весьма серьезных людей принимать участие, в негрофильских рассуждениях, но они сами плохо верят им. Одна только крайняя необходимость могла побудить их решиться на то, о чем они столько толковали, т. е. на освобождение плантаторских невольников. В Европе же об эмансипации негров толкуют люди, которые, как филантропическая дама в одном из романов Диккенса, хлопочут о просвещении и освобождении своих черных братьев, в то время как родные дети обвариваются кипятком и падают с лестниц. Вот что рассказывает, между прочим, Катрфаж: во время ирландских восстаний против Англии, происходивших в XVII в., множество ирландцев были изгнаны из плодородных местностей в бесплодные, где подверглись преследованиям и нищете, в которой потомки их живут доселе, т. е. 200 лет. Если взглянуть на них теперь и сравнить с теми, которые провели эти два века в более благоприятных условиях, то можно подумать, что имеешь перед собою две разные расы. Вот портрет потомков этих изгнанников: ‘Рот их полуоткрыт и выдается вперед, зубы выступают наружу, десны вздулись, челюсти подались вперед, нос сплюснулся… Рост уменьшился до 5 футов 2 дюймов, живот вздулся, ноги искривились, черты лица напоминают черты выкидыша’.
‘Всякий читатель, — прибавляет Катрфаж, — как бы мало ни знал признаки, отличающие человеческие группы, узнает в этом описании черты, приписываемые самым низшим негрским народам, самым деградированным австралийским племенам’ (стр. 155).
Подобный факт, конечно, неблагоприятен тем полигенистическим теориям, которые основаны на постоянстве вида.
Но всего неблагоприятнее оказывается он для европейских негрофилов. Вместо того, чтобы заботиться о равенстве черного племени с белым, где тысячелетия, а, может быть, и самое происхождение, провели неизгладимую, органическую границу как в физических, так и в нравственных свойствах, лучше бы обратить филантропическое внимание на тех, которые действительно братья нам, но которых наши политические и социальные условия деградируют до того, что лишают признаков и качеств, свойственных их племени, и приближают к низшим расам. Еще несколько веков существования этих условий, и в Европе явится новая раса, уже навсегда утратившая те высшие способности, которые отличают кавказскую. Но филантропы находят более удобным хлопотать об эмансипации готтентотов и бечуанов и покровительствовать животным, чем заботиться о своих родных братьях.
Хотя теория Дарвина противоречит полигенизму, когда он основывается на постоянстве вида, но нельзя отрицать того, что в настоящее время человеческие расы представляют столь же отличные виды, как, напр., лошадь и осел. Невозможно, правда, допустить, что каждая раса или, как полагают даже некоторые, каждая нация создалась отдельно со всеми своими признаками, но наследственность, естественный подбор и среда, действовавшие на людей в течение множества тысячелетий, провели между разными расами границу до того полную, что в настоящее время между многими расами нельзя даже указать на переходные типы и что крайние расы неплодородны между собою. Можно ли, напр., указать все переходы от негра к кавказцу, от краснокожего к китайцу? По крайней мере, Катрфаж и не пытается доказывать существование этих переходных типов. Если где-нибудь можно найти их, то, конечно, не между ныне живущими племенами, а разве среди ископаемых остатков вымерших обитателей земли. Поэтому же и скрещивание между различными расами не даег потомства, что совершенно противоречит моногенистам, настаивающим на школьном определении вида. Вследствие этого Катрфаж употребляет все усилия, чтобы доказать противное, т. е. что смешение двух различных рас может произвести потомство. Катрфаж указывает на многочисленные продукты скрещивания трех различных рас, живущих в Америке: белой, черной и красной. Но это ничего не доказывает. Сам же он говорит:
‘Абсолютное бесплодие гибридов, продуктов скрещивания двух разных видов, оспариваемое или защищаемое в средние века и в век возрождения, не может быть допущено в присутствии верных фактов, собранных наукою. Плодородность у гибридов, не существующая в огромном большинстве случаев, заключается всегда в чрезвычайно узких границах и даже имеет результатом исчезновение следов скрещивания’ (стр. 174).
Если существуют мулаты, то существуют мулы и лошаки, указывают на мулатов, квартеронов, но Катрфаж же приводит факт, где ублюдки барана и козы дали квартеронов. Дело в том, что потомство двух рас, столь удаленных друг от друга, как белый и негр, лошадь и осел, козел и баран, будучи предоставлено себе, немедленно исчезает и не может итти далее нескольких поколений даже в том случае, если будут поддерживаться чистою кровью. Это всего лучше доказывает та самая таблица американских метисов (или гибридов), которую приводит Катрфаж в свою пользу. Вот она:
Метис — плод испанца и индиянки.
Кастизо — метиски и испанца.
Эспаньола — кастизо и испанки.
Мулат — испанки и негра.
Мориск — мулатки и испанца.
Альбино — мориска и испанки.
Торнатрас — альбино и испанки.
Тентинелер — торнатра и испанки.
Лово — индиянки и негра.
Карибухо — индиянки и лово и т. п.
Таким образом, хотя потомство белого и негра и доходит до шестого поколения (впрочем, случаи, где потомство идет далее третьего поколения, чрезвычайно редки), но не иначе, как если метисы скрещиваются с особями чистой крови. Союзы же мулатов между собою бесплодны, по крайней мере плодородие их такая же редкость, как плодородие мулов. Частный случай, приводимый Катрфажем о населении Питкерна, доказывает не более способность полинезийцев и белых произвести смешанную расу, могущую существовать, если она предоставлена самой себе, как подтверждает опыт Генелиуса над тою же способностью баранов и коз. Притом полигенисты справедливо замечают, что не было еще произведено опытов над смешением рас, столь далеких, как, напр., эскимосы и негры, американцы и ново-голландцы, татары и бушмены, хотя и того, что мы знаем о смешении белых с черными и красными, достаточно, чтобы сказать, что расы эти относятся друг к другу как виды в отношении производительной способности.
Различие, существующее между белой расой с одной стороны, неграми и американцами и полинезийцами — с другой, слишком бросается в глаза, чтобы можно было серьезно толковать о возможности существования между ними отношений, сколько-нибудь похожих на существующие между людьми одной и той же расы. Опыт доказал, что американцы и океанийцы не могут требовать от белых даже жизни, что касается до негров, то, конечно, европейцы поступают жестоко, похищая их из родной земли и увозя на свои плантации, где с ними обходятся так же отвратительно, как с животными. Но из этого еще вовсе не следует, что возможно равноправное существование в одной и той же стране белого и черного племен. Сладкие романы и проповеди негрофилов так же неспособны уничтожить органическую разницу и сделать черного белым, как милостивые грамоты испанских королей: que fulano se tenga por bianco (такой-то может считать себя белым). Не столь резки признаки, отличающие кавказское племя от монгольского. Есть страны, где эти расы живут рядом, при чем представляют разницу столь незначительную, что она почти ускользает от простого наблюдения. Тем не менее разница и здесь существенна и громадна, в чем лучше всего убедиться, взглянув на историю обеих рас. Историю монгольской расы мы можем проследить до очень отдаленной эпохи, она доказывает нам, что раса эта с незапамятных времен сохранила все те признаки, которые отличают цветные расы от белой. Не говоря здесь о физических особенностях, которые всем известны, я напомню читателю некоторые нравственные отличия желтой расы. Известно, что полинезийцы и американцы в общественном отношении характеризуются отсутствием всяких социальных способностей. Тогда как негры, монголы и кавказцы существуют обыкновенно в обществе, которое постоянно стремится расшириться и перейти в государство, туземцы Америки и Океании представляют отсутствие общественных элементов. Можно сказать, что они живут не обществами, а стадами. Но и три общественные расы представляют в этом отношении резкую разницу, и из них только кавказское племя способно развивать свои социальные способности. Возьмем трехсотлетний период существования какого-нибудь европейского племени: мы увидим в нем постоянное стремление к прогрессу, быстрое развитие цивилизации, способность преследовать самые возвышеннейшие и благодетельные цели, неустанную борьбу за усовершенствование своего социального быта, деятельное желание лучшего будущего, которым европейские народы обязаны всеми своими благами: прогресс в науке и обществе, физическое и нравственное освобождение личности, постоянное усовершенствование религиозных и общественных форм, созидание нового, лучшего, иногда мечты, но мечты благороднейшие, смелые, гениальные, которые хотя редко осуществляют свои идеалы, но всегда приносят плоды и увеличивают общую сумму благополучия, — вот что представляет собою жизнь европейского племени. Глухое, несознаваемое рабство, глубокое невежество, нечувствительность к социальным неудобствам и непонимание возможности лучшего положения — вот черты, представляемые трехтысячелетним периодом существования племен азиатских. Итак, книга Катрфажа занимается вопросом, который со времени Дарвина лишился всякого значения, притом Катрфаж представляет одностороннее решение этого вопроса и жертвует научной истиной в пользу схоластических представлений. Однако нельзя не сказать, что это сочинение не лишено интереса, в нем много фактов весьма любопытных. Напрасно только издатель требует за 15 листов, составляющих ее, полтора рубля, тем более, что перевод изумительно плох. Беспрестанно попадаются фразы вроде следующей:
‘Не говоря даже о претензиях, поднятых от имени валлисцев и басков, титул скандинавов, как открывших Америку (!), признан теперь вполне автентичным‘ (стр. 240). Или: ‘Множество, измененность, которые они (инстинкты) представляют, достаточны, чтобы доказать это’ (неизвестно что) (стр. 95).
Вообще обращение г. Мих…на с французским языком отличается крайней бесцеремонностью и напоминает переводы с латинского сыновей Бульбы (баба — бабус). Вот напр., образчики этого свободного обхождения: библичный (biblique) (стр. VIII), институты (instituts — учреждения) (стр. 60), нюансирован (стр. 65), заяц (стр. 77) и зайчик (106) (lvrier борзая собака), идентично (identique — тождественно) (стр. 101, человек в состоянии эмбрио (109), репрессалии (repressailles — возмездие) (118), доктор Проспер Лука (124), Элиза Реклус (150), железные аппараты (вместо железистые аппараты или просто железы) (152), гюроны (153), авентичный (autnentique — подлинный, достоверный) (стр. 163), ремитентные лихорадки (224), ‘славное доношение ‘Ласепеда’ (стр. 49). Видно, что из ‘Русского Вестника’, и т. д.
‘ЕДИНСТВО РОДА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО’ КАТРФАЖА. Напечатано в ‘Русском Слове’ 1864, No 8, ‘Библиографический листок’, стр. 93—100, за подписью В. З.
Двойственность социальных воззрений Зайцева очевидна. По словам В. Кирпотина, ‘в историческом идеализме Зайцева явственно проступают две не ассимилировавшиеся струн. Одна из этих струй исходит от его основных западных учителей — Фогта, Молешотта и Бюхнера, а другая — от утопического социализма. Согласно воззрению первых, исторический процесс зависит всецело от биологии, как от биологических законов зависит и судьба индивида в обществе. Согласно воззрениям второго течения, судьба человека зависит от среды, в которой он вырос и воспитан… Вторая тенденция учила, что социальное зло заключается в классовом неравенстве и что для уничтожения этого неравенства нужно общественное преобразование на социалистических началах. Первая же тенденция утверждала, что в разности человеческих организмов заключен предел для равенства, которого не перепрыгнешь’ (‘Публицисты и критики’. М.—Л. 1932, стр. 155 и 157).
Эта биологическая тенденция нигде, пожалуй, не дошла у Зайцева до такого явного противоречия с социалистической, как в рецензии на книгу Катрфажа. Еще в рецензии на ‘Геологические этюды’ Бурмистра (‘Р. Сл.’. 1863, No 11—12) Зайцев говорит, что ‘все, что мы видим в человеке, переходит в обезьяну, проходя по дороге через цветные расы и те несчастные создания, которые рождаются иногда среди белого племени, напоминая ему его родство с прочим миром животных: я говорю об идиотах, кретинах и микроцефалах… Даже непосредственное наблюдение над умственной деятельностью черной расы дает возможность заметить ее близкое зоологическое родство с обезьяною… Черная раса и в анатомическом отношении представляет собою переход от белого племени к обезьянам.— Кроме того, у негров мозг мало развит сравнительно с остальной нервной системой, и чем ниже мы будем спускаться по зоологической лестнице, тем более будет возрастать это отношение, так что, наконец, у насекомых центрального мозга не существует’ (‘Библ. листок’, стр. 10—11).
Принимая вслед за Фогтом теорию происхождения разных рас людей от разных пород обезьян, Зайцев как-будто хочет вообще ликвидировать, понятие ‘человека’, следя это общее понятие к нескольким зоологическим родам. Пафос предыдущих утверждений именно в противопоставлении этих зоологических родов идеалистической конструкции понятия человека.
Эта точка зрения привела Зайцева к замечательному социологическому выводу. В рецензии на книгу Катрфажа Зайцев делает из полигенетической теории вывод о неизбежности и законности социального неравенства белой и цветной рас н даже рабства ‘низших рас’. Характерно, что для манифестации этих взглядов взята книга чисто натуралистическая и притом уже рецензированная в ‘Библиографическом листке’ No 4 ‘Русского Слова’ Г. Благо Светловым, который никаких социальных выводов из разбора этого сочинения не делает.
Взгляды Зайцева вызвали шумную полемику и стали любимым достоянием сатирических журналов. Д. Минаев в своем ‘Евгения Онегине нашего времени’ (Спб. 1865), характеризуя основные убеждения героя-нигилиста, заставляет его
… вслед за Зайцевым суровым
Произносить, что негр есть скот.
Едва ли стоящий забот.
(1) Аболиционистами в Соединенных Штатах назывались деятели, стремившиеся посредством публичных проповедей и печати содействовать уничтожению рабства.
(2) В статье ‘Черный человек’ во II части ‘Геологических этюдов’ Спб. 1863 Н. Burmeister. ‘Geologische Bilder гиг Gescluchte der Erde und ihra Bewohner’. 2 B-de. Lpz. 1853).
(3) Намек на заметку ‘Пушкина ругают’ в ‘Заметках летописца’ (Н. Н. Страхова) в No 4 ‘Эпохи’ 1864 г.