ЭБЕРТ
ЭБЕРТ
Эберт, Радек Карл Бернгардович, Год: 1925
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том первый
Государственное издательство ‘Художественная литература’, 1934
Телеграф принес неожиданное известие о смерти вождя германской социал-демократии и президента Германской республики Фрица Эберта в самый разгар борьбы, развертывающейся вокруг него в связи с истекающим сроком его президентских полномочий. С Эбертом сходит со сцены самая характерная личность в лагере германской социал-демократии, человек, о котором можно сказать без преувеличения, что он был рулевым корабля этой некогда великой рабочей партии, когда этот корабль отправился в рейс в море буржуазии. Политику германской социал-демократии во время войны назвали шейдемановской политикой, но Шейдеман был только знаменем, трепещущим на мачте корабля. Если кто-нибудь определял эту полису, то в первую очередь им был Фриц Эберт. Политическая биография этого человека является поэтому историей падения германской социал-демократии в той же мере, как биография Бебеля была историей ее создания.
Эберт родился в 1871 г. на юге Германии в семье портного. Юг Германии представлял собою экономически наиболее отсталую часть страны, с наиболее сохранившимися мелкобуржуазными отношениями. Портные были не фабричными рабочими, а ремесленниками. Вся обстановка, в которой развивался Фриц Эберт, была обстановкой мелкобуржуазной, демократической. Классовые противоречия между ремесленным пролетариатом юга и южной буржуазией не были так остры, как в Рурском бассейне, на севере или в Саксонии. Политически на юге господствовала мелкобуржуазная демократия. Воспитывался Эберт в атмосфере гонений на социал-демократию, ибо ему было семь лет, когда Бисмарк провел в парламенте исключительный закон против социалистов. Но закон этот применялся на юге не так свирепо, как на севере. И когда Эберт начал заниматься политикой, этот закон был уже отменен. Отмена исключительного закона вызывает большие иллюзии среди части германской социал-демократии. Одновременно начинается экономический подъем, который эти иллюзии усиливает. Эберт выдвигается в качестве профработника. Шорник по профессии, он перестает работать в мастерской и занимается исключительно организацией шорников. Профсоюзная работа отвечает полностью темпераменту Эберта. Южанин, любящий не абстракции, а факты, человек практической смекалки, практического склада ума, он чужд окрыляющей фантазии, рожден как раз для той атмосферы, которая начинает теперь царить в германской социал-демократии.
Ремесленник Бебель знакомился с брошюрами Лассаля, с его грандиозными перспективами развития рабочего класса, впитал в себя основные идеи Коммунистического манифеста. Сидя в тюрьме, молодой Бебель бросается, как голодный на хлеб, на историю культуры, читает все, что только может, для того чтобы расширить свой горизонт. Его книга ‘Женщина и социализм’ обнаруживает даже в первом своем издании громадный размах, творческую фантазию, стремление понять и прошлое и будущее человечества.
Поколение, которое политически развивалось в 90-х годах, после падения исключительного закона против социализма и в период экономического подъема, воспитывалось не на экономической теории, не на истории революции и рабочего движения, а на социальной политике, на вопросах рабочего законодательства, профессиональной борьбы, на конкретных вопросах, в которых дело шло о цифрах, фактах, датах, об упорной организационной работе.
Август Бебель был человеком разносторонним, он мог писать книги о положении пекарей, и о халифатском периоде арабской культуры. Эберт мог написать только статическую работу о положении бременских рабочих. Вместе с ростом германской социал-демократии и профессиональных союзов, с экономическим подъемом страны, в германской социал-демократии зародились реформистские стремления. Выразителем их был сначала Фольмар, а позже Бернштейн. Вокруг ревизионизма началась борьба в рядах рабочего класса Германии, и Эберт, выбранный в это время редактором бременской партийной газеты, а позже партийным секретарем в Бремене, примкнул к той промежуточной части партии, которая на словах защищала принципы социализма, а на деле вела чисто-оппортунистическую линию. Уже в то время в Бремене Эберта считали ‘практическим политиком’, другие редакторы партийной газеты, как Дидерих, Генрих Шульц, Генке, пытались повернуть руль партийной газеты влево. Когда дело дошло до выбора между революцией и социал-патриотизмом, все эти господа очутились под командой Эберта, доказывая этим, что их радикализм почти не отличался от эбертовского.
Во время бременского партийного съезда в 1904 г. Эберта ‘открыл’ старик Зингер, друг Бебеля, второй председатель Центрального комитета германской партии. Ему понравился здравый смысл Эберта, его организаторские способности, его твердая воля, и он рекомендовал Эберта Бебелю, как подходящего кандидата в Центральный комитет для разработки организационных вопросов. В 1905 г. Эберт выбирается на Иенрком съезде в Центральный комитет партии. С тех пор Эберт получает известность и партии и завоевывает себе большое уважение своими организаторскими способностями, своей уравновешенностью и твердостью воли. С болезнью Бебеля практическая политика партии концентрируется все более в руках Эберта. В борьбе с ревизионистами он занимает весьма примиренческую позицию, и, когда после смерти Бебеля первым председателем партии выбирается Гуго Гаазе, кенигсбергский адвокат, пользующийся репутацией радикального социалиста, ревизионисты возлагают свои главные надежды на плотную фигуру Эберта, на этого широкоплечего, узколобого человека, в котором даже через жир проглядывает энергия и воля. Эберт избегает всяких столкновений с ревизионистами, бюрократией профессиональных союзов, с которой его объединяют оценка положения и политический метод. Он покровительствует ревизионистам везде, где только может.
Мне пришлось с ним встретиться лично в очень характерной обстановке в 1911 г. В Вюртемберге, в связи с развитием металлургической промышленности, росло боевое настроение рабочих масс. В Штутгарте и в Геппингене руководство находилось в руках радикалов, а областной комитет был в руках реформистов. Партийная газета в Геппингене, редактируемая в то время Тальгеймером, не только вела беспощадную борьбу с реформизмом, но принимала участие и в борьбе с Каутским, в которой выковался позднее коммунизм. Областной комитет узнал, что газета испытывает финансовые затруднения. Рабочие, которые стояли во главе администрации газеты, не зная законов, запутались в долгах, в условиях, которые позволили бы прокуратуре выставить против них обвинение, наказуемое каторгой. Реформисты решили использовать это, чтобы за субсидию газете изменить ее направление. Когда Эберт приехал в Геппинген для улажения конфликта местной организации с областным комитетом, мы доказывали ему, какими средствами вожди реформистов пытались задушить революционную газету. Эберт заявил холодно: ‘Я приехал уладить конфликт, а вы хотите повести кампанию против реформистов. Я закрываю заседание и заявляю вам, что партийное руководство вскроет этот гнойник’. Мы, а также местные рабочие, почувствовали тогда сразу, что имеем дело буквально с классовым врагом. Рабочие, не сговариваясь, забаррикадировали двери столом и потребовали запротоколирования нашего заявления. Тогда мы смутно почувствовали, что левая будет выброшена из германской социал-демократии, и предостерегали об этом Розу Люксембург, которая отнеслась очень скептически к нашим предсказаниям.
В 1912 г. Эберт толкнул партию на выборный блок с либералами,— этот первый открытый шаг германской социал-демократии к реформистской политике.
С первого дня войны Эберт стал на поддержку германского империализма. Если многие из социал-демократов колебались, то у Эберта никаких сомнений не было. Этот человек был глубоко убежден, что интересы рабочего класса Германии требуют, чтобы он шел рука об руку с германской буржуазией. Если германской буржуазии угрожает опасность разгрома, то перед этой опасностью отступает на задний план все остальное, и надо итти на поддержку буржуазии. Гуго Гаазе шатался по всем направлениям. Казалось, социалистическая совесть говорила ему, что он предает все принципы социализма, голосуя за военные кредиты. С другой стороны, боязнь революционной борьбы не позволяла ему перед фактом предательства рабочего класса пожертвовать организационным единством партии. Эберт стоял, как утес. В течение всей войны Эберт сотрудничал с имперским правительством. Можно сказать, что этот человек не имел ни одного момента сомнения. Всякие попытки оппозиции в партии сбить его с избранной дороги разбивались об его сильную волю. Поддержка правительства до заключения мира, попытки поддерживать все стремления, направленные на заключение компромиссного мира, решительная борьба против всяких революционных стремлений пролетариата — вот путь, по которому он шел, не сворачивая чи вправо, ни влево. Этой политикой Эберт завоевал себе громадное доверие в кругах германской буржуазии.
Когда вспыхнула революция, Эберт, боровшийся против нее беспрерывно, со страстью, с энергией, Эберт, который во время январской забастовки вошел в забастовочный комитет для того, чтобы обмануть бастующих и в интересах империализма прекратить забастовку,— с решительностью, свойственной его характеру, поворачивает руль, возглавляет революцию только для того, чтобы удержать вожжи в своих руках. Он с первого момента добивается соглашения с генералитетом, соглашения с бюрократией, провозглашает лозунг порядка, пытается добиться соглашения с Антантой, чтобы только ликвидировать революцию. Революция в его глазах — величайшее несчастье, которое надо по возможности скорее ликвидировать, ибо революция означает гражданскую войну, продолжение голода, а социализм — это есть организация, и еще раз организация, и еще раз организация. Организация же возможна, по его мнению, только благодаря демократии и может создаваться только медленно. Поэтому Эберт ясно и недвусмысленно стремится возвратить власть из рук рабочих советов в руки буржуазии. Когда в январе 1919 г. рабочие массы Берлина восстают против этой политики, Эберт снова без всяких колебаний подавляет вооруженной силой выступления рабочего класса рукою Носке, который был только орудием в руках Эберта, подобно тому как Эберт был исполнителем воли буржуазии.
Германская буржуазия оценила Эберта по заслугам, избрав его президентом республики. Правда, теперь она считает, что опасность революции миновала, что она может обойтись и без социал-демократии, и поэтому значительная часть ее усилий обращена на опозорение социал-демократии и Эберта. Но еще в 1922 г. я слышал из уст Стиннеса слова глубочайшего уважения по отношению к Эберту. ‘Эберт и Легиен,— говорил мне Стиннес,— это единственные вожди германской социал-демократии, которые имеют чувство ответственности и которые не боятся быть последовательными. Без них погибла бы Германия’.
На посту президента республики Эберт не был декоративной фигурой, он имел за кулисами значительное влияние на ход событий. Это влияние он использовал в тргх целях: подавления всяких революционных движений, сделки с Антантой и сохранения влияния социал-демократии в первую очередь на государственную администрацию. В этой политике отражались интересы того широкого слоя рабочей аристократии, бюрократии профессиональных союзов, который занял десятки тысяч постов в бюрократическом аппарате Германии. Соответственно занимаемому им посту, Эберт завел церемониал и обиход жизни президента буржуазной республики, хотя лично он не имел склонности к парадам. Германские рабочие, видя шорника Эберта разъезжающим в Тиргартене верхом на лошади в сопровождении адъютантов или принимающим участие на торжествах спуска новых стиннесовых кораблей, могли сказать: вот чего мы добились!
Два миллиона рабочих, погибших в империалистической войне, двадцать тысяч рабочих, убитых белыми бандами, руководимыми социал-демократом Носке в гражданской войне, семь тысяч рабочих, томящихся в тюрьмах республики,— но зато социал-демократическая бюрократия с Эбертом во главе у власти. И с горечью надо сказать, что есть еще миллионы рабочих в Германии, которые верят, что хотя и не приятно видеть Эберта на лошади в сопровождении белых офицеров, но все-таки он ‘наш и принесет пользу’. Но если вожди рабочего класса забывают о своем классе, о классе, из которого происходят,— который их выдвинул,— то буржуазия, которая воспользовалась этими вождями в момент опасности, не забывает, когда опасность минует, об их происхождении. Те же Людендорфы, которых Эберт спасал от революционной массы в 1918 г., те же Стиннесы, которым он помог удержать власть, считают, что от него все-таки несет запахом революции, что шорник на престоле Гогенцоллернов — это есть вызов капиталистической Германии. Революционные рабочие не смогли развернуть бешеную кампанию против Эберта,— это сделала капиталистическая печать, которая этого верного слугу германского буржуазного отечества сумела представить мелкобуржуазным капиталистическим массам в качестве революционного предателя родины. Союз шорников, созданный Эбертом, изгнал его из числа своих членов, как предателя рабочего класса. А германская буржуазия, после его смерти, когда ей уже не надо удалять Эберта с президентского поста, наверное амнистирует его и воздвигнет ему памятник, который он себе у нее заслужил. В историю рабочего класса он войдет, как одна из самых крупных предательских фигур, тем более характерных, что он лично не был своекорыстен. Он был только как бы сгустком неверия в рабочий класс, и это неверие в революционные возможности было источником его холопства перед буржуазией. Поколение, которое выросло в эпоху борьбы и революции, уже не выдвинет Эбертов,— оно выдвинет или честных революционных рабочих, или оппортунистических пройдох и проходимцев. Эберт врос в свою подлость из реформизма, его наследники будут итти из подлости к реформизму.
Февраль, 1925 г.