ДЖОРЖЪ МЕРЕДИТЪ
Критическій очеркъ.
— George Meredith, Works, ed. Chapman. London, 1889—94.
I.
II.
III.
——
——
Зин. Венгерова.
‘Встникъ Европы’, No 7, 1895
Джорж Мередит, Венгерова Зинаида Афанасьевна, Год: 1895
Время на прочтение: 23 минут(ы)
Въ 1859 г., когда англійскій романъ переживалъ въ творчеств Диккенса и Теккерея одну изъ самыхъ блестящихъ эпохъ своего развитія, выступили одновременно два новыхъ писателя, обозначившихъ собой начало двухъ новыхъ и совершенно различіяхъ между собой направленій въ англійской беллетристик. Одно нихъ нихъ успло съ тхъ поръ вполн выясниться, окрпнуть, оказать свое вліяніе на общій ходъ литературы — и отчасти уже сойти со сцены. Другое испытало совершенно иную судьбу: незамченное, непризнаваемое и осуждаемое около двадцати-пяти лтъ, оно вдругъ воскресло за послдніе годы, стало живо интересовать публику и сдлалось предметомъ увлеченія со стороны кратки, столь же ревностно выхваляющей его достоинства, какъ прежде осуждались его недостатки. Во глав перваго теченія, очень шроко отразившагося на современномъ англійскомъ роман, стояла Джоржъ-Эдіотъ, выступившая въ 1859 г. съ своимъ первымъ романомъ ‘Адамъ Бидъ’, и въ томъ же году появился въ печати романъ перваго и до послдняго времени единственнаго представителя второго изъ указанныхъ направленій — ‘Ричардъ Феверель’, Джоржа Мередита.
Въ этихъ романахъ двухъ начинающихъ писателей, близкихъ во высот таланта, но вполн различныхъ по міросозерцанію и по пониманію задачъ художественнаго творчества, уже вполн намчены различныя дороги, которыя привели одного къ непосредственному успху и большому вліянію на современниковъ, другого — къ уединенному, настойчивому исканію истины среди враждебно настроеннаго общества, и къ поздней слав, которая едва ли можетъ быть достаточнымъ вознагражденіемъ за долгіе годы нравственнаго одиночества. ‘Адамъ Бидъ’ Джоржъ-Эліота открылъ новый міръ народной жизни съ ея нетронутыми цльными чувствами и непосредственными цльными натурами. Джоржъ-Эліотъ задалась цлью понять и отразить ‘душу народа’ и создала бытописательный романъ, въ которомъ типы замняютъ анализъ индивидуальныхъ особенностей человческой души, драматизмъ основанъ на борьб чувства и долга, и несложный катехизисъ нравственности, исповдуемый всякимъ деревенскимъ пасторомъ, служитъ неумолимымъ критеріемъ при дленіи людей на ‘идеальныхъ’ и ‘порочныхъ’. Высшій реализмъ въ воспроизведеніи всхъ подробностей описываемой среды, и на-ряду съ этимъ идеализація въ характеристикахъ, предпочтеніе трогательнаго зрлища идеальныхъ добродтелей боле неприглядной и боле сложной психологической правд — таковъ основной характеръ ‘Адама Бида’, не измнившійся въ дальнйшемъ творчеств романистки. Этотъ реализмъ на фон пуританскаго пониманія нравственности вполн отвчаетъ общему тону англійской литературы, и, внеся его въ описаніе мелкой провинціальной среды со всмъ, что въ ней есть типичнаго и интереснаго, Джоржъ-Эліотъ создала школу, къ которой примкнулъ цлый рядъ талантливыхъ писателей и писательницъ изъ народнаго и провинціальнаго быта.
Первый романъ Джоржа Мередита сдлался исходнымъ пунктомъ совершенно иначе понимаемаго реализма, и по своеобразной манер автора, по преобладанію мысли надъ вымысломъ, по исключительности изображаемыхъ въ роман лицъ и рзкости задтыхъ психологическихъ проблемъ, можно было бы сразу предсказать дальнйшую судьбу автора: онъ не принадлежалъ къ числу писателей общепонятныхъ и близкихъ читающей масс, которые умютъ одновременно и занимать, и трогать ее, онъ слишкомъ расходился съ дорогими англійской публик ‘основами’, и съ другой стороны — являлся слишкомъ отвлеченнымъ, слишкомъ занятымъ интеллектуальной стороной всякаго явленія, чтобы склонить на свою сторону читателя, который, въ большинств случаевъ, не въ состояніи услдить за теченіемъ мысли романиста. Перемшивая драматизмъ дйствія съ философскими обобщеніями, афоризмами, сопоставленіями чисто теоретическаго характера, Мередитъ слишкомъ часто забываетъ своего читателя, чтобы завоевать его симпатіи. Вс эти особенности, сказавшіяся уже въ значительной степени въ первомъ роман Мередита, объясняютъ — почему, не уступая Джоржъ-Эліотъ по таланту и оригинальности творчества, Мередитъ такъ долго оставался въ тни, оцненный лишь очень небольшимъ кружкомъ близкихъ друзей (въ томъ числ Розети, Броунингомъ, извстнымъ критикомъ Джемсомъ Томсономъ), а одновременно выступившая съ нимъ романистка успла пріобрсти славу классической писательницы, уже настолько выясненной критикой, что критика перестала заниматься ею. Перенеся центръ тяжести романа отъ описанія нравовъ къ пытливому, точному изученію внутреннихъ мотивовъ, управляющихъ дйствіями людей, Мередитъ пошелъ по новому пути, различному однако не только отъ реализма Теккерея, перешедшаго въ школ Джоржъ-Эліотъ и ея послдователей, но и отъ психологическаго романа, впервые созданнаго Стендалемъ и получившаго съ тхъ поръ столь широкое развитіе въ литератур всхъ странъ. Мередитъ, испытавшій въ свою очередь нкоторыя литературныя вліянія, отмежевалъ себ совершенно особую область: подобно Роберту Броунингу, создавшему ‘интроспективную драму’, онъ создалъ ‘интроспективный романъ’, очень близко стоящій къ драм по самой манер противопоставленія интересовъ дйствующихъ лицъ. Много лтъ должно было пройти, прежде чмъ эта оригинальная форма творчества пріобрла право гражданства на родин романиста, только теперь, когда реалистическое направленіе Дж.-Эліотъ дало все, что оно могло дать, и выродилось въ механическое повтореніе прежнихъ формулъ,— критика, а за нею и читающая публика, стали глубже всматриваться въ творчество Мередита. Въ его романахъ, какъ прежнихъ, не признанныхъ и не оцненныхъ при своемъ появленіи, такъ и въ новыхъ, стали находить источникъ для обновленія англійскаго романа философскимъ пониманіемъ жизни, проницательностью тонкаго психолога и блестящей діалектикой художника, у котораго любовь къ мткимъ опредленіямъ, афоризмамъ и сравненіямъ доходитъ иногда до манерности и превращается въ умственную гимнастику. Это возрожденіе интереса къ романамъ Мередита приняло, какъ это часто бываетъ въ Англіи, преувеличенные размры и превратилось въ нкоторыхъ литературныхъ кругахъ въ культъ, въ преклоненіе передъ каждой строчкой ‘учителя* и комментированіе глубокаго смысла всякаго несовсмъ понятнаго изреченія. До сихъ поръ, среди все боле и боле возростающаго числа поклонниковъ романиста, переживающаго на старости поздній расцвтъ своей славы, не возникала еще идея совданія ‘Мередитовскаго общества’ — на подобіе ‘Browning Society’,— но многочисленныя журнальныя статьи, книга Ле-Гальена {Rich. Le Galienne. George Meredith: Some characteristics… With а bibliography by J. Lane. Li. 1890.}, посвященная разбору его творчества, и другія оцнки, встрчаемыя въ разныхъ книгахъ, говорятъ о Мередит, какъ о совершенно исключительномъ явленіи въ современной литератур Англіи.
Термины ‘Meredithians’ — въ примненіи къ поклонникамъ таланта романиста — и ‘Meredithyramb’, какъ характеристика отношенія къ нему критики за послдніе годы, встрчаются во всхъ посвящаемыхъ ему статьяхъ и указываютъ на размры возбуждаемаго его романами интереса. Долго непонятый въ своихъ попыткахъ объяснить характеры и дйствія людей изнутри, роковымъ развитіемъ и проявленіемъ основныхъ элементовъ ихъ души,— Мередитъ сдлался теперь сразу самымъ любимымъ романистомъ, близкимъ по своимъ интеллектуальнымъ особенностямъ общему отвлеченному направленію мысли, которое проявляется въ послднее время въ Англіи даже въ области художественнаго творчества. Онъ не создалъ школы среди литературной молодежи Англіи, но причиной этого является слишкомъ ярко и рзко отражающаяся въ его романахъ индивидуальность, слдовать его методу — значитъ подражать глубин его психологическихъ наблюденій, блеску его единственнаго въ своемъ род стиля, его методъ заключается главнымъ образомъ въ качествахъ его ума и стиля, превращающихъ многіе изъ его романовъ въ турниры остроумія и глубокомыслія. Путь, которымъ онъ идетъ, былъ бы крайне опасенъ для мене исключительнаго таланта, и это объясняетъ обособленное положеніе Мередита даже за послднія 8—10 лтъ, когда, окруженный восторженными поклонниками, онъ не можетъ назвать среди наростающаго поколнія писателей ни одного ученика. Въ этомъ все различіе двухъ одновременно выступившихъ писателей: значеніе Дж.-Эліотъ въ томъ, что, захвативъ широко англійскую жизнь, она оказала благотворное вліяніе на цлое поколніе писателей, и направила ихъ на изученіе жизненныхъ подробностей, значеніе Мередита — въ боле глубокомъ проникновеніи въ тайны человческой души, въ умніи освтить самый процессъ возникновенія и развитія отдльныхъ характеровъ. Типы замнены у него сильными индивидуальными характерами, непосредственность въ изображеніи явленій — сознательнымъ анализомъ внутреннихъ побужденій, отразившихся въ томъ или другомъ дйствіи Въ этой диссекціи души и ума главный интересъ сосредоточенъ на самомъ процесс перехода инстинктивнаго рокового побужденія въ сознательный поступокь. Мередитъ нердко поступается художественностью изложенія ради психологическихъ тонкостей, хотя съ другой стороны чисто лирическія качества его таланта берутъ иногда верхъ надъ разсудочностью и въ его романахъ встрчаются эпизоды, полные неподражаемаго поэтическаго совершенства. Оригинальность замысла, тонкость психологической мотивировки и блескъ своеобразнаго стиля соединяются въ произведеніяхъ Мередита съ крупными недостатками усвоенной имъ манеры и выдляютъ его какъ одного изъ наиболе оригинальныхъ представителей современной англійской литературы. Не заслуживая ни рзкаго осужденія прежнихъ лтъ, ни безусловнаго поклоненія теперешнихъ англійскихъ критиковъ, Мередитъ несомннно заслуживаетъ серьезнаго вниманія, какъ создатель особаго жанра психологическаго романа. Стоитъ только выдлить въ этомъ жанр недостатки, которыми Мередитъ обязанъ нкоторымъ чисто національнымъ свойствамъ своего таланта,— и передъ нами крупный писатель, внесшій въ литературу новизну психологическихъ пріемовъ и освтившій внутренній міръ современнаго человка тонкимъ пониманіемъ контрастовъ, вызываемыхъ взаимодйствіемъ природныхъ инстинктовъ и общественныхъ условій.
Джоржъ Мередитъ родился въ 1828 г., въ молодости онъ жилъ довольно долго въ Германіи, много занимался нмецкой литературой и подпалъ одно время подъ вліяніе Жанъ-Поля Рихтера. Вернувшись въ Англію, онъ былъ въ близкихъ отношеніяхъ съ нкоторыми членами такъ-наз. прерафаелитскаго братства, жилъ нсколько времени вмст съ братьями Розети (Данте Габріель Розети написалъ тогда съ него фигуру Христа въ одной изъ своихъ картинъ), былъ женатъ и, потерявъ жену, живетъ уже въ теченіе многихъ лтъ въ своемъ коттедж въ маленькомъ городк Доркинг, недалеко отъ Лондона, крайне рдко показываясь въ лондонскихъ литературныхъ и артистическихъ кружкахъ. Вотъ вс факты, извстные въ печати о частной жизни Мередита. Пытливый біографъ найдетъ еще много матеріала для боле или мене достоврныхъ догадокъ въ ‘Modern Love’, лирическомъ сборник романиста, занимающаго также видное мсто среди поэтовъ современной Англіи. Сборникъ этотъ носитъ на себ глубокій отпечатокъ пережитой жизненной драмы, фактическая подкладка которой остается однако вполн темной. Мередитъ такъ ревниво оберегаетъ свою личную жизнь отъ любопытства публики и такъ равнодушно относится къ блестящему, хотя и позднему расцвту своей славы, что не даетъ возможности прослдить съ достоврностью фактическій ходъ развитія его оригинальнаго таланта и вліянія вншнихъ обстоятельствъ на его міросозерцаніе. Отсутствіе общительности доходить у него до болзненной замкнутости, до непріязни ко всякому проявленію симпатіи, которую выказываетъ ему заинтересованное общество, это очень затрудняетъ задачу критика, лишая его біографическаго матеріала, столь цннаго для пониманія индивидуальныхъ особенностей художника. Но вмст съ тмъ въ этомъ стремленіи замкнуться въ своемъ творчеств и остаться чуждымъ окружающему міру въ личной жизни лежитъ одна изъ существенныхъ особенностей Мередита, объясняющая общій характеръ его произведеній. Мередитъ принадлежитъ къ одинокимъ умамъ, сосредоточеннымъ на изученіи философскихъ и психологическихъ основъ жизни, онъ вноситъ въ это изученіе изумительную проницательность, умніе схватывать малйшіе оттнки чувствъ и подводить ихъ подъ общую философскую схему, но этотъ отвлеченный анализъ основъ жизни мало согртъ у него душевной близостью съ изображаемымъ міромъ. Мередитъ не чувствуетъ живой связи между собой и людьми, въ своемъ творчеств, также какъ и въ своей жизни, онъ — одинокій мыслитель, не нуждающійся въ сочувствіи и пониманіи со стороны другихъ, но и не относящійся съ участіемъ къ ихъ слабостямъ и страданіямъ. Этотъ строгій исторіографъ человческой психологіи не умиляется предъ добродтелью и не возмущается зломъ, когда находитъ то или другое въ корн характеровъ, которые жизнь переработала по своему и удалила отъ природнаго основного элемента. Онъ добросовстно и неуклонно ведетъ хронику человческой души, отмчаетъ вс ея побужденія, заинтересованный только въ врности своихъ анализовъ, въ освщеніи внутренняго міра инстинктовъ и сознательной работы мысли. Нельзя, однако, назвать Мередита пессимистомъ, который, неумолимо слдуя истин въ изображеніи зла и страданій въ жизни, отчаивается въ возможности лучшаго будущаго для человчества и рисуетъ мрачныя картины безнадежнаго паденія человка. Мередитъ — не пессимистъ, не циникъ, какимъ его долго считала англійская критика. Не въ рзкости изображеній характеровъ и критик принциповъ англійскаго общества причина того, что читатель романовъ Мередита чувствуетъ себя какъ-то сразу чуждымъ автору, находясь въ антагонизм съ складомъ его мыслей. Причина этой розни — въ отвлеченности творчества Мередита, всю сложность явленій дйствительной жизни, вмст съ тмъ, что въ нихъ есть непосредственно трогательнаго, драматичнаго и вызывающаго отвтное чувство у наблюдателя, онъ переводить въ область чистой мысли, и, чтобы понять жизнь, отступаетъ отъ нея на нкоторое разстояніе, остается чуждымъ ея вліянію, чуждымъ всякаго сочувствія къ предмету своего изслдованія и изображенія.
Этотъ основной тонъ отношеній Мередита къ жизни и людямъ сказывается въ замкнутости его жизни и въ холодномъ, чисто головномъ характер его творчества, создавшемъ ему обособленное положеніе въ литератур. Основнымъ двигателемъ жизни людей Мередитъ считаетъ разумъ, стремленіе дйствовать такъ, какъ того требуетъ голосъ разсудка въ противоположность побужденіямъ чувствъ. Слдить за развитіемъ разсудочной способности людей въ борьб съ чувствами, вызываемыми различными обстоятельствами жизни, показать все разнообразіе человческой природы въ изображеніи индивидуальныхъ характеровъ, занятыхъ дилеммой жизни, контрастами мысли и чувства,— такова задача, въ которой исходитъ Мередитъ, для выполненія ея онъ вводитъ читателя, такъ сказать, въ лабораторію человческихъ поступковъ, анализируетъ побужденія, опредляемыя природой и направляемыя такъ или иначе жизнью, смотря по тому, какъ сильно дйствуетъ въ человк его самосознаніе, его разсудочная сила.
Природная склонность Мередита къ теоретическому анализу живой дйствительности выразилась прежде всего въ особенностяхъ его стиля, наиболе отдляющаго Мередита отъ всхъ другихъ романистовъ Англіи. Изъ тхъ немногихъ фактовъ, которые извстны изъ жизни Мередита, мы видимъ, что его пребываніе въ Германіи въ юности повело за собой увлеченіе Ж.-П. Рихтеромъ, въ особенности его запутаннымъ, доходящимъ до намренной виртуозности, стилемъ. Подобный стиль, нсколько искусственный, но въ высшей степени удобный для выясненія оттнковъ интеллектуальныхъ процессовъ, нашелъ въ Мередит ревностнаго поклонника. Ободренный примромъ Ж.-П. Рихтера, а также Карлейля, съ его пристрастіемъ къ афоризмамъ и къ оригинальнымъ сочетаніямъ словъ, Мередитъ усвоилъ себ съ первыхъ же своихъ произведеній совершенно особый языкъ, составляющій характерную особенность его творчества. Это прежде всего языкъ юмориста, выражающаго свое пониманіе жизни, свое представленіе о людяхъ — въ сжатыхъ часто до непонятности опредленіяхъ людей и поступковъ. По своей манер переполнять фабулу романа то шутливыми, то совершенно отвлеченными философствованіями по поводу описываемыхъ событій, Мередитъ ближе всего напоминаетъ Лоренца Стерна. Подобно автору ‘Тристана Шенди’, Мередитъ хочетъ прослдить въ каждомъ изъ отдльныхъ героевъ своихъ романовъ характерныя національныя черты своихъ соотечественниковъ и показать фундаментъ, на которомъ основано мрное и неуклонное теченіе англійской жизни, для этого онъ безпрестанно переходитъ отъ частныхъ случаевъ къ общимъ выводамъ и закрпляетъ въ афоризмахъ и отступленіяхъ свои наблюденія надъ національнымъ характеромъ. Чтобы придать своимъ характеристикамъ англійской жизни какъ можно больше полноты и разносторонности, Мередитъ не ограничивается авторскими отступленіями, а надляетъ большинство изъ своихъ дйствующихъ лицъ страстью къ психологическимъ наблюденіямъ и къ погон за формулами, опредляющими въ нсколькихъ словахъ сущность характера. Общая черта всхъ лицъ, выводимыхъ на сцену Мередитомъ — тонкій, наблюдательный умъ, гораздо боле занятый философіей жизни, чмъ самой жизнью, въ каждомъ изъ романовъ Мередита есть непремнно какой-нибудь ‘наблюдатель’ по профессіи, стоящій вн происходящихъ событій, но живо ими интересующійся, или изъ празднаго любопытства и общественныхъ инстинктовъ, или подъ вліяніемъ злорадства, руководящаго неудачниками въ жизни, или же по природной склонности наблюдать жизнь и иронизировать надъ ней. Эти философствующіе наблюдатели — любимыя фигуры Мередита, они принимаютъ въ его романахъ самые разнообразные оттнки, начиная отъ цинично пессимистическаго ‘философа среднихъ лтъ’ до благодушнаго остряка ирландца, разсматривающаго міръ и людей какъ неистощимый источникъ для невинныхъ шутовъ и эпиграммъ. Въ ихъ уста Мередитъ влагаетъ въ значительной степени свои собственные взгляды на жизнь и, главнымъ образомъ, на особенности англійскаго склада ума со всми его непоколебимыми принципами и предразсудками, но, излагая эти взгляды въ блестящихъ афоризмахъ или въ пространныхъ разсужденіяхъ о подробностяхъ англійскаго быта (англійской промышленности, помщичьей жмени, политик и т. д. посвящено много очень интересныхъ страницъ), Мередитъ настолько приспособляетъ эти взгляды въ жизненному опыту и національному темпераменту наблюдателей и съ такимъ замтнымъ наслажденіемъ занимается самой формой передаваемыхъ разсужденій, что романы превращаются отчасти въ турниры остроумія и глубокомыслія, въ которыхъ дйствующія лица соперничаютъ другъ съ другомъ въ мткости характеристикъ, способности схватывать внутренній смыслъ мимолетныхъ явленій, обобщать и объяснять видимое и слышимое. Благодаря этому постоянному присутствію постороннихъ зрителей въ романахъ Мередита, послдніе производятъ впечатлніе театральной залы въ дни первыхъ представленій: интересъ сосредоточенъ главнымъ образомъ на зрительной зал, въ ней множество умныхъ и остроумныхъ людей, они комментируютъ каждое слово, произносимое на сцен, сыплютъ оригинальными сравненіями и сопоставленіями, подмчаютъ вс слабости и тонкости представляемой драмы и упражняются въ психологическомъ и житейскомъ анализ. Актеры заняты той же самокритикой и останавливаютъ каждую минуту ходъ драмы, чтобы отдать себ отчетъ въ основныхъ побужденіяхъ, руководящихъ ими. Само дйствіе играетъ наименьшую роль въ этомъ своеобразномъ театр, гд зрители и актеры сливаются въ общей погон за ‘формулой души’, за причиной причинъ, за основнымъ элементомъ каждаго отдльнаго характера, отражающаго въ свою очередь общій національный типъ. Стремленіе найти общую, всеобъемлющую формулу національнаго характера ведетъ къ открытію множества частныхъ истинъ, къ раскрытію отдльныхъ, незамченныхъ, но весьма характерныхъ чертъ, видоизмняющихъ существующее представленіе объ англійскомъ характер. Вс эти наблюденія, анализы и общія разсужденія автора и выводимыхъ имъ лицъ отливаются въ афоризмы, сопровождаемые длинными разсужденіями, еще боле затемняющими ихъ смыслъ. Такъ, напр., одна изъ Мередитовскихъ спеціалистовъ по части глубокомысленныхъ опредленій, лэди Монстюартъ Дженкинсонъ, въ роман ‘Эгоистъ’, такъ опредляетъ главную причину обаянія, оказываемаго на цлое графство героемъ романа, знатнымъ лордомъ: ‘he has a leg’ (т.-е. онъ уметъ выступать),— говорить она, при чемъ эта фраза пространно комментируется, какъ доказательство символическаго значенія походки, отражающей историческое прошлое цлой націи и показывающей наслдственное рыцарство знатнаго рода. Въ другомъ роман, фраза лондонскаго рабочаго, сказанная вслдъ задвшему его джентльмену, служить основнымъ текстомъ и припвомъ длиннаго разсужденія о психологіи лондонскаго Сити. Количество афоризмовъ и поясненій ихъ увеличивается еще въ значительной степени отъ того, что въ каждомъ роман Мередитъ приводитъ цитаты изъ какой-нибудь существующей лишь въ его воображеніи книги: такъ, въ ‘Эгоист’ весь романъ построенъ на ‘Книг эгоизма’, которую авторъ постоянно цитируетъ, называй каждый разъ главу и страницу, изъ которой онъ беретъ то или другое изреченіе, въ ‘Diana of the Crossways’, ту же роль играютъ мемуары какой-то ирландской политической дятельницы, въ ‘Ordeal of Richard Feverel’ — книга жизненныхъ правилъ, написанная отцомъ героя, и т. д.
Метафоры составляютъ главную силу стиля Мередита. Онъ владетъ даромъ вызвать въ воображеніи читателя цльный образъ однимъ словомъ, намекомъ на картину. Не настаивая на деталяхъ, а намчая лишь тонъ настроенія, которое онъ хочетъ описать, Мередитъ воспроизводитъ душевный міръ своихъ героевъ съ большой картинностью и яркостью. Клара Миддльтонъ начинаетъ смутно понимать, что она не любитъ своего жениха, и когда онъ продолжаетъ твердить ей о неразрывности, вчности связывающихъ ихъ чувствъ, ‘вчность рисуется ей въ вид узкаго ущелья, въ которомъ неустанно жужжитъ монотонный голосъ’.— ‘Вамъ не холодно, дорогая моя?’ — спрашиваетъ Клару въ другой глав романа, заботливый женихъ, замтившій, что двушка вздрогнула.— ‘Нтъ,— спшить отвтить Клара:— это кто-то прошелъ по моей могил’. Перспектива ласковаго объятія представлялась ей въ вид грозной волны, надувающейся подъ легкой рябью воды. Она нагнулась сорвать цвтовъ. Гроза миновала ее. Въ этомъ стил выдержано большинство сценъ, рисующихъ отношенія различныхъ героевъ и героинь Мередита къ окружающимъ ихъ людямъ, къ условіямъ и положеніямъ, создаваемымъ жизнью.
При помощи своихъ афоризмовъ и при посредств своего образнаго стиля, Мередитъ возсоздаетъ въ своихъ романахъ цльную картину англійской жизни, картина эта рисуетъ не столько нравы общества и создаваемые имъ типы, сколько то, что кроется за ними, основные элементы, вырабатывающіе въ борьб съ жизнью типичныя черты національнаго характера. Мередитъ влагаетъ въ изученіе англійской жизни общее міросозерцаніе, составляющее философскую основу его романовъ и обусловливающее ихъ внутренній смыслъ. Какъ реалистъ, разсматривающій жизнь съ положительной точки зрнія, Мередитъ чуждъ всякаго метафизическаго элемента въ своихъ произведеніяхъ, драматизмъ его романовъ не заключается въ конфликт непосредственныхъ побужденій человка съ отвлеченными идеями, составляющими его душевный міръ. Двойственность человческой природы, контрасты и противорчія жизни служатъ исходнымъ пунктомъ психологическихъ анализовъ Мередита, но онъ сводитъ ихъ не въ вчному, основному антагонизму души и тла, жизни и смерти, а въ борьб между природой человка и строемъ его быта, напрасно ставящимъ ей преграды. Мередитъ задается непосредственными задачами, создаваемыми жизнью, онъ видитъ въ человк жертву несоотвтствія требованій природы и условій общества, вчную борьбу между сущностью каждаго индивидуальнаго характера и цлою стью искусственныхъ требованій общества. Борьба противъ дланности человческихъ понятій и неизбжное торжество требованій природы — таковъ одинъ Изъ главныхъ пунктовъ міросозерцанія Мередита. Съ этой точки зрнія въ романахъ его старательно отмчаются малйшія проявленія искусственности и лжи въ характерахъ и поступкахъ людей, въ выказываемыхъ ими чувствахъ и т. д.
Второй существенный пунктъ жизненной философіи Мередита — его вра въ силу человческаго разума. Вся серія его романовъ, отъ ‘Ordeal of Richard Feverel’ до ‘Diana of the Crossways’, представляетъ исторію борьбы отдльной личности противъ навязываемыхъ ей обществомъ условій жизни. Могущественное орудіе человка въ этой борьб — сознательная работа разсудочной способности. Слдуя внушеніямъ разума, вырабатывая въ себ строгую обдуманность и логичность дйствій, человкъ можетъ справиться со всякой жизненной задачей и исполнить свое непосредственное призваніе на земл, т.-е. прожить наиболе полной идейной жизнью, не утративъ своего ‘я’ среди нивеллирующаго вліянія общества. Главный врагъ человка въ этомъ поединк съ жизнью — его собственныя непосредственныя чувства, его сердце, и Мередитъ рисуетъ цлую галерею жертвъ ‘сентиментальности’, какъ онъ называетъ всякое преобладаніе чувства надъ разсудкомъ. Онъ показываетъ, какъ самыя возвышенныя и благородныя чувства губятъ людей, поддающихся имъ, и вмняетъ въ обязанность человку подчинить вс свои побужденія контролю разсудка, въ немъ онъ видитъ основу счастливой и цлесообразной жизни, и поэтому одинаково обличаетъ и клеймитъ все, что идетъ въ разрзъ съ требованіями здраваго смысла. Съ этой точки зрнія одинаково пагубны какъ крайнее развитіе эгоистическихъ чувствъ одного человка, стремящагося подчинить души окружающихъ людей, подъ предлогомъ всеобъемлющей любви, такъ и безграничное самозабвеніе любящихъ натуръ, не умющихъ контролировать свои чувства и побороть ихъ, убдившись въ ихъ недостойности. Мередитъ видитъ въ разум не только основу счастливой жизни, но очистительную силу души,— вс конфликты страстей, вс нравственныя страданія онъ переноситъ въ область сознательной мысли, въ стремленіе разума проявить себя и поднять достоинство человка. Интеллектуальное развитіе составляетъ въ глазахъ Мередита величайшій долгъ мыслящаго человка, и онъ показываетъ въ своихъ романахъ широкіе пути непрерывнаго умственнаго совершенствованія, на которомъ должна быть основана надежда, человчества на лучшее будущее, когда сила мысли преодолетъ, устарлыя общественныя традиціи.
Вра въ побду мысли и разума спасаетъ Мередита отъ пессимизма. Его пониманіе людей обнажаетъ предъ нимъ мелкую и пошлую подкладку самыхъ джентльменскихъ и великодушныхъ поступковъ, съ другой стороны, страдающая часть человчества, люди, неспособные къ отстаиванію своей личности, являются въ его глазахъ еще большимъ доказательствомъ человческаго ничтожества. Но Мередитъ находитъ исходъ изъ такого пессимистическаго анализа жизни, онъ указываетъ на неустанное совершенствованіе способностей каждаго человка и на конечное торжество разума въ жизни. Герои его романовъ проходятъ черезъ жизненныя испытанія, требующія напряженія всхъ силъ души и ума, и въ этой борьб закаляется ихъ умственная сила,— залогъ прогресса и торжества человческаго духа. Природа съ ея неопровержимыми правами и требованіями, разрушающими отвлеченныя теоріи и традиціонные принципы, человческій разумъ, согласующій реальныя условія жизни съ идеальными представленіями о нравственности, долг и назначеніи человка,— таковы силы, управляющія жизнью людей, каковъ бы ни былъ ихъ индивидуальный и національный характеръ. Къ какимъ результатамъ приводитъ столкновеніе этихъ основныхъ элементовъ жизни съ общественными условіями Англіи, и какіе типы и характеры возникаютъ на почв подобнаго столкновенія,— это Мередитъ покалываетъ въ цломъ ряд романовъ, всесторонне освщающихъ широкую проблему, которой романистъ задается въ своихъ описаніяхъ англійскаго быта.
Въ первомъ изъ своихъ большихъ романовъ, ‘Испытаніе Ричарда Февереля’ (Ordeal of Richard Feverel), Мередитъ противопоставляетъ два поколнія, ‘отцовъ и дтей’ современной Англіи. Система, которую сэръ Остенъ Феверель хочетъ провести въ воспитаніи своего сына Ричарда, направлена къ тому, чтобы сдлать его достойнымъ представителемъ англійской аристократіи, наслдникомъ физическаго и нравственнаго благосостоянія знатнаго рода Феверелей. Сэръ Остенъ выдумалъ цлую философскую систему воспитаніи и изложилъ ее въ сборник афоризмовъ, подъ названіемъ ‘Pilgrim’s Scrap’ (сумка странника), только ближайшіе друзья баронета видли воочію этотъ рукописный сборникъ, но цитаты изъ него, постоянно приводимыя самимъ сэромъ Остеномъ и его близкими друзьями, ознакомили съ содержаніемъ знаменитой книги все лучшее общество графства. Въ этой систем сэра Остена Мередитъ отразилъ всю сущность страто порядка Англіи, основаннаго на непоколебимой вр въ традиціонныя понятія о чести и на глубоко засвшихъ кастовыхъ предразсудкахъ. Сына своего сэръ Остенъ хочетъ сдлать прежде всего джентльменомъ, закалить его въ сознаніи высоты своего общественнаго положенія и связанныхъ съ нимъ нравственныхъ обязанностей. Онъ искусственно развиваетъ въ немъ чувство сословной чести, оберегаетъ его отъ сношеній съ низшими сословіями и даетъ ему образованіе, готовящее его къ блеску въ свтскомъ обществ. Увренный въ успх внушаемыхъ имъ сыну принциповъ общаго поведенія, доброжелательства и покровительственной доброты къ низшимъ, и культа высоко, хотя и односторонне понимаемаго джентльменства, сэръ Остенъ занимается заблаговременно пріисканіемъ соотвтствующей невсты для Ричарда, чтобы завершить торжество своей системы образцовымъ бракомъ, онъ тщательно изучаетъ родословныя всхъ аристократическихъ семей графства и, остановившись на самой здоровой семь, наиболе неприкосновенно сохранившей родовыя традиціи, исподволь руководитъ воспитаніемъ младшей дочери въ этой семь, готовя ее въ избранницы своему сыну.
Среди всеобщаго одобренія друзей и знакомыхъ, сэръ Остенъ неуклонно слдуетъ своей систем, видя залогъ ея успха въ дружескихъ отношеніяхъ, установившихся у него съ сыномъ съ дтства. Но близорукій философъ, отстаивающій непогршимость своихъ воспитательныхъ принциповъ, не видитъ главнаго врага, подкапывающаго его систему. Врагъ этотъ — сама природа, не дозволяющая втиснуть въ узкія рамки условности молодую душу, полную непосредственныхъ чувствъ я стремленій. Первый разъ несостоятельность теорій сэра Остена проявляется еще въ дтств Ричарда, когда наставленія отца съ одной стороны, а мальчишескіе инстинкты съ другой — запутываютъ его въ первый нравственный конфликтъ: его, воспитаннаго на щепетильномъ пониманіи дворянской чести, простой мужикъ уличаетъ въ браконьерств и постыдно наказываетъ, насмхаясь надъ барчукомъ. Поверя внушеніямъ отца о святости даннаго слова, Ричардъ впутывается въ цлую сть лжи, и завершаетъ не-джентльменство своего поведенія, давши волю душившей его жажд мести: онъ вмст съ своимъ пріятелемъ поджигаетъ дворъ своего обидчика, и оба мальчика долго дрожатъ, опасаясь быть уличенными и отданными подъ судъ. И всю эту драму Ричардъ переживаетъ одинъ, зная, что катехизисъ отца не поможетъ ему справиться съ трудностями, онъ впервые понялъ, что слдованіе отвлеченнымъ истинамъ, проповдуемымъ отцомъ, не научитъ его, какъ поступать въ жизни. Съ этого момента открывается пропасть между отцомъ и сыномъ, все боле увеличивающаяся съ годами, хотя отецъ этого и не замчаетъ, довольный формальнымъ повиновеніемъ сына. Но открытый конфликтъ и полное пораженіе сэра Остена начинаются нсколько позже. Вопреки систем, ставящей въ обязанность имть въ виду интересы рода при вступленіи въ бракъ, Ричардъ влюбляется въ скромную, ничмъ не выдающуюся дочь фермера, и несмотря на вс попытки отца побдить это неумстное чувство и направить его на боле подходящій предметъ, несмотря даже на открытое сопротивленіе сэра Остена, женится на ней, забывая о всхъ прививаемыхъ ему понятіяхъ о долг. Исторія любви Ричарда и Люси, переходъ отъ дтской дружбы къ первой невинной любви — составляютъ самыя прекрасныя и поэтичныя страницы романа. Торжество молодости и искренней страсти надъ всякими преградами, естественное, безсознательное возникновеніе и постепенный ростъ перваго серьезнаго чувства у юноши и двушки, едва вышедшихъ изъ дтства, обрисованы Мередитомъ въ нсколькихъ главахъ, закрпившихъ за нимъ славу первокласснаго поэта. Еслибы Мередитъ не написалъ ничего кром двухъ главъ ‘Ричарда Февереля ‘, описаніе идилліи любви Ричарда и Люси,— разыгрывающейся вопреки всмъ противодйствующимъ обстоятельствамъ,— этихъ главъ ‘Ferdinand and Miranda’ и ‘Diversion one penny whistle’ (варіаціи на грошовой дудк), достаточно было бы, чтобы навсегда сохранить его имя въ англійской литератур, въ нихъ онъ высказалъ свое мастерское умніе передавать таинственную красоту смутныхъ зарождающихся чувствъ.
‘Ричардъ Феверель’ не останавливается на торжеств природы надъ ‘системой’, естественныхъ чувствъ надъ искусственными. Это исторія молодой души отъ первыхъ проявленій сознательной жизни до полнаго развитія своей индивидуальности. За побдой надъ вншними обстоятельствами, препятствующими свободному развитію душевной жизни, предстоитъ еще боле трудная, но столь же неминуемая борьба уже не противъ другихъ, а съ самимъ собой, борьба эта ршаетъ дальнйшую судьбу человка, показывая, какъ велика въ немъ сила сопротивленія, насколько сдерживающая сила разума контролируетъ въ немъ слпые инстинкты сердца. Въ ‘Ричард Феверел’ только намченъ этотъ антагонизмъ сердца и разума, вносящій смуту въ неиспорченную, чистую душу. Женившись на любимой двушк, Ричардъ вторично влюбляется, но уже мене возвышенной и поэтичной любовью: онъ подпадаетъ подъ обаяніе свтской красавицы, значительно старше его, искусной кокетки, сознательно и намренно губящей его, онъ еще въ глубин души по прежнему привязанъ къ Люси, олицетворяющей для него святость безпорочной женственности, но жажда удовольствій, слабость характера — берутъ верхъ. Ричардъ оказывается жертвой своихъ инстинктовъ, это опредляетъ печальный исходъ романа, заканчивающагося смертью Люси, которая слишкомъ идеально и беззавтно любила, чтобы жить, потерявъ вру въ любимаго человка. Показавъ, что жизнь держится побдой разума надъ влеченіями чувствъ, что торжество сердца губитъ жизнь и возможное въ жизни счастье, Мередитъ ограничивается въ ‘Ричард Феверел’ установленіемъ этой истины, въ дальнйшихъ романахъ онъ боле глубоко вникаетъ въ фазисы борьбы человка за свое интеллектуальное ‘я’ и показываетъ, какъ крпнетъ душа въ сознательной работ мысли, ведущей къ конечному торжеству индивидуальной воли надъ обстоятельствами.
Слдующій шагъ въ развитіи теоріи совершенствованія человка путемъ сознательной жизни разума и стремленія дать анализирующей мысли власть надъ влеченіями чувствъ представляетъ одинъ изъ самыхъ замчательныхъ романовъ Мередита — ‘Эгоистъ’. Основное положеніе, развиваемое Мередитомъ съ подавляющимъ богатствомъ деталей и тонкостей аргументаціи,— нравственная дуэль между властной натурой человка, привыкшаго покорять себ всхъ окружающихъ исключительно силой своего безграничнаго, спокойнаго эгоизма, и сильной свободолюбивой двушкой, которая незамтно очутилась въ тискахъ этого эгоиста и напрягаетъ всю силу и энергію духа, чтобы отстоять свою независимость. Незамтный и постепенный захватъ власти человка надъ человкомъ, роль, которую играетъ при этомъ сила общественной санкціи, одиночество и отчужденность того, кто стремится внести внутреннее содержаніе и самостоятельную жизнь духа въ условныя рамки общественныхъ традицій — такова безотрадная картина общественныхъ условій, составляющая фонъ романа. На этомъ блестяще обрисованномъ фон англійскихъ нравовъ высшаго общества выступаетъ съ драматизмомъ совершенно особаго рода исторія душевной борьбы Клары Миддльтонъ, ея слабости и малодушія, постепеннаго роста ея нравстенныхъ силъ — по мр того, какъ борьба длается все боле тяжелой и сложной.
Мы говорили выше о своеобразной писательской манер Мередита, она ярче всего сказалась въ обрисовк характера Клары. Активная сторона ея жизни разсказана въ нсколькихъ чертахъ, разбросанныхъ на протяженіи всего романа. Она длается невстой самаго блестящаго жениха въ графств, сэра Виллоубея Паттерна, поддавшись настоятельности и властности его любви и общему увлеченію его красотой, умомъ и благородствомъ. За нсколько недль до назначеннаго срока свадьбы, она вмст съ отцомъ прізжаетъ въ Замокъ Виллоубея, къ его теткамъ, завдующимъ домомъ, и за этотъ короткій срокъ, на половину занятый общественными обязательствами, зваными обдами и балами, происходитъ вся драма: отъ теплаго дружескаго чувства къ своему жениху Клара переходитъ въ пониманію истинныхъ основъ его натуры и къ ненависти къ нему, она пытается порвать отношенія съ нимъ и достигаетъ этого посл долгой борьбы, когда проснувшееся чувство любви въ другому изъ гостей замка окончательно просвтило ея душу и дало ей силу выйти побдительницей изъ нравственнаго искуса. Интересъ романа сосредоточенъ на освщеніи внутренняго развитія самосознанія Клары, для самой двушки важне всего разобраться въ своихъ собственныхъ чувствахъ и въ вызывавшихъ ихъ мотивахъ, понять себя и свои побужденія, — съ врой въ себя, въ разумность и справедливость своихъ антипатій и своей жажды свободы, приходитъ въ ней ршимость дйствовать энергично. Клара не сразу понимаетъ Виллоубея, и не будучи въ состояніи дать себ отчетъ, что ее инстинктивно отталкиваетъ въ безупречномъ, блестящемъ баловн всего графства, она старается побороть въ себ ребяческій протестъ во имя врности данному слову. Эта первая стадія душевнаго кризиса Клары изображена Мередитомъ съ психической тонкостью, составляющей его преимущественное качество. Въ каждомъ слов, которымъ обмниваются влюбленный женихъ съ чутко внимающей ему невстой, чувствуется столкновеніе двухъ сильныхъ натуръ, радикально противоположныхъ другъ другу. Когда Виллоубей говоритъ о безпредльности, исключительности связывающихъ ихъ чувствъ, Клара чувствуетъ, что ей становится душно, что душа ея рвется къ простору,— и, говоря совершенно не то, что она хочетъ сказать, она безпомощно защищаетъ свтъ и составляющихъ его людей отъ рзкихъ нападокъ Виллоубея, толкующаго ей о прелестяхъ жизни вдвоемъ, вдали отъ свта и его посяганій на счастье и покой ближняго. Клара чувствуетъ что-то враждебное въ его любви, проповдующей сліяніе душъ, похожее за порабощеніе чужой воли, чмъ больше онъ воспваетъ вчность ихъ союза, чмъ чаще онъ называетъ ее ‘своей Кларой’ и объясняетъ ей, какъ всецло онъ долженъ занимать ея мысли и чувства, какъ нераздльно должны совпадать ея мннія и поступки съ его внушеніями, тмъ дальше она удаляется отъ него, тмъ властне говоритъ въ ней строптивый голосъ души. Ему кажется, что своими пламенными рчами онъ все боле и боле завладваетъ ея душой, объединяя ее съ собой, съ своимъ пониманіемъ жизни и людей, она же, уже чуждая ему душой, ищетъ ключа къ его рчамъ, объясненія его характера, вдумываясь въ каждое слово, чуткая къ каждому изъ его движеній и къ отклику, который находятъ въ ея душ его увщанія и просьбы. Ключъ этотъ Виллоубей самъ даетъ Клар, разсказывая за столомъ о примр возмутительнаго эгоизма въ семейной жизни и прибавляя въ шутливомъ тон: ‘Остерегайтесь выходить замужъ за эгоиста, Клара’. Слово ‘эгоистъ’ освщаетъ для Клары магическимъ свтомъ поведеніе Виллоубея, придавая иную окраску даже его вншнему великодушію, оправдывавшему его до тхъ поръ въ ея глазахъ. Съ минуты проникновенія въ основной элементъ его характера инстинктивный порывъ къ свобод переходитъ у Клары въ сознательную потребность оградить свою душу отъ рабства, порвать цпи, наложенныя за нее превратнымъ пониманіемъ нравственнаго долга. Она вступаетъ въ открытую борьбу съ желзной волей и оскорбленнымъ самолюбіемъ жениха, съ возмущеннымъ сопротивленіемъ общественнаго мннія, съ авторитетомъ отца, и въ этой почти непосильной борьб ростутъ ея нравственныя силы,— путемъ правильной и неуклонной работы сознанія она преодолваетъ вс трудности и находить союзника уже тогда, когда побда одержана, и Клара иметъ право свободно и сознательно протянуть руку истинному избраннику своего сердца.
Мередитъ слдитъ за всми послдовательными фазисами нравственнаго испытанія двушки, рисуетъ ее въ минуты подъема силъ и въ періоды полнаго упадка духа, когда она готова купить покой даже путемъ униженія и подчиненія, незамтно для вншняго міра разыгрывается драма ея души, и романистъ сосредоточиваетъ все наше вниманіе на этомъ скрытомъ самоанализ Клары, ея надеждахъ и сомнніяхъ, и главнымъ образомъ на изслдованіи источниковъ ея собственныхъ стремленій и чувствъ. Въ борьб за освобожденіе противъ Клары стоитъ не только ея женихъ, настаивающій на святости даннаго ею слова, но тираннія общества, руководимаго традиціями въ сужденіяхъ о поступкахъ людей. Характеристика англійскаго общества, играющаго въ роман роль греческаго хора, показываетъ какъ глубоко Мередитъ вникнулъ въ національныя особенности своихъ соотечественниковъ, какъ всесторонне онъ уметъ освщать выводимые имъ типы. Неподвижность нравственнаго критерія, всепоглощающая наклонность къ жизненному комфорту, особое благодушное доброжелательство въ ближнимъ на почв внутренняго равнодушія,— эти элементы общественной жизни англійской ‘gentry’ иллюстрированы Мередитомъ въ цломъ ряд интересныхъ эпизодическихъ фигуръ. Д-ръ Миддльтонъ, съ его любовью въ книгамъ и къ старому портвейну, и м-ссъ Монстюарть, съ ея царственной осанкой и готовыми фразами, наклеиваемыми подобно этикетамъ, принадлежать къ самымъ удачнымъ сатирическимъ изображеніямъ англійскаго характера, а великосвтскія кумушки, принимающія близко въ сердцу женитьбу Виллоубея, какъ общественный вопросъ первостепенной важности, дополняютъ живую, остроумную картину жизни въ англійскомъ помсть.
Въ противоположность Клар, съумвшей отстоять побду личности надъ обстоятельствами жизни и собственной слабостью, въ роман выведенъ другой женскій характеръ, Летиціи Дэль, жертвы непосредственныхъ влеченій сердца. Это этюдъ женской души съ ея вковой покорностью, готовностью въ самозабвенію, всепрощенію во имя любви. Она не знаетъ борьбы, потому что не ищетъ побды, любовь къ Виллоубею, составляющая основу ея душевной жизни, длаетъ ее игрушкой въ его рукахъ, и она покорно, безропотно переходитъ отъ свтлыхъ надеждъ въ полному отреченію отъ всякаго счастья, психологія пассивнаго чувства, способнаго на величайшія страданія и великаго только въ безграничности своего терпнія, своего самозабвенія въ культ любимаго человка, длаетъ изъ Летиціи поэтическую, трогательную фигуру ‘des Ewig-Weiblichen’. Но жизнь не щадитъ этихъ жертвъ собственной слабости, и Мередитъ, защитникъ неумолимыхъ законовъ жизни, показываетъ на примр Летиціи пагубность переживаній романтическихъ привязанностей, не оправдываемыхъ разумомъ. Наказаніе, которое судьба готовитъ Летиціи,— естественный результатъ ея ослпленія, сосредоточивъ всю свою душевную жизнь на исключительномъ культ и безграничной идеализаціи одного человка, какую ужасающую пустоту должна была почувствовать она въ минуту просвтленія! И по особой ироніи судьбы въ этотъ роковой моментъ она чувствуетъ себя вынужденной согласиться на бракъ съ тмъ же человкомъ, который былъ недосягаемымъ божествомъ ея юности. Постарвшая, уставшая страдать, понявшая истинную сущность характера Виллоубея, она все-таки становится его женой, открыто заявляя ему, что длаетъ это изъ практическихъ соображеній, ради его богатства и престижа въ обществ. Этотъ трагизмъ разбитой жизни Летиціи оттняетъ нравственное торжество Клары и выдвигаетъ основную идею романа — апологію интеллектуальнаго совершенствованія, спасающаго отъ власти инстинктовъ и страстей.
Центральной фигурой ‘Эгоиста’ по широт замысла является антагонистъ Клары, сэръ Виллоубей Паттернъ. Для философской подкладки романа онъ иметъ значеніе стихійной силы, грозящей поглотить душу, не вооруженную чуткимъ самосознаніемъ и критическимъ разумомъ, съ психологической точки зрнія это мощное воплощеніе одного изъ самыхъ коренныхъ элементовъ человческой натуры, эгоизма, стремящагося къ неограниченному владычеству надъ окружающими. Въ обычной жизни эгоизмъ смягчается нивеллирующимъ вліяніемъ обстоятельствъ, необходимостью работать и неизбжностью страданій. Изображенный же въ лиц могущественнаго лорда,, пользующагося всми преимуществами своего ранга и своихъ блестящихъ природныхъ качествъ, эгоизмъ разростается до грандіозныхъ размровъ, внушающихъ не антипатію, а ужасъ губительностью своего вліянія, безграничностью своихъ требованій. Сэръ Виллоубей Паттернъ — величественная фигура, полная паоса въ неудержимости своего эгоизма, преклоненіи предъ своимъ собственнымъ превосходствомъ и, вмст съ тмъ, ревнивой боязни утратить свое первенство въ глазахъ другихъ. Чуткое самолюбіе заставляетъ его ежеминутно испытывать прочность почвы, на которой построено зданіе этого самолюбія, заручаться опорой на случай опасности, такъ, сдлавшись женихомъ Клары, онъ стремится сохранить любовь Летиціи, то же чувство диктуетъ ему его безконечныя рчи Клар о прочности связывающаго ихъ слова. Онъ тщательно хранитъ маску джентльменства, скрывающую его опасенія за нарушеніе его безмятежнаго благополучія и боле всего за униженіе въ глазахъ свта, но именно вслдствіе тщательности своего притворства и неувренности въ прочности своей власти Виллоубей выдаетъ себя. Основной элементъ его души, холодный, разсчетливый эгоизмъ, прорывается наружу, порвавъ вс преграды, и губитъ искуснаго дипломата, такъ долго сохранявшаго свой престижъ въ глазахъ общества. При помощи отчаянныхъ усилій ему удается войти изъ передряги, сохранивъ вншнее достоинство въ общественномъ мнніи, но его самолюбіе терпитъ непоправимое пораженіе, и эгоистъ такимъ образомъ самъ длается жертвой своей passion-maitresse.
Два другіе романа Мередита продолжаютъ развивать теорію автора о борьб индивидуальной личности съ обществомъ. Въ ‘Diana of the Crossways’ героиня, блестящая красавица и талантливая романистка, побждаетъ предубжденіе общества противъ независимыхъ женщинъ, сбрасывающихъ гнетъ замужней жизни во имя нравственной свободы, но, выйдя побдительницей изъ этого конфликта при помощи своего блестящаго ума, она переживаетъ другую, боле интимную драму, въ которой настоятельныя требованія реальной жизни сталкиваются съ внушеніями сердца, въ разршеніи этой психологической задачи Мередитъ обнаружилъ изумительное пониманіе женской души, показывая, какъ, подъ вліяніемъ случайныхъ обстоятельствъ и минутной слабости духа, любящая и чистая душой женщина способна совершить нравственное преступленіе, не отдавая себ отчета въ его послдствіяхъ.
Въ ‘Diana of the Crossways’ общая философская подкладка отходитъ на второй планъ предъ психологическимъ интересомъ, возбуждаемымъ характеромъ героини. Безъ всякихъ предвзятыхъ сужденій о нравственномъ долг, не стремясь ни оправдать, ни осудить поведеніе Діаны, Мередитъ ограничивается тщательнымъ анализомъ натуры, въ которой качества ума играютъ первенствующую роль, подавляя голосъ сердца. Рисуя ея жизнь шагъ за шагомъ, авторъ заставляетъ читателя проникнуться, мало-по-малу, неотразимостью своей героини, подпасть подъ обаяніе ея неистощимаго ирландскаго юмора, блеска ея разговора, смлости ея сужденій. Діана — воплощеніе ума и остроумія, и это длаетъ ее любимой героиней самого автора, онъ влагаетъ въ ея уста самыя мткія изъ своихъ эпиграммъ, заставляетъ ее превозносить разумъ, какъ основной принципъ жизни, и служить самымъ блестящимъ подтвержденіемъ своихъ принциповъ. Но при всемъ своемъ ум Діана мене всего холодная и жесткая натура, когда ее охватываетъ въ первый разъ въ жизни истинная страсть, она уметъ глубоко и беззавтно любить и страдать. Любовь длается пробнымъ камнемъ ея характера, съумвшая устоять въ борьб противъ враждебно настроеннаго общества, она оказывается безпомощной по отношенію къ любимому человку. Страсть является въ ней со всми обычными спутниками, сомнніями, ревностью, вспышками оскорбленнаго самолюбія, и ея нравственныя силы ослабваютъ, угнетенныя къ тому же тяжестью вншнихъ условій жизни, грозящимъ ей разореніемъ. Въ одинъ изъ тяжкихъ моментовъ полнаго упадка духа, возбужденная противъ любимаго ею человка, вліятельнаго парламентскаго дятеля, она отправляется въ редакцію одной изъ крупныхъ газетъ и продаетъ, за извстную сумму денегъ, сообщенную ей другомъ политическую тайну. Въ моментъ совершеннаго ею предательства она не сознаетъ, что окончательно губитъ доврившагося ей человка,— ей кажется, что она доставитъ ему только крупную непріятность. Когда же обнаруживается непоправимость причиненнаго ею зла, она сама заявляетъ бывшему другу о своемъ поступк, не ищетъ никакихъ оправданій и — исчезаетъ съ горизонта. Читатель чувствуетъ вмст съ пострадавшимъ Перси, что поступокъ Діаны чудовищенъ и не иметъ оправданія, но она все-таки остается по прежнему обаятельной, чистой Діаной, неспособной пасть душой, она подвержена только тмъ ослпленіямъ чувствъ, которыя приводятъ къ дурнымъ поступкамъ, не затрогивая самыхъ основъ душевной жизни. Это впечатлніе, оставляемое характеромъ Діаны, является слдствіемъ психологическихъ пріемовъ Мередита, его умнья пріобщить читателя къ внутреннему міру мотивовъ, руководящихъ поступками, и заинтересовать его въ самомъ процесс духовнаго развитія человка, самые поступки возбуждаютъ при этомъ меньшій интересъ, будучи лишь безразличными результатами того, что важне всего въ душ человка — основныхъ элементовъ его душевной жизни.
Во второмъ изъ упомянутыхъ выше романовъ — ‘Одинъ изъ нашихъ побдителей’ (One of our conquerors) — Мередитъ входитъ къ разсмотрніе вопроса объ условной нравственности, господствующей въ значительной части англійскаго общества. Это одно изъ наимене понятныхъ произведеній Мередита, вслдствіе того, что самая фабула романа и психологическій анализъ событій и характеровъ совершенно затерянъ въ лабиринт философскихъ отступленій, полемик противъ идей, о которыхъ приходится только догадываться, такъ какъ он не изложены, и т. п. Почва, на которой въ этомъ роман происходитъ столкновеніе личности съ тиранніей общества — многократно возбуждавшійся вопросъ о законномъ брак. Викторъ Радноръ и Натали скрываютъ отъ всхъ, и главнымъ образомъ отъ своей семнадцатилтней дочери, незаконностъ ихъ брака, они надются, что первая жена Виктора, еле живая, богомольная старуха, покорится, наконецъ, сил обстоятельствъ и согласится на разводъ. М-ссъ Радноръ, однако, неуполима, и жизнь Виктора и Натали превращается въ невыносимое сплетеніе притворства и постоянныхъ опасеній. Они богаты, живутъ открытой свтской жизнью, Натали чаруетъ общество своимъ артистическимъ пніемъ, Викторъ — привлекательностью своего открытаго нрава, дочь ихъ слыветъ первоклассной красавицей и даровитой музыкантшей. Но среди этого блеска жизнь Натали — сплошное мученичество: она сознаетъ себя виновной въ глазахъ общества и передъ м-ссъ Радноръ, и видитъ свое наказаніе въ легкомысліи мужа, который заставляетъ ее жить среди лжи и разсчитываетъ на близкую смерть своей законной жены, чтобы устранить ложность ихъ положенія. Чуткая совсть Натали переживаетъ мучительный кризись, когда дочь узнаетъ родительскую тайну и это разстроиваетъ ея бракъ съ молодымъ лордомъ. Хотя сама двушка рада этому разрыву и съ готовностью отдаетъ руку другому человку, котораго она любитъ, Натали не можетъ справиться съ нравственными страданіями и отравляется за нсколько часовъ до того, какъ Виктору приносятъ извстіе о смерти его законной жены. Представленная въ этомъ вид психологія Натали утрачиваетъ характеръ сознательной борьбы противъ общества. Натали вполн солидарна съ осуждающимъ ее обществомъ, и только обстоятельства сдлали ее жертвой вмсто того, чтобы удлить ей мсто въ свтскомъ трибунал. Исторія ея трогательна, но трагизмъ ея жизни — искусственный, вытекающій изъ добровольнаго подчиненія предразсудкамъ и потому мене глубоко захватывающій основы жизни, чмъ другіе изъ указанныхъ нами романовъ. Много интереснаго, однако, представляютъ рамки дйствія въ ‘One of our conquerors’ — дловой Лондонъ, типы журналистовъ, крупныхъ и мелкихъ промышленниковъ, и т. д.
Большинство остальныхъ произведеній Мередита принадлежитъ къ категоріи обычныхъ психологическихъ романовъ, не выходящихъ изъ рамокъ реальнаго изображенія жизни, а потому главный интересъ этого писателя заключается въ выше разобранныхъ нами романахъ, гд наиболе сказывается оригинальность романиста. Романы эти не лишены недостатковъ, отвлеченны и написаны умомъ, а не сердцемъ, каждой строчкой художника чувствуется мудрствующій мыслитель, но этотъ мыслитель говоритъ очень глубокія истины, и если съ нимъ не всегда можно согласиться, то его всегда интересно выслушать. Головное творчество Мередита и своеобразность его психологическаго метода обезпечиваютъ ему первенствующее мсто въ современной англійской беллетристик и полны интереса также и для иностранныхъ читателей.