No 3
1 Февраля 1901 г.
‘ЮНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ’
Сокращенный перев. съ англійскаго.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Тип. Спб. акц. общ. печ. дла въ Россіи Е. Евдокимовъ. Троицкая, 18.
1901
О прогулк нечего было и думать въ этотъ день. Утромъ мы еще пробродили около часа недалеко отъ дома, среди оголенныхъ кустарниковъ, но посл обда подулъ холодный зимній втеръ, по небу расползлись тяжелыя срыя тучи и пошелъ такой пронизывающій дождь, что о дальнйшемъ пребываніи на свжемъ воздух не могло быть и рчи.
Я была этому рада, я никогда не любила продолжительныхъ прогулокъ, особенно въ такіе холодные послобденные часы. Какъ ужасно было возвращаться домой въ непривтливыя сумерки, съ окоченвшими руками и ногами, съ тяжелымъ сердцемъ выслушивать брань Бесси, нашей няни, и съ горькимъ чувствомъ униженія сознавать все физическое превосходство Элизы, Джона и Джорджіаны Ридъ.
Вс трое, Элиза, Джонъ и Джорджіана сидли въ настоящую минуту въ гостиной вокругъ своей матери. Она полулежала на диван около камина и, окруженная своими любимцами (случайно въ эту минуту не ссорившимися и не кричавшими), имла совершенно счастливый видъ. Меня она избавила отъ необходимости присоединиться къ нимъ, говоря, что ‘она очень жалетъ, что принуждена держать меня въ отдаленіи, но что пока она не услышитъ отъ Бесси и не убдится изъ собственныхъ наблюденій, что я серьезно стараюсь стать боле общительной и боле похожей на ребенка, пріобрсти боле привлекательныя, живыя и естественныя манеры, боле веселый и открытый нравъ — до тхъ поръ она принуждена лишить меня преимуществъ, доступныхъ только довольнымъ и добрымъ дтямъ’.
— Въ чемъ же Бесси меня обвиняетъ?— спросила я.
— Джэни, я не люблю излишнихъ, придирчивыхъ вопросовъ, это прямо отвратительно, когда ребенокъ такимъ образомъ разговариваетъ со взрослыми. Сейчасъ же садись гд нибудь и молчи, если не умешь разговаривать какъ слдуетъ.
Къ гостиной примыкала маленькая столовая, гд обыкновенно только завтракали — я прошмыгнула туда. Въ этой комнат стоялъ книжный шкапъ, выбравъ себ огромную книгу съ картинками, я направилась съ ней въ нишу окна, услась съ ней на подоконник, поджавъ и скрестивъ ноги, какъ турокъ, и, спустивъ красныя шелковыя занавси, плотно стянула ихъ. Теперь я чувствовала себя въ полной безопасности.
Съ одной стороны тяжелыя складки ярко красной драпировки скрывали меня отъ постороннихъ взоровъ, съ другой стороны прозрачныя стекла оконъ, защищая меня отъ непогоды, въ тоже время открывали взорамъ мрачный ноябрьскій ландшафтъ. Повременамъ, когда я переворачивала страницу, взглядъ мой падалъ на этотъ зимній ландшафтъ. Вдали глазъ не различалъ ничего, кром блднаго тумана и низко нависшихъ облаковъ, вблизи, передъ домомъ разстилалась лужайка, вся мокрая, съ побитыми бурей кустарниками, поминутно пригибавшимися къ земл, подъ сильными порывами втра и потоками не перестававшаго падать дождя.
Я снова углубилась въ свою книгу. Это была Исторія пернатыхъ обитателей Англіи. Въ сущности самый печатный текстъ меня мало занималъ, но тамъ было нсколько вступительныхъ страницъ, на которыхъ я, несмотря на мой дтскій возрастъ, не могла не остановиться. Въ нихъ говорилось о мстахъ, гд находили себ пріютъ морскія птицы, объ ‘уединенныхъ скалахъ и утесахъ’, единственными обитателями которыхъ он были, о берегахъ Норвегіи, усянныхъ безчисленными островами, начиная съ южной ея оконечности, мыса Линденеса и до Нордъ-Капа, о тхъ далекихъ сверныхъ краяхъ, гд
‘Валы ледяные, шумя и пнясь,
Встаютъ вкругъ пустынныхъ, оголенныхъ скалъ,
И гнвно бурля, непріютное море
Все бьется о берегъ суровый Гебридъ’.
Неменьшій интересъ возбудило во мн описаніе суровыхъ береговъ Лапландіи, Сибири, Шпицбергена, Новой Земли, Исландіи, Гренландіи, этихъ необозримыхъ пространствъ свернаго пояса, угрюмыхъ, пустынныхъ странъ, гд холодъ и снгъ свили себ вчное гнздо, этихъ безбрежныхъ ледяныхъ нолей съ ихъ вковыми льдами, еще усиливающими крайній холодъ тхъ областей. Объ этихъ мертвенно-блыхъ пространствахъ у меня составилось своеобразное представленіе, неясное, смутное, какъ большинство представленій, зарождающихся въ дтскомъ мозгу, но полное какой-то особенной прблести. Въ этой книг были картинки, и все въ нихъ получало въ моихъ глазахъ особенное значеніе: и утесъ, одиноко возвышающійся среди пнящихся волнъ, и обломки разбитаго судна на пустынномъ берегу, и- холодные призрачные лучи луннаго свта, пробивающіеся изъ-за тучъ и скользящіе по мачтамъ потерпвшаго крушеніе и медленно идущаго ко дну корабля.
Не могу выразить, какое чувство возбуждала во мн картинка, на которой было представлено тихое, уединенное кладбище съ надгробными надписями на его памятникахъ, маленькая калитка, два дерева, низкій горизонтъ, ограниченный полуразрушенной оградой, и надъ всмъ этимъ серебристый серпъ мсяца, возвщающій наступленіе ночи.
Два корабля, застигнутые безвтріемъ на совершенно неподвижномъ мор, казались мн заколдованными морскими чудовищами.
Каждая картинка разсказывала какую-нибудь исторію, представлявшуюся подчасъ моему неразвитому уму таинственной, но всегда глубоко интересной — столь же интересной, какъ сказки Бесси, которыя она разсказывала намъ иногда въ долгіе зимніе вечера, когда ей случалось быть въ хорошемъ расположеніи духа, тогда столъ, на которомъ Бесси гладила блье, ставился посреди дтской, мы усаживались вокругъ него, и покуда она разглаживала кружевные воланы м-рсъ (мистрисъ госпожа) Ридъ и плоила оборки ея ночныхъ чепцовъ, она услаждала нашъ слухъ удивительными приключеніями изъ старинныхъ сказокъ и еще боле старинныхъ балладъ.
Сидя въ амбразур окна съ огромной книгой на колняхъ, я была счастлива въ тотъ день — счастлива по своему. Я боялась только одного — чтобы кто-нибудь не нарушилъ моего уединенія. Къ сожалнію, мои опасенія оправдались слишкомъ скоро. Дверь въ столовую открылась.
— Эй! госпожа мечтательница!— послышался голосъ Джона Ридъ, затмъ послдовало молчаніе — онъ, очевидно, былъ удивленъ, не видя никого въ комнат.
— Гд же она, чортъ возьми?— продолжалъ онъ — Лиззи! Джорджи!— крикнулъ онъ съ испугомъ,— Джэни здсь нтъ. Скажите мам, что она убжала подъ дождь — этакое скверное животное!
‘Хорошо, что я спустила занавси’,— подумала я,— я страстно желала, чтобы онъ не открылъ моего убжища. Ему самому и не удалось бы его открыть,— онъ не отличался особенной наблюдательностью и сообразительностью, но Элиза, просунувшая въ эту минуту голову въ дверь, сразу сказала:
— Она спряталась въ ниш окна, увряю тебя, Джонъ.
Я сейчасъ же вылзла изъ своей засады,— одна мысль о томъ, что Джонъ могъ меня вытащить оттуда, заставляла меня дрожать.
— Что теб нужно?— спросила я съ напускнымъ равнодушіемъ.
— Ты должна сказать: ‘что вамъ угодно, мистеръ (господинъ) Ридъ?’ — былъ отвтъ.— Мн угодно, чтобы ты подошла сюда.
Усвшись въ кресло, онъ знакомъ веллъ мн подойти и остановиться передъ нимъ.
Джонъ Ридъ былъ мальчикъ четырнадцати лтъ — на четыре года старше меня, мн тогда было десять лтъ — очень большой и толстый для своего возраста, съ нездоровымъ цвтомъ кожи, грубыми чертами лица, тяжеловснымъ туловищемъ и крупными руками и ногами. Онъ обыкновенно слишкомъ надался за столомъ, отчего кожа у него и приняла желтый цвтъ, щеки сдлались вялыми, взглядъ тупымъ и тусклымъ. Онъ долженъ былъ бы теперь быть въ школ, но мать взяла его домой на мсяцъ, или на два ‘но причин его слабаго здоровья’. Учитель, м-ръ Майльсъ, утверждалъ, что Джонъ былъ бы совершенно здоровъ, если бы ему присылали изъ дому поменьше пирожныхъ и сладостей. Но это столь грубо выраженное мнніе заставило вознегодовать материнское сердце м-рсъ Ридъ, которая боле склонялась къ предположенію, что причина нездоровой желтизны лица ея единственнаго сына заключалась въ переутомленіи, а можетъ быть, и въ тоск по дому.
Джонъ не особенно любилъ мать и сестеръ, а меня терпть не могъ. Онъ мучилъ и наказывалъ меня, не два или три раза въ недлю, не разъ или два въ теченіе дня,— онъ мучилъ меня безпрестанно, каждый нервъ во мн трепеталъ передъ нимъ, каждый мускулъ моего тла дрожалъ при его приближеніи. Бывали минуты, когда ужасъ, который онъ мн внушалъ, лишалъ меня разсудка, я ни у кого не могла найти защиты отъ его угрозъ и оскорбленій. Прислуга боялась обидть своего молодого господина, принимая мою сторону противъ него, а м-рсъ Ридъ была слпа и глуха во всемъ, что касалось ея сына. Она никогда не видла, когда онъ меня билъ, не слышала, когда онъ меня оскорблялъ, хотя онъ часто длалъ и то, и, другое въ ея присутствіи, правда, еще чаще за ея спиной.
Привыкши повиноваться ему, я приблизилась къ его креслу. Онъ высунулъ мн языкъ во всю длину и въ такомъ положеніи оставался дв или три минуты. Я знала, что онъ меня сейчасъ ударить и, несмотря на весь страхъ, который я испытывала въ ожиданіи этого удара, я не могла не подумать о томъ, какое безобразное и отвратительное зрлище представлялъ мой мучитель въ эту минуту. Это впечатлніе, должно быть, отразилось на моемъ лиц, потому что, не говоря ни слова, онъ внезапно и сильно ударилъ меня. Ударъ заставилъ меня зашататься, но я все-таки удержалась на ногахъ и отступила на шагъ или на два отъ его кресла.
— Это за дерзкій тонъ, съ которымъ ты раньше говорила съ мамой,— сказалъ онъ,— и за твою скверную манеру прятаться за драпировки, и за взглядъ, который я только что подмтилъ въ твоихъ глазахъ, ты, гадкая крыса!
Я привыкла къ ругани Джона, и мн никогда не приходило въ голову отвчать что-либо на его бранныя слова, единственной моей мыслью, въ такихъ случаяхъ, было, какъ избжать удара, который неизмнно слдовалъ за бранью.
— Что ты длала за драпировкой?— спросилъ онъ.
— Я читала.
— Покажи мн книгу.
Я пошла къ окну и достала книгу.
— Ты не имешь права трогать наши книги, ты въ этомъ дом подчиненная, говоритъ мама, у тебя нтъ денегъ, твой отецъ ничего теб не оставилъ, ты должна была бы въ сущности просить милостыню, а не жить здсь съ благородными дтьми, какъ мы, сть то же, что мы димъ, и носить платья, за которыя платитъ наша мама. А теперь я теб покажу, какъ рыться въ моихъ книгахъ, потому что это мои книги, он принадлежатъ мн, весь домъ принадлежитъ мн, или будетъ мн принадлежать черезъ нсколько лтъ. Ступай и стань у двери, но подальше отъ зеркала и оконъ.
Я повиновалась, не подозрвая сначала его намренія, но увидя, что онъ поднялъ книгу и прицливается ею, я инстинктивно отскочила въ сторону съ громкимъ крикомъ — увы, слишкомъ поздно, книга была брошена, попала въ меня, и я упала, ударившись головой объ дверь. Я почувствовала сильную боль, изъ раны потекла кровь, чувство возмущенія овладло мной.
— Злой, жестокій мальчишка!— крикнула я.— Ты жестокъ, какъ убійца,— ты жестокъ, какъ торговецъ невольниками — ты жестокъ, какъ римскіе императоры!
Я читала Исторію Рима и составила себ собственное мнніе о Нерон, Калигул и др. Мысленно я не разъ длала сравненія, въ которыхъ никогда не ршилась бы признаться громогласно.
— Что! что!— вскрикнулъ Джонъ.— Это она мн говоритъ? Вы слышали, Элиза и Джорджіона? Я это разскажу мам!— но сперва…
Онъ въ бшенств бросился на меня и схватилъ меня за волосы и за плечо, но онъ встртилъ во мн отчаяннаго противника. Я, дйствительно, видла въ немъ тирана, убійцу. Нсколько капель крови, струившейся изъ моей раны на голов, потекло по моей ше, и я почувствовала острое, жгучее страданіе. Это чувство на минуту превозмогло даже страхъ, и я встртила нападеніе съ безумнымъ бшенствомъ. Я не помню уже, что я длала, но онъ не переставалъ кричать: ‘крыса! крыса!’ и ревть во всю мочь. Помощь скоро подоспла къ нему: Элиза и Джорджіана побжали за м-рсъ Ридъ, которая успла уже подняться наверхъ. Она появилась въ сопровожденіи Бесси и своей горничной Абботъ. Насъ розняли, я слышала восклицанія:
— О, Господи! Что это за фурія! какъ она бросилась на м-ра Джона!
— Видлъ-ли кто-нибудь подобное бшенное созданіе!— Затмъ м-рсъ Ридъ прибавила:
— Отведите ее въ красную комнату и заприте ее тамъ!
Четыре руки схватили меня и потащили наверхъ.
Я отчаянно сопротивлялась — это было совершенно новое явленіе, которое еще боле укрпило Бесси и Абботъ въ ихъ дурномъ мнніи обо мн. Дло въ томъ, что я была вн себя. Я сознавала, что возмущеніе этой одной минуты навлечетъ на меня неслыханныя наказанія, но я дошла до крайней степени отчаянія и, подобно многимъ мятежнымъ рабамъ, твердо ршила идти на проломъ.
— Держите ее за руки, вдь она точно дикая кошка.
— Стыдитесь, стыдитесь, миссъ (барышня)!— повторяла горничная.— Что за неприличіе! поднять руку на молодого барина, сына вашей благодтельницы! вашего молодого господина!
— Господина! Какой онъ мн господинъ? Разв я служанка?
— Нтъ, вы хуже служанки, потому что вы ничего не длаете, вы не зарабатываете даже своего пропитанія. Сядьте здсь и сидите смирно и подумайте хоть немного о своей испорченности.
Он привели меня тмъ временемъ въ комнату, указанную м-рсъ Рядъ, и усадили на стулъ. Моимъ первымъ побужденіемъ было сейчасъ же вскочить съ мста, но четыре руки держали меня какъ въ тискахъ.
— Если вы не будете сидть смирно, васъ надо будетъ привязать къ стулу,— сказала Бесси.— Миссъ Абботъ, одолжите мн свои подвязки, мои она мигомъ разорветъ.
Абботъ отвернулась, чтобы снять съ себя упомянутую часть своего туалета. Он, дйствительно, собирались привязать меня. Это былъ бы новый, ужасный позоръ. Мое возбужденіе моментально улеглось.
— Не длайте этого,— закричала я,— я буду сидть спокойно!
Въ подтвержденіе своихъ словъ я ухватилась обими руками за стулъ.
— Такъ то лучше,— сказала Бесси, убдившись, что я дйствительно смирилась, она перестала меня держать. Скрестивъ руки, об двушки стояли предо мною, устремивъ на меня мрачный и полный недоврія взглядъ, какъ будто сомнваясь въ моемъ здравомъ разсудк.
— Никогда раньше съ ней этого не бывало,— проговорила, наконецъ, Бесси, повернувшись къ Абботъ.
— Въ ней всегда сидлъ бсъ,— послдовалъ отвтъ.— Я не разъ говорила барын свое мнніе объ этомъ ребенк, и барыня со мной соглашалась. Это продувная двчонка, я еще не видала двочки ея возраста, въ которой было бы столько скрытности.
Бесси ничего не отвтила на эти слова, черезъ минуту она обратилась ко мн.
— Вдь вы должны были бы знать, барышня,— сказала она,— что вы всмъ обязаны м-рсъ Ридъ, вдь она васъ содержитъ. Если она отвернется отъ васъ, вамъ придется итти въ сиротскій домъ.
Я ничего не могла возразить на эти слова, они не были, впрочемъ, новостью для меня. Эти вчные упреки въ моей зависимости отъ м-рсъ Ридъ отдавались въ моихъ ушахъ, какъ однообразный и смутный припвъ, очень мучительный, но лишь на половину понятный мн. Вслдъ за Бесси заговорила Абботъ:
— Вы вовсе не должны себя считать ровней барышнямъ и молодому барину только потому, что барыня по доброт своей воспитываетъ васъ вмст. У нихъ со временемъ будетъ большое состояніе, а. у васъ ничего не будетъ. Поэтому вы должны всегда оставаться скромной и почтительной и стараться быть имъ пріятной.
— Все это мы говоримъ вамъ для вашей же пользы,— прибавила Бесси боле мягкимъ голосомъ.— Вы должны стараться быть полезной другимъ и доставлять имъ больше удовольствія, тогда, можетъ быть, этотъ домъ и станетъ для васъ роднымъ. По если вы будете такъ вспыльчивы и дерзки, барыня откажется отъ васъ, я въ этомъ уврена.
— Кром того,— сказала миссъ Абботъ,— Богъ накажетъ васъ. Онъ можетъ поразить васъ смертью во время одной изъ вашихъ безумныхъ выходокъ, куда вы попадете тогда? Пойдемте, Бесси, оставимъ ее здсь, я бы ни зачто не хотла имть такое сердце, какъ у нея. Совтую вамъ помолиться, миссъ Эйръ, когда вы останетесь одна, потому что если вы не раскаетесь, какое-нибудь чудовище можетъ явиться черезъ каминъ и унести васъ.
Он ушли и заперли за собою дверь.
Красная комната предназначалась для прізжихъ. Въ ней рдко спалъ кто-нибудь, я могу даже сказать никогда, за исключеніемъ тхъ случаевъ, когда случайный наплывъ гостей въ Гэтесхидъ-Галл вызывалъ необходимость открыть вс имвшіяся въ дом комнаты. А между тмъ это былъ одинъ изъ самыхъ большихъ и великолпныхъ покоевъ во всемъ огромномъ дом Посреди комнаты стояла кровать, поддерживаемая массивными колонками краснаго дерева и вся утопавшая въ драпировкахъ изъ темно-красной шелковой матеріи, два большихъ окна, на которыхъ шторы всегда были спущены, наполовину скрывались подъ складками того же тяжелаго шелка, на полу мягкій красный коверъ заглушалъ шаги, столъ, стоявшій у кровати, былъ покрытъ малиновой скатертью, стны обиты свтло-коричневой матеріей съ нжнымъ розовымъ рисункомъ, платяной шкапъ, туалетный столъ, стулья — все было изъ темнаго полированнаго краснаго дерева. На этомъ темномъ фон ослпительно ярко выдлялась на кровати груда тюфяковъ и подушекъ, накрытыхъ дорогимъ блоснжнымъ покрываломъ. Не мене рзко выдлялось огромное, покрытое блымъ чехломъ, мягкое кресло, вмст со скамейкой для ногъ стоявшее у изголовья кровати, мн оно представлялось какимъ-то волшебнымъ трономъ.
Въ этой комнат было холодно, потому что ее рдко топили, въ ней было тихо, такъ какъ она лежала далеко отъ дтской и людскихъ, въ ней было мрачно и страшно, потому что я знала, что въ нее никогда никто не заходитъ. Только по субботамъ появлялась въ ней служанка, чтобы смахнуть съ мебели и зеркалъ накопившуюся въ теченіе недли пыль, да отъ времени до времени заходила м-рсъ Ридъ для того, чтобы осмотрть потайной ящикъ въ шкафу, содержавшій важные документы, шкатулку съ ея драгоцнностями и небольшой портретъ ея покойнаго мужа. Эти послднія слова и объясняютъ тайну красной комнаты, то очарованіе, которымъ она была окружена и вслдствіе котораго оставалась необитаемой, несмотря на свою величину и роскошное убранство.
Со дня смерти м-ра Ридъ прошло девять лтъ, въ этой комнат онъ испустилъ духъ, здсь его тло покоилось на смертномъ одр, отсюда гробъ съ его останками вынесли, чтобы похоронить въ семейномъ склеп — и съ того дня ни одна посторонняя нога не переступала черезъ порогъ этой комнаты.
Низкій стулъ, на который, уходя, усадили меня Бесси и грубая, злая миссъ Абботъ, стоялъ недалеко отъ благо мраморнаго камина, передъ мною возвышалась кровать, направо отъ меня стоялъ огромный, темный платяной шкапъ, полированная поверхность котораго слабо свтилась въ полумрак, налво находились завшанныя окна, большое зеркало между ними отражало въ себ все мрачное величіе этой огромной кровати и комнаты. Я была не совсмъ уврена, что мои тюремщицы заперли дверь на замокъ, и когда я, наконецъ, ршилась двинуться съ мста, я прежде всего направилась къ двери, чтобы убдиться, заперта ли она. Увы! ни одна тюрьма не могла быть заперта крпче. Возвращаясь на свое мсто, я остановилась передъ зеркаломъ. Мой взглядъ невольно приковался къ нему, стараясь проникнуть въ самую глубь его. Все въ этой обманчивой глубин казалось холодне и мрачне, нежели въ дйствительности, а странная, маленькая фигура, смотрвшая на меня изъ зеркала, съ лицомъ и руками, близна которыхъ рзко выступала изъ мрака, съ глазами, безпокойно двигавшимися отъ ужаса среди полной неподвижности всего окружающаго — производила впечатлніе настоящаго привиднія. Мн вспомнились т крохотныя сказочныя существа, полу-эльфы, полу-кобольды, которыя въ разсказахъ Бесси всегда являлись изъ глубины поросшихъ папоротникомъ лощинъ и мрачныхъ, непроходимыхъ болотъ и неожиданно показывались взорамъ заблудившагося путника. Я вернулась на свое мсто.
На меня напалъ суеврный страхъ, но въ эту минуту онъ еще не вполн овладлъ мной, кровь во мн еще кипла, я вся еще была полна безсильной ярости возмутившагося раба, мн надо было справиться съ бурнымъ напоромъ мятежныхъ мыслей о прошломъ раньше, чмъ я могла дойти до полнаго сознанія моего безотраднаго настоящаго.
Дикая тиранія Джона Ридъ, высокомрное равнодушіе его сестеръ, ненависть его матери, пристрастное отношеніе слугъ — все это поднялось въ эту минуту изъ глубины моего возмущеннаго мозга, какъ грязный осадокъ подымается изъ глубины мутнаго колодца. За что я должна была вчно страдать, за что меня всегда презирали, всегда обвиняли, всегда осуждали? Почему все, что я длала, было не такъ? Почему всякая моя попытка пріобрсти чью-либо благосклонность была безполезна и безуспшна? Упрямую и себялюбивую Элизу уваягали. Къ дерзкой, сварливой Джорджіан, которая вчно была не въ дух, вс относились снисходительно. Ея красота, ея розовыя щеки и золотистые локоны приводили всхъ въ восхищеніе и, казалось, заране общали прощеніе всмъ ея недостаткамъ. Джону никогда никто не противорчилъ, его никогда не наказывали, хотя онъ калчилъ голубей, убивалъ молодыхъ цыплятъ, науськивалъ собакъ на овецъ, срывалъ вс ягоды съ виноградныхъ лозъ и обламывалъ почки самыхъ дорогихъ цвтовъ въ оранжере, онъ называлъ свою мать ‘милой старушкой’, подчасъ подсмивался надъ смуглымъ цвтомъ ея лица, похожимъ на его собственный, не обращалъ ровно никакого вниманія на ея желанія, нердко рвалъ и портилъ ея шелковыя платья, и все таки онъ былъ ‘ея дорогимъ любимцемъ’. Я же всячески остерегалась совершить какую-нибудь оплошность, старалась добросовстно исполнять вс свои обязанности, но меня называли дурной и несносной, надутой и хитрой съ утра до вечера.
Моя голова все еще болла отъ паденія и кровь не переставала течь изъ раны. Никто не упрекнулъ Джона за то, что онъ безъ причины билъ меня, я же навлекла на себя всеобщее негодованіе только за то, что осмлилась возстать противъ него, чтобы защититься отъ его дикаго насилія.
‘Это несправедливо! несправедливо!’ — говорилъ мн мой разсудокъ, которому постоянное, мучительное напряженіе придало несоотвтствующую моему возрасту способность разсуждать, непомрно развитая во мн энергія стала мн подсказывать самые необыкновенные способы избавиться отъ мучительнаго, невыносимаго гнета — мн приходило въ голову бжать изъ этого дома, или, если-бы бгство не удалось, не принимать больше никакой пищи и умереть такимъ образомъ голодной смертью.
Какъ ужасно было состояніе моей души въ этотъ пасмурный день! Мой мозгъ былъ полонъ возмущенія и сердце полно горечи! Вс чувства во мн боролись, но въ этой борьб я бродила въ потемкахъ, въ невдніи. Я искала и не находила отвта на вопросъ, неумолчно раздававшійся въ моей душ — за что я столько страдала. Теперь, на разстояніи — я не хочу сказать сколькихъ лтъ — отвтъ мн вполн ясенъ.
Я была не ко двору въ Гэтесхидъ-Галл, я не была похожа ни на кого изъ его обитателей, у меня не было ничего общаго ни съ м-рсъ Ридъ, ни съ ея дтьми, ни съ ея продажными слугами. Они меня не любили, но и я ихъ не любила. Они не были обязаны относиться съ любовью къ существу, которое ни съ кмъ изъ нихъ не могло сойтись, существу, совершенно отличному отъ нихъ, чуждому имъ по характеру, способностямъ и склонностямъ, существу безполезному для нихъ, неспособному служить ихъ интересамъ или содйствовать ихъ удовольствіямъ, существу зловредному, полному возмущенія противъ ихъ поступковъ и презрнія къ ихъ взглядамъ. Я знаю, что если бы у меня былъ характеръ боле живой, безпечный, деспотическій, наружность боле привлекательная, то — при всей моей зависимости и отсутствіи преданныхъ мн друзей — м-рсъ Ридъ охотне терпла бы меня у себя, ея дти выказывали бы мн больше сердечности, а слуги были бы мене склонны длать меня козломъ отпущенія въ дтской.
Дневной свтъ сталъ мало-по-малу исчезать изъ красной комнаты, наступалъ вечеръ, и темныя сумерки смнили пасмурный день. Съ лстницы до меня доносился стукъ дождя по стекламъ оконъ, втеръ завывалъ въ труб и шумлъ деревьями въ алле, тянувшейся за домомъ. Мн становилось все холодне и холодне, мужество покидало меня. Мое обычное состояніе духа, въ которомъ соединялись самыя разнообразныя чувства — униженія, сомннія въ самой себ, безпомощности и унынія — снова овладло мною. Меня называли злой, и, можетъ быть, оно, дйствительно, такъ и было, вдь явилась же у меня мысль покончить съ собой. Это была несомннно-преступная мысль. Разв склепъ подъ алтаремъ Гэтесхидской церкви представлялъ такое привлекательное мсто? Я знала, что въ этомъ склеп, былъ похороненъ м-ръ Ридъ. Эта мысль навела меня на воспоминанія о немъ, воспоминанія, вызывавшія во мн теперь невольный ужасъ. Я не могла помнить м-ра Ридъ, но я знала, что онъ былъ мой родной дядя — единственный братъ моей матери — что онъ взялъ меня къ себ въ домъ, когда я осталась круглой сиротой, и что въ послднія минуты своей жизни онъ взялъ съ м-рсъ Ридъ общаніе, что она будетъ меня содержать и воспитывать, какъ своихъ собственныхъ дтей. М-рсъ Ридъ, можетъ быть, находилась въ убжденіи, что она сдержала это общаніе, и она его, пожалуй, дйствительно сдержала постольку, поскольку это согласовалось съ ея характеромъ. Но могла ли она любить существо, совершенно чуждое ей и не связанное съ ней, посл смерти м-ра Ридъ, никакими узами. Это должно быть было чрезвычайно тягостное чувство — сознавать себя связанной вынужденнымъ общаніемъ замнить родителей чужому ребенку, котораго она не могла любить, и переносить постоянное присутствіе этого чуждаго ей существа въ ея собственномъ тсномъ семейномъ кругу.
Странное представленіе зародилось въ моемъ мозгу. Я никогда не сомнвалась, что если бы м-ръ Ридъ былъ живъ, онъ относился бы ко мн съ любовію и добротой, и теперь, сидя одна въ таинственной красной комнат, гд по стнамъ начинали расползаться ночныя тни, переводя взглядъ съ огромной блой кровати на едва свтящееся въ темнот зеркало и обратно — я начала перебирать въ памяти все, что слышала когда-либо о покойникахъ, встревоженныхъ въ глубин своихъ могилъ нарушеніемъ ихъ предсмертной воли и возвратившихся на землю для того, чтобы наказать вроломныхъ клятвопреступниковъ и отомстить за оскорбленныхъ и угнетенныхъ. И мн представилось, что духъ м-ра Ридъ, возмущенный несправедливостями, которыя выпали на долю дочери его сестры, можетъ покинуть свое обиталище — въ церковномъ склеп, или, можетъ быть, въ невдомомъ загробномъ мір — и предстать передо мной въ этой комнат. Я осушила слезы и подавила рыданія изъ опасенія, чтобы эти выраженія моего горя не пробудили какого-нибудь голоса изъ другого міра, который обратился бы ко мн со словами утшенія, или не вызвали изъ мрака окруженнаго сіяніемъ лица, съ состраданіемъ и участіемъ наклоняющагося надо мной. Это представленіе, столь утшительное въ воображеніи, привело бы меня въ ужасъ, если бы оно осуществилось, и я употребила вс усилія, чтобы помшать этому, всмъ напряженіемъ своей воли я постаралась остаться твердой и не дать воли отчаянію, овладвшему мною. Въ эту минуту полоса исхода скользнула по стн. Былъ ли это лучъ луннаго свта, проникшій сквозь щель въ штор окна? Нтъ, лунный свтъ неподвиженъ, а этотъ свтъ колебался. Я не сводила съ него глазъ, вдругъ онъ скользнулъ со стны на потолокъ и задрожалъ надъ моей головой. Теперь мн ясно, что эта полоса свта была, по всей вроятности, не что иное, какъ отблескъ отъ фонаря, съ которымъ кто-то прошелъ по лужайк, но тогда, когда мое воображеніе и безъ того было подготовлено ко всякимъ ужасамъ, нервы были напряжены отъ возбужденія, я подумала, что этотъ лучъ свта явился предвстникомъ какого-нибудь виднія изъ иного міра. Мое сердце громко колотилось, кровь бросилась мн въ голову, въ ушахъ зашумло, я приняла это за шелестъ крыльевъ, мн казалось, что что-то стоитъ около меня, что-то давило меня, я задыхалась, самообладаніе совершенно покинуло меня. Я бросилась къ двери и начала отчаянно стучать. Снаружи послышались шаги, ключъ въ замк щелкнулъ, и Бесси и миссъ Абботъ вошли въ комнату.
— Миссъ Эйръ, вы больны?— сказала Бесси.
— Что за ужасный шумъ! я не могу еще придти въ себя отъ него!— воскликнула Абботъ.
— Возьмите меня отсюда! Позвольте мн итти въ дтскую!— вырвался у меня вопль.
— Почему? Что случилось? Вы разв видли что-нибудь?— спросила опять Бесси.
— О! я видла свтъ, и мн показалось, что привидніе идетъ!— я схватила Бесси за руку, и она не отнимала ея.
— Она нарочно подняла этотъ шумъ!— объявила Абботъ съ гримасой отвращенія.— И что за крикъ! Если бы у нея что-нибудь болло, то это было бы еще извинительно, но она просто хотла, чтобы вс сбжались сюда. Я знаю ея скверныя, хитрыя выдумки!
— Что это значитъ?— раздался повелительный голосъ, и въ корридор, шумя платьемъ, появилась м-рсъ Ридъ, ленты ея чепца разввались.
— Абботъ и Бесси, мн кажется, я приказала оставить Джэни въ красной комнат до тхъ поръ, пока я сама не приду за ней.
— Миссъ Джэни такъ громко кричала, сударыня,— сказала Бесси тономъ извиненія.
— Оставьте ее!— былъ единственный отвтъ.— Выпусти руку Бесси, Джэни, такія средства теб не помогутъ, можешь быть въ этомъ уврена. Я ненавижу хитрость, особенно въ дтяхъ, моя обязанность показать теб, что хитростью ты ничего не подлаешь. Ты. останешься здсь часомъ дольше, чмъ было раньше ршено, да и тогда я тебя освобожу только подъ условіемъ безусловнаго послушанія и полнаго спокойствія.
— О! тетя, сжальтесь надо мной! Простите меня! Я не могу этого переносить — накажите меня какъ-нибудь иначе! Я умру, если…
— Молчи! Эти бшенные порывы въ теб отвратительне всего.— Мой характеръ безъ сомннія, внушалъ ей чувство отвращенія. Она совершенно искренно видла во мн соединеніе страстной, злой, низкой души и сильно развитаго лицемрія.
Бесси и Абботъ ушли. Я совершенно обезумла отъ отчаянія. Мой безумный страхъ и мои судорожныя рыданія вывели изъ терпнія м-рсъ Ридъ, и она, не говоря ни слова, повернула меня и втолкнула въ красную комнату. Я слышала, какъ она заперла дверь и ушла. Посл ея ухода, должно быть, со мной сдлался нервный припадокъ, и я лишилась чувствъ.
Что произошло потомъ — я не знаю. Помню, что я проснулась точно отъ ужаснаго кошмара, передъ глазами у меня стоялъ ослпительно яркій красный свтъ, перерзанный широкими черными полосами. До ушей моихъ смутно доносились голоса, какъ бы заглушаемые ревомъ втра или шумомъ падающей воды. Волненіе, неизвстность и господствующее надо всмъ чувство ужаса туманили мн голову. Вскор я почувствовала, какъ кто-то дотронулся до меня, поднялъ меня и привелъ въ сидячее положеніе, длая все это такъ нжно и осторожно, какъ никто до сихъ поръ не поддерживалъ и не подымалъ меня. Я прислонилась головой къ подушк или чьей-то рук и чувствовала себя въ такомъ положеніи очень хорошо.
Но прошло минутъ пять, и туманъ, заволакивавшій мой разсудокъ, разсялся. Я ясно увидала, что нахожусь въ дтской, въ своей собственной кровати, и что ослпительный красный свтъ исходитъ изъ камина. Была ночь, на стол горла свча, Бесси стояла у моей кровати съ тазомъ въ рук, а какой-то господинъ, сидвшій на стул у моего изголовья, наклонялся надо мной.
Сознаніе, что въ комнат находится чужой человкъ, не принадлежащій ни къ обитателямъ Гэтесхида, ни къ родственникамъ м-рсъ Ридъ, доставляло мн невыразимое облегченіе и возбудило во мн отрадное чувство безопасности. Отвернувшись отъ Бесси — хотя ея присутствіе было мн гораздо мене непріятно, чмъ было бы, напримръ, присутствіе миссъ Абботъ — я стала всматриваться въ лицо господина, сидвшаго около меня. Я знала его:это былъ м-ръ Ллойдъ, аптекарь, котораго м-рсъ Ридъ звала иногда, когда заболвалъ кто-нибудь изъ прислугъ, для себя и для своихъ дтей она всегда обращалась къ помощи врача.
— Ну, кто я?— спросилъ онъ.
Я произнесла его имя и протянула ему руку. Онъ взялъ ее, улыбаясь и говоря: ‘Ну, теперь мы понемножку начнемъ поправляться’. Затмъ онъ снова уложилъ меня и, обратившись къ Бесси, поручилъ ей соблюдать величайшую осторожность и не тревожить меня ночью. Давъ ей еще нсколько наставленій и общавъ придти на другой день, онъ ушелъ, къ моему большому огорченію: пока онъ сидлъ на стул у изголовья моей постели, я чувствовала себя подъ его защитой и покровительствомъ, но когда дверь за нимъ закрылась, вся комната погрузилась въ мракъ и сердце у меня снова защемило, невыразимая тяжесть легла мн на душу.
— Не хочется-ли вамъ спать, барышня?— спросила меня Бесси необыкновенно мягко.
Я едва ршилась ей отвтить, я боялась черезъ минуту опять услышать отъ нея обращеніе въ обычномъ грубомъ тон.
— Попробую,— проговорила я.
— Не хотите-ли вы пить или пость чего-нибудь?
— Нтъ, спасибо, Бесси.
— Ну, если такъ, я думаю, я могу пойти спать, уже поздно, но вы можете меня позвать, если вамъ что-нибудь понадобится ночью.
Что за необыкновенная заботливость! Я ршилась обратиться къ ней съ вопросомъ.
— Бесси, что со мной? Я больна?
— Я думаю, что вы заболли отъ крика въ красной комнат, но вы наврно скоро поправитесь.
Бесси вышла въ расположенную рядомъ съ дтской людскую. Я слышала, какъ она сказала:
— Сара, спи со мной эту ночь въ дтской. Ни за что въ жизни я не ршусь остаться съ бднымъ ребенкомъ всю ночь одна, она можетъ еще умереть. Какъ странно, что съ ней случился такой припадокъ! Я бы хотла знать, видла ли она что-нибудь. Барыня была таки черезъ-чуръ строга на этотъ разъ.
Она вернулась въ комнату вмст съ Сарой, он об улеглись, но еще съ полчаса он шептались, раньше чмъ заснули. До меня долетали обрывки ихъ разговора, изъ которыхъ я легко могла догадаться о томъ, что составляло предметъ ихъ обсужденія.
— ‘Что-то, сверху до низу въ бломъ, прошло мимо нея’… ‘Огромная черная собака за нимъ’…— ‘Три громкихъ удара въ дверь’…— »Свтъ какъ разъ надъ его могилой’ и т. д., и т. д.
Наконецъ он заснули, огонь въ камин и свча погасли. Я не сомкнула глазъ во всю ночь, часы тянулись для меня безконечно, мое зрніе, слухъ, воображеніе — все во мн было напряжено до крайней степени, я вся была объята ужасомъ, тмъ ужасомъ, который испытываютъ только дти.
Это приключеніе въ красной комнат не имло послдствіемъ никакой тяжелой или продолжительной физической болзни, по оно произвело на мои нервы такое потрясеніе, слды котораго я чувствую еще и теперь. Да, м-рсъ Ридъ, вамъ я обязана многими часами душевныхъ страданій. Но я должна была бы вамъ простить, ибо вы не вдали, что творили, терзая каждый нервъ моего сердца, вы думали, что лишь искореняете мои дурныя наклонности.
На слдующій день около полудня я сидла, одтая и закутанная въ шаль, у камина въ дтской. Я чувствовала себя слабой и совершенно разбитой, но мучительне всего было невыразимое душевное страданіе — страданіе, выжимавшее изъ глазъ моихъ молчаливыя слезы, не успвала я стереть съ щеки одну соленую каплю, какъ за ней слдовала другая. И все таки я могла бы считать себя счастливой въ эту минуту, потому что вокругъ меня не было никого изъ моихъ мучителей. М-рсъ Ридъ выхала со всми дтьми въ коляск на прогулку. Миссъ Абботъ шила въ одной изъ отдаленныхъ комнатъ, а Бесси, двигаясь взадъ и впередъ по дтской, убирая игрушки и приводя въ порядокъ ящики комода, отъ времени до времени обращалась ко мн съ ласковымъ словомъ. Мн, привыкшей къ жизни, полной безконечныхъ упрековъ и тяжелаго рабства, такое положеніе вещей должно было бы казаться раемъ, но на самомъ дл мои измученные нервы находились теперь въ такомъ состояніи, что никакой покой не могъ ихъ успокоить, никакое удовольствіе не могло вызвать въ нихъ пріятнаго возбужденія.
Бесси была на кухн и вернулась оттуда съ кускомъ пирога, который она принесла для меня на пестро разрисованной фарфоровой тарелк. Эта тарелка съ нарисованной на ней райской птицей, устраивающей свое гнздышко среди выонковъ и розовыхъ бутоновъ, всегда возбуждала во мн чувство величайшаго восхищенія. Сколько разъ я просила позволенія взять ее въ руки, чтобы лучше разсмотрть ее, но до сихъ поръ меня всегда считали недостойной такой высокой милости. Теперь эта драгоцнная тарелка была у меня на колняхъ и мн очень любезно было предложено скушать находящійся на ней кусокъ сладкаго пирога. Тщетная милость! подобно многимъ другимъ страстно желаемымъ и долго отсрочиваемымъ милостямъ она явилась слишкомъ поздно! Я не могла сть пирога, а перья райской птицы и краски цвтовъ показались мн потускнвшими. Я отодвинула въ сторону и пирогъ, и тарелку. Бесси спросила меня, не хочу-ли я книгу. Слово книга на минуту обрадовало меня, и я попросила достать изъ библіотеки Путешествіе Гулливера. Я раньше читала и перечитывала эту книгу съ восторгомъ. Я была твердо убждена, что въ ней разсказываются дйствительныя происшествія, и она возбуждала во мн гораздо боле глубокій интересъ, нежели волшебныя сказки, посл того, какъ я тщетно розыскивала эльфовъ среди листьевъ наперсточной травы и колокольчика, подъ грибами и между развалинами старыхъ, разрушенныхъ, поросшихъ плющемъ стнъ, я въ конц концовъ примирилась съ грустной истиной, что они вс покинули Англію для того, чтобы поселиться въ какой-нибудь невдомой стран, гд лса гуще, непроходиме и таинственне и населеніе рже, лилипуты же и великаны, напротивъ, казались мн вполн несомннной частью населенія земной поверхности. Я не сомнвалась въ томъ, что въ одинъ прекрасный день, если бы только мн удалось отправиться въ далекое путешествіе, моимъ глазамъ представились бы маленькія поля, дома и деревья, крохотное населеніе, едва видныя коровы, овцы и птицы въ одномъ царств, и нивы похожія по величин на лса, огромныя собаки, чудовищныя кошки и необыкновенной величины мужчины и женщины — въ другомъ. Однако теперь, когда моя любимая книга очутилась у меня въ рукахъ и я начала перелистывать ея страницы, стараясь отыскать въ ея причудливыхъ картинкахъ то очарованіе, которое всегда таилось въ нихъ для меня,— теперь все въ ней показалось мн скучнымъ и мрачнымъ и самъ Гулливеръ представлялся мн мрачнымъ странникомъ въ пустынныхъ и мрачныхъ областяхъ. Я закрыла книгу, не ршаясь больше разсматривать ее, и положила ее на столъ рядомъ съ нетронутымъ пирогомъ.
Бесси покончила съ уборкой комнаты и, умывъ руки, открыла одинъ изъ ящиковъ комода, весь наполненный великолпными лоскутьями шелка и бархата, выбравъ подходящіе куски, она начала шить новую шляпу для куклы Джорджіаны, сопровождая свою работу пніемъ. Псня, которую она пла, начиналась словами:
Въ т дни, когда бродили мы по рощамъ и лугамъ,
Давно, давно тому назадъ…
Я много разъ передъ тмъ слышала эту псню, и всегда слушала ее съ наслажденіемъ: у Бесси былъ такой милый, пріятный голосъ — по крайней мр, мн такъ казалось. Но теперь, хотя она пла все тмъ же веселымъ, пріятнымъ голосомъ, я находила въ этой мелодіи невыразимую грусть. По временамъ, поглощенная работой, она тихо-тихо и медленно повторяла одинъ только припвъ. Слова: ‘давно тому назадъ’ звучали, какъ заключительный аккордъ погребальной псни. Затмъ она запла другую псню, еще боле грустную,— Полно, миссъ Джени, не плачьте,— сказала Бесси, кончивъ пть. Она могла бы съ такимъ же успхомъ сказать огню въ камин: ‘не гори!’ Могла ли она догадаться о той невыразимой мук, которая терзала мое сердце?
М-ръ Ллойдъ сдержалъ общаніе и пришелъ снова.
— Какъ, уже на ногахъ!— сказалъ онъ, входя въ дтскую.
— Ну, няня, какъ она поживаетъ?
Бесси отвтила, что я чувствую себя вполн хорошо.
— Но тогда она должна была бы выглядть веселе. Подите сюда, миссъ Джэни, вдь ваше имя Джэни, не правда ли?
— Да, сэръ, Джени Эйръ.
— Вы плакали, миссъ Джэни, можете вы мн сказать, о чемъ вы плакали? У васъ что-нибудь болитъ?
— Нтъ.
— Она наврное плакала оттого, что барыня не взяла ее съ собой въ коляску,— вмшалась Бесси.
— О, наврное не оттого, это было бы слишкомъ ребячливо, она уже не такая маленькая.
Я была того же мннія. Мое самолюбіе было задто ложнымъ обвиненіемъ, и я поспшно отвтила:
— Я никогда въ жизни не плакала о такихъ пустякахъ. Я ненавижу прогулки въ коляск. Я плакала оттого, что я несчастна. — Стыдитесь, барышня!— сказала Бесси.
Добрый аптекарь пришелъ въ нкоторое замшательство. Я стояла передъ нимъ, онъ устремилъ на меня пристальный взглядъ. У него были маленькіе срые, не особенно блестящіе, глаза, но я думаю, что теперь они не показались бы мн очень проницательными. Черты его лица были рзки, но выраженіе очень добродушное. Посмотрвъ мн внимательно въ лицо, онъ спросилъ:
— Что съ вами случилось вчера, отчего вы захворали?
— Она упала,— опять вмшалась Бесси.
— Упала? Точно маленькій ребенокъ! Разв она еще не уметъ ходить какъ слдуетъ? Вдь ей, должно быть, восемь или девять лтъ?
— Меня толкнули,— былъ рзкій отвтъ, вырвавшійся у меня подъ вліяніемъ оскорбленной гордости,— но я не оттого заболла,— прибавила я, глядя на м-ра Ллойда, который медленно засовывалъ въ носъ щепотку табаку.
Въ ту минуту, какъ онъ пряталъ табакерку въ карманъ своего жилета, раздался громкій звонокъ, сзывавшій слугъ къ обду. М-ръ Ллойдъ зналъ, что означалъ этотъ звонокъ.
— Это васъ зовутъ, няня,— сказалъ онъ,— вы можете сойти внизъ, а я тмъ временемъ дамъ миссъ Джэни нсколько наставленій.
Бесси охотне осталась бы въ дтской, но она должна была итти, потому что аккуратное появленіе къ столу строго требовалось въ этомъ дом.
— Вы заболли не отъ паденія, такъ отъ чего-же?— спросилъ меня м-ръ Ллойдъ, когда Бесси ушла.
— Меня заперли въ темной комнат, гд ходитъ привидніе.
М-ръ Ллойдъ улыбнулся и нахмурился въ одно и то-же время.
— Привидніе! Въ конц концовъ вы все таки не боле, какъ маленькій ребенокъ! Разв вы боитесь привидній?
— Да, я боюсь духа м-ра Ридъ: онъ умеръ въ той комнат и лежалъ тамъ въ гробу. Ни Бесси и никто другой не ходитъ туда ночью безъ особенной необходимости. Это было жестоко запереть меня тамъ одну безъ огня — такъ жестоко, что я этого никогда, никогда не забуду.
— Глупости! И это васъ длаетъ такой несчастной? Разв теперь, при дневномъ свт, вы тоже боитесь?
— Нтъ, но скоро снова настанетъ ночь, и кром того… я несчастна… очень несчастна… изъ-за другихъ причинъ.
— Изъ-за какихъ другихъ причинъ? Вы не можете мн сказать?
О, какъ страстно я желала отвтить откровенно на этотъ вопросъ! и какъчтрудно это было сдлать!
Дти умютъ чувствовать, но они не въ состояніи разобраться въ своихъ чувствахъ, и если имъ даже удается мысленно отчасти разобраться въ себ, то онине умютъ выразить этого словами.
Однако, я боялась упустить этотъ первый и единственный случай облегчить свое сердце, подлившись съ кмъ нибудь своимъ горемъ, посл непродолжительнаго, тревожнаго молчанія мн удалось найти очень неполный, но правдивый отвтъ.
— Вопервыхъ, у меня нтъ ни отца, ни матери, ни братьевъ, ни сестеръ.
— У васъ есть добрая тетя и двоюродный братъ и сестры.
Я снова остановилась, затмъ у меня вырвалось:
— Но Джонъ Ридъ сшибъ меня съ ногъ, а тетя заперла меня въ красной комнат!
М-ръ Ллойдъ снова завозился съ табакеркой.
— Вы не находите, что Гэтесхидъ-Галль очень красивый домъ?— спросилъ онъ.— Разв вы не чувствуете благодарности за то, что можете жить въ такомъ великолпномъ мст?
— Это не мой домъ, и горничная говоритъ, что я имю меньше нрава находиться здсь, чмъ любая служанка.
— Пустяки! Вы же не будете такъ глупы, чтобы желать покинуть такое великолпное мсто?
— Если бы только мн было куда пойти, я была бы рада уйти отсюда, но я не могу никуда уйти изъ Гэтесхида, пока на стану взрослой.
— Можетъ быть, это и возможно — кто знаетъ? Есть у васъ еще какіе нибудь родственники, кром м-рсъ Ридъ?
— Кажется, нтъ.
— Никого со стороны вашего отца?
— Я не знаю, я спросила разъ тетю Ридъ, и она сказала, что, можетъ быть, у меня и есть какіе нибудь бдные, простые родственники по имени Эйръ, но что она ничего о нихъ не знаетъ.
— Если бы у васъ были такіе родственники, вы бы хотли пойти къ нимъ?
Я задумалась. Бдность кажется ужасной и взрослымъ людямъ, тмъ боле дтямъ, которыя совершенно не имютъ представленія о дятельной, трудовой, заслуживающей уваженія бдности, съ этимъ словомъ у нихъ связано лишь представленіе объ изорванныхъ платьяхъ, скудной пищ, нетопленныхъ печахъ, грубыхъ манерахъ и низкихъ порокахъ, въ бдности было для меня что-то унизительное.
— Нтъ, я бы не хотла жить у бдныхъ людей,— былъ мой отвтъ.
— Даже если бы они были къ вамъ добры?
Я покачала головой, я не могла понять, какъ бдные люди вообще могутъ быть добрыми. И кром того — перенять ихъ грубую рчь — ихъ манеры — быть невоспитанной — вырости какъ одна изъ тхъ бдныхъ женщинъ, которыя укачиваютъ своихъ дтей или стираютъ свои жалкія тряпки передъ дверями хижинъ — я не разъ видала ихъ въ деревн за Гэтесхидъ-Галлемъ — нтъ, во мн было слишкомъ мало мужества для того, чтобы такой цной купить себ свободу.
— Разв ваши родственники такъ бдны? Они принадлежатъ къ классу рабочихъ?
— Я не знаю, тетя Родъ говоритъ, что если у меня есть какіе-нибудь родственники, то это наврное нищіе, но я не хочу нищенствовать.
— Хотли бы вы ходить въ школу?
Я снова задумалась, я имла смутное представленіе о томъ, что такое школа. Бесси иногда говорила о школ, какъ о мст, гд молодымъ двицамъ строгой муштровкой стараются привить изысканныя манеры и аккуратность. Джонъ Ридъ ненавидлъ школу, въ которой онъ учился, и обманывалъ своихъ учителей, но вкусы и взгляды Джона Ридъ не могли служить образцомъ для меня, и если свднія Бесси, почерпнутыя ею у молодыхъ двицъ той семьи, гд она служила раньше, чмъ поступила въ Гэтесхидъ-Галль, были подчасъ нсколько устрашающаго свойства, то за то ея разсказы о познаніяхъ и талантахъ, пріобртенныхъ въ школ тми-же молодыми двицами, представлялись, напротивъ, довольно привлекательными. Она съ гордостью говорила о прекрасныхъ картинахъ, ландшафтахъ и цвтахъ, нарисованныхъ ими, о псняхъ, которыя он пли, и фортепіанныхъ пьесахъ, которыя он играли, о кошелькахъ, которые он умли вязать, и французскихъ книгахъ, которыя он умли переводить. Ея разсказы, въ конц концовъ, возбудили во мн желаніе научиться тому же. Кром того, школа внесла бы полную перемну въ мою жизнь, съ ней связано длинное путешествіе, разлука съ Гэтесхидъ-Галлемъ и вступленіе въ новую жизнь.
— Да, я хотла бы поступить въ школу,— былъ выраженный вслухъ результатъ моихъ размышленій.
— Что-жъ, кто знаетъ, что еще можетъ случиться,— сказалъ м-ръ Ллойдъ, вставая.— Этотъ ребенокъ нуждается въ перемн воздуха и обстановки,— проговорилъ онъ про себя.— Нервы его въ скверномъ состояніи.
Въ это время Бесси вернулась, въ ту-же минуту послышался стукъ колесъ по убитой пескомъ алле.
— Это ваша барыня вернулась, няня?— спросилъ м-ръ Ллойдъ.— Я бы хотлъ поговорить съ ней передъ уходомъ.
Бесси попросила его пройти въ столовую и проводила его туда. На основаніи дальнйшихъ событій я предполагаю, что въ разговор съ м-рсъ Ридъ аптекарь ршился посовтовать ей отправить меня въ школу. Этотъ совтъ былъ принятъ безъ сомннія очень охотно, какъ сказала миссъ Абботъ однажды вечеромъ, когда он съ Бесси занимались шитьемъ въ дтской и разговаривали обо мн, думая, что я уже сплю — ‘барыня очень рада -избавиться отъ такого несноснаго, сквернаго ребенка, который смотритъ на всхъ, точно хочетъ подстеречь въ чемъ нибудь, и у котораго всегда въ голов какіе нибудь тайные замыслы’.
При этомъ случа, изъ разговора миссъ Абботъ съ Бесси я узнала, что отецъ мой былъ бдный священникъ, что моя мать вышла за него замужъ противъ воли родныхъ, которые смотрли на этотъ бракъ, какъ на униженіе для ихъ семьи, что мой ддушка Ридъ былъ такъ возмущенъ непослушаніемъ своей дочери, что совершенно лишилъ ее наслдства, что черезъ годъ посл женитьбы мой отецъ схватилъ тифозную горячку во время посщенія бдныхъ въ большомъ фабричномъ город, гд находился его приходъ и гд тогда свирпствовала эта болзнь, что моя мать заразилась отъ него и умерла черезъ мсяцъ посл того, какъ похоронила его.
Выслушавъ этотъ разсказъ, Бесси вздохнула и сказала:
— Бдная миссъ Джэнни, ее все таки жалко.
— Да,— отвтила Абботъ,— если бы она была милымъ, добрымъ, красивымъ ребенкомъ, то ее надо было бы пожалть, но къ такой противной, хитрой двчонк, право, нельзя относиться съ участіемъ. у
— Да, конечно,— подтвердила Бесси.
— Бесси, я бы не прочь пость сегодня кроличьяго жаркого къ ужину.
— И я тоже… съ поджареннымъ лукомъ. Пойдемте, миссъ Абботъ, посмотримъ, что длается на кухн. Он ушли.
Изъ разговора съ м-ромъ Ллойдъ и изъ вышеприведенной бесды между Бесси и Абботъ я почерпнула достаточно надежды на лучшее будущее для того, чтобы желать скорйшаго выздоровленія, въ судьб моей, казалось, предстояла перемна — я ждала ея молча и терпливо. Однако, дло затянулось, дни и недли проходили, мое здоровье пришло въ обычное состояніе, но ничто не указывало на близкое исполненіе того, о чемъ я не переставала мечтать. М-рсъ Ридъ по временамъ устремляла на меня строгій и пристальный взоръ, но рдко обращалась ко мн. Со времени моей болзни она старалась держать меня въ еще большемъ отдаленіи отъ своихъ собственныхъ дтей, мн была отведена маленькая комнатка, гд я спала одна, обдала и ужинала я отдльно отъ другихъ и весь день проводила въ дтской, между тмъ какъ мои двоюродныя сестры и братъ находились въ гостиной. Ни однимъ словомъ она не намекала на свое намреніе отправить меня на воспитаніе въ школу, но я инстинктивно чувствовала, что недолго мн придется жить подъ одной съ ней кровлей, взглядъ ея, обращенный на меня, теперь боле, чмъ когда либо выражалъ непреодолимое и неискоренимое отвращеніе.
Элиза и Джорджіана, очевидно, повинуясь полученнымъ приказаніямъ, избгали говорить со мной. Джонъ показывалъ мн языкъ при каждой встрч и разъ даже попытался снова пустить въ дло руки, но я мгновенно повернулась къ нему съ такимъ выраженіемъ бшеной ярости и съ такой готовностью отчаяннаго сопротивленія, что онъ счелъ за лучшее отступить и убжалъ, испуская проклятія и крича, что я ему расшибла носъ. Я, дйствительно, направила на эту выдающуюся часть его лица такой сильный ударъ, на какой были способны мои пальцы. Я слышала, какъ, прибжавъ къ матери, онъ сталъ разсказывать ей плаксивымъ голосомъ, что ‘эта гадкая Джени’ бросилась на него, какъ бшеная кошка. Но мать прервала его строго:
— Не говори мн о ней, Джонъ, я сказала теб, чтобы ты не подходилъ къ ней, она не достойна твоего вниманія. Я не хочу, чтобы ты или твои сестры знались съ ней.
Услышавъ это, я перегнулась черезъ перила лстницы и, совершенно не отдавая себ отчета въ томъ, что я длаю, крикнула:
— Они не достойны того, чтобы находиться въ моемъ обществ.
М-рсъ Ридъ была довольно полная женщина, однако, услышавъ эти странныя и дерзкія слова, она проворно взбжала по лстниц, какъ вихрь втащила меня въ дтскую и, прижавъ къ кровати, строго запретила двинуться съ мста или произнести хотя бы еще одно слово въ теченіе дня.
— Что-бы сказалъ дядя Ридъ, если бы онъ былъ живъ?— проговорила я почти невольно. Я говорю ‘почти невольно’, потому что языкъ мой, казалось, произносилъ слова совершенно помимо моего сознанія, мною руководило что-то, не поддававшееся моей вол.
— Что?— проговорила м-рсъ Ридъ шопотомъ. Въ ея обыкновенно холодныхъ, спокойныхъ срыхъ глазахъ промелькнуло что-то, похожее на испугъ, она выпустила мою руку и смотрла на меня, какъ будто, дйствительно, сомнваясь, кто стоитъ передъ ней — ребенокъ или дьяволъ. Я собралась съ духомъ.
— Дядя Ридъ находится на неб и можетъ видть все, что вы длаете и что думаете, и папа и мама тоже, они знаютъ, что вы меня запираете на цлый день и что вы хотли бы, чтобы я умерла.
М-рсъ Ридъ скоро овладла собой, она потрясла меня за плечи изо всхъ силъ, дала дв пощечины и затмъ вышла, не сказавъ ни слова. Этотъ проблъ восполнила Бесси, читавшая мн нравоученіе въ теченіе цлаго часа, причемъ она старалась доказать мн, что я самый дурной и негодный ребенокъ, какой когда-либо существовалъ. Я наполовину согласилась съ ней, я въ эту минуту ясно сознавала, что одни дурныя чувства бушевали въ моей груди.
Ноябрь, декабрь и половина января миновали. Рождество и Новый годъ отпраздновались въ Гэтесхид съ обычнымъ веселіемъ, подарки щедро раздавались, безпрестанно устраивались обды и вечера. Я, конечно, была исключена изъ всхъ этихъ удовольствій, мое участіе въ нихъ заключалось единственно въ томъ, что я ежедневно смотрла на Элизу и Джорджіану, когда он спускались въ гостиную, нарядныя въ своихъ воздушныхъ кисейныхъ платьяхъ и яркихъ кушакахъ, съ тщательно завитыми волосами, а позже я прислушивалась къ звукамъ фортепіано или арфы, доносившимся снизу, къ торопливымъ шагамъ лакеевъ и буфетчика, къ звону стакановъ, стуку тарелокъ и къ гулу голосовъ, долетавшему изъ гостиной всякій разъ, когда открывались и закрывались двери. Когда я уставала отъ этого занятія, я покидала свой постъ на лстниц и возвращалась въ пустую и тихую дтскую, тамъ я не чувствовала себя несчастной, даже если мною подчасъ овладвала грусть. Въ сущности, у меня не было ни малйшаго желанія сойти внизъ къ гостямъ, потому что въ обществ я большей частью оставалась незамченной, и если бы Бесси была хоть немного добре и привтливе, для меня было бы гораздо большимъ наслажденіемъ проводить вечера спокойно съ ней, нежели въ гостиной, наполненной разряженными дамами и господами, подъ ужасными взглядами м-рсъ Ридъ. Но Бесси, кончивъ одвать барышень, сама спшила спуститься въ кухню или комнату экономки и большей частью уносила съ собой лампу. Тогда я съ куклой на колняхъ сидла у камина, пока огонь въ немъ не погасалъ, и боязливо озиралась кругомъ, чтобы удостовриться, что никого, кром меня, нтъ въ темной комнат, а когда весь уголь въ камин выгоралъ и оставалась только красная кучка пепла, я торопливо раздвалась, дергая нетерпливо шнурки и пуговицы своего платья, и искала убжища отъ холода и мрака въ своей маленькой кроватк. Я неизмнно брала съ собой въ постель куклу. Каждое человческое существо должно непремнно любить кого-нибудь, и за неимніемъ боле достойнаго предмета любви, я находила удовлетвореніе въ привязанности къ безобразной деревянной кукл. Мн теперь кажется непонятной и странной эта глубокая и искренняя любовь къ игрушк, которую я представляла себ живымъ существомъ, способнымъ чувствовать и раздлять мои чувства. Я никогда не засыпала, не завернувъ ее предварительно въ свою ночную рубашку, и только убдившись, что она лежитъ въ тепл и поко, я чувствовала себя сравнительно счастливой, потому что врила, что и она счастлива.
Какими долгими казались мн часы, когда я ждала ухода гостей и прислушивалась, не раздадутся-ли шаги Бесси на лстниц. Иногда она подымалась наверхъ за своимъ наперсткомъ или ножницами, или приносила мн что-нибудь къ ужину — кусокъ пирога или ватрушку, тогда она садилась на край моей кровати и смотрла, какъ я мъ, а когда я кончала, она заворачивала меня въ одяло, два раза цловала и говорила: ‘спокойной ночи, миссъ Джени’. Когда она была такъ ласкова, она казалась мн самымъ лучшимъ, самымъ красивымъ, самымъ добрымъ существомъ на свт, и я отъ всей души желала, чтобы она всегда оставалась такой милой и привтливой и никогда больше не награждала меня пинками, бранью и несправедливыми обвиненіями, какъ это съ ней часто случалось. Бесси была, должно быть, хорошо одаренная отъ природы двушка: за что она ни бралась — она все длала ловко и проворно, кром того она обладала удивительнымъ искусствомъ разсказывать — такъ я сужу, по крайней мр, по тому впечатлнію, какое производили на меня ея сказки. Она была красива, если меня не обманываютъ мои воспоминанія. Въ нихъ она представляется мн стройной молодой двушкой, съ черными волосами и темными глазами, очень красивыми чертами и хорошимъ, здоровымъ, цвтомъ лица. Но у нея былъ капризный и нетерпливый характеръ и весьма смутныя понятія о справедливости. Однако, несмотря на все это, я предпочитала ее всмъ обитателямъ Гэтесхидъ-Галля.
Это было 15 января, около девяти часовъ утра. Бесси сошла внизъ завтракать. Элиза какъ разъ надвала шляпу и теплый садовый плащъ, собираясь спуститься въ птичникъ кормить птицъ — занятіе, которое она исполняла почти съ такимъ же удовольствіемъ, съ какимъ продавала яйца экономк и копила вырученныя за нихъ деньги. У нея была нкоторая склонность къ торговл и сильно выраженная страсть къ копленію денегъ. Это сказывалось не только въ увлеченіи, съ какимъ она продавала яйца и цыплятъ, но и въ томъ, какъ она торговалась съ садовникомъ изъ-за луковицъ, смянъ и молодыхъ отростковъ — садовникъ м-рсъ Ридъ получилъ отъ нея приказаніе покупать у барышень вс продукты ихъ цвтника, которые он пожелаютъ ему продать. Элиза была бы готова продать каждый волосъ со своей головы, если бы это могло ей принести значительную выгоду. Свои деньги она прятала во всевозможныхъ углахъ, заворачивая ихъ въ тряпки и старыя бумажки, но съ тхъ поръ, какъ горничная открыла нсколько разъ мста, гд хранились ея сокровища, она, изъ боязни потерять все свое имущество, ршилась доврить его матери за необыкновенно высокіе проценты, каждые четверть года она собирала доходы со своего капитала и тщательно вносила ихъ въ маленькую записную книжку.
Джорджіана сидла на высокомъ стул, причесывая передъ зеркаломъ свои волосы и вплетая въ нихъ искусственные цвты и вылинявшія перья, огромный запасъ которыхъ она нашла въ ящик на чердак. Я убирала свою постель, спша исполнить приказаніе Бесси покончить съ этимъ до ея прихода (Бесси теперь часто пользовалась мной, какъ подгорничной, заставляла меня убирать комнату, смахивать пыль съ мебели и т. д.). Разложивъ одяло и сложивъ свою ночную рубашку, я подошла къ окну, чтобы привести въ порядокъ разбросанные на подоконник альбомы и кукольную мебель, но рзкое приказаніе Джорджіаны не трогать ея игрушекъ (крохотные стулья и зеркала и миніатюрныя тарелки и чашки были ея собственностью) остановило меня.— За неимніемъ другого дла я начала дышать на ледяные цвты, разукрасившіе стекла оконъ, чтобы очистить себ маленькое пространство въ окн, сквозь которое я могла бы смотрть на занесенныя снгомъ и помертввшія отъ сильныхъ морозовъ поля.
Изъ этого окна былъ виденъ домикъ привратника и прозжая дорога, и какъ разъ въ ту минуту, когда я настолько очистила окно отъ серебристо-блой листвы, что могла выглянуть въ него, ворота широко растворились и въ нихъ въхала карета. Я равнодушно смотрла, какъ она подъзжала къ дому: кареты нердко появлялись въ Гэтесхид, но ни одна изъ нихъ никогда не привозила постителя, который представлялъ бы интересъ для меня, она остановилась у подъзда, раздался сильный звонокъ, и постителя впустили въ домъ. Все это мало меня занимало, и мое вниманіе съ большимъ интересомъ остановилось на маленькой, голодной красношейк, которая съ жалобнымъ щебетаніемъ прыгала по голымъ вткамъ вишневаго дерева, росшаго неподалеку отъ окна. Остатки моего завтрака, состоявшаго изъ хлба и молока, стояли еще на стол, я раскрошила кусокъ булки и только что собиралась открыть форточку, чтобы выбросить крошки красношейк, какъ въ дтскую, запыхавшись, вбжала Бесси.
— Миссъ Джэни, снимите свой передникъ, что вы здсь длаете? Мыли вы сегодня лицо и руки?
Я снова потянула форточку прежде, чмъ отвтить — я не хотла лишить бдную птичку ея завтрака, форточка поддалась, я высыпала кротки частью на каменный карнизъ окна, частью на втки дерева и, закрывъ окно, отвтила:
— Нтъ, Бесси, я только что кончила убирать комнату.
— Несносное, безпорядочное дитя! что вы тамъ длали? Вы такъ красны, какъ будто натворили что-нибудь. Зачмъ вы открывали окно?
Я была избавлена отъ необходимости отвчать, Бесси слишкомъ торопилась, чтобы выслушивать мои объясненія, она потащила меня къ умывальнику, гд подвергла мое лицо и руки немилосердной, но, къ счастью, короткой чистк при помощи мыла, воды и грубаго полотенца, пригладила мн волосы жесткой щеткой, сняла съ меня передникъ и, выведя на лстницу, велла немедленно спуститься внизъ, такъ какъ меня ждали въ столовой.
Я хотла спросить, кто меня ждетъ, я хотла знать, есть ли тамъ м-рсъ Ридъ, но Бесси уже ушла, заперевъ дверь дтской. Я немедленно стала спускаться. Въ продолженіе почти трехъ мсяцевъ меня ни разу не звали къ м-рсъ Ридъ, мое пребываніе за все это время ограничивалось дтской, а гостиная и столовая стали для меня чуждыми областями, внушавшими мн лишь ужасъ и страхъ.
Я находилась теперь въ огромныхъ, пустыхъ сняхъ, предо мною была дверь въ столовую, я остановилась, дрожа и колеблясь. Какой жалкой трусихой сдлалъ меня за это время вчный страхъ, порождаемый несправедливыми наказаніями! Я боялась вернуться въ дтскую, я боялась итти впередъ, минутъ десять я стояла въ нершимости, сильный, нетерпливый звонокъ, раздавшійся изъ столовой, положилъ этому конецъ — я должна была войти.
— Кто могъ пожелать меня видть?— спрашивала я себя мысленно, нажимая обими руками на ручку двери, которая въ теченіе нсколькихъ секундъ не поддавалась моимъ усиліямъ.— Кого я увижу въ гостиной, кром тети Ридъ?— мужчину или женщину?— Наконецъ, ручка повернулась, дверь открылась, я вошла, сдлала глубокій реверансъ и увидала — черный столбъ!— такимъ, по крайней мр, показалась мн, на первый взглядъ, высокая, худая, вся затянутая въ черное фигура, возвышавшаяся на ковр передъ каминомъ, суровое лицо казалось высченной изъ камня маской, увнчивающей верхушку столба.
М-рсъ Ридъ сидла на своемъ обычномъ мст у камина. Она сдлала мн знакъ приблизиться, я повиновалась, и она представила меня каменной фигур со словами:
— Вотъ маленькая двочка, по поводу которой я обратилась къ вамъ.
— Онъ — ибо это былъ мужчина — медленно повернулъ голову въ ту сторону, гд я стояла, и, оглядвъ меня пронизывающими срыми глазами, сверкавшими изъ подъ густо-нависшихъ бровей, сказалъ строгимъ, низкимъ голосомъ:
— Она мала ростомъ, сколько ей лтъ?
— Ей десять лтъ.
— Такъ много?— послдовалъ отвтъ, въ которомъ слышалось сомнніе. Въ продолженіе нсколькихъ минутъ онъ продолжалъ, молча, изучать меня, посл чего спросилъ:
— Ваше имя, маленькая двочка?
— Джэни Эйръ, сэръ.
Я подняла голову и посмотрла на него. Онъ показался мн очень высокимъ, впрочемъ, я сама была тогда такъ мала. У него были крупныя черты лица, въ нихъ, какъ и во всей его фигур, было что-то жестокое и неумолимое.
— Ну, Джэни Эйръ, вы благонравное дитя?
На этотъ вопросъ невозможно было отвтить утвердительно: маленькій мірокъ, окружавшій меня, былъ обратнаго мннія. Я молчала. М-рсъ Ридъ отвтила за меня выразительнымъ жестомъ, за которымъ послдовали слова:
— Можетъ быть, чмъ меньше говорить объ этомъ, тмъ лучше, м-рсъ Брокльхрстъ.
— Очень жаль слышать это, мн надо съ ней поговорить.
Съ этими словами онъ вывелъ себя изъ вертикальнаго положенія, осторожно помстивъ свою особу въ кресл, напротивъ м-рсъ Ридъ.
— Подите сюда,— сказалъ онъ.
Я сдлала нсколько шаговъ по ковру, м-ръ Борокльхрстъ поставилъ меня прямо передъ собой. Теперь только, когда его лицо находилось почти на одномъ уровн съ моимъ, я разглядла, какъ оно было безобразно. Какой большой носъ! и что за ротъ, какіе огромные, выдающіеся зубы!
— Нтъ ничего отвратительне дурного ребенка,— началъ онъ,— особенно дурной маленькой двочки. Знаете ли вы, куда попадаютъ дурные люди посл смерти?
— Они попадаютъ въ адъ,— былъ мой быстрый заученный отвтъ.
— А что такое адъ? Вы можете мн это сказать?
— Яма, полная огня.
— Хотли бы вы попасть въ эту яму и вчно горть тамъ?
— Нтъ.
— Что вы должны длать для того, чтобы избжать этого?
Я слегка призадумалась раньше, чмъ дала отвтъ, противъ котораго можно было многое возразить.
— Я должна оставаться здоровой и не умирать.
— Какъ вы можете всегда оставаться здоровой? Ежедневно умираютъ дти моложе васъ. Не дале, какъ день или два тому назадъ я похоронилъ маленькаго ребенка пяти лтъ — доброе, маленькое дитя, душа котораго теперь въ неб. Я боюсь, что про васъ нельзя было бы сказать того же, если бы вы были теперь отозваны изъ этой жизни.
Такъ какъ я не имла возможности разсять его сомннія, то я только перевела взоръ съ его лица на об огромныя ноги, упиравшіяся въ коверъ, и глубоко вздохнула — въ эту минуту я хотла бы быть далеко, далеко отъ этой комнаты и м-ра Брокльхрста.
— Я надюсь, что вздохъ этотъ исходитъ изъ глубины вашей души и что вы раскаиватесь, что когда-либо доставляли непріятности вашей превосходной благодтельниц.
‘Благодтельница! благодтельница!’ — повторяла я мысленно. ‘Они вс называютъ м-рсъ Ридъ моей благодтельницей, но въ такомъ случа благодтельница есть нчто очень непріятное’.
— Вы читаете молитву утромъ и вечеромъ?— продолжалъ онъ допрашивать меня.
— Да.
— Читаете вы Библію?
— Иногда.
— Вы читаете ее съ удовольствіемъ? Вы ее любите?
— Я люблю Откровеніе, и книгу Даніила и Самуила, и немного изъ пророковъ и…
— А Псалмы? я надюсь, вы ихъ любите?
