ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ А. К. ШЕЛЛЕРА-МИХАЙЛОВА.
ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ
подъ редакціею и съ критико-біографическимъ очеркомъ А. М. Скабичевскаго и съ приложеніемъ портрета Шеллера.
Приложеніе къ журналу ‘Нива’ за 1905 г.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе А. Ф. МАРКСА.
1905.
…Какъ радовались вс его родные, когда онъ возвратился въ Россію на ‘Руслан’ изъ долговременнаго кругосвтнаго плаванія! Но больше всхъ радовался онъ самъ своему возвращенію на родину, потому что, ‘чортъ возьми, въ гостяхъ хорошо, а дома лучше того’. Тамъ приходилось переносить бури и тревоги, исполнять обязанности службы, чиниться чуть не въ каждомъ порт, почти перестраивать расшатавшееся судно въ Японіи, безучастно смотрть на чужую жизнь и пить со скуки, здсь можно было отдыхать, разсказывать тысячи случаевъ изъ своихъ воспоминаній и, главное, наслаждаться ласками многочисленной родни, сжимавшей въ теплыхъ объятіяхъ ‘милаго дядю изъ Америки’, какъ назвала его въ шутку одна изъ его племянницъ. Вс были въ восторг, вс не уставали слушать его, когда онъ явился впервые въ Петербургъ, и боле всхъ восторгался онъ самъ: когда онъ халъ обратно въ Кронштадтъ посл визитовъ къ роднымъ, онъ былъ до того счастливъ, до того веселъ, что, пошатываясь и улыбаясь, плъ себ подъ носъ: ‘И дымъ отечества намъ сладокъ и пріятенъ’,— напвая въ сотый разъ эту строчку, онъ все старался припомнить окончаніе этого ‘романса’, никакъ не догадываясь, что это строка изъ ‘Горя отъ ума’, а не изъ романса.
— Ну, ужъ и выдумалъ, что мн привезти,— пренебрежительнымъ тономъ говорила одна изъ его племянницъ, посл его отъзда.— Шарфъ изъ японскаго крепона! Безобразіе какое! Не могъ привезти кружевную косынку изъ Парижа!
— Ахъ, да у него же совсмъ нтъ вкуса,— замтила другая племянница.— Ну, ты посмотри, что это за веръ онъ подарилъ мн. Какія-то уродливыя китайскія фигурки, небывалые зври, кривыя деревья, точно на чайныхъ ящикахъ, и все такъ мелко вырзано. Кто же носитъ такіе вера? Не могъ выбрать какого-нибудь благо атласнаго, съ блестками, съ пухомъ на концахъ, чтобы годился для бала…
— Съ чего это дядюшка выдумалъ, что я играю въ шахматы?— разсуждалъ молодой его племянникъ.— Привезъ какіе-то шахматы изъ Китая. Они мн вовсе не нужны. Ну, ружье бы привезъ, что ли, тамъ, или охотничій костюмъ, а то шахматы!
— Это ему, братъ, съ пьяныхъ глазъ померещилось, что ты не охоту, а шахматы любишь,— замтилъ ему другой племянникъ.
— Разв только… А онъ точно, должно-быть, любитъ клюнуть,— сказалъ первый изъ племянниковъ.
— Да ужъ, братъ, одинъ носъ достаточно свидтельствуетъ о слабости сего джентльмена къ горячительнымъ напиткамъ,— ршилъ второй.
— Да, измнился братъ, очень измнился,— вздыхала сестра прізжаго.— Огрублъ какъ-то, что-то солдатское въ манерахъ появилось и эти постоянныя ‘чортъ возьми’ просто съ ума могутъ свести!
— Извстно, другъ мой, къ чему пріучаетъ холостая жизнь, вчное скитанье на корабл, постоянный разгулъ съ товарищами,— замтилъ ея солидный мужъ.
— Ты когда-нибудь замть ему, Жакъ, чтобы онъ немного сдерживался при двицахъ: онъ сегодня вдь такіе анекдоты разсказывалъ, что я готова была убжать изъ комнаты…
— Ты еще не все слышала, а что онъ намъ, мужчинамъ, разсказывалъ!
— То-есть кому это вамъ, мужчинамъ?
— Мн и сыновьямъ…
— Какъ и Жоржъ, и Сержъ были тутъ? Ахъ, да онъ ихъ совсмъ испортитъ. Онъ, должно-быть, совсмъ опустился въ нравственномъ отношеніи… И то сказать, три года такой жизни много значатъ…
Но почтенная семья, замтивъ вс эти недостатки прізжаго, замтила въ немъ одинъ еще боле крупный недостатокъ: дядюшка изъ Америки былъ очень простоватъ и доврчивъ, его было легко обмануть и подкупить въ свою пользу малйшей лаской, онъ не умлъ отличить, кто ближе ему по кровной связи и по искреннему чувству. Вслдствіе этого недостатка, дядюшка изъ Америки постилъ и одарилъ не только семью своей родной сестры, но также постилъ и одарилъ и семью своего покойнаго двоюроднаго брата, семью, недостойную никакой любви, семью, вчно нуждавшуюся, а потому алчную до денегъ, семью, не имвшую, наконецъ, никакихъ правъ на щедрости дядюшки изъ Америки, такъ какъ покуда у него существовали боле близкіе родные, то-есть семья его родной сестры. Послдняя семья, на другой же день посл визита дядюшки изъ Америки, откомандировала одного изъ своихъ членовъ въ ‘недостойную семью’, чтобы посмотрть, что привезъ этой семь ‘дядюшка изъ Америки’. Къ величайшему ужасу командированнаго оказалось, что члены недостойной семьи тоже получили и шарфъ изъ японскаго крепона, и китайскій веръ, и шахматы изъ слоновой кости, однимъ словомъ, все то, что получила и семья родной сестры прізжаго,— но хуже всего было то, что недостойная семья собиралась ‘на-дняхъ’ постить дядю въ Кронштадт. Это сообщеніе произвело въ семь родной сестры неописанный переполохъ, и взрывъ негодованія на недостойную семью дошелъ до послднихъ предловъ, когда командированный въ эту семью членъ передалъ въ своемъ кружк слдующую, слышанную имъ въ недостойной семь, фразу:
— Ужъ кто же можетъ быть ближе изъ насъ Ивану Сергевичу,— вдь онъ и жилъ съ нашимъ покойнымъ отцомъ, и Аня его единственная крестная дочь… а крестная-то дочь, какъ говорится въ закон, ближе родной…
— И въ какомъ это такомъ закон он нашли это? Желала бы я знать! Это любопытно!— волновалась родная сестра прізжаго.
— Ахъ, maman, чего же вы хотите отъ нихъ,— они совсмъ необразованные!— съ пренебреженіемъ замтила старшая племянница прізжаго, сердившаяся, что дядя не привезъ ей кружевной косынки изъ Парижа.
— Но надо будетъ и намъ създить, надо его какъ-нибудь предупредить на ихъ счетъ, а то они его совсмъ обойдутъ,— тревожилась родная сестра прізжаго.
— Не създить ли мн одному?— спросилъ ее мужъ.
— Ахъ, нтъ, нтъ, онъ можетъ подумать, что мы отдаляемся отъ него… Ахъ, какъ это непріятно… Я вовсе не хотла везти къ нему дтей… Нтъ, да мы должны… я, наконецъ, родная сестра… я вовсе не желаю, чтобы кто-нибудь вторгался въ наши семейныя отношенія… какая-нибудь бывшая… Ахъ, да нтъ, это надо ему разъяснить… открыть глаза…
Родная сестра прізжаго теряла голову…
— Охъ, жохи какіе, Жоржку своего командировала высмотрть, что намъ Иванъ Сергевичъ привезъ,— говорили между тмъ въ недостойной семь.— Теперь лопнутъ отъ зависти, да ничего, на здоровье! Надо вотъ только създить къ нему, къ голубчику нашему, а то еще наплетутъ на насъ чего-нибудь.
— Да, подемте завтра,— предложила младшая дочь недо стойной семьи.
— Что-жъ, завтра, такъ завтра,— ршила мать.— Вотъ-то взбсится сестрица родная, узнавъ, что мы, чужіе-то, раньше ея вздумали навстить его, нашего благодтеля!
Вся недостойная семья радовалась при мысли о бшенств родной сестры прізжаго…
…Они встртились у него вс: и члены достойной семьи, и члены недостойной семьи, и стоило посмотрть, что за турниръ произошелъ здсь. Сначала вс эти люди перецловались между собою и дядюшкой изъ Америки, потомъ, когда хозяинъ побжалъ распоряжаться по хозяйству, чтобы угостить своихъ дорогихъ гостей, между гостями произошла дкая пикировка, чуть-чуть не дошедшая до крупной брани и слезъ, дале, когда хозяинъ снова вернулся въ общество своихъ гостей, гости набросились на него съ такими ласками, улыбками, заискиваніями, какъ будто он хотли разорвать его на части и унести эти частицы, какъ святыню, себ на память. Дядюшка изъ Америки растрогался, расчувствовался и, уже пропуская пятую рюмку вина за закуской, говорилъ о томъ, что ему предлагаютъ видный и выгодный постъ въ Петербург, и что онъ хочетъ ‘бросить, наконецъ, навсегда якорь’.
— Ахъ, Жанъ, какъ я буду рада, если мы опять будемъ жить вмст, какъ мы жили въ дтств,— восторженно произнесла его родная сестра.— Довольно теб странствовать и толкаться Богъ знаетъ гд…
— Я думаю, Сергю Ивановичу самое лучшее обзавестись своей собственной семьей,— замтила мать недостойной семьи.
— Ну, онъ въ такихъ лтахъ, что ему не легко сдлать приличную партію,— замтила родная сестра хозяина.— Тоже не радость на какой-нибудь отжившей вдов жениться…
— Я думаю, за Ивана Сергевича не только какая-нибудь отжившая вдова пойдетъ, а любая молоденькая барышня,— возразила мать недостойной семьи.
— Да, съ цлью приставить ему рога!— ядовито прошипла родная сестра хозяина.
— Ну, есть и не такія двушки,— еще боле ядовито проговорила мать недостойной семьи.— Вдь это тамъ — въ клубахъ, да въ собраніяхъ вертушки разныя воспитуются, а Иванъ Сергевичъ, слава Богу, не бдный человкъ и можетъ жениться на двушк бдной, выросшей въ скромной семь.
— Да ужъ я, конечно, на деньгахъ не женился бы,— согласился хозяинъ.— Мн нужна жена, а не деньги. Деньги и безъ жены найдутся…
Родная сестра хозяина была возмущена: она ясно видла, что недостойная женщина хочетъ продать свою дочь.
— Боже мой, они совсмъ опутаютъ брата!— восклицала она, возвращаясь домой со своимъ семействомъ.— Впрочемъ, кажется, онъ крестилъ двочекъ, онъ не можетъ ни на которой изъ нихъ жениться…
— Нтъ, maman, онъ крестилъ только Аню, а Катя можетъ выйти за него замужъ,— замтилъ старшій сынъ.— Ну, и хорошая же парочка будетъ, не разъ поплачетъ дядя…
— Она, кажется, втреница?— спросила мать.
Ея сыновья переглянулись между собою и лукаво улыбнулись.
— Нтъ, эту свадьбу надо будетъ разстроить, надо будетъ открыть глаза брату,— вздохнула родная сестра прізжаго.
— Это, maman, очень не трудно сдлать, но дядя можетъ разсердиться на насъ,— замтилъ ея старшій сынъ.
— Боже мой, неужели она не оставила въ поко даже васъ?— съ ужасомъ спросила мать.
Оба брата улыбнулись.
По прізд домой, мать призвала къ себ одного изъ сыновей.
— Жоржъ, я должна серьезно поговорить съ тобой,— сказала она.— Изъ нашего послдняго разговора я съ горечью убдилась, что эта двчонка вступила съ тобой въ какія-то грязныя отношенія. Ты еще совсмъ мальчикъ…
— Мн, maman, двадцать первый годъ,— замтилъ сынъ.
— Ты еще совсмъ мальчикъ,— сказала мать:— и я желала бы, чтобы Жоржъ остался какъ можно дольше мальчикомъ.. Но, конечно, если двушка вшается сама на шею юнош, то онъ легко можетъ пасть. Я хотла бы знать, какія отношенія существуютъ между вами…
— Но, maman…
— Мн нужно это для моего спокойствія…
— Если ты требуешь,— сказалъ сынъ:— я, пожалуй, разскажу, но мн, право, неловко…
— Я мать, и ты можешь мн говорить все, какъ скалъ бы на исповди священнику…
— Это, maman, были просто шалости. Мы съ Сержемъ ухаживали за ней…
— Какъ, она увлекала обоихъ… двухъ братьевъ!— воскликнула мать, всплеснувъ руками.
— Но я же теб говорю, что это были шалости,— сказалъ сынъ.— Свиданья въ саду, поцлуи, мы ее…
— Письма, письма есть ли?— прервала его мать.
— Есть,— отвтилъ сынъ.
— Ты передашь ихъ мн!
— Но, maman…
— Ты передашь ихъ мн! Ахъ, Богъ мой, что это за падшее созданье! И на такой-то двушк хотятъ женить поглупвшаго старика! Я надюсь, Жоржъ, что ты поймешь, надъ какой пропастью ты стоялъ, и остепенишься…
Сынъ поцловалъ руку матери и вышелъ.
— Что? на допрос былъ?— спросилъ его братъ.
— Да, разсказалъ про наши ухаживанья за Катей…
— Ну-у! для чего?
— Да оно, знаешь, лучше. Maman разстроитъ эту свадьбу, а намъ будетъ опять возможно играть съ двчонкой въ любовь.
— Играть въ любовь! Если бы она вышла за дядю, тогда можно бы и подальше завести игру.
— Ну, братъ, дядюшка и намъ нуженъ, его сердить и выпускать изъ рукъ не слдуетъ. Старикашка-то, кажется, простъ, да мать говоритъ, что у него и деньга порядочная скоплена.
— Ну да, а жди, когда умретъ…
— Да онъ, братъ, на суши быстро скапутится. Онъ пьетъ изрядно и, кажется, насчетъ женскаго пола спеціалистъ.
— А ты видлъ, какія я у него японскія картины подцпилъ? И какъ сдланы: фигуры нарисованы, а одежда настоящая изъ шелку сдлана, превосходно…
— Только ужъ игры воображенія тутъ много, вс эти изображенія чистая фантазія, въ натур это невозможно.
— Ну да, у насъ невозможно, а въ Японіи — чортъ ихъ знаетъ, что тамъ творится.
Въ этотъ же вечеръ въ недостойной семь шли толки другого, рода. Мать недостойной семьи ршала съ дтьми, какъ они будутъ жить, когда Катя выйдетъ замужъ за Ивана Сергевича — вс вмст, или на два дома? Самый вопросъ о женитьб Ивана Сергевича на Кат не подлежалъ уже никакому сомннію.
— Но какъ же я съ нимъ, мама, жить буду? Онъ старый!— замтила Катя.
— Ну, мать моя, со старымъ, да съ богатымъ не штука прожить, а вотъ посмотрла бы я, какъ бы ты съ молодымъ-то, да съ голымъ прожила,— замтила мать.— А ты лучше подумай, какъ бы его изъ рукъ не выпустить, да привлечь къ себ.
— Удивительно! И не такихъ заставляли по себ вздыхать!— проговорила дочь.
Въ первый же слдующій пріздъ въ Петербургъ Иванъ Сергевичъ захалъ снова въ недостойную семью и заночевалъ здсь. Онъ чувствовалъ себя въ этой семь гораздо лучше, чмъ въ семь родной сестры, такъ какъ здсь люди жили попросту, сейчасъ закуску ему на столъ ставили, просили сюртукъ разстегнуть и вообще были и сами на распашку, и другихъ не стсняли. Вечеромъ Катя играла на фортепіано и пла: ‘Ты скоро меня позабудешь’. Иванъ Сергевичъ мллъ отъ восторга и совсмъ растерялся, когда Катя шепнула ему:
— Ахъ, если бы вы никогда отъ насъ не узжали!
Когда нужно было идти спать, она сказала ему, что она сама постлала ему постель и что она всю ночь не будетъ спать, мечтая о немъ. Братья Кати далеко за полночь бесдовали съ Иваномъ Сергевичемъ о разныхъ фривольныхъ предметахъ и замтили, между прочимъ, что Катя — огонь-двчонка. Иванъ Сергевичъ совсмъ растаялъ, и на слдующій день, встртившись съ Катей, съ чувствомъ сжалъ ея руку, а Катя неожиданно прижалась къ нему и прошептала:
— Какой вы хорошій!
Все шло отлично, ‘своимъ путемъ’, какъ выражалась мать недостойной семьи.
Иванъ Сергевичъ сталъ все чаще и чаще прізжать изъ Кронштадта прямо въ квартиру недостойной семьи, даже и не заглядывая къ родной сестр, не потому, что онъ ея не любилъ, а потому, что недостойная семья не выпускала его отъ себя. И то сказать, какъ ему было вырваться куда-нибудь изъ этого дома: то шли тутъ закуски и толки съ молодыми людьми, то Катя играла на фортепіано и пла: ‘Не узжай, голубчикъ мой!’ Въ одинъ прекрасный день Иванъ Сергевичъ ршился… Онъ, можетъ-быть, и не ршился бы, но случай такой вышелъ: наканун у него произошла такая сцена съ Катей…
— Господи, точно мичманъ какой увлекся!— бормоталъ Иванъ Сергевичъ, вспоминая эту сцену.— Впрочемъ, что же, я никакой подлости не сдлалъ, все равно, когда сдлается моею женою, такъ и не то будетъ. Пошалилъ немного, а что за двушка, что за двушка! И вдь нужно же ей было вчера явиться такой сиреной! Надо будетъ объясниться.
Ну, и объяснился, получилъ согласіе, возликовалъ. На радостяхъ онъ похалъ къ родной сестр: надо же ее извстить о предстоящей свадьб.
— Жанъ, бдный Жанъ, что ты хочешь длать, въ какую исторію ты попалъ!— воскликнула родная сестра дядюшки изъ Америки.
— Что такое? Я тебя не понимаю?— взволновался онъ.
— Ахъ, если бы я могла это предвидть!.. Да нтъ, разв можно было предвидть такую мерзость… это просто гнусно и низко… Ахъ, бдный, бдный Жанъ!..
Сестра даже отерла слезы на глазахъ.
— Да разскажи ты мн, чортъ возьми, что случилось?— топнулъ ногою братъ.
— Да вдь она жила… фи! даже говорить скверно!.. она жила съ моими мальчиками, она и ихъ увлекла!— воскликнула сестра.— Я случайно нашла ея письма къ нимъ… свиданія тамъ у нихъ… и все такое…
Дядюшка изъ Америки заходилъ быстрыми шагами по комнат, ероша свои волосы.
— Чортъ возьми!.. Что же это значитъ?.. Ты разскажи толкомъ!— бормоталъ онъ, топнувъ ногою.— Дурака нашли, пентюха, одурачить хотли… Ну, разсказывай!..
— Нтъ, нтъ, я не могу…— замахала рукой сестра.— Вотъ тутъ у меня письма ея… Да нтъ, пусть лучше мальчики сами разскажутъ теб… Они, кажется, у себя… Только ты не говори, бдный мой Жанъ, что ты женишься, чтобы не выставлять себя въ смшномъ свт, а такъ разговорись о ней, выспроси… Они проболтаются…
Иванъ Сергевичъ отправился къ ‘мальчикамъ’ и навелъ рчь на Катю.
— Да, славныя тлеса,— сказалъ Сержъ.
Иванъ Сергевичъ краснлъ на старости лтъ, слушая разсказы своихъ племянниковъ о своей невст. Онъ далеко не такъ хорошо, не такъ подробно зналъ ея достоинства и прелести, какъ они. Его сцена съ нею блднла передъ ихъ сценами съ нею.
— Да, чортъ возьми, жениться вы на ней оба хотли, что ли?— крикнулъ, наконецъ, дядя.
Племянники расхохотались.
— Разв на такихъ женятся, дядя!
Иванъ Сергевичъ подумалъ, что вдь и дйствительно на такихъ не женятся. До какъ же это его одурачила она? Какъ же она смла его обманывать? Хорошъ бы онъ былъ, женившись на ней. Еще хорошо, что племянники ничего не знаютъ, а то на смхъ подняли бы.
— А что, дядя, вамъ она не разставляла своихъ стей?— спросилъ вдругъ племянникъ Жоржъ.
— Еще бы… еще бы…— проговорилъ дядя въ сильномъ смущеніи.
— Ну, да вдь вы старый воробей, васъ на мякин не обманешь…
— Еще бы… еще бы…— пробормоталъ дядя.
— Охъ, грховодникъ, врно, тоже ужъ поиграли съ барышней!— похлопалъ дядю по колнк племянникъ Сергй.
Дядюшка изъ Америки какъ-то глуповато подмигнулъ вмсто отвта.
— Ахъ, милый Жанъ, это вдь цлый комплотъ, заговоръ,— утшала вечеромъ брата родная сестра.— Тамъ они вс, врно, въ заговор, и мать, и дти. Знаютъ, какъ ты добръ и доврчивъ, ну, и ршились сдлать тебя жертвой гнусной интриги. Можетъ-быть, она, эта двчонка, даже въ такомъ положеніи, что ей нужно выйти замужъ. Я, право, не знаю, какъ ты отдлаешься отъ нихъ, они, конечно, станутъ играть роль невинныхъ…
— Ну да, невинные! Сергй вонъ мн разсказывалъ, что онъ…— загорячился дядюшка изъ Америки.
— Да я знаю, знаю,— перебила его сестра, боясь подробностей.— Вдь у меня же вонъ на стол лежатъ ея письма… Но я только о томъ говорю, что они станутъ притворяться и плакать передъ тобою, объясняя, что двушка просто увлеклась Сержемъ…
— Да вдь и Егоръ разсказывалъ, что онъ тоже съ нею…— перебилъ сестру дядюшка изъ Америки.
— Ну да, ну да,— поспшила прервать его сестра:— я все знаю, все, но они-то станутъ вывертываться… Безъ борьбы они тебя не выпустятъ изъ рукъ.
— Да что я, малолтокъ, что ли?— крикнулъ братъ.— Плевать я на нихъ хотлъ. Забылъ я у нихъ что-нибудь, что ли?
Иванъ Сергевичъ негодовалъ, сестра его утшала. Она говорила про распущенность недостойной семьи, про то, что сыновья тамъ уже попиваютъ, хотя они и мальчишки, что об дочери завлекаютъ разныхъ неопытныхъ людей, распвая имъ романсы, что мать семейства старается оставлять дочерей наедин съ мужчинами, что завлекаемыхъ мужчинъ стараются споить виномъ, что подъ вліяніемъ винныхъ паровъ, нжныхъ романсовъ, сальныхъ намековъ, мужчины попадаются въ сти этихъ сиренъ. Иванъ Сергевичъ сознавалъ, что сестра права, что въ недостойной семь длается все именно такъ, какъ описываетъ она.
— Конечно, ихъ цль ясна,— закончила сестра.— Они хотли тебя женить на Кат, чтобы скрыть ея грхи и прибрать къ рукамъ твое состояніе… Они, вроятно, разсчитывали, что ты проживешь не долго… И то сказать, молодая жена легко можетъ уморить мужа твоихъ лтъ, а имъ, конечно, только и нужна была твоя смерть… У меня сердце обливается кровью, какъ я подумаю, что они хотли съ тобою сдлать, Жанъ!..
Потомъ сестра начала объяснять брату, какъ должна быть устроена порядочная семья, какъ хорошо жить въ порядочной семь, какъ благотворно вліяетъ на человка аккуратная и уютная жизнь въ благородной семь. Иванъ Сергевичъ понялъ, что благородная семья — это семья его сестры, и снова растаялъ отъ благодушнаго настроенія, когда одна изъ племянницъ звонко и горячо поцловала его во время вечерняго чая и спросила:
— Дядя, вы любите пніе?
— Люблю!— отвтилъ дядя.
— Такъ что же вы не велите мн спть?
Дядя даже растерялся отъ этого милаго вопроса.
— Она у меня въ институт первою кончила классы пнія,— пояснила мать.
— Вы, дядя, не стсняйтесь со мною и говорите, что вамъ нравится и что не нравится,— сказала племянница тономъ наивной двочки.
Она сла за фортепіано и запла.
‘И чего я искалъ тамъ?— въ умиленіи думалъ Иванъ Сергевичъ.— У чужихъ людей любви и правды искалъ!’
Иванъ Сергевичъ бросилъ якорь, какъ онъ выражался самъ, или, говоря проще, взялъ мсто въ Петербург и поселился у своей сестры. Съ этого времени для него началась блаженная жизнь стараго холостяка, пригртаго семьею добрыхъ родственниковъ.
Правда, онъ помстился въ дом своей сестры въ одной изъ самыхъ неудобныхъ комнатъ, но это случилось по его доброй вол и противъ всякаго желанія его родныхъ. Сестра предлагала ему взять комнату ‘мальчиковъ’, говоря, что они могутъ спать кое-какъ и въ зал, что они могутъ какъ-нибудь приготовлять свои лекціи въ какомъ-нибудь свободномъ углу, что они могутъ, ради дяди, кое-какъ перебиться, пока не кончатъ курса въ университет, что они могутъ и должны поступиться своими удобствами для своего единственнаго родного дяди. Но Иванъ Сергевичъ не хотлъ принимать этихъ жертвъ. Онъ настоялъ на томъ, чтобы его помстили въ надворной комнат.
— Жанъ, Жанъ, я не знаю, какъ благодарить тебя за твою доброту,— говорила со слезами на глазахъ его родная сестра.— Но ради Бога, скажи откровенно, если теб покажется неудобнымъ жить въ этой комнат. Ты знаешь, что вся наша квартира къ твоимъ услугамъ. Если бы теб понадобилась моя спальня — я и ее уступлю теб, только бы ты былъ покоенъ. Слава Богу, ты у насъ одинъ…
Иванъ Сергевичъ былъ растроганъ. Впрочемъ, его теперь трогало до слезъ все.
— Дядя, душечка, милый, возьми ложу на бенефисъ Петрова,— говорила ему младшая племянница и обнимала его, душила его въ своихъ объятіяхъ.
Онъ былъ въ восторг: его еще никогда не цловала такъ горячо ни одна порядочная двушка, потому что цловать такъ горячо мужчину порядочная двушка можетъ только въ томъ случа, если этотъ мужчина приходится ей близкимъ родственникомъ и притомъ не молодымъ, а пожилымъ родственникомъ.
— Мама, мы подемъ въ благородное собраніе на балъ?— спрашивала его старшая племянница у своей матери.
— Ахъ, нтъ, у отца нтъ денегъ,— отвчала мать.— Надо отказаться отъ этого бала.
— Но мн такъ хотлось бы,— вздыхала дочь.
— Мало ли чего намъ хочется! Надо сообразоваться со средствами,— замчала мать.— Я понимаю, что молоденькимъ двушкамъ тяжело сидть дома, но нужно пріучаться къ лишеніямъ. Вашъ отецъ не такъ богатъ, чтобы баловать васъ.
— Ну, что за глупости, отчего и не похать,— замтилъ Иванъ Сергевичъ.— Пустяковъ стоятъ вс эти тамъ платья бальныя, карета… Я дамъ двочкамъ денегъ…
— Не надо, не надо, Жанъ!— возражала его сестра.— Зачмъ ихъ баловать? Он, конечно, рады пользоваться добротой дяди, но надо же и стыдъ знать. Было бы странно обирать тебя для ихъ прихотей…
— Э, полно!— возражалъ Иванъ Сергевичъ.— Стоитъ считать гроши! Есть деньги — ну и пусть веселятся двочки!
— Нтъ, нтъ, я теб этого не позволю сдлать!— настаивала сестра:— и не говори.
Но Иванъ Сергевичъ уже таинственно подмигивалъ ‘двочкамъ’. Черезъ полчаса он шептались съ нимъ въ его комнат насчетъ стоимости бальныхъ платьевъ.
— Дядя, какія бы намъ платья сдлать?— говорили он.
— Я думаю, блыя, съ этакими, знаешь, вырзками вотъ здсь,— пояснилъ Иванъ Сергевичъ, проводя рукой около шеи одной изъ племянницъ.— А то тоже хорошо черныя прозрачныя, какъ они тамъ по-вашему называются, чтобъ тугъ знаешь, безъ подкладки было и просвчивало,— говорилъ Иванъ Сергевичъ, опять проводя рукой по плечамъ и груди племянницы.
— Да, да, черныя, это чудесно! Я съ блыми камеліями сдлаю, а Женя съ пунцовыми,— восторженно восклицала старшая сестра.
— Дядя, а ты подешь съ нами?— спрашивала младшая сестра.
— Отчего же не похать, поду,— соглашался Иванъ Сергевичъ.
— Душонокъ, душонокъ!— сжимала его въ объятіяхъ одна изъ племянницъ.— Вотъ-то maman удивится, когда намъ принесутъ платья! Только ты не проговорись, голубчикъ!
Иванъ Сергевичъ былъ въ восторг и хранилъ тайну отъ сестры, шушукаясь съ племянницами и наслаждаясь ихъ поцлуями, волновавшими его кровь.
— Что не просидли еще стульевъ надъ лекціями?— смялся Иванъ Сергевичъ, заходя къ племянникамъ.
— Да и рады бы, дядя, не сидть, да нельзя выйти,— вздыхалъ одинъ изъ племянниковъ.
— А что?— опрашивалъ Иванъ Сергевичъ.
— Министерство финансовъ пусто!— смялся другой племянникъ.— Будь деньги, ужъ были бы мы сегодня у Берга. Тамъ бенефисъ Макса, и Камилла будетъ играть сцену изъ Прекрасной Елены… Ты, дядя, видлъ ее, Камиллу-то?.. Вотъ сложеніе-то!.. Въ Прекрасной Елен она вдь выходитъ чуть не въ костюм Евы… Ужъ если бы деньги были…
— Ну, ну, молчите, мальчишки!— грозилъ Иванъ Сергевичъ пальцемъ племянникамъ.— Никому ни гу-гу!.. Берите ложу и подемъ!..
— А потомъ… дядя, на пикникъ свезешь?— плутовато улыбался младшій племянникъ.
— Охъ, ты, втрогонъ!— грозилъ ему дядя пальцемъ.
Онъ платилъ за ложу у Берга, и за ужинъ на пикник, и за… ну, за все платилъ, за что платятъ молодые люди, возвращаясь домой въ шесть часовъ утра. И какія же головомойки доставались ему отъ сестры и за то, что онъ балуетъ ‘двочекъ’, и за то, что онъ потакаетъ ‘мальчикамъ’. Но именно въ этихъ-то головомойкахъ и была особенная прелесть для Ивана Сергевича: онъ смущался и волновался, слушая ихъ, потомъ шопотомъ передавалъ о нихъ ‘двочкамъ’ и ‘мальчикамъ’, затмъ придумывалъ съ племянницами и племянниками, какъ бы половче на слдующій разъ провести мать, наконецъ, приходилъ въ совершенно блаженное настроеніе, когда его душили въ объятіяхъ эти молодыя, нжныя, любящія созданія. Эти молодыя, нжныя, любящія созданія не разлучались съ нимъ никогда, какъ врные рабы, окружали его везд и всюду, они замнили для него всхъ его друзей, товарищей и знакомыхъ, они не подпускали никого къ нему даже и тогда, когда внезапная болзнь уложила его въ постель, и съ мужественною выносливостью чередовались у его кровати. Старый холостякъ былъ счастливъ вполн и сознавалъ, что у него есть своя семья, что онъ не умретъ на чужихъ рукахъ, что его глаза закроютъ любящіе родные.
— Нтъ, не можетъ быть, врутъ карты,— говорила однажды вечеромъ его племянница, гадая въ гостиной.
— А что?— полюбопытствовала мать.
— Да вотъ все выходитъ, что будто выздороветъ,— сказала дочь.
— Ну, глупости! Не можетъ же этого быть,— проговорила мать.— Докторъ Горвицъ вчера еще сказалъ, что нтъ никакой надежды.
— По духовной, мама, намъ сейчасъ все отдадутъ или еще судиться надо будетъ?— спросила другая дочь.
— Ахъ, какая ты глупенькая,— замтила мать.— О чемъ же тутъ судиться, когда все намъ законнымъ образомъ отказано…
— Но, вдь у него есть еще какой-то племянникъ, вашего и его брата сынъ,— сказала дочь.
— Ему же ничего не отказано по духовной, а дядя могъ распоряжаться своимъ состояніемъ, какъ ему угодно. У него все благопріобртенное,— пояснила мать.
— Я, мама, еще разъ загадаю,— сказала дочь, тасуя карты.— Это будетъ въ третій разъ — самый врный. Что выйдетъ, то и будетъ…
Прочитали? Поделиться с друзьями:
