Двукратное проклятие Наполеона Первого, Толстой Феофил Матвеевич, Год: 1853 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

Три возраста.
Дневникъ наблюденій и воспоминаній
музыканта-литератора
. Толстаго.

Капитанъ Тольди.
Разсказъ.

Современныя статьи — и Смсь
Статьи музыкальныя.
Ростислава.

Санктпетербургъ.
Издатель, книгопродавецъ В. Исаковъ, на Невскомъ проспекте, противъ Католической церкви, въ дом Кудряшева.
1855.

http://az.lib.ru/

Двукратное проклятіе Наполеона Перваго.
(Разсказъ инвалида.)

ВМСТО ПРЕДИСЛОВІЯ.

Въ Парижскомъ Дом Инвалидовъ, громадномъ пріют храбрыхъ, гд еще недавно едва могли вмститься достославные остатки великой арміи, наполнявшей міръ своими кровавыми подвигами, живутъ нын лишь немногіе представители того воинственнаго первообраза, который былъ и славою, и причиною паденія генія, почитавшаго себя непобдимымъ въ глав столькихъ героевъ.

Между сими остатками мужественныхъ пружинъ, обращаетъ на себя вниманіе почтенный, слишкомъ осьмидесятилтній старикъ, который сохранилъ еще гордую и величественную осанку, обличающую заслуженнаго воина. Его-то, говорятъ, и обнялъ Наполеонъ въ Фонтенебло, прощаясь съ знаменитыми воркотунами старой гвардіи.

Когда всть о ныншнемъ союз между Франціей и Англіей достигла Инвалиднаго Дома, почтенный ветеранъ вздрогнулъ, встрепенулся, и, опоясавшись своею благородною шпагою, пошелъ твердымъ шагомъ въ Тюльескій Дворецъ. Двери стариннаго жилища королей Франціи распахнулись безпрепятственно для представителя національной славы, и онъ предсталъ предъ того, кто, во имя достославнаго воспоминанія, дерзнулъ потребовать у Франціи короны.

‘Государь!’ сказалъ ветеранъ торжественнымъ голосомъ: ‘мы не занимаемся въ Инвалидномъ Дом политикою, но заботливо слдимъ за судьбами племянника нашего великаго Императора. Правда ли, что вопреки самымъ священнымъ преданіямъ, вы подаете руку вроломнымъ, и ищите союза съ вковыми врагами Франціи? Вспомните, государь, что страшное проклятіе вашего дяди тяготетъ надъ тмъ изъ его потомковъ, который побратается съ его подлыми палачами. Въ жизни моей я слышалъ два раза, какъ великій Императоръ проклиналъ Англію, и каждое его слово запечатллось въ моей памяти.

II.

‘Въ первый разъ, это было въ Сентябр 1807 года. Императоръ подписалъ славный Тильзитскій миръ, вся Франція была упоена радостію, и ошеломленная Европа воспользовалась кратковременнымъ спокойствіемъ, чтобъ перевести духъ. Наполеонъ удалился въ Фонтенебло, и я былъ тамъ въ качеств ординарца. Однажды, вечеромъ, собрались въ большой пріемной, предъ кабинетомъ Императора, архиканцлеръ Камбасересъ, Ланнъ, храбрый изъ храбрыхъ, Дюрокъ, врный изъ врныхъ, и много другихъ, которые тогда были вс 123, врны, потому что звзда Императора достигла высшей точки своего свтозарнаго теченія. Въ этомъ славномъ и блистательномъ собраніи, одинъ я былъ человкъ ничтожный, и сознавая свое ничтожество, помстился въ конц комнаты, у наружной двери, гд стоялъ неподвижно, устремивъ глаза на дверь императорскаго кабинета. Разговоръ шелъ бглымъ шагомъ между этими людьми, бравшими приступомъ цлыя царства, племенная рчь ихъ дышала благородною гордостью: вдругъ дверь кабинета отворилась съ шумомъ, и Наполеонъ вошелъ въ пріемную. И какъ вошелъ! Взглянувъ на его блдное лице, на его стиснутыя губы, видя его неровную поступь, мы вс вздрогнули съ головы до ногъ. За нимъ шелъ Бертіе. Императоръ прорзалъ толпу съ быстротою пушечнаго ядра, пронесся до противоположнаго конца комнаты, и тамъ, остановясь со скрещенными руками, въ томъ историческомъ положеніи, которое всмъ намъ было такъ знакомо, обратился къ изумленнымъ.

‘О, изверги! О, под…! воскликнулъ онъ въ бшенств. Бомбардировать городъ въ мирное время, и три дня сряду!… Истребить боле двухъ тысячъ человкъ! Громить картечью безоружныхъ обывателей, женщинъ, дтей, стариковъ! И безчеловчные виновники этого подвига не могли даже оправдать себя собственною опасностью, потому что были покрыты, и не лишились и одного человка. {L’Histoire du Consulat et de l’Empire, par Thiers, t. VIII. p. 156.} О! тысячу кратъ проклятое племя разбойниковъ!’

‘Слова Императора были темны, загадочны, но всякъ понималъ, что рчь шла о какомъ нибудь новомъ вроломств Англіи.

‘Что скажет, господа, продолжалъ Наполеонъ, вырвавъ изъ рукъ Бертіе депеши, что скажете о какомъ-то господин Джаксон, который оттснилъ Принца-Регента Даніи до Гольстиніи для того, чтобы сдлать ему любезное предложеніе о сдач Англійской арміи крпости Кронборга, которая командуетъ Зундомъ, порта Копенгагенскаго, и наконецъ самаго флота, общавъ сохранить все въ цлости и возвратить по минованіи опасности! Этотъ господинъ Джаксонъ уврялъ очень любезно, что Данія не потеряетъ ничего, сдлавъ такую ничтожную уступку, что Англичане будутъ поступать съ нею какъ друзья и союзники, и что Британскія войска заплатятъ на все, ими взятое.

‘А чмъ, отвчалъ съ негодованіемъ Принцъ-Регентъ, заплатите вы за наше безчестіе, если мы согласимся на ваше постыдное предложеніе?’ {Thiers, page 151, tome, VIII.} Этотъ благородный отвтъ подвергъ Копенгагенъ одной изъ тхъ жестокихъ мръ, на которыя, кажется, одна Англія иметъ печальное преимущество. Оправдать безчеловчный поступокъ Англичанъ можно только однимъ: алчностью, желаніемъ разграбить флотъ, и въ особенности арсеналъ который считался весьма богатымъ. И такъ, 1-го Сентября, генералъ Каткаръ, имя на батаре 68 орудій, въ томъ числ 48 мортиръ и гаубицъ, предложилъ Копенгагену сдать портъ, арсеналъ и флотъ, а 2-го числа вечеромъ, получилъ отрицательный отвтъ, достойный генералъ осыпалъ несчастную столицу Даніи ядрами, бомбами и конгревовыми ракетами. 5-го Сентября, разрушеніе достигло крайней степени, половина города горла, прекраснйшія церкви превращены въ развалины, огонь коснулся арсенала. Защитникъ Копенгагена генералъ Пейманнъ, тяжело равеный, не могъ дале вывести ужаснаго зрлища, устрашился угрозъ Англичанина до тла истребить столицу, и сдалъ Копенгагенъ свирпымъ завоевателямъ.’

‘Что думаете вы, господа, о націи, которая поступаетъ такимъ образомъ?’ спросилъ Императоръ, устремивъ огненный взглядъ на изумленное собраніе. Ему отвчалъ одинъ ропотъ ужаса. ‘Но, подождите, это еще не все,’ продолжалъ Наполеонъ съ большимъ негодованіемъ. ‘Англичане вступили въ Копенгагенъ, и матросы ихъ ринулись на арсеналъ. Ни какое зрлище со времени вступленія Англичанъ въ Тулонъ (не забывайте и этого обстоятельства!) не можетъ сравниться съ тмъ, что произошло здсь. Въ виду пораженныхъ отчаяніемъ жителей, которые видли свои домы разграбленными, и посреди себя тысячи жертвъ, лишенныхъ жизни или умирающихъ, которые, кром своихъ частныхъ бдствій, чувствовали тяжесть злосчастій общественныхъ, потому что потеря датскаго флота казалась каждому гибелью его собственнаго достоянія, въ виду безутшныхъ жителей, матросы, сшедшіе въ большомъ числ на берегъ, бросились на арсеналъ съ неслыханнымъ зврствомъ. Англійскій обычай отдавать морякамъ большую часть военныхъ призовъ, обычай достойный націи подлыхъ торгашей, усиливалъ ихъ ненависть ко всмъ европейскимъ флотамъ, и, подъ вліяніемъ личнаго корыстолюбія, офицеры и матросы съ необыкновеннымъ усердіемъ и дятельностью выводили въ море вс суда, какія только могли держаться на вод. Всего было заграблено шестнадцать линейныхъ кораблей и больше двадцати фрегатовъ и бриговъ, съ такелажемъ, хранившимся въ хорошихъ магазинахъ. Разрушительное усердіе разбойниковъ не удовольствовалось этою добычею. Два корабля еще не были достроены: они ихъ истребили!! — лсъ, снаряды, находившіеся въ арсенал, все было перенесено на англійскую эскадру. Англичане захватили даже инструменты мастеровыхъ, а чего не могли взять, то уничтожили. ‘Вотъ, господа,’ прибавилъ Императоръ въ порыв величайшаго раздраженія: ‘вотъ честный поступокъ постыднаго правительства съ государствомъ, съ которымъ оно не было въ войн, единственно изъ видовъ грабежа, и въ предположеніи, что датскій флотъ можетъ когда нибудь послужить мн на пользу {Thiers.}. Да будетъ проклятіе всхъ образованныхъ народовъ надъ правительствомъ безсовстнымъ и вроломнымъ!’

III.

‘Второе проклятіе, которое касается именно васъ, государь, племянника Императора, было произнесено при обстоятельствахъ еще боле печальныхъ и злополучныхъ. По неисповдимымъ судьбамъ Провиднія, опальный Императоръ бжалъ, сначала въ Рошфоръ, потомъ на островъ Эксъ. Звзда его подернулась облаками, блестящій штабъ исчезъ, и 14-го Іюля 1815 года мы, самое малое число врныхъ, собрались вокругъ человка, который еще недавно заставлялъ трепетать міръ движеніемъ бровей. Надлежало провезти Императора въ Соединенные Штаты, но вс фарватеры были блокированы Англійскими кораблями. Сдлано было предложеніе отправить Императора на фрегат съ парламентернымъ флагомъ: Англичане отвчали, что онъ будетъ атакованъ. Упомянули о перезд его на нейтральномъ корабл: они отвчали, что всякое нейтральное судно подвергнется строгому досмотру, и статься можетъ, будетъ отведено въ Англійскіе порты, но совтовали Императору отправиться въ Англію, увряя, что тамъ онъ будетъ въ безопасности {Mmorial de Ste-Hlne par le Comte de Las-Cases.}. Для собранія, по этому предмету, подробнйшихъ, свдній генералъ Лаллеманъ похалъ на англійскій фрегатъ ‘Беллерофовъ.’ Капитанъ Мейтландъ принялъ его съ льстивою предупредительностью, восторженно говорилъ съ нимъ объ Император, сочувствовалъ его великому бдствію, и, на вопросъ генерала, можетъ ли человкъ, угрожаемый политическими смутами своего отечества, опасаться быть выданнымъ Франціи, если добровольно поручитъ себя покровительству Англіи, капитанъ отвчалъ съ негодованіемъ, и отвергнулъ подобное предложеніе какъ обиду. По возвращеніи генерала Лаллемена съ ‘Беллерофона’, Императоръ собралъ васъ на совтъ. Разсуждали о всякихъ случайностяхъ. Цпь англійскихъ крейсеровъ была признана непроходимою, и оставалось или воротиться на твердую землю, и предпринять междоусобную войну, или довриться капитану Мейтланду. Принята была послдняя мра: непостижимое ослпленіе! Со вступленіемъ на ‘Беллерофонъ’, говорили совтчики, императоръ будетъ уже на англійской почв, съ этой минуты, Англичане будутъ связаны долгомъ гостепріимства, священнымъ даже у дикихъ народовъ, и проч. Тогда Императоръ написалъ Принцу-Регенту Англіи:

‘Ваше Королевское Высочество!й Гонимый партіями, раздирающими мое государство, и враждою сильнйшихъ державъ Европы, я почитаю свое политическое поприще конченнымъ. Подобно емистоклу, водворяюсь у очага британскаго народа, отдаю себя подъ покровительство его законовъ, котораго и прошу у Вашего Королевскаго Высочества, какъ у самаго могущественнаго, самаго постояннаго, самаго великодушнаго изъ моихъ враговъ.’

‘Императоръ, въ эту минуту, забылъ проклятіе свое на вроломное правительство, подъ защиту котораго хотлъ отдать себя такъ неблагоразумно, и вы знаете, государь, чмъ поплатился онъ за такое забвеніе! Надлежало быть ослплену несчастіемъ, чтобъ отдать себя въ руки враговъ, недобросовстность которыхъ была извстна, но жребій былъ брошенъ, злой рокъ обрекалъ Императора на мученія. Прошли одиннадцать дней въ томительномъ ожиданіи. Наконецъ, 26-го Іюля, ‘Беллерофонъ’ бросилъ якорь въ Плимут, и Императоръ былъ объявленъ плнникомъ Англіи, присужденъ къ заточенію на остров Св. Елены!! Англичане пересмотрли его бумаги, его вещи, конфисковали четыре тысячи наполеондоровъ, и объявили генералу Бонапарте (!), что если онъ покусится бжать, то будетъ посаженъ въ тюрьму (въ тюрьму!!), а въ послдствіи парламентскій билль возвстилъ, что если кто изъ приближенныхъ къ Бонапарту будетъ содйствовать побгу, тотъ подвергнется смертной казни.

‘Императоръ, прежде нежели перешелъ на корабль ‘Нортумберландъ’ долженствовавшій отвезти его на островъ Св. Елены, написалъ протестъ, который одинъ достаточенъ для покрытія Англіи вчнымъ стыдомъ. ‘Протестую торжественно,’ говорилъ онъ: ‘предъ лицемъ Бога и предъ людьми, противъ сдланнаго мн насилія, противъ нарушенія моихъ священнйшихъ правъ, попранныхъ насильственнымъ лишеніемъ меня свободы. Я добровольно явился на ‘Беллерофонъ’, я не плнникъ, я гость Англіи. Я явился по внушенію самого капитана, который сказалъ, что иметъ повелніе правительства принять и отвезти меня съ моею свитою въ Англію, если то будетъ мн угодно. Я явился доврчиво, желая отдать себя подъ защиту законовъ Англіи. Ступивъ на ‘Беллерофонъ’, я уже былъ среди британскаго народа. Если правительство, давая приказаніе капитану ‘Беллерофона’ принять меня и моихъ спутниковъ, хотло только заманить меня въ засаду, то оно поступило противъ чести и посрамило свой флагъ.— По приведеніи въ дйство такого поступка, Англичане напрасно стали бы говорить о своей честности, о своихъ законахъ и о своей свобод: Британское праводушіе погибнетъ въ гостепріимств ‘Беллерофона’. Взываю къ исторіи: она скажетъ, могъ ли непріятель, двадцать лтъ воевавшій съ англійскимъ народомъ и, въ несчастіи, добровольно искавшій убжища подъ снію англійскихъ законовъ, могъ ли онъ представить разительнйшее доказательство своего уваженія и довренности? Но какъ отвчали въ Англіи на подобное великодушіе? Притворно протянули гостепріимную руку этому непріятелю, а когда онъ предалъ себя доврчиво, его принесли въ жертву’.

‘Слова эти были подписаны вашимъ дядею, государь, и каждую букву этого протеста должно было бы начертать неизгладимо въ вашей памяти, но вамъ, по видимому, неизвстны предсмертныя слова, исторгнутыя у великаго Императора тми нравственными муками, которыя отравили даже его послднія минуты, и которыми месть Англіи упояла его по капл чрезъ посредство олицетворенной низости, называвшейся Гудсономъ Лоу. ‘Въ эту минуту,’ сказалъ Императоръ умирающимъ голосомъ: ‘я могъ бы простить врагу самому ожесточенному, самому неумолимому, если бъ этотъ врагъ побдилъ меня честно, но воспоминаніе о самомъ низкомъ вроломств должно сойти со мною въ могилу. Король Римскій не будетъ царствовать, такъ говоритъ мн грустное предчувствіе, но Франція долго будетъ помнить о слав, которою была мн обязана, и если когда либо одинъ изъ моихъ потомковъ достигнетъ верховной власти, завщаю ему, вмст съ скипетромъ, которымъ онъ будетъ обязанъ блеску моего имени, завщаю ему мою ненависть къ Англіи, а если онъ забудетъ мое справедливое негодованіе!!! (при этомъ слов безсмертный умирающій приподнялся на своемъ смертномъ одр, и прибавилъ, протянувъ съ напряженіемъ послднихъ силъ руку) о! если онъ забудетъ, то да постигнетъ его на престол замогильное мое проклятіе!’ {См. въ современныхъ запискахъ различныя сказанія о духовномъ завщаніи Наполеона.}

‘Съ тхъ поръ, нашъ великій Императоръ хранилъ молчаніе, но теперь онъ говоритъ вамъ моимъ голосомъ. Прежде нежели явился я у подножія вашего престола, я ходилъ въ склепъ, ввренный моему храненію, я желалъ вопросить великіе останки, которые хотя и обратились въ прахъ, были однако столь сильны, что вручили вамъ скипетръ. Вы знаете, государь, доступно ли суевріе старымъ воинамъ, но, спустившись въ склепъ, я, казалось, видлъ тнь славнаго Императора, возстающую до самаго свода. ‘Потомокъ Принцевъ Орлеанскихъ перенесъ мой прахъ со скалы изгнанія,’ произнесла грозная тнь: ‘властелинъ сверной страны, мною опустошенной, воздвигъ мн порфировую гробницу, а онъ чмъ почтилъ мою память? Тщеславясь моимъ именемъ, онъ употребилъ въ свою пользу память, сохраненную обо мн Франціею, и, воспользовавшись властью, которою обязанъ моему имени, братается съ моими палачами!!’ Слова его еще отдаются въ моихъ ушахъ, сердце мое полно ими! И я пришелъ къ вамъ, государь! Еще есть время: откажитесь отъ преступнаго союза! Восемь милліововъ голосовъ избрали васъ президентомъ, столько же голосовъ провозгласили васъ императоромъ, но если вы забываете завщаніе того, кто далъ вамъ престолъ, если вы отрекаетесь отъ его ненависти, кто же вы? По какому праву требуете вы повиновенія у Франціи? Если вы недостойный потомокъ дяди, оставьте престолъ, онъ не для васъ! Вы дружитесь съ Англіею, но она измнитъ вамъ, какъ всегда и всмъ измняла, и тогда вы довершите гибель Франціи! Можете ли вы довряться націи, которая разставила коварныя сти вашему дяд для того, чтобы привольне терзать его? Можете ли вы полагаться на правительство, которое, посл безсовстнаго бомбардированія Копенгагена, позволяетъ говорить одному изъ своихъ лордовъ, своихъ министровъ, въ засданіи Парламента, что онъ, лордъ, съ негодованіемъ слышитъ о торжеств народа по случаю побды, одержанной во время войны, въ битв, данной для воспрепятствованія доставки оружія враждебному народу! — не явное ли это лицемріе! а кто лицемритъ, тотъ низокъ, а кто низокъ, тотъ коваренъ. Англичане, посреди мира бомбардировавшіе Копенгагенъ, слабе ли были Датчанъ? Не смотря на то, лордъ приходитъ въ негодованіе, что Русскіе воспользовались своимъ численнымъ превосходствомъ, и разгромили непріятеля, который однако оборонялся, тогда какъ въ Копенгаген Англичане были прикрыты такимъ образомъ, что не потеряли ни одного человка, говоритъ исторія!

‘Англія разставляетъ сти Франціи, это очевидно. Племя торгашей хочетъ пріурочитъ Францію къ своимъ барышамъ. Но что общаго между продавцами хлопчатой бумаги, торгашами человческой крови (въ Индіи Англичане торгуютъ людьми, кто опровергнетъ это?), что общаго между гнусными ростовщиками и благородною Франціею? Пусть они облекаются въ чалму, пусть заковываютъ Христіанъ въ цпи, покрываютъ себя позоромъ и безчестіемъ отъ страха лишиться малой толики золота и подвергнуться невыгодному тарифу, но, заклинаю васъ именемъ Бога и прахомъ вашего дяди, отвергните ихъ чудовищный союзъ!’

Ростиславъ.

Читайте также: