М.Н. Катков
М.Н. Катков
Двухмесячное владычество Коммуны в Париже
Двухмесячное владычество Коммуны в Париже
——
Двухмесячное владычество Коммуны в Париже, Катков Михаил Никифорович, Год: 1871
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Парижская коммуна оканчивает свое поприще. Двухмесячное владычество ее довершило разорение Франции, измученной неприятельским нашествием. Париж, пощаженный неприятелем, покрыт трупами и выжжен самими французами… Телеграф сообщает, что даже женщины там расстреливались массами, а разрушение собственности превосходит-де ценностью громадную сумму военных издержек. Против Коммуны страшное ожесточение в Париже, и, если верить телеграфу, оно распространяется и на бонапартизм. Разительное внешнее бессилие наполеоновской Франции было, как оказывается, только выражением еще более разительной внутренней слабости. С недоумением спрашивает себя мир, как среди столь блестящей, утонченной цивилизации могли накопиться эти элементы варварства, подобного которому не представляет история. Каким образом в продолжение целых двух месяцев могла держаться во главе двухмиллионного города горсть людей, большей частью невежественных и бездарных, самовольно распоряжаясь жизнью и имуществом? Как в целой Франции не нашлось сил, чтобы мгновенно положить конец этому дикому безобразию?
Когда разразилось революционное движение 18 марта, во главе правительства стояло национальное собрание, в первый раз еще избранное всеобщей подачей голосов совершенно свободно, без официальных кандидатур, без административного давления и подкупов, первым делом этого собрания было подтверждение республики и низложение бонапартовской династии, затем это же собрание постановило муниципальный закон самый либеральный, какого еще не бывало во Франции. Против этого-то национального собрания и назначенного им временного правительства организовалось парижское восстание якобы во имя республики и муниципальных прав. Едва заключен был мир, едва выступили пруссаки из Парижа, после двухдневного в нем пребывания, как инсургенты укрепились в Монмартре и Бельвилле. Правительство было захвачено врасплох, оно не предвидело опасности. Начальники войска, посланного против мятежников, по непростительной оплошности не успели увезти пушки, которые собраны были на Монмартрском холме, и через несколько дней восстание до такой степени усилилось, а средства правительства оказались столь слабыми, что Париж оставлен был на произвол мятежа. С мятежом браталось лишенное истинного земского духа войско, полагавшее, что этим приносит военный долг в жертву долгу гражданскому, перед мятежом преклонялось население, воспитанное в равнодушии к общественному делу и не обнаружившее ни одного примера гражданской доблести. Мятеж подготовлялся издавна. Во главе мятежа стал центральный комитет, начавший издавать декреты за подписями лиц, никому не известных и переменявшихся с каждым декретом, в числе корифеев центрального комитета были члены так называемой Международной ассоциации рабочих, и над ними красовался Асси, главный двигатель прошлогоднего волнения на железных заводах в Крезо, о котором ходили слухи, что он получал деньги от бывшего министра г-на Руэра, когда тот вместе с Перейрами подкапывался под бывшего президента законодательного корпуса г-на Шнейдера, не без основания считая его виновником своего падения, за Асси следовали обычные участники в парижских мятежах и уличных схватках, между которыми самое видное место занимали сотрудники красных газет, принадлежащие к так называемой парижской богеме. Между более скрытными организаторами движения на первом плане должно поставить неисправимого революционера Бланки, вся жизнь которого протекла в заговорах и который постоянно действовал против установившихся властей потому только, что они власти. Заодно с Бланки действовало, может быть, еще несколько человек, например, Феликс Пиа, Делеклюз, Верморель и некоторые другие, разделявшие его убеждения, если убеждениями можно назвать противодействие всякому существующему порядку во имя фантастических стремлений, которые теряют всякую цену для своих адептов, как только начинают осуществляться. Остальные были крикуны, буяны, честолюбцы, желавшие возвыситься и разбогатеть без всяких усилий, весьма может быть, что первоначально в среде их действовали бонапартовские агенты, о чем ходило много не лишенных, по-видимому, основания слухов. Чего требовали организаторы восстания? Полной независимости Парижа от крестьянского собрания (assemblee rurale), как они называли версальское национальное собрание, отрицая все полномочия его, так как оно было-де избрано большинством крестьян, которые поглощают голоса городов и лишают последние подобающего им положения: так суждено было всеобщей подаче голосов сделаться предметом протеста со стороны революции, от которой она себя производила. Центральный комитет не долго, впрочем, властвовал. Воюя с крестьянской Францией, он не мог отрицать верховной власти парижан над Парижем. Он уступил место Коммуне, в избрании которой участвовала едва четвертая часть парижского населения, но не разошелся, как торжественно обещал при организации Коммуны, а стушевался на некоторое время, чтобы потом выступить снова. Коммуна, водворясь в городской думе, продолжала дело центрального комитета, так что, собственно, в управлении Парижем не произошло никакой перемены. Торжественной прокламацией она возвестила, что двигатели восстания требуют независимости городов (чего-то вроде восстановления средневековых общин) и таких прав, которые совершенно предали бы их владычеству сельские населения, вместе с этими требованиями выражались напыщенными фразами социалистские идеи и говорилось о наступлении эры свободы, равенства и братства… Коммуна избрала из среды своей несколько комиссий, из коих самой деятельной была комиссия общественной безопасности (de surete generale), которой поручены были полицейские обязанности и во главе которой поставлен был Рауль Риго, одно время столь полновластный в Париже, что его считали будущим диктатором. Первыми действиями Коммуны были аресты всех подозрительных и преимущественно духовных лиц, постепенное запрещение всех журналов (даже ‘Revue des deux Mondes’, которой не решалась коснуться бонапартовская цензура), затем декреты о низвержении Вандомской колонны как памятника деспотизма, оскорбляющего свободу, разрушение покаянной часовни Людовика XVI и снесение дома г-на Тьера, ‘Тьера — бомбардировщика и отцеубийцы’, как он назван в официальном декрете. Ежедневно подвергались разграблению церкви, объявленные общественной собственностью, захватывалось частное имущество компаний и людей, подозреваемых в сношениях с Версалем, грабежи эти были необходимы, потому что Коммуне нужны были деньги, а тех сумм, которые она доставала из французского банка, было далеко недостаточно для ее расходов. Ей надобно было одушевлять ‘энтузиазм’ национальгардов, состоявших под предводительством авантюристов, разных Клюзере, Ла Сесиля, Домбровских, Врублевских и пр. Национальгардам, защищавшим Коммуну, было назначено, при всем готовом содержании, по 30 су ежедневно и сверх того по 15 су, если они были женаты, большинство их состояло из рабочих, которым гораздо удобнее было получать деньги от Коммуны, чем зарабатывать их трудом, и они, в особенности сначала, когда борьба не представляла большой опасности, охотно служили в рядах ‘защитников Парижа’. Скоро, однако, пришлось пополнять эти ряды насильственными вербовками, причем издавались строгие декреты против уклоняющихся от военной службы, обязательной, по определению Коммуны, для каждого мужчины от 19 до 40 лет. Доказательством энтузиазма защитников Коммуны служит следующий приказ ее военного министра Росселя:
‘Беглецы или те, которые останутся позади, будут изрублены кавалерией, если же таковых окажется много, то в них будут стрелять из пушек. Военные власти могут делать все что угодно, чтобы принудить к движению вперед и к повиновению офицеров и солдат, состоящих у них под командой’.
Повсюду, где требовалась энергия, национальгарды падали духом, они позорно бежали, несмотря на все убеждения своих командиров, из фортов Исси и Ванвра, они храбро бросали только бомбы с петролеумом.
В последнее время Коммуна сочла нужным избрать из своей среды комитет общественного спасения (du salut public) из пяти членов, которые сменились скоро другими пятью же членами, и поручить ему главное заведование всеми делами, но тут выступил снова на сцену забытый центральный комитет и потребовал своих прав, то есть начальства над защитой Парижа, что ему и было дано после долгих пререканий с Коммуной. По взятии форта Исси комитет этот был снова устранен, и вся власть перешла опять к комитету общественного спасения… Хаос был невообразимый. Начальники войск, члены Коммуны, по доносам и подозрениям отправляемы были в Мазас и Консьержери, освобождались, уходили из тюрьмы вместе с лицами, охранению которых были поручаемы. Заседания Коммуны представляли зрелище бесконечного шутовства. 17 мая, за несколько дней до вступления в Париж версальских войск, утверждены были, между прочим, следующие декреты: 1) уничтожение дворянства и всех сопряженных с ним отличий, гербов, ливрей и всяких привилегий, а равно уничтожение майоратов всякого рода, ордена Почетного легиона и всяких знаков отличия, 2) признание всех незаконных детей законными и признание, по обратному действию, состоящими в браке всех граждан восемнадцати лет и всех гражданок шестнадцати, которые объявят муниципальному чиновнику, что они вступили в сожительство, все такие вдовы получали право пенсии на себя и всех детей своих.
В заседании 19 мая один из членов (Мортье) предложил отмену богослужения в церквах и выразил желание, чтобы они были открываемы для проповедания атеизма. В тот же день в заседании трибунала над заложниками, содержавшимися в тюрьмах Коммуны, товарищ прокурора Гюгено объявил, что впредь в зале заседания снято будет находящееся там распятие и заменено изображением республики: этого требует-де свобода совести!
Между тем агенты Коммуны грозили смертной казнью всем не являющимся к оружию, и, наконец, в то время, когда войска правительства уже вступали в Париж, в ‘Официальном журнале’ напечатано было следующее извещение от имени комитета общественного спасения:
‘Жители Парижа приглашаются возвратиться в свои жилища в течение сорока восьми часов, по прошествии этого срока их titres de rente u grand livre будут сожжены’.
Г-н Луи Блан, организатор национальных мастерских в 1848 году, на которого падает значительная доля ответственности за настоящие события, не посмел в национальном собрании вступиться за Коммуну и с небольшим числом своих единомышленников изредка и с несвойственной ему робостью подавал только голос в пользу примирения, по окончании сессии собрания он, как слышно, уезжает в Америку рассказывать в публичных лекциях длинную повесть о бедствиях Парижа. Другой распространитель прудоновских теорий, г-н Шельхер, попал в тюрьму Коммуны и, освобожденный оттуда, не хотел ни минуты оставаться в Париже, а прямо из Консьержери, больной, сел в вагон и отправился в Версаль. Даже г-н Рошфор бросил издание своего ‘Mot d’Ordre’, объявив в нем, что не возможно жить при таком порядке (sous un pareil regime), и выехал из Парижа.
Впервые опубликовано: ‘Московские ведомости’ No 104 за 1871, 14 мая.